Банька

Владимир Рогожкин

Банька

Рассказ

…Из забытья вывел своеобразный ушат холодной воды, доставший через открытое окно машины. Огромные, в человеческий рост, колёса трактора «К-700», бешено вращаясь перед самым моим носом, уверенно взбивали весенние лужи в мельчайшие капли. Однако вода от этого ни теплее, ни чище не становилась.
Несмотря на непрекращающийся писк тракторного клаксона и шум мотора, я слышал крик тракториста, называющего меня «убедительными словами». Чиркнув правым зеркалом по колесу трактора, ушёл влево, чуть не задев встречный «газон». Взревев мотором, как раненый зверь, мой «москвичонок» рванулся вперёд сквозь дождь и ветер. И как впоследствии оказалось, назад — сквозь время…
Проехав несколько километров, я почувствовал смертельную усталость, будто разгрузил в одиночку вагон леса. Будто не спал целую неделю. И правда, давно сплю урывками, по несколько часов. С полгода какая-то чертовщина в голове. Да и не только в голове. Вся жизнь наперекосяк.
Чем-то напоминает она вон ту, стоящую в стороне от дороги, церковь. Стены ещё крепкие, только кресты на куполах кому-то помешали да стёкла побиты. На первый взгляд всё терпимо. Бог его знает, сколько ещё простоит. А что там, за фасадом, всё тому же Богу только и известно. В полукилометре пробегает мимо жизнь в виде оживлённой трассы. И никому, кажется, и дела-то нет ни до этой церкви, ни до расположенного рядом деревенского кладбища.
Замечаю стоящие на обочине «Жигули». Открытый капот и торчащий из моторного отделения зад, похоже, мужской. Останавливаюсь рядом. В любом другом случае проехал бы мимо. Зачем мне чужие проблемы? Но у меня закончились сигареты. А с мужиком проще вести переговоры на эту тему. Ба, да это знатный комбайнёр колхоза «Путь к развалу». Кстати, не я, а он его так называл. Слегка погуливающий муж красавицы жены. И неплохой, если уж честно, мужик. Работяга и рубаха-парень. Не смотря на то, что за прошедшие пять лет осунулся и поседел, держится молодцом. Совершенно непроницаемое лицо. Пустые глаза. Что за этой завесой увидишь... Узнал ли он меня? Наверное, нет. Виноваты длинные волосы и окладистая борода, которую я отрастил, непонятно зачем.
Возясь с мотором, поначалу не заметил, что у него в салоне еще человек. Девочка, примерно пяти лет, качала на руках завёрнутого в детскую куртку котёнка. Откуда ребёнок? Детей у них тогда не было.
-  А я с папой и Мурзиком ездила к маме на кладбище, — весело сообщила девочка, когда мы общими усилиями вдохнули жизнь в мотор их машины.
Как пугающе и в то же время обыденно сообщила она мне эту новость. Так может сказать только ребёнок. Ребёнок, ни разу в жизни не обласканный собственной матерью.
И защемило сердце от этих слов, словно ногой на него наступили. Как это ездили на кладбище? Этого не может быть! Это шутка глупого ребёнка!
— С кладбища и едем, — мрачно подтвердил её слова отец, пристально наблюдавший за выражением моего мгновенно вытянувшегося лица, — сегодня годовщина, как её нет. И дочери моей сегодня пять лет исполнилось.
На слове «моей» он сделал заметное ударение.
 -    И со мной повстречались, — подумал я. — Такое вот совпадение, твою дивизию!
— Я её в роддом повёз, — продолжил комбайнер — выпивши, немного был. А куда деваться! Приспичило — и повёз. Не рожать же дома! Да и не я виноват был. А может, будь я не под градусом, и среагировал тогда по-другому. Может быть, и увернулся бы. До сих пор корю себя. Но теперь-то разве чего изменишь. На перекрёстке «ЗиЛ», прямо в правый бок. Куда летел? Я же по главной ехал…. У меня два ребра. А она…. — и заскрипел зубами, судорожно пытаясь сдержать накатившие слёзы… — успела спиной повернуться. Живот собой закрыла. В сознании была, когда умерла. Сказали ей, что ребёнок живой, — даже улыбалась.
Слушая его отрывистое признание, девочка тоже улыбалась. Не скоро ещё дойдёт до неё вся боль этих слов. Промокшие и растерянные стояли мы под непрекращающимся дождём и молчали. Из оцепенения вывел голос дочери
 - Папа, ну, папа! Поехали скорее домой. Я замёрзла совсем, Мурзик тоже кушать хочет!
Не сговариваясь, поехал следом за ними. Не знаю, зачем поехал. Не мог я тогда один остаться. Совершенно не представляя, как себя вести и что говорить, вошёл в осиротевший, просторный деревенский дом. Несмотря на идеальную чистоту, сразу же бросилось в глаза отсутствие заботливой женской руки. Озираясь по сторонам, затоптался у порога. Стол, сервант, зеркало, диванчик, холодильник — как мне всё знакомо!
— Посидим, помянем, чем Бог послал. После, если хочешь, баньку протопим, — вяло проговорил хозяин.
 - Баньку истопим, — нарочно, что ли, так говорит? Пойти в эту баньку выше моих сил. Повинуясь знаку хозяина, прохожу за стол. Как себя вести, что в этой ситуации делать и говорить?
Спасло то, что, по русской традиции, поминают молча. Выпивают, не чокаясь, до дна налитую водку и сосредоточенно жуют, думая о своём. Лично я, не чувствуя вкуса пищи и, сосредоточенно жуя, думал о жене сидящего напротив человека.
Думал и, пристально разглядывая девочку, пытался найти хотя бы малейшее подтверждение своей причастности к её появлению на свет. Искал, но не находил. Есть что-то моё, но не откровенно, полутоном, что ли. Впрочем, и его что-то есть. И её… что глаза, что улыбка.
 - Просьба у меня к тебе есть, — проговорил хозяин, заметив, что я наблюдаю за девочкой. — Не ходи к ней на кладбище, пожалуйста. И сюда больше не приезжай. Позабылось всё немного. Зачем бередить.
Он меня узнал! А как сутолочно и бестолково, хотя и безоблачно, началась вся эта история. Вместо того чтобы уйти в очередной отпуск и провести его со своей девушкой, загремел я в колхоз на всё лето: умудрился накануне испортить отношения с начальством. И там, совсем не желая этого, сразу же влип в историю…
Не успели мы вывалиться из автобуса, вокруг уже замельтешили местные лоботрясы, повышающие свой  имидж, путем унижения, не знаю уж чем провинившихся, городских. Сигаретами, конечно же, я одного по его просьбе угостил. Пожалуйста, если самому не на что купить. Но, думаю, и не скажи я этого вслух, всё равно нашлось бы, к чему придраться. Ну и получил под дых. Только не учёл он, что удары держать я давно научился, а вот обиду терпеть нет. Прямым ударом заставил его поползать на четвереньках по заплёванному полу. Тут же нашлись защитники. Женщины принялись дружно вопить - убили, убили! Но, убедившись, что, к сожалению, никого не убили, быстренько угомонились. Посрамлённый парень, пообещав встретиться вечером со мной в клубе, тоже ретировался.
Щас! Не за этим я сюда приехал, чтобы по клубам таскаться, да разборками заниматься. Знаю я эти ваши - пойдём поговорим! Выйдешь с одним, а там кодла с кольями. И будь ты хоть сам Мухаммед Али, так отходят - долго ещё кровью харкать будешь. И баб ваших задарма не надо. Молочка деревенского парного попить — это дело другое.
Но, по-видимому, правильность моих мыслей и искренность намерений никого не интересовали. Местный Робин Гуд с расквашенным носом мигом превратился из хама в мученика. А может, просто никому не хотелось брать меня на постой, из опасения быть свидетелем последующих за инцидентом разборок. В общем, сижу я в конторе один-одинёшенек, и идти не к кому. Впору развернуться и отправиться обратно в город.
Наконец-то сообщили, что возьмёт меня Елена Васильевна. Мысленно представил дородную, неопределённого возраста тетку. Да какая мне разница, где жить! Скорее определиться да вздремнуть с полчасика. На подошедшую молодую женщину и внимания-то поначалу не обратил. Но после слов:
  - Здравствуйте, меня Леной зовут — поднял глаза и обмер. Стоит она передо мной, а я её не вижу. Только глаза, и чувствую, что не могу отвести от них взгляда.
 - Не боитесь, — говорю, — хулигана на постой брать?  Вам, наверное, меня уже охарактеризовали.
- Да уж, охарактеризовали. Вы сильно-то не воображайте. Если что, муж быстренько объяснит, что хорошо, что не очень.
- Ну, раз муж есть, — говорю ей, — пошли!»
И пока добирались мы до её дома, пока объясняла она мне сложившуюся ситуацию, мол, не так я уж правильно поступил со своим геройством, и что в колхозе на тракторе работать некому, а то быстренько загремел бы в милицию при ином раскладе. Словечко, оказывается, она за меня замолвила. И на том спасибо, говорю!
И пока я плёлся сзади по огородам, невольно разглядывая её краешком глаза, к удивлению, обнаружил, что безнадёжно влюбился. И пусть учёные в один голос утверждают, что должно пройти не менее тридцати шести часов, прежде чем мужчина это почувствует. Врут они всё, бездельники!
Место мне определили в недостроенном приделе. Окна, двери и всё прочее есть, отопление только не подключено. Но какое отопление летом! И какая разница, где спать? За день так ухайдакаешься на тракторе — на голой земле уснёшь. Кормят в уборочную страду прилично. Колхозная столовая рядом, за полем подсолнухов. Своим присутствием Елену Васильевну, так я её сначала называл, обременять никто особо не собирался. А каким образом колхоз компенсирует материальные и моральные затраты этой семьи, меня совершенно не интересовало.
Сначала Елена Васильевна, потом стала Лена. И будто всю жизнь её знал. Будто на одной улице мы с ней выросли. А ей это нравилось. А мне нравилось наблюдать, как она по хозяйству суетится: кур кормит, интересные, оказывается, птички. Или бельё развешивает. Выгнется вся, встав на цыпочки.
Росточка-то она небольшого. Тянется к верёвке, а всё то, чем хвастаться не грешно, непроизвольно перед моими глазами демонстрируется. Не хочешь — залюбуешься. Правда, было это всего несколько раз за всё время, пока я жил в их доме. Летом в деревне некогда рассиживаться. Да и не за этим меня сюда за сотню вёрст  привезли.
Хозяйка, хоть и работает, дом без внимания не оставляет. А я никогда не наглею. Дров там надо в баню нарубить, или воды в ту же самую баню натаскать — никаких проблем! Однажды с ремонтом двигателя машины мужу ее помог. Я в автомобильных двигателях хорошо разбираюсь. Вот несколько часов и повозился. А там картошку время пришло мотыжить. Как не помочь хорошим людям! Прожил всю жизнь в городе, картошку отродясь не мотыжил. Но освоился быстро. И тяпкой посёк, видимо, я этой самой картошки, не меряно. Только и делал, что на Елену Васильевну таращился. Очень уж красиво, простите за каламбур, красивые женщины работают. Глаз не оторвёшь!
Времени-то, чтобы откровенно поговорить, в этот раз много было. Меня из вежливости похвалили. Я – в ответ. Но только не из вежливости, а начистоту.
И так, исподволь с полунамёков,  вроде бы, да как бы, перешли на личности. В глаза правду матку про свои чувства леплю, а сам за личину шута прячусь.
 - Где бы такую женщину, как вы, Елена Васильевна, отыскать, — говорю. — Я вам бы с большим удовольствием предложение сделал. Поедешь со мной? Нравишься ты мне очень.
А она смотрит своими глазищами бездонными и загадочно так улыбается.
Поеду, — говорит. — Я тебе хорошей женой буду, да только ты сам этого не захочешь. И смеётся:
 -  Как тебя провести-то легко! А у самой глаза на слезах — грустные-прегрустные. Такие вот шуточки!
От любой другой деревенской женщины узнал бы за пару секунд всю историю их семьи до седьмого колена. А эта помалкивает себе. Даже обидно.
Не заладилось у них с мужем что-то с самого начала. По одним слухам, муж погуливал, по другим — дети никак не получались. По третьим, замуж она вышла не девственницей. Но, кто же, это проверял! Верить слухам, сами понимаете, — дело неблагодарное.
Осень выдалась довольно-таки тёплой. Купались в речке почти до середины сентября. После работы вымоешься — и на боковую. Ещё на рыбалку с местными пацанами ходить повадился. А рыбалка у них там знатная. Особенно если с бредешком по омутам полазаешь. После одной особенно удачной рыбалки припёр домой с полмешка карасей, плотвы и краснопёрки. Хозяйка ухи наварила. Бутылочку почали. От сытной еды и водки разморило немного. Языки развязались. Даже несколько песен  спели. Хозяину во вторую смену ячмень валить за речкой. Хоть и не сильно хотелось, но и мне пришлось уйти.
Сижу на крылечке. Дремота накатила.
  - Что это вы спать-то не идёте? — знакомый голос и лёгкий поцелуй в щеку — спасибо за рыбу.
После выпитой водки расхрабрился.
-  Что это вы жадничаете? — говорю — поцелуй — это попытка двоих найти общий язык (умничаю). А какое взаимопонимание после вашего  - чмок?
 - Это как же ваши слова понимать? — спрашивает. 
-  А как хотите, так и понимайте», — говорю и целую её в губы.
-  Так и до греха недолго, — подумал. — да и самое ли плохое в жизни, такой грех?!
И как ни старался я оградить себя от неизбежного, влечение к этой женщине, пересилило. Крыша съехала окончательно.
И что же мне после этого делать? К председателю идти, когда не сегодня-завтра домой ехать? Бери, мол, меня на постой. Да только кто же меня после того, как узнает причину, возьмёт? У председателя самого жена молодая и красивая. Это, во-первых. А во-вторых, не поймёт он меня, потому что тоже мужик. А в-третьих, всё село тут же узнает о моих переживаниях, председатель на язык — хуже любой бабы.
…Во второй половине сентября значительно похолодало. Пришлось воспользоваться предложением хозяев помыться в баньке.
Дождавшись, пока народ, желающий попарить свои телеса, немного рассосётся, направился к бане, стоящей за огородом на отшибе. Разделся прямо на улице. Оставив свою одежонку на скамеечке, приколоченной к срубу, прошлёпал босыми ногами по траве, уже успевшей покрыться холодной росой, в баню. На пар рассчитывать, конечно же, не приходилось. Но и без этого было довольно-таки тепло. Если не сказать жарко. Горячей воды — хоть улейся. Кого смущает отсутствие шампуня, когда стрижка под ноль? Хватит и хозяйственного мыла. Мочалки всех видов: и синтетические из сельмага, и самодельные из лыка.
И тут без малейшего скрипа раскрывается дверь. В полумраке лёгкой поступью в баньку вошёл человек.
-  Кто-то из наших механизаторов, — подумал. А как взглянул —  застыл, будто меня окатили кипятком. И не снаружи, а внутри.
Вскочил на ноги, а дальше? Что делать с женщинами, я прекрасно знаю. Но, не специально же, она сюда пришла?! А впрочем, чем чёрт не шутит. Не знаю, чем бы это всё закончилось, но мой пыл охладил голос, доносящийся с огородов.
  - Ленка! — вопила старуха во всё горло — ты чего не отвечаешь? Тут ваш квартирант шатается. Боюсь я его, не дай бог чего! Глазищами-то зыркает, как варнак какой.
  - Тебе-то, старой карге, чего бояться?— проворчал, прежде чем пулей вылететь из бани.
  - Уж не приснилось ли мне всё? — подумал, утром увидев хозяйку, развешивающую бельё.
      - Что это ты в омут-то, как ошпаренный, сиганул? В бане не жарко вроде бы было. Не боишься, что русалки защекочут? — съехидничала Лена, глазищами сверкнула, как сваркой, и отвернулась. Будто и не было меня вовсе, принялась развешивать своё бельё.
Через мгновение в воротах появилась вчерашняя бабка, заинтересованно окинула меня взглядом с ног до головы. Разве можно такую фурию обмануть! Сегодня же всё село будет знать о вчерашнем происшествии, обросшем пикантными подробностями, известными, конечно же, только ей одной.
 - Иди-иди, ирод! — прошипела бабка, когда я бочком попытался прошмыгнуть между ней и сараем. И чем только я ей не угодил?
Купание в ледяной воде проявилось не сразу. Несколько дней дохал, как из пушки, а потом поднялась температура. С трудом доходил до работы; как во сне, управлял трактором, а вернувшись домой, проваливался в горячечный сон.
Поэтому, появление у моей постели Лены, воспринял как бред. Вот она подходит ко мне, наклоняется, трогает губами мой лоб. С трудом поднимаюсь, натягиваю брюки и ботинки. Лена берёт меня за руку, как ребёнка, и ведёт по направлению к бане.
Беспрекословно подчиняюсь. Не стесняясь, раздеваюсь и, повинуясь лёгкому толчку в спину, вваливаюсь в парилку. Никогда я не парился в деревенской бане. А теперь меня парили, причем двумя вениками сразу. Обнажённая и раскрасневшаяся Ленка — именно так после этого я стал называть её,  яростно лупила меня, нисколько не стесняясь своей наготы. Да и что скрывать? Так получилось, что я уже всякую её видел. До её наготы ли было мне тогда? Хотя мужик есть мужик. Это я почувствовал, когда оказался в предбаннике. На это силы были, а вот дотащиться до дома уже не мог.
Немного отдышавшись и попив травяного настоя, вышел на улицу. Слабость во всём теле ещё чувствовалась, зато кашель почти прекратился.
— Ты чего это, с..а, творишь? — медленно проговорил неизвестно откуда вывалившийся муж.
Серьёзность его намерений подтверждал остро отточенный плотницкий топор. Моя рука непроизвольно потянулась к поленнице. Тягостное молчание прервала Лена, успевшая одеться и решительно вставшая перед разъярённым мужем:
— Руби меня, никто меня в баню силком не тащил.
Запущенный со страшной силой топор вонзился глубоко в стену. Круто развернувшись и яростно матерясь, муж направился к «жигулёнку», припаркованному поодаль. И только теперь я понял, что он пьян. Нет, я не испугался. Видимо, и испугаться-то не успел.
— Хорошо ещё топором сразу не приложился — от него не убудет. По-трезвому рубаху последнюю отдаст. А выпьет, совсем чумовым становится. А теперь и совсем житья не будет, — Лена трясущимися руками вытерла пот со лба.
Понятно, почему так грустнели её глаза, когда заходил разговор о муже. Прихватив висящий в предбаннике полушубок, молча направились в противоположную от дома сторону.
Поле подсолнухов находилось сразу за огородами, в двадцати метрах от реки. Следящие за движением осеннего солнца подсолнухи лукаво повернули свои мордашки на мужчину и женщину.
  - Да и что это такое?— покачали головами одни, повинуясь уговорам лёгкого ветерка. А другие дружно закивали в ответ  - да-да-да!
…Только что ярко светило солнце, а уже сумерки. В сентябре смеркается быстро.
Добравшись до реки, молча, взгромоздились на корягу. Свесив ноги до самой воды, укрылись от ветра прихваченным полушубком, совершенно не думая о вероятности нашего «рассекречивания» случайными прохожими. Нежно, как-то по-матерински, прижала она меня к себе.
  - Не холодно? Осень на дворе, тебя бы ещё попарить.
  - Нет. Слишком большой риск, — говорю. И даже в сумерках заметил, как покраснела она, поняв, на какой риск я намекаю. Вдруг замечаю, что перестал кашлять. Да и взбодрился немного. От присутствия женщины, что ли, или ещё от чего, мрачные мысли куда-то делись. Ниже по течению шлёпнула хвостом по воде большая рыба.
  - Сом охотится, — авторитетно нарушила молчание Лена. — Я сюда на рыбалку в детстве с большими мальчишками бегала. Картошки напечем. А они издеваются, страшилки мне рассказывают.
 -  Где же теперь эти большие мальчишки бегают? — спрашиваю.
 -  Где- где, — задумалась Лена. — Один недавно с топором пробегал. Другой…
 И она замялась, не находя нужные слова. Поняв, что слушать про то, что было со вторым, мне будет неприятно, перевёл разговор на другое.
-  Знаешь, -  говорю, - я как-то неправильно испугался. Надо бы за себя, а мне за тебя страшно стало.
  - Я тоже неправильно испугалась, — засмеялась Лена. Вымученно как-то засмеялась. Словно о чём-то другом думала. И вдруг решительно встала  и, не договорив, потянула меня за собой.
И снова мы в бане. Будний день, мало желающих помыться. После нас здесь никого и не было. Уходя, мы даже не закрыли двери. Баня основательно выстыла. Но, не париться же, мы сюда пришли!
Не сговариваясь, на ходу сбрасывая одежду, кинулись друг к другу. Зачем слова, какие глупости?! Только одного хотелось нам и ничего другого. Только раствориться друг в друге. Только сжимать и сжимать такое желанное и податливое тело. Только чувствовать своими губами её полураскрытые, влажные губы. Только обладать этим сокровищем .  А там будь что будет. Как говорится, хоть на дыбу, хоть на плаху.
Одним мгновением пролетело время. Лихорадочно разыскиваем разбросанную одежду. Не возвращаться же полураздетыми!
-  Уезжай, ради Бога уезжай, добром это не кончится, — жалобно зашептала она, когда мы разными путями оказались у её дома. А я молчал и целовал солёные от слёз губы, щёки, глаза. Гладил растрепавшиеся волосы. Вдыхал непередаваемый аромат желанного тела. Будто знал, что никогда больше её не увижу. Этой же ночью, собрав нехитрые пожитки и не сказав никому не слова, ушёл на железнодорожную станцию. Едва-едва успел на последнюю электричку. И с первыми лучами солнца я уже был в городе.
Ключ квартиры, как я и предполагал, находился под ковриком. Согласно договорённости с моей девушкой, именно там он и должен был находиться. Она у меня в стольном граде на журналистку учится. Каникулы же проводит в моих объятиях. Может, конечно, и на юга дикарём сгонять. С её-то данными никаких проблем. Но что-то ей в нашем союзе нравится. До свадьбы, видимо, никогда не дойдёт. 
По намалёванному губной помадой на зеркале сердцу понял, что дела у неё обстоят прекрасно.  Изобилие пустых пивных бутылок и забитые окурками пепельницы говорили, нет, просто кричали о том, что времечко она провела весело и плодотворно. Пустой холодильник, разорённая постель и незакрытая балконная дверь — да бог бы с ними. Отдохнула девочка на славу и ладно. Она же не виновата в том, что я по колхозам раскатываюсь в самое неподходящее время.
Всю ночь снилась Ленка. Уж как я её только не обнимал. Как я её только не любил.  Проснулся совершенно измученным и опустошённым, с твёрдым намерением сию же секунду сесть в машину и мчаться обратно в деревню. Любыми путями увезти её с собой. Нет, не шутила она, когда просила забрать её хоть на край света. Совсем не до шуток ей, видимо, было.
Но в эту самую секунду и раздался настойчивый звонок.
С криком   - десант непобедим, в дверь ввалился армейский приятель. У Лёхи если уж проблема, то всем проблемам проблема. А к кому идти с проблемами, как не ко мне.
Сегодняшними проблемами были две фигуристые девчонки. Не делиться же ими с первым встречным. Их шикарный вид совершенно исключал малейший намек на подобный сюжет. Глупости, какие, когда есть я и совершенно пустая холостяцкая квартира. Пришлось отменить поездку…
Вот и вернулся я к этой теме только спустя пять лет. И вот как всё обернулось! Но подсуетился, видимо, кто-то там на небе. Не просто же так уткнулся я носом в огромные тракторные колёса. Делись же куда-то мои сигареты. Не само же по себе обесточилось реле стартера их машины. Вот и сошлись вместе и в одно время. Вот и расставились сами собой все точки над «и».
А журналисточка моя в Египет уехала. Приезжала пару раз. А в последний, прямо с порога заявила, что замуж за араба выходит. Сказала, а сама мнётся. Думает, отговаривать кинусь. Или сам чего предложу. Выходи, говорю, дело хорошее. У них там, слышал, тепло. Помялась, помялась и уехала.
Лёха тоже женился. Моя холостяцкая квартира ему теперь без надобности. Встречаемся всё реже и реже. Молча, попьём где-нибудь пива и разбежимся.
С завода я уволился ещё той зимой. Устроился в автохозяйство на дальние рейсы. Мебель вожу из Прибалтики. Люблю ездить по ночам. Врублю шансон погромче, и еду. О Ленке думаю не переставая. А усну — сразу в баньке той её вижу. Стоит, молча, в дверях и улыбается своей  улыбкой. За дочь теперь голова болит. Из рейса игрушки ворохами везу. Всю квартиру завалил — а как передашь? В глаза посмотреть нет сил. Какой я ей отец — одно название.
Обещание, данное мужу Лены, я не выполнил. И к ребёнку приезжал. Общаться, конечно же, не общался. А так, на расстоянии, как вор. И на кладбище постоянно заезжаю. Еду откуда — топлю, как сумасшедший. Припаркую машину за церковью, чтобы с дороги не видно было. А потом сижу у погоста целый день — разговариваю. А она мне с барельефа на памятнике улыбается. И так мне тоскливо иногда становится! Поставлю бутылку на столик — и в два глотка. А водка-то не берёт меня. Пью, а сам как стёклышко.
Прошлый раз не на шутку испугался. Разговор завёл о том, что надо бы экспертизу ДНК провести и подтвердить отцовство. Пока распинался, дождь пошёл. И, не поверите, потемнел  барельеф. За несколько секунд в негатив превратился. Куда улыбка делась?! Начал её успокаивать. Будто рехнулся. И в это время дождь прекратился. И опять стала фотография нормальной. Ну, думаю, допился до чёртиков. Оказывается, это свойство мраморных памятников.
Со временем стал замечать за собой способность, присущую детям в раннем возрасте. Способность представлять свои мечты как реальность.
Задумаюсь иногда, глядя на барельеф памятника. И появляется откуда-то сзади Лена. Целует меня, как тогда, на крылечке их дома. Потом протирает своё изображение на памятнике. А потом я беру её за руку и веду к своей машине. Мы садимся в кабину. Запускаем мотор и едем по широкой и гладкой дороге. Точно такой же, как в старых американских фильмах. Забираем дочь. Я сажаю их на свои колени. Управлять машиной не надо, она сама едет по селу. А село всё не кончается и не кончается. Стоящие на обочине люди рады за нас. Они улыбаются и машут нам вслед руками…