3. Мы. создание

Сегодня, наши знания и умение пользоваться ими шагнули так далеко, что мы научились отделять поля физические от полей метафизических.

Суперпозиционные наложения энцефалических полей огромных популяций мы способны демодулировать, вплоть до самой куцей мыслишки каждого отдельного примата. 

Появилась возможность точечным сигналом воздействовать на суммарное энцефалическое поле с предсказанием последствий этого воздействия в каждом отдельном случае нашего вмешательства. Поэтому мы решились на эксперимент внедрения точной биологической модели, созданной в наших лабораториях, в самое большое сообщество приматов.

Нам нужно было изнутри узнать о них всё, чтобы подготовить и кратчайшим путём довести их до уровня контакта, который не был бы оскорбителен нашей цивилизации.
Внедрение прошло неудачно!

Наше «Создание», тщательно   выверенное на всевозможные осложнения во время контакта, вероятность ошибки в котором была равна почти нулю, сообществом принято не было, более того, отвергнуто и сейчас находится в полной изоляции.
Ни одна цель, поставленная перед «Созданием» не была достигнута! Приматы же сумели использовать этот краткий контакт и выбрать рациональное, которое было им необходимо в данный момент.

Таким образом, в выигрыше остались приматы со своим нелепым мышлением, системой освоения знаний и целей, которые они преследовали, а в проигрыше оказалась наша цивилизация со всеми её предыдущими достижениями в самых тончайших областях знаний, известных развитым системам.
 
Что же помешало внедрению?

Что подсказало их убогому мозгу, используемому всего лишь на два процента, что перед ним наше «Создание»?

Мозг, используемый на 2%!

Что привело к развитию такой не рентабельной системы? Многое утеряно, или по какой-то причине заложен огромный запас надёжности, дублирования или чего-то, с чем нам ещё встречаться не приходилось?

Одна нелепость за другой! Если заложен такой запас для мозга, то, чем объяснить относительную генетическую убогость этого вида приматов по сравнению с его же домашними животными: хромосом у него меньше чем у овец, верблюдов и крупного рогатого скота.

Логика приматов находится в стадии зарождения с выраженной тенденцией развиваться всего одной линией, так как это развитие происходит на фоне постоянных войн в которых, в конце концов, уничтожают инакомыслящих. Остаются лишь те, кто думает, как правители, либо не думает вообще. Военные успехи деспотических форм правления приводят к видимым достижениям победившей стороны, неся гибель далёкому будущему всего населения приматов.

Причинно-следственная связь у них прослеживается невыразительно, и решения принимаются под действием какого-то импульса, а не как результат осмысливания.
Особое удивление вызывает их способность, перепрыгивая множественные логические построения, пользуясь качеством, которое они называют «интуиция», приходить к намеченной цели за удивительно короткие промежутки времени.

Цели, которые они перед собой ставят, недостойны упоминания, но    изучение и, возможно, последующего использования «интуиции», с помощью которой они способны экономить время при решении важных вопросов, может сыграть огромную роль для нас самих.

 В последние галактические десятилетия наблюдается некоторое торможение в темпах нашего развития. Причина – невероятная сложность логических построений для совершения каждого следующего шага. Без таких логических построений этого шага не сделать, иначе это может привести к нежелательным последствиям.

 Жить иначе не удавалось ни нам, никому–нибудь другому, кто развивается по законам цивилизаций, обошедших, и не использовавших в своём развитии деспотические формы правления.
 
Торможение нашего развития ещё не приобрело катастрофических форм, когда это становится причиной резких изменений.

 Нет!

Снизился только темп, но это указывает на необходимость изменения принципов принятия наших решений, необходимость срочной перестройки нашей логики.
Время, которое было неограниченным фактором нашего могущества, исчерпывает себя – изменения назрели.

Цивилизация приматов, движимая чувственными импульсами, должна стать предметом капитального изучения, лучшим способом которого является непосредственное вживание.

Алогичность их поведения, признаваемая ими самими, описывается в стихах и прозе. Такое поведение наносит им огромный урон, но ярко расцвечивает их убогую жизнь.  На фоне этой цветистой мишуры искусственно созданных, а затем истерически решаемых проблем, совершенно исчезают из виду действительно яркие звёзды самых лучших представителей, решающих настоящие задачи, толкая вперёд этот шумливый, впустую кипящий котёл зарождающегося разума.

Многократно это неразумное племя оказывалось на самом краю пропасти, ведущей к саморазрушению и каждый раз, в самый последний момент, так ничего и, не заметив, шлёпало в обратном направлении. И так, раз за разом, подталкивая себя приступами безумия, они будут появляться на краю этой пропасти, пока какое – нибудь их новое изобретение, к которому ни одна разумная цивилизация не сделала бы ни одного шага, не закончит их существование.  Разница между нами и ними в том, что мы строим наше будущее направленно, шаг за шагом, а они используют создавшуюся ситуацию, и к ней уже пристраивают принятие решения для совершения, нужного в данный момент, поступка.

Биологическая модель, для лучшего внедрения в систему приматов, должна была появиться естественным для них способом – преждевременными биологическими родами. Это поможет ей впоследствии проще войти в их специфический мир.

Физическое развитие приматов определяется предродовой стадией. Для духовного развития исключительно важен первый год, а затем и раннее детство – до трёх лет.
Роды в этом мире происходят с помощью женских особей, и выбор подходящего экземпляра был произведён после тщательных проверок.

Проверялись генетические коды предков на предмет перехлёстных родственных связей, была произведена проверка на возможность военных эпидемических и междоусобных потрясений, которые могли бы помешать развитию модели во время инкубационного периода, и после него.

Для обеспечения безопасности, из небольшого количества кандидаток, была выбрана дочь одного из самых могущественных владык, много лет находившегося в мирных и дружеских отношениях со своими соседями.

Она была выбрана также из эстетических соображений: молодая, красивая, не рожавшая, постыдных связей не имевшая, получившая самое лучшее, по понятиям приматов, воспитание и усвоившая всю, информацию, которую мы ей предложили.
Мы придаём огромное значение благоприятной атмосфере, в которой должна развиваться наша модель. При этом нужно, соблюдая   правила приматов, обосновать инкубационный период без присутствия мужской особи.

Самым первым правилом применения воздействия на суммарное энцефалическое поле, было достижение, как минимум, двух целей. В данном случае это соблюдалось, поэтому воздействие было произведено.

Три раза, ночь за ночью, всему населению этой дикой планеты снился один и тот же сон: белая птица прилетала к спящей дочери выбранного нами владыки и к рассвету, улетала.

Этот сон расцвечивался личной сексуальной фантазией каждого из приматов, поэтому каждым воспринимался как личное откровение.
В последующие дни разговоры между приматами носили характер софистских споров и также служили двум нашим целям. Эти разговоры позволили бы нам дополнительного воздействия на суммарное энцефалическое поле, если бы появились нежелательные отклонения.

Первой целью был контроль за происходящим, а второй – создание атмосферы благожелательного ажиотажа вокруг девушки, возведённой приматами в ранг святой. Этим обеспечивалась её неприкосновенность всем населением планеты.
Пик ажиотажа приходился на саму девушку, которая вначале робко, а затем, наблюдая паломников, приходящих на дворцовую площадь и тихо сидящих кругами, всё больше и больше начинала верить тому, что ей приснилось.

Скромность девушки и благоразумие отца, ограничили доступ паломников к носительнице нашего «Создания». Это дало возможность спокойного его развития в атмосфере возвышенных размышлений, в которые и погрузилась дочь избранного нами владыки.

Ограничение доступа к девушке ещё больше расширило её обожествление приматами, что было вполне естественно для столь низкой цивилизации.

«Существо» предполагалось создать мужского рода, чтобы новый владыка мог повести за собой своё сообщество к нашим целям, но в результате детального рассмотрения константы чувственности энцефалических полей в условиях, приближающихся к граничным, было обнаружено различие между разнополыми особями. У женских особей константа оказалась выше.

Соблюдая правило о достижении двух, и более целей не только при воздействии на суммарное энцефалическое поле, но и во всём поведенческом диапазоне, мы изменили пол «Существа» на женский.

Цели, преследовавшиеся нашим вмешательством следующие: новый, молодой владыка должен будет вводить резкие изменения в исторически неподготовленное к этому общество, – таково было его назначение.

Такие изменения приводят к дестабилизации. Это нежелательно для развития последующих событий. Дестабилизация ведёт к кровопролитию, и вместо стремления к высоким целям, происходит опускания большинства индивидуумов до животного уровня.
Первой целью изменения пола «Существа» было избежать этого. Второй было – создание подготовительного периода для изменений, в течение одного поколения. Третьей было создание ещё более стабильного и укрупнённого сообщества, которое достигалось бы браком «Создания» с сыном другого крупного владыки, территория которого располагалась рядом.

Продолжительность жизненного цикла мужских особей ниже, чем женских. Влияние последних на своих мужей огромно. «Создание» женского рода могло обусловить достаточно длительный, для приматов, подготовительный процесс: родить и воспитать законного наследника - это являлось четвёртой целью, и помогать ему в правлении, что являлось целью пятой, приводящей нас к желаемому результату.
***


С тех пор, что она начала осознавать себя, ей   нравилось тепло.

Ей нравилось тепло палящего южного солнца, которое она начинала чувствовать с самого раннего утра, когда оно ещё находилось за горизонтом. Редкие капли тепла объединялись, превращаясь в слабенькие струйки, сгущавшиеся всё больше и больше, превращаясь с восходом в сплошной, ласковый, очищающий и согревающий поток, прикасавшийся к ней в каждой, даже самой мельчайшей и скрытой от него точке её тела.

Лучи проникали под кожу, расплываясь под ней лёгким облачком, неся и туда такое желанное и везде проникающее тепло.

Облачко встречалось с облачком, слои тепла медленно перемешива -лись, всё ещё сохраняя, друг в друге собственную структуру, так что ей легко удавалось различать их в себе. Они доходили до самых запрятанных и потаённых мест, ласкали их каждый по-своему и общим потоком омывали всё тело изнутри.

Она выпрямлялась, вбирая в себя эту солнечную ласку, приносящую радость, веселела, видя, как темнеет её кожа, и тянулась навстречу новому жаркому дню, обещающему привычные, которые были ей так любы, ощущения, а быть может, и что-то новое, что она полюбит и начнёт ждать в следующие приходы солнца.

День постепенно перекатывался к концу. Солнце садилось и грело всё меньше, но тепло оставалось – жаркое тепло ожидания.
 
Это было другое тепло – трепетное, неравномерное, оно и грело и, временами, обжигало, жило циклами, которые вначале пугали, а затем она начала понимать их и ждать с нетерпением, разочаровываясь, когда оно долго не появлялось.

Им повезло больше, чем другим, - впервые встретившись, они одновременно потянулись друг к другу сквозь все запреты и ограничения, и никто им не помешал.
Первым же взглядом они, как плащом, укрыли и окутали друг друга теплом своих душ. Ещё не приблизившись один к другому, они приняли всё, не осквернившись сомнением.
И теперь для неё существовал только он. Она знала о нём всегда, всегда ждала его и дождалась.

Его рука опустилась ей на голову. Она, всем своим естеством, тянувшаяся, к нему почти не почувствовала прикосновения, лишь слегка прогнувшиеся волосы сообщили ей о том, что она дождалась, что это случилось – он впервые прикоснулся к ней, находящейся на грани потери сознания от того, что это, наконец, произошло.

Не ощущая ничего, кроме этой руки, она вбирала в себя каждую точку соприкосновения, ощущая каждый палец в отдельности, и каждую фалангу на каждом пальце, и каждый бугорок ладони, горько сожалея о впадинах, которые не смогли прикоснуться.

Потом пришло ещё одно тепло -  тепло губ! Это было другое, но такое необходимое тепло, что ради него она была готова отказаться от тепла самого горячего солнца.

Губы были знакомыми и родными, иногда они были шершавыми, иногда жадными и нетерпеливыми, иногда нервными. Нервные губы она не любила и, поэтому, вздрагивала в первый момент их прикосновения, но губы, прикоснувшись, сразу получали то, что заставляло их успокаиваться, а затем по ним пробегала такая волна изумления, что всё, что было до этого, исчезало.

Оставалась только она и губы!

Там, где они прикасались, концентрировалось всё её существо. Оттуда по всему телу разбегались волны тепла, делавшие её скоплением нервных окончаний, жаждущих этих волн.
 
Как водоросли подводной горы с вершиной, подходящей к самой поверхности, под влиянием подводных течений, идущих из неведомых и холодных глубин вверх к теплу и свету подпираются ими к одному месту – вершине, там, где прикасается к ней солнце, так и её нейроны, протягивали всю разветвлённую сеть своих дендритов, навстречу теплу губ, наделяя каждую мельчайшую дендритную веточку свойствами совершенно новыми, доселе ненужными, а сейчас, такими необходимыми.

Они тянулись в сторону, откуда беспрерывно накатывались волны тепла губ.
 Нерв – счастливчик, оказавшийся ближе всех к губам, менял свою структуру, укорачивался, уходя из периферии, разбрасывая как можно более густую сеть собственных дендритов, отбивая у менее счастливых собратьев большую территорию, распускаясь невообразимым цветком   на самой поверхности кожи.

И пил, пил тепло губ, честно передавая его воюющим когортам, а те, в свою очередь, честно делились своей долей с веточками дендритов других нервов. Бой переплетал их настолько тесно, что уже нельзя было разобрать кто где.

Наступал момент, когда нерв – счастливчик насыщался, и тогда его центральные веточки уходили из зоны контакта – он, вместе со своими ответвлениями, впадал в пресыщенное оцепенение, и постепенно уползал на своё обычное место.

Губы сразу чувствовали это изменение и, захваченные жаждой   взаимности, переходили в другое место. Там, в этом другом месте всё повторялось сначала. Под губами расцветал новый трепетный цветок нервных окончаний, к которому, как к вершине тянулись другие, поглощая достающуюся им долю этого тепла.

Так, нерв за нервом, неистощимые губы насыщали её всю!
 
И, пока это продолжалось, она плыла в волнах невыразимого, растворяющего её тепла, до полного насыщения. А затем наступал момент, когда она уже не могла принимать это тепло, не отдавая его в том же неистовом порыве нежности и самоотречения.

И она отдавала его радостно, благодаря судьбу за то, что это был он. Она делилась этим теплом с радостью, благодарная за то, что он был рядом. Она была благодарна за то, что отдавать могла ему, тому, кто был этого достоин. Он был её избранником, посланным судьбой милосердно наградившей их первой встречей, а не любой, кто мог бы оказаться на пути её души переполненной жаром любви.

Затем в ней зародился, живой ребёнок и она, ранее видевшая только глазами, ввела в действие глубинное зрение.

Она видела устремления и душевные порывы людей. Все было понятно и наглядно, всё стало на свои места. Можно было объяснить и предсказать любой шаг человека, который ей встречался.

Несмотря на то, что внимание было сконцентрировано на маленьком комочке жизни, рожденным ею в телесных муках, душою, как бы со стороны, наблюдала она за собой, внимательно вслушиваясь в свои, и в чувства зарождающегося разума.

Духовная связь между ними появилась ещё до рождения малыша, который, развиваясь в ней, забирал не только необходимые жизненные соки, но и постепенно начал поглощать и концентрировать на себе всё её внимание.

Вначале, это было только физическое неудобство – носить в себе то, чего не было раньше. Затем, к нему добавилось любопытство: что же будет дальше, а затем, после первого шевеления детёныша, между ними появился первый духовный контакт.

Она понимала все его чувства, знала, когда он рад или грустен, обижен или задумчив, охвачен страхом или недомоганием. Он же отвечал на её состояние то, выпячивая одну ножку, то другую, то, свёртываясь клубочком, то выпрямляясь, и выпячивая обе ножки.

Она начала внимательно относиться к своему чувству, могущему возникнуть в следующий момент, потому что, происходящее с ней, тот час же чувствовал детёныш.

А затем он появился на свет и закричал, глотнув воздух свободы, в свой первый раз.  Она же, освободившись от физической тяжести, получила возможность учиться чисто духовному контакту между двумя близкими существами, а не через пуповину, как было до этого.

В самые первые моменты появления ребёнка, между ними начала возникать их собственная система взаимоотношений.
 
Самый первый крик его присоединился к крикам рождённых раньше. Первыми же ощущениями он вписался в суммарное энцефалическое поле: физическое неудобство, боли в процессе родов, холодно, неуютно. Вот лёгкие схватили первую, обжигающую порцию воздуха, физический разрыв с матерью, гравитационный удар, когда вместо приятного и привычного взвешенного состояния он оказался в руках, которые его мыли, переворачивали, вытирали и проделывали всякие процедуры. Затем наступило некоторое облегчение: приглушенно и далеко он почувствовал знакомые удары сердца – его положили к матери.

Роды внесли изменение в суммарное энцефалическое поле и со стороны матери: страх перед ними, волнение о благополучном окончании, волны физической боли, усталость в конце, волнение о том, что происходит с ребёнком, и облегчение, когда   его принесли, уже выкупанного и положили рядом с ней.

Её измученное тело омыла волна удовлетворения, – она сделала это и всё прошло благополучно, всё уже позади.

Ребёнок спал, губки его складывались трубочкой, делая сосательные движения и её налитые груди подсказали что нужно делать.

И уже навсегда, когда рядом была роженица, её энцефалическое поле переплеталось с полем рожающей облегчая её муки.  Они рожали вместе. Это было соболезнованием – чувством, незнакомым доселе нашему «Созданию»! Чуткая роженица инстинктом животного понимала, кто действительно готов ей помочь, и призывала её к себе.
Глаза, её человеческие глаза, видели окружающий ребёнка мир, отмечали возможные опасности, и человеческие руки её отводили их от ребёнка, пеленали и кормили его, делали то, что природа обязала мать делать со своим детёнышем.
Снаружи все видели любящую мать и её отпрыска.