Про кузнеца и свинью

      В июле месяце, окончательно устав от бетонно-кирпичной городской жизни я, собрав всё необходимое, поехал в деревню, где рыбачу и отдыхаю душой вот уже последние лет десять. В девяностых многие думали, что колхоз развалится и опустеет, но деревушка выжила. Теперь же разрослась, повозвращались люди, кто-то даже пилораму открыл на окраине и вполне успешно.
      Деревня начинается на высоком берегу, гора долгим-долгим склоном идёт вдоль реки, пешком подниматься совсем не трудно. Места здесь очень красивые и живописные. Почти на исходе склона стоит старенький дом деда Макара. Подъехав к нему, я отметил, что «картина» ничуть не изменилась с прошлогоднего приезда: дед Макар всё так же на лавочке возле дома, перед ним небольшой серый дощатый столик, на котором жёлтый самовар, чашка и плетёнка с сушками. Рядом, свернувшись клубочком, такой же древний, уже неопределяемой породы, пёс Стар. Увидев мою машину, он лишь приподнял голову и чуть махнул хвостом, да снова заснул.
      
      Дед всё так же в старой тельняшке, Макар раньше на речном флоте служил, был капитаном толкача, но начиная с девяностых весь речной флот распилили на металлолом. Реки обмелели. А тельняшка так и «прилипла» к его телу. Балагур ещё тот в свои годы. Кстати, сколько ему лет – он и сам не помнит, говорит, паспорт куда-то задевал, чтоб цифру определить. 
      Макар всё также улыбается двумя последними зубами из-под бороды, из-за которой он мне немного напоминает Льва Толстого. Всегда ходит в обрезанных под калоши валенках. Ну чем не домовой, каких рисуют разные чудаки.
      
      - О-о-о, Леший приехал! – Проскрипел он своим старческим прокуренным голосом. – Рад! Рад тебя видеть, дорогой. Чайку будешь?
      «Леший» - так меня зовёт только он. Когда мы с ним познакомились, я представился «Лёша», а не Алексей, чтоб без официоза.
      - Привет, дед Макар! Как здоровье?
      - А шут его знает… Где оно… Ну! Если б было, так ответил бы, а поентому не знаю. Но ещё вот думаю Вальку на сеновал позвать, - смеётся он. 
      - Я тебе курятины маринованной привёз, вечером зажарим.
      - От это хорошее дело! Только ты меня и кормишь этой вкуснятиной.
      
      Дед очень любит шашлык из курятины в майонезном маринаде со специями, магазинский готовый брать страшновато, поэтому я перед каждой поездкой делаю ведёрко для деда.
      - Я тут тебе ещё табачку для трубки привёз. Да других продуктов. Холодильник-то работает?
      - А чегой ему будеть-то, пыхтит «Бирюса» эта. Так чайку или может самогону? Я ж токи с тобой и пропущу пару рюмок через себя. Цельный год же тебя ждал, - дед засмеялся трескучим смехом. - Ты это, не подумай, что я митяевский тебе предлагаю, не… Пусть он сам свою вонючку пьёть. Тут Санька, отпрыск Кольки с высокого берега, помнишь?
      - Ну.
      - Так он себе аппаратище купил в каком-то интернете, во какой высоченный, - дед поднял руку, - метра два. Так самогонка у него вкусная… Хоть вместо чая пей. Только дорого. Но мне он скидку делает как долгожителю. Так будешь пробовать?
      - Давай вечерком, под шашлычок. А сейчас можно чайку.
      - Ну, чайку, так чайку. Давай, рассказывай чего припёрся?
      
      Я присел рядом с ним на скамеечку и закурил, дед в это время забивал трубку табаком. Самовар начал шуметь закипающей водой. Над головой стремительно пролетело несколько птиц в сторону реки. У уха запищали комары. Вид с этого места просто прекрасен: широкая излучина реки, на том берегу огромный песчаный берег, лодка, большая палатка, дымит костерок. У берега в воде бултыхаются трое малых детей с визгами и смехом, рядышком двое взрослых сидят на песке.
      За излучиной в зарослях ивняка заводь с белеющими кувшинками, возле них видна надувная лодка с рыбачком. За зарослями крыши трёх домов, слева от них поля с полукруглыми стогами сена. Тёмно-зелёный лес уходит за горизонт на фоне белесо-голубого неба. Солнце приятно греет лицо. Где-то в деревне закричал свою оду петух, залаяла собака, ей ответили ещё две. Слышались удары топора и молотка, где-то далеко визжала бензопила. По тёмной глади реки, в отражении редких белых облаков, оставляя после себя треугольный след, идёт моторка с двумя мужиками. Воздух наполнен ароматами травы, сена, луговых цветов, деревьев, откуда-то доносится еле уловимый запах костра. Слышен стрёкот кузнечиков. С топотом, по дороге за домом, не торопясь, важно и вразвалочку прошли три коровы к устью небольшой речушки, впадающей в реку.
      «Как же не хватает таких видов в городе! Серые стены, кругом асфальт, шум, гул, грохот, сирены… А здесь душа успокаивается…» - в нос ударил запах табака, прервав мысль – дед прикурил и раскуривал трубку.
      - Вот это табачок! – Произнёс он довольно, затянувшись. – Знатно! Ну!
      
      Самовар уже закипел, и дед пошёл в дом за второй чашкой. На его пригретое место тут же прыгнул неизвестно откуда появившийся рыжий кот Баська, поджал хвост и прилёг.
      - Ты как, Леший, на день али два? Ну-ка брысь, дармоед! – Согнал он кота.
      - Дед, я без обратного билета. Я у тебя на веранде поживу?
      - Ну, если ты на день, то я тебя уважать меньше стану, а вот ежели на недельку, то я тебе даже простыню выдам, - с хитрым прищуром он посмотрел на меня. Я улыбнулся.
      - Можно и на недельку.
      
      Дед Макар совершенно простой мужик, гостям всегда рад, иногда складывается впечатление, что говорить он может бесконечно. Он знает все происшествия и случаи в своей большой деревне, о каждом жителе может что-то рассказать, о каждой корове или курице. При этом я ни разу не видел, чтобы он куда-то уходил из дому, ну кроме как за пенсией или в магазин.
      - Дед, лодку дашь порыбалить? Хочу на заводь сгонять - надо душу отвести. 
      - Таки она там, под берегом, тентом накрыта. Ты как в том годе её припрятал, так больше никто и не брал. Бери, конечно. Мотор в сарайке, но я его не проверял. Ты чаёк-то пей.
      
      Ночь я провёл в лодке, в любимой заводи километра четыре ниже по течению. Клевало плохо, но на ушицу набралось, которую мы в обед и отведали с соседским пацанёнком Стёпкой - он по просьбе деда сбегал в магазин за хлебом, а мы его накормили.
      Вечером я достал из сарая мангал и запалил берёзовые полешки. Под треск костерка извлёк из машины бутылку водки и поставил на стол.
      - Ну что, дед Макар, по маленькой? За приезд в твои пенаты?
      - Вот ещё магазинскую пить… Только организьм портить да башкой потом болеть. Я ж тебе говорил про самогон.
      Дед скрылся в тёмном проёме двери и принёс трёхлитровую банку самогона. Разлив по стаканам, мы чокнулись «За встречу». Самогон действительно был вкусный, мягкий, с запахом какой-то сладости. Даже закусывать совсем не хотелось, чтоб не терять послевкусия.
      - Ну как? – Спросил дед.
      - Превосходно!
      - А я что говорил! Митяй-то он старый стал, ну! Память от своего вонючего самогона совсем потерял. Забывает, что вообще варит-гонит, поентому его жидкость уже даже носками вонючими начала вонять, а на вкус так совсем кошмарики. Вот он только сам его и пьёт, да кузнец Петруха, таки потому что сосед его, далеко ходить не надобно. Ну! Ты же помнишь кузнеца-то?
      - Конечно, помню. Такого трудно забыть.
      
      Кузнец Петруха достоин отдельного описания. Это мужик лет под пятьдесят, здоровенный, каких мало. Два с лишним метра росту, широченные плечи, ручища его некоторые сравнивают с лопатами. Добрее трудно найти человека, правда, один изъян есть – пьёт. Редко, но много и бывает неделю-полторы. Нет, гадостей от него никто никогда не видел, он по-пьяни становится просто нудным. Самое любимое занятие в угаре – это взять баян, который в его руках смотрится как детская гармошка, и ходить по деревне покачиваясь да падая, и громко распевать фальшивым басом песни, иногда пошлые. Играет он, кстати, тоже фальшиво. Однажды кузнец так дошёл до другой деревни в пятнадцати километрах отсюда, где и уснул в стогу. Потом долго не мог вспомнить - как он сюда попал и как вернуться домой. Просить его петь потише в деревне никто не решается, особенно после случая, когда Петра попросили зарезать корову на мясо – он её ударом кулака отправил на сковородку. 
      В пьяном угаре может и работать, но после просветления мозга всю свою «пьяную» работу обкладывает громким матом, вроде, «какой придурок такое наделал!» и переделывает. Дом его стоит ближе к трассе, на околотке, там же и кузня. Поток заказчиков к нему не иссякает даже с города, работу свою он любит и делает порой шедевры.
      
      Дед, пригубив самогона и пыхнув трубкой, вдруг оживился. 
      - Ой, вспомнил! Леший, чегой я тебе сейчас расскажу! Ну! В начале лета тут вся деревня со смеху каталась. У Петрухи дочка-то, Галька, ну которая в городские подалась, влюбилась там в какого-то парня. Люблю-не-могу-замуж-хочу, - выпалил Макар одним словом, - и всё такое. В общем, приехала к папке-то и давай, говорит, свадьбу в деревне сыграем, мол, в городе цены жуткие. Ну! А Петруха-то и рад – в город переться не надо. Да вот и решил свинюшку-то свою забить, ну чтоб мясо было, да колбасы сделать с котлетами, гостей-то много будет. А он-то даже курицу убить не могёт, пока не напьётся. Детина-то здоровая, а птичек ему жалко. Вот такой…
      Ну, в общем-то, взял он у Митяя банку его вонючего самогона, принял хорошо, да пошёл в свинарник с ножом. Визгу бы-ы-ыло-о… Говорят, он даже стену в сарае-то сломал, весь потом в навозе ходил по деревне, плакал. Ага! В реке чуть не утонул когда отмываться пошёл, в холодной-то воде. Ну так вот. Свинку-то он того, - дед Макар снова выпустил большой клуб дыма, - замочил. Да напился и забыл про всё. А жена его как раз в городе была у дочки-то. Ну! Платье они там на свадьбу выбирали, коли трусы – я ентого не знаю. А Петруха-то он же как пьёть? Проснулся и плохо ему, он снова полбанки жахнет и опять хорошо, да вот не помнит он ничего из-за ентого. И тут так же – свинью-то зарезал, выпил да и забыл на несколько дней-то! Протухла она у него вся! - Дед засмеялся и засмотрелся на закат.
      
      Ярко-жёлто-красный диск солнца заходил за горизонт. Лес окрасился закатными лучами и стал ещё краше, редкие облака приобрели розовый оттенок и отражались в зеркальной глади широкой реки. Две чайки носились друг за другом крича в своей истеричной манере. На другом берегу заполыхал костёр у палатки. Воздух стал свежее, чуть прохладнее и наполнился запахом жаренной на углях курятины. На самовар села бабочка, расправила крылышки, показывая свой природный узор, сложила, вспорхнула да полетела дальше по своим загадочным делам. 
      - Ну! Так ты давай, Леший, наливай. А то уедешь в свой бетонный муравейник, когда я ещё выпью потом?  – Он засмеялся. – Вот только с тобой и употребляю.
      Я перевернул решётку, на которой шипела жирком курятина, аромат жареного мяса дошёл до желудка, отчего тот немного поворчал.
      - А дальше чего было, дед Макар?
      - Дальше-то… - Дед раскурил трубку, пыхтя как паровоз. - Смех был. На Петруху-то нашло какое-то прозрение, понял он, что колбасу с котлетами испортил, и чтоб жинка-то не орала, решил тухлятину енту его свезти на лодке в яму, ну! На которой он постоянно рыбачит-то. Три километра выше по течке-то. Ну чего… Принял он ещё на грудь… Да и под грудь и во внутрь тоже, в общем опять нажрался, взял эту тушу на плечо и пошёл к реке ночью. На вёслах добрался до ямы, ну силы-то ему не занимать, там тушку эту и скинул. Рыба-то она, сам же знаешь, тухлятинку любит. Вот и Петро так рассудил, чтоб добру не пропадать лучше рыбы больше наловит. Но не словил! Ну! – Макар снова засмеялся. – Там на берегу сидели два каких-то городских рыбака, ну туристы эти не местные. Так они, оказывается, видели всё это да обделались так с перепугу, что в эту вашу, как её, милицию-пилицию всю ночь звонили, мол, видели как тут огромный какой-то мужик на лодке, под покровом ночи, сбросил труп в реку. Ой, чегой было потом, - дед засмеялся, но дым пошёл не в то горло и он закашлялся.
      
      Курятина источала уже аромат готового шашлыка, скворча жирком. От мангала шло приятное тепло и запах горелой берёзовой древесины. Дым разогнал всех комаров, лишь по столу иногда пробегал маленький паучок. Я вилкой сложил с решётки поджарые и блестящие в свете лампы бёдрышки в кастрюльку, положил по паре кусков нам в тарелки и достал из холодильника соус, приготовленный моей женой. Только она умеет приготовить изумительную приправу из томатной пасты, настоящей грузинской аджики, чеснока и кинзы. Дед аж замычал от удовольствия, пережёвывая дёснами кусок курятинки.
      -  Вот за шо я тебя люблю, Леший! Только ты старика такой вкуснятиной радуешь! Ну, давай ещё по глоточку!
      Пёс Стар сидел напротив нас и жалобным взглядом выпрашивал хоть какую-нибудь так приятно пахнущую вкусняшку. Рядом с ним, как будто равнодушный к запахам, кот Баська. 
      
      Я подкинул дровишек в мангал, теперь уже просто ради антуражу: треск дров и пламя действуют успокаивающе и умиротворяюще. После вкусного ужина приятно вытянуть ноги, сидя на скамейке и взирать на всё темнеющие в летнем вечере красоты Природы.
      Казалось прямо над ухом и очень громко прозвучало коровье «му-у-у-у», выводя из полудрёмы. Три коровы возвращались домой, ведомые пареньком с веткой в руках. Работы в деревне уже стихли, кое-где ещё слышались голоса, лай собак и вопли гонимых по курятникам кур. Дед Макар, кряхтя и скрипя надломленной палкой, которую использовал вместо трости, вернулся откуда-то из-за дома. Сев рядышком на скамейку, он посмотрел на меня всё с тем же хитрым прищуром и сказал:
      - А, воздуха надышался деревенского и спатеньки? Чой кровать тебе заправить?
      - Не, дед Макар, рано ещё. Расскажи лучше, чем закончилось-то всё?
      
      Он отломил вилкой небольшой кусочек шашлыка и, пережёвывая, посмотрел на меня.
      - А чего было-то? А-а-а, ты про Петьку что ли? Я чегой, не всё ещё рассказал?
      Я засмеялся не столько от его слов, сколько от его смешно двигающейся бороды в свете огня - тени довольно причудливо раскрасили деда.
      - Ну! Так и было, да! – Продолжил он скрипучим голосом. – На следующий день чего началось: приехали аж шесть машин с города, с синими полосками, к берегу у ямы-то петькиной. Сиренами своими машут, ну, моргают, значит, всю реку в синий цвет раскрасили. Эти ваши, как их? Спасатели! Те лодку привезли с мотором, как будто тут своих нет, люди с баллонами за спиной и в купальных масках да ластами на ногах ныряют, выныривают, снова ныряют… Всю рыбу распугали, сволочи, с этой ямы. Чего искали – никто не знает в деревне… Ага! Стоят в своих чёрных формах с автоматами, никого к реке не пускают, деревья лентами красными обмотали – это у них какое-то особое место. Так вся деревня там собралась как на общий сход, глазеют, ничего понять не могут. А Петруху-то уже сковали в оковы и пытают во всю, мол, говори, кого убил, мы всё равно найдём! Ну! А тот понять ничего не может – кого он убил?… Он ещё не протрезвел как надо, глазками хлопает и мычит в ответ, мол, только корову и свинку. Говорили, что на пятнадцать лет в тюрьму  посадят, представляешь, Леший, пятнадцать лет Петьке не пить и железяки не ковать? Я не представляю…
      Дед раскурил затухающую трубку, затянулся, медленно выпустил дым в ночное небо и продолжил:
      - Ага. По всей деревне ходили эти полицаи и всё расспрашивали всех, всё искали, кого Петька-то убил. Ну! Ко мне приходили даже. Вот им в городе-то заняться нечем… Ну так нашли они свинью-то эту тухлую в реке! Вытащили и к себе в город увезли на эту… экспертизу! А без неё они, видать, не поняли, наверно, что свинья это тухлая. Деревня ещё неделю хохотала, а Петруха-то зарок дал всенародно, что больше митяевский самогон пить не будет. Да и жинка ему визгом своим все уши прожужжала, когда приехала с города. Её ж там тоже пытали.
      Эти-то, с ластами, заодно и лодку какую-то подняли со дна, оказалась Михея, он её ещё лет десять назад утопил по поздней осени. Даже велосипед какой-то нашли. В общем, долго они Петруху-то мурыжили в энтом вашем городе, да отпустили. Ага! И свинью-то ему вернули. Вот куда он её дел – кузнец никому не рассказывает. Ну! Народ до сих пор его «свинячим потрошителем» зовёт, - дед засмеялся.
      
      Свадьбу всё равно сыграли, в хозяйстве кузнеца было три свиньи, два дня деревня песнями заливалась. Молодая семья решила остаться в деревне, Петруха уже начал им дом поднимать.
      Неделя пролетела как один день – с отпуском всегда так, к сожалению. Телефон начал «разрываться» всё чаще – в городе образовались дела, да и жена соскучилась. Как бы ни хотелось, а пришлось возвращаться в этот душный город.
      Дед Макар много разных историй рассказывал, пока мы вечерами сидели на его скамейке за питьём чая из самовара. Как-нибудь напишу.
      
      Картинки из открытого доступа в сети.