Кунцевские трущобы из жизни фотомодели зингер

                3 ЧАСТЬ

                КУНЦЕВСКИЕ «ТРУЩОБЫ»

Московский щёголь Димон, что называется, жил «от души»: делал, что нравится, и любил, кого хотел. Не интересовали его ни национальный вопрос, ни материально-стратегический, с прицелом на будущую выгоду. Семейные узы не считал кабальными, но всех уверял, что никогда не женится или женится на старости лет. (Как уверяют все симпатичные молодые люди).
    У Алисы в перенаселённой квартире-общежитии он бывал неоднократно, и там ему даже нравилось, так интересно порой было. Очень разношёрстный контингент! Есть на кого посмотреть.
    В Алисиной комнате стояли три двухъярусные кровати: на одной спали бабушка Гизела с Алисой, на второй – тётя Оля (внизу) и Светлана (вверху),  а на третьей – Елена Георгиевна (внизу) и Тоня (вверху). Теснотища стояла жуткая, но никто никому не мешал. Все женщины, кроме Алисии и Светы, были солидного возраста. Светлане стукнуло двадцать восемь; она закончила институт культуры, получив специальность режиссёра самодеятельного театра,  и устроилась в Москве аниматором в одно раскрученное развлекательное заведение, где теперь пропадала по двенадцать часов каждый день без выходных (копила деньги на вступительный взнос будущей ипотеки). Тётя Оля тоже не  имела отдыха; она зарабатывала деньги на учёбу дочки и разгребала нешуточные материальные проблемы сына: сутки в одной гостинице пахала, двое суток – в другой. Тоня и Елена Георгиевна работали нянями в разных семьях и в разных концах Москвы, но график работы у них на удивление совпадал: от зари до зари; рано утром в одно и то же время они уходили и поздно вечером почти всегда в одно и в то же время возвращались, что непроизвольно складывалось впечатление некоей общности их союза.
  Резюмируя выше сказанное, следует подытожить: жильцы приходили в комнату лишь переночевать. Так что никто никому не мешал.
Целый день здесь находилась только бабушка Гизела, которая каждый день устраивала в их конурке влажную уборку. Она всегда ворчала, что дом опять на ней и её жизнь всё такая же беспросветная, как в Сосновке, но неизменно готовила к вечеру для всей честной компании чай и подсушенные в духовке куски батона. Нехитрые продукты покупала на свои деньги и наотрез отказывалась брать хоть копейку с кого- либо, хотя её пытались отблагодарить, потому что вечернее чаепитие всегда было кстати. Но бабушку Гизелу при случае угощали разными вкусностями, и пирожными, и нарезками сервелата (её любимой колбасой), и она не чувствовала себя забытой и оскорблённой. 
    Раз квартира представляла собой общежитие, то жильцы в ней постоянно менялись. И приходилось опять привыкать и приноравливаться к новичкам.
  В Алисиной комнате все шестеро «жиличек», включая их с бабушкой, сумели вместе прожить бок о бок целых полтора года. И потом уже знали почти всё друг о друге.
      Тоня приехала с Украины, из-под Николаева; ей было больше пятидесяти, в посёлке городского типа она работала учителем начальных классов и имела высшую категорию. При всей своей простоте Тоня являла собой пример очень деятельного и предусмотрительного человека, умеющего просчитывать несколько ходов вперёд и грамотно распределять время. Это был по-настоящему человек дела, который больше делает, чем говорит. Она одна из первых в селе, когда в девяностые перестали платить зарплату, и на что-то нужно было жить, сумела приобрести корову, хотя и наличности на руках никакой не было, и до этого никогда скотину не держала и не умела с ней обращаться. Но семью следовало кормить, и корова спасала от голода. Тониному примеру последовали другие: в рассрочку, уговорами и посулами уломали торговцев, которые пошли навстречу и дали возможность селянам привести в свои дворы рогатых кормилиц, а там загудели потом сепараторы, и у людей появились свой творог и своя сметана. Когда же время изменилось, зарплату стали выдавать регулярно, банки расширили свою деятельность, и обновить застарелую жизнь уже можно было и с помощью займов, Тоня, всё взвесив, оформила посильный кредит, с помощью которого они с мужем сделали добротный ремонт и модернизировали хозяйство, приобретя мини-трактор с прицепом. И тут опять сюрприз! Муж лишился работы. Но вновь постигшая несуразица - Тоня это так расценивала - не испугала её:  перебрав все варианты выхода из кризиса, Тоня подалась на заработки в Москву. В няни! (Кредит-то платить чем-то нужно!) Оставила на сайте свои данные, и на её резюме откликнулись и предложили работу. Тоня, не раздумывая, уволилась из школы и поехала. Но неприятности и здесь не оставили. Она попала в дом к кавказцам, очень богатым и влиятельным людям, но также и вконец обнаглевшим от безнаказанности. Два месяца, которые она отработала няней в их семье, показались ей двумя годами каторги, столько унижений на неё свалилось! Но и это вытерпела. Продержалась! Её отпустили, не заплатив всю сумму, которая оговаривалась, но за кредит она всё что нужно внесла и кое-что ещё близким отправила, поэтому не роптала. «К таким страшным людям попала, ладно хоть столько заплатили и живой отпустили», - не раз говаривала она. А потом Тоню пригласили в другую семью, и, кажется, она вздохнула полной грудью. Жизнь стала налаживаться!
   Бабушка Гизела всегда шептала Алисии: «Видишь, какой характер? Никогда не сдаётся. Терпит и идёт дальше. Учись у Тони!»
И Алисия училась, это были её, зингеровские, «университеты».

                ЕЛЕНА

Елена Георгиевна приехала в Москву из Керчи. Педагогического образования у неё не было, но в агентстве по подбору персонала она апеллировала тем, что мама – педагог, что в конечном итоге сыграло решающую роль. Работу искала больше месяца, везде её забраковывали, и она уже отчаялась что-либо найти, как вдруг её приглашают на очередное собеседование. Вымотанная вконец, Елена Георгиевна пришла к одной немолодой уже паре, которой требовалась няня для месячной дочки. Они, понятно состоятельные и понятно образованные, пересмотрели уже больше пятидесяти человек, отвергая всех. Увидев Елену Георгиевну, очень симпатичную, статную, начинающую полнеть женщину с невероятно добрым открытым лицом, заинтересовались. Её характерный керченский говор смутил, но когда она заявила: «Родилась и выросла в семье педагога!», они закивали головами, всё, берём, пусть работает у нас, с такой женщиной в доме будет комфортно. И не ошиблись! Елена Георгиевна проработала у них больше десяти лет, и девочка выросла у неё на руках, считая её и няней и бабушкой одновременно.
С Еленой Георгиевной в Москве приключилась любовь. Она, не склонная к флирту и интрижкам на стороне, серьёзно полюбила мужчину, такого же не молодого, как и она. В Керчи у неё остался муж и взрослый сын. И в Москву она ехала исключительно для того, чтобы хоть что-то заработать, потому что в родном городе жили практически только тем, что сдавали летом свою хибарку отдыхающим, а сами ставили кровати в палатке и жили там, в походных условиях. За учёбу сына следовало платить, и она, заняв денег на билет, приехала на заработки в столицу, остановившись на месяц у тех самых знакомых, снимавших у неё хибарку не одно лето.   
  Мужчина оказался очень видным, ярким, тоже керченец, как и она, и тоже гастарбайтер. Женатым. Но жизнь с женой у него не складывалась, и, когда он познакомился с Еленой Георгиевной, то с ним произошли удивительные метаморфозы, так запала она ему в душу. Без неё он уже не мог. Звонил в день не по разу по поводу и без повода. А если шёл повидаться, то тут же покупал букет цветов, а пройдя ещё пару метров, покупал другой. Елена Георгиевна только смеялась, мягко и ласково. Она не обладала светскостью, скорее наоборот, манеры обошли её стороной, но от неё исходило невероятное тепло. И как сказал ей потом этот мужчина: «Я с тобой сердцем и душой отогрелся», что было сущей правдой.
  Когда он сделал ей предложение, она категорически его отвергла: «Коней на переправе не меняют!» Она стыдилась и страдала от того, что мужу изменила, но, чтобы ещё и бросить мужа, – об этом и заикаться не стоило! Вот уж точно предать близкого человека! Хотя с мужем они давно жили по инерции, как чужие люди; любви между ними никогда не было, и Елена Георгиевна как-то призналась даже, что раньше думала, что все так живут, что только так и можно, а любовь лишь в кино бывает. Ей тогда было под пятьдесят, и она считала, что жизнь подошла к своему логическому завершению, размеренность и стабильность – единственное, что ей нужно на старости лет. Но эта встреча в Москве оказалась судьбоносной и перевернула её душу. Елена Георгиевна полностью растворилась в любви. Например, любимый мужчина утром рано на работу собирается, на стройку к семи утра надо успеть, а жили они далеко, полтора часа надо добираться, и вот он в пять утра умывается, а она ему уже на кухне блины жарит к завтраку, а он подойдёт к ней сзади и тихонько целует в затылок, так любил. Ничто не предвещало беды. Но она нагрянула, как часто бывает, внезапно. Случилась между ними ссора; Елена Георгиевна посмеялась над чувствами своего возлюбленного, и он решил – дурачок! – проявить характер, чтоб показать, что он мужик, а не тряпка, уехал обратно в Керчь и телефон заблокировал. У Елены Георгиевны случился гипертонический криз, и давление теперь было стабильно высокое. Она часто шла и падала на ровном месте. Всё плакала: «Не могу без него! Что же я наделала? Так неправильно поступить, так неправильно поступить…» и вместе с тем очень боялась потерять работу, не уезжала из Москвы и скрывала от хозяев свою болезнь, чтобы не рассчитали.
  Когда она сняла койко-место в Кунцево, в этой комнате, то без конца пугала всех своими приступами. Пролечиться никак не получалось, даже подлечиться не получалось, а мучилась она страшно, и как ей плохо – все кидались вызывать «скорую», а Елена Георгиевна принималась истошно кричать и неистово протестовать. Что тут поделаешь? Так и приходилось всем терпеть этот кошмар.       
 За Еленой Георгиевной часто ухаживала бабушка Гизела: щедро проветривала комнату, открывая окно (хотя сама всегда боялась простудиться), клала на голову смоченную в холодной воде салфетку, отпаивала разными жаропонижающими настоями. Елена Георгиевна плакала и шептала: «Спасибо! Здоровья вам, милая Гизелушка» А Тоня её ругала: «Ленка, на мужиков плюнь и разотри. Нам с тобой уже только за Ивана Гробова замуж. В больницу тебе надо! Смотри, доиграешься, инсульт схлопочешь».   
  А тётя Оля всегда добавляла, что может по знакомству помочь её устроить в больницу к хорошему врачу.



                ТЁТЯ ОЛЯ
 
С тётей Олей тоже в Москве случился «амур». И знакомые врачи вынырнули именно из этого «амура».
В отличие от других, её нужда коснулась, только когда умер муж. А так, она жила с ним, как у Христа за пазухой. Все серьёзные проблемы в семье решал он, как и полагается мужчине. Но жизнь подготовила для всех серьёзное испытание. Муж заболел, причём очень серьёзно. У него поздно обнаружили рак мозга, и муж тёти Оли сгорел за несколько месяцев. Однако узнав о четвертой, терминальной стадии рака, никто не сдался, не закатывал истерик и не паниковал. Вся семья кинулась на борьбу с болезнью отца. Деньги на лечение собирали «с миру по нитке», обращаясь во все благотворительные организации, на телевидение, к знакомым. Но поздно.
   Последние дни муж тёти Оли страдал особенно тяжело. Но она не допускала и мысли о каких-либо хосписах и самоотверженно ухаживала за ним до последних дней. Научилась ставить уколы, вводить обезболивающее, и муж, когда был в сознании, всегда искал её глазами, старался подержать за руку и всегда испытывал некоторое облегчение, чувствуя её присутствие. Однажды его стало сильно сотрясать, начался приступ – так и раньше бывало! – но в тот раз тётя Оля не успела предпринять никаких мер и, когда у её мужа заклацали в судороге челюсти, она мгновенно просунула ему в рот кисть своей руки, чтобы он не прикусил язык. В результате, её пальцы были прокушены и сломаны, кисть изуродована; ей пришлось долго лечиться. Но она никогда не жаловалась. Её редкой стойкостью нельзя было не восхищаться.
 Тётя Оля не отличалась красотой, той, что мы видим в глянцевых журналах. Выше среднего роста, чуть полноватая, как все женщины её возраста. У тёти Оли уже не хватало нескольких верхних зубов по бокам, что было отчётливо видно, когда она улыбалась. Но сколько за ней вилось поклонников!.. Она всегда пользовалась огромным успехом у мужчин, притягивая их в свою жизнь внутренним светом, доставшимся ей от родителей, которые любили и уважали друг друга.
  Тётя Оля нередко рассказывала о своём детстве, как легко и беззаботно жила («Не знала, как за газ платить!»), как всегда стремилась домой на семейные домашние обеды, устраиваемые мамой. За столом все шутили, и обыкновенные щи становились вкуснее, а классическое пюре превращалось в деликатес. После обеда в порядке очерёдности мыли посуду, коей оказывалось немыслимое количество, но мама часто приходила на кухню и ласково прогоняла дежурного, шепча в самое ухо: «Беги, я сама помою. Я люблю мыть тарелки и кастрюли!» И дежурный, счастливый, уходил. Однажды маленькая Оля подошла к папе и тихонько, как мама, шепнула ему на ухо: «Иди я за тебя докручу!» А папа «Запорожец» ремонтировал. Он, как услышал, так и зашёлся в хохоте. А маленькая Оля обиделась, убежала в слезах; она, как лучше хотела, а папа на смех поднял. Папе с мамой пришлось её даже успокаивать. Как любила она, спустя годы, вспоминать этот эпизод. Вот что такое настоящая семья!
Тётя Оля была зачата в любви, выросла в любви и потом притягивала в жизнь людей именно своей любовью. Закономерно, что её собственная семейная жизнь сложилась, как нельзя лучше. Именно любовь определила её редкую гармоничность, которая выражалась в отношении к себе и к окружающим. Чувство такта, деликатность,  женственность – все те качества, которые мужчины особенно ценят в женщинах.
     После смерти мужа она сосредоточилась на детях. Её не волновало, как она одета, как обута, главное, чтобы у детей сложилась жизнь. Дочь заметили в университете и предложили учиться дальше, на что тётя Оля сразу заявила дочери: «Иди и учись!» Аспирантура стоила немалых денег. Тётя Оля собралась и поехала на заработки. Семь часов в автобусе – и вот она, Москва. Остановилась у знакомой, денег хватило, чтобы оплатить только полмесяца за койко-место. Из еды – батон да баранки, на телефон положить нечего (не позвонишь!). А работу искать надо. И тётя Оля на следующий день обошла все ближайшие магазины, аптеки, школы, больницы. Все, так сказать, общественные пункты. Зайдёт и спрашивает: «Нужен ли работник?» Целый день ходила, но к вечеру цель была достигнута – её взяли на работу посудомойкой. На полставки. Ну, и что! Главное было – зацепиться. А там уже, когда первые деньги появятся, она место хорошее найдёт. Важно, не опускать руки и не предаваться унынию.
Тётя Оля устроилась потом в столовую. На раздачу! Всегда сыта, на еду тратиться не надо. А ещё через месяц нашла место горничной в одной очень респектабельной гостинице. Оклад приличный, можно колымить – брать дополнительные подработки; оформляют по трудовой книжке, то есть будут пенсионные отчисления и оплата больничных, деньги перечисляют на банковскую карту. Получилось нормально устроиться, наконец-то. Поймала удачу за хвост!
   В гостинице тётю Олю быстро выделили как лучшую. Она отлично справлялась со своими обязанностями, тщательно прибирала номера, оставляя их в идеальной чистоте. К тому же, тётя Оля отлично ладила с гостями, многие из которых отличались придирчивым нравом.   
 И тут произошло непредвиденное. В эту гостиницу устроился работать один инженер, кстати, москвич. Он купил в кредит машину, и следовало взять подработку, чтобы и за кредит заплатить, и семью содержать, жена не работала, была дома на хозяйстве. Инженер устроился на полставки электриком. С первых дней он поразил всех своей дисциплинированностью и организованностью. Любой огрех исправлял в считанные минуты, грамотно и профессионально. Руководство сразу взяло такого на заметку. Ещё бы! Никаких проблем не создаёт, да такой сотрудник ценится на вес золота.
 И вот он работает и работает. Потом стали замечать, что он ищет любой повод, чтобы прийти в гостиницу, но приходит он именно в те дни, на которые выпадают смены тёти Оли. 
   А тут и ей стали на ухо шептать, то один скажет, то другой: «Ой, как он на тебя смотрит! Оля, он в тебя влюблён!» Она сначала не обращала внимания. Не этого, знаете ли, а потом присмотрелась, а ничего мужчина.
И он, действительно был «ничего», с серьёзными связями, кстати, в системе здравоохранения (родная сестра – кандидат медицинских наук). Умный, рукастый, собранный, ответственный. И – очень, очень, очень нуждающийся в любви. В понимании, уважении. У него было дома всё, кроме таких простых вещей. Жена? Куда от неё денешься? Наверное, любил, когда женился. Но потом и он изменился, и она. А, может, он изменился, а она осталась прежней. Трудно сказать. Однако взаимопонимания в семье не было. Скандалов тоже не было. Просто он приходил, приносил зарплату, настраивал телевизор и компьютер, ел на кухне, традиционно разговаривая с женой, а потом стремился уйти поскорее спать. А утром старался поскорее уйти на работу или ещё куда. Главное – уйти. А потом вернуться. Дома дочка подрастает, её он любит и о ней заботиться.
В общем, когда он увидел в гостинице на своей второй работе тётю Олю, то понял, что будет часто приходит сюда только для того, чтобы её увидеть. Просто увидеть.
Она, как железная леди, не подпускала к себе. И не до романов, и чего ждать от женатого человека? Это не по-человечески! А потом как-то они пили чай, он что-то говорил и вдруг признался, как мальчишка: «Я тебя ждал всю жизнь». И он напомнил ей её мужа, который долго добивался ей расположения, а, когда поженились, любил её больше, чем она его.
Но тётя Оля никогда не стремилась к страстям, а тяготела к ровной, размеренной жизни. Она тоже любила мужа. Только по-своему.
В Москве этот инженер подставил ей своё плечо, и она, как раньше, почувствовала опору. И жить стало легче. 

                ВЕРА

Дело в том, что тётя Оля отличалась исключительной религиозностью. Много молилась, ходила в храм на службы, соблюдала посты. Связь с женатым человеком была недопустима. Его можно любить, но только как брата!
Однако инженер не на братские отношения претендовал. И сама тётя Оля, сколько не отгоняла от себя навязчивые мысли, не могла отделаться от невероятной симпатии, которую испытывала к нему. Конечно, он не смазливый красавчик, поигрывающий мускулами, нет. Но и не жалкий, не хилый. Инженер был человеком среднего роста, плотный, вместе с тем, подтянутый и серьёзный. Очень ответственный и надёжный человек. Вот уже на кого всегда можно было положиться!
     И именно эта внутренняя красота определяла отношение к нему окружающих. Он, пятидесятилетний, нравился и Светлане, и Алисии, хотя они видели в нём, всё же, старшего друга, отца.   
   А тётя Оля получается, стала любовницей инженера. В храме до причастия её не допускали, это закономерно, поэтому страдания и жгучий стыд, которые она испытывала, словами передать невозможно. Однако священник очень спокойно сказал ей, что нужно молиться, и Бог всё устроит. Инженера, которого она тоже привела с собой в храм, священник ни словом, и взглядом не запятнал! 
  Когда тётя Оля призналась, что страшится осуждения людей, в гостинице, где она работает, уже пошли пересуды, священник опять спокойно заметил: «Бог, только он судья!»
    И потекла нескончаемая вереница дней.
Раз не причащают, значит, Богу эта связь не угодна. Тётя Оля очень переживала и больше всего из-за того, что эта история может отразиться на судьбе сына и дочери, потому что она сама, вроде, вносит разлад в жизнь другого человека, а закон бумеранга ещё никто не отменял.
      Но и отказаться от любимого человека не могла! И тётя Оля, подумав, стала потихоньку вносить мир в семейную жизнь инженера. Жене подыскали хорошую работу, и от дома недалеко, и непыльную, и жена там сразу стала первым человеком. А его дочке помогли музыку на спорт поменять (она давно, оказывается, хотела гимнастикой заниматься, да боялась, что в секцию её не возьмут из-за полноты, а её взяли).   
Семейная жизнь инженера налаживалась, с женой нашёл общий язык, но любовь к другой женщине не проходила. Наоборот, она крепла, цвела красивыми душистыми цветами. И уже жена знала о существовании соперницы, которая почти на десять лет старше её. Жена не истерила, но поливала тётю Олю на чём свет стоит: «Любовница в климаксе, как интересно!» Поливала, но на более серьёзный протест не решалась. Мозжачком чувствовала, шаг влево – шаг вправо, и муж развернётся и уйдёт. И ни квартира его не остановит, ни подрастающая дочка.
Так и жили. Тётя Оля здраво рассудила. Ещё год, и она выйдет на пенсию, уедет домой в свою маленькую квартирку в маленьком городе, будет нянчить внуков. И всё встанет на свои места. А пока пусть будет так, как есть.
    Она уделяла много внимания своей духовной жизни, часто ездила в паломнические поездки по святым местам и знала много интересных историй. Как любила Алисия, забравшись на свою вторую полку, слушать её рассказы! Особенно она просила рассказать про рязанских стариц: про блаженную Анну и её дочерей Анисью, Матрону и Агафью, переживших страшны годы революции. Когда дочерей арестовали и отправили по этапу в лагеря на муку мученическую, блаженная Анна с радостью благословила дочерей на этот подвиг, потому что им предстояло пострадать за Христа.
Алисия в изумлении без конца переспрашивала: «Тётя Оля, как она, родная мать, с радостью отправила своих детей в тюрьму? Кто же своим детям такой участи пожелает?» А тётя Оля отвечала, что мы земными мерками меряем, а есть и другие. В страданиях человек закаляется. И добавляла, что сёстры Анисья, Матрона и Агафья, какие бы тяготы на них не обрушивались, всегда шли на труд с молитвой и радостью. И когда работали на стройках и в полях в Казахстане, всё переносили со смирением. А их унижали! Смеялись над ними, часто не давали даже мисок, куда можно было бы налить супу. Они терпели и ни на кого не злились. И за такое смирение, за их неустанные молитвы Господь вознаграждал: посылал в эти места богатый урожай. И гору железных мисок! И тут тётя Оля начинала смеяться, смех её был нежный и какой-то переливчатый, словно колокольчики звенят. Алисия всегда успокаивалась от такого чудесного смеха.
«Неужели девушек никому не жалко было? Неужто никто не пытался им помочь?» - теребила она тётю Олю. «По-разному бывало, - со знанием дела отвечала тётя Оля. – И заключённые, и охранники видели, что сёстры беззлобные и отзывчивые, и к ним уже хорошо начинали относиться. А потом людей осенило, что по сестринским молитвам в таких неплодородных местах появляется отличный урожай! И сестёр зауважали! Но от них всегда требовали снять крест и прекратить молиться, считая это наветами и ересью. Они ни в какую! Уже на поселении жила одна из сестёр, а гонения не прекращались. За то, что она молится, власти даже приказали жителям не давать ночлега, чтобы сломать её волю. Но всегда кто-нибудь, да приютит девушку!»
     Алисия удивлялась, но больше всего не верилось, что сёстры ни на кого зла не держали. «Не может быть, чтобы они не мечтали отомстить и  наказать злодеев!» - восклицала Алисия. Тётя Оля снисходительно усмехалась. «Что ты, какие они злодеи? – ласково приговаривала она. – За нашу душу всегда борются тёмные и светлые силы. Старцы говорят, что, если тебя обидели, то это сделал не человек, а злой дух. Поэтому они и наставляли: «Всем всё прощай, живи, как мёртвый». Она ещё нередко наставляла, что все нужно подавать милостыню, и бомжам, и наркоманам, и пьяницам. «Их вразумляют, а нам дают возможность помочь, - говорила она и добавляла: - Если ты подаёшь милостыню и  помогаешь неимущим, твои потомки никогда не будут голодать». Рязанские сестры всегда помогали, хотя их обижали часто.
     Алисия не унималась: «А почему же Бог допускает подобное безобразие?»  Тётя Оля опять понимающе улыбалась и вновь ссылалась на старцев: «За всё благодарить нужно. Если тебя обидели или оскорбили, с тебя сняли грех. И плохие дела, и плохие мысли дали возможность искупить. Поэтому слава Богу за всё!»      
            
               Но сама тётя Оля смиренной не была, только казалась таковой. Хорошо это или плохо, трудно с ходу сказать. Но бабушка Гизела полагала, что неплохо.
Она благоволила тёте Оле за то, что та в своё время за них с Алисией заступилась, да так, что никто уже потом не пытался их притеснять.
ВОЙНА.
 А конфликт разыгрался из-за денег (деньги всегда являются барометром человеческого поведения). Одна жиличка из соседней комнаты попросила у бабушки Гизелы взаймы, зная, что та получает пенсию и доход у неё постоянный, хоть и маленький. Бабушка Гизела, разумеется, не дала. И не столько из-за скупости, сколько из-за жизненных установок. Неизвестно, отдадут деньги или нет (и когда отдадут), а потом что это за дурной тон просить взаймы у людей, которые сами еле концы с концами сводят? Они с внучкой за каждую копейку трясутся: платить надо за два койко-место, а ещё недешёвый проезд, питание, а какие дорогие курсы английского языка для Алисии  (учится девчонка, а иначе, зачем они здесь в Москве околачиваются?).
  Жиличка была бабой разбитной и подняла такой хай, что чуть стёкла не вылетели!
- Ах, вы фашисты проклятые! Немцы паршивые! Катитесь в свою Германию! Били мы вас, да видимо не всех перебили!
И тут Алисия с работы вернулась. Её недавно продвинули «по службе», и она, пройдя кастинг, снялась в коммерческой рекламе (для каталога). На радостях каталог в свою общагу принесла и всем показывала, где она стоит в обнимку с кастрюлями из какого-то особого сплава и поварёшками.
  Теперь разъярённая жиличка припомнила ей этот успех.
- О-о-о! Кто пришёл! Моделя из борделя!!!
Бабушка ещё рта не успела открыть, а тётя Оля как выскочит из кухни с веником в руках. И этим веником жиличку и по носу, и по животу, да со всего размаху! Та здоровая баба была, но не ожидала такого нападения, и в ужасе заблажила. Но тётя Оля не сбавляла темпа атаки.
- Я тебе покажу сейчас «из борделя»! – шипела с невероятной злостью тётя Оля. – Я тебе покажу фашистов! Получай, зараза! Пьянь голубая. Гадина!
Жиличка в ответ тоже давай руками махать, но бабушка Гизела уже пришла в себя и тут же поспешила тёте Оле на помощь. Вместе они так отчехвостили  нахалку, что у той навсегда пропала охота связываться не то что с четой Зингер или с тётей Олей, а вообще со всеми женщинами в общежитии.

                МАЛЫШ
 
    Но жиличка ничего не забыла. Она затаилась. Звали её Люсей, и работала она посудомойкой в столовой на автостанции. Люся приберегла свою месть для самого подходящего момента, который вскоре представился.
  Однажды в воскресенье ближе к вечеру, кто-то стал отчаянно не просто стучать в дверь, а буквально ломиться в квартиру.
Для всех была единая установка: «Не открывать никому!», чтобы не нарваться на участкового, который будет дотошно интересоваться, на каком основании здесь живёт так много людей, оформлен ли договор аренды и платятся ли хозяева налоги. Чтобы отделаться от участкового, пришлось бы дать ему взятку, а это значит, новые непредвиденные расходы. Поэтому кто бы ни стучал и ни звонил, никому не открывали.
  Но здесь чувствовалось другое. Какая тревога и дикий страх слышались в дробном стуке. Пожар, что ли?
Открыла дверь Римма, ответственная за всю квартиру, которая поддерживала связь непосредственно с хозяйкой.
- Помогите!
В дверном проёме стояла девушка с маленьким мальчиком на руках.
- Вам кого? – резонно поинтересовалась Римма.
Услышав странные голоса, жильцы высыпали из свои комнат. А как же, всех касается, мало ли что случилось?
- В этой квартире места сдаются, мне люди сказали, - проговорила девушка и глотнула побольше воздуха. – Мне нужно снять жильё. Негде жить. Я заплачу! Только через неделю! Прошу вас…
Римма смекнула что к чему и начала свою песнь.
- Понимаю, некуда идти. Но у нас всё занято! Вам неправильно сказали. Ночевать негде? Не беда. У нас есть социальная служба «Милосердие». Сейчас я вам дам телефон…
 Тут мальчик заплакал, заскулил, головка его тянулась книзу, он явно хотел спать.
- Записывайте телефон! – важно сказала Римма.
Девушка обречённо смотрела на ней.
- Чего смотрите? – спросила Римма. – Записывайте, сейчас туда поедете и…
Тут тётя Оля резко сделал шаг вперёд, выхватив из рук девушки ребёнка.
- Кому церковь не мать – тому Бог не отец! – бросила она в лицо Римме и повернулась к девушке. – Раздевайтесь. Будете на моём месте спать, а я в гостиницу пойду. Раздевайтесь и проходите!
Римма растерялась от такого натиска. А тётя Оля принялась мальчика раздевать. Девушка испуганно сняла свои ботинки и засеменила в комнату.
- А на каком основании ты тут распоряжаешься? – заголосила Римма.
- На основании совести! – отрезала тётя Оля.
Бабушка Гизела после того конфликта была за тётю Олю горой. Она быстро приняла у неё из рук мальчика и тут же сказала:
- Никуда не уходи, Ольга. Мы с Алисой будем спать на моей нижней полке вдвоём, а ты на Алисину верхнюю полезай. А девушка с малышом улягутся на твоей.
На том и порешили.
Звали новых жильцов Наташа и Паша. Мальчику недавно исполнилось два года, и он ещё не умел толком разговаривать. Их история оказалась для России хрестоматийной. Попали в кредитную петлю. Жили в посёлке, работы нет, открыли своё дело с мужем, и их разорили конкуренты. Ларёк сожгли, в их квартирке в деревянном бараке выбили стёкла. Теперь они в бегах. Муж где неизвестно. Но Наташа наскребла денег на билет до Москвы и теперь будет здесь работать.
- Но сначала нужно найти работу! – твёрдо сказала тётя Оля.
- Конечно. А к вам, ну, где вы работаете, можно? – робко поинтересовалась Наташа.
- У нас только официальное трудоустройство. А с твоими долгами официально работать нельзя.
- Ну, да, - согласилась Наташа.
Пока мололи языками, Пашка уснул. Будить его не стали. Только подложили под него целлофановый пакет на случай, если малыш описается.
Поздно вечером, когда уже все были в сборе, никто против ребёнка не протестовал. Хотя духота стала мучить всех особенно сильно.
Вдруг дверь распахивается и на пороге Римма, а за ней скандалистка Люся.
- Приняли новеньких без моего согласия? Платите за них! – выпалила Римма, и руки в боки.
В воздухе повисла гнетущая тишина. С деньгами у всех было напряжённо. Люди здесь жили не сами по себе, а как посланники от своих семей. И благосостояние этих семей находилось в прямой зависимости от количества получаемых посланниками денег, коих всегда не хватало.
- Ну?! – грозно спросила Римма.
- Только на одну ночь, - прошептала Наташа.
- Нет! – вскинулась на неё Римма. – Плати и живи.
Тут бабушка Гизела развернулась и, нагнувшись, стала шарить в своей любимой сумке. Наконец, она достала деньги, пересчитала, затем выпрямившись, подошла к Римме.
- Вот, - сказала она и протянула ей на ладони деньги. – Семь тысяч за неё и три с половиной за ребёнка. Бери. За месяц.
Римма хотела было взять, но тётя Оля остановила её.
- Сейчас!
Она тоже полезла в свою сумку, и все, как один последовали её примеру.
Скинувшись, они собрали нужную сумму – семь и три с половиной тысячи рублей, раскидав на всех и вернув лишнее Гизеле. А собранные деньги отдали Римме. Та взяла, рука не дрогнула. А у женщин был такой удивительный подъём, такой прилив сил, что все ощутили себя единой семьёй. На маленького Пашку все косились и пытались при всяком удобном случае погладить его. А Наташе выдали мыло, шампунь, комплект не нового, но чистого постельного белья, накормили её борщом и настоящим бифштексом (Тоню хозяева угостили) и уложили её спать. А сами гудели шёпотом до полуночи, взбудораженные происшествием, столь счастливо закончившимся.
А Наташа с Пашей так и остались здесь.   
…
В социальную службу «Милосердие» Наташа сходила, отметилась, и ей выдали единоразовую помощь в виде пакета с продуктами, куда входили литровая бутылка растительного масла, килограмм пшена, килограмм овсяных хлопьев, килограмм гречи, килограмм муки, пачка рафинада и пакетик с карамелью. Ещё дали направление в какой-то трудовой дом, где принимают неимущих с детьми. Но Наташа не поехала, потому что быстро нашла работу, даже две: уборщицей на два дня в один магазин – уборщицей на два дня в другой. То есть деньги появятся и в недалёком будущем.
     Когда поделилась новостями с женщинами в квартире, те в один голос – оставайся здесь и работай! Бабушка Гизела твёрдо заверила, что присмотрит за малышом. «Ты главное деньги зарабатывай, чтобы выпутаться! А всё остальное уладится», - сказала Гизела.
Наташа даже расплакалась. А бабушка вновь рассказала, как их семью на Урал привезли: маму умирающую в больницу, а их, детей, на улицу, потому что некуда. И вот они, маленькие, кто где: кто в канаве, кто под чьим-то забором. Ладно, люди смилостивились и выхлопотали, дабы и их, детей, тоже потом в больницу определили, чтобы было, где спать и было, что есть. А так неизвестно что бы с ними стало. 
  Бабушка Гизела вспомнила и прослезилась. Она даже сказала, что ей будет спокойнее, если именно она за Пашкой присмотрит. Уж она-то с него глаз не спустит!
   Остальные поддержали, что тоже помогут, чем могут. Тоня и Елена Георгиевна приносили игрушки, хорошие, дорогие, хотя и не новые. Интерактивную стиральную машинку, игрушечный пылесос на батарейках, разные конструкторы, пирамидки, пистолеты и автоматы. Тоня с Еленой Георгиевной в семьях, где работали, про Пашку рассказали, и хозяева подсуетились, не только игрушки, но и свитеры, штанишки, курточки малышу отправили. Вещи были фирменными, отличного качества, отнюдь не обноски.
  А тёти Олин ухажёр, влюблённый в неё инженер, так был потрясён этой историей, что загорелся желанием оказать посильную помощь жильцам! Он на свои кровные купил им в комнату кондиционер и сам повесил его на стену! (Вот что значит умный мужчина! Сразу понял, что именно нужно в данной ситуации.) В комнате людей битком, все впритык, как сельди в бочке, и ещё двое прибавилось. Не продохнуть! Постоянно открывая окно, можно и самим простудиться и малыша простудить. Кондиционер явился спасением. «Теперь мы сможем дышать!» - радостно сказала Елена Георгиевна, всегда задыхающаяся в такой душегубке.   
  Утром все на работу – бабушка Гизела кормит кашей Пашку и идёт с ним гулять. В Кунцево, недалеко от метро Молодёжная, был отличный лесопарк заповедник, где много сосен и лиственниц, чудесный воздух, и построена даже маленькая площадка для детей с качелями и турниками. В слякоть, конечно, особенно там не погуляешь, но в другое время всегда пожалуйста. Там зимой даже на лыжах катаются!
   Бабушка Гизела уделяла прогулкам особое место, потому что экология в мегаполисах оставляла желать лучшего, а ребёнку для того, чтобы нормально расти, требовались хорошие условия. И, как бы ни трудно ей было передвигаться на больных ногах, она упорно вела Пашку в лесопарк на чистый воздух.
   Они с Алисией, как и раньше, покупали в монастырской лавке два литра натурального молока, но теперь литр отдавали малышу. Ему варили и кашу, и молочную лапшу. И бабушка всегда строго смотрела, чтобы он всё съел. Уговорами, шутками-прибаутками кормила Пашку, а вечером отчитывалась перед Наташей. Она недоумевала: «Зачем вы мне это говорите? Я вам и так верю!» На что Гизела ей резонно возражала: «Мать обязана знать, чем питается её ребёнок. Он растёт. Ему нужны хорошие продукты и витамины».
  С зарплаты Наташа платила за койко-место: полную стоимость семь тысяч за себя и половину – три с половиной тысячи – за Пашку. Спали они вместе на нижней полке тёти Оли.   
   Ночью, бывало, малыш просыпался и плакал, Наташа его успокаивала, и он потихоньку вновь засыпал. Никто не ругался и не высказывал своего неудовольствия, хотя привычного покоя лишены были все.
  Как-то Пашка расплакался особенно сильно. Никак не успокаивался. Бабушка встала, подошла к ним с Наташей, Тоня слезла с верхней полки, тётя Оля тоже.
- Погода! – понимающе кивнула Елена Георгиевна.
- Давление меняется, вот он и плачет, - поддержала Тоня.
- Головка у него болит, - вздохнула тётя Оля.
- Головка, - подтвердила бабушка Гизела. – У меня тоже черепушка раскалывается. Так я вон какая здоровая бабища, а он кроха.
  И вдруг дверь распахивается, врубается свет, и Римма с Люсей орать начинают.
- Убирайте его отсюда, иначе мы вам такое покажем! – заорала Римма, а Люська, которая её подначивает, сзади стоит и лыбится. – Добренькими прикинулись? Вы не одни здесь! У нас не детский сад, не приют. Есть специальные заведения, пусть эти двое туда и идут.
  Пашка испугался и стал плакать ещё громче. Неожиданно для всех с верхней полки слезла Светлана, которая всегда молчала и ни во что не вмешивалась; она протёрла глаза и очень спокойно заявила:
- Вас что-то не устраивает? Так меня тоже! Я вот сфотографирую жрачку, которую вы из столовой воруете, и в фотки прокуратуру отправлю. А? Пусть разбираются. Воровать разве можно? Будьте честными до конца!
  Известно, что Римма подрабатывала вместе с Люсей в столовой, и еду они таскали, причём в немалых количествах. Не тратиться на еду – это круто! Экономия получается существенная. А они приносили весьма вкусную и питательную еду: и нарезки ветчины, и целые пачки сливочного масла, и котлеты, и отбивные, и беляши с чебуреками, и фирменную столовскую рыбу в кляре. Холодильник всегда был забит до отказа, и, конечно, больше всего продуктов в нём принадлежало Римме с Люсей. Лишиться такого богатства не хотелось и ещё больше не хотелось иметь дело с прокуратурой.   
  Светина спокойная угроза отрезвила Римму, она не стала больше нарываться, приняв к сведению, что имеет дело с образованным человеком, способным на поступок, который может отразиться на всей Римминой незатейливой биографии, и, чертыхнувшись, она упёрлась в свою комнату досматривать десятый сон.
  А тётя Оля с улыбкой посмотрела на Свету и сказала:
- Вот не ожидала от тебя! Думала, что ты живёшь по принципу, моя хата с краю…
А Наташа порывисто обняла Свету, которая окончательно проснулась. Та стояла  в красивой прозрачной комбинации, демонстрируя женские прелести, смотрела на всех и улыбалась.
   Пашка затих. Тут же выключили свет и улеглись по кроватям. Но не спалось. Все ворочались. Тогда Наташа со Светланой встали и, стараясь не шуметь, уплелись на кухню пить чай. Они тихонько подсмеивались, аккуратно гремя чайником и ложечками. Когда на кухне появилась тучная фигура Риммы, Светлана очень интеллигентно поинтересовалась:
- У вас какой-то вопрос?
- Я в туалет! – буркнула Римма и ушла пугать унитаз.
…
Самое интересное произошло позднее. Тоня принесла для Паши ультрасовременную игрушку – машинку с дистанционным управлением. Машинка была немного поцарапана, ещё у неё постоянно выпадывали из отсека батарейки. Вот почему её посчитали непригодной и отдали, типа, если сможете отремонтировать, играйте на здоровье. И верно! Где наша не пропадала? Русский человек с такими пустяками запросто справится. Пришёл тёти Олин инженер, отреставрировал корпус машинки и укрепил отсек. (С помощью обыкновенного скотча). Машинка зажужжала, заскользила по комнате. Пашка, как увидел, пришёл в неописуемый восторг! Он прыгал, визжал от радости. В нём от рождения сидел этакий мужичок, имеющий тягу к технике.
Но, вот беда, нормально поиграть ему было негде. Каморка, заставленная кроватями, представляла собой печальное зрелище: нагромождение разных вещей. Поэтому интересная легковая машина с дистанционным управлением то и дело ударялась своим носом о ножки кроватей и другие предметы, стоящие внизу.
     И Алисию осенило!
Она разыскала Димона и огорошила его новостью:
- Дим, будь человеком, помоги, пожалуйста, пусти парня поиграть в твою студию. А то ему негде…
- У тебя есть парень? – как можно беззаботнее спросил Димон.
Алисия кивнула.
- А почему ко мне?
- А у тебя места больше! – заверила его Алисия.
Он стоял и ещё переваривал информацию, прежде чем сразу согласиться. Зная Алисию, сомневаться не приходилось, она просит о чём-то важном.
- Надолго?
- Ну… часа на два. Больше нельзя, он устанет.
Димон бы нашёл предлог, чтобы отказать, но уже очень хотелось посмотреть на Алисиного парня.
- Заедешь за нами? – спросил она.
Он часто заезжал и подбрасывал её на съёмки. Но сейчас слышать подобное Димону было неприятно. Но любопытство взяло верх!
И вот Алисия выходит из подъезда… Димон онемел. Потом выскочил из машины и взял у неё из рук Пашку.
- Это твой? – ошарашенно спросил он, прекрасно понимая, что мальчик – просто новый жилец.
- Мой.
- Поехали!
Пашке очень понравилось кататься на машине. Он смотрел в окно и бесконечно охал, когда видел памятники и разноцветные витрины.
   Не доезжая до студии, Димон остановил машину, заскочил в магазин и купил Пашке «рафаэлки», бананы, пирожные и в большущей коробке сок. Пашке тотчас понял, что это ему, и сразу потребовал, чтобы выдали конфеты тут и сразу.
- Э, нет, - засмеялся Димон. – Будешь лопать, когда приедем. В салоне моей машины сорить не позволю!
          Маленький Павлушка понимающе кивнул. А уже в студии наелся сластей всласть! И сока выпил сразу целый стакан. Такой обед пришёлся ему по душе, Пашка был очень доволен. А когда Димон включил машину, и она стала с завыванием ездить по всем закоулкам просторной квартиры, Пашка вдруг подпрыгнул и восторженно завизжал, тряся маленькими кулачками, и Алисия с Димоном от души расхохотались. Оказалось, что это невероятное наслаждение наблюдать за ребёнком, особенно когда он излучает искромётную радость.
  Пашка никак не хотел отходить от машины и, даже когда напузырил прямо в штаны, просто натянул на них свою футболку, не желая снимать мокрую одежду. Не отвлекаться!
- А запасных-то штанов у меня нет! – стукнул себя по лбу Димон.
Пока искали какую-либо другую сухую одёжу, пусть и бабскую, Пашка нашёл фотоальбомы, где оказалось много снимком в стиле «ню», и сосредоточенно принялся их рассматривать. Красивые девушки «топлесс» ему понравились.
- Тити! – то и дело тыкал он на интересные места девушек.
- Ага! – откликался Димон. – Они самые!
Алисия рассердилась и отобрала у малыша фотоальбом.
- Рано ему ещё!
- Мда, - улыбнулся Димон. – Ты как всегда права…
Алиса рассмеялась и побежала за Димоном, который, ловко перескакивая через табуретки, прошмыгивал возле осветительных приборов, не давая себя поймать. Пашка смотрел на своих нянек, смеялся и хлопал в ладоши.
   Домой вся компания заявилась чуть ли не к ночи. Пашку замотали в шерстяную дорогую юбку (брендовую!). В машине малыш уснул, и Димон принёс его в квартиру на руках.
   Бабушка Гизела, как змея, зашипела: «Чего так долго? Ему купаться нужно и спать!» Но что сделано, то сделано. Пашку будить не стали, уложили на кровать, сняв предварительно юбку. И спустя несколько минут он напузырил на кровати целое море (соком его поили от души).
…Через  полгода Наташа уехала к себе в село. Муж нашёлся, утряс вопрос с кредиторами и конкурентами.
  Бабушка Гизела торжественно достала из своей любимой сумки деньги, которые отдавала ей Наташа за то, что она нянчилась с малышом, и торжественно вручила их прямо в руки. Наташа замахала руками, мол, не надо! А бабушка Гизела прикрикнула: «Цыц! Это Пашке! Какие заработки в селе? А тут приедешь, хоть какая-то наличность будет! Сами мы перекантуемся, а мальца кормить надо». Наташа заплакала.
   Наконец, собрались. Пашку одели в самое лучшее. Уже в дверях, женщины неожиданно опомнились. Первой заголосила Елена Георгиевна, потом и тётя Оля подхватила. «Пашенька, мальчик наш!» Тоня сначала давай их стыдить, да успокаивать, а когда Наташа с малышом села в такси и уехала, вдруг разревелась, размазывая крупные слёзы по щекам. «На моего внучонка похож, - всё причитала она. – Нехай у них всё сложится!»
        Через месяц пришло письмо. Наташа работает на почте, Пашка ходит в садик, машинка с дистанционным управлением бегает по дому. 
«Маленький совсем. Забудет он нас», - горестно покачала головой бабушка Гизела. «Сердце будет помнить», - убеждённо сказала тётя Оля.
Будет!