Антиквар Жорж

На окраине прекрасного Черноморского города Одессы стоял мрачный, серый двухэтажный дом, у которого даже не было двора: все его окна выходили на улицу, а расположение комнат напоминало устройство монастырских келий: все они одинаковой величины и у каждой, единственная ее дверь выходила в длинный полутемный коридор, с маленькими оконцами. Как говорили старожилы-одесситы, это здание, и, в самом деле, когда-то было монастырской гостиницей.               
Вот в такой из «келий», тогда, обитал я, Новиков Борис Петрович, будучи в те времена студентом последнего курса юридического института, и подрабатывающий секретарем в адвокатской конторе. А рядом со мной, в соседнем помещении, жил антиквар Жорж, являющийся героем моего рассказа.
Он был старше меня, лет на двадцать пять. Среднего роста, крепкий, с густыми русыми, чуть тронутыми сединой, волосами, тонкими губами и серыми глазами, почти без ресниц; разговаривал он очень тихо и мягко, никогда не горячился. Он был словно человек-автомат, которого заводили ежедневно. Казалось, он бережет свою жизненную энергию, подавляя в себе все человеческие чувства, и жизнь его протекала бледно, бесшумно, грустно.
Внешность его была обманчива: любая женщина захотела бы познакомиться с ним, дай он, просто, какой-то намек, но, увы, для него чужды были и женские прелести, и какие-либо увеселения и , даже, прекрасная природа черноморского побережья. Казалось, этого человека не интересует ничего и даже в минуты самой большой радости, говорил он тихо, односложно, без эмоций, сдержанно.
Единственным человеком в нашем обиталище, с которым Жорж поддерживал отношения, был я: он иногда заглядывал ко мне взять книгу или журнал, а иногда, когда был расположен к разговору, мы пили кофе или чай в его «келье».
Жорж никогда не рассказывал ни о себе, ни о своих клиентах, приходивших к нему. Никто не мог бы ответить на вопрос, беден он или богат. Одет он всегда был одинаково: внесезонная куртка, черные штаны и пара обычных рубашек; по утрам варил себе кофе в старой, поржавевшей, от времени, джезге, и выпивал его с небольшой булочкой; днем я не знаю, как он обедал, а ужин был идентичен завтраку.
Позднее, когда мы привыкли друг ко другу, он иногда задавал мне юридические вопросы, а однажды, даже, признался, что где-то в городе у него есть дальняя родственница. Но, казалось, он боится даже вспоминать о ней, не допуская мысли, что либо она, либо кто-то еще, завладеет его состоянием.
Душа Жоржа оставалась, для меня, тайной за « семью замками». Я ничего не знал о его верованиях: он казался, скорее, равнодушным к вопросам религии, чем неверующим.
Иногда, глядя на него, я размышлял: «О чем думает этот человек? Знает ли он, что в мире есть Бог, чувства, женская любовь, счастье?» И мне было очень жаль его, словно он был тяжело болен.
А однажды он начал философствовать, говоря: «Вот поживешь с мое и узнаешь, что из всех земных благ есть только одно, очень надежное, чтобы человеку стоило гнаться за ним, это-золото! В нем сосредоточены все силы человечества! Люди всегда ищут наслаждений, но не понимают, что они повсюду одни и те же и одинаково истощают силы, а есть только одно - тщеславие, которое переживает все наслаждения, это наше «Я»! А что может удовлетворить тщеславие - только золото, потоки золота. Чтобы осуществить наши прихоти, нужны время и материальные возможности, усилия. В золоте же все содержится в зародыше, и все человеку дает, в действительности, только золото!»
Когда я слушал Жоржа, то всегда удивлялся парадоксальности этого человека: с одной стороны, природа наделила его блестящим, живым умом, но, с другой, такими качествами, как скупость и жадность, которые нивелировали все остальное, хорошее, и, несомненно, являлись его крестом по жизни: впрочем, он наверняка не знал этого слова и никогда не пытался разобраться в себе, прислушаться к голосу своей совести, исправиться и измениться.
Казалось, его вполне устраивает та жизнь, которой он живет, и ничего менять , в ней, он не намерен.
Однажды, поздно вечером, Жорж пришел ко мне и попросил завтра, к девяти часам утра прийти в его комнату для подписания очень важного договора и необходимых юридических документов. Кратко он ввел меня в суть этого дела, сказав: « Борис, ты, наверное, знаешь генерала Н, проживающего со своей семьей в прекрасном особняке, недалеко от набережной. Так вот, завтра ко мне должна прийти его жена Виктория, которая слезно просила меня об одной услуге, и которая должна быть оформлена, юридически, очень грамотно. Поэтому я, полагаясь на тебя полностью, прошу принять участие в этом деле».
Ровно в девять часов утра, мы с Жоржем, сидя в его комнате, услышали стук в дверь. Когда она распахнулась, мы увидели очень красивую женщину, лет тридцати пяти: высокая, стройная, белокурая, она явно сильно нервничала, то и дело поднося к своим глазам  белоснежный платочек. За ней стоял молодой человек, лет двадцати, с небольшим, почти юноша, изящный, высокий, элегантный, но при первом же взгляде на которого, мне стало все ясно: типичный мерзавец с ангельским лицом, властвующий, полностью, над своей спутницей, пользующийся всеми ее слабостями - тщеславием, ревностью, жаждой наслаждений. Было очевидным то, что он является любовником генеральши, умело пользуясь ее преданностью, умевший разжалобить до слез, играя на великодушии, злоупотребляя ее нежностью и, самое главное, очень дорого продавая ей преступные радости.
Виктория поставила на стол большую шкатулку и сказала:
-«Посмотрите, пожалуйста, на принесенные мною драгоценности, оцените их и ответьте, могу ли я получить за них полную стоимость, сейчас, и при этом оставить за собой право выкупить их?» 
-« Можно»,- ответил антиквар.
Он молча схватил лупу и принялся рассматривать содержимое шкатулки. Бледное лицо его разрумянилось, глаза  загорелись каким-то сверхъестественным огнем, словно в них отражалось сверкание бриллиантов. Он бормотал какие-то бессвязные слова, доставая из ларчика то браслеты, то серьги с подвесками, то ожерелья, и поворачивая их, определял чистоту воды, оттенок и грань алмазов, искал, нет ли изъяна.
Наконец, обессиленный, он, откинувшись на спинку стула, негромко произнес:
-« Хороши, ах, как хороши! Раньше бы они стоили тысяч пятьсот долларов, но сейчас, в настоящее время, они очень упали в цене! Ну и сколько же Вы хотите за них?»
Здесь подал голос молодой любовник генеральши: « Сто тысяч долларов, с выкупом на три года».
При этом Виктория словно оцепенела, погрузившись в раздумье. Возможно, она увидела, вдруг, в какую глубокую пропасть скатилась.
Хорошо зная своего приятеля Жоржа, я понимал, что творится с ним: увидев эти великолепные  драгоценности, своим блестящим умом оценив их, он, как лев схватил добычу, чтобы никогда не отпустить ее от себя и быстро сказал:
-« Мне нужно спешить и поэтому прошу всех присутствующих оформить договор!»
Мне было очень жаль бедную женщину, и видя, как она мучается, сейчас, решил протянуть сострадательную руку, чтобы хоть как-то спасти ее.
И я произнес, обращаясь к ней:
-«Вы, ведь, замужем? Тогда я отказываюсь составлять договор, поскольку он будет незаконным, так как эти драгоценности являются Вашей, с мужем, общей собственностью, а мне необходимо подробно и точно описать их вес, чистоту и стоимость, и без согласия ,на это, генерала, не смогу произвести все юридические действия!»
Однако, своими благими намерениями, я только усугубил создавшуюся ситуацию.
Антиквар как-то недобро посмотрел на меня, а потом быстро произнес:
-« Да, юрист прав. Условия договора меняются: я даю за бриллианты семьдесят тысяч долларов, без права выкупа их. Они останутся у меня навсегда».
Конечно, Виктория со своим спутником возражали, но Жорж был непреклонен: « Соглашайтесь, или берите драгоценности обратно, я не хочу рисковать!»               
Генеральша размазывала слезы по своему лицу, она явно колебалась, но здесь, молодой мерзавец, взяв ее за руку, тихо сказал ей: « Виктория, любимая, не расстраивайся так, я ухожу, а ты будь счастлива. А я…завтра я, уже, избавлюсь от всех хлопот, и, главное, избавлю от них тебя!»
И бедная женщина быстро повернулась к антиквару и произнесла: « Я согласна, я принимаю все Ваши условия!»
Уже позже, стоя в дверях, молодой негодяй, явно приободрившись, довольно весело и явно с угрозой, произнес, обращаясь к нам с Жоржем:
-« Если об этом договоре станет известно хоть одному человеку, прольется кровь, ваша или моя!»
-« Аминь!, - невозмутимо парировал антиквар,- чтобы пролить свою кровь, надо ее иметь, дорогой мой, а у тебя в жилах течет вместо крови, грязь!»
Когда хлопнула входная дверь, Жорж  вскочил с места и, приплясывая, закричал: « А бриллианты у меня! Они мои! Великолепные изумительные бриллианты! И как же дешево они мне достались!»
Эта свирепая радость, на его лице, это злобное торжество дикаря, ошеломили меня…Я остолбенел, онемел…
В эту минуту, в коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги. В комнату вошел мужчина, лет под шестьдесят: крупный, седовласый, с удивительно породистым лицом, но желтой окраской которого и страдальческим выражением глаз, являвший собой очень больного, тяжелой болезнью, человека. Он представился, сказав, что является генералом Н, и знает, что его жена, утром, была здесь, и оставила антиквару драгоценности.
Тяжело опустившись в кресло, генерал добавил: « Вы купили у моей жены драгоценности, не принадлежащие ей. Они - фамильные, моей семьи, поэтому я прошу расторгнуть договор!»
Однако, Жорж был непреклонен и возвращать драгоценности, конечно, не собирался. Тогда генерал сказал: « Я подам на Вас в суд!»
Наступило время вмешаться в их спор, мне, и я заявил, что если это дело подлежит огласке в суде, опозорены, на весь город, будут и генерал, и вся их семья.
-« Суд Вы не выиграете, - сказал я, - по справедливости Вы правы, но по букве Закона потерпите поражение, ибо договор был составлен, юридически, совершенно законно и осуществлен в моем присутствии, как юриста. Поэтому я вижу единственный выход в создавшейся ситуации – пойти на мировую с антикваром».
А Жорж, конечно, видя, что генералу ничего не остается делать, после моих слов, очень участливо и сочувственно, обратился к генералу:
-« Про драгоценности, все, давайте забудем раз и навсегда, но я хочу посоветовать Вам спасти свою недвижимость, и особняк и все остальное, для своих детей. От женщин, в таком состоянии, в котором находится, сейчас, Ваша жена, можно ожидать чего угодно, очень непредвиденного и неприятного, и поэтому – найдите надежного человека и путем фиктивной сделки (продажи), передайте ему все свое имущество.
В комнате воцарилась гнетущая тишина: генерал, как раненый зверь, на охоте, казалось, был загнан в угол, а потом, повернувшись ко мне, попросил меня грамотно составить договор и все необходимые документы, в которых будет обозначено, что продажа является - фиктивной и что он передает все свое имущество, временно, в руки антиквара, до тех пор, пока его старший сын Игорь, не достигнет совершеннолетия. Генерал пообещал написать расписку и позже передать ее нам .
Уже уходя, он повернулся к нам и сказал: « Мой сын Игорь так привязан к матери, что я не решусь доверить ему эти драгоценные документы, чтобы они не попали в руки Виктории, а передам расписку, в скором времени, вам».
Прошло три месяца, после составления договора о передаче наследства генералом, но важного документа, расписки, мы так и не получили.
А вскоре мы узнали, что генерал при смерти! И, вдруг, Жорж начал философствовать: « Очень жаль, что генерал умирает и что душа у него оказалась такой нежной: такие люди не умеют совладать с горем, и оно убивает их. Жизнь - очень сложна и нужно приложить много усилий, чтобы научиться ею. Когда человек узнает жизнь, испытав все горести, фибры сердца у него закаляются, крепнут: нервы, тогда, становятся не хуже стальных пружин, гнутся, а не ломаются, и такой человек- живуч и долголетен, как кедр…»
На следующий день, утром, я поехал к генералу. Приехав к нему в особняк, застал Викторию в гостиной, играющей с младшими детьми.
-« У меня очень важное дело к генералу и я хотел бы поговорить с ним», - сказал я.
-« Я не против, но муж никого не хочет видеть, с большим трудом переносит, только, визиты врача, и отвергает все заботы, даже мои.»
Однако, я видел, что она лукавит: Виктория воображала, что ее муж обратил свое имущество в деньги и эта пачка, в которую оно превратилось, хранится где-то в потайном шкафу их спальни. По ее расчетам, у генерала на руках должны были находиться и документы, касающиеся всей их недвижимости.
Поэтому Виктория установила строжайшее наблюдение за спальней мужа: весь день она безвыходно сидела в гостиной, прислушиваясь к каждому его слову, к малейшему движению. Доктор был всецело на ее стороне: показная преданность мужу  всех восхищала! С прирожденной хитростью вероломного существа, она скрывала истинную причину отвращения, которую вызывал генерал, и так замечательно разыгрывала скорбь, что стала почти знаменитостью, в городе. И она, притворяясь самой преданной супругой, стерегла час его смерти и свое богатство, неистово и очень искусно.
Но я так тонко, ощущая все, что происходит с Викторией, относился к ней с некоторым восхищением и жалостью: я видел, как она, убедившись в подлости своего молодого любовника, горькими слезами и отчаянием, искупала свои грехи. А меры, которые она принимала, чтобы завладеть состоянием мужа, конечно, были гнусными, но ведь их внушала ей материнская любовь и желание загладить свою вину перед детьми. 
Генерал лежал, уже, почти три месяца в постели, запершись в своей спальне, примирившись со своей участью: смертельная болезнь постепенно разрушала его тело и разум. У него появились причуды, кажущиеся необъяснимыми. Он запрещал прибирать в его комнате, не позволял перестилать свою постель; пыль и паутина покрывали все, даже изысканные безделушки. Стулья и письменный стол были завалены предметами ухода за больным, повсюду валялись всякие грязные пузырьки с лекарствами, разбросанное белье, грелки.
Генерал сильно исхудал: что-то жуткое было в мертвенности его лица - горе угасило , в нем, все человеческие чувства. И вот однажды, одним морозным январским утром, доктор сказал Виктории, что ее мужу осталось жить, примерно, сутки.
А в это время генерал, долго глядя на своего старшего сына Игоря, которого единственного допускал к себе в спальню, сказал ему слабым-слабым голосом:
-« Игорь, ты еще очень молод, но у тебя чистое сердце и поймешь, как свято обещание умирающему отцу. Я прошу тебя, сохранить одну тайну так крепко, чтобы о ней не узнала даже мать! Так вот, сейчас я передам тебе запечатанный конверт, он адресован антиквару Жоржу. Незаметно выйди из дома и поезжай к нему: адрес указан на конверте. А теперь подойди и поцелуй меня: лет через семь ты узнаешь, какая это важная тайна и будешь вознагражден за свою преданность отцу и увидишь, как я любил тебя!»
В полночь генерал скончался. Узнав об этом, рано утром, мы с Жоржем немедленно приехали в генеральский особняк и увидели там плачущих детей и старшего сына Игоря, который сказал нам:
-« Мама захотела побыть одна в комнате умершего отца!»
Но Жорж отбросил паренька в сторону, словно перышко, и мы вошли в спальню.
Какое же зрелище предстало перед нами! В комнате был полный разгром! Виктория стояла неподвижно, растрепанная, с выражением отчаяния на лице, а вокруг нее были разбросаны : одежда умершего, бумаги, скомканные и брошенные на пол, тряпки…
Было понятно, что лишь генерал испустил дыхание, его жена взломала ящики письменного стола и шкафа, а ковер на полу, густо устилали обрывки каких-то бумаг; шкатулки были сломаны, портфель разрезан.
Окоченевшее тело генерала, раскинувшее руки и ноги, застыло в ужасной и нелепой позе: я понял, что все это сделала Виктория, ища в спальне деньги и документы.
И здесь послышался скрипучий голос Жоржа: « Виктория, теперь я являюсь законным владельцем всего имущества, проданного мне генералом! И этот особняк, тоже, принадлежит мне!»
Я был очень зол на антиквара, который огласил генеральше только первую часть договора, ничего не поведав о фиктивности и о временной передаче имущества ему, до исполнения совершеннолетия Игоря.
Я быстро вышел на улицу, но Жорж подошел ко мне и крикнул тоненьким, пронзительным голоском: « Ты, что, судить меня берешься?»
С этого дня мы не виделись с ним несколько лет. Я знал, что особняк генерала Жорж сдал внаймы и полностью выкупил весь серый дом, в котором жил когда-то и я, разогнал всех людей, обитающих в нем, оставив небольшую комнатушку, на первом этаже, для приходящей прислуги.
Но, все же, спустя некоторое время после этих событий, мы случайно столкнулись с антикваром  на улице, «нос к носу», и я сказал:
-« Виктория ведет себя безукоризненно: она всецело посвятила себя детям, давая им прекрасное воспитание и образование. Я попрошу Вас, Жорж, поехать к ней и огласить содержание полного договора, заключенного с генералом, и тем самым, обнадежить ее, что в день совершеннолетия Игоря, все генеральское состояние вернется к ним».
Но антиквар был неумолим и цинично заявил:
-« Еще не время, а своим молчанием я только делаю парню добро: несчастье - лучший учитель, и в нем он многому научится, узнает цену деньгам, цену людям. Пусть поплавает по жизненным волнам!» 
Нужно сказать, что после смерти генерала я очень подружился с его семьей, особенно с Игорем, часто приезжал к ним в гости, а иногда мы ездили на море, устраивая там пикники.
Прошло несколько лет, приближалось совершеннолетие Игоря, и я счел своим долгом, отправиться к антиквару, решив поторопить его в выполнении своих обязательств, данных им генералу.
Жоржа я застал в постели: оказывается, он давно уже был болен и доживал последние дни. Он был очень слаб, но в ответ на мою просьбу, относительно генеральской семьи, сказал, что даст ответ, когда встанет на ноги и будет в состоянии заниматься делами. Я был потрясен: даже в таком ужасном состоянии, он не желал расставаться с малейшей частицей своих богатств, пока еще в нем тлеет хоть искра жизни!
Другой причины отсрочки не могло быть! Я видел, что Жорж болен гораздо серьезнее, чем это казалось ему самому.
Спустя пару дней, прислуга Жоржа позвонила мне и сказала, что с ее хозяином творится что-то неладное и просит меня, как можно быстрее, приехать к ним.
Войдя в ту самую комнату, на втором этаже, где Жорж жил всегда, я, к огромному своему удивлению, увидел, что он стоит на четвереньках, на полу. Понятно было, что он слез с кровати и дополз до камина, где силы оставили его, и в такой позе я и застал бедного антиквара. Я поднял Жоржа и помог ему добраться до постели. Очевидно, он уже плохо соображал, бессвязно повторяя какие-то нелепые фразы:
-« Я ухожу, куда ухожу, не знаю, но ухожу отсюда. Я вижу, что мое золото повсюду разбросано на полу и в камине. И куда, теперь, все мое добро пойдет?»
Он долго нес какую-то чушь, но потом, вдруг, взгляд его стал осмысленным и он, обращаясь ко мне, сказал:
-« Борис, бери тут все, что хочешь: в подвале- мешки кофе, сахара, чая, серебряные ложки и посуда, драгоценности… Да, всего у меня много, и со всем этим надо распрощаться…»
Он приподнялся на постели: протянув иссохшие руки, вцепился костлявыми пальцами в одеяло и умер в полном сознании. Я подошел к постели и закрыл его глаза. Затем увидел на столе огромную связку ключей, с бирочкой над каждым, обозначавшей номер соответствующей комнаты, и взял ее, подумав, что  пока не стоит вызывать медиков и полицию, а, главное, найти генеральский договор, иначе потом, когда опечатают дом, это будет сделать невозможно.
В первой же комнате, которую отпер, я нашел объяснение речам антиквара, казавшимися, мне, бессмысленными и увидел, до чего может дойти человеческая жадность, превратившаяся в безотчетную, лишенную всякой логике, страсть!
В комнате, смежной со спальней, действительно, как солдаты на плацу, стройными рядами стояли мешки с крупами, кофе, мукой, чаем, а также груды всевозможных припасов.
Другие комнаты загромождали: дорогая антикварная мебель, серебряная утварь, причудливые старинные лампы, уникальные картины, фарфоровые китайские вазы, ручной работы и самые разнообразные разности…
Я видел, также, многочисленные шкатулки с драгоценностями, прекрасные гобелены, дорогое оружие… Голова у меня « шла кругом»! Никогда еще, в своей юридической практике, я не встречал такого удивительного сочетания-жадности и скупости, со своеобразием  характера, неистово торговаться за каждую копейку, за каждый процент от сделки. Но нужно было торопиться, и взяв ключ с биркой «сейф», я, открыв его, возликовал, почти сразу найдя, в нем, то, что искал- генеральский договор!
Затем вызвал по телефону «Скорую» и полицию, вышел из этого мрачного серого «каземата», с твердым намерением никогда не возвращаться сюда и сел за руль своей машины. 
Сделав большой крюк, я подъехал к морю, вышел из машины и долго стоял, вдыхая чистый морозный морской воздух, который, как мне казалось, очищал от всего пережитого в доме антиквара. Мне очень было жаль Жоржа! Жаль было его бессмысленной, никому не нужной жизни, не имеющий ни одного человека, на этой земле, которого он сделал бы счастливым и который, всплакнув о нем, помолился бы БОГУ о рабе Божьем Георгии, тем самым хоть немного улучшив его посмертную участь.
Вспомнив слова из Евангелия:»…не можете служить БОГУ и мамоне», я подумал, что перед Жоржем и не стояла эта дилемма, и единственный смысл и идол, в его жизни, было золото, богатство…
Вскоре, подъехав к своему дому, я вышел из машины и посмотрел наверх, на ярко освещенные окна моей квартиры и подумал: « Какой же я счастливый человек! Там, за дверью, меня любят и ждут мои дети и жена, которые являются моим главным богатством!»