Брюзга

Про Толика я услышал давно. Он, уже далеко немолодой человек с лысиной и обвисшими щеками, жил один в просторной трёшке и был ужасным соседом. Чего про него только не рассказывали. Тех, кто жил под ним, Толик изводил мастерски. Выжидал, когда в квартире сверху что-то зашумит, подскакивал со своего продавленного дивана, вставал посреди комнаты и, нелепо раскачиваясь, точно борец сумо, громко топал до тех пор, пока снизу не начинали стучать по батарее. А затем на любые выпады отвечал: «Это не я шумел, а те, кто надо мной живут! Совсем обнаглели, жизни не дают!» И несколько раз такая авантюра срабатывала.

На своём веку, если верить сплетням, что я слышал, Толик сжил с полдесятка соседей снизу и трёх — сверху. Вывести из себя его могло что угодно, от частого топота и звуков телевизора до неприятного скрежета тела по кафельной ванной и, как он сам говорил, громкого кашля, который рвёт ему душу.

В том же доме, но в другом подъезде я снимал двушку. Хозяйка шептала, что Толик — очень страшный человек, связанный с нечистой силой и чёрной магией. Однако я ей не верил и был убеждён, что брюзжащий дед просто одинок и несчастен.

Впрочем, меня, к всеобщему удивлению, он принял очень тепло.

Началось так: в январе я твёрдо решил накопить оставшуюся сумму денег на первый взнос по ипотеке.

Основную работу делал удалённо, а по выходным горбатился на стройке разнорабочим. Мышление перестроилось. Я стал жутким скрягой, трясся за каждую копейку, питался крупами, дешёвыми макаронами и растягивал полтора кило мяса курицы на неделю.

До заветной цели оставалось примерно сто пятьдесят тысяч. Но двушка сильно била по карману, ещё и коммуналка отрывала приличные куски бюджета.

Злой от постоянного чувства голода, я решил съехать, а часть того, что тратилось на квартиру, пустить на еду повкуснее. И тут мне в голову пришла безумная идея — снять комнату у знаменитого Толика.

Наудачу я заявился к нему с пакетом гостинцев и объяснил ситуацию. Он выслушал, осмотрел меня и сказал:

— На сынулю моего похож… В шахматы умеешь?

Я ответил, что умею.

Тогда он улыбнулся, протянул мне руку и заявил: «Живи!»

И я поселился в одной из небольших спален. Обстановка была скромной: кровать, стол со стулом и шкаф.

Там я планировал ютиться до лета.

Своё мнение о хозяине изменил в первый же день Помню его лицо, точно видел вчера: на подбородке ямочка, верхняя губа тонкая, над ней большой нос; глаза уставшие, под ними синяки и складки; макушка лысая, а над каждым ухом по кустику седых волос.

Жизнь у него тоже оказалась не сахар. Жены он лишился в начале девяностых, та ушла от онкологии. А единственный сын окончил институт и переехал куда-то на Урал. Вот и остался Толик в родных стенах совершенно один — без семьи и друзей.

Как и любой одинокий человек Толик до смерти боялся вечеров, когда пустая квартира кажется особенно пугающей. Со мной же его вечера стали весёлые. С удалённой работой я расправлялся по ночам, грузчиком трудился утром и днём, и к пяти часам обычно был полностью свободен. Мы сидели в его просторной гостиной, чаще играли в шахматы, реже — в карты. Толик, с виду такой чёрствый и противный, оказался весьма мягким и сентиментальным. К примеру, третью комнату он держал закрытой, иногда убирался там и менял бельё на небольшой кровати. Там раньше жил его сын, и Толик был свято уверен, что однажды он навестит старого отца и останется переночевать. Однако тот, как я позже выяснил через своего бывшего одноклассника, служащего в МВД, скончался от проблем с печенью ещё в нулевых.

Постепенно взгляд мой сделался замыленным, и дурные поступки Толика будто проходили мимо, прятались в тени душевных вечеров. Соседи начали подозрительно коситься, с ухмылкой ррасспрашивая, не извёл ли меня брюзжащий дед, но я лишь пожимал плечами и старался быстрее закончить неприятный разговор.

Спустя пару недель после моего переезда Толик стал ликовать. Сверху поселились новые жертвы его террора. Между делом он рассказал мне о своём плане. Дед собирался купить в зоомагазине пищалку в виде жёлтой курицы, просунуть её в вентиляцию и ручкой от швабры давить на неё по ночам.

Я было хотел ответить ему, что это плохо, что не стоит мешать другим людям, но не нашёл в себе сил. А Толик, сияющий от предвкушения очередной пакости, на радостях сделал мне драгоценный подарок. Сказал, что благодарен за мою компанию и поставил на стол четырёхтомник Гайдара в зелёной обложке — издание 1956 года, антиквариат в моём понимании. Тут-то меня и сковало, я попросту не смог выдавить из себя недовольное замечание.

С тех пор совместных вечеров у нас не было. Тогда началась самая страшная неделя в моей жизни.

В понедельник я взял выходной. В квартире сверху весь день громко двигали мебель, на кухне гремели чем-то тяжёлым, а над моей комнатой пищал и хныкал ребёнок. Толик был рад этому шуму, хотя умело прятал это под маской бешенства. Он стучал вилкой по батарее, но соседи не реагировали; он звонил председателю и участковому, но те подолгу не брали трубки, а потом объявляли, что разберутся, и отключались.

Во вторник я вернулся домой поздно, после работы увиделся с друзьями. Толик встретил меня на лавочке у подъезда, он сидел неподвижно, с сигаретой в зубах.

— Ты говорил, ужастики любишь? — спросил он, не поздоровавшись.

— Уважаю, — кивнул я.

Толик затянулся и многозначительно покачал головой.

— В восьмом часу звонок в дверь, — чуть тише начал он. — Открываю. Соседка новая, сверху. Худая баба с коробкой. Тянет мне, говорит, мол, от нас к вам, будем жить нам без ссор и ругани. Видать, наплёл кто-то уже про меня. Ну да ладно. — Он махнул рукой. — Я коробку оставил на столе кухонном, а сам отлить ушёл. Думал, вдруг там сладкое, сейчас с чаем съем. Вернулся, а коробка уже на полу, раскрытая, чтоб её. Понял, нет?

Меня пробрала дрожь.

Мы поднялись в квартиру, обыскали каждый уголок, даже комнату сына Толика, но ничего не нашли. Я решил, что соседка принесла в коробке крысу или летучую мышь, чтобы проучить сварливого деда, и предложил Толику расставить мышеловки, но тот отказался. Он совсем поник, пожелал мне спокойной ночи и заперся у себя. Я же всё-таки зарядил две ловушки, заложил щель под дверью старым байковым одеялом и провёл целую ночь за работой.

Около трёх часов из-за стены, за которой располагалась комната Толика, донёсся приглушённый голос. Я подумал, что дед разговаривает во сне, и не уделил странным звукам особого внимания, и как позже оказалось — зря.

В среду днём позвонили в дверь. Толик задремал после обеда, поэтому открывать пошёл я. На пороге стояла высокая черноволосая женщина средних лет. Она спросила, не занят ли я, и смогу ли помочь её мужу поднять к ним на шестой этаж кровать.

Большая прямоугольная коробка полтора на два метра стояла этажом ниже. Меня этот факт немного смутил. Как её здоровый муж, мрачный, широкоплечий, на две головы выше меня, донёс коробку до четвёртого, но не выше. Однако я согласился, помог дотащить груз до квартиры. У них, к слову, было совсем пусто, ни мебели, ни других коробок.

— А где ваш малыш? — с натянутой улыбкой из вежливости поинтересовался я.

Муж с женой переглянулись и в недоумении покрутили головами.

Я тогда подумал, что происходящее всё больше походит на завязку ужастика. Было некомфортно находиться в чужом месте. Я попрощался и слинял оттуда. Остаток дня из квартиры сверху доносился странный жужжащий звук, перерастающий в противный скрип, точно кто-то орудовал шуруповёртом. К вечеру всё утихло.

Ночью вчерашний бубнёж деда повторился. Я приложил ухо к стене, но слышно стало хуже, и тогда меня осенило. Говорили не в комнате Толика!

Я вышел в коридор, прислушался, расслышал отчётливое «Что вам от меня надо?», прилетевшее с кухни, поежился и вернулся к себе.

Ранним утром меня разбудила страшная жажда. Я опустил ноги с кровати и наступил во что-то вязкое. В темноте было не разобрать, какой противной жижей покрыт весь пол в комнате. Я шёл и едва не поскальзывался, как на льду. В груди клокотало, нарастала паника, в нос бил приторный смрад. Хлопая руками по стене, я никак не мог отыскать выключатель. В горле пересохло, и каждый вздох отзывался жутким хрипом. Ноги липли к полу, будто к расплавленному асфальту. Так и не включив свет, я двинулся к двери, она оказалась распахнута. Вышел из спальни, принялся искать вход в ванную, но в кромешной тьме, казалось, не было ничего, кроме холодной пустоты и мерзко хлюпающей под ногами слизи.

— Дядь Толь! — услышал я свой хриплый голос и продрог, оцепенев от ужаса.

В другом конце коридора что-то булькнуло. Затем во мраке показался силуэт, но это был не Толик, а щупленький ребёнок лет четырёх. Неожиданно люстра, подобно молнии, прыснула светом, и в жёлтой вспышке я увидел заплывшее лицо, изо рта и его носа желейными змеями рвалась блестящая слизь. Перед глазами пронеслись пугающие кадры, как этот уродец с распухшей харей взрослого мужчины и телом малыша выбирается из той коробки и прячется в самом тёмном и пыльном уголке квартиры.

Я кинулся обратно в комнату, но сразу упал, пойманный за ногу липкой жижей. Руки увязли в противном месиве, спина онемела от испуга, в локтях закололо. Мне не удавалось высвободить ногу, не доставало опоры, а из коридора тем временем донеслись шлепки. Лёжа врастяжку, прикованным к полу, с едва не выскакивающим из груди сердцем, я слушал, как они приближаются ко мне, и был уверен, что это бежит изрыгающий слизь урод.

Рядом с левым ухом что-то звонко плюхнулось на пол, я дёрнулся в противоположную сторону и услышал громкий смех. Люстра расщедрилась на ещё одну вспышку, и в этом кошмарном мгновении я увидел перед собой иссиня-чёрное лицо Толика, покрытое сочащимися гноем порезами. К горлу подкатила рвота, я оттолкнулся свободной ногой, с болью вырвал руку из крепкой хватки слизи и — проснулся, обсыпанный мурашками и облитый потом.

Сквозь нестиранный годами тюль в комнату пробились синие утренние лучи. Первым делом я ринулся в коридор, включил свет, осмотрел пол и стены — ничего, ни единого склизкого пятнышка. Но развернувшись, я схватился за грудь и попятился. По полу за мной тянулись мокрые блестящие следы. Я поднял ногу, увидел, что вся она до щиколотки покрыта вязкой плёнкой. Рванул к кровати, схватил одеяло и в ужасе бросил его на пол. Руки вымазались в жиже.

Глаза застилало горячими слезами, в памяти жёлтыми вспышками попеременно мерцали лица заплывшего урода и изрезанного Толика.

Собравшись с мыслями, я перестелил постель, вымыл пол, заложил стиралку. Толик проснулся спустя несколько часов, выглядел он расклеившимся, весь красный, со слезящимися глазами. Упросил меня сходить в аптеку, а сам вернулся в комнату, лёг на продавленный диван и, свистя заложенным носом, задремал.

У подъезда я встретил соседа снизу, Гошу. Он чуть заметно улыбнулся и спросил:

— Как дела у вас? — И, не дождавшись моего ответа, всё так же улыбаясь, продолжил: — Шумите по ночам, носитесь туда-сюда.

Я нелепо отшутился и поспешил в аптеку, а по возвращении собрал вещи и позвонил другу. Толик зашёл в комнату, жалобно посмотрел мне в глаза, потёр в руках кружку с растворённым лекарством и, промычав что-то себе под нос, ушёл на кухню. Я стыдливо отводил взгляд, но отказываться от переезда не собирался. Сидеть в квартире с неведомым злом, выпущенным из коробки, я совсем не хотел.

Друг обещал заехать через полчаса. И следующие тридцать минут были самыми долгими в моей жизни. Поначалу я думал выйти к подъезду, но не решился стоять с чемоданами на морозе. Страх понемногу отступал, подсознание подбрасывало успокаивающие мысли.

«Монстры не нападают днём», — считал я.

Но где-то на горизонте капелькой мерзкой слизи блестело сомнение. Что-то в тишине квартиры было не так. Нечто издевательски и безо всякого приличия нарушало безопасность. Я прислушался.

Голоса. Снова.

Голова стала морозной, будто я жадно откусил ледяного пломбира. Ноги сами понесли меня на кухню.

—  Он уезжает, что ещё надо? — причитал Толик. Он стоял на табуретке, опёршись о стену дрожащими руками, и, запинаясь, говорил в решётку вентиляции: — Не убивайте, не убивайте!

Я приблизился к нему в надежде услышать, что ему ответят, но с той стороны молчали. Дед резко обернулся, увидел меня, закричал и грохнулся на пол. Что-то в его теле хрустнуло. Толик схватился за бедро и протяжно завыл. Я протащил его по полу до комнаты, уложил на диван, соорудил шину из швабры и ремней, позвонил в “скорую”. Диспетчер, услышав адрес и фамилию пострадавшего, резко сменила тон, грубо заявила, чтобы я не занимался ерундой, и бросила трубку.

Толик лежал, прикрыв лицо ладонями, и плакал. Меня обуяла ужасная злость. Стиснув зубы, я помчался к соседям сверху и заколотил им кулаками по двери. Открыл муж, толкнул меня, прижал к стене и тихо пробасил:

— За брюзгу обидно? А кто мне помогал гроб поднимать? Ты уже повязан, дурак! Ноги уноси!

С трудом я вырвался и отшатнулся от злобного соседа. Тут же показалась его исхудалая жена, она смотрела на меня исподлобья и улыбалась. Повисла тревожная пауза, и я, плюнув на всё, побежал вниз по лестнице.

У нашей двери тёрся Гоша с четвёртого и робко заглядывал в тамбур. Я, разозлённый, схватил его за ворот куртки, но сосед оттолкнул меня и нахмурился:

— Сказано же тебе, уезжай, пока не поздно, а то… — он вдруг осёкся.

Я обернулся. На площадке между этажами стояла худая женщина.

— Вы чего над дедом издеваетесь, сволочи? — прорычал я в гневе.

— Кто ещё над кем издевается, — огрызнулся Гоша, ещё раз взглянул на женщину и спешно удалился.

Я заперся в квартире, позвонил другу и отменил поездку. До обеда провозился с Толиком, поил его обезболивающим, заново перевязывал ногу, успокаивал, говорил, что странные голоса в вентиляции — это издёвка соседей.

К часу дня меня сильно разморило, я отошёл на несколько минут, хотел полежать у себя вспальне. Сам не знаю, как отключился. Видимо, на нервах сказалось ночное происшествие. Проснулся от звонка в дверь, за окнами уже стемнело. Вышел в коридор, прильнул к глазку — никого. Только отошёл, как звонок повторился. Раздражённый, я поплёлся обратно, открыл с намерением высказать шутникам всё, что о них думаю, но вдруг краем глаза заметил в комнате Толика какое-то движение. В голове моей что-то звонко лязгнуло, и по плечам побежал холодок. На груди беззащитного деда сидел тот урод с залитым слизью лицом. Длинными костлявыми руками он впился Толику в шею и, подёргивая острыми локтями, душил недвижимо лежащего старика.

За моей спиной с грохотом распахнулась дверь, в квартиру ворвался сосед сверху, схватил меня за горло, оттащил в подъезд, поставил у ступеней и пинком отправил вниз по лестнице. Я неудачно упал, заработал себе переломы и сотрясение мозга. Очнулся уже в больнице, с перетянутой бинтами головой и с аппаратом Илизарова на ноге.

Наутро списался с хозяйкой своей бывшей съёмной квартиры, расспросил у неё про Толика. Она отвечала неохотно, но всё-таки призналась, что пару дней назад он куда-то пропал. Про странную семейку хозяйка ничего не знала, однако несколько раз оговорилась, что другие соседи слышали, якобы старик целыми ночами разговаривал с телевизором, а после того, как я случайно свалился с лестницы, вообще ушёл из квартиры, даже не закрыв за собой дверь.

— Забудь о нём, — сказала она в заключение. — Возвращайся лучше ко мне, я тебе скидку придумаю. А там, глядишь, квартиру брюзги выкупишь…

Я не дослушал её и сбросил.

Вечером выпросил у соседа по палате ноутбук и сделал первые записи. Не могу сказать, что ничего не сообразил, да и соседей, провернувших всё это, тоже можно понять. Но нужно ли это делать? Старались ли они сами разобраться с мотивами теперь уже покойного Толика?

Я вряд ли стану копаться в этом деле дальше. Да, я уверен, что пропавший не мог разговаривать с телевизором, потому что телевизора в квартире попросту не было. Знаю, что на самом деле лежало в той злосчастной коробке из-под кровати, и какой большой ящик и для каких целей весь вечер собирал жужжащий шуруповёрт. Но другая коробочка — та, которую Толику передала новая соседка, — никак не выходит у меня из головы.

Я бы очень хотел узнать, как работает эта служба по сживанию одиноких брюзжащих стариков, кто эти двое — мрачный муж и худая жена. И что за дьявольское существо они упаковали в коробочку… Но, наверное, никогда не узнаю.


2022

___
Исключительное право на озвучивание рассказа принадлежит каналу DARK PHIL