Насиженное место

Солнечные лучи, кутаясь в седой туман, мягко падали на сонную землю. Не успела отыграть утренняя роса, а на мшистой поляне, близ старого торфяного болота, уже суетились проворные муравьи. Они работали ловко и слаженно, как единый механизм. Одни сворачивали из листьев берёзы кульки. Другие раскладывали на плоском булыжнике угощения для гостей. А третьи разгоняли назойливых клопов. «Вы всё делаете не по правилам. — Возмущенно пищали последние. — Лепестки уже провоняли муравьями и осами и не годятся для дела».
— Вы чего расшумелись? — раздалось грозное жужжание осы Хадда. — Нынешние болячки сбивают с толку. Кто-то и мёд путает с навозом. — Его чёрные сетчатые глаза и обломанный ус вселяли цепенеющий ужас. Он надменно смотрел на клопов, играясь своим жалом, то выпуская его, то пряча обратно в полосатое тело. — Лучше делом займитесь. Оповестите округу о сегодняшнем важном событии.
Перепуганные клопы затряслись, как песчинки на динамике, и кинулись врассыпную. Хадда ещё с минуту любовался размеренной суетой, а затем направился в заросли осоки. Уже на подлёте он услышал истеричный звон божьей коровки Бедрона — действующего «смотрителя».
— Что за вздор несёт эта твоя Важка? — распинал он главного редактора «Болотных вестей» кузнечика Коника. — Пчёлы-рабы; подпольные фермы тли; подкуп шершней. Какой клещ её укусил? Ты лучше угомони её, а то ведь глупостей натворит. Беду на себя накликает. — Его смоляной панцирь с двумя красными пятнышками угрожающе блеснул. — Да и на тебя тоже.
— Я всё улажу. — Дрожал оробевший Коник, искоса поглядывая на двух стройных ос рядом с собой. — Она много работает. Устала, наверное.
— Так пускай отдохнёт. — Бедрон кивнул одной из ос, и та положила перед Коником жирную белую гусеницу. — Теперь ступай.
Кузнечик подхватил подарок и в два прыжка ретировался.
— Хороший парень. — Заметил Бедрон. — Всё с полуслова понимает, не то что твои оболтусы. — С укором обратился он к Хадде — начальнику внутренней охраны. — Кто-то из твоих лишнего болтнул. А эта стрекоза, будь она не ладна, всё растрезвонила. Хорошо, доказательств нет. Найди языка и накажи. И позаботься, чтобы эта назойливая Важка больше нам не докучала. — Он что-то прожужжал в густые заросли и из-за длинного стебля осоки появились два муравья. Каждый тащил на своей спине тлю. — А сейчас, Хадда, мы зайдём в гости к нашему мохнатому приятелю. Прихвати с собой гостинец. Мы же не слизни какие-то, а цивилизованные насекомые. Соперничество ни есть вражда. — Он проглотил пару шевелящихся тли и удовлетворённо зажужжал.
Шмель Бурдо — местный весельчак и рубаха-парень — жил в трухлявом пне на краю болота. Он частенько выпивал, поэтому под пнём хранил большие запасы отборной медовухи. Закоренелый холостяк, свободолюбец и яростный правдоруб. Бурдо считал, что вся растительность должна принадлежать насекомым в равной степени, а не находится в лапах одной гниды. Никто не должен быть обделённым. А правда — это основа развитого общества, это маяк, на который обязано ориентироваться каждое насекомое. К нему обращались все за помощью и просто за советом, а он никому не отказывал. И делал всё с душой, как для себя и даже больше. Так он завоевал народную любовь, и единоличную ненависть в лице Бедрона.
Насекомые уговорили шмеля выставить свою кандидатуру на грядущих выборах «смотрителя». Он долго отнекивался. Говорил, что это не его. Но после рассказа стрекозы Важки о рейдерских захватах пчелиных улей осами, о рабском использовании полосатых трудяг, об ужасных пытках и многом другом, понял, что пора действовать. «Настало время положить конец беспределу!» Шмель как раз делал глоток хмельного нектара, когда к нему заявились гости.
— Какая неожиданность! — поперхнулся Бурдо. — Как блоха на заднице.
— Бурдо, приятель! — Бедрон хотел по-дружески приобнять шмеля, но тот ловко увернулся от его маленьких когтистых лапок. — Ну, кто так встречает гостей? — огорчился божья коровка. — Мы же соседи, как никак.
— К сожалению. — С презрением заметил Бурдо. — Незваный гость хуже утреннего похмелья.
— Не будь таким мрачным. — Пытался быть весёлым Бедрон. — Я к тебе с подарком. — Хадда поставил перед шмелём цветок колокольчика, наполненный ароматной медовухой. — Из собственных запасов. Не побрезгуй.
Дух забродившего нектара вскружил шмелю голову. Он много слышал о Бедронковской медовухе, но не брал её из принципа. «Я лучше напьюсь гнилой воды, чем его бормотухи», — с омерзением говорил Бурдо. Вот и сейчас он взял себя в лапы. Тряхнул головой.
— Шёл бы ты отсюда. — Шмель грозно шевельнул усами. — Твоё присутствие портит мне аппетит.
— Когда ты приходишь к моим мотылькам, тебя никто не гонит. — Хитро заметил Бедрон.
— А ты, что, решил сегодня поработать за них? — усмехнулся Бурдо. — Чего тебе нужно?
— Бурдо, ты же ещё молодой, а лезешь во взрослые игры. — Бедрон расхаживал по конуре шмеля, как у себя дома, то и дело заглядывая во все дыры и углы. — Тебе нужен опыт в этом деле. Посмотреть. Понюхать. Предлагаю союз. Вместе мы сделаем многое.
— Твои дела мне неинтересны. — Бурдо весело разжужжался. — Ты такой липкий, как сосновая смола. Уже четвёртую луну всё никак не можешь отлипнуть от насекомых. Окружил себя роем жал и думаешь тебя это спасёт? Смешной! Тебе пора на покой, пятнистый, а то уж все лапы в пыльце. Учти, иные этого не простят. И даже жала на тебя не пожалеют.
— Мало в тебе дипломата, мохнатый. — Бедрон вдруг сделался серьёзным. — Борьба так борьба. Полетели, Хадда. 
— Мало в тебе чести. — Охмелевший шмель уже совсем развеселился. — Всего два пятна, и те краденные. Хадда, каково прислуживать козявке? А? Удобно? Не слишком низко?
Оса было дёрнулась в его сторону.
— Не надо! — остановил его Бедрон. — Не время. — Они оба удалились.
Несправедливость для Бурдо была, как дихлофос для таракана. От неё у шмеля крутило живот и болели лапы. А Бедрон — это эталон несправедливости и лжи. Кладезь пороков. Вершина эгоизма. Бурдо запил медовухой, образовавшийся в пищеводе ком, и выругался.
— Ну, опарыш, я тебе ещё покажу! — раздражённый он ходил из угла в угол. — Я тебя выведу на чистую воду. Я весь ваш поганый улей разворочу до последней соты. Молодой! Ты посмотри на него, глянцевый старикашка.
Никто так не выводил Бурдо из себя, как шайка божьей коровки. Эти паразиты терроризировали всю округу. Важка выведала, что Бедрон как-то договорился с муравьями, и те выращивали для него тлю, которой он подкупал ос. А те, в свою очередь, делали всю грязную работу. Говорят, они даже воровали личинки насекомых по ночам, но доказательств тому было мало.
— Важка, на тебя вся надежда. — Шмель ещё отхлебнул немного нектара и посмотрел на оставленный Бедроном цветок с фирменной медовухой. — Если одержу победу, то вылью это на твой труп. — Он разлил подарок в корзинки на задних лапках и вылетел из пня.
День торопливо убегал, а в дупле старого дуба, на границе с лесом, всё ещё кипела непрерывная работа. Дерево гудело, как тысячи йогов на медитации. Пчёлы ежесекундно то вылетали из тёмного отверстия, то возвращались обратно, перепачканные ароматной пыльцой и с полными зобами сладкого нектара. Трафик был просто сумасшедший. Одна молодая пчела как раз вылетела из улья и направилась в сторону маковой поляны. Разведчики сказали, там есть, чем поживиться. Уже на подлёте к алому бутону пчела заметила двух подозрительных ос. Те летели под острым углом к ней на перехват. Воздух вибрировал от грозного жужжания жёлтых истребителей. Одна из ос повисла над пчелой, а потом резко бросилась на неё. Метким ударом она пронзила её жалом между крыльев. Пчела обрисовала параболу, и обездвиженная рухнула на землю. Другая оса подхватила жертву и понесла с собой.
 — Какой кошмар! — тысячи глаз Важки с жадностью репортёра наблюдали за происходящим. Она мастерски спрятала своё синее тело между цветов шалфея и видела всё от начала до конца. — Бедроновские выкормыши, что они собираются делать с этим бедолагой?
Стрекоза осторожно следила за преступниками, ловко перелетая с одного цветка на другой. Наконец в районе лужайки с ромашками осы опустились на землю. Там их ждал шершень Занбурон.
— Главный наблюдатель? А ему, что здесь нужно? — Важка удобно устроилась на цветке цикория.
— Бедрон просил передать, чтобы всё выглядело, как несчастный случай. — Хадда положил перед шершнем парализованную пчелу. — Мохнатый алкаш должен выбыть из игры без шума. Если всё пройдёт, как надо, твоему племени больше не придётся беспокоится о еде.
— Передай пятнистому, — Занбурон с интересом разглядывал пчелу, поворачивая к ней голову то одним то другим глазом, — чтобы он не беспокоился о толстозадом. — Шершень наклонился к жертве и стал откусывать ей конечности.
В этот момент цветок над ними качнулся, и они увидели быстро улетающую стрекозу.
— Схватить её! — яростно прожужжал шершень. Все трое поднялись в воздух. — Не дайте ей подобраться к Бурдо.
Часом ранее на поляне уже во всю шло голосование. Земля шевелилась от наплыва букашек, будто живая.  Муравьи, жуки, гусеницы, пчёлы, кузнечики, стрекозы, бабочки — туча насекомых. У кулька Бедрона выстроились толпы муравьёв. Их вожак Чинти внимательно следил за своими подчинёнными, чтобы те принимали правильное решение. Муравьи метили лепестки ряски своими ферментами и бросали их в кулёк напротив Бедрона. За ними стояли кузнечики и стрекозы из «Болотных вестей». Затем осы, шершни и всякая мелкая беспринципная мошкара.
Справа от Бедрона величественно возвышалась богомол Тангланг. «Вечная вдова», как её называли насекомые. Своему последнему мужу она откусила голову прямо на сходке в честь праздника семьи и потомства. Бедолага всего лишь наступил ей на лапу. «Самцы — что за насмешка природы? — брезгливо говорила она. — Никчёмная субстанция. Смотреть тошно. Лишать их надо всех прав. Слабаки! Отдал семя — марш в болото! Всё, на что они способны, это приносить нам, самкам, утреннюю росу». Вот и сейчас, поджав передние лапки, она с презрением смотрела на своих оппонентов. Тангланг с грустью покосилась на своих немногочисленных единомышленников: старую паучиху Жижу и несколько непонятных мошек, видимо, её обед.
— Ничего, сестра, — тяжело вздохнула она, —  ещё хлебнём с тобой мы утренней росы.
Слева от божьей коровки расположился охмелевший Бурдо. Он искренне приветствовал всех, кто пришёл на мероприятие, и душевно благодарил тех, кто за него отдавал голоса. С одними он успевал перекинуться двумя-тремя словечками, с другими — выпить медовухи, с третьими — просто обняться. Все, кто попадал в поле его зрения не оставались без внимания. Он сеял тепло и уют. Даже некоторые муравьи, шедшие не по своей воле за Бедрона, то и дело поглядывали в сторону жизнерадостного шмеля. А иные пытались перейти к нему на сторону, но под строгим взглядом Чинти возвращались на своё место.
— Он кинул два лепестка! Он кинул два лепестка! — надрывался сверчок. — Я всё видел.
Все взгляды устремились на кулёк Бедрона. Две осы из службы надзора тут же подлетели на место происшествия.
— Что ты видел? — обратилась одна из них к сверчку.
— Вот этот. — Он указал на муравья Чинти. — Кинул в кулёк два лепестка, паршивец. Я всё видел.
— Разберёмся. — Сурово прожужжала оса и, наклонившись над кульком, стала обнюхивать лепестки.
На поляну опустилась гнетущая тишина. Даже строптивый комар заткнулся, высунув дальше всех из толпы свой длинный хоботок.
— Всё в порядке. — Объявила оса спустя некоторое время. — Одинаково помеченных лепестков здесь нет. Видимо тебе померещилось. 
— Пускай их обнюхает бабочка. — Возразил сверчок. — У неё более чуткий нюх.
— Ты хочешь сказать, что у меня хреновое обоняние? — оса зловеще нависла над сверчком. — Или ты мне не веришь?
— Не-не-не. — Задрожал сверчок. — Верю. Видимо, мне показалось.
— То-то же. — Оса обернулась к гостям. — Лёгкие неполадки устранены. Можно продолжать. — Густой гул снова заполнил поляну.
Солнце уже касалось облысевших вершин деревьев. В плотный воздух плавно вливалась освежающая прохлада. Почти все насекомые выполнили свой племенной долг и теперь во всю уплетали предложенные им угощения. Остальные разбрелись по поляне. Перед кульком Бурдо возникла крупная фигура.
— Занбурон? — удивлённо прожужжал шмель. — Ты ничего не попутал?
— Нет! — шершень пометил свой лепесток и опустил его в кулёк Бурдо. — Ты хороший парень. К тому же у нас свобода выбора.
— Да неужели! — с сомнением протянул Бурдо, его короткие усики недоверчиво шевелились. — Ну, раз так, тогда выпей со мной. — Он подал цветок с пьянящей медовухой Занбурону. — За справедливость! — Бурдо начал пить из цветка, слегка запрокинув голову.
— За справедливость! — поддержал его Занбурон и выпустил своё смертоносное жало. Незаметно он окунул его в один из многочисленных цветков с медовухой и прыснул туда яд. Когда шмель закончил пить, у шершня цветок уже был пустой.
— Это хорошо, что ты с нами. — Бурдо по-приятельски провёл лапкой по жёстким крыльям Занбурона. — С тобой мы выведем этих ублюдков на чистую воду. — Он уже изрядно поднабрался, и его жужжание заплеталось и тускнело во всеобщем гомоне.
— Сейчас начнётся подведение итогов. — Напомнил Занбурон. — За ними нужен глаз да глаз.
— Давай, давай, друг! — прожужжал Бурдо. — Будь честен перед насекомыми и самим собой.
Тем временем сверчок объявил об окончании голосования. Начался подсчёт голосов.
— Да пошли вы все! — прошипела Тангланг. Она опрокинула свой кулёк из которого высыпалось шесть лепестков, включая её собственный. — Вы тупые самки! — досадовала она. — Как вы не понимаете, что на вас и дальше будут ездить самцы. А я бы сделала так, что они носили бы вам росу по утрам. Идиотки!
— Мы как-нибудь сами напьёмся. — Усмехнулась одна из бабочек с чёрно-оранжевым орнаментом на крыльях. — Голова от этого не отвалится.
Вся поляна весело загудела. Тангланг медленно повернула в её сторону треугольную голову.
— Ш-ш-шалава! — сверкнула она гневным взглядом, и оскорбленная скрылась в густой траве.
Занбурон смотрел на две кучки лепестков, одна из которых была значительно выше. И эта кучка относилась явно не к Бедрону. Надо было объявлять победителя. Но как это сделать, не обманув всех, он не знал. Занбурон тянул время. Как раз в этот момент он заметил в сумрачном небе три силуэта. За стрекозой гнались две осы. «Важка! — с досадой подумал Занбурон. — Они, что, её ещё не прихлопнули». Стрекоза ловко увёртывалась от преследователей. Те, в свою очередь, не давали опуститься ей на землю. Важка что-то истерично жужжала. Но она была слишком высоко, чтобы её можно было расслышать. Вдруг откуда-то сбоку появилась третья оса, и, спикировав, ужалила Важку прямо в глаз. Стрекоза стремительно начала терять высоту. Попыталась выровняться в воздухе, но не смогла и обрушилась точно на кучу из лепестков Бедрона. Бурдо, не допив очередной цветок, бросился к Важке. Она еле подняла свою отяжелевшую голову и прожужжала:
— Мохнатый, этот навозный жук, — она кивнула в сторону Бедрона, — хочет от тебя избавиться.
— Ты что несёшь, паршивка! — Бедрон резко кинулся к стрекозе, но Бурдо перегородил ему путь.
— Стой, пятнистый! — сурово приказал он. — Иначе я проткну тебе хитин.
— Я видела, как две осы подкупали Зан… — здесь она замолкла, дёрнулась и застыла навсегда.
— Важка! — тихо прожужжал Бурдо. Он вдруг почувствовал, как внутри него словно разгоралось пламя. Оно жгло каждый волосок на его теле. Перед глазами всё плыло и рябило. Он попытался взлететь, но безуспешно. Крылья словно слиплись между собой. Бурдо ползал из стороны в сторону, точно его заперли в спичечном коробке. Мохнатое тельце беспрестанно дрожало.
— Смотрите на него. — Усмехнулся Бедрон. — Нажрался до умопомрачения.
Бурдо ещё немного прополз, перевернулся на спину, дёрнул пару раз всеми лапками и замер. Медовуха из корзинок медленно растеклась по его мёртвому телу. 
— Ну, вот, и всё! — объявил Бедрон. — Допился, бедолага.
Насекомые тревожно зашумели. Кто-то скорбно жужжал. Кто-то скрипел, что шмеля убили. Кто-то обвинял во всём ос и Бедрона. Кто-то проклинал медовуху.  Колорадский жук метался среди толпы и гудел о приближающимся апокалипсисе. Мнения разнились, как осенняя погода. Ясно было одно, «смотрителем» поляны остаётся божья коровка.
«Как всё удачно обернулось. — Подумал Занбурон, глядя на шумную толпу. — Даже лгать не пришлось». Он вспомнил про оставленную в поле пчелу, и настроение его улучшилось. Пора было объявлять победителя. Занбурон поднялся на белый круглый камень.
— Тишина! — строго потребовал он. Насекомые замолкли. — Ввиду непредвиденных обстоятельств «смотрителем» поляны остаётся Бедрон. — Божья коровка уже стоял рядом с Занбуроном, самодовольно сверкая своими лощёными надкрыльниками. Насекомые возмущённо загудели: «Всё подстроено! Обнулить результаты! Наказать виновных! Долой пятнистого клопа!» Осы кольцом оцепили собравшихся. Толпа притихла.
— Виновных найдут и накажут! — свирепо пропищал Бедрон. — Я вам обещаю! А для начала пару новых указов. Поступила информация, что в резервацию пчёл проникли шпионы с других полей. В связи с этим для охраны наших ульев и выявления в них неприятеля отправляю туда группу шершней под командованием Занбурона. И второе… — Не успел он договорить, как на него и Занбурона наступил резиновый сапог сантехника Семёныча. Тот довольный возвращался домой с рыбалки.
«Отличный улов», — радостно подумал Семёныч. В ведре у него плескались четыре большие серо-зелёные щуки. Он весело пыхтел папироской, напевая «Ты морячка, я моряк». Представлял, как дома жена Сонька нажарит ему щучьих котлет, а в холодильнике его ждала непочатая бутылка самогона.