К вопросу о сущности права

К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ ПРАВА

Прежде всего, зафиксируем, что правовое регулирование изначально возникает в отношениях между субъектами, каждый из которых, будучи автономной атомарной группой, ранее в своей свободе был ничем и никак не ограничен помимо своих естественных возможностей и объективных природных обстоятельств, и в этих рамках мог действовать любым физически доступным ему образом. Соответственно, такой субъект, и как целое, и в лице любого из входящих в его состав индивидов, мог притязать на всё, что могло ему оказаться (или показаться) зачем-либо нужным в окружающем мире. Атомарная человеческая группа с точки зрения своего отношения к окружающему миру ничем принципиально не отличается от какого-либо живого существа, растения или, например, высокоразвитого животного, для которого среда – во-первых, источник ресурсов жизнеобеспечения, добываемых всеми имеющимися у этого организма в силу его природы способами, во-вторых, источник угроз, которых он пытается избежать, также используя весь предоставленный ему природой арсенал средств.
Соединение, которое возникает с другой аналогичной группой, появляется не посредством завоевания или какого-либо иного принуждения со стороны внешнего субъекта. Это свободный союз, и, соответственно, предполагаемый в качестве его базового условия отказ от притязания на все, а также иные формирующиеся в нем для данной группы ограничения, являются свободными самоограничениями. Это означает, что право как регулятор возникает через само и взаимоограничение свобод, само и взаимоограничение свободных субъектов. Свобода, таким образом, есть, выражаясь философским языком, первоначало права, его субстанция и высшая правовая ценность.
Принципиально важно, что самоограничение субъекта права есть самоограничение перед лицом Другого. Другой – тот, через кого происходит конституирование актора в качестве субъекта правоотношений, причем контрагенты конституируются в этом качестве симметрично, то есть относительно друг друга. Особо следует отметить, что в процессе первичного правогенеза через взаимное конституирование сторон в качестве субъектов права конституируется и само право. В осмыслении фундаментальной специфики этого принципиально нового типа субъектности и субъект-субъектных отношений и лежит ключ к пониманию природы и сущности самого права.
В эволюции животного мира до некоторого этапа не существовало субъект-субъектых отношений. Первичные когнитивные образы, появившиеся вместе с возникновением психики, были образами препятствий физическому перемещению. Долгое время животные «знали» окружающую действительность как исключительно пассивную – не потому, что последняя таковой и была, а потому, что не располагали когнитивным инструментарием для репрезентации в своей психике внешних активных агентов. Однако в ходе дальнейшей эволюции сформировалась способность выделять из этой объектной среды субъектов - существ, способных к порождению собственной активности. Такое выделение изначально должно было быть связано с возникновением нового типа отношений в природе: хищник – жертва. Взаимное поведение контрагентов этой пары оказывалось принципиально более компетентным и эффективным при формировании в их психике когнитивных единиц нового типа, учитывающих самостоятельность и неполную предопределенность активности живого существа - жертвы или, наоборот, хищника. У высокоразвитых животных отношения хищника и жертвы, конкуренции между хищниками по поводу жертвы, да и многие другие между принадлежащими разным видам и сообществам особями, например, млекопитающих или птиц, несомненно, носит субъект-субъектный характер. Каждый понимает, что другой выбирает поведение, то есть действует как субъект, что его можно попытаться, например, обмануть, перехитрить и т.п. Позже в животной эволюции к чисто когнитивному выделению субъектов из объектного мира добавляется другой аспект субъект-субъектных отношений, базирующийся на эмпатии. Однако признание другого как юридического субъекта (контрагента) кардинально отличается и от когнитивного признания его субъектности, и от эмпатических субъект-субъектных отношений (содержащих в себе в качестве предпосылки и когнитивное признание).
Сама по себе когнитивная фиксация одним субъектом кого-либо другого в качестве субъекта не меняет того описанного выше характера отношения к внешней реальности, которое не содержит никаких ограничений поведения первого помимо пределов его естественных возможностей в объективных обстоятельствах. Другой субъект здесь – такая же, хотя и особого рода, объективная реальность, как не являющиеся субъектами элементы среды – горы, водоемы, деревья и т.п. Если другой субъект мешает первому получить что-либо им желаемое, и первый физически превосходит второго, он его устранит (прогонит или убьет), как устранил бы, например, мешающий камень.
Добавление к когнитивному признанию субъектности некоторого другого эмпатии  по отношению к нему кардинально меняет дело. Субъект не может причинить смерть и даже боль тому, кому он сопереживает, поскольку сопереживание как раз и означает, что, причиняя боль другому, он причиняет боль самому себе. Эмпатия означает своего рода со-субъектность. Связанные эмпатией субъекты не противостоят друг другу, эмоциональное взаимопроникновение превращает их в некотором смысле в единый субъект. Эмпатия – в известном смысле, естественное, физическое препятствие нанесению какого-либо вреда другому существу.
Стороны первичных межгрупповых союзов - исторически первые юридические контрагенты, которые нас сейчас интересуют прежде всего, - не связаны эмпатией. Они друг другу чужие. Но в общем (произвольном) случае это же касается и других контрагентов правоотношений, а если в каких-то особых случаях сопереживание и присутствует, оно не затрагивает юридического содержания отношений. Однако эта их «чуждость» отнюдь не означает, что они друг для друга не более чем фрагменты объективной реальности, в отношении которых допустимо любое физически возможное поведение. Становление юридической «субстанции» сопряжено с возникновением принципиально нефизических взаимоограничений контрагентов. Рассмотрим подробнее, в чем заключаются эти ограничения.
Кардинально новым моментом, конституирующим качественно иной в сравнении с ранее существовавшими тип межсубъектных отношений, является рациональное признание притязания другого субъекта, согласие с этими притязаниями, означающее одновременно отказ от собственного притязания на все. При этом рациональность – ключевой момент, за таким признанием стоит не эмоционально-эмпатическая связь, а бесстрастное установление: хотя мы вас и не любим , но, тем не менее, ваше притязание признаем.
Неограниченные притязания каждой группы, притязания на всё, неизбежно порождают межгрупповую войну всех против всех. Согласование притязаний вместо притязаний каждого на все означает возникновение принципиально другого способа существования, новую онтологию! Если прежде столкновение притязаний и воль влекло физическое столкновение сторон, то есть войну, то теперь обнаружение столкновения воль порождает диалог, результатом которого становится согласованное самоограничение воль, то есть договор, создающий ПРАВило. Война, насилие заменяется рациональной интеракцией. Онтология войны сменяется онтологией диалога.
Признание группы-контрагента субъектом притязаний означает отказ от войны, от обращения к силе. Право есть альтернатива насилию, альтернатива войне. Широко известна некогда сформулированная Цицероном фундаментальная истина: Inter arma leges silent (когда говорит оружие, законы молчат). Если обернуть это высказывание, новое окажется столь же верно: когда говорят законы, оружие молчит. Право и насилие – антонимы. Отказ от насилия в отношении контрагента входит в конституирующее основание права, обращение к насилию означает отказ от права.
Следует иметь в виду, однако, что не всякая блокировка насилия конституирует право. Она может базироваться, например, на сострадании, о чем уже было сказано, хотя, как ни странно это может показаться на первый взгляд, эмпатия не столь надежно останавливает применение силы. Сопереживающий другому человек может применить к нему силу, считая (иногда обоснованно), что он действует именно в интересах, вплоть до спасения, этого другого. Последнее связано, в особенности (хотя и не только) с тем, что стороны отношения сопереживания не обязательно равны (например, родители и дети, в том числе маленькие, еще не способные надежно управлять своим поведением). Помимо сострадания отказ от насилия может быть обусловлен и какими-то религиозными, политическими и разными иными причинами, не имеющими отношения к праву. Сопряженный с правом отказ от насилия проистекает именно из признания контрагента субъектом притязаний.
Поскольку признание притязаний контрагента и, соответственно, отказ от части своих осуществляется свободными субъектами, такой акт может носить только симметричный, зеркальный характер: мы признаем ваши притязания ровно в такой же мере, в какой вы признаете наши. Такое равенство сторон правоотношений конституирует справедливость – еще одну, наряду со свободой, высшую ценность права.
Притязание одного субъекта, признаваемое другим, образует для первого то, что принято называть субъективным правом, под которым в юриспруденции более или менее консенсуально (насколько здесь вообще возможно что-либо консенсуальное) как раз и понимается признаваемое притязание субъекта на какое-либо благо или на форму поведения.
В теории права немало страниц посвящено соотношению субъективного и объективного права, под которым понимается являющийся основным предметом юридического знания социальный регулятор поведения людей. При этом, насколько мне известно, вне внимания исследователей оказалась их самая глубокая, изначальная связь. Она состоит в том, что объективное право имеет своим историко-генетическим и функциональным основанием взаимное признание субъектами притязаний контрагентов, то есть их субъективных прав. Конституирование права в субъективном смысле одновременно означает рождение объективного права. Субъективное право (права) лежит в основе права как социального регулятора поведения. Без этой основы объективное право невозможно, и если, например, в некотором обществе происходит девальвация субъективных прав, то тем самым происходит вырождение объективно-правовой регуляции, которая утрачивает правовой характер, становясь квази или псевдоправовой. Именно взаимное рациональное признание свободными субъектами зеркального равенства притязаний и возможностей создает фундамент, логику функционирования и развития правовой регуляции в обществе.
Рациональность такого признания и базирующегося на нем союза при его первичном формировании в человеческой истории означает, что, хотя он и не возникает разом в результате некоторого рационально-волевого акта, но стороны в полной мере осознают его смысл, значение, содержание, могут контролировать его реализацию и вносить коррективы, изменяя и дополняя это содержание. Что касается развитых обществ, то здесь описанное взаимное признание часто осуществляется именно посредством разового взаимного рационально-волевого акта, договора, и таким же образом может быть расторгнуто. В этой связи следует вспомнить знаменитые «вторичные правила» Герберта Харта, которые и превращают доправовые нормы в правовые, и первое из них – правило признания. Частично солидаризируясь здесь с Хартом, хочу, однако, подчеркнуть, что изначально правило признания относится не к тому или иному конкретному правилу (норме), которое, будучи в установленном порядке признанным, тем самым становится правовым, а к самому контрагенту, который через признание его притязаний становится субъектом правоотношений, иначе говоря, через это признание и возникают сами правоотношения, только внутри которых могут становиться правовыми, могут быть интегрированными в эти правоотношения те или иные конкретные нормы. Отказ от такого базового признания означает прекращение правоотношений, возврат к допущению любых возможных действий по отношению к контрагенту, то есть к состоянию войны, актуальной или, как минимум, потенциальной.
Итак, пока мы можем констатировать, что свободное зеркальное признание контрагентами притязаний друг друга (то есть, таким образом, воздержание каждого от притязания на все и симметричное ограничение собственных притязаний) коррелирует с отказом от насилия в их отношениях, порождает феномен субъективного права и, тем самым, одновременно объективное право как атрибутивный обществу механизм социальной регуляции. Равенство сторон в качестве контрагентов правоотношений образует правовую справедливость, представляющую собой, наряду со свободой, высшую ценность и фундаментальное основание права.
Свобода, взаимное признание контрагентами друг друга в качестве субъектов притязаний, симметричное свободное ограничение и самоограничение этих притязаний, справедливость – важнейшие, неотъемлемые характеристики правового регулирования. Однако есть еще ряд взаимосвязанных моментов, без описания и понимания которых сущность права останется непроясненной.

Принципиально важным для конституирования системы правовой регуляции является то обстоятельство, что первыми субъектами правоотношений выступают не индивиды, а надындивидуальные единицы – устойчивые, институционально организованные общности. Сам по себе индивид в качестве материального тела, живого существа, во-первых, ограничен во времени. Соответственно, это касается и любых межиндивидуальных отношений, что делает невозможным формирование на их основе такого устойчивого регулятивного механизма, как право. Во-вторых, отдельный человек подвержен разнообразным ситуативным воздействиям, среди которых важнейшим классом являются эмоции. Противостоять сильной эмоциональной детерминации поведения индивид часто не в состоянии, даже если она идет вразрез с принятыми им рациональными обязательствами.
Неизбежные поведенческие эксцессы, нарушающие сложившийся порядок отношений половин-контрагентов, требуют последующего восстановления status quo, что, как уже было рассмотрено ранее, достигается посредством судебной процедуры, через которую порожденный эксцессом конфликт выносится за пределы «здесь и сейчас» и, соответственно, ситуативных эмоций. Событие извлекается из его пространственно-временной локализации и помещается в контекст другого, надситуативного бытия; если воспользоваться платоновской оппозицией, происшедшее в материальном мире вещей, это событие предстает перед миром идей как неким возвышающимся над физической реальностью абсолютом, в свете которого и оценивается в ходе разрешающего конфликт судебного процесса.
Постприродная общность – это устойчивая система, самовоспроизводство которой не «завязано» на конкретных индивидов, а обеспечивается наличием определенного ценностно-нормативного ядра. В отличие от индивида, она не имеет внутренней логики, предопределяющей конец ее существования, который возможен лишь в силу случайных обстоятельств. Поэтому возникающий посредством формирования через объединение таких общностей в дуальный союз порядок взаимодействия его половин образует вневременной, вечный применительно к конкретной дуальной общности безличный Закон, если воспользоваться греческой терминологией, - номос, который стоит над текущим поведением действующих в общности субъектов, над всеми происходящими в ней конкретными процессами, над ее актуальным существованием.
Именно такой номос и выступает правовым основанием судебных процессов, реставрирующих нарушенный status quo в отношениях сторон, и именно наличие этого надситуативного, надэмоционального рационального закона как некоей объективной нефизической реальности придает судебному процессу статус не произвола и даже не достижения какой-то частной договоренности сторон о возвращении нарушенного баланса, а восстановления попранного онтологического порядка.
Разумеется, Закон этот не спускается сверху неким сверхъестественным субъектом. Он формируется через «притирку» и уход от насилия. Там, где действия одной половины встречают силовой ответ или его готовую вот-вот реализоваться угрозу со стороны другой, эти действия останавливаются. Таким образом формируются границы дозволенного и образуется своего рода «онтологический договор» - объективный порядок взаимодействия контрагентов. Объективность означает, что его существование не зависит от того, в какой мере он осознается. Судебные процессы, разбирающие ситуации конфликта, как раз и являются важнейшими факторами его рефлексии, осознания норм, составляющих этот комплексный «онтологический договор».
«Онтологический договор» несет в себе те согласованное взаимопризнание притязаний, свободу контрагентов с ее согласованными само- и взаимоограничениями и справедливость, о которых мы говорили ранее. Именно воплощенные в этом универсальном безличном законе, возможном в силу того, что он формируется не как меж-, а как надындивидуальный договор, эти моменты конституируют объективное право как важнейший имманентный обществу регулятор социального поведения. Право исходно тождественно этому комплексному системообразующему для соответствующей дуальной общности Закону. Этот Закон и есть объективная правовая реальность, которая творится не какими-либо обособленными изрекающими нормы субъектами, а самими людьми в процессе их повседневной жизни.
Один из ключевых для юриспруденции вопрос, часто формулируемый как соотношение закона и права, касается не этого базового объективного Закона, который и есть фундамент права, а соотношения права с теми провозглашаемыми официальными нормативными формулировками, которые могут как эксплицировать, конкретизировать или дополнять «онтологический договор», так и не вполне ему соответствовать или даже вполне ему противоречить.

Попытаемся несколько конкретизировать ту совокупность правового содержания, которая выступает инвариантным основанием первичных и наиболее простых систем правового регулирования (впрочем, не только их, однако, в более развитых системах некоторые из этих начал выступают в модифицированном виде). В этом содержании можно выделить несколько типологически разных составляющих, часть которых уже так или иначе упоминалась.
Прежде всего, основополагающим фундаментом таких систем правового регулирования выступает неприкосновенность их конституирующих характеристик. Сторона A не посягает на равный с ней онтологический статус, в том числе свободу, а также притязания стороны B (разумеется, аналогично и обратно). Это значит, что ни одна из половин, выступая как целое, ни при каких обстоятельствах не пытается уничтожить контрагента, нанести ему физический вред или иной ущерб, игнорировать или подавлять его волю, ассиметрично ограничивать притязания. Всякая попытка какой-либо из сторон нарушить этот фундамент означала бы конец правоотношений, возникновение войны и, соответственно, конец данной общности. Повторю уже сформулированный выше тезис о том, что, несомненно, на этапе перехода от постприродного мира к обществу такого рода срывы происходили несметное множество раз, пока не установилось понимание незыблемого характера этого фундамента, по всей вероятности, сопряженное с подкрепляющими его религиозно-мифологическими идеологическими конструкциями и блокирующими возможность разрушительных действий процедурами.
Очерченный правовой комплекс представляет собой материально-правовую составляющую инвариантного ядра рассматриваемых систем правового регулирования, которая не исчерпывает содержания этого ядра, включающего в себя также процессуально-правовую составляющую, о чем пойдет речь чуть ниже. Сейчас же отметим следующие два важных момента.
Во-первых, сформулированные здесь материально-правовые начала исходно не формулируются сторонами в виде явной конвенции. Они складываются в эволюционном процессе, а, сформировавшись, принимаются по умолчанию и воспринимаются как нечто непоколебимое и само собой разумеющееся.
Во-вторых, возможные, а на длительных временных промежутках неизбежно случающиеся, действия отдельных лиц, нарушающие это «священное» равновесие, расцениваются как именно индивидуально детерминированные, не выражающие намерение той половины, к которой принадлежит нарушивший порядок индивид, как целого. Такое нарушение трактуется как эксцесс и требует восстановления поколебленного равновесия, в чем самым глубоким образом, кровно (во вполне прямом смысле слова) заинтересованы обе стороны.
Инструментом этого восстановления становится судебная процедура, ключевые моменты которой здесь должны быть акцентированы.
Фундаментальной когнитивно-мировоззренческой предпосылкой судебной процедуры является различение физического, чувственно воспринимаемого, мира и идеального надфизического умопостигаемого бытия, разумного и справедливого Логоса, задающего порядок существования «миру вещей», способному от него отклоняться. Судебная процедура – не «стрелка» уголовников, не «контратака» или какой-либо иной ответный ход в рамках физической реальности, а выход за ее пределы, апелляция к идеальному порядку. Суд – это простертая в людскую юдоль длань, всевидящее око, глашатай (метафоры можно продолжать) или, неметафорически говоря, представительство этого Логоса в повседневной жизни людей.
Право начинается там, где в случае посягательства на конституирующие социально-антропологические характеристики некоего A со стороны некоего (неких) B, чужих для него, A не кричит «наших бьют», инициируя боевой ответ, а апеллирует к судебной процедуре.
Содержание судебной процедуры состоит в реконструкции конфликтной ситуации, оценке поведения сторон и определении способа восстановления нарушенного равновесия. При этом на всех логических стадиях процесса должно быть обеспечено равенство сторон, которые должны иметь полную возможность изложения и аргументации своей позиции. Логос вместо Ареса. Равная с контрагентом и полная возможность представления и отстаивания своей позиции – базовый принцип процессуального права. Понятно, что в каждом обществе конкретная нормативная организация судебной процедуры своя, свои конкретные процессуальные нормы. Но если они не реализуют надлежащим образом этот базовый принцип, оказавшаяся ущемленной сторона не сможет правовым образом отстаивать себя и, следовательно, окажется перед необходимостью возврата к силовому инструментарию, то есть к разрушению правового порядка.

Попробуем подвести некоторые предварительные итоги.

Право представляет собой важнейший способ регуляции социальных отношений, становление которого конституировало само общество . Этот способ регуляции изначально предполагает:
- Признание группами, конституирующими этот способ регулирования отношений, друг друга свободными и равными в рамках этих отношений в качестве а) субъектов притязаний; б) участников формирования правил; в) участников рассмотрения конфликтов.
- Признание ими недопустимости каких-либо силовых действий в отношении друг друга.
- В случае предполагаемого нарушения устанавливаемого в рамках данного способа регулирования отношений порядка взаимного поведения обращение к рациональной судебной процедуре, призванной восстановить нарушенный порядок.

Перечисленная совокупность характеристик конституирует право. При этом в них имплицитно содержится ряд моментов, которые для понимания сущности права должны быть эксплицированы (некоторые из них уже в той или иной мере затрагивались выше).
Во-первых, правила взаимного поведения могут как складываться естественным путем («договор по умолчанию»), так и прямым образом согласовываться (заключаемый договор). Естественно сложившиеся правила могут корректироваться, отменяться, заменяться заключаемыми договорами. Во-вторых, то, что при заключении договоров и при разрешении конфликтов стороны имеют полную и равную друг с другом возможность выражения и аргументации своей позиции, составляет процессуально-правовую составляющую конституирующего право ядра. Однако, в-третьих, это ядро включает в себя и материально-правовую составляющую, которая состоит в том, что никакие правила взаимоотношений не могут посягать на те характеристики контрагентов, которые конституируют их в качестве субъектов права. Вообще говоря, таких характеристик только две: существование и возможность высказывать и аргументировать свою позицию. Последнее, по сути дела, есть не что иное, как свобода слова. Первое коррелирует с правом на жизнь, однако, понятие жизни относится к физическому индивиду, тогда как субъектом правоотношений может быть и, например, группа.
Как уже отмечалось, хотя исходно субъектами правоотношений выступают группы, впоследствии возникают и другие субъекты, в том числе индивиды. При этом сущностные характеристики правоотношений не меняются. Исходя из сказанного, можно дать следующее определение права:

Право это надындивидуальный механизм регуляции социального поведения, предполагающий взаимное признание его участниками друг друга в качестве свободных и равных  субъектов притязаний, формирующих во взаимодействии между собой подлежащие рациональному  регулированию  принципы и правила поведения, не ограничивающие их способности к такому регулированию, и предполагающий в случае возможного нарушения восстанавливающую социальный порядок рациональную судебную процедуру разрешения конфликта на основе полной и равной свободы аргументации сторонами своей позиции.

Хотя предложенное определение вытекает из предыдущего содержания текста, не будет лишним дать специальные пояснения, хотя и, в основном, повторяющие ранее изложенное, но имеющие целью, главным образом, избежать возможных двусмысленностей и, соответственно, неверного понимания.
«Надындивидуальный» означает, что право – не просто произвольная договоренность двух или нескольких лиц между собой, которая может быть столь же произвольно прекращена. Такого рода договоры можно наблюдать и между самцами шимпанзе в рамках борьбы за власть, но они как возникают, так и распадаются без каких-либо последствий. Не всякий договор правовой, а только тот, который встроен в систему права, образующую по отношению к отдельным индивидам или их актуальным группам объективную реальность. Для пояснения можно провести аналогию с естественным языком. Отдельное слово или даже несколько слов не образуют язык. У языка нет автора или группы авторов. Язык это сложнейшая система, формирование которой – чрезвычайно длительный процесс. Когда он сформирован, в него могут входить новые слова, модифицироваться, уходить старые, но может развиваться грамматика и любые другие возможные лингвистические подсистемы. Но некий набор звуков становится словом только в силу существования языка как надындивидуальной системы. Маяковский в стихотворении «Сергею Есенину», написанному на смерть поэта, написал: «У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье». Даже великий поэт – всего лишь подмастерье у творящего язык народа. Аналогичным образом обстоит дело и с правом.
Право – регулятор социального поведения. Не всякое поведение человека можно назвать социальным. Во-первых, человек, в том числе его современный антропологический вариант, сформировался до возникновения социального бытия. Но, во-вторых, и сегодня термин социальное поведение охватывает не весь объем поведения человека, а лишь те его составляющие, которые существенно связаны с функционированием общества как системы. Разумеется, современный человек не формируется и не может сформироваться вне общества. Но, сформировавшись, он обретает собственную логику существования, не растворяющуюся без остатка в социальных процессах. Люди могут, скажем, сознательно уединяться, обособляться от общества, и их поведение в рамках такого уединения никак не может быть целиком охарактеризовано как социальное, не говоря уже о более простых примерах, когда кто-то, предположим, идя по лесной тропинке, насвистывает песенку. Такое «насвистывание», конечно, никоим образом не может быть охарактеризовано как социальное поведение.
Равенство, о котором говорится в определении, не провозглашается как абсолютное, а распространяется исключительно на оговоренные в нем моменты: аргументация и признание субъектами притязаний.
Свобода в данном случае означает отсутствие какого-либо принуждения - то есть недопустимость какого-либо воздействия, кроме аргументационного - на волю контрагента как в процессе формирования принципов и правил, так и при разрешении конфликтов. Аргументационное воздействие не является принуждением, поскольку воздействует на волю опосредованно через разум, и воспринимающий аргументацию субъект принимает то или иное волевое решение свободно и самостоятельно на основании собственного анализа аргументов.
Как, должно быть, заметил читатель, это определение не содержит отсылки не только к государству, но и к силовому принуждению, как правило, воспринимаемому в качестве ключевого атрибута права, через который его определяет весьма немало авторов. Этот момент требует дополнительного пояснения.
Для понимания сути дела следует обратиться к тому, что «сила» и «право» - антонимы, в ходе эволюции человеческого мира право приходит на смену силы. Именно то обстоятельство, что право формируется как отрицание силы, и означает, что там, где право нарушается, начинает действовать сила. Где кончается право, предполагающее свободу, там начинается сила, то есть принуждение. Силовой генезис права наглядно воспроизводится в его текущем функционировании. Территория права имеет силовые границы, ограждена силовыми барьерами. Не случайно, правоохранительные органы это силовые органы (хотя отнюдь не все силовые - правоохранительные), это вооруженная охрана границ права.
Силовые границы права – то, что в нем наиболее заметно, видно едва ли не глазами. Классическое государственно-территориальное образование, страна, заканчивается границами, но в центре страны их не разглядишь, и не они составляют ее суть, специфику, дух и содержание. Аналогичным образом, связанное с правом силовое принуждение начинает действовать по краям правового поля, с удалением от которых его присутствие постепенно сходит на нет. О каком силовом принуждении можно говорить применительно к нормам, регламентирующим, например, порядок присвоения почетных званий или переименования улиц?
Вырастая в ходе эволюции человеческого мира как противоположность и отрицание силы, система правового регулирования несет в себе силовое начало в снятом виде, но это начало никоим образом не составляет сущности права - совместно выстроенного пространства свободы взаимодействующих субъектов. Как это часто бывает, если по каким-либо причинам не срабатывает эволюционно более поздний, сложный и совершенный механизм регулирования, начинают действовать более древние способы регуляции, хотя и в модифицированном виде. Именно это мы видим и с правом: там, где правовые начала почему-либо не справляются с задачей детерминации поведения индивида или иного субъекта, в качестве ответа вступает в действие силовое принуждение, исторически превзойденное правом как его отрицанием и противоположностью.
Однако, если речь идет не об обрушении правовой системы, как это бывает, например, в период революций и гражданских войн, а о нормальном правового порядка, социальное принудительно-силовое начало не самостоятельно, оно выступает в подчиненном виде, подобно тому, как в организме физико-химические процессы подчинены биологическим и обслуживают их.
 Пока субъект действует в рамках согласованных участниками правоотношений возможностей, он не «упирается» в социально-силовое принуждение, которое вступает в действие лишь тогда, когда некто выходит или пытается выйти за пределы права. При этом принципиально важно, что «внутренние границы» права, то есть границы изнутри, со стороны правового поля, выстраиваются самим правом и потому носят правовой характер. Если уйти от метафор, то суть дела состоит в том, что правовая силовая реакция предполагает соразмерность с масштабом правонарушения: чем значительней выход за пределы правового порядка, тем сильнее обратное действие, ограничивающее правовую субъектность нарушителя. Тем не менее, за исключением ряда ситуаций, он при этом остается в правовом поле, хотя и будучи насильственно лишенным тех или иных правовых возможностей (перемещения, участия в выборах и т.п.).
Упомянутые исключения имеют место тогда, когда масштаб нарушения права свидетельствует о принципиальной невозможности признания некоторого индивида субъектом правоотношений, если совершенные им деяния, факт которых установлен согласно правовому порядку, свидетельствуют о его несовместимости с правом, обществом, сосуществовании с другими людьми. Преступник как бы «пробивает» границы права насквозь и оказывается вне регулируемого правом пространства, за его пределами, для него право кончилось. Традиционно в таком случае по отношению к нему применялись казнь или изгнание. Изгнание сегодня в развитых обществах практически неприменимо , более ста стран уже отказались и от смертной казни. В известной мере функциональным аналогом этих актов выступает пожизненное заключение .
 

*     *     *

В заключение следует соотнести изложенную здесь трактовку права с имеющимися. Традиционно, в том числе в специальной литературе, противопоставляется юридический позитивизм и юснатурализм, при этом нередко прямо говорится или подразумевается, что всякая непозитивистская трактовка права является естественно-правовой, во всяком случае, при широком понимании естественного права.
Изложенное в данном параграфе правопонимание, разумеется, не является позитивистским, не только в его легистском варианте, но и ни в каком другом, поскольку, как верно отмечает Н.В. Варламова, «Несмотря на разнообразие позитивистских интерпретаций права все они едины в главном: специфика права усматривается не в содержании его норм, а в их принудительности, независимо от того, чем она обеспечивается - государственной властью, социальным признанием, психическим переживанием» . В изложенном же здесь подходе, во-первых, силовое обеспечение норм не только не выражает сущности права, но и не является для него специфическим, во-вторых, в качестве инвариантного для права рассматривается некоторое достаточно подробно разобранное содержание как материально-правового, так и процессуального характера.
В то же время, не будучи позитивистским, представленный вариант правопонимания ни в коем случае не является естественно-правовым, а, напротив, противостоит ему. Человеческий вид, даже если понимать под ним только homo sapiens sapiens, сформировался существенно раньше общества и права. Не только природа вообще, но и природа человека никоим образом не детерминирует существования права ни в объективном, ни в субъективном его понимании. Оно возникает вместе с обществом, конституируя последнее, и представляя собой, таким образом, ни в коей мере не естественный, а исключительно социальный  феномен. Ключевое для этого варианта правопонимания внутреннее, изначальное, генетическое родство права и общества позволяет назвать его социетарной концепцией права.
Со времени своего возникновения право претерпело колоссальную эволюцию, включающую в себя множество чрезвычайно существенных моментов – выделение специализированных органов, связанных с нормотворчеством, правосудием, охраной прав, появлением и быстрой интеграцией в правовое пространство письменности и многое другое. Но, вероятно, наиболее глубокие трансформации функционирования права были связаны со становлением и эволюцией института государства и с эмансипацией личности, с превращением ее, а не некоей надындивидуальной и надсемейной общности, в базового субъекта правовой жизни. Однако рассмотренные выше сущностные, конституирующие характеристики права сохраняются даже при самых значительных его исторических трансформациях.