Город одного человека

               

Каждый человек с момента своего рождения строит свой город. Он строит его не руками и без помощи инструментов. Человек строит свой единственный город своей душой и в своей душе. Он строит его таким, каким хотел бы видеть все города мира. В этом городе он и живёт всю свою жизнь, обновляя, перестраивая и меняя здания, улицы и скверы.
У одного человека этот город состоит из небоскрёбов, у другого – из белых мазанок. В одних городах растут цветы, по другим мчатся фантастические автомобили. В этом городе, построенном душою человека в душе человека, живёт душа человека. Эта многомерность едва ли умещается в нашем трёхмерном сознании, часто люди и не догадываются о существовании города своей души. Однако он есть. И мечтая, строя планы, вспоминая или представляя что-то, мы входим в свой единственный город и живём там, потому что только там нам поистине  хорошо.
Можно предположить, что этот единственный город – главное, что мы делаем в жизни, потому что он только и остаётся неизменным, независимым от внешних обстоятельств. Мы можем жить в красивых особняках или в пентхаузах, обитать на помойках или путешествовать по пустыням или полюсам, но город нашей души останется таким, каким мы его создали. Это – наша вторая жизнь, хотя, по правде сказать, – первая.
Реальная жизнь, конечно, влияет на город, перестраивая его и помещая душу человека в его разные кварталы. Улыбнулась тебе удача – и видишь ты свой город солнечным и милым. Застелилась  жизнь чёрной полосой – и город померк, став  холодным и серым. Но часто бывает и так: живёшь всю жизнь в престижных кварталах – а в своём городе бродишь по зелёным одноэтажным улочкам. В реальности ютишься в каморке – а в своём городе переезжаешь из дворца во дворец.
 
У людей сильных город мало изменяется, у слабых – без конца перестраивается, постоянно находясь в руинах и лесах. У жадных людей город тесный, у расточительных – запутанный. В юности этот город мал, но разноцветен, к старости он расширяется, мощнеет и приобретает единый стиль.
Но и этот,  существующий только в нашем сознании, город влияет на нашу реальную жизнь. Мы мечтаем, стремимся к чему-то или желаем чего-то именно в городе своей души. А он увеличивает или уменьшает размеры наших мечтаний, стремлений и желаний, побуждая тем самым нас к тем или иным действиям. Город формирует нашу жизнь, потому что формирует нас. Знай мы свой город – могли бы предсказать своё будущее, потому что внутренний город строится и изменяется раньше, чем реальная жизнь.

Мы приводим в свои города чужие души, хвалясь перед ними или скрывая от них особенности своих городов, а сами с любопытством вглядываемся в чужие города, оценивая их и думая, что со стороны виднее.

Но только сам человек видит этот город таким, каков он на самом деле. Зашедшая в такой город чужая душа  или слепа, или видит все в своих цветах и формах. Увидеть  город чужой души в его первозданном виде –  несравненная удача.

Увы, но не дано нам … . Может, оно и к лучшему!      

Он достался ей, когда был уже больной и разочарованный, с потухшим взором и растерянными мечтами. Она радовалась какой-то усталой радостью, как радуются окончанию трудной дороги, когда облегчение приносит не желанный отдых или долгожданная встреча, а осознание, что все, наконец, кончилось.

 Мечты её не то, чтобы сбылись – они продолжали быть нереальностью, только теперь уже – нереальностью окончательной. Она мечтала о том, что он, красивый и молодой, полный энергии и творчества, занимался своим любимым делом, создавая совершенно запредельные для её практичного ума творения, а она, гибкая и неслышная как кошка, проникала в его «святая святых» и, не дыша, смотрела бы, как он работает.
Вместо этого она видела усталую и совершенно бесполезную возню в кабинете, полные окурков пепельницы, слышала какое-то слюнявое ворчание по поводу творчества других, нескончаемые сетования на прошлые неудачи, слезливые воспоминания и прочие симптомы больной хронической усталостью души.

Она не получила его, а подобрала. Приютила в своём доме и в своей душе, как блудного, больного и мешающего всем остальным пса. Подобрала и приютила в стремлении получить ещё  хотя бы капельку его душевного вещества, в котором она всегда так остро нуждалась с тех пор, как они познакомились. Но в его душе ей открылась огромная дыра – зияющая незаживающая рана потерянной жизни, в которой не было ни грамма того благотворного эликсира, который он, бывало, дарил, разбрасывал, терял, менял, продавал… . Если бы вдруг, внезапно высох Тихий океан, то зрелище высохшего дна было бы, наверное, менее трагическим, чем то, что увидела она в его душе. Мечты испарились, желания превратились в песок, а все более или менее радостные и значительные жизненные события были похожи на мёртвых китов и дельфинов, разлагающихся под жарким солнцем на  просоленном иле.
В общем, это было мало похоже на счастье.
 
Но всё-таки, однажды…


Был дождь, противный, моросящий, холодный. Он, этот дождь, как будто напоминал о никчёмности прошедшей жизни и вызывал в памяти все противное и мерзкое, что случалось с ними раньше. Они сидели в его старенькой машине, работала печка, и, хотя было тепло, душа все равно отдавала холодом и сыростью.
Они молчали. По радио играла какая-то дешёвая попса, по улице, съёжившись, бегали мокрые и злые уличные собаки, вороны на ветках сидели, уткнув головы в крылья, выставив только клювы, и словно материли про себя этот мерзкий осенний день.
Холодно и противно, противно и холодно. Он курил сигарету за сигаретой, пуская дым и стряхивая пепел в щёлку приспущенного стекла. Дым колыхался в тесном пространстве машины, путаясь в его седых волосах. И от этого дыма ей, некурящей, становилось ещё холоднее. Она не выносила запах табака, но просить его не курить не решалась – не хотела раздражать. Он стал такой раздражительный в последнее время…

Вдруг из ближайшего подъезда вышел молодой парень. Остановился, посмотрел на небо, съёжился, когда капли дождя попали на лицо, и стал похож на одного из бегающих по улице псов. Потом закурил, видимо, ожидая кого-то. Да, точно: через несколько минут из того же подъезда  вышла девушка. Осторожно ступая по уже мокрому и грязному асфальту, она выглянула из-под козырька подъезда и тут же спряталась, состроив на своём милом юном личике гримасу брезгливости. Дождь, дождь, а что делать? Она передёрнула плечами, стряхивая озноб и повернулась к юноше. И замерла.
Парень, бросивший недокуренную сигарету сразу же, как вышла девушка, смотрел на юное создание таким полным любви взором, что с её лица вмиг исчезло недовольное выражение, а в больших глазах  замер бесконечный вопрос: «Неужели ты действительно так сильно любишь меня? Неужели это правда? Неужели?» А юноша просто стоял и смотрел на неё взором, полным большой, неуёмной и сумасшедшей любви…

Все это видели из машины и он, и она, и позабыли на время: он – о своей сигарете, она – о его раздражительности, они позабыли о противном дожде и зябком ветре и все смотрели и смотрели на то, с какой нежностью рука юноши гладила волосы девушки, с какой радостной доверчивостью девушка прижималась к нему, с каким трепетным желанием слились их губы в долгом и нежном поцелуе…
Она повернулась к нему и увидела, что он тоже смотрит, и что в глазах его впервые за долгие месяцы их совместной жизни блеснул так хорошо знакомый ей тёплый свет. Её рука легла на его ладонь тем движением и тем прикосновением, которое и она-то уже позабыла, а он, почувствовав её, вздрогнул и заглянул в её глаза долгим удивлённым взглядом. И она смотрела на него, ожидая чего-то: чуда ли, слова ли, - она сама не знала, чего. И вдруг взор его полыхнул такой любовью, что у неё перехватило дыхание. Они бросились друг другу в объятия, исступлённо целуя друг друга: губы, глаза, щеки… Стало жарко, солнечный свет, невесть откуда взявшийся, залил улицу, машину, небо…

Он мягко отстранил её, завёл мотор и рванул с места…

И город одного человека, вдруг проявив под ярким солнечным светом возвратившейся любви все свои дворцы и фонтаны, вновь стал прибежищем для двоих. Они гуляли по тесным мощёным улочкам и по широким бульварам, танцевали на площадях и целовались в сквериках. Солнце грело их своими лучами, а луна освещала им путь своим нереально-таинственным светом. Он показывал ей свои дворцы, а она роняла слезы при виде её любимых  тесных и уютных улиц. Он вёл её по восхитительному лабиринту этих улочек, а у неё захватывало дух при выходе на простор площадей и бульваров. Они дарили друг другу свои города, а с ними – самих себя, и стремились обогнать друг друга в неожиданности подарков и во внезапности восхищения ими… Они снова были счастливы тем, самым высоким счастьем на свете, когда рядом с собой видишь счастливые глаза любимого человека. Чёрные пустоты одиночества и тоски, так долго отравлявшие их жизни, попрятались под лестницы, скрылись в густой листве парков, залегли в сточных канавах. Они, конечно, ждали времени своего возвращения, но сейчас было не их время. Отгородившись от холодной и сырой осени тёплым одеялом, а от опостылевшей суетной жизни – стенами их общего города, они наслаждались друг другом, своей любовью, своим счастьем: таким долгожданным и таким внезапным.

Потом были ещё годы и годы жизни, которые приносили с собой все: и радость, и горе. Они целовались по утрам, ссорились вечерами, устраивали друг другу неожиданные свидания днём, они занимались любовью, ругались, и, бывало, не разговаривали часами…
Но вновь и вновь, как к навсегда родному, милому причалу тянуло их корабль во времена самых жестоких штормов к тому волшебному дню, когда  города двух одиноких душ слились в один прекрасный город Любви.

 И это было бы прекрасной сказкой, если б не случилось на самом деле…