Анна Фёдоровна

Анна Фёдоровна, человек особый, без неё в посёлке никак!
В округе все её ровесницы, кто бабка Фёкла, кто Ивановна, а она только так, уважительно!

А к чему бы такой почёт? Ведь не местная!  Откуда приехала? На какие деньги полдома куплены?  Пенсию-то почтальонка приносит ей самую маленькую, 12 рублей, а чем живёт - одни загадки! Дочери, говорит, помогают. Ладно, можно поверить: девки справные, грамотные, на хороших должностях работают, внучка приезжает на лето нарядная, представления устраивает, поёт на разных языках. Но всё равно странно, не сходится!

А что непонятного: Анна Фёдоровна и сама не без рук - головы.
Везде первая, на все руки мастерица: и дорожки ткать (она называла их «ковры»), у всех обычные половички, у неё, как в обкомах да у партийных начальников; помидоры выращивать -  у неё самые крупные да сладкие, аж трещат, как арбузы; а уж самогонку гнать! Все в округе гонят – милиция еле успевает ловить. Но у товарок Анны Фёдоровны сивуха мутная, а у неё – «коньяк» (и слов-то таких откуда набралась!) Окрестные мужики в очередь записывались за особым питьём. Мастерица напиток ещё в красивые бутылки разливала, со всеми приёмщиками пустой тары уговор имела, как где красивая бутылка – ей.

«Важно не что подать, а как подать!» - любимое выражение этой знающей себе цену женщины. А куда подать, это наша героиня быстро вычислила.
«Время нынче хорошее, после войны 20 лет прошло, народ отошёл от бед, молодёжь наросла. А где молодые, там свадьбы».

А как на свадьбе без Анны Фёдоровны? Обычную закуску да горячее она, конечно, не готовила: любой справится, а вот подачу красивую! Кто на стол так накроет, чтобы и салфетки-розочки, и приборы на нужном месте, и салаты диковинные, а не просто огурцы солёные с помидорами. А уж если совсем богатые родители новобрачных –торт! Не пирог деревенский, не вафельный, магазинный – настоящий, многослойный, с кремом и разноцветными цветами в центре.
 
И на каждой свадьбе новый! Ни разу Анна Фёдоровна не повторилась, ни разу не подвела заказчиков.
Праздник закончится, а разговоры ещё год: «Вот у нас на свадьбе торт так торт! Розовый, весь в вишнях, не то, что у соседей. У тех был зелёный с розами! Ну, разве сравнишь!»

У неё дома целая мастерская образовалась из подсобных приборов, сварганенных поселковыми мастерами за тот же самый «коньяк». И сбивалки для крема (вилкой-то много насбиваешь!), и шприцы для украшения, и даже «чудо-печь», совсем, как магазинная, но пойди её купи в магазине, а эта в сто раз лучше.
Для салфеток крахмальных кольца тонкие, блестящие, для скатертей подвесы для цветов – всего не перечислишь.
 
Но когда Анна Фёдоровна в красивом платье и платочке в тон на голове сдавала работу родителям новобрачных, те сначала от восторга замирали, а потом начинали хохотать и толкать друг друга в бок – загляденье, не девчонка поселковая замуж выходит – царевна. А если ещё невесте младшая дочь Анны Фёдоровны свадебное платье согласится сшить да фату разошьёт цветами – тут и слов нет! Счастье!
 
За счастье и оплата царская должна бы быть, но где ж её в рабочем посёлке найти!
Анна Фёдоровна людей уважала, сколько могли они ей заплатить, столько и брала. Бывало так, что и совсем без денег, дадут продукты и хорошо.

Но уж за свадебным столом ей место было положено не крайнее.
Анна Фёдоровна долго на застолье не оставалась, дарила обычно молодым скатерть или салфетки, ей самой отшитые, вторых таких не найти нигде, монограммы молодых сплетались в венке – народ ахал! А она скоренько уходила: ей ещё после свадьбы салатники, приборы да скатерти собирать!

И это, считай, обычные свадьбы были. Нынче подготовка наособицу.
- Давай, Людка, поспевай! – подгоняла хозяйка внучку. -  Салфеток надо ещё не меньше десятка на запас накрутить. Боюсь, не хватит! Такая свадьба знатная. Племянницу выдаем. Хоть и не родная она мне, сродная, но надо постараться, - бабушка до блеска протирала большую салатницу. – Свою возьмем, у Шуры посуда для салатов неподходящая.

Анна Фёдоровна взялась за коржи. Их надо было напечь не меньше 16, тоненьких, хрустящих. Потом сбить несколько видов крема, поднять из подпола ягоду, разморозить по – хитрому, чтобы твёрдой осталась, не растеклась. Шоколад сварить из какао с маслом и фигурки из него наделать особыми расчёсками.  Собирать коржи с намазкой воедино нынче выпросилась Людка, девчонка непоседливая, бойкая, «такую учи-не учи- всё без толку, но ладно, пусть пробует»!

- Куда торопишься, криво кладёшь! Суетливая ты, и всю жизнь такая будешь, вижу просто наяву, что бабкой такой же останешься, разве это дело. Ты стремись быть ровной, спокойной – больше успеешь.

Ничего, справились. Собрали в большие сетки посуду, скатерти с салфетками, торт в коробку установили. Как тащить?
Для этих дел у Анны Федоровны была тележка, переделанная поселковым умельцем из старой детской коляски.

Дольше сами наряжались: всё лучшее, новое. Анна Фёдоровна в шелковом платье, Людка в лакированных ботинках с огромными бантами в волосах.
Вот и готов праздничный стол, сверкают тонкие стаканы, салфетки выплывают парусами, вилки начищены до серебряного блеска.
Анна Федоровна сняла передник и начала раскручивать от верхней газетной обёртки подарок молодым.

В это время к ней подошла Шура, мать невесты. Лицо её от смущения то краснело, то бледнело.
- Аня, спасибо тебе. Но на свадьбу тебе лучше не оставаться.
- Почему? Что случилось?
- Ты же знаешь, зять-то у нас не простой, партийный, мастер. Начальство обещалось прийти. А ты  в тюрьме сидела.На выселках жила... Ещё скажешь, что не так!
- Хорошо. Пошли, Людка!
- Подожди, продукты возьми и водку в оплату. Денег не даю, извини, но ты же родня, не обидишься?
- Не обижусь. Прощай!
 
Вышли из дома молча, шли тихо, усталость накатила тяжёлым грузом. Тележка с одинокой сумкой, в которой болтались кирпич хлеба, бутылка водки и пара банок с консервами, позвякивала на каждой колдобине.

Через какое-то время Анна Фёдоровна ни слова ни говоря свернула на центральную улицу. Людка поплелась следом.
- Баба, ты в тюрьме сидела? А где это, на выселках?
- Сидела, Людушка, - впервые она так назвала внучку, - что поделать,  сидела. Я в молодости  красивая была, меня в семью просватали богатую. Дед твой Григорий Фёдорович тоже красавцем был первым в посёлке, не в нашем, далеко отсюда мы тогда жили. Влюбился он в меня, на мою бедную родню не посмотрел. А когда пришли времена лихие, в колхозы народ сгонять стали, начали богатых людей раскулачивать да высылать из родных мест. Я успела семейное золото и кое-какие вещи Шуре с Машей отнести, сёстрам, чтобы схоронили. А нас, семью твоего деда,  всех забрали в чём были, ничего с собой взять не разрешили. Маме твоей три года только исполнилось ...И в тюрьме пришлось посидеть, на пересылках.  Больше тебе пока ничего не скажу.  Подрастёшь - тогда. А пока давай одно дело сделаем.
 
Последние слова Анна Фёдоровна договорила уже на пороге церкви.

Зашли в полутёмное помещение. У главной иконы остановились, бабушка взяла свечку, зажгла, поставила:
-  Помолимся за здоровье рабы божьей Александры, пожелаем ей избавления от тяжёлой болезни!
- Какой, Александры, бабушка? Баба Шура здорова!
- Она больна, очень сильно больна, душа её почернела, добро забыла. Они же все выжили только из-за того, что у них было наше золото, с голоду бы умерли… И потом тоже, когда сюда, к нам приехали… Что теперь вспоминать, раз она забыла. Больна она. Надо молиться! И сумку эту отнеси в угол, пусть её заберут, кому нужно. Нам не надо.

Вышли из церкви, как умытые, домой пошли.

Шли и пели на два голоса, Людка, как всегда, торопилась, ломала ритм.
- Не суетись ты, заноза, пой с душой. И прошу тебя, не фальшивь!
 
Песня полилась тихо, в тон, чисто: «Не жалею, не зову, не плачу…»