Призма времени

«Сколько стоит?» - стараясь не выдавать своего волнения, спросил Семен, указывая на видавшую виды пивную кружку на лотке продавца блошиного рынка. Волнение было гораздо сильнее, чем в тот день, когда он купил первую советскую кружку в свою будущую коллекцию. Эта была редкая. Пузатая, как жаргонно ее называют. Дремавший на складном стульчике продавец с усами зольного цвета лениво открыл один глаз. «Полторы» -  монотонно повторил новоиспеченный Гермес безапелляционное слово-ценник. Семен взял кружку в руки, осмотрел со всех сторон, вернул на лоток и повнимательнее глянул на циклопа. Все стало понятно. Обыкновенный барыга, коих в таких местах больше половины, торгующих зачастую ранее перекупленным за бесценок у нуждающихся стариков вещами втридорога… С этим не договоришься. Такие многими месяцами ждут своего покупателя. Семен без сожаления пошел дальше. Весеннее солнце улыбалось теплом и он погрузился в воспоминания…

Пиво Семен попробовал очень рано. Он даже не помнил сколько лет ему было тогда (восемь, девять? Похоже около того…) и при каких обстоятельствах это произошло. Тускло сигнализировала лампочка на панели памяти что был какой-то праздник, шикарно накрытый стол,  и он тайком отпил из чьего-то стакана, стоявшего на столе, когда родители и гости отвлеклись от застолья на покурить-поболтать на свежем воздухе. Очень четко отпечаталась в памяти фотография какого-то родственника владельца квартиры где происходил сабантуй, стоявшая на полке (не то дед ,не то прадед). Облезлый багет и пронзительный укоряющий взгляд. "Что ж ты,  милок..."  Незабываемым был только отвратительный горький вкус, который теперь никак не ассоциировался со вкусом пива. Семеном руководило одно лишь голубоглазо-детское любопытство. Конечно! Всегда и во все времена дети присутствовали за общим столом и им, для всеобщего чоканья, взрослые наливали в стаканы компот и всякие морсы, тем самым бессознательно разжигая интерес к запретному плоду. Что же такое пьют взрослые, что настроение их улучшается на глазах и можно под шумок выпросить какую-нибудь давнишнюю «хотелку». Первый в жизни ступор и категорическое непонимание  - как ЭТО вообще можно пить?

Первую водку он помнил отлично. А как же! Ситуация была ничем не примечательна. Сотни похожих ситуаций позднесоветских и раннероссийских мальчишек и (в то время, к счастью, еще гораздо реже) девчонок. Еще бы! Трое четырнадцатилетних друзей - не разлей вода, по-взрослому смолящих L&Mом. Единственной новой мечтой, сменившей недавнюю  - стать летчиком или космонавтом, была уже не химера – быть взрослым. Черное море. Еще пока пионерский лагерь. Казалось что весь мир у ног. Не ранее как три часа назад, в киоске звукозаписи, на рынке, была куплена кассета с новым альбомом OPIUM любимой группы, также дурманящим, как знаменитый французский аромат. И вот, в комнате, которая сохранила впитанное поколениями детей понимание ее неАртековости, с синими в полоску полушерстяными одеялами, с вожатой, для которой была куплена бутылка малинового ликера, три новоиспеченных бойца «северных», еще днем гонявших в зарницу, теряя голову от собственной маскулинности, стали приобщаться к новому миру с помощью бутылки «Столичной». После первых двух глотков (пили из горлышка в виду отсутствия посуды) всех троих внезапно ударило пыльным мешком алкогольного опьянения. Чувство было новым и настолько удивительным, что хотелось сразу и петь и танцевать одновременно. Конечно с вожатой. А почему бы не сорвать джек-пот сегодня? Она посмеивалась, потягивая ликер, глядя на метаморфозы, происходившие с  лучшими воспитанниками ее группы, не ранее чем три часа назад ломающимися голосами кричащие «в атаку!». Старались изобразить погрубее, но еще не окончившийся переходный возраст  срывал в запальном порыве игры голоса на мальчишескую фистулу. Вожатой самой было интересно такое приключение. Но, к сожалению, пионерской Клеопатре не удалось испытать массаж Шивы в лице Семена с друзьями. Водка стала запиваться малиновым ликером и проснулись все утром в той же комнате вожатой. Однако ее не было. Как оказалось - вечером ушла продолжать послерабочее расслабление к своим взрослым коллегам. Знатно они посмеялись видимо, слушая рассказ о совместных посиделках с тремя юнцами! Это было фиаско. Но дело было сделано! Был собран общий совет на котором постановили, что сразу взрослым не стать, но один из главных шагов сделан. Дело за вторым…

Мужчина! Какая следующая остановка? Семен очнулся от воспоминаний, автоматически отметив, что его все реже и реже стали называть молодым человеком. Хотя до сорока ему еще было далеко. «Моссельмаш» - ответил Семен, бегло взглянув в окно электрички. Ему было через одну. Он стал перебирать в мозгу рутинные задачи, предстоящие на неделе. Шеф сказал, что возможно будет командировка в Ярославль на один день – нужно забрать документацию на заводе для новых электродвигателей. Остальная неделя ничего сверхсреднестатистического не предвещала. Сегодня была суббота. Выйдя из троллейбуса на остановке, Семен побрел домой, отмечая неудобность современных пластмассовых сидений в транспорте. Даже дерматиновые кресла в старых салонах были куда удобнее... Он не преминул зайти в знакомый магазин…

Потом была бурная юность. Школьные дискотеки. Водка Aslanov в алюминиевых банках.
Банка четко входила по высоте в пространство под партой, предназначенное для портфеля... Алкоголь не мешал учебе, еще не крал интересов, хобби. Казалось, уже частые, пусть еще нерегулярные выпивки, только повышают работоспособность. Потом был институт. А уж студиоузы…

«Парниша!  С тебя двести сорок рублей» - фамильярно подмигивала продавщица. Семен, звеня стеклом и воровато пряча покупки в рюкзак, поморщился. Пожалуй на Эллочку Людоедку не тянет – та, судя по описанию классиков, была миловидной особой. На продавщицу же хотелось смотреть не больше чем на фотографии с доски «Внимание Розыск!». Семен еще раньше отмечал, праздно разглядывая фото преступников, какую-то однотипность что ли… Отсчитывая деньги, он заставил себя прекратить смотреть неотрывно на забинтованный палец продавщицы и огляделся. Контингент. Семен давно стал изучать внешние признаки падения. Это успокаивало его самого и укрепляло в мысли, что он-то точно никогда не станет таким. Сизый нос-картофелина, индюшачья шея (красная в пупырышках и морщинах), семенящая, как бы виноватая, походка… Пиво берут в пластиковых бутылках (эти еще стесняются, чтобы ненароком не зазвенеть, проходя в подъезд мимо соседей). Семен успокоился и улыбнулся. Но улыбка не дошла до своего предела. Сердце неприятно кольнуло. Вспомнилось «Мужчина!...» в утренней электричке.

Как и любому человеку, считающему себя творческим и интеллигентным, Семену было непозволительно безантуражно даже употреблять. Свою, постепенно и незаметно развивающуюся зависимость он окружил ореолом таинственной исключительности. Стоит думать! Сколько великих пили и не спивались! И как творили! И сколько оставили нетленного! Да и генетика хорошая – пьяниц в роду не было никогда. Отчего бы и мне не расслабиться. Одной из составляющей своей алкогольной парадигмы он сделал посуду. Как много придумали разных рюмочек-бокальчиков! И для вина тебе, и для граппы, и для текилы. А уже сколько пивной посуды изобрели хитрые бельгийцы… Но Семену было мало ощущать приятную округлость бокала в руке. Ему не нужны были заморские кубки. Ему хотелось приобщиться к вечности своей родины. Вот поэтому пивные кружки. Советские. Не новодельное непотребство Гусь-Хрустальных стеклодувов.
Призма времени. Так он назвал для себя эти Бахусовы вазы истории. Каждая кружка, хоть Артемовского, хоть Уршельского завода имела магическое клеймо с серпом и молотом и годом выпуска. Ее историю можно было придумать. Выщерблинка на ручке, 1962 год. А может как раз из нее пил пиво Юрий Гагарин, зашедший случайно в «Пльзень» в ЦПкО? Кто знает…

Взяв в руки любую пивную кружку времен СССР, посмотрев клеймо, осушая ее до дна, последнее что видит пьющий – эмблему завода. История каждой кружки  - как призма времени. Это не просто сосуд для питья пива. Это Чаша Грааля для безнадежных и надеющихся. Для мечущихся и обрядших. Для продолжающих воевать и упокоившихся в своих войнах… Лучи, преломляющиеся на донной эмблеме – последние лучи надежды на новую и лучшую жизнь. Изо дня в день, из похода в поход в пивную – но неизменно – лучи  Надежды. У пьющего сварщика Петра – это повышение зарплаты, у мечтателя – интеллигента Шмурского Николая Ивановича – надежда познать бытие и поиск себя в этом мире. Сопереживание Ландау, конструктору Кошкину, да мало ли кому еще…

Потом к кружкам добавились рюмки-графины, театральные буфеты, где в антракте можно было умно обсудить близость к авторскому тексту, алкогольные походы в музеи поэтов с декламированием их стихов, концерты уже постаревших рокеров, пальто, шляпа и шарф как и у любого Художника своей жизни, небрежно малюющего ее на мольберте времени.

Семен начал врать. Постоянно и всем. Даже когда этого не требовалось. Он не понимал, что алкоголики врут всегда просто так, по инерции. На работе на него давно махнули рукой, он, конечно, был способным и мог гораздо большее, но неглупый директор оставил Семена в мире собственных мечтаний. Свою текущую работу, пока еще сохранивший навыки сотрудник, с горем пополам выполнял.

Он научился получать удовольствие в отличие от многих и после. Нашел его в похмельных страданиях. Если утром было плохо и никуда не нужно было идти, он оттягивал выпивку, мучился, ждал, прислушивался к вопящим сердцу и печени,  ощущая себя же своим богом, который может в любой момент прекратить свои страдания одним мановением руки. Руки с зажатой купюрой в придомовом магазине…

Семен включил свет. Отметил машинально, что когда-то лично установленный выключатель известной фирмы уже подзатерся. Поставив купленное в холодильник он переоделся. Его никто не ждал. В очередной раз он задумался. Он вообще стал все чаще это делать. Всю свою жизнь он искал антураж, красивую обертку, хотя и о содержимом не забывал. В данном конкретном случае это сыграло с ним злую шутку. Он еще раз перебрал в памяти все свои регалии (а они были), все свои упущенные перспективы и возможности (а судьба ими баловала регулярно), Семен успокоился. Он как и доктор Поляков не мог расстаться со своим маленьким жидким божком. Он не был алкоголиком. Он был уверен в этом. Он оправдывал. Все еще будет. Нужно немного подождать. Он неглупый мужчина, слегка за тридцать – мыслящий и анализирующий. То что вся обертка, состоящая из рюмочных и кафе, стаканов-графинов, вычурной одежды, виршистов-собутыльников служила теперь только одному содержимому, Семен не замечал. Он верил, что его ждут великие дела, ведь столько начатого ожидает своих продолжений и завершений! Он был спокоен. Семен погасил свет. Он засыпал. Нахлынули детские воспоминания, когда еще живые, молодые и красивые родители привезли его, первоклассника-отличника, впервые на Черное море. Как он ликовал тогда, паря в зените беззаботного и самого счастливого детства на земле! Все еще будет. Семен улыбался…