Ангел-хранитель

   Комната была далека от совершенства: некогда высокие беленые потолки были теперь темны от насевшей на них пыли и паутины, обои — безвкусны и излишне помпезны, расставленная по углам мебель — стара и уродлива… Сашка привстала на цыпочки и дотянулась до большой толстой книги в красивом узорчатом переплете. Зажмурив глаза, она сдула слой пыли и открыла фолиант. Буквы были старинные, с витиеватыми изгибами, заставлявшими внимательно и не единожды перечитывать каждое слово. Часть книжных листов, к сожалению, была утеряна, название книги осталось неизвестным да и автор, увы, тоже. Для такой вещи нужно было время.... А его-то как раз Александре постоянно и не хватало. Она глянула на часы, близоруко рассматривая свое запястье. Пора, опять пора… Надо успеть это, потом это и еще… Когда, когда все успеть?! Когда… Когда можно будет побыть просто самой собой? Без толстых папок с бумагами, без вечно натирающих ноги туфель, без надрывно звонящего телефона и беспощадного будильника? А самое главное, без часов, жестоко отсчитывающих время. МОЕ ВРЕМЯ. МОЮ ЖИЗНЬ. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и, поставив книгу на полку, вышла из квартиры. Её будущего дома. Дома, на который она копила деньги чуть ли не всю свою сознательную жизнь. А сознательность у нее проявилась почти с самого детства (она не помнила себя другой): нужно быть покладистой и вежливо улыбаться сначала воспитателям детского сада, потом учителям, преподавателям университета, а затем и коллегам по работе, уметь строить продуманные предложения и доходчивые речи, оценивать любую ситуацию на шаг вперёд, разумно вести свой бюджет, не слишком увлекаться сентиментальными романами, а главное, ...уметь общаться с собственной матерью. Так уж случается, что у самых близких, казалось бы, людей нет никакой духовной связи друг с другом и без жертвенной уступки с чьей-либо стороны общение становится невозможным. Кому из них уступить, Саша поняла уже тогда, когда ей едва исполнилось пять. С тех пор она продолжала совершенствовать и оттачивать свое чувство долга перед матерью за то, что последняя, по ее же собственным словам, «хотя бы родила». Впрочем, ее об этом никто не просил. Но дело сделано. И на свет появилось близорукое, худосочное существо женского пола с темными, коротко подстриженными волосами, огромными серыми глазами и упрямо сомкнутым, вечно  напряженным ртом. В общем и целом, довольно обычно и обыденно. И Сашка отдавала себе отчет во всем: в том, что ей не кружить головы многочисленным любовникам, не терзаться ночами в выборе кандидата в будущие мужья (был бы хоть один!), не бегать по магазинам в поисках подходящего деликатеса для ублажения возлюбленного и не страдать от запаха наводнивших квартиру бесчисленных букетов роз. Ну, хоть одной проблемой меньше! Теперь можно подумать о приятном: наконец-то у нее будет свой собственный дом, где можно будет просыпаться по выходным, не слыша истеричных окриков матери, и есть то, что хочется ей самой, а не то, чего «требует диетология».
    Тяжело дыша от стоявшей вторую неделю жары, она нажала на звонок обитой серым кожзамом двери и привычно начала считать про себя до двадцати. На девятнадцати раздались тяжелые шаги, и на пороге появился высокий древний старик с длинной седой бородой и огромной шапкой пушистых белоснежных волос. Если бы не ярко-зеленые глаза, ему можно было бы дать лет сто.
— Привет, Мороз Иваныч!
Сашка перешагнула порог и поцеловала старика в теплую сухую щеку. Он довольно крякнул и потрепал ее по темным густым волосам.
— Чайник уже вскипел. Мой руки и марш за стол! Я омлет разогрел…
Уже в ванной, намыливая руки жидким душистым мылом и критично рассматривая себя в зеркале, она крикнула:
— И как ты умудряешься всё узнавать заранее? Ну, как ты узнал, что я приду сегодня, а не завтра, например? И вообще, я сегодня не собиралась к тебе, просто
по пути получилось. К тому же у меня совсем нет времени! Впрочем, как обычно…
Из кухни послышалась довольная усмешка:
— Я же тебе всегда говорил: женщине многое дано на этом свете, но тем, что дано мужчине, ей никогда не владеть…
— Скажите пожалуйста!!! То, что я слушаю твое ворчание вот уже почти двадцать лет, не осилить ни одному мужчине на свете! Думаю, даже тебе нечего на это сказать!
Старик в который раз довольно крякнул и, действительно, промолчал. Соблюдая установленную ими традицию, он дал ей вдоволь насладиться любимым блюдом и только затем, тщательно скрывая нетерпеливое беспокойство, спросил:
— Ну, рассказывай… Купила?
Она хитро прищурилась и выдохнула:
— Купила! Одна большая комната с высокими потолками. Кухня десять метров, маленькая прихожая и роскошная ванная с окном. Правда, всё грязное и запущенное. Похоже, там уже лет десять никто не жил. Представь, там даже мебель кое-какая осталась. Жууууткое старье… Ремонт, думаю, затянется месяцев на пять-шесть, если не больше… Я тебя туда не пущу, пока всё не будет сделано. А то ты еще будешь ворчать, что я зазря потратила кучу денег!
Она достала из сумочки, лежащей на соседнем стуле, серебристую связку ключей и протянула деду:
— Смотри, ключи от моего настоящего дома!
Старик погладил свою бороду и, помолчав немного, все-таки решился спросить. Но она опередила:
— Нет, не сказала! Я думаю, для неё это не будет приятной новостью. Она занята своими собственными делами. Мы вообще с ней, кроме как о разновидностях диет, ни о чём уже давно не говорим… Дед, мне ужасно стыдно, но я не хочу идти к ней. Да, это моя мать, я ее, наверное, должна чтить и всё такое, но мы разные! И смешно надеяться на то, что по истечении двадцати двух лет мы с ней обретём понимание и «единение душ», как она сама же говорит… Смешно…
Старик положил большую жилистую ладонь на ее голову и вздохнул:
— Ладно, не ной! Сейчас можешь не говорить, но потом скажи все же. Мать она тебе, поняла?
 Она слезла со стула и уткнула лицо ему в колени, часто закивала головой.
— Скажу, скажу… Позже, не сейчас…
Замерла и успокоилась. Потом подняла заплаканное лицо, доверчиво заглянула ему в глаза, привычно утопая в их зеленой глубине.
...Так уж случилось. Бог пожалел её и подарил душевно близкого человека, который всегда был рядом, который стал ее ангелом-хранителем. Дед был для неё всем — отцом, матерью, наставником, другом и …недостижимым покоем.Но так было не всегда... Девушка была уверена: если бы не он, её жизнь стала бы невыносимой. Она полюбила всё, что с ним было связано: эту квартиру, книги, доверху заполнявшие огромную комнату, старое кресло, покрытое клетчатым пледом, уже кое-где поеденным молью и временем, кривую настольную лампу, тяжелые портьеры на окнах и колченогий рояль, неизвестно как попавший сюда — на нём никто и никогда не играл… Всё, что принадлежало ему, стало родным. Ему, старому человеку, прожившему почти девяносто лет в одиночестве, седому и нелюдимому, так похожему на сказочного Деда Мороза из её любимой, зачитанной до дыр, детской книжки. Её деду. Вообще-то, он не был её кровно родным дедом. Мать говорила, что отец был его приемным сыном. Но после того, как родилась Сашка, отец ушёл от них, не оставив ни адреса, ни денег на воспитание дочери, ничего… Мать металась с работы домой и обратно, оставляя ребенка то у соседей, то в круглосуточном детском саду. Потому что не было не только отца, но и привычной толпы бабушек и дедушек, да и вообще какой-либо родни, хоть бы и из разряда «седьмая вода на киселе». И когда стало совсем невмоготу, когда маленькая девочка подолгу оставалась одна в абсолютно пустой квартире даже в выходные (мать отчаянно пыталась наладить личную жизнь), тогда в жизни Сашки появился дед. С тех пор никто в её семье не говорил о так называемом отце. Дед никогда не вспоминал его, и даже мать в своих бесконечных истериках не срывалась на запретную тему. Вот только с самим дедом у матери отношения не заладились. Она надолго оставляла дочь у него, не извиняясь и не прося об одолжении, потом так же внезапно появлялась и забирала Сашку, а потом снова возвращала её старику. А когда девочка подросла, необходимость для визитов матери к старику и вовсе отпала. И так было даже лучше для всех.
...Сашка удобно устроилась в кресле, почёсывая ухо старому полосатому коту, уютно примостившемуся рядом.
— Дед! А может, ты у меня и вправду волшебник, как соседи говорят? Я вот сегодня опять слышала, как бабки у подъезда о тебе говорили…
Старик вдруг рассмеялся удивительно звонким молодым смехом.
— Вот глупая! К тому же они меня не волшебником называют, а колдуном! А это большая разница, знаешь ли… Кому, как не тебе, внучке моей, понимать это?! Ведь тебе полагалось бы науку передать-то… Да куда там… Ты вон даже разницы не видишь…
Она, боясь вспугнуть внезапную откровенность старика, осторожно выдохнула:
— Ты же сам знаешь, я всегда только за… Думаю, я самая лучшая для этого кандидатура.
На её удивление старик не стал смеяться, а только заворчал:
— Советчица нашлась… Иди-ка лучше собирайся! Знаю, ведь опаздываешь.
Но он всегда был благодарен внучке, что та не торопилась уйти из его дома.
Сашка тоскливо посмотрела на него и, сбросив с колен разомлевшего кота, влезла в ставшие вдруг тесными туфли.
— Не буду обещать, когда приду снова, ладно? Чтобы не соврать…
Поцеловала в обе щеки старика, на пороге обернулась и как всегда бросила:
— Пока, Мороз Иваныч!
Она знала, что дед не повернет ключа в замке до тех пор, пока будут слышны её шаги в огромной парадной.
Старик, действительно, не закрывал двери, пока в подъезде не стало тихо. Только потом щелкнул замок. Он торопливо подошел к окну и так стоял, не отрывая взгляда от маленькой тонкой фигурки девушки, пока та не исчезла за углом соседнего дома. Потом, достав небольшую связку ключей, торопливо отодвинул старый комод и открыл дверь потайной комнаты. Некогда служившая гардеробной, она была очень маленькой и пыльной. В ней стоял небольшой круглый стол, заполненный множеством исписанных тонким причудливым почерком тетрадей с какими-то формулами и загадочными вензелями. На столе стояла ажурная рамочка с вставленной в неё фотографией. Аккуратно подстриженные тёмные волосы, огромные серые глаза и упрямо сжатые губы. Бедная девочка… Как она тут будет без меня? Еще не время, нельзя, никак нельзя её пока оставлять одну. Только бы ОН позволил остаться…
Старик аккуратно собрал свои записи, перевязав их бечёвкой. Вложил между пожелтевшими от времени листками фотографию и, сняв с вешалки старый плащ, направился на почту. Там он купил абонентский ящик и сложил в него всё свое достояние. Ключ от ящика и немного накопленных денег оставил у своей давней знакомой. Уже по-настоящему дряхлая старуха хитро улыбнулась, сморщив маленькое обезьянье лицо, и молча взяла у него сверток. Потом вздохнула:
— Кому отдать-то надо будет?
Старик хмуро посмотрел на нее:
— Кто спросит, тому и отдашь без лишних разговоров… У тебя ведь еще время здесь есть?
Старуха ухмыльнулась:
— Еще есть… А вот тебе, я знаю, давно пора уходить… Рассердишь ЕГО! Слишком ты привязался к девчонке. У нас ведь у всех здесь свой срок...
Старик раздраженно махнул рукой.
— Опять ты запела свою песню, Аглая… Думай о своём сроке! ОН милостив, а я уж как-нибудь замолю свои грехи…
На том они и расстались.
Придя домой, старик накормил старого кота, ласково потрепал его за ухом и выставил за дверь. Кот жалобно замяукал, но, почувствовав запах дыма, быстро скользнул прочь по ступеням вниз.

…Туфли мучительно натирали ноги, и Сашка тяжело опустилась на стоявшую неподалеку скамью. Достала из сумочки тонкий батистовый платок, вытерла вспотевший лоб, а затем хлопнула по нему ладонью:
— Господи, ну и бестолковая! Ключи забыла! Сегодня же водопроводчик должен вечером зайти…
Она посмотрела на часы. До конца рабочего дня надо успеть вернуться к деду. В семь надо быть в новой квартире.
Ещё не видя дома старика, она услышала громкие крики прохожих:
— Пожа-а-а-а-ар! Пожа-а-а-а-ар!
В желудке что-то неприятно ухнуло и улеглось холодным жестким комом. Несмотря на жару, она почувствовала, как по телу пробежал озноб. И тогда Сашка помчалась. С ходу разбивая плотную людскую толпу, наводнившую двор, она пробралась к парадной. Одинокое окно на втором этаже уже почти не горело, лишь выпуская облака темного густого дыма. Она вздрогнула от внезапного прикосновения к ноге теплого существа. Посмотрела под ноги, подхватила ласкающегося старого кота и, развернувшись, зашагала прочь. Ноги не слушались, подступившая дурнота заставила её опуститься на землю. Кота она не выпустила из рук, словно опасаясь потерять хоть эту частичку оставшегося у неё родного. Сашка сбросила туфли и заплакала горько и беззвучно, спрятав лицо в мягкую шерсть полосатого кота.
— Только не сейчас! Еще не время… Господи, я не могу сейчас остаться совсем одна… Дай мне время окрепнуть… Пожалуйста…
…Она не сопротивлялась чьим-то сильным рукам, настойчиво пытавшимся поставить её на ноги, но когда кто-то потянулся, чтобы забрать у неё кота, она с силой прижала животное к груди и подняла заплаканные глаза. Стоявший рядом с ней человек был молод и крепок, с густыми светлыми волосами и открытой доброй улыбкой. Сашка с удивлением заглянула в его глаза и начала привычно тонуть в их зеленой глубине. Именно из-за этих широко открытых понимающих глаз ему можно было бы дать все сто. Если бы не его прекрасная молодость…