Помощь друга

- Я тебя убью!– еле слышно прошептал Вовка, увидев меня.

При этих словах он приподнялся на кровати и попытался протянуть ко мне руку, но не смог этого сделать. Рука задрожала и обессиленно упала вдоль туловища на измятую простынь.

- Я тебя всё равно убью! Только попозже, как только сил наберусь! – снова прошептал он. Пальцы его рук беспокойно шевелились, сжимаясь и разжимаясь, как будто он сейчас представлял, что держит их на моей шее и пытается меня задушить.

И в его шепоте было столько непоколебимой уверенности и ненависти, что мне стало не по себе. Создавалось такое впечатление, что эту ненависть ко мне он лелеял в течение всего того времени, которое он находился в военном госпитале. И что только она поддерживала его силы и давала ему смысл жизни.

«- Да, вот это я попал!», - шевельнулось в моей голове.

«- Теперь и спать придется вполглаза, чтобы ночью подушкой не придушил. И угораздило же меня попасть с ним в одну палату!», - назойливо, как комар, звенела тревожная мыслишка.

Я внутренне подобрался и ответил:

- Сам виноват! Ты меня сам попросил. Вот и помогай друзьям после этого!

При этих словах, я посмотрел ему в глаза, ярко выделяющиеся на фоне исхудавшего лица. Вовка не выдержал и отвел взгляд в сторону, а из его груди вырвался тяжелый вздох, больше похожий на стон.

Он, с усилием, за несколько приемов, с вырывающимся из груди кряхтением как у старика, отвернулся лицом к стене. Теперь я мог только видеть его спину, обтянутую больничной пижамой, через ткань которой явственно проступали Володины ребра и лопатки.

«- Неужели это ждет и меня?» - подумал я, внутренне содрогнувшись. А тревожиться, принимая во внимание внешний вид моего друга и сослуживца, было от чего. За неделю Владимир, из жизнерадостного, пышущего здоровьем мужика, превратился в обессиленный живой скелет, обтянутый бледной кожей. Он сейчас больше походил на одного из заключенных концлагеря, не раз видимых мною на кадрах кинохроники Великой Отечественной войны.

Я закрыл за собой дверь палаты и подошел к отведенной мне постели, расположенной на втором ярусе двухъярусной кровати. В палате таких кроватей было шесть, по три возле каждой боковой стены. Напротив двери находилось окно, забранное частой решеткой. За окном виднелся прогулочный дворик нашего отделения, размером примерно десять на десять метров и огороженный трехметровым забором.

«- Да, только собак и караульных вышек здесь не хватает. Вылитая зона!», - с тоской подумал я.

Расстелив постель, я принялся более внимательно рассматривать свое новое пристанище. Первые ярусы кроватей были заняты все – на них лежали тяжелобольные, такие же обессиленные, как Вовка, у кого не хватало сил не то что подняться на второй ярус кроватей, а просто даже сидеть. На втором ярусе располагались легкобольные и выздоравливающие. У окна находился стол с парой стульев, на котором лежало несколько истрёпанных книжек.

Все кровати были обвешаны поделками из капельниц. Да и сейчас, все кто из больных мог шевелиться, плели из них же всяких чертей, рыбок, роботов и прочую ерунду, которая приходила им в голову, делая вид, что очень заняты, а на самом деле, ловя каждое наше слово.

- Ну что, будем знакомиться? – спросил я, нарушив настороженную тишину. Народ в палате зашевелился, послышались разговоры, прерванные моим появлением и «теплой» встречей моего сослуживца. – Меня зовут Сергей.

….Все началось примерно неделю назад, буднично и просто.

К контрольно-пропускному пункту нашей части бодро подкатил УАЗик медицинской службы, сопровождаемый КАМАЗом с вооруженной охраной. Из «буханки» на свет божий появилось несколько медиков в белых халатах с чемоданами переносной лаборатории в руках. И, пока они натренированными движениями резво разворачивали на появившихся из недр КАМАЗа столах пробирки и реактивы, наша часть была поднята «В ружье» и построена на плацу. Начиналась еженедельная проверка личного состава на инфекционные заболевания, которых в этой южной стране был целый букет.

Для этого медиками проводились экспресс-тесты, в основном мочи. Процедура была отработана до автоматизма, так как проводилась уже неоднократно.

Вот и сейчас, в колонну по одному, мы подходили к первому столу, получали баночки для сдачи анализов, затем проходили в туалет, на выходе из которого на другом столе и проводилось тестирование. С нормальными результатами возвращались в строй, а с выявленными случаями заболевания – отводили в сторону.

С заболевшими в этой стране особо не церемонились, наученные горьким опытом. Никаких тебе сборов вещей, прощаний, передачи дел и должности – за шкирку и в КАМАЗ. Малейшая слабина и можно получить очаг инфекции, которая за пару дней выкосит всех.

Но в этот день у нас с Вовкой все пошло не по плану. Володя был командиром взвода в моей роте, жил в казарме на территории части, приспособленной под общежитие. И накануне вечером в общаге, по какому-то поводу или без оного, он накидался так, что мама не горюй! И судя по утреннему запаху перегара, он пил такой шмурдяк, который можно было получить только после перегонки мухоморов или настойки из солдатских портянок.

Когда мы с Володей зашли в туалет, тот дыша перегаром, взмолился:

- Серега, не могу!

По его виду это было понятно и так. Жаркое южное солнце выгнало всю влагу из него в виде пота и он стоял весь мокрый, как мышь. А похмельный синдром довершил начатое солнцем, вызвав у него такой сушняк, что потрескались даже губы.

- Наполни и мне баночку! – попросил он, протягивая ее мне трясущимися руками.

- Да без проблем! – ответил я, от щедрот души своей наполняя свою и его банки до самых краев.

- Спасибо, Серега! Ты настоящий друг! – пролепетал счастливый обладатель баночки с продуктом жизнедеятельности моего организма, направляясь к выходу. Хотя, как оказалось, благодарить меня было не за что, и это мы узнали через пару минут.

Когда я выходил из туалета, Володю, как высокопоставленное лицо, «под белы рученьки», уже усаживали в КАМАЗ. Он что-то пытался протестовать, что-то объяснял, тыкая в меня трясущимся пальцем. Но из его пересохшего рта вырывалось только невнятное мычание.

- Что происходит? – спросил я у медика, протягивая ему свою баночку.

- У вашего друга обнаружили гепатит, - ответил он, капая реактивы в мою емкость и, посмотрев на получившийся результат, добавил: - Свободен!

Тут заголосил уже я. На пару с Володей мы доказывали, что, так называемый, источник анализов у нас один, что такого не может быть – у одного гепатит есть, а у другого его нет. И что закрывать надо меня, а не его.

На шум сбежались отцы-командиры. Узнав его причину, было принято соломоново решение – повторная сдача анализов. У меня повторно ничего не обнаружили, а Володин "сушняк" продолжал свое подлое дело – сдать анализы самостоятельно он так и не смог.

Постращав уголовным делом и отбыванием срока в дисциплинарном батальоне (меня за то, что «кошу» под больного, Володю за попытку подрыва боеготовности путем отказа от госпитализации и распространением инфекции), нас развели в разные стороны: меня – нести дальнейшую службу, его – в госпиталь.

А через неделю, после очередной сдачи анализов, мой диагноз подтвердился, но было уже поздно. Владимир за это время нахождения в инфекционном отделении госпиталя, успел подхватить гепатит и что-то еще посерьезнее.

И вот теперь он лежал на соседней от меня койке, пылая праведным гневом и мучаясь от терзавшей его болезни.

…Три недели спустя я практически был здоров и покинул стены инфекционного отделения. Володя тоже уверенно шел на поправку и его должны были выписать через несколько дней после меня.

Дружеские отношения за эти три недели совместного лечения у нас так и не наладились, но, по крайней мере, он перестал обвинять меня во всех грехах.

- Вернешься из госпиталя, с меня пузырь! – в очередной раз я попытался загладить острые углы, прощаясь с Вовой на пороге инфекционного отделения.

- Заметано! – согласно кивнул головой мне в ответ Володя.

Проставиться перед Владимиром у меня так и не получилось.

Через три дня после моей выписки из инфекционного отделения военного госпиталя, меня, на броне БТРа, привезли обратно, но уже в хирургическое отделение этого же госпиталя.

Но это была уже совсем другая история…