Дорога к небесам. Глава VI - Очевидное-невероятное

Глава шестая
Очевидное-невероятное

Мое появление вызвало ожидаемую реакцию. Изучающие взгляды, радостные объятия, поцелуйчики, рукопожатия, хлопки по спине... Было видно, что встреча, как говорится, проходит в тёплой и дружественной обстановке. Когда первая волна ажиотажа прошла, начались встречи «лицом к лицу», комплименты дамам и глупые вопросы-ответы типа:
– А ты меня узнаёшь?
– Что за глупости, Наташенька! Конечно, узнаю! Как тебя можно не узнать? Я узнаю тебя из тысячи – по глазам, по словам, по голосу…
– А вот и не угадал! – «Наташенька» обиженно поджала губы. – Я Аня.
– Аннушка, прости меня, негодяя! У меня такая поганая память на лица, что всю жизнь мучаюсь из-за этого! Но тебя не имел права не признать! Ты же у нас в классе была звезда! Отличница, активистка, золотая медалистка и прочая, прочая, прочая….
– То-то же! – она шутливо ударила меня по руке. – Пригласи меня на танец. Немедленно!
– С превеликим удовольствием!
Ну и далее всё в таком же духе. К сожалению, был далеко не весь класс, не было многих даже из тех, кто жил здесь. («Витька с Украины прилетел, девчонки тоже не одну сотню километров проделали, Сашка, вон, из Москвы примчался, а этим трудно сто метров пройти. … Точно! Юбилей как-никак! Тридцать пять лет выпускному – это вам не обычная пьянка»).
Они сегодня уже успели навестить нашу классную руководительницу Ольгу Филипповну. Посетовали, что меня с ними не было, сказали, что она хорошо меня помнит и всё такое…
Среди тех, кто собрался, не было никого, с кем я в школьные годы был по-настоящему близок, тем не менее чувствовалось родство душ, тепло и радость от встречи исходило от каждого из сидевших за столом. Мы вспоминали забавные случаи из нашей школьной жизни, порой говорили одновременно, размахивая руками, вскакивая и перебивая друг друга, чокались и провозглашали тосты. Вдруг подумалось, что здесь и сейчас нас связывает то, чего во взрослой жизни мы лишены – детское бескорыстие.
Как это часто бывает, через некоторое время все разбились на группы, каждая из которых обсуждала свои темы. Эти группки постоянно трансформировались, меняли конфигурацию и численность. Но в любом составе они были гармоничными и законченными. Мне это напомнило детский калейдоскоп с кусочками стекла и зеркальными стенками. Когда поворачиваешь, заглядывая в окуляр, цветные стекляшки, отражаясь в зеркалах, создают неповторимые и постоянно меняющиеся узоры, каждый из которых, тем не менее, ярок, красив и безупречен.
Мы сидели вдвоём с Лешкой и уже в четвёртый раз чокались, но никак не могли выпить. Наш диалог охватывал одновременно все темы – от детей до проблем Приднестровья. Леха, огромный, солидный мужик, обняв меня за плечи и, то приближая своё лицо, то отстраняясь, чтобы лучше разглядеть мою реакцию, громко гудел мне в ухо:
– Сань, ты помнишь, как я учился?
Я кивнул. Ещё бы не помнить! Три года проучиться в восьмом классе… Такое не забывается.
– Я пришёл с флота и влюбился в девчонку с соседней улицы. Страшно влюбился! Я ходил как помешанный. Я света белого не видел! В глазах стояла только она, – возбужденно вещал он. И кто бы мог подумать, что выдающийся разгильдяй и хулиган Лешка Лосев способен на такие чувства?..
– И вот я пришёл к ней домой, – продолжал он. – А меня даже во двор не пустили!
Мне показалось, что он всхлипнул. Похоже, давняя обида до сих пор не давала ему покоя.
– Представляешь, её батя вышел ко мне и заявил, что если ещё раз увидит меня вместе с ней или рядом с их домом, то переломает мне ноги! А он был здоровее, чем я сейчас. – Леха в очередной раз отстранился и неожиданно посмотрел на меня радостным взглядом.
– Саня, а давай выпьем!
– А, давай!
– Он сказал, – продолжил Вовка, с остервенением терзая вилкой шпротину, – что ему зять-дурак не нужен и что его дочь выйдет только за образованного человека. Сань, ты помнишь, как я учился? – он сжал мне плечо своей лапищей и встряхнул меня.
– Конечно, помню, Леш!
– Саня! – развернув меня за плечи, он пристально вглядывался в мое лицо, будто стараясь найти что-то давно потерянное. Затем сделал длинный вдох. Его раскрасневшееся широкое лицо вдруг наполнилось невероятным вдохновением. «Как у дирижера» - почему-то подумал я.
– Саня! – жарко и страшно выдохнул он, – я стал учиться заново! Я начал с букваря!
Вовка в очередной раз наполнил наши стопки коньяком.
– Когда я закончил третий курс техникума, ее отец разрешил мне провожать ее до дома. Не больше! И ещё сказал, что у его зятя должно быть высшее образование. Саня! Я поступил в институт! И на четвёртом курсе мы поженились.
Опрокинув в раскрытый рот коньяк, он громко поставил зажатую в огромном кулаке стопку, тряханув весь стол. Было ощущение, что таким образом Володька аккуратно тюкнул тестя своей кувалдой по темечку. 
– Ну, ты даёшь! – я восхищённо и с уважением посмотрел на него. Вот это любовь!
– И чем сейчас занимаешься?
– А сейчас я преподаю в нашей школе. Физкультуру. И двадцать три года женат на любимой женщине.
Я онемел и еле сдержался, чтобы не прыснуть. Леха, тот самый Лешка, третьегодник и неисправимый хулиган сейчас сидит в учительской рядом с теми, кто мечтал избавить школу от такого самородка! Ну и дела... Но каков мужик, а! Молодца!
Через пару часов мы решили закончить наши посиделки в ресторане и прогуляться к школе, посидеть на скамеечках старого парка, повспоминать далёкую юность. Я выскочил первым, чтобы затариться шампанским-шоколадом-конфетами и пополнить запас сигарет. К счастью, неподалёку светилась вывеска какого-то магазинчика. Закупив всё необходимое и находясь уже у двери, я обернулся к продавщице, молодящейся изо всех своих дамских сил.
– Простите, вы до которого часа работаете?
– Я? – женщина бросила на меня оценивающий взгляд.
«Черт, кажется, я неправильно задал вопрос».
– Нет, ваш магазин. Мало ли, захочу ещё что-нибудь прикупить.
– Мы уже закрываемся! – бросила она, оскорблённо отворачиваясь.
– Жаль.
Ну вот, уже вторую женщину умудрился обидеть за последние пару часов, донжуан хренов. Я выскочил из магазина и вернулся к ресторану, но нашей компании там уже не было. Темень была несусветная. Я прислушался. Никого и ничего, лишь где-то вдали горел одинокий фонарь. Я направился к школе через парк, благо она была недалеко. Наконец, услышав чьи-то голоса, продираясь через высокую поросль и редкий кустарник, спотыкаясь и чертыхаясь одновременно, я кое-как выбрался к своим. Витька с Володькой уже разложили нехитрую снедь на скамейке и разливали водку в пластиковые стаканчики под щебет стайки окруживших их девчонок.
– Ты куда пропал?
– Да вот… – я поднял пакеты на уровень плеч. – Хотел как лучше. Да ещё и вас потерял. Темень – хоть глаз коли.
– Да, при твоём бате здесь светилось всё! – Алексей протянул мне стаканчик. – Давай, за родителей!
– Это точно. Ну, за родителей! – я залпом опрокинул в себя содержимое.
– Что ты там приволок? – Витька Сушко зашуршал пакетами. – Глянь, шампанское, конфеты… Да ты пижон! Сразу видно, москвач! – он посмотрел на меня поверх очков в золотой оправе, очень идущим его удивительно интеллигентному лицу с «профессорской» бородкой. – А ананасов почему нет? – его тон был по-учительски строг.
– Вот только ты мне еще двойки не ставил! – я засмеялся. – И кто ж спорит, москвач, конечно же, уже москвач. А ананасы, увы, в вашем гипермаркете не растут.
– Он уже не наш, он в Черновцах детишек уму-разуму учит, – Аня похлопала его по спине. Вот и еще один одноклассник, совершенно неожиданно для меня выбравший учительскую стезю.
Мы посидели, потом прогулялись по парку, выйдя к школе, потом опять посидели, выпили ещё и ещё… Я узнал, что мой «однопартиец» Колька сейчас в Португалии на заработках, что Яша с Моней давно в Штатах, а Дима в Канаде. Тоже учитель, кстати. Что Витек подался в «братву», а смешной и недотёпистый в школе Сёма ворочает миллионами в зарубежной валюте где-то на земле обетованной; что Юры и Толика уже нет в живых, а о Серёге вообще ничего не слышно, что Верочка и Люда которых я очень хотел повидать, из-за недомогания не смогли приехать из Питера. Узнал, что Витька Городинский после Рязанского десантного училища командовал разведротой Афганистане, а в последние годы основал адвокатскую контору, стал защищать права таких как он сам. В какой-то момент, не согласившись с каким-то очередным принятым законом, в знак протеста отправил почтой все свои боевые ордена и медали в администрацию президента…
Я, в свою очередь, поведал ребятам, что Сашка, мой бывший сосед, совсем недавно родил себе сына (молодец, мужик!) и сейчас занимает высокий пост в крупной телекоммуникационной компании в Киеве, что Валерка после службы на флоте всерьёз увлёкся в то время запрещённым карате, стал настоящим сэнсеем. Потом его занесло в Норильск, а сейчас он живет в Москве и участвует в бизнес-проекте Андрея Макаревича. Да-да, того самого!
Под конец я уже совсем расслабился и, поднимая тост за Лиду Тихонову, как за лучшую баскетболистку всех школ района, по-прежнему очень ладную, сохранившую свою привлекательность женщину, громко признался ей в тайной детской любви. Лидка чмокнула меня и, стирая помаду с моей щеки, засмеялась:
– А почему тогда молчал?
– Чёрт его знает. Стеснялся. Ты всегда была в центре внимания у парней.
Уже под утро пошли провожать девчонок по домам. Аня, держа меня под руку, тихо рассказывала:
– А я закончила пединститут и пошла работать в школу.
– Как мама?
- Ты помнишь мою маму?
– Помню. Ботанику преподавала в параллельных классах. А ты чему учишь?
– Русскому и литературе.
– Так вы с Вовкой коллеги?
– Ага. А ты помнишь Павла Моисеевича?
– Конечно, как его не помнить! Щуплый, маленький, уже тогда старенький, очень вежливый еврей, прошедший войну, преподававший французский и немецкий. Даже помню его  фразу, которую он неизменно произносил в конце урока: «Каждый имеет право на отдых и на... булочку!»
– Да-да, – засмеялась Аня. -С его лёгкой руки здесь среди старых учителей ходит анекдот: «Леша Лосев – мой коллега!».
Она произнесла это таким «еврейским» тоном, что я тоже рассмеялся. Узнаю Павла Моисеевича!
– А что, он до сих пор работает? – изумился я.
– В прошлом году ушёл на пенсию.
Мы медленно шагали по тихой и тёмной, с детства знакомой улице.
– А знаешь, так как ты, здесь у нас никто не говорит, – в ее голосе послышалось какое-то сожаление.
– Как это?
– На таком языке.
– Акаю по-московски, что ли? Так что ты хочешь, – тридцать лет там живу.
– Нет, я не про аканье. Я про язык. Ну, понимаешь… Мне Лида говорила, ты стихи пишешь. И ещё статьи в журналы.
– Ага. А ещё прозу. Мелким почерком, но много. А она тебе не говорила, что я в космос слетал? Или что я принц Монакский. По случаю женитьбы на тамошней принцессе.
«Убью Лидку! Говорил ведь только ей и по великому секрету! Слово дала! Вот же, женщины!»
– Ты правда не понимаешь? У тебя язык такой… Не наш, не местный. И слова все знакомые, но тут так не говорят. Понимаешь?
Кажется, я понял, но решил эту тему не развивать.
– А я думал, ты, как золотая медалистка, в МГУ пойдёшь. На журфак.
– Я тоже об этом мечтала, да не вышло, – глухо ответила она.

(продолжение следует)