Запретное слово

- Я не могу это сказать! – практически сорвалась на крик Тамара Петровна.

В ответ на это ее эмоциональное высказывание, из глубины кузова КАМАЗа раздался очередной взрыв смеха.

Да и как иначе можно назвать одновременный смех двух десятков здоровых парней? Не скрываемый смех, прижатым ко рту кулаком или полу придушенный, замаскированный под зевоту или вежливое хихиканье, а искренний гогот или даже ржание.

От этого смеха, в очередной раз, вздрогнул тент кузова автомобиля. Пыль, которая вроде бы только что улеглась, от движения воздуха снова взметнулась столбом. Мы были покрыты с ног до головы этой вездесущей пылью, она проникала везде, в том числе нос, рот, глаза, затрудняя дыхание и обзор.

Постепенно смех начал затихать, иногда переходя в кашель – от пыли пересохшее горло постоянно першило. На некоторых лицах я заметил влажные дорожки на щеках, оставленных выступившими от смеха слезами.

Но это не мешало двум десяткам пар глаз с интересом смотреть из недр кузова в сторону заднего борта грузовика, где сейчас и разворачивалось основное действие.

- Чего ржете? – еще сильнее взъярилась Тамара Петровна. - Вы еще обратитесь ко мне! Живо вас вылечу ведерной клизмой или аспирин перепутаю с пургеном! – в ее голосе появились угрожающие нотки.

При этих словах, кузов опять пришел в движение. Теперь все старательно прикидывались ветошью, делая вид, что это смеялись не они и не над ней. Кто-то поправлял разгрузку, кому-то что-то срочно понадобилось в карманах одежды или в вещевых мешках, кто-то просто перекладывал автоматы из одной затекшей руки в другую. При этом пыль с новой силой взвилась столбом с пола кузова и одежды, заставляя всех чихать и кашлять.

Солдаты в кузове не были вчерашними подростками. Практически все, уже в различной мере, «нюхнули пороха», у доброй половины подходил к концу второй контракт на прохождение службы.

Но сейчас, при звуке ее голоса, все они чувствовали себя нашкодившими школьниками, пытающимися скрыться от неминуемого наказания.

Тамара Петровна была санинструктором разведывательно-десантной роты. Общительная, миловидная женщина лет сорока пяти, невысокого роста. При моем невеликом росте в 168 см, она была мне по плечо. Но при всей своей женственности, она обладала железным характером и силой воли, которым позавидовали бы многие крепкие мужики. Только одним своим словом или взглядом, она могла заставить выполнить свои требования, обусловленные ее должностными обязанностями, успокоить начавшуюся перепалку между сослуживцами или осадить любого, возомнившего о себе чересчур и пытавшегося проявить наглость, солдата. Хотя бы однажды, в основном на утреннем осмотре, каждый получил от нее нагоняй за немытые руки, не стриженые ногти или грязный подворотничок.

- Да это всего лишь два слова. Это же вам нужно, вот сами и говорите, - снова подковырнул я Тамару Петровну.

- Я НЕ БУДУ ЭТОГО ГОВОРИТЬ! – отчетливо, чуть ли не по слогам, опять произнесла она.

При этих словах ее лицо покраснело и мне показалось, что в душном чреве кузова нашего КАМАЗа стало еще жарче, хотя куда еще жарче - на улице и так сейчас было больше + 40 С в тени.

Мы сидели с ней в кузове напротив друг друга на складывающихся скамейках у заднего борта автомобиля. До этого момента наша колонна уже несколько часов двигалась по горным дорогам, под палящим солнцем и в клубах пыли. От тряски машины на камнях и ухабах, ныло уже все тело, покрытое толстым слоем пыли. На улице ветра практически не было, да и если бы он и был, проникнуть под брезент тента ему было бы проблематично. Изредка, рядом с дорогой, мелькала водная гладь горной реки, вызывая дикое желание выпрыгнуть на ходу из кузова, сорвать с себя одежду и нырнуть в ее воды поглубже. И отмокать. Можно прямо и в одежде. И пить. Пить и пить, не отрываясь, холодную воду этой реки, бравшей свое начало где-то еще выше в горах, в снегу и льдах очередного перевала.

Но это были всего лишь мечты, а в данный момент наша колонна сделала остановку в очередном кишлаке, оказавшемся на пути. Мгновенно, как по мановению волшебной палочки, весь наш транспорт был окружен гомонящей толпой. Местные жители в национальной одежде, обеих полов, различного возраста, наперебой предлагали нам свой товар. Лепешки, самса, хурма, виноград, бутылки с «Фантой» и «Колой» - чего нам только не протягивали грязными руками, предлагая купить. Над колонной царил шум и гам, отовсюду раздавались крики продавцов, предлагающих свой товар, и наших солдат, пытающихся его купить. Повсюду, между продавцами и покупателями, возникали споры о качестве и стоимости товара, обусловленные чисто восточным колоритом ведения торговли. Особенно бесстрашные и нетерпеливые мальчишки, пытались залезть со своим товаром на броню БТРов или в кузова машин, стараясь опередить своих конкурентов. Их легко можно было понять – такая возможность подзаработать им выпадала нечасто.

Тамара Петровна недолго вслушивалась в этот шум и гам, а потом негромко произнесла, как бы самой себе:

- Хочу фисташки.

Обычно, фисташки продавали нанизанными на нитки. Каждая из ниток была различной длины, оба ее конца связывались между собой, приобретая вид браслета или бус. Продавцы фисташек вешали эти связки себе на руки или одевали на шею, при этом складывалось ощущение, что они украшали себя своеобразной бижутерией.

Не заметив в толпе таких «модников», Тамара Петровна крикнула ближайшему продавцу:

- Фисташки есть?

На ее вопрос не последовало реакции и, думая, что ее просто не услышали, закричала еще громче:

- Фисташки есть?

На этот раз реакция была, но не такая, на которую рассчитывала Тамара Петровна – ближайшие продавцы отвернулись.

Тамара Петровна опешила, ведь еще никак не могла привыкнуть к этому. Прожив бок о бок с этим народом всю свою сознательную жизнь, она знала его совсем с другой стороны. Многое и лучшее из их традиций, впитались в нее, как в губку, особенно – уважение к старшим, гостеприимство, вежливость в общении.

После развала Союза прошло всего ничего, но здесь, как и во многих его бывших республиках, национализм уже был превыше всего, приобретая иногда совсем уж причудливый характер. Местные жители переставали носить платья и костюмы, предпочитая им национальную одежду, переставали принципиально разговаривать на русском языке, а детей – учить в русскоязычных школах. Местные обычаи и традиции ставились превыше государственных законов, а женщина снова начала стремительно терять статус равноправия полов.

Вот и в данном случае, услышав вопрос от женщины, да еще и на русском языке, местные жители сделали вид, что не понимают и предпочли отвернуться.

Я решил прийти на помощь Тамаре Петровне и посоветовал:

- А вы спросите их на местном наречии, вам они сразу и ответят.

- А как это будет звучать на их языке? – уточнила она.

Я ответил.

- Вы шутите или издеваетесь надо мною? – занервничала она.

- Нет, это так и звучит, – и я снова повторил перевод.

Привлеченные нашим диалогом солдаты затихли, прислушиваясь.

- Я не могу это сказать! – сказала Тамара Петровна, вызвав смех окружающих.

  Многие русские, выросшие в республиках Средней Азии, называют себя «русскими», а русских из России – «россиянами». Это их мнение обусловлено тем, что они аккумулировали в себе все самое лучшее от двух народов. Вежливость, аккуратность, гостеприимство, почитание родителей. Это неполный список того, о чем у нас на родине давно забыли, а они впитали в себя с молоком матери. Закурить сигарету при родителях, сесть раньше них за стол, выругаться матом – боже упаси, выйдет себе дороже.

- Фисташки есть/имеются? – этот простой вопрос, заданный на русском языке, в переводе на местный диалект приобретал совершенно иное звучание, похожее на отборнейший русский мат.

Поэтому, Тамара Петровна так и не смогла произнести эти два слова, :

- Пистаи бошад?