Муравлев. Кода

Володя жил в своем мире.

Он строил его с детства.

Я вырос в его «саду», когда он стал нащупывать самый глубинные слои своего гения. Все недоумения и глупости происходили из-за отсутствия Царя в голове.
Я тоже не имел Его.

Ушел Володя в полном одиночестве.

Никто так и не сподобился зреть это чудо.

Никому это и не интересно.

Осталась цепная неловкость.

Когда-то, в далеком якутском поселковом клубе, я увидел на полу подсобки (со всякой клубной бутафорией) икону Христа. Я не был церковным (даже некрещен), но прекрасно почувствовал, что это – на грани кощунства. Попросил молодую завклубом – может, отдаст. Хорошо помню её настороженность. В ней было понимание того, что это ценность, что она недооценила содержание мусорных завалов. Была, очень характерная якутам, «прохладность» к русским. Но, -  отдала.

Самые близкие Володе, возможно, испытывают нечто подобное, когда я завожу речь о его наследии. Тот прекрасный сад, который был рядом с Таней, Николаем и иже с ними, остается запечатан. Со временем, он может исчезнуть в складках истории. Чтобы «сад» послужил людям – нужен человек, горящий искренней и глубокой любовью и пониманием ценности этого «сада».

Но!

Даже на преодоление этой настороженности нужны недюжинные силы.

К трагическому сожалению, я – единственный человек, который во всей полноте понимает катастрофичность судьбы плодов любви –  «Сада Владимирова»

Живопись Володи – предмет исследования психотерапевтов. Вся жизнь вне «сада» – заурядная пошлость. Но и «сад» без Бога – местечковая игра в бисер. Володя был обречен на угасание в «гордом одиночестве».

Да, он был добр и щедр, потому что нечего было оборонять. Благодушие обреченного. Его сокровища никто не собирался расхищать. Плоды его удивительного дарования не согревают души. Эти души, если и существуют, то находятся в другом месте. Сколько усилий мир тратит на услаждение серостью.

Как у великого Арно Бабаджаняна. Все торчат от его песенок (которые он писал во время поездок в поезде или самолете.) И мало кто знает, какие глыбы он воздвиг в противовес чопорным пигмеям – нововенцам.

А здесь, какой-то муравлик, сбившийся на авторском концерте Тихона Хренникова.

Такая судьба – яркое свидетельство Божия промысла о рабе с 5 талантами.

Но Владимир остался при своих «ушах».

Наш дорогой Ильич сказал о Толстом великую мысль, и в отношении Володи это прозвучало бы, наверное, так – Велик, как художник, и ничтожен, как мыслитель.

Сегодня Володя все понял лучше нашего.

Господи! Упокой душу раба Твоего новопреставленного Владимира. Прости ему вся прегрешения вольная или невольная и даруй ему царствие и причастие вечных Твоих благих, и Твоея бесконечныя и блаженныя жизни наслаждение.

Враг рода человеческаго, видя полный пофигизм «ближних», очень заурядно вбил свой колышек, И ближние вооружились «праведным» противлением и не позволяют делу двигаться, вплоть до полного истления в истории наследия Владимира.

Несчастный брат мой муравлик был упорный сын культуры своего отца. Володя знал, что для Николая Семеновича очень важно, чтобы сын получил высшее консерваторское образование композитора. Его дружба с Белорусцем (член СК) не могла предполагать иных путей. И вот Володя, бедный надрывался, учась в училище, одновременно заканчивая вечернюю 11-летку (не работая, как этого требует статус вечерника). И там (в училище), и там (в вечерке) не имея нормальной успеваемости. В вечерке прижимали, но в училище прощали – понимали проблемы и сознавали недюжинную одаренность Володи.

Я прекрасно понимал, что статус высшего образования для Володи лишняя и крайне дезориентирующая его творчество закавыка. Займись он проходом в слои академии, он имел бы крайне иллюзорные перспективы обрести обеспеченную жизнь и стать середнячком Союза.

Был шанс и мы его использовали. Радость и востребованность его дарования слышна и по сей день. В Туве хорошо помнят нашу деятельность. Важно, что нам удалось найти настоящие, близкие людям древние напевы. Здесь талант Владимира был – неувядаемый цвет. До сих пор по всему миру звучат напевы, извлеченные нами из архивов народного творчества Тувы. Это я сейчас вижу. Но тогда мы естественно были в неведении своих преференций. Ведь всё это рождалось в постоянном конфликте с властями. Пришлось уехать. Весь наш проэкт принял иную онтологию. Географически она стала рассредоточенной, но для меня он продолжал быть основой моих действий.

Моя маленькая Чай-суу в Туве и я поступаю в консерваторию Новосибирска (рядом с Тувой - 2 часа лёту). Это мне нужна консерватория (моё образование очень ломоносовское). То, что творил Владимир, не предполагало каких-то «корочек». Это было зрелое и самобытное творчество.

В своём образовании я продолжал развивать наш проэкт. В общаге консерватории я организовал клуб Рок-пост и ансамбль при нем. Ректорат требовал внятного отчета о деятельности клуба. Мы же захватили помещения, закупили аппаратуру, сами изготовляли акустику и приборы. А были большие противники (проректор по учебной работе Бесноватый), готовые за любой промах отобрать всё и закрыть «лавочку». Но авторитет клуба оказался настолько убедительным, что врагу не удалось нас свергнуть. В конце моего обучения ректорат потребовал отчета о моей деятельности. К тому времени ансамбль наш сумел освоить и записать три композиции, способные удовлетворить академическую власть, считающую себя способной оценить современные достижения в музыкальном мире. Это были «Сказ» В. Муравлева, «Баллада» В. Муравлёва (слова О. Лазаревского) и «Сон» О. Лазаревского (его же слова). В таком раскладе запись была предоставлена в ректорат. По рассмотрении, ректорат счёл нужным зачесть эту работу в мой диплом, как устная аранжировка. С их стороны это было признание достоинств музыки.
В 1983 году я стал лауреатом всесоюзного конкурса студентов-композиторов в народно-симфоническом жанре. Со мной одновременно был удостоен этого звания Александр Новиков (Хабаровский композитор) в жанре хора. С Сашей мы дружили.  Я ему часто рассказывал о Володе, как удивительном даровании. Дал ему адрес его и телефон. И Саша посетил Володю.
Насколько я понял из совершенно невнятных бормотаний и претензий нового окружения Володи, всем открылась гнусная и бессовестная моя деятельность по присвоению творчества Муравлёва Владимира Николаевича на мой счёт. Саша чистосердечно рассказал, как я пытаюсь показать миру всю красоту и самобытность творчества В. Муравлева. Уши же слушателей, в том числе и Вовиных, слышат, что я «пользуюсь»???

Поверили даже присные.

Да. Неверующему, если ты и мёртвого пред ним исцелишь – не поверит.
Человек немощен. Не стоит его осуждать за такую очевидную глупость. Если бы я был корыстен, неужели бы я не сумел скрыть имена истинные, не рассказывал бы Саше о самородке Муравлёве, о его адресе и телефоне.

Здесь трагедия Володи. Императив «корочки» заставил его врать напропалую о его успехах в Горьковской консерватории. Ему нужен был мой промах. Я часто достаточно жестко ставил его в рамки поля деятельности (его желание остаться в Туве в качестве пианиста было резко отвергнуто мной, как предательство нашего дела. Тем более, что он не представлял, что останься он там, ему пришлось бы решать массу бытовых проблем уже без нас. И что бы делала Таня в тех краях. Либо навсегда, либо уезжать.)

И вот, приехал Саша. Это удивительный человек. Бесстрашный. Сама честь. Чтобы он сказал или намекнул о каком-то моём бесчестии – как же здесь выглядит моя хвалёная братва. Что Саша обнаружил, я уже не узнаю. Александр Новиков ушел из мира, и память его чтут многие хабаровчане, ощутившие его нравственную правоту.
Когда я узнал об этой мерзости, я не стал доискиваться правды. Потому что такую «правду» великодушно поддерживал сам Владимир. Тогда я не мог вместить всю полноту способности предать самое святое, что было между нами. Между нами была многая жизнь, о которой никто не способен судить. Все просто посторонние. То, что поверял мне Володя, глубоко пропитывало мою душу. Все звуки изобретённые МВН сначала проходили в моё естество.

Во всём мире вы не найдете такого глубокого общения, каким удостоил нас Господь. Разве возможна после такого взаимодоверия пошлая корысть.

Люди! Как же вы измельчали.

В период нашего тувинского подвига возникли те проблемы, которые счастливо обходили наше общение в Москве. Это естественно. Бытовуха не исчезла, а остро встала. Я обнаружил, что необходимо обеспечивать простую гигиену быта, рассчитывать бюджет. Когда я подметал пол, Володя покорно поднимал свои ножки и всё образовывалось. Сейчас я понимаю, что мог бы прекрасно подметать за друга и из-под друга. Но тогда для меня вдруг возник вопрос: гений и зло –  совместимо ли. И сегодня я понимаю христову премудрость служить ближнему в его нуждах, а не ублажать его прихотям. Гений Марии Матвеевны в том, что она простецки, по-народному была опорой творчества отца и сына. Не выпячивая свое служение, отдавая себя до последняго.