Глава 10 Иногда они возвращаются

Колесница победы, управляемая самой Никой, уже конкретно начала двигаться в нашу сторону. После того как фрицу надрали бейцы в славном городе Сталинграде, победный дух явственно витал в воздухе. О грядущей победе нашей судачили птички, сидя на ветках, о ней весело стрекотали кузнечики, прыгая в траве. Одни лишь возмущённые зелёные жабы, недоеденные нами, недовольно хрюкали, пытаясь видимо нас робко пристыдить: «Вот уже и победа не за горами, а вы всё нас жрёте в три горла. Кто после Великого того дня будет вам мух с комарами на болотах ловить, ежали вы так всех нас и схарчите»?

И даже низшие формы жизни, глупые человекообразные иуды, наконец то поняли, что фюреру осталось недолго кровь русскую пить, и никому из них он таки не даст: ни землю, ни волю, ни автономию. Как это совсем недавно всем обещала его обезьянка Геббельс. Но зато очень даже скоро вернутся наши, и все свои, мягко говоря, заблуждения и ошибки, придётся как обычно смывать своей собственной кровью.

И потянулись в лес вереницы вчерашних самооборонцев деревенских, полицаев с дезертирами, да бывших ярых сторонников да поклонников «великой» арийской расы.

Наверное, были среди них и те гады, которые, когда-то не задумываясь пристрелили двух наших подрывников, когда те, возвращаясь с диверсии, с голодухи залезли к ним в сад, чтобы нарвать там груш.

Ну да Бог им судья. Слаб человек, и легко попадается на всякие пропагандонские наживки. А уж у Геббельса этого добра из блесен с наживками, да с жирными, аппетитными крючками, для ловли тупых хатаскрайников, был огромный набор.

 Я влился в наш отряд окончательно и бесповоротно, и стал для него как бы неотъемлемой частью, наверное, если перекладывать на человеческий организм, то я таки стал его мозгом, ну как минимум мозжечком, если быть немного поскромнее (хотя смерть от скромности, это думаю была бы самая последняя из причин моей безвременной кончины).

По крайней мере наш командир, один из немногих оставшихся в нашей стране истинных, идейных, коммунистов, и к тому же, как когда-то был и его дедушка-Суворов – настоящий «слуга царю, отец солдатам», постоянно приглашал меня искать выходы из множества безвыходных ситуаций, из которых мы регулярно пытались выбраться.

А после того как его, подхватившего воспаление лёгких, вытащил из могилы наш славный «Воин Христов» - батюшка Василий, то и его тоже частенько приглашали на военный совет. Уже не называя попа как раньше «мракобесом», а почтительно величая «честью и совестью» нашего отряда, чему шибко противился, и неадекватно воспринимал это редкое в наше время явление, наш комиссар Петрович, со словами: «Не может быть в одном отряде сразу две совести, это уже что-то типа двойной морали будет».

На что командир смеясь отвечал: «Совести, Алексей Петрович, не может быть много по определению, так же, как и не бывает осетрины второй свежести, и как нельзя быть немножечко беременным. Совесть - она либо присутствует, либо отсутствует. И третьего не дано.»

Новое место для стоянки было выбрано с учётом всего нашего, уже к этому времени приличного, партизанского опыта, и моего воинского, кстати тоже. В этот раз у нас для отхода было три стороны на выбор, и лишь с одной стороны возвышался почти что гладкий монолит неприступной скалы.

 К высотке, на которой мы обустроили свой лагерь, незаметно не подкрался бы даже солнечный зайчик. Отряд увеличился вдвое, появились даже двое словаков: Павел Лилка и Тони Ланчарик. Которые в отличие от кровожадных чехов, один из которых, когда-то выдавил из нашей колонны пленных, кучу ребят, были нам поближе по славянскому менталитету, и ненавидели фрицев похлеще нашего. И эти ребята, при первой же представившейся им возможности, перебежали к нам с оружием в руках и ящиком патронов на горбах.

Форма на них была немецкая, переодеть их было не во что, и вышел с ними один раз курьёзный случай, когда они только-только пришли в отряд. Возвращается как-то из разведки наш великий стратег - дед Стефанос, а посреди леса, двое симпатишных, в меру упитанных фрица, в куртках, но без штанов, наивно и доверчиво отложив в сторону свои винтовки, стирают свои же портки.

Ну тот видать вспомнил как с Суворовым в италийский поход хаживал когда то, и решил проявить мужеству да героизьму, а может быть даже как когда-то, в Куликовской битве участвовал, когда он с Александром Невским с рогатиной на Мамая ходил. Короче, истинные причины сего злодейства так и не были достоверно установлены. Но решил наш дедусь геройски пристрелить сразу двух фрицев одновременно, да не обычных фрицев, а извращенцев с голыми задницами. Уже было даже прицелился, но тут один из них его таки увидал, да кааак заорёт, да почти что по-русски: «Товвварисч командир Парфёнов - на помощь!!!», и сразу же нырнул в воду.

Дед, видимо с перепугу, но всё же пальнул по ним, и к счастью сослепу не попал. Начал было перезаряжать, а потом смекнул, что ежали эти голозадые фрицы нашего командира на помощь себе кличут, то может это и не настоящие фрицы, а может и не фрицы совсем даже.

Но на всякий случай он их взял в плен и привёл голыми в отряд, так что бабы его чуть не прибили за этот отвратительный с их точки зрения поступок. Но зато смеялись ещё неделю над его геройством потом всем отрядом.

Стало полегче в отряде и с продуктами. Котлетки из куроподобных жаб, и личинки шелкопряда, остались лишь для гурманов и ценителей китайско-французской кухни, остальные же средние индивиды, принципиально завязали с истреблением земноводных и прочих членистокрылых, братьев наших меньших.

Местные, которые раньше были готовы за краюху хлеба удавиться, а за пару груш перестрелять нас всех до единого, стали подлизываться к нам, и даже усиленно нас прикармливать, делая вид что это не они такие гниды, это жисть такая, типа «хочешь жить – умей вертеться, и главное в процессе верчения, это вовремя новой власти нежно зад подлизнуть.»

И видимо даже нашим старшим братьям, партизанам из военных, их командование сделало большой втык, за то, что они не сотрудничают с нами – народными мстителями, и от них прибыла внушительная делегация для ведения мирных переговоров о налаживании братских отношений и возобновлении любви, но уже без обмана.

Мы, (в лице нашего командира Ивана Степановича, истинного борца за счастье партизанского народа), для начала, как это и положено в таких случаях, поломались маленько, но милостиво позволили себя соблазнить «вторым фронтом» в полном объёме, и автоматами системы ППШ, с неограниченным запасом патронов к ним. То есть от пуза еды, и автоматами с патронами, в необходимом для полного счастья, количестве. Ну оружие и патроны они нам таки дали по полной, а вот со жратвой немного пожадничали. Но мы были людьми, не особо избалованными вниманием и заботой, и на том спасибо вам братишки. Короче, кроме жаб-обыкновенных, крово-жадных фрицев, и просто-жадных румын, все остались довольными.

Один лишь мой носатый дружище, находящийся в вечном поиске любительниц мужчин с длинными носами, постоянно бурчал: «Хотя патронов сейчас и много, но их всё равно мало.» Но все привыкли к постоянному брюзжанию этого недоувлетворённого, горячего южного парня.

Ну и настали для нас времена более-менее сытые. А оно как известно: «Чем дальше в лес, тем толще партизаны». И мы стали даже накапливать некоторые социальные накопления в складках своих обезжиренных организмов, где-то в районе пуза живота.

Но эту, витающую в воздухе, победную эйфорию похоже почуяли и различные фашистские гады. При чём если немцы это как-то принимали полегче, а для румын это была огромная досада, те себя возомнили похоже великими наследниками великой Римской Империи. А если короче, то просто звезду словили. И решила вся их шайка напоследок покончить с нами окончательно да бесповоротно. И опять настали для нас новые тяжёлые времена.

Но мы были уже не те, что в сорок втором году, когда нас гоняли по всему лесу как зайцев. Под моим (без ложной скромности) грамотным руководством была возведена здесь, в скалах, новая линия Мажино, а ля «крымский вал», которую пробить было бы гадам совсем не просто. Зная их подлые повадки, набили мы в скалах нор для укрытия от мин снарядов и бомб, не хуже, чем когда-то на фронте под Севастополем было. И приготовились к обороне.

Всю эту нашу фортификационную линию окропил отец Василий, и теперь мы не победить не могли в принципе, особенно после его слов: «В любой битве побеждает Дух, и конечно же не без помощи Свыше».

Разведка принесла недобрую весть, что передовые части фашистов уже втягиваются на грузовиках в лес, и даже полевую кухню тащат на прицепе, и сразу делятся на две колонны. Румыны заходят справа – немцы слева.

Ну когда-то я в пещере на два фронта уже воевал с одной нечистью, так что особо то и не испугался, у этих даже и рогов почти что не было – слабаки, одним словом. Но некоторые меры всё же предпринял. В первую очередь я деактивировал самых горячих борцов с рыжими фрицами, а также с серыми, и особенно сер-бур-малиновыми. Для этих целей двух самых нудных и неблагонадёжных в смысле самосохранения партизан, то есть Клаву и Николку, я скрепил честным словом и оставил в середине нашей обороны, в импровизированном бункере под огромным валуном. Так мне было как-то поспокойнее на сердце.

И вот наконец, прямо с утречка фрицы пошли на нас в атаку. Робко прячась за деревьями, потом всё смелея и смелея, пока наши пулемётчики начали им портить шкурки. А пулемётов к тому времени у нас уже было несколько штук, и пулемётчиков тоже. Причём портили мы им эти шкурки весьма капитально и основательно, всерьёз и надолго.

Как обычно потеряв немного народу, немцы бодренько повернули назад, и начали забрасывать нас минами. В этот раз всё было у них по-взрослому, над нами висела рама и корректировала огонь. Хотя не думаю, что ей было что корректировать, между скалами тут и не увидишь ничего особо. К обеду, теперь уже очень робко, прикрываясь наименее ценными членами «Бессмертного Рейха» – полицаями, они продолжили атаку. Ну этих мы легко шуганули. Всего пару очередей и дёрнули наши бывшие соотечественники, как зайцы, сминая на своём пути и более полноценных членов ихнего дойчленда.

Снова артобстрел, и даже прилетело пара Юнкерсов с бомбами, которые не столько сами нам навредили, сколько камни, падающие сверху после взрыва, побили нас немного. Третий штурм был уже конкретным. Их пулемёты не давали нам поднять головы, и я даже чуть испугался, что народ наш, гражданский, начнёт давать дёру, или даже делать ноги, что в принципе почти что тоже самое. Хотя тикать то особо и некуда было, с другой стороны нас подпёрли уже румыны, остался лишь один путь для отхода - вниз.

Но я боялся напрасно. Видимо мы с Жориком внушали нашим ребятам оптимизм своим олимпийским спокойствием, деловито, безо всякой спешки то и дело меняя позиции.

Тут, неожиданно оглянувшись назад, я увидел, как ко мне бежит наша Клава, а вокруг неё вьются фонтанчики разрывов пуль. Она похоже совсем сдурела и летела как бульдозер, напролом, без остановки. Пока и плюхнулась в окоп рядом со мной, живая и невредимая.

 Первые же её слова меня почти что убили: «Митя улыбнись.»

Я покрутил пальцем у виска, а она объяснила: «Народ немного паникует, надо бы поднять боевой дух».

Я через силу растянул губы в улыбке.

- Нет, не так, давай по-честному. Я растянул рот до ушей и типа хохотнул: «Ха, ха»

- Громче, громче, народ тебя не слышит. Ты что чахоточный что ли?

- Ну ты и нудная же баба, девушка Клава, ну ладно, лови: «Ха-ха-ха-ха»! – так я заржал в полный голос, что похоже сквозь грохот выстрелов даже фрицы это услыхали. И стрельба неожиданно, немного притихла.

Я повторил, но уже громче: «Ха-ха-ха»! Эхо многочисленно повторило и усилило моё радостное ржание. И снова чуть притихло. Пока и наступила полная, вопросительно-напряжённая тишина окончательно. Вот что творит смех животворящий. Похоже не только лишь морковку он заменяет, но и фрицев даже иногда, гнусных прагматиков, пугает своей таинственностью.

А может подумали: «Если эти гады хохочут там как кони, то пока не поздно, надо когти рвать на всякий пожарный, кабы чего не вышло.»

Когда всё стихло, я спросил у этой сумасшедшей девицы, почему она не выполнила мой приказ, и оставила Николку в гордом одиночестве?

На что у той округлились глаза, и она с удивлением произнесла:

- Так ты ж его сам и вызвал к себе, он так мне и сказал об этом по крайней мере, и сразу же уполз выполнять твой приказ.

- Дууура! Если с ним что-то случиться, я откручу тебе бошку, если тебе не повезёт, и фрицы не сделают это раньше меня!

- Бе-бе-бе! Сам дурак! Огрызнулась Клавдия и обиженно надула губки.

Стрельба прекратилась, и мы решили немного подкрепиться, впервые за весь день. Кусок в горло не лез, из-за этого сорванца-афериста: «Ну вот куда его понесла нелёгкая? Неужто снова к мамке на могилку побёг, или за очередными где-то прикопанными гранатками?»

Когда стемнело окончательно этот паршивец приполз сам, весь грязный как трубочист, но довольный как верблюд, и пыхтя от собственной важности пропищал: «Разрешите доложить, товарищ дядька Митяй?» Я треснул ему шолбан по лбу, от радости, но он даже не обидевшись продолжал: «Я тут до фрица сползал, так он там совсем нюх потерял похоже – кашу варит с наглой рожей на полянке, прямо в лощинке, и даже столы поставил там же, видать шамкать всем отрядом поутру придут туда.»

- Ииии?

- И мы его подкормим с пулемётиков своих, прям с двух сторон и подкормим, дорожку я знаю тудась.

- Ну ты стратиг, парень, великий! Не по годам смышлёный. Медаль с меня. А может даже орден. Орден Ярослава Хитрого устроит?

- Вполне устроит. Хотя я, дядько Митяй, даже и на медальку согласный.

- Значит по рукам. Садись подкрепись и будем выдвигаться – сказал я, довольно поглаживая ствол своего новенького автомата ППШ, присланного нам с Большой земли родной партией и правительством.

Поели мы впервые за день, и тут новая беда – сон сморил. Прям как на курорте. До обеда боролись с голодом, после обеда со сном. Хорошо хоть фриц тоже спит по ночам, а так бы как куропаток перещёлкал нас здесь.

Но ледяной ночной туман стекающий с вершин гор вскоре разбудил меня, как холодным душем окатив. Растолкав Георгия и второго нашего пулемётчика с тем МГ, который дед Стефанос захватил когда-то в первом бою, я поставил задачу пулемётчику, Ване Ицуненко, бравому малому, хулиганского вида, и такого же характера, что нам предстоит с утра совершить великий и славный подвиг.

Этот парнишка когда-то был военным, попал в окружение и подался к партизанам, но те забрали у всей их группы оружие и патроны, а потом выгнали восвояси со словами: «Катитесь куда хотите, нам самим тут жрать нечего».

Из всей их группы только он один и остался тогда в живых, остальных фрицы порешили на месте, когда обнаружили в лесу безоружными. После этого и попал к нам, этот случайно спасшийся. Так что зуб на фрица у него был заострён как надо, до состояния лезвия бритвы.

Задача ему была поставлена не простая, но выполнимая. Залезть на скалу над той кухней, и когда немцы с утра соберутся пожрать, добавить немного свинца им в кашу для пущего аппетита. Местность эту хорошо знали только дед и малыш, поэтому нам с Георгием ничего не осталось, как взять пацана себе в проводники, а Ивана с его вторым номером повёл на противоположную сторону дед Стефанос.

Клава всё ещё дулась на меня, но в последний момент, типа простила, и даже чмокнула в небритую щёку и жалобно спросила: "Ты хоть живым вернёшься, козя бебекин, слегка начинающий лысеть? Мне без тебя шибко грустно дальше жить будет".

- Не грусти детка. Не только вернусь, но тебе ещё так надоем, что ты меня наконец то прирежешь, как собиралась это когда то сделать при первой нашей встрече - ответил я расплывшись в ехидной улыбке и смачно, по-отечески, чмокнув её в горячий лоб.

Договорились действовать по обстановке, но их группа начнёт первой, когда фрицы поплотнее усядутся жрать, а как только после первых выстрелов напугаются и побегут с перепугу срать в кусты на нашей стороне, мы им посодействуем в этом и со своего фланга, и к их диарее ещё энурез по возможности добавим.

 Идея была использовать их же железный порядок, которым они так кичились, в наших, корыстных, целях. Когда те сядут за столы и начнут жадно наворачивать свою кашу, досчитать до десяти, пока набьют полные рты, и долбануть, в надежде что половина из них подавится этой кашей.

Наш маленький проводник, как какой-то пронырливый мышонок, на ощупь, в полной темноте, крался по лесу, да так шустро, что мы с Жорой еле поспевали за ним, брели пока и влезли на вершину своей скалы. Отсюда даже в темноте легко просматривалась поляна с полевой кухней на прицепе у грузовика, из трубы которой валил дым и шёл умопомрачительный запах пшеничной каши со шкварками.

Заняв позицию поудобнее, мы принялись ожидать дружеского завтрака, и как мне показалось, для кого-то он будет последним.

С рассветом они не заставили себя долго ждать. Как я и предполагал, этот оrdnung (порядок), рано или поздно их же самих обязательно и погубит. Они аккуратно как в тире выстроились перед нами. Думаю, если бы даже очень захотелось, то Ване сложно было бы промахнуться с противоположной скалы. Главное, чтобы они туда благополучно добрались, как это сделали мы, а дед Стефанос, не оказался бы по совместительству ещё и дедом Сусаниным.

Когда главный фриц гортанно произнёс setzen (садиться), гансы плюхнулись на лавки и начали плотно набивать кашу за обе щёки, а я с трепетом в душе начал обратный отсчёт… и тут на счёт десять с противоположной стороны полоснула долгожданная очередь! Ох, что там началось!

Енти супчики, снося столы и лавки ломанулись как недорезанные хряки в нашу с Джорджем сторону. И когда они плотно поднабились за кустами и деревьями подставив нам свои задницы, тут уж мы повеселились по полной программе. Наверное, ни одна наша пуля тоже не пропала даром, потому что половина их там и осталась лежать, а вторая половина, поднимая клубы белой пыли, бодренько так, рванула по дороге, откуда недавно прибыла автомобильным транспортом, при чём в этот раз они почему предпочли проделать этот путь пешком. Странные люди – одним словом. Когда наконец стрельба стихла, мой маленький напарник стремглав полетел вниз со всех ног.

 «Кудааа!? Гадёныш! Убьют жеее! – взревел я и кинулся следом за ним, достреливая коротким очередями из автомата тех фрицев, которые ещё не поняли, что это конец, и неосмотрительно пытались пошевелиться.

Пацан влетел на полянку, схватил большую кастрюлю со жратвой и кинулся наутёк. Я тяжело и грустно вздохнув, подумал: «Вот что голод треклятый с детишками делает, совсем пролетарскую гордость теряют, бедняги».

Сам же бодренько вскочил в кабину машины, которая привезла сюда их полевую кухню и включил зажигание... Пацан успел забежать лишь за поворот дороги, пыхтя под тяжестью здоровенной кастрюли с кашей, когда я его настиг, и приоткрыв дверцу крикнул ему: «Алёёё! Молодой симпатишный! Может быть нам с вами таки по пути? Так вы присели бы, в ногах правды нет, как говорится».

Тот с ужасом обернувшись назад, подумал, что его сейчас будут давить, но увидев меня за рулём довольно осклабился и покровительственно так пропищал: «Ну ты дядько Митяй и жулик же ж, похлеще меня поди будешь.»

Народ партизанский кушал кашу как подорванный, а некоторые, наиболее сознательные, большое человеческое спасибо их дедушке Адольфу передали, что так щедро поделился с нами. И даже подступившие к нам с тылу румыны теперь не вызывали у нас особого раздражения, тем более что вояки они были не ахти какие, и без немцев ставили главной своей задачей лишь только спасти свои чумазые задницы.

Отряд ликовал, яростно уплетая халявную жратву и сквозь набитые рты я даже улавливал благодарное урчание их желудков, но мне как-то было не до радости.

Я почему-то был уверен, что фрицы слишком злопамятны, что бы нам это безобразие просто так сошло с рук. Ну и как обычно я не ошибся, к глубокому моему сожалению.

Уже к обеду над нами зависла рама, а значит скоро здесь будут и бомбардировщики. Пришлось срочно заканчивать это праздник желудочно-кишечного тракта, и возвращаться на грешную землю. Сейчас нам явно радости будет мало.

Юнкерсы в этот раз налетели стаей. Последний раз я такое видал на английском кладбище, и как бы глубоко мы не зарылись в землю, но появились первые убитые и раненые.

После бомбёжки начался артобстрел и дальше пошли фрицы как умалишённые в атаку. Они явно горели диким желанием поквитаться с нами за недоеденную ими кашу. По мере возможностей мы конечно их мочили, а они всё пёрли и пёрли как бешенные, пока первые из них и начали просачиваться сквозь нашу оборону. И тут какое-то подсознательное чувство опасности заставило меня резко обернуться, у меня зашевелились волосы на голове от увиденного.

А там действительно было чему ужаснуться. С той самой неприступной скалы к которой примыкал наш лагерь, спрыгивали два каких то мужика в чёрных одеждах, с немецкими автоматами в руках, и я узнал в одном из них Исмаила, недострелившего меня тогда в лагере, но обещавшего рано, или поздно вернуться по мою душу. Я начал разворачивать свой автомат назад, но как-то это получалось слишком медленно, а они бежали слишком быстро ко мне с автоматами наизготовку, но стрелять не торопились почему то, видать планировали взять нас с Жорой живыми, а когда я наконец то развернулся и выстрелил, раздался всего лишь один выстрел, это закончились в барабане моего автомата патроны, но Исмаил успел дать очередь на долю секунды раньше меня.