Актёрский роман Глава 6 Флудистка

Глава 6
Флудистка

Базлов оценил Евгению Таганцеву вполне однозначно – у него, как и у Анина, слюнки потекли. Никогда он ещё не встречал такого сочетания детского лица и взрослого тела. Супрематизм какой-то, подумал он, однако, держал себя в рамках приличия.
Таганцева принесла огромный букет алых роз, гору заморских фруктов, арманьяк и большую банку чёрной икры.
– Больше не было, – бесхитростно сообщила она, выкладывая продукты на кухонный стол и одновременно поглядывая на дверь комнаты, за которой Анин возлежал на диване, укрытый пледом, в позе эмбриона.
Главврач предупредил Базлова, что Анин будет просыпаться именно «через» позу эмбриона. «Дайте ему сразу чаю, шоколадную конфетку, и всё будет хорошо».
– Кажется, именно чёрную икру он и не любит, – вспомнил Базлов, невольно любуясь Таганцевой.
Всё у неё был: и бедра, и стройные ноги, и гордая шей, и даже беспечный взгляд человека, которого жизнь ещё не била, а исключительно несла на волнах счастья. А ещё такой гордый поворот головы, что невольно напрашивалось слово «королевский». По-о-ро-да, сообразил Базлов.
– Ничего, полюбит, – беззаботно качнула прекрасной головкой Таганцева.
И Базлов ещё раз удивился, потому что она была непосредственна, как морской ветер. Нет, волна, решил он поспешно и даже облизнулся, как кот на сметану.
Евгения Таганцева заглянула в комнату, встав, как балерина в третьей позиции. У Базлова едва не отвалилась челюсть. Да у неё природная грация, сообразил он и на какое-то мгновение забыл об Алисе, хотя, разумеется, ей первой отдавал предпочтение и ей первой сообщил о происшествии, но она отказалась приехать, сославшись на детей, мол, не с кем оставить, роль надо учить для сериала, уборка, то да сё, семейное исчадие, в общем. Пришлось искать Алисе замену. И кажется, не прогадал, обрадовался Базлов, хотя Герта Воронцова тоже была анонсирована в качестве спасителя души и тела Анина. Но вначале Базлов позвонил именно Таганцевой, и дело было решено мгновенно, без всяких ужимок и кривляний типа: «Я подумаю» или «Ещё не решила и перезвоню». Таганцева прискакала мгновенно, словно жила не за тридевять земель, а в соседнем подъезде.
– А он скоро проснётся? – оглянулась она, словно прочитав его мысли и заставив действовать Базлова с величайшей опаской.
Базлов подошёл сзади и словно бы невзначай вдохнул запах её волос. Она пахла, как молочный щенок. Повезло же Анину, пронеслось в голове у Базлова. То, что у них роман, он нисколько не сомневался.
– В течение двух суток.
– Придётся ждать, – вежливо отодвинулась Таганцева.
Базлова это нисколько не покоробило, такие детали он считал мелочью.
– Пойдём трахнем по рюмочке, – предложил Базлов, зная, что в отношении женщин настойчивость всему голова. – Попробуем вашей икры.
Льстить женщинам он не умел, а чувствовал себя неуклюжим, как все громоздкие люди, наделённые непомерной силой, поэтому действовал чрезвычайно осторожно и никогда не был активной стороной в процессе знакомства, кроме что разве с Алисой, от которой сходил с ума. Впрочем, они не оставляли его без внимания, но в жизни, как ни странно, у Базлова женщин было не так много, помимо жены, – секретарша, блондиночка Рая Герсонова, которую жена выжила сразу, как только увидела за конторкой в офисе Базлова, и Мариночка Орлова, к которой Базлов одно время мечтал уйти. Орлова работала кассиршей в супермаркете, была на четверть китаянка и писала верлибры, в которых Базлов абсолютно не разбирался. Но всё это было до появления Алисы Белкиной. Рыжая Алиса затмила всех и без остатка поглотила мысли Базлова. Правда, Базлов с ней ещё ни разу не переспал, а только подбирался с осторожностью пуганого зверя. Мешали подпорченная в юности половая ориентация, скепсис Ингвара Кольского в отношении женщин и, разумеется, бдящее око Лары Павловны.
– Подождём, – решила Таганцевой, игнорируя призыв Базлов.
Базлову вдруг страшно захотелось поговорить с ней о предмете его страсти – актрисах, и узнать, почему она сама не актриса, хотя налицо все признаки. Единственная ниточка, связывающая его с этим миров, был Анин, но он ехида, а с Алисой Белкиной по вполне очевидным причинам Базлов на эту тему говорить не мог.
– Э-э-э… – неожиданно открыл глаза Анин и сел, опустив ноги на пол. – Что-то я заспался, – укорил он сам себя и потянулся так сладко, что затрещали суставы.
– А-а-а!!! – взвыла Евгения Таганцева. – Он проснулся! – подлетела и к огорчению Базлова чмокнула Анина в щеку, глядя на Анина с таким обожанием, что Базлов засмущался и отвернулся, вспомнив на всякий случай, что его Лара Павловна вне конкуренции по части злопамятности и скандалов, шпилек и зуботычин и что с ней, кажется, пора разводиться, несмотря на все издержки этого шага для бизнеса.
 Анин посмотрел на Базлова и Таганцеву с вопросом: «А чего вы здесь делаете?», загадочно втянул в себя воздух, и глазки у него плотоядно заблестели.
– Врач предупреждал, что ты можешь очнуться от какого-то кодового слова, но я не знал, какого, – удручённо изрёк Базлов и страшно огорчился из-за своего тугодумства.
– «Трахнуть по рюмочке», – назидательно сказал Анин, даже не взглянув на него, и подался в ванную, по пути спросив в своей обычной раздолбайской манере: – Какой врач-то?
Евгения Таганцева с Базловым испугались и заговорщически шмыгнули на кухню мазать хлеб маслом и икрой, потому что не знали, что и ответить. Им показалось, что Анин вовсе и не спал, а странным образом подслушивал их. Базлов не успел достать свой знаменитый блокнот с изречениями Анина и снова начал мучиться несварением мыслей: авторитет Анина хватал лучше любого капкана.
– Так, какой врач? – возник на кухне Анин.
Лицо у него было мокрым и радостным, в руках он держал полотенце. Сон явно пошёл ему на пользу.
– Не спрашивай, друг мой, не спрашивай, а лучше пей! – Базлов и сунул ему в одну руку неразбавленный арманьяк, а в другую – бутерброд с икрой.
Врач предупредил, что сразу вываливать всю информацию на бедного Анина чревато рецидивом, а Базлов не знал, что делать в таком случае, и боялся, что Анин снова впадёт в психоневрологическое состояние, но гораздо глубже прежнего, бейся потом за его никчёмную жизнь.
– А почему я в пижаме? – оглядел себя Анин. – И в больничных шлепанцах? – Он забавно почесал пятку.
– А ты ничего не помнишь?.. – осторожно спросил Базлов и весело подмигнул Таганцевой.
– Не-а… – Анин с удовольствием опрокинул в себя неразбавленный арманьяк.
Взгляд Анина так и цеплялся за Евгению Таганцеву, и он ничего не мог с собой поделать, хотя ему было стыдно перед Базловым за свои чувства, которые казались ему слабостью.
– Мы тебя… – Базлов заговорщически посмотрел на Таганцеву, давая понять, что у них тоже есть своя тайна, – из психушки вытащили!
Он специально сказал «психушка» и «вытащили», чтобы Анин понял всю важность ситуации и больше не вытворял никаких фокусов с покойниками, сторожами и полицией.
– А как я оказался в психушке? – не моргнув глазом, спросил Анин, всё ещё добродушно улыбаясь.
– Тебя на кладбище взяли, – осторожно поведал Базлов.
– На кладбище?! – Фирменный смешок сполз с лица Анина, как талый снег с крыши, а на смену ему явилась тень мучительных воспоминаний.
Главврач предупреждал о том, что Анин будет пытаться заполнить провалы в памяти ложными образами и что это тоже чревато рецидивами транса.
– А я думаю, почему у меня бока болят, – всего-навсего сказал Анин и смешно сжал губы в фирменной, раздолбайской усмешке, но на этот раз она вышла кривой, а, не как обычно, самонадеянной.
– Хе! – с облегчением высказался Базлов. – Ты со сторожами подрался.
– Боже! – плюхнулся на расшатанный стул Анин и с опаской покосился на Таганцеву. – То-то мне чёрти снились!
– У меня мазь от гематом есть! – спохватилась Таганцева и вымелась в коридор.
– А чего она здесь делает? – шепотом спросил Анин, с любопытством поглядев ей во след.
Базлов безумно испугался: надо было вначале Герту Воронцову привезти, подумал он, справедливо полагая, что она лучше знает трепетную душу Анина.
– Ты против?.. – вытянул он шею в ожидании катастрофы, от раздражения дёрнув себя за левый ус.
– Да нет, ты что! – воскликнул Анин и на мгновение воодушевился: – Она о-го-го! – И глазки у него снова плотоядно заблестели.
К своему удовлетворению Базлов понял, что не ошибся в выборе «любимого» человека. Естественно, в этом была и доля его интереса относительно Алисы: вдруг ей именно сейчас надоедят приключения Анина со всеми вытекающими для Базлов поблажками, но он даже думать об этом не смел, чтобы не сглазить, даже страшился загадать на краюшке сознания.
– Хороша коняшка, – успел цинично согласиться он прежде, чем Евгения Таганцева вернулась на кухню.
– Давай свои болячки! Давай! Давай! – скомандовала она с таким энтузиазмом, что не подчиниться ей не было сил.
 Анин, ухмыляясь, как беззубый гоблин, задрал пижаму. – И ухо распухло… – сморщился он скоморохом. – И голова в шишках… – с наслаждением пощупал голову. – И пятка болит… – И всё это только к вящей радости Таганцевой.
– Будешь знать, где шляться! – как наседка, закудахтала она над ним.
– А это тебя полиция угостила, – неожиданно для самого себя покраснел Базлов, – пока не разобрались, что к чему.
– Я был в полиции?.. – на тон выше осведомился Анин, блаженствуя в своём ликёро-ромового упоении.
Он так крутился на стуле, так пялился на Таганцеву, подставляя бока, словно шелудивый пёс, что едва не шлёпнулся на пол.
– Естественно. Это твоё обычное состояние последних двух месяцев, – не удержался от нотации Базлов.
– А что я делал на кладбище?
Похотливая дурашливость так и плавала у него в глазах, и, похоже, нравилась Таганцевой, как мясная подливка со сковородки.
– Могилу разрывал, – огорчил его Базлов.
– Могилу?!! – Анин схватился за голову и застонал то ли от болезненных шишек, то ли в порыве раскаяния. – Не может быть… – захныкал он, дурачась, однако, на лице у него было написано полнейшее самодовольство, ещё бы, учудить такой фокус не каждая «себяшка» способна.
– Да ещё заставил бедных сторожей, – в тон ему добавил Базлов.
– Боже… – снова не поверил Анин.
– Вот именно! – назидательно кивнул Базлов, для пущей убедительности выпучивая глаза. – За семьдесят тысяч-то!
– За семьдесят тысяч! – как эхо повторил Анин, на этот раз его постигло неподдельное изумление.
Этого он не помнил.
– Естественно, кто устоит? Уже был слышан звук ударов, – злорадно живописал Базлов, – комьев земли по крышке, когда вас повязали.
– Повязали?! – Евгения Таганцева добралась до синяков на груди Анина, и он тихо ахнул: – Поосторожней! Я знаю, кто это!
Казалось, что по его лицу пробежала неведомая тень страха.
– Кто? – вопросили они хором, наклоняясь к нему, и Евгения Таганцева прекратила свои любовные игры. Грудь у нее оказалась крепкой, с твердыми сосками.
– А у вас нет такого, – вдруг неподдельно поинтересовался Анин, заглядывая в лицо то Базлову, то Таганцевой, – ты сказал всё-всё-всё, что ты уже сказал?
– В смысле?.. – Базлов, опешив, покосился на Таганцеву: вдруг Анин спятил, или на пути к этому?
Но Таганцева отрицательно покачала головой. Женская интуиция её никогда не подводила.
– В жизни! – уточнил Анин и даже для образности показал руками.
– Нет, у меня такого нет, – признался Базлов и почему-то подумал о Ингваре Кольском, который не утруждал себя подобными вопросами или, вообще, заморочками про жизнь.
– И у меня тоже, – помедлив, кивнула Таганцева.
– А у меня есть! – заявил Анин, глядя на них победоносно.
И Базлов испугался за его здоровье пуще прежнего.
– Повезло тебе… – осторожно заметил он, боясь, что у Анина начинается приступ этого самого гипнотического транса, или чего похуже.
– Что?.. – словно очнулся Анин, и глаза у него сделались очень и очень серьезными.
– Скоро поймёшь, – грубо пошутил Базлов, чтобы отвлечь Анина
– А-а-а… в смысле… в этом смысле? – насмешливо уточнил Анин. – А я не понял, – заухмылялся он в обычной своей раздолбайской манере.
Базлов вздохнул с облегчением.
– Ну вас к чёрту! – запротестовала Таганцева, не привыкшая к их общению.
– Так кто?.. – напомнил Базлов, возвращая Анина из философствования в реальность.
– Витька Коровин! – огорошил их Анин.
– Коровин?! – удивилась Евгения Таганцева и снова принялась священнодействовать, и Анин понял, что у неё даже очень ласковые руки.
Пару раз она словно невзначай прижималась грудью к нему, и он каждый раз терялся: «Ерунда, тебе показалось. Так не бывает». Он и на мгновение не мог себе представить, что может кому-то нравиться, особенно таким сногсшибательным девицам. И что у нас общего, кроме разницы в возрасте?
– Так он же?.. – не закончила фразу Таганцева.
 Анина переклинило окончательно. Он ошарашено молчал целую минуту. Базлов с Таганцевой уже начали беспокоиться за его психическое здоровье, а Базлов пожалел, что выкинул визитку главврача, которую он настойчиво совал ему в карман. Наконец Анин заговорил, как из самого глубокого колодца в мире:
– Я всё время пытался вспомнить… что сказал мне Коровин перед смертью…
– Что?! – вскричали оба от изумления, никак не ожидая такого поворота разговора.
Базлов, как всегда, взялся за усы. Евгения Таганцева застыла и перестала ласкаться.
– Я получил от него СМСку, всё тем же загробным голосом продолжил Анин, не замечая, что Таганцева напряженно дышит ему в затылок: «Все хорошее когда-нибудь кончается. Не поминай лихом. Ушёл в…»
– Куда-а?.. – напрягся Базлов и даже не заметил, что дёрнул себя за левый ус.
– Не знаю… – растерянно поднял на них глаза Анин и побледнел от ужаса.
Метафизический смысл происходящего напугал их сверх меры. Никто из них никогда не сталкивался ни с чем подобным, разве что бабушка рассказывала о домовом.
– Наверное, «в запой»?.. – беспечно предположила Евгения Таганцева, ещё не понимая, что именно происходит.
Но Анин так на неё покосился, что она сообразила, что здорово ошиблась и что мужчины существа престранные, логика у них ни на что приличное не похожа.
– Я вспомнил! – дико заорал Анин так, что лампочка под пластиковый абажуром жалобно мигнула три раза. Все уставились на неё, как на знак свыше. – Витька приходил ко мне!
Евгения Таганцева взвизгнула, а Базлов побледнел и вырвал себе из левого уса несколько волос.
– Сюда?! – уточнил он и почему-то оглянулся на дымоход в саже.
– Сюда, и в гостинцу в Гонконге, – всё тем же загробным голосом сообщил Анин, глядя перед собой пустыми глазами.
Теперь он точно сожалел, что не раскопал друга. Может, вся жизнь по-другому сложилась бы, гадал он.
– Ой, мамочки! – ещё раз взвизгнула Евгения Таганцева, словно по полу толпами бегали тараканы.
И Анин рассказал им всё о Викторе Коровине: и насчёт солнышка на том свете, и о бесцеремонном тычке в ухо, и о требовании Коровина явить миру его бренное тело. А уж что дальше будет с ним делать Виктор Коровин, Анин мог только гадать. Он не упомянул всего лишь о кармических связях, о которых твердил Коровин, потому что интуитивно почувствовал, что дело насчёт Сапелкина пахнет керосином. Трепаться об этом было опасно. Как оно потом обернётся, думал он, одному Богу известно.
– Мы с ним это не обсуждали, – неудачно соврал он.
Он точно помнил, что Коровин во что бы то ни стало хотел вернуться в этот мир. Не за тем ли, чтобы разделаться с Сапелкиным?
Базлов, который и так находился под влиянием Анина, сразу и безотчетно поверил ему, да так, что готов был тотчас нестись на кладбище и самолично откопать гроб, чтобы выпустить Виктора Коровина, чтобы он, в свою очередь, возродился и снова сделался бы актёром, но теперь уже большим, с мировым именем, и отстал бы от непутёвого Анина.
Однако Анин снова огорчил его:
– Не надо никуда ехать… Не надо!
– Как?! Почему?! – изумился Базлов. – Да я за тебя! – Рванул на себе рубаху, по полу запрыгали пуговицы.
– Я знаю… – устало кивнул Анин. – Знаю… Давай выпьем за Витку. Не придёт он больше…
– Почему?! – вскричали разом Базлов и Евгения Таганцева.
– Чувство у меня такое, – вытаращился Анин. – Свыкся он там, – говорил он словно с чужих слов. – Не волнуется уже. В одночасье стал толстым и рыжим… – последнее он добавил чисто Коровинским голосом и едва не перекрестился дрожащей рукой.
О Сапелкине он подумал в том смысле, что это личное дело Виктора Коровина. Нечего свидетелей плодить, мало ли что: Витьке есть куда слинять, а мне, если что, отдуваться по полной.
– Ну, слава богу, – вздохнул Базлов, безоговорочно признав Анина экспертом по потусторонним вопросам. – Обещай только больше в транс не впадать!
– Обещаю, – кисло улыбнулся Анин и теперь уже с облечением, словно решил наитруднейшую задачу, обнял Евгению Таганцеву за талию, разве что в живот не чмокнул, чему она, казалось, совершенно не противилась.
Базлов понял всё по-своему:
– Я пойду, у меня ещё дел… – вдруг заторопился он, с досады дёрнув себя за изрядно поредевший левый ус.
– Да подожди!.. – Анину стало неудобно, однако, он почувствовал, что Таганцева моментально перешла в другое качество ощущений; и это качество волновало его больше, чем уход Базлова.
Базлов замахал руками:
– Не провожайте, не провожайте! – Анину показалось, что Базлов даже прослезился от искренности чувств, прежде чем исчезнуть.
Шаги его затихли в коридоре, и наступила неловкая пауза. Анин ждал, что Таганцева скажет: «Мне тоже пора…», но она ничего не сказала, а ловко вывернулась из его рук, нашла чайник и принялась колдовать над плитой.
– Брось! – сказал Анин.
Голос у него внезапно осел.
– Что?.. – оглянулась она с милой непосредственностью.
Её глаза глядели на Анина то ли полунасмешливо, то ли полусерьезно.
– Я говорю, бро-о-сь, – повторил Анин.
Его так затрясло, что он схватился за стол.
– Ты меня любишь? – спросила она, делая шаг к нему, и на лице у неё появилась смесь испуга, любопытства и озорства.
– А ты? – он поднял глаза, потому что всё ещё сидел на стуле.
– Я первая спросила, – улыбнулась она, как маленькая девочка.
– Я не знаю, – пожал он плечами и улыбнулся, как клоун из «Спауна», мерзко и гадко, думая лишь об одном.
– А я знаю, – возразила она, воспринимая его мимику как игру. – Ты так на меня смотришь…
– Иди сюда, – сказал он, чтобы только прекратить этот глупый разговор.
Она оказалась ласковой и нежной, как мотылёк. В какой-то момент Анин даже испугался и почувствовал себя старым-старым, таким старым, что ему сделалось горько от того, что он так и не нашёл своего счастья; ну да теперь уже поздно, с дурным предчувствием решил он и понял, что лучше ни о чём не думать.

***
Когда взгляд у неё стал прежним, а не соловым, когда они затихли, чтобы насладиться доверием друг к другу, когда наступил момент, объясняющий всё предыдущее: мысли, голоса и поступки, она защебетала ему, расслабленному и вмиг забывшему свои горести:
– Я влюблена в тебя с детства... Если бы ты знал, как я завидовала Светке!
И сразу началось выяснение отношений. Оказалось, что она моложе своей сестры на целых десять лет. Это уж слишком, восхитился он самим собой, непомерно раздувая самолюбие, или я всё забыл, или мне очень повезло; а в общем-то, он был благодарен ей за то, что она доверилась и не ошиблась в нём.
– Я не подхожу тебе, – предупредил он нарочно самым дрянным голосом из своего запасника, чтобы не дарить ей надежду, – мне сорок восемь, я ужасный собеседник.
– Что?.. – спросила невинно спросила она. – Я ослышалась?..
– Нет, – пошёл он на попятную. – Я старый для тебя, и я воспользовался ситуацией.
– Ничего ты не старый и нечего не воспользовался! – возмущенно-язвительно запротестовала она после паузы. – Это я запрыгнула к тебе в постель! И вообще… я всё посчитала, разница в двадцать два года – ерунда!
– Ну да, полнейшая, – с иронией согласился он и почему-то подумал об Алисе, в том смысле, что для её это будет новостью. Я не могу уйти от жены, потому что она терпит все мои выходки, чуть не сказал он. А ты терпеть будешь?
– Ты что, против?! – вспыхнула Таганцева, посмотрев на него абсолютно бессовестным взглядом.
Под этим взглядом он вообще забыл о морали и приличии, а о верной Герте Воронцовой даже не вспомнил.
– Почему ты не стала актрисой? – ушёл он от ответа. – Все столичные штучки сходят с ума по кино.
– Я хитрая девочка, – склонилась она над ним, качая головой; её волосы упали ему на лицо, и тоска в глубине души на мгновение его отпустила, – я знала, что в кино у меня нет шансов. Актрис и так, как собак не резанных.
Он рассмеялся от бессилия: мотивировка ему понравилась, она делала Таганцева исключением из киношной толпы и независимой ото всех: режиссёров, продюсеров и гипотетических поклонников и ещё больше толкало в его объятия. Эдак она меня убедит, что действительно любит меня, подумал он цинично, подозревая её во всех смертных грехах в том числе и в лицемерии, которое он ещё не раскусил.
Она добавила в задумчивости, глядя в потолок:
– Сидеть и ждать ролей… Играть чужие чувства… А потом резать себе вены от невостребованности... Так можно быстро перегореть в жизни. Это не по мне. У меня есть ты! – И ловко повернулась к нему за ответом.
И он исподволь ощутил движение её мечущейся души, и места там ему не было, а почему, он не знал. Он хотел предупредить её об этом, но передумал. Будь что будет, решил он, понимая, что это его последний шанс уцепиться за жизнь, а не мечтать о рояльной струне. Пристрою её к себе в картину, прикидывал он, возгордившись своей решительностью насчёт Милана Арбузова, которого надо будет ещё переломить через колено.
Ему нравился её запах и выражение карих глаз, но никогда нельзя было угадать, о чём она думает, и он сообразил, что ещё не потерял способность удивляться, только сразу не понял, хорошо это или плохо. Вот это и надо обыграть, решил он и даже придумал для неё образ роковой женщины. «А как же твои принципы?» – рассмеялся самому себе, и ответил, что принципы могут подождать и до худших времён, когда будет совсем тяжко.
– Ты, как твоя сестра, – сказал он, чтобы отвлечься, мысленно попросив у Светки прощение.
Ему нравилось в Таганцевой, что она абсолютно не как современные актрисы с вечно голодными лицами и изможденными шеями. И он подумал, что она не дань моде, а сама по себе. У неё были такие моменты, словно она знала всё наперёд, только не выдавала своих секретов, но это уже было личным, и она не хотела никому ничего объяснять, даже Анину. А ещё у неё был врождённый королевский поворот головы. И Таганцева едва ли была повинна в этом.
– Что поделаешь, одни и те же гены, – вздохнула она. – Родители учёные, когда разводились никак не могли поделить нас.
– Не понимаю, как можно поделить красоту, – высказался Анин, не подумав, и впервые за много лет поймал себя на том, что раскрепостился без помощи алкоголя.
Она засмеялась, что-то вспомнив:
– Это я в маму. Она у меня микробиолог. Я живу с ней. Родители работали в институте проблем моря.
– Я заранее люблю твою маму. – От нежности у него в животе порхали бабочки. – Погоди, погоди. – Он начал припоминать давнюю историю. – Ты та девочка-диво?..
Он был тогда влюблённым и поверхностным, любил громко говорить и много пить, и воспринимал Светку как часть её рассказов.
– Была… – засмеялась Таганцева. – Писала стихи о советском народе, революции и Ленине.
 Анину сделалось стыдно, что он плохо слушал Светку, он сел и облокотился на подушку.
– И что?..
В её жизни был замешан Евтушенко. Он протежировал её в детском возрасте, но это не помогло ей стать знаменитой во взрослой жизни.
– А теперь не пишу, – грустно созналась она. – Всё кончилось в переходном возрасте. Стихи остались в детстве. Зря мне завидовали.
– И вы?.. – догадался Анин.
– Мы с сестрой были антагонистами, с детства дрались, как кошки. Но я ей завидовала.
– Почему?
– А потому что она умела говорить с презрением: «Пришёл чужой дядя и решил твою судьбу!»
– Разве это не так?
– Конечно, не так. Он только напугал весь Крым и всю поэтическую братию в нём, которая дружно ополчились на меня, как только Евтушенко отбыл восвояси. Меня лишили детства. Я вынуждена была бороться, как взрослая. Нельзя было говорить то, о чём ты думаешь и что тебе хочется, а надо было говорить то, чему учила тебя мама.
– А что мама?
– Мама спала и видела меня в союзе писателей.
– А сестра?
– А сестре было наплевать на всё. Она с детства была цельная и знала, чего хочет.
– Чего же она хотела?
И эта фраза была маленьким предательством по отношению к Светке.
– Уехать в большой город и просто жить в нём. Это я сейчас плыву, куда кривая вывезет, – засмеялась Таганцева и так посмотрела на Анина, что сердце у него сжалось от дурного предчувствия.
– Ничего себе «вывезет», – присвистнул Анин, храбрясь перед самим собой, перед своей памятью о Светке, которая, оказывается, так и не выдала главных секретов.
– Теперь мама меня не простит, – удручённо вздохнула Таганцева.
– Чего не простит? – округлил он глаза.
– Если я уведу тебя у жены, – закусила она губу.
Голос у неё сделал фальшивым, но Анин всё равно разозлился:
– А вот это не твои проблемы!
– Я ещё не решила, – уверила она его и надула губы.
Как ни странно, но это ему понравилось. Он с возмущением заахал:
– Она ещё не решила! – Будто не знал женщин и не разочаровался в них сто тысяч раз, но именно сейчас обобщать не решился, в глупой надежде ошибиться и наделяя Таганцеву и умом, и выдержкой, которых не было ни у Бельчонка, ни у Герты Воронцовой, ни тем более у Юли Барковой.
– Ты разобьёшь мне сердце, – сказала Таганцева капризно и откинулась на подушку, словно на потолке были написаны правила поведения при адюльтере.
– Послушать тебя, так я монстр! – возмутился Анин, абсолютно не представляя, как всё сложится дальше и волнуясь перед будущим точно так же, как и Таганцева.

***
Она собиралась уйти в полдень следующего дня; она так и сказала: «Я иду к маме, она у меня строгая», словно не провела ночь с Аниным. Но прежде ему позвонили.
– Тебя к телефону, – постучала она в ванную.
– Кто?.. – приоткрыл дверь Анин и дурашливо выглядывая в щёлочку одним глазом.
На ушах у него висела пена.
– Какой-то Арбузов, – в тон ему сострила она, делая смешливое лицо, и он готов был за это расцеловать её в обе щёки, его остановила только мысль, что он, кажется, слишком сильно отпустил вожжи; не верил он еще, что всё может быть так просто.
– Погоди, – Анин передумал и схватил трубку. – Милан?!
Он представил его сытое лицо в железных очках, с тонкими усами типа «карандаш». А ещё у него были трепетные щёчки, которые с годами всё больше отвисали, а лицо всё больше походило формой на восьмерку.
– Павел, с вами хочет поговорить Милан Арбузов, – слышал он голос секретарши: премиленькой блондиночки, Сильвии Боцманок, у которой был такой курносый нос, что в фас на её круглые дырки было страшно смотреть.
– С какой стати? – почти враждебно спросил Анин, прекрасно помня, как последний раз разговаривал с ним Милан Арбузов, а разговаривал он с ним барственно, через губу.
И тут же раздался его голос. Должно быть, он слушал их разговор с Сильвией Боцманок.
– Здравствуйте, Павел Владимирович, – и не дожидаясь реакции Анина, продолжил скороговоркой, – вы понимаете, какая ситуация, спонсор хочет, чтобы вы и только вы играли Ватсона у него в сериале, он хочет с вами встретиться и урегулировать все разногласия, возникшие между вами.
А что, такие существуют? – хотел спросить Анин, но не спросил, выделяя главное. На самом деле, такие разногласия были между ним и Миланом Арбузовым, а спонсора Анин в глаза не видел.
– Все разногласия? – озабоченно уточнил он.
– Абсолютно все! – заверил его Милан Арбузов, и не был похож на самого себя.
Спесь, которая обычно выпирала из него, как углы чемодана, внезапно испарилась.
– Хорошо, когда и где? – всё те же враждебным голосом спросил Анин, не утруждая себя дипломатией.
– Давайте, в Кунцево.
Человек на той стороне слишком хорошо знал Анина, чтобы ссориться с ним по пустякам, и терпел его хамство ради далеко идущих планов, которые попахивали киношным Олимпом.
 Анин не стал задавать лишних вопросов, всё решится через час.
– Давай-те.
– Часов в четырнадцать.
– Хорошо. А почему в Кунцево?
– Меньше глаз. Там рядом со станцией метро есть бар «Клод Моне».
– Договорились.
– Всё, Котя, – сказал Анин, радостно бегая по квартире в поисках джинсов. – Я снова на коне! Думаю, что на коне, – поправился он, замерев на бегу, поражённый какой-то идеей, о которой не счёл нужным сообщить. – Главное, чтобы Сапелкин не пронюхал, – и снова забегал, как молодой лис.
– А почему Сапелкин? – изменилась Таганцева в лице.
– Он – мой личный враг! – ничего не замечая, суетился Анин.
– А-а-а… – кивнула она удручённо.
– Только это тайна, – со смехом предупредил он, как всегда, витая в киношных облаках славы, которые вмиг сгустились над ним.
– Возьми меня с собой? – с отчаянием в голосе вдруг попросила она.
– Котя… – заныл он, морщась, как от зубной боли, – не могу… разговор конфиденциальный... Будут серьёзные люди…
– Ну, пожалуйста… – пристала она к нему, подпрыгивая, как мячик. – Ну, пожалуйста… Мне очень интересно… – надула она губы.
– Хорошо, – не смог он устоять перед её бессовестными глазами. – Только сядешь в сторонке и будешь делать вид, что меня не знаешь.
Что я делаю, что я делаю, подумал он оторопело, потому что даже Бельчонок не имела права просить ни о чём подобном.
– Я согласна! – по-девичьи взвизгнула Евгения Таганцева и принялась собираться.
Через полчаса они уже, сентиментально держать за руки, мчались в такси на запад Москвы. Анин был счастлив как никогда, и даже забыл о вожжах, которые не то чтобы отпустил, а бросил на произвол судьбы.
Спонсором оказался маленький, нервный, лысый мужичок с бородавкой на лбу, который давеча в ресторане грозил привлечь Анин к ответу.
– Парафейник Меркурий Захарович, – представил его Милан Арбузов.
В голосе его звучало уныние. Должно быть, Меркурий Захарович попил его кровушки, догадался Анин. Но деваться некуда – спонсора днём с огнём не найти, а при таком цербере, как Сапелкин Клавдий Юрьевич, их союз подобен чуду.
– Здравствуйте, – сказал Парафейник и отодрал зад от скамейки.
Вид у Парафейника был потрепанный. Мужик пьёт, курит, и у него плохие гены, решил Анин. Но оказалось, ошибался. «У меня посттравматический стресс. Я летел в военном самолёте из Афин, – рассказал ему как-то Парафейник, поскрипывая, словно один большой протез, – над Чёрным морем самолёт вдруг стал падать. Наши вещи улетели в хвост салона. Сам я оказался прижатым каким-то контейнером. Так продолжалось тридцать две секунда! Тридцать две секунды ужаса! А всему причина – футляр очков, попавший между подлокотником и ручкой управления в кабине пилота. Если бы не второй пилот, который буквально вполз в кабину и, упёршись ногами в потолок, восстановил нормальный полёт, я бы с вами не разговаривал. С тех пор я каждую ночь просыпаюсь мокрым от ужаса».
– Очень приятно, – сказал Анин и как будто бы невзначай взглянул на Таранцеву, которая сногсшибательно виляя бедрами, прошествовала в бар. Милан Арбузов едва шею не своротил, вцепившись в неё взглядом. В джинсовой парке, с красным платком на шее, она выглядела бесподобно.
Парафейник неодобрительно крякнул. Милан Арбузов опомнился, и вслед за восторгом на лице у него появилось выражение глупого зайца, который попался в силок.
– У Меркурия Захаровича колбасная завод в Сочи, акции Наталкинского прииска на Дальнем Востоке и доля в Казмунайгазе, – скороговоркой произнёс Милан Арбузов и сглотнул слюну. – Меркурий Захарович вкладывается в киноиндустрию.
 Анин, подумав, что только сумасшедший может в неё вкладываться.
В девятом году Милан Арбузов бежал из своего любимого города Львова, где у него случился конфликт с местными этномутантами типа бандеровцев. С тех пор путь на Украину ему был заказан, и он считал, что ещё легко отделался, потому что его другу по профессиональному цеху, Михаилу Кораллову, проломили голову, через год он умер в доме инвалидов, так и не вернув способности к ясному мышлению.
– Возможно, я буду груб к вашему огорчению, но никогда не буду лживо улыбаться, чтобы понравиться вам, – сказался Анин.
У Милана Арбузова перехватило дыхание: Анин был прямолинеен, как телеграфный столб, и одним махом мог разрушить всё то, что с превеликим трудом возвёл Милан Арбузов.
Парафейник в свою очередь понял, что сквозь гордость и позёрство в Анине проступает обычный ранимый человек.
– Павел Владимирович, – заметался Парафейник, – мне говорили, что вы далеко не дипломат. Меня это устраивает! Будем считать, что ресторанный инцидент между ними исчерпан! Теперь к нашим баранам. На меня давят, причём постоянно, поэтому без имён! – Он испуганно оглянулся на вход в бар, словно их подслушивали.
– Я вам сочувствую, – благородно прошепелявил Анин и понял, что Парафейник пребывает не в своей стихии и что ему было сложно ориентироваться в киношных делах, посему он имел раболепствующий вид.
– Я хочу снимать фильм только с вашим участием, – сказал он просительно и даже сделал соответствующую паузу. – Вы согласны?..
– Согласен, – искренне ответил Анин, не понимая одного, как человек с таким опытом в бизнесе, мог угодить в такое сомнительное мероприятие: загашники кинематографа были забиты самыми разнообразными фильмами, удивить кого-либо было крайне трудно, разве что сотворить нечто непотребное, экзистенциальное, но для этого нужен был гений, а не Милан Арбузов. Однако говорить об этом вслух не стоило. Не в том я положении, подумал Анин, чтобы кочевряжиться.
– Больше тянуть нельзя, – продолжил Парафейник и осуждающе посмотрел на Милана Арбузова, который вдруг опустил глаза, да и вообще, до удивления был тише воды ниже травы, – все сроки вышли. Вы начинаете сниматься под моё честное слово. У меня есть информация, которая стоила мне кучу денег, что ситуация может измениться в любой момент. Я не могу открыть её, я дал честное слово, но уж, поверьте, всё очень и очень серьёзно.
Что «серьёзно»? – Анин не понял. Ему, вообще, не хватало чувства реализма, так и тянуло оглянуться на Таганцеву, словно она была голой, и он легкомысленно подумал, что в этом деле замешана женщина.
– Отлично! – он вцепился в Милана Арбузова, как репейник, – вы внесли мои изменения в сценарий?
Теперь главный, даже если бы захотел, отвертеться никак не мог.
– Разумеется, – покорно кивнул Милан Арбузов, зная бешеный темперамент Анина.
Сытая, размеренная жизнь в Москве сделала его, мягко говоря, полноватым, а молодцеватые усики типа «карандаш», он наверняка подсмотрел в каком-то модном журнале.
– Все, все, все? – недоверчиво уточнил Анин.
– Абсолютно все, – спрятал глаза Милан Арбузов.
Парафейник добавил, не замечая их пикировки:
– Вы получаете аванс в трехкратном размере за моральные издержки.
Хоть этот не будет подворовывать, подумал Анин, памятуя, что для большинства продюсеров первейшей задачей в любом проекте было вначале решить личные финансовые проблемы, а всё, что останется, пустить в дело.
– И удваиваете гонорар, – вставил Анин, показывая всем своим видом, что за меньшее из принципа играть не будет и что прямо сейчас готов встать и уйти, и плевать ему на прииски и на колбасные заводики!
У Милана Арбузова моментально запотели его железные очки. Он даже округлили глаза и набрал воздуха в лёгкие, чтобы возмутиться, то бишь праведно сберечь хозяйские деньги и распорядиться ими по своему усмотрению, но Парафейник не дал ему слова сказать, и публичная оферта состоялась:
– Хорошо! С завтрашнего дня начинаете неофициально работать в картине. Новый договор подпишем в самое ближайшее время, но об этом, естественно, до поры до времени никто не должен знать.
– Так всё равно донесут же, – высказал сомнение Анин, имею ввиду вполне определенную личность с седыми усами.
Он уже снимался в малобюджетных фильмах на одних обещаниях, и это ему не нравилось, но выбирать не приходилось, хотя здесь был совсем другой случай.
– Когда донесут, будет уже поздно, – многозначительно ответил Парафейник, всё чаще поглядывая на Евгению Таганцеву. Вдруг он изменился в лице и сообщил: – Милан с вами свяжется, а сейчас мы должны бежать.
– А как же?.. – крайне удивился Милан Арбузов, облизываясь, как голодная собака. – А?..
Оказывается, они заказали обед на троих из антрекота, закуски и водки, к радости Анина, пахнущей чёрным хлебом.
– Потом, потом… – нервно вскочил Парафейник, косясь на Таганцеву, как на чёрта. – В «Турандоте» пожрёшь!
«Турандот» был самым дорогим рестораном в центре Москвы, и они трусливо свалили прочь.
– Кажется, нас раскусили, – насмешливо огорчился Анин.
– Ну и бог с ними, – Таганцева посмотрела в окно на удаляющихся галопом Парафейника и Арбузова.
– Бог, да не бог, – заикнулся Анин, – а что-то их вспугнуло. – Но ни до чего путного не додумался, разве что решил не ломать себе голову.
И они с удовольствием пообедали, прежде чем вернуться в город.

***
 – Шеф, они встретились!
– Где?! – подскочил Базлов так, что опрокинул хрустальный бокал с арманьяком.
Сразу же тонко запахло портвейном, сливой и цветочным лугом. Голова слегка закружилась то ли от восторга, то ли от недельного запоя. Поводом послужил очередной отлуп, и Базлов с поцарапанной физиономией скрежетал зубами, вспомнив, как Алиса Белкина отхлестала его же букетом роз: «Не смей сюда больше соваться! Не смей сюда больше соваться!»
– В «Сандунах»! – в тон ему гремел, как линкор, Пётр Ифтодий. – Даже разговор записали!
Ещё бы! – обрадовался Базлов, потирая руки, однако, устыдился своей горячности и плюхнулся на место: всё же Анин друг, подумал он удручённо, боясь решись вопрос одним махом и потому ошибиться.
– Молодец! – похвалил он Пётра Ифтодия на всякий случай, мотая головой так, словно она сидела на шарнирах. – Я сейчас прилечу! – Тьфу, то бишь, приеду, хотел сказать он, понимая, что прозвучало глупо, но Пётр Ифтодий уже отключился.
Они пребывали в «английском», на Тверской. Дорогой персидский ковёр был усыпан апельсиновыми корками и конфетными обёртками. Стол был покрыл тонким слоем пепла от доминиканских сигар, которые курил Ингвар Кольский; он уже накурился до чёртиков, уже сделался серо-буро-малиновый, но всё равно курил, потому что на халяву.
Ингвар Кольский явился в сопровождении красивого мальчика-грузина, однако, заметив, что Базлов ревнует, выгнал парня прочь:
– Я тебе позвоню. – И сказал Базлову, вопросительно глядя ему в глаза: – Это не то, что ты думаешь, я даю уроки.
– А я ничего не думаю, – ответил Базлов, хотя ему, действительно было неприятно.
«Зеркало-шпион» было нараспашку, чтобы вовремя хихикать, глядя в него. На этот раз концерт давали vip-проститутки, блондинка и брюнетка, не поделившие клиента. Скандал всё больше забавлял Базлова, он ждал, когда дамочки вцепятся друг другу в космы, чтобы подать сигнал братьям Зайцевым, которые в свою очередь выкинут их на улицу на вполне законных основаниях.
Ингвар Кольский явно наслаждался ситуацией: впервые за десять лет Базлов искал его общества, а не наоборот. Это обошлось Базлову в кругленькую сумму с тремя нулями, Кольский планировал разжалобить его ещё больше и получить хотя бы не меньше, а там видно будет.
– Что-то случилось? – спросил он заплетающимся языком, покачивая ногой в изношенных штиблетах и изящно держа сигару на отлёте. Сизый дым от неё поднимался вверх и растекался слоями под потолком.
– Анин попался… – невольно понурился Базлов, чувствуя, что предаёт друга окончательно и бесповоротно и что судьба несправедлива, в общем-то, ко всем без исключения, даже к самым удачливым актёрам.
– Ты ещё слезу пусти, – насмешливо упрекнул его Ингвар Кольский.
И жизнь показалась Базлову страшной штукой. Ещё вчера он боготворил Анина, глядел ему в рот, готов был выполнить любое его прихоти, а сегодня всё полетело в тартарары. И почему? Ответить Базлов не мог. Может, бог с этими миллионами? – спрашивал он себя, лишь бы всё осталось по-прежнему, лишь бы можно было по-прежнему подъезжать к неприступной Алисе, пожирать её глазами, и получать по мордасам от ворот поворот. А что она теперь скажет? – с потаённым злорадством думал он, представляя её умное лицо, с серыми, укоризненными глазами. Хотя, чего греха таить: если Анин облажался, она моя! – предавался он мечтам. И эта мысль так крепко засела у него в голове, что Ингвар Кольский счёл нужным издевательски заметить:
– Конечно, твоя… – фыркнул, – когда Анин сядет.
Оказывается, Базлов говорил сам с собой, чего с ним сроду не бывало.
– Думаешь?.. – неожиданно для себя смутился он.
– Ясный пень! – безапелляционно махнул руками пьяный Кольский, не замечая, что Базлов чрезвычайно хмур и собран. – Только в следующий раз бери гвоздики или ромашки, морда целей будет.
И Базлов покраснел. Блондинка и брюнетка тянули резину. Они ещё не истощили словесный запас аргументов.
– Да, – неожиданно для самого себя расстроился Базлов. – Завтра, нет, сегодня же, полечу к ней!
– Молодец! – одобрил Ингвар Кольский. – Уважаю! А друг твой… – никчёмный артистишка!
Он уже выкушал пару таблеток «аддерала», и ему захорошело.
– Не говори так! – снисходительно по отношению к Анину поморщился Базлов.
В голове у него образовалась минутная пустота, будущее предстало перед ним в виде полнейшей неразберихи. А стоит ли?.. – гадал он в нерешительности. А вдруг Алиса откажет? Вмиг ослабший телом и духом, Базлов впал в свой обычный ступор. Привычка пребывать в состоянии вечного поражения взяла верх, и душа его скулила, как молочный щенок.
– Почему? – вкрадчиво удивился Ингвар Кольский, намеренно стряхивая пепел на ковёр. – Он же тебя обокрасть хотел?!
– Хотел… – неохотно признался Базлов, машинально потянувшись к левому усу, – но не обокрал же! – уцепился, как за соломинку.
– Потому что воспользовался твоей дружбой, – как змея, крутил Ингвар Кольский.
И дым нимбом восходил над его головой, и глаза горели, как у Мефистофеля.
– Воспользовался… – тяжело согласился Базлов, не в силах противостоять логике.
– А слабо всё сбрить, если Анина соскочит? – тонко издевался над ним Ингвар Кольский.
– И сбрею! – не подумав, в запале пообещал Базлов. – Буду жить с голой, бабской мордой, если всё не по-моему! – И сам не зная того, в последний раз потрогал свои усы.
– Замётано! – кричал Ингвар Кольский, туша сигару о подлокотник кресла.
Неделю назад Базлов не удержался и опять поплакался в жилетку Ингвару Кольскому, мол, должно быть, предал его друг: «Его, видите ли, жаба задавила, хотя я и отваливал по высшему разряду». И рассказал всю подноготную истории и с Аниным, и с их кинематографическим проектом, и с банком, и с шантажом, об Алисе лишь умолчал, стыдно было.
– Лучше бы для меня раскошелился, – посетовал Ингвар, и глаза его алчно вспыхнули.
– За что? – с лёгким презрением удивился Базлов, всё ещё не решаясь на страшный шаг. – Ты играть не умеешь.
– Ну и что? – потянулся за бокалом Ингвар. – Зато я друзей не предаю!
Однако в глазах Базлова это был не плюс, а, скорее, минус. На таких друзьях обычно ездят напропалую. А вот на Анине почему-то не поездишь, подумал Базлов, но я его всё равно люблю.
– Но как он мог?! – затосковал Базлов, слушая вполуха Ингвара и погружаясь в своё горе, как в болото. – Как?!
– Просто, – как всегда, насмешливо объяснил Ингвар, занюхивая грязной косичкой, – взял и сделал. Жадность, она ни одного фраера сгубила!
– Я бы так не смог, – с обидой сопел Базлов.
Проститутки, махая сумочками, наконец перешли к французской борьбе. Браться Зайцевы бросились их разнимать.
– Едем! – сказал Базлов, с досады захлопывая «зеркало-шпион».
Неуверенность, мучившая его, как ишиас, была отброшена, словно выкуренная сигара. Теперь всё зависело от того, что принёс в клювике Пётр Ифтодий.
– Показывай! – велел Базлов, когда они, шумно дискутируя на тему предательства самого святого для мужчины – мужской дружбы, ввалились в кабинет.
Базлов протрезвел, его снова мучили сомнения. Ингвар Кольский, напротив, считал приговор окончательным и не подлежащим обжалованию. Налили, не разбавив, выпили и передёрнулись – арманьяк был дюже крепким. Пол ходил ходуном.
Пётр Ифтодий только облизнулся. Он проявил чудеса изобретательности: установил аппаратуру даже в бане, и это сработало.
Вначале ничего не было видно: баня, она и в Африке баня, только все белокожие, коридор и ряды диванов с высокими спинками. Не будешь же пялиться на голых мужиков, хотя Ингвар Кольский проявил неподдельный интерес и даже облизнулся, как на мармелад. Базлов зачем-то покраснел и закрыл глаза с тайной надеждой, что Пётр Ифтодий и на этот раз обмишурился. Он уже сомневался в правильности своей затеи и готов был пойти на попятную, то есть забыть о миллиарде и сбрить усы, однако, мешало насмешливое лицо Ингвара Кольского, от которого нельзя был избавиться, как ни крути.
– Ну и чего?.. – с пренебрежением спросил Базлов, косясь на картинку, которая до чёртиков напомнили ему раздевалку в балетном училище, если бы не явно бандитские рожи да наколки всех мастей!
– Как чего? – удивился Пётр Ифтодий. – Это Типсаревич!
И действительно, мужик, который то и дело мелькал голой задницей между полотенцем и кожаной спинкой дивана, чаще всего появлялся в компании с другим мужиком.
– А это его сообщник, Марсель Папиросов из Апатитов!
У Папиросова на предплечье была наколка-эполет.
– Как?.. – фривольно засмеялся Ингвар, чем удивил Базлова, потому что у него в кабинете никто не позволял себе говорить громче, чем Базлов.
– Марсель, – сразу уловил суть вопроса Пётр Ифтодий.
– Представляешь, – развеселился Ингвар Кольский, – какое отчество будет у его детей. Мария Марсельевна!
Но Базлову было не до смеха. Появился голый Анин, и Типсаревич по-свойски хлопнул его по плечу.
«Привет, брат!» – Услышали они.
Базлов даже чуть-чуть заревновал, потому что Анин среагировал очень искренно, и Базлову было неприятно, что Анин задушевен и с другими людьми. Значит, неверен, почему-то подумал Базлов, скотина!
«Захар! – полез обниматься Анин. – Сколько лет, сколько зим!»
«Делом занят я, Паша, делом, – заважничал Типсаревич. – Ты кино делаешь, а я что – хуже!»
«Что, брат?» – не понял Анин, улыбаясь пьяно, до ушей.
«В политику иду…»
«Может, и мне?..» – тягостно, как показалось Базлову, среагировал Анин, направляясь с Типсаревичем в парную.
«Там, брат, если правильно зацепиться, бабки дождём сыплются», – пояснил Типсаревич.
«Не может быть?» – наиграно удивился Анин.
«Зуб даю», – поклялся Типсаревич.
Больше Базлов ничего не услышал, кроме слова «дождём?» и «надежно, как в сейфе». А в конце:
«Бухнём?»
«Легко!» – ответствовал Анин.
– Шифруются, – убежденно сказал Пётр Ифтодий и посмотрел на Базлова, тщетно ища на его лице признаки одобрение.
Базлов презрительно дёрнул себя за левый ус:
– Ну и что?..
Он навёл тяжёлый взгляд на Пётра Ифтодия и собрался уже было прекратить всю эту канитель, чтобы не опозориться перед Алисой и не провалиться сквозь землю перед Аниным, как Ингвар Кольский со свойственным ему ехидством так посмотрел на него, что Базлову стало очень и очень стыдно за свою нерешительность и он решил доглядеть до конца.
– Смотрите дальше, – промямлил Пётр Ифтодий. – У Типсаревича сообщница в банке была.
– Кто?! – оживился Базлов.
Пётр Ифтодий назвал фамилию.
– Моя секретарша?!
Глафиру Батракову Базлов взял на работу, исходя исключительно от обратного, во-первых, она была страшненькая, как смерть с косой, во-вторых, кривенькая, чтобы только Лара Павловна ничего предосудительного не заподозрила, а в-третьих, одевалась, как в пятидесятые годы прошедшего столетия.
Пётр Ифтодий раскрыл карты:
– Она сестра Папиросова.
Но Базлова уже трудно было удивить в этой жизни: сгною гадов! – решил он.
– Крути дальше! – велел кисло.
После парной Анин с аппетитом поглощал тыквенный суп с креветками. Типсаревич и Папиросов тайком от банщиков подливали в пиво водку.
«Из банкира дерьмо трясём, – похвастался Типсаревич. – На политику, брат, на политику…»
«Удачно?»
«Миллиард!»
 Анин присвистнул.
«Губа не дура! А отвалит?» – в обычной своей манере вечного клоуна уточнил он.
«Куда балерон денется! – Оба так цинично засмеялись, что Базлова передёрнуло.
«Балерон?» – переспросил Анин.
«Ну да! Ты же сам на него и навёл!»
«Как?!» – едва не подавился ложкой Анин.
«Мы тоже хитрые!» – рассмеялся молчавший до этого Папиросов.
«Мы за тобой… – Типсаревич наклонился и стал что-то шептать Анину на ухо. – Следили!»
«А-а-а… в этом смысле?» – удивился Анин.
«Смотрели, как твои дела идут, – объяснил Типсаревич. – Мы умные».
«Так что, считай, что ты в доле, брат!» – добавил Папиросов.
Базлова вовсе перекривило, да так, что он выдрал из усов клок волос.
«Значит, сядем вместе», – болезненно рассмеялся Анин, но вместо того, чтобы встать и уйти, чтобы позвонить Базлову, потянулся за пивом.
Скотина, подумал Базлов и вспомнил, что обещал Пётру Ифтодию полпроцента, и страшно огорчился. Деньги можно было считать профуканными; но хоть усы сохранил, понял он.

***
Позвонить Анин не успел. Его арестовали перед подъездом, когда он возвращался из бани: культурно вежливо, но настойчиво взяли под локоток на виду у бабушек-старушек, сунули под нос удостоверения и настырно потянули за собой, словно приглашая на дружескую прогулку. Это было плохим знаком; хорошо, что не кинули мордой в грязь, трезво рассудил Анин и покорно поплёлся между блюстителями порядка, покачиваясь, как бывалый зек.
– Расскажите, как на духу, как всё было, – иезуитски тонко посоветовали, – сразу легче станет.
 Анин глядел на них с изумлением. У одного полицейского напрочь отсутствовала нижняя челюсть, вместо неё сразу начиналось горло. Складчатое строение в этом месте выдавало в нём сладострастного и тонкой души человека. Другой, по имени Серж, был качком и поглядывал профессионально-косо. Если бы заартачился, притащили бы силком, понял Анин и тактично промолчал, зная, что каждое лишнее слово в полиции будет истолковано в пользу обвинения.
Но его всего-навсего торжественно, под кривые ухмылки, передали из рук в руки дознавателю Злоказову – весёлому человеку, золотушного вида, с модной причёской в ретростиле, которую он всячески подчёркивал, дёргая головой вбок.
– На вас поступило заявление, – сказал дознаватель, то ли по привычке дёргая головой, то ли отстраняясь, потому что от Анина сильно пахло перегаром.
 Анина чуть отпустило, хотя он и ожидал удара со стороны Сапелкина. Неужто передумал? – гадал он, не подавая вида, что струсил, потому что если Сапелкин решил возобновить старое дело, то уж доведёт его до конца, к бабке не ходи. Виктор Коровин мёртв. Все шишки посыплются на меня, решил Анин.
 – На меня?! – деланно удивился он, чтобы выиграть время, и снова почувствовал слабость в коленках.
По опыту он знал, что полицейские нацелены только на то, чтобы поймать и посадить, нюансы им были неведомы. В отрочестве ему пророчили судьбу уголовника. Неужто на старости лет предсказание сбудется? – ужаснулся он.
– На вас, – весело глядел на него Злоказов.
– А от кого? – осторожно спросил Анин, всё ещё ничего не понимая.
– Ну как же «от кого»? – издевательски рассмеялся Злоказов. – От вашего друга, – и дёрнул головой, как Андрей Миронов из кинофильма «Бриллиантовая рука».
– «Друга»? – ещё больше удивился Анин и прикусил язык: «другом» мог быть кто угодно, то же самый Коровин с его маниакальной идеей убить Сапелкина.
И тут ему показали «банную» запись, а потом – заявление Базлова, из которого Анин узнал, что является ни больше ни меньше как главарём банды вымогателей и что контракты по фильму «Жулин» надо считать разорванными и что Анин должен вернуть все деньги, «полученные обманным путём».
– К счастью, это не так, – поспешил успокоить его Злоказов, который, конечно же, узнал в обвиняемом известного артиста, и ему было приятно и почетно общаться с ним. – Гражданин Анин, Типсаревич заявил, что до позавчерашнего дня не видел вас лет двадцать.
– Ну и?.. – сделал изумлённое лицо Анин. – Так и есть... Мы с ним… – вздохнул с облегчением.
Поход в баню закончился грандиозной пьянкой на какой-то абсолютно дикой квартире с рваными обоями и газетами вместо занавесок, и Анин элементарно забыл позвонить Базлову, не только потому что потерял чувство времени, но и потому что не поверил своим старым-новым друзьям: не мог Захар опуститься до уголовщины, столько лет прошло, исправиться должен; какие он роли играл! Выделывается передо мной, решил Анин.
– Мы всё знаем… вы не волнуйтесь, – поспешил заверить его Злоказов. – Всё проверили и пригласили вас для проформы. Подпишите здесь и здесь и можете быть свободным.
– Так кто же знал! – обрадовался Анин, что выскочил без волос.
Он приготовился как минимум провести ночь в обезьяннике, а как максимум сесть пожизненно; так обычно заканчивают все неудачники.
– Господину Базлову мы отправим соответствующее письмо, – с улыбкой Андрея Миронова успокоился его Злоказов.
– А его на самом деле ограбили? – заволновался Анин.
– Шантажировали, – профессионально осклабился Злоказов, жалея, что не посадил знаменитость или мало потрепал ему нервы. – Осталось взять только его секретаршу.
– И она тоже?.. – изумился Анин, потому что пил с ней в той же компании и под конец она стала казаться ему даже премиленькой.
– Да, – победоносно дёрнул головой Злоказов.
Сверху спустили указание оставить артиста в покое, а дело закрыть и сдать в архив. Злоказов подчинился не без колебаний. В душе он был извечным обструкционистом и надеялся, что настанет время, когда таких, как Анин, можно будет сажать только за одно то, что они знаменитые.
– Мои друзья? – уточнил Анин, всё ещё с недоверием глядя на следователя.
Когда-то, давным-давно, Захар Типсаревич подавал большие надежды в театральной студии при дворце культуры им. Ленина. Больше всего Захару удавалась роль профессора Джойса Рердона в пьесе Стивена Кинга «Особняк Красная роза». До этого, в школе, они схлестнулись. Анин уже было лет четырнадцать, и он ходил в авторитетах, а Типсаревич уже заканчивал школу. Он завёл Анина в туалет и предложил не только вывернуть карманы на предмет денег, но и разобраться, кто здесь главный. Естественно, Анин, мягко говоря, не согласился ни с первым, ни со вторым, и Типсаревич принялся его «расстреливать», к тому времени он уже три года занимался боксом, и удар у него кое-как, но был поставлен. Однако каждый раз Анин вылезал из-под унитазов и бросался на Типсаревича. Дело кончилось тем, что Типсаревич испугался: лицо у Анина медленно, но верно превратилось в ошмётки, а Типсаревич разбил себе все кулаки. В конце концов, он трусливо сбежал, бросив Анина зализывать раны. После этого Анин тоже пошёл в секцию бокса, и каждый раз, когда бил в подушку, представлял лицо Типсаревича. Через три года они встретились в театральной студии, чтобы сыграть Шпака и Лопуцьковского в «Шельменко-денщик». И Анин не убил Типсаревича по одной единственной причине: школьная ссора была залита морем портвейна, заедена салом и печёным луком в обществе развесёлых девиц.
Бог миловал, подумал Анин, обливаясь холодным потом, хотя прошлое догнало и пнуло так, что дыхание перехватило. Вовремя я соскочил, обрадовался он, а Захар Типсаревич – не сумел. Карма у него крепче оказалась.
– В следующий раз будьте осторожны со старыми знакомыми, – посоветовал Злоказов.
– Следующего раза не будет, – заверил его Анин и снова обрёл твёрдость духа.
– Почему? – поинтересовался Злоказов и в очередной раз эффектно дёрнул головой.
– Друзья детства кончились, – через силу рассмеялся Анин и наконец-то сообразил, что висел-то на волоске: стоило Типсаревичу кивнуть, и сидеть мне в обезьяннике, и доказывай потом, что ты не верблюд. Спасибо тебе, Захар, с благодарностью к другу детства подумал Анин. – Передачу можно носить?
– Кому? – удивился Злоказов, подшивая бумажку в папку.
– Ну вот… этим… – Анин кивнул на экран ноутбука.
– Носите на здоровье, – разрешил Злоказов. – Кстати, их так быстро взяли, что у них ни мисок, ни туалетной бумаги нет.
– Позабочусь, – великодушно пообещал Анин.
– Никуда не уезжайте, будете проходить свидетелем, – предупредил Злоказов.
– У меня съёмки.
– Значит, когда надо, найдём, – дал ему послабление Злоказов. – Всего хорошего, товарищ знаменитый артист, – и чувственно пожал Анину руку.

***
Иллюзии опасны точно так же, как и полное их отсутствие.
Базлов спохватился слишком поздно. Явился Пётр Ифтодий и быстро сказал:
– Ваш друг того…
– Что-о?.. – нахмурился Базлов, сердце у него противно ёкнуло от непонятно какого предчувствия: – неужто помер? Всякое бывает…
Он с облегчением подумал, что не зря ездил накануне к Алисе Белкиной. Правда, она меня на порог не пустила: «Я в своего Пашу верю!»; однако, Базлов до сих пор был полон не менее глупых надежд, памятуя Суворова, что хитрость и осада города берёт.
– Вернулся домой… – поправил его Пётр Ифтодий, на этот раз почему-то не тушуясь под тяжелым взглядом Базлова.
– Как?..
Удар был слишком сильным: не в том смысле, что Анин не умер, а в том, что жизнь в очередной раз не оправдала ожидания, а вывернула по своему коленцу.
Пётр Ифтодий счёл возможным равнодушно пожать плечами, мол, это уже не моё дело.
– Домой?! – Базлов схватился за сердце, хотя до этого момента не знал, где оно находится.
– Ага… – хмуро посмотрел на него Пётр Ифтодий и на всякий случай отступил к двери.
Лицо его, и без того бледное, ещё больше побледнело.
– Почему?.. – глупо вопросил Базлов, не осознавая масштаба катастрофы.
Он уже видел Анина в арестантской форме, с котомкой в руках; и ждала его дальняя дорога сосны качать.
– Даже подписку о невыезде не взяли, – на всякий случай Пётр Ифтодий кинул камень в огород полиции.
– Как это понимать?! – Базлов пришёл в себя быстрее, чем Пётр Ифтодий ожидал.
– Откупился, наверное, – включил дурака Пётр Ифтодий и на всякий случай толкнул задом дверь.
Однако Базлов понял намёк Пётра Ифтодия по-своему.
– Ты меня подставил! – зарычал он так низко, что ближайшее окно в кабинете с жалобным звоном лопнуло, а двери на этаже сами собой распахнулись, и все сотрудники хором воскликнули: «Ой!» – Со своим злосчастным расследованием! Я тебе не то, что твои полпроцента не дам, я и остальное отберу!
Он выглядел агрессивно, как американский бампер.
– Попробуй-те, – наконец-то огрызнулся Пётр Ифтодий, – у меня тоже на вас кое-что есть! – И смылся подальше от греха с горизонта событий, чтобы перевести дух и чтобы написать заявление о сложение полномочий. – Подавись своими говёнными акциями! – вдохновенно бурчал он в мстительном порыве.
Между тем, взбешённый Базлов носился по кабинету, превращая его руины. Вначале он одним движением расправился с книжным шкафом. Фолианты с разноцветными корочками покорно устлали пол. Затем разорвал диван из кожи антилопы гну, и клочья пенополиуретана и синтепона перемешались с книгами. Два кресла для посетителей элементарно растоптал в щепки, а картины смахнул, как пылинки, в добавок ударом кулака проломил столешницу английского стола. Уцелело бра и кресло-трон и, как ни странно, торшер на золочёной треноге. До них Базлов просто не добрался, ибо, раньше нашёл бутылку арманьяка и, шумно дыша, влил в себя алкоголь и стал думать, что делать дальше.
Чтобы помириться с Аниным, не могло бы и речи. Базлов, скорее, был готов сбрить усы, чем пойти на поклон. Да и Анин церемониться не будет, пошлёт по матушке. Уж отыграется на всю катушку, горевал Базлов, разве что подкупить Злоказова? Нет, это не выход, строил он планы, и от безысходности едва не бился головой о стену. А самое главное, ему было ужасно стыдно. Так стыдно, что впору было последовать примеру Анина с верёвкой, петлёй и трубой в ванной. Правда, ещё был вариант с пистолетом и с размазанными мозгами на стене, не факт, что и прыжка с крыши. Он представил, как полезет на неё с бутылкой арманьяка в руке; и жалость к самому себе вспухла в нём, как тесто на дрожжах. Никто не встанет на моём пути, опустошённо корёжился он, никто. Гады!!!
И тут с Базловым на нервной почве случился парурез, то есть Базлов зашёл в туалетную комнату, чтобы с горя облегчиться, но не мог выдавить из себя ни капли, и всё потому что перед его взором стоял Анин.
– Уйди… – просипел Базлов. – Христом Богом прошу, уйди!
Однако Анин с укоризной смотрел на него из зеркала и молчал.
– Уйди! – потребовал Базлов. – Уйди, поссать не могу!
– Если я молчу – это не значит, что я не вижу твоего вранья, – сказал Анин.
– Да, я врал! – затопал ногами Базлов. – Я хотел трахнуть твою жену и опозорить тебя на весь белый свет! Но… у меня ничего не вышло!
– Роман, это потому что ты большой и глупый, как всякий атавитаст!
– Кто такой атавитаст?! – чрезвычайно огорчился Базлов и дёрнул себя за левый ус.
– Человек, у которого развиты животные инстинкты, – объяснил Анин, но отсутствуют мозги!
– Стой, гад! – дико закричал Базлов, видя, как Анин тает в глубине зеркала. – Стой! – И стал бить кулаком в это самое зеркало, пока не превратил его в мелкие осколки.
Естественно, забрызгал кровью всю туалетную комнату, естественно, испугался до смерти, ибо любил своё большое, мягкое тело, естественно, прибежали сотрудники и упирающегося Базлов повезли в больницу, где ему забинтовали руку, поставили катетер и сделали болезненный укол в ягодицу, заявив, что у него обострение аденомы, о которой он слыхом не слыхивал; и Базлов не нашёл ничего лучше, как сделаться умиротворённым и отдаться лечению, дабы в тишине стерильных палат поразмыслить о смысле жизни. Уж он-то теперь знал, что все болячки на земле от неразделённой любви, нервов и сумасшедших друзей.
Через две недели он вышел из больницы в скорби и печали, с бритой физиономией, и словно уменьшился в росте.