Пирожки

Солнечные лучи основательно устроились на ее кухонном столе, вплотную прижатом к беленой стене крепкого дома-пятистенка, которому не страшны были зимние бури и летний зной. За окном шумело голосами птиц, детей, машин, шелестом листвы жаркое лето, столь долгожданное после долгого зимнего покоя.

В этот день она поднялась поздно, как сама себе сказала, бессовестно поздно. Еще не умывшись толком, начала шуметь, доставая муку, кувшин с водой, какие-то чашечки и большущую глиняную макитру. Улыбнулась, вспомнив, как на ее родине на свадьбе в такую макитру собирали пироги, украшали ее, как украиночку, цветными лентами, танцевали с ней, как с молодой женой, смеясь, гуторя, шли большой толпой по деревне, сопровождаемые частым гулким перелаем собак. В макитрах терли мак на Рождество, но тут ей она нужна была для особого волшебства: для теста.
Опомнилась: как неумытой начинать? Привычные утренние ритуалы прошли быстро, ее ждало настоящее волшебство, и даже простой завтрак (чашка чая, бутерброд с плавленым сыром) казался кощунственно-долгим затягиванием главного, ради чего само Солнце уже нетерпеливо приплясывало на кухонном столе.

Мука, молоко, яйца, постное масло, чуток соли. Соль взяла из петушка – фарфоровой солоночки, которую давно (уж и не вспомнить, когда) подарила ей сестра. «На пам'ять про мене!» - дородная, сильная, красивая женщина тогда как-то вполоборота протянула ей эту солонку. По краю широкой открытой солонки были сейчас заметны щербинки. Она знала, что такие чудные солоночки делали только на родине ее бабушки, в Полонном, близь Хмельницкого, но завод уже давно не работал. И сестры уже не стало. А солонка жила!

Молоко было обычным, из пакета. Вспомнила, как они с тётей ходили на рынок зимой и выбирали молоко. Оно лежало замороженным на прилавке большими толстыми желтовато-морозными каменюками, и сверху видно было хрусткие сливки. Чем толще была эта шапочка, тем лучше молоко. Тут молоко было еще холодным, и она подогрела его чуть, так, чтобы оживилась эта волшебная жидкость, так неразрывно связанная с мамой. Маму она помнила хорошо, но не лицо, а тёплую руку, которой прижимала она младшую дочь к груди и ласково дышала ей в макушку. Не было более теплого и спокойного места в мире, кроме как рядом с мамой… Она умерла давно, от рака промучившись в одесской больнице, и потом уже никто и никогда так не дышал ей на макушку. Хотя по ночам она часто потом чувствовала этот легкий, теплый выдох, который даже пах молоком.

В макитру она насыпала муку, тыльной стороной кулака сделала сверху ямку. Вздохнула с радостью: мука была воздушной, легкой, теплой. В холодильнике взяла упаковку мороженых дрожжей, сняла толстую фольгу, развернула и ножом отколола немного. Развела, сильно и без заминок размешала всё в молоке, плеснула немного теплой воды, подумав, посолодила сахаром из красивой фарфоровой сахарницы. Налила молоко с дрожжами в приготовленную постельку в муке, рукой замесила опару. Кухня наполнилась ароматом свежей муки, дрожжей и праздника.
 Час прошел незаметно, за домашними делами, короткой вылазкой в огород за зеленью, разогревом и варкой яиц… Дел всегда много! В макитре под красивым рушником творилось чудо: пузырящаяся, источающая ароматы детства, мудрости, молока и сладких воспоминаний масса от нетерпения подрагивала в макитре, ожидая прикосновения деревянной весёлки.

Она без жалости, но аккуратно, как мать, пеленающая непослушное дитя, выбила хорошенько подошедшую опару, добавила щедрую щепоть крупной соли, вбила согревшиеся на столе яйца, не пыля, всыпала на глаз муки. И начала священнодействовать, рукой вымешивая тесто, пока оно, поскрипывая, не стало отталкивать ее руку, само отставая от морщинистых ладоней.

Еще час на подъем. Тесто дышало, поднимая свою спину довольной кошкой, поевшей рыбки, принесенной утром рачительным хозяином. Оно вздыхало, как довольная обедом полная молодуха. Подбоченившись в макитре, старалось приподнять край рушника своими мучными бровями. Сбив спесь с поднявшегося теста, она дала ему подняться еще раз. Пока тесто возвращало себе макитру, она мелко покрошила сваренные вкрутую яйца, порезала мелко зеленый, хитро топорщащийся лучок, крепко посолила из сестриной солонки, вздохнула полной грудью.

И начала катать, укладывать начинку, лепить. Стройными рядами пирожки с яйцом и луком отправлялись на присыпанный мукой стол, снова под рушник, чтобы солнце не зарумянило кожу этих младенцев, не засушило их бока.

Разгоревшаяся газовая плита не давала шанса на долгое ожидание. Масло зашкворчало, запузырилось, принимая первый пирожок в свои жаркие объятья. Как морская волна обмывает разгоряченное тело, так и тут – волна масла приняла пирожки, запечатывая накрепко летний дух, вкус, счастье под румяной корочкой… И макушки коснулось теплое дыхание… И сестра, стоя вполоборота, протянула навстречу первым пирожкам широкую белую тарелку…