Пять вкусов жизни

МНЕ ПРИСНИЛСЯ СОН
За окном была непонятная серая промозглая муть. Мы сидели
в небольшом уютном кафе, играла ненавязчивая французская
музыка. В моей чашке остывал кофе, который сварил далеко не ба-
риста. Мой сосед не вписывался в атмосферу кафе ничем и никак:
средних лет мужчина с нездоровым красным лицом, ноздреватой
кожей, волосами с проседью. Легкая щетина, приставшие к потной
коже лба волосы. Свитер, который можно было бы считать домо-
вязанным. Потертые, явно с рынка, джинсы. Черные, забрызганные
уличной осенней грязью туфли. Привлекали внимание руки, обни-
мавшие большую, почти суповую чашку черного чая: руки были
по-настоящему рабочие, с большими желтоватыми ногтями, веч-
ными заусенцами, мозолями. Чистые руки.
Мы молчали. Мой собеседник только что вымученно завершил
фразу, которую явно готовил давно и только сейчас осмелился
произнести.
— А потом я умер…
После этих слов не знаешь, что сказать. Не знаешь даже, как ре-
агировать. Вы были в такой ситуации раньше? Сомневаюсь. Ведь
сложно в разговоре с кем-нибудь услышать о его смерти, если
только ты сам жив к тому моменту, как созреет откровенный
разговор. Беседа. Исповедь.
Михалыч был… как бы сказать точнее? Нормальным мужиком.
Второй брак, жена, на десять лет моложе. Вторая семья. Сын
от первого брака, давно живущий своей жизнью и тоже плани-
рующий разводиться. Старший сын от второго брака, который
скоро пойдет в школу. Младшая дочка. Предмет особой любви
и гордости отца. Девочка, которую он искренне любил. Больше,
наверное, чем жен и сыновей. Доченька.
Работа каждый день. С утра и до вечера. Труд, больше физический.
Много работы. Много нервов. Много сил. Мат. Пятничные пивные
5
Вместо предисловия
посиделки. Гараж. Старая «тойота». Водка по праздникам. Баня.
Рыбалка. В компании друзей Михалыч слыл «своим парнем».
На домашние дела сил оставалось мало. Вечером — ужин и те-
левизор. По воскресеньям — редкие вылазки в торговые центры.
Сын втайне мечтал поехать с отцом на рыбалку, но мечты
оставались мечтами. И на рисунках мальчишки появлялись вол-
шебная речка, пальмы, огромные рыбы. Хотя рыбу парень не лю-
бил. Есть.
Младшая ходила в садик, играла, в меру куксилась, в меру сме-
ялась, подсаживалась иногда к отцу на колени, но никогда особо
не стремилась к ласке: получить знаки внимания от вечно устав-
шего отца было почти невозможно. Сложно.
Все изменила новогодняя ночь. По стечению обстоятельств
в тот памятный год впервые страна гуляла долго, не заботясь
о завтрашнем дне. Гуляла шумно, с фейерверками, салатами,
шампанским, ссорами, слезами, примирениями, смехом, водкой,
шашлыками, елками, подарками, глупыми и не очень розыгрыша-
ми, незваными походами «по гостям». Готовились загодя: заку-
пали, приносили, складывали, упаковывали, экономили и тран-
жирили. Усаживались за набитые яствами столы, слушали речи,
провозглашали тосты, ели. Отдыхали.
Михалыч сидел за столом со своей семьей. Сестра с мужем. Пле-
мянник с нетерпением ждал момента, когда взрослые отпустят
продолжить новогоднее празднование в компании одноклассни-
ков — можно, четырнадцать уже. Жена на кухне: запах горячего
мяса не перебивал даже аромат мандаринов. Елка не пахла: ис-
кусственные ели не пахнут, имитируя праздник. Сын смотрел
что-то веселое по телевизору. Разговор ни о чем. В этот момент
сзади его обняли теплые, пахнущие праздником ручонки. Малыш-
ка очистила мандаринку и протянула ее всю папе. Всю. Не взяв
ни дольки. Первый раз очистила, до этого всегда приносила мате-
ри и удивленно-вопросительно поднимала брови. К отцу подхо-
дить было бесполезно — знала заранее. «Сама», — вот что слы-
шала девчушка в ответ. А здесь вдруг почистила и угостила.
6
Пять вкусов жизни
Михалыч редко улыбался: в компании друзей над анекдотами
мог посмеяться, но так, просто, улыбка редко трогала его губы.
Причина была банальной: с детства у него были неровные желтые
зубы, и мать заставляла его скрывать улыбку. Сначала он делал
это рукой, потом, постарше, научился не показывать зубы. Улыб-
ка казалась ему некрасивой. Но людям свойственно ошибаться:
когда Михалыч улыбался, его нездоровое грубое лицо украшалось
так, что меняло все полностью. Легкие ямочки на щеках, задор-
но поднимавшийся кончик носа, легкий наклон головы к правому
плечу, менявшийся прищур ясных карих глаз: лицо становилось
добрым. Настоящим.
Привычная суровость менялась тем, что нельзя скрыть гри-
масой суровости и безразличия, удобной современному человеку.
Но улыбка требовала усилия мышц, а Михалыч не тратил сил
зря. Потому улыбку и смех он прятал надежно, не тратя свой
запас доброты, нежности и искренности. Копил.
Не мандаринка, нет, именно запах рук дочери заставил его обер-
нуться и посмотреть на малышку. Руки сами потянулись к ее
хрупким плечикам, чтобы обнять, приподнять, прижать, уса-
дить на колени. Любить!
В правой руке была рюмка. Нет, не подумайте, Михалыч не был
любителем заложить за воротник. Но это же праздник! В этот
момент в голове мужчины промелькнула вполне оформившаяся
и странная мысль: эта рюмка должна быть последней. Кисть по-
тянулась, чтобы привычно опрокинуть жгучий глоток будущего
хмельного забытья, дрогнула. Нет, последней была предыдущая
рюмка. Секундное замешательство, рюмка на столе. Руки тя-
нутся к дочери. Губы готовы раскрыться в улыбке.
— Капелька!
Голос матери с кухни. Капелькой она называла их дочь за удиви-
тельную способность ронять слезы, крупные, прозрачные, тогда,
когда кто-то или что-то обижало кроху. Слезы без плача.
Дочь исполнительно побежала, оставив руки и губы отца в на-
пряженном ожидании чуда. Мандаринка убежала тоже.
7
Вместо предисловия
И здесь Михалыч понял, что мир изменился безвозвратно и на-
всегда. В секунду он понял, как поменяет сейчас все то, что за дол-
гие годы не хотел изменить, потому что боялся и не был готов
к простой истине: без его улыбки мир непоправимо сер. Одной его
улыбки хватило бы, чтобы перевернуть все, раскрасить, расцве-
тить. Без улыбок мир несовершенен. Скучен. Мертв.
Он живо и ярко представил себе, как обнимет свою дочь. Зав-
тра же он проведет весь день, а потом и всю жизнь с дорогими его
сердцу, бесконечно любимыми людьми. Ведь он был уверен, что его
работа приносит деньги, которые автоматически, без усилий,
делают его близких счастливыми, а его улыбка — лишнее, пятое
колесо, запаска в гараже, а не в багажнике.
Михалыч представил себе старшего сына. Он видел его жену, се-
рую неприметную девчонку, которая искренне любила своего мужа
и подарила ему дочь. Внучку. Девочку, которую он видел от силы
пару раз. Поправимо маленькую, еще не соображавшую, что у нее
есть пара дедушек и бабушек. Он представил себе исход его раз-
говора с сыном, обязательно долгого и немногословного, скупого
по-мужски, с тщательно скрываемыми эмоциями, но завершаю-
щегося крепкими объятиями отца и сына. Представил жену сына,
которая готовила потрясающие супы, «супа», как она говорила
по профессиональной привычке. Представил сразу далекий финал
их совместной жизни, троих детей, многих внуков, дом в деревне,
общие праздники. И, главное, улыбки и смех большой семьи.
Михалыч вспомнил первую жену: он не жалел о расставании,
переживал только, что годы, проведенные вместе, не сделали их
дорогими друг другу людьми. Она не вышла замуж повторно, жила
одна. Была ли счастлива? Кто знает. Наверно.
Вторая жена. Молодая, веселая. Верная. Глуповатая. Краси-
вая. Любящая вещи. Любящая жить так, как должны, по мнению
ее матери, жить настоящие семьи. Он не дал и не давал ей то,
что позволило бы ей ценить себя и женщину в себе. Как, впрочем,
он был скуп и к первой жене, повторив ошибки брака подобно двум
блинам подряд. Комом.
8
Пять вкусов жизни
Сын. Младший, с которым его ждет рыбалка. Уже завтра пой-
дут они на берег Олонки, а может, и поедут на Ладожское. Вместе
будут собирать снасти. Вместе выбирать место для палатки.
Рубить лед, сверлить лунки. Сидеть и ждать частых поклевок.
Тянуть ряпушку. Михалыч тоже не любил рыбу, но не признавал-
ся в этом даже себе. А вот выловленную сыном — съест с радо-
стью, с аппетитом.
Потом обязательно эта штука, где дети прыгают до потолка
на батутах. Потом совместно выполняемые уроки. Первый муж-
ской разговор после запаха табака или алкоголя. Совместные секре-
ты от матери. Общение, которое позволит заслужить тщательно
скрываемое сыном в личной беседе, но всегда используемое для друзей
емкое слово «батя». Долгие годы совместного труда и радости. Жизни.
Михалыч увидел все это так живо, как не представлял раньше.
С этой радостью он повернулся к гостям, ожидавшим его тоста.
К жене, выносившей горячее, к сыну, повернувшемуся от телеви-
зора за куском буженины, к дочери, которая вернулась с манда-
ринкой. И с улыбкой.
— А потом я умер.
Как это случилось и когда, Михалыч не смог и не мог объяснить.
Главное было не в этом. С его внезапной смертью случилось то,
что сложно исправить, живя одну жизнь. Не случилось примире-
ния, рыбалки, батутов и домашних заданий. Не случилось смеха
от игр с внуками и внучками. Заботы о жене. Новых семейных
праздников. Не случилась и улыбка Михалыча. Мир не увидел
и не ощутил того запаса доброты и любви, которые копило серд-
це этого работяги. Мир остался прежним.
— Ты пойми, я же знаю, что у них все хорошо. Я чувствую это.
Но они не знают, как я любил и люблю. И когда узнают?
За окном была серая дождливая сырость. Мы сидели в небольшом
уютном кафе, давно чем-то грустным аргентинским сменился
французский шансон. В моей чашке безнадежно остыл кофе. Мой
сосед был органичен и понятен: строгий серый костюм, усталое
строгое лицо, тонкие пальцы, чашка такого же кофе.
9
Вместо предисловия
Не ищите прямых аналогий. Понятия не имею, кто этот муж-
чина. Просто я проснулся и понял: он не успел сделать важное
дело, и это печалит его в большей степени, чем его родных, ведь
они не догадывались о намерениях, они лишь видели дела.
Идея написать эту книгу родилась абсолютно случайно: вовсе не по-
тому, что мой папа уже вовсю грузит в блогосферу свои воспоминания,
мысли и фантазии, а мама эпизодически пишет такие стихи, от кото-
рых хочется пойти в кафе на rue de Rivoli и засесть прочно с чашкой
шоколада и круассанами… Дескать, сын решил не отставать. Отнюдь.
Несколько лет назад, когда за одним столом с нами сидели те,
кто навсегда в моем сердце, и когда архивные переписки и копии
документов привели к созданию нашего маленького семейного
музея, мне пришла в голову идея записать воспоминания и ин-
тервью с дорогими сердцу людьми. К тому времени уже были
написаны тетрадь деда, прошедшего войну, СМЕРШ, а затем
ставшего легендой пищевой промышленности; уже бабулечка,
та самая, которая прожила вдали от родной Украины всю свою
потрясающе богатую годами жизнь, начала записывать и свою
тетрадь… И история деда, которого уважаешь и любишь уже
за то, что огромный завод (крупнейший в стране) легко поме-
щался в его необъятном сердце, и тот самый завод занимал лишь
малую часть, а остальное было занято его дорогой супругой,
моей другой бабулечкой, чье потрясающее душевное спокой-
ствие и гордость — пример для подражания. В общем, наступил
тот момент, когда стало понятно: не хватает разговора с этими
людьми. Личной встречи. Молчания, смеха, шуток, серьезных
разговоров за общим столом. Не получается в приметах време-
ни и вещах из домашнего музея найти ответ на вопрос: почему?
И я понимаю, что уход из быта не есть уход из Бытия; воспомина-
ния и мысли дорогих моему сердцу людей не могут уйти со мной.
Ведь наступит момент, когда все то, что было дорого мне, оста-
нется только в моем сердце; а мои родные, дети, внуки заново
мучительно будут искать ответ на мучающий теперь уже их тот
же самый вопрос… почему? И так родилась скромная семейная
10
Вместо предисловия
(или родовая) идея. Книга — сборник ответов на многие другие
«почему», которые может задать наша голова в ответ на вызовы
сегодняшнего дня. Книга рецептов. Семейных рецептов.
Подумалось, что за одним общим столом, в предвкушении празд-
ника (Новый год, 1 Мая? Какая, впрочем, разница?..) собирается
вся наша огромная семья. Все вместе! Дети, лакомясь незнакомы-
ми и потому вдвойне привлекательными блюдами (а о них в том
числе идет речь в этой книге), заняты игрой, а взрослые — неспеш-
ной беседой. Воспоминаниями. Шутками с грустинкой.
За большим семейным столом то и дело возникали у очередного
выбранного гостями единодушно тамады тосты, заставлявшие за-
думаться, погрустить, а иногда взорваться смехом, ведущим к икоте.
Вспомнился тост, который у нас произносят третьим: «Умер молодой
парень. Идет он на том свете по дороге, вдруг видит — сидит у обочи-
ны старик. Предложил старик присесть молодому, выпить с ним вина,
съесть горячего свежего хлеба, закусить доброе вино шашлыком. Вы-
пили, закусили. И, о чудо! Вновь перед ними свежий нетронутый хлеб,
вновь кувшин полон вина, и мясо дымится, только снятое с углей. Так
сидели они год, десять лет, сто лет. И вдруг после очередного тоста
исчезли хлеб и мясо, высохло вино… «Что случилось?» — недоумевал
молодой. А старик сказал с грустью: «Это значит, что в земном мире
обо мне перестали вспоминать»… Давайте вспомним о наших ушед-
ших, и пусть у них никогда не заканчивается хлеб, вино и мясо.
Идея застолья — не шумного свадебного, а доброго семейно-
го — прочно засела в моей голове.
Вы спросите: почему пять вкусов? Ответить несложно. И вместе
с тем проблематично. Вдумайтесь: в традициях высокой кулина-
рии, воспринимаемой больше как искусство, есть обязательное
условие гармоничного сочетания пяти основных вкусов. Имен-
но из них рождается воистину божественное гастрономическое
удовольствие. Переложив эту аналогию (как тут не вспомнить
Николая Заболоцкого с его «Рыбной лавкой»?) на всю палитру
семейных жизненных рецептов, я понял, что по-другому назвать
наш гастрономический семейный эпос нельзя. Гармония налицо.
11
Глава I
ЯБЛОЧНЫЙ СИДР
Сорванные с дерева яблоки и падалицу вымыть в хо-
лодной воде. Плоды порезать на кусочки не больше
ногтя большого пальца. Чтобы избавиться от горечи,
вырезать семечки и сердцевину. Обязательно выре-
зать подгнившие или порченые участки, поврежден-
ные плодожоркой места.
Полученную массу засыпать небольшим количе-
ством сахара (около 1 кг на 10 кг яблок), предвари-
тельно растворенного в чистой воде. На 2-3 дня
поместить яблочную массу в открытую емкость
с широким горлышком (большая кастрюля или боч-
ка), перевязав марлей верхнюю часть для защиты
от насекомых. Масса разделится на два слоя — мезгу
(остатки кожуры, мякоти) и обычный яблочный сок.
Мезга будет скапливаться поверх сока. Нужно изред-
ка (два раза в день) перемешивать массу, не давая от-
стоявшейся мезге закисать.
В это время собрать миску малины и засыпать
ее небольшим количеством сахара (на 1 кг мали-
ны 100 граммов сахара), поставить в теплое место
под марлю, дать закиснуть.
На третьи сутки мезга плотным слоем соберется
на поверхности, её следует удалить. Мезгу аккурат-
но снимают с сока и отжимают через плотную мар-
лю. Отжатую мезгу можно использовать для компо-
стирования.
В сок вливают забродившую малину и добавляют сахар.
На литр сока добавляют 200-250 граммов сахара, при-
чем вносят его частями. В первый раз на 1 литр сока
Глава I. Яблочный сидр
12
Пять вкусов жизни
лучше добавить 150 граммов сахара, во второй прием —
еще 100. Сахар растворяют в небольшом количестве
сока или в воде и лишь потом вливают в основную
массу сока.
Затем получившийся бродящий сок залить в боль-
шие бутыли (не менее 10 литров), причем поставить
бутыль под гидрозатвор: закрыть плотно крышкой
горлышко бутыли, в крышке сделать отверстие, вста-
вить в него резиновую трубку, конец которой опустить
в стакан с водой. Трубка должна быть максимально
далеко от сока. В первые дни бутыль нельзя наливать
до верха, максимум на 4/5, так как оставшиеся в соке
маленькие частички яблок будут всплывать с пеной.
С этого момента бродящий сок именуем суслом.
Через 4-5 дней можно добавить вторую порцию са-
хара. Для этого нужно снять водяной затвор, слить
в отдельную емкость в два раза меньше сусла, чем пла-
нируется добавить сахара (например, для 100 граммов
нужно 50 мл), добавить в слитый сок сахар, переме-
шать. Полученный сахарный сироп вылить обратно
в емкость с вином. Снова установить гидрозатвор.
Если этого не сделать, то вместо яблочного вина по-
лучится яблочный уксус.
Уксус получится и тогда, когда сусло будет стоять
в недостаточно теплом месте, оптимальная темпе-
ратура 25 градусов.
Затем бутыль оставляют для брожения на месяц.
За это время сусло осветлится и на дно бутыли вы-
падет осадок. После вино нужно обязательно с осадка
снять, иначе оно станет горьким. Для этого бутыль
с молодым вином ставят на табурет, достают
другую чистую бутыль, опускают в вино резиновую
трубку и аккуратно сливают вино, не трогая осадок.
Бутыль не получится полной, поэтому можно взять
13
Глава I. Яблочный сидр
немного воды и развести в ней сахар, а затем долить
в молодое вино так, чтобы заполнить бутыль до верха.
Первые 7-10 дней вино надо подержать под водяным за-
твором на случай повторного брожения. Затем затвор
снимается и вино закрывается плотной крышкой так,
чтобы оно не контактировало с воздухом. Перед закры-
тием вино можно подсластить или закрепить водкой.
Вино должно постоять в холодном подвале (температу-
ра не выше 16 градусов) до нового года, затем его надо по-
вторно снять с осадка и разлить в трёхлитровые банки,
в которых вино может стоять до трех лет.
Я вспоминаю своего деда Виктора Ивановича Трушникова чаще
всего сидящим перед огромной ванной с яблоками, которые он ме-
тодично резал на вино. Эта работа казалась бесконечной, но в дей-
ствительности занимала от силы две недели в августе. Ни одно
яблоко не оставалось в нашем маленьком саду без внимания: это
сейчас мы спокойно выбрасываем падалицу, иногда вообще зака-
пываем ее, а при дедуле такого безобразия не было. Каждое ябло-
ко находило свою судьбу или в банке с повидлом, или в бутыли
с вином. К сожалению, в саду сейчас не осталось яблонь, которые
садил дедуля; я хорошо помню эти сорта и, как только подвернет-
ся случай, восстановлю два сорта, особенно запомнившиеся мне.
Одна яблоня, уже очень старая, стояла по центру участка и давала
каждый год море небольших кисловатых яблок с красным бочком,
вкусных, съедаемых без остатка до плодоножки. Вторая приноси-
ла невкусные поначалу, пресноватые яблоки, которые при созре-
вании становились прозрачными, такими, что были видны семена.
Эти яблоки шли на самое лучшее прозрачное сладкое повидло.
Яблочное вино было приметой застолий у дедули на Усиевича.
Вина пили немного, всегда хвалили за вкус и нежный аромат.
Я несколько лет подряд делал вино и каждый год упрощал техно-
логию по своей лени. Вино получалось с каждым годом все лучше,
но того удивительного легкого летнего аромата я достичь не смог:
14
Пять вкусов жизни
той педантичности и скрупулезности в переработке яблок не было.
Вырезать все семена, убрать все повреждения мне казалось немыс-
лимой задачей. На повидло — да, но на вино… В итоге получилось
весьма неплохо (хотя родственники могли и соврать), но надоело.
А сейчас я бы с радостью вспомнил это дело, снова поставив
пару бутылей для родных.
В голове всплыл тост о дружбе: «Одинокий старик жил на окра-
ине села. Никто уже не ходил к нему, и доживал он свои дни в оди-
ночестве. Вот однажды утром раздается стук в двери его лачуги.
— Кто там?
— Это я, Богатство!
Старец подумал: «К чему мне богатство? С собой не забе-
решь!» — И не открыл двери.
Снова стук в двери.
— Кто там?
— Это я, Счастье!
Старик подумал: «Счастье уже в том, что не болят кости
с утра!» — И не открыл двери.
И вновь стук в двери.
— Кто там?
— Это я, Любовь!
Старец ухмыльнулся и отвернулся от дверей.
И в четвертый раз отвлек старика от мыслей стук в двери.
— Кто еще там!
— Это я, Дружба…
«Дружба?» — подумал старик… — «Это здорово, дружба!» —
И распахнул двери настежь. И стали в дом заходить его друзья
со двора, школьные приятели, фронтовые друзья, все-все-все!
И с ними зашли Счастье, Богатство и Любовь».
После этого тоста всегда оживляется стол. И быстрее идет бесе-
да, больше откровенного рассказывают сотрапезники.
Вино стало однажды причиной особой откровенности деда.
Он 9 Мая вдруг стал рассказывать о войне, плене, побеге, концлагере,
рабстве. О боях за Кенигсберг. О боевых товарищах. О том, как в пле-
15
Глава I. Яблочный сидр
ну люди умирали рядом. О том, как немецкая семья, купив его в кон-
цлагере, кормила гастарбайтеров непонятным супом. Как гарцевала
дородная немка, дочь хозяина, на белом коне, постукивая хлыстом
о свои щегольские сапожки. Как вслушивались они, пленные, в да-
лекий грохот канонады стремительно приближавшейся Советской
Армии. Как мягче и добрее стали хозяева, кормить стали лучше.
Как пришел долгожданный день освобождения. Как потом мыкался
он из-за СМЕРШа. Как долго доказывал Родине, что не предавал.
Скупые слезы его катились из глаз, а я не мог поверить, что мой
дед может плакать. Потом это стало приметой 9 Мая: дедуля садил-
ся и рассказывал о тех днях. Мне тогда это казалось скучноватым;
но в другой день услышать о войне от него было нельзя. Только
9 Мая. Сейчас я вспоминаю по крупицам то, что он вспоминал, и рад,
что есть живые свидетели этих рассказов, которые воспитали во мне
настоящий патриотизм, любовь к стране и ее прекрасному народу.
Голод и плен многому научили деда. После войны он стал ветери-
нарным врачом, что позволило ему устроиться на работу на мясо-
комбинат, который стал для него единственной работой до пенсии.
КАРБОНАТ
Дедуля приносил кусок нежирного свиного мяса (ба-
буля показывает руками размер с голову). Вот такой
брус мяса. Он его сверху солил — оно такое «паровое»
еще, свежее; и он его резал вот так вот повдоль (пока-
зывает руками, как кусок надрезается), ну расстояние
может быть так сантиметра три или четыре, вот
так вот резал повдоль. Но не до конца и не до сере-
дины, а меньше. И он все это перчил перцем черным.
Еще раз посолит. Потом он делал чеснок, и в каждую
это, что разрезано, он клал дольку чеснока. Потом
он обмазывал его сметаной или сливочным маслом
и в печку прямо на противень. — А шпагатом не за-
вязывал? — Не-не, ничего не закрывал. В печку прямо
16
Пять вкусов жизни
ставил и несколько раз он вынимал, потому что мясо
все-таки давало сок, и он вот этим вот соком поли-
вал сверху. Ровно час в нашей духовке. Ну, сколько раз
поливал? Три или четыре. Потом через час он мясо
вынимал, мясо охлаждалось, и мы ели.
Этот рецепт надиктовала мне бабулечка. Она прекрасно пом-
нит вкус дедулиного карбоната. Мы с ней задумали приготовить
это блюдо к какому-нибудь празднику.
И сразу вспомнился мне Новый год на Усиевича. Елку ставили
в крайнем левом углу большой комнаты, дальше от печки. Иногда даже
убирали телевизор из его законного угла, и хозяйкой дома становилась
елка. Нет, ель! Ее украшали немыслимым количеством игрушек, мно-
гие из которых еще живы: бусы из стекляруса, шары, сосульки, звери,
новогодние часы. Еще были удивительные гирлянды, море дождика.
Но особое дело — гирлянды в коридоре. Из одного конца коридора
в другой тянулись эти гирлянды. Нигде больше так дом не украшали.
Однажды дедуля занес с улицы щенка: дверь в сени открылась,
и по полу прокатилась белая волна морозного воздуха. Малень-
кий рыжий пес жался к ногам хозяина. Его назвали Жулик за на-
стоящую жуликоватую улыбку вечно смеющейся собачьей физи-
ономии. Свернутый калачом хвост, звонкий лай. Жив, по-моему,
мой летний дневник, в котором в разделе «Спорт» было записано
«Бег с Жуликом».
ПАСТРОМА
3 столовых ложки соли растворить в холодной воде,
уложить свиную вырезку (700 г или больше) и вымачи-
вать три часа. Обсушить мясо на полотенце. Разо-
греть духовку до 250 градусов. Смешать измельченный
чеснок, перец, укроп, кориандр, уксус и масло (специй
по половине столовой ложки, чеснока три зубчи-
ка, уксуса три столовых ложки), растереть в пасту.
17
Глава I. Яблочный сидр
Натереть сухое мясо пастой, уложить в бумагу
или фольгу, а лучше сначала в бумагу, а потом в фольгу.
Выложить на противень. Оставить в максимально
горячей духовке на 10 минут, затем духовку выклю-
чить и оставить мясо до полного остывания. Теплой
духовку не открывать. Потому лучше готовить па-
строму с вечера, чтобы к утру поспела.
Кстати, пастрому дед называл «пасторма». Как «бастурма» почти.
Все, что связано с мясом, у деда получалось потрясающе! Еще бы:
он был начальником колбасного цеха Тюменского мясокомбината.
Жив еще анекдот: «Привозит Виктор Иванович на выставку в Мо-
скву свою ливерную колбасу, получает первую премию. Все другие
колбасники его начинают пытать: что да как? Он и говорит: нет тут
секрета. Беру мясо… А все вокруг: «А, все ясно, он мясо кладет!»
Да, дед рассказал, как однажды не удержался и взял с произ-
водства два кусочка пастромы домой. Положил в карманы плаща.
А на проходной облава. Он подумал, если сейчас начать метаться,
точно поймают. И пошел прямо к проходной. Его останавливают
и говорят: «Что несем?» Дед в своей молчаливой манере достал
руки из карманов плаща и говорит: «Обыскивай!» ОБХССов-
ца эта напористость огорошила, он кивнул — проходи, дескать,
не задерживай. С той поры дед ни разу ничего с производства
не унес. Покупал все в магазине при комбинате.
Благодаря ему появилась тогда удивительная колбаса «Ново-
годняя»: через весь батон колбасы шла елочка из зельца с алой
звездой из копченостей. И «Октябрьскую» делали с флагом
и профилем Ленина, и мудреную «Шахматную» с шахматной до-
ской из куриного филе и темной кровяной колбасы с шахматной
фигурой по центру: с одной стороны шла ладья, с другой конь.
Дед с особой ответственностью относился к любому делу, за ко-
торое брался. Чего стоит возведенный его руками дом на Усиевича,
крепкий пятистенок с железной крышей. Я вспоминаю, как рано
утром, только еще проснувшись на диване в большой комнате, видел
18
Пять вкусов жизни
его голову в неизменной шляпе за окном. Он всегда приносил ка-
кие-то вкусности, но никогда не дарил это напрямую. Когда я це-
ловал его или обнимал, всегда он неловко смеялся и быстро пресе-
кал все нежности, хотя они ему, несомненно, были приятны. Лишь
через много лет после его ухода я понял, как он любил меня.
Он прощал мне мою детскую и подростковую самонадеянность,
мой непростой характер, всегда спокойно смотрел на перипетии
судьбы из-под листа прочитываемой «до корки» газеты, неизмен-
но на одном и том же месте — у пианино, прямо напротив кори-
дора в большую комнату.
А еще я помню удивительное чувство спокойствия, которое испы-
тывал, когда лежал с ним на диване и ждал «Спокойной ночи, ма-
лыши». Дед чуть поджимал ноги, а я ложился сзади, весь помещаясь
за ним, головой почти на его пояснице. Как уютно и спокойно было…
Я ездил в Тюмень до пятнадцатилетия каждый год, скрываясь
от мира на любимой Усиевича все лето напролет. Я и помыслить
не мог, что летом можно быть где-то, кроме Тюмени. Это потом
для меня открылись другие мои родные, а тогда — только Тю-
мень, только Усиевича.
МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ
Собрать малину, перебрать. Сложить в большой
эмалированный таз. Засыпать сахаром из расчета 1 кг
ягод — 1,1 кг сахара. Оставить на ночь. Утром разме-
шать массу ягод, сока и сахара, нагреть до растворения
сахара. Поставить на быстрый огонь, довести до ки-
пения, убирать пенку. Варить до готовности. Выклю-
чить газ, дать остыть. Разлить в сухие чистые банки.
Банки с малиновым вареньем заполняли подпол на Усиевича
и служили главной приманкой для всех окрестных крыс: они всеми
правдами и неправдами пробирались в подпол, аккуратно сгры-
зали крышку (а во времена моего детства полиэтиленовые крыш-
19
Глава I. Яблочный сидр
ки были страшным дефицитом, что еще больше усиливало нена-
висть к этим грызунам со стороны рачительных хозяек) и выедали
все варенье до донышка. Черносмородиновое варенье их ничуть
не интересовало. Дед воевал с крысами и всегда одерживал победу.
А еще мне прощалось совершенно немыслимое преступление:
я мог утром подойти со столовой ложкой к тазу с ягодами, уже от-
дававшими с охотой свои соки жадному сахару, и есть эту волшеб-
ную массу, пока не заметят взрослые. Дед иногда говорил, чтобы
я шел в огород и там с куста поел, на что бабуля однозначно отве-
чала: «Пусть ребенок ест!» С куста было не так вкусно, если честно,
и там были комары, и малина кололась; но об этом я думал уже
тогда, когда мне стукнуло лет 40. А в детстве вкуснее еды не было!
Малинник занимал добрые две трети нашего небольшого участка.
Мне в детстве казалось, что там не малинник, а дикий лес. Уже потом
от той малины осталось с десяток старых кустов, которые приносят
ароматную сладкую ягоду независимо от ухода. С дедулей мы ходи-
ли в малинник охотиться на волка. Он брал ружье, мы крались вме-
сте к малине, я искренне верил, что сейчас появится этот огромный
зверь. Как я был всегда рад, что зверя в логове не оказывалось!
Еще вспомнилось вдруг, как приспичило мне обзавестись вело-
сипедом. Бабуля подговорила: вот дедуля выпьет немного (уже
не помню, что был за праздник, дед вообще крайне редко упо-
треблял спиртное, а если и пил, то немного), а ты к нему подойди,
обними и попроси. Он не откажет. А слово он всегда держит. Так
и получилось. Я даже не знаю, простил ли я себе это странное
детское коварство, но поступил точно так. Дед спокойно сказал:
«Почему не купить? Купим!» Наутро я уже был готов кататься,
и все дедовы уговоры про «попозже» (а объективные причины
были) упирались в мой детский эгоизм.
Мы пошли в «Старт» (рядом стоит моя школа, № 6, в которой
я начал свою педагогическую карьеру). Велосипедов было немного,
но мне был нужен один, именно сегодня, любой. Купили! Радости
не было предела. Дедуля простил мне тогда мою детскую истерику,
улыбался украдкой, когда я с гордостью вел велосипед домой.
20
Пять вкусов жизни
Прости меня, пожалуйста, друг мой.
Прости мне крики злобных оскорблений.
Прости, что я забыл всю святость тех мгновений,
Что сплачивали нас с тобой.
Что остается мне? Осенняя тоска.
Печаль и скорбь у старенькой могилы.
Тревожный топот ножек паука
И совести проклятой стон постылый.
На мраморе могилы — тень гвоздик,
Свидетелей тревожных траурных стенаний.
И воронов тоскливый громкий крик,
И колокольный звон навечных расставаний.
Прости меня, пожалуйста, друг мой.
Прости, ведь встретимся с тобой нескоро.
Я верю, что улыбкою родной
Меня ты встретишь, позабыв про ссоры.
Помню, как однажды меня на пристани стукнул какой-то пья-
ный парень, и я прикатил в слезах домой. Мгновенно дедуля со-
брался на поиски моего обидчика. Оказалось, что он натворил
уже бед, и милиция повязала хулигана. Но то, как стремитель-
но дедуля встал на мою защиту, по сей день вспоминается мною
с благодарностью.
БИГОС
Возьмите пополам свежую рубленую и квашеную
капусту. Смешайте их. Обжарьте кусочки свини-
ны размером с большой палец на горячей сковороде.
На мясо положите чернослив, грибы, немного чесно-
ка. Сверху капусту. Подлейте немного мясного бу-
льона. Томите под крышкой не меньше часа. Пода-
вайте с укропом.
21
Глава I. Яблочный сидр
Дед не готовил бигос. Я вообще о его польских корнях узнал
только из рассказов. Он однажды разоткровенничался, вспом-
нив, как молилась его мать: «Mea culpa, mea culpa». Сейчас я по-
нимаю, что она сокрушалась о грехах в ежевечерней молитве.
Впервые настоящий бигос я попробовал в Польше. Узнал,
что есть свыше трехсот его вариаций. С трудом разузнал, какой
бигос могла готовить семья моей прабабушки Марии Баронецких,
в том городе, откуда она родом, такой бигос самый популярный.
Зачем этот рецепт здесь? Как и пастрома, бигос не терпит суеты,
как не любил и не терпел ее дед. Основательность, уверенность,
забота.
Впрочем, вы все поймете, прочитав его тетрадь.
ВОСПОМИНАНИЯ
Трушникова Виктора Ивановича
Трушников В.И. 1919 года рождения 1 сентября.
Мой прадед Александр, рождения 1830—40 гг. На фотокарточке
средний мужчина с пышной раздвоенной длинной бородой.
Одет в добротную тройку, в жилетном кармашке карманные
часы с массивной цепочкой.
В Тюменской области в Вагайском районе есть село Трушниково,
по всей вероятности, прадед Трушников Александр — выходец
из крестьян этого села. Прадед Александр по одежде и обличию
не похож на крестьянина, больше похож на городского жителя.
Мой дед Александр Александрович 1850-1860 года рождения.
Крупный, мощный, интересный мужчина. Я хорошо его помню.
Жил дед в городе Тобольске на ул. Мало-Солдатской № 45.
В большом прекрасном деревянном, под железной крышей
доме с большими окнами, построенном из отборного леса с над-
ворными постройками. Этот дом и в настоящее время выделяет-
ся от всех близлежащих построек.
Дедушка очень любил нас, внучат, уделял нам много внимания, рас-
сказывал, играл, угощал сладостями. Устраивал игры наперегонки.
Александр Александрович был женат на не очень красивой Евгении.
22
Пять вкусов жизни
О бабушке Евгении никаких данных не помню. Кто она? И от-
куда?
У деда с бабушкой было пятеро детей: Александра, Иван, Агра-
фена, Ольга, Степан. Все они дожили до преклонного возраста.
Дедушка умер в 1929 году зимой. Я хорошо помню его похоро-
ны, мне было 10 лет.
После смерти деда бабушка (1932—1933 гг.) дом продала.
Умерла бабушка в 1936 г.
Старшая их дочь Александра Александровна 1880 года рожде-
ния вышла замуж за Накарякина. У них было двое детей — Ма-
рия и Иван.
Накарякин погиб на войне в 1914 году.
Александра Александровна в 1918 г. вышла вторично замуж,
за пленного австрийца Тенда Станислава. У них было еще два
сына — Михаил и Владимир.
В тридцатом году им разрешили выезд за границу и они с двумя
последними сыновьями выехали. Продали большой дом, постро-
енный на самом краю ул. Слесарной. Но они почему-то не попали
в Австрию, остановились в Польше (Западной Украине).
Все годы никакой связи с ними не было и ничего о них мы не знали.
Узнали только в 1940 году после воссоединения Западной Укра-
ины с Советским Союзом.
Моя сестра Елена в 1946 году ездила к ним.
Станислав Тенда был секретарем сельского совета. Сыновья
Михаил и Владимир жили с ними.
В 1947 году бандеровцы среди белого дня вырезали всю их семью.
Первые дети Александры Александровны Мария и Иван все
время жили в городе Перми. О Марии подробности не знаю.
Иван был фотографом в областной Пермской газете «Красное
Знамя». Где-то в 1934 году он приезжал к нам в Тобольск, много
нас фотографировал.
В связи с его шестидесятилетием он устраивал свою персональ-
ную фотовыставку в г. Перми.
Мой брат Александр ездил к нему.
23
Глава I. Яблочный сидр
;
Иван Александрович, мой отец, 1886 года рождения, г. Тобольск.
В годы первой империалистической войны: служил в действу-
ющей армии, был денщиком у полковника медицинской службы
Працкого. Полк стоял в 1917 году в Камено-Подольске, где отец
встретил Марию Ивановну Баранецких, мою маму.
Баранецкая М.И. по национальности полька. Родители умерли,
были только брат и сестра Елена.
1917 год. Революция в России, армия распалась, отец демобилизо-
вался и решил ехать домой, в Сибирь. Так как отец православного
вероисповедания, а мама католичка, то ксенз не хотел их венчать.
Отец пришел венчаться в полном вооружении, с шашкой, и при-
грозил ксензу, и он страхом обвенчал их.
Таким образом они выехали до Тюмени поездом.
Революция, разруха, голод в России и очень трудная дорога,
к тому же мама не знала русского языка.
С трудом пополам доехали до Тюмени. Из Тюмени зимним пу-
тем ехали до Тобольска на лошадях.
Сибирские морозы, традиции, обычаи — маме все это было
очень необычно.
В Тобольске мои родители влились в большую семью деда.
Дом большой, и всем места хватало.
У моих родителей было пять человек детей: Александра, Виктор,
Федосья, Елена, Александр. Все дожили до среднего возраста.
После рождения Александры, она была названа в честь деда, отца
с мамой отделили во флигер (флигель. — Прим. Авт.). Это к дому
было пристроено, не очень большое помещение, где 1919 года
1 сентября появился на свет и я, Трушников Виктор Иванович.
В 1923 году отец купил домик напротив дома дедушки. Дом
небольшой, на семь окон, в нем была прихожая, кухня, комната
и маленькая спальня.
Посреди дома стояла русская печь. Около дома был приличный
огород, выращивали картошку, овощи.
Этот домик сохранился и до сих пор.
24
Пять вкусов жизни
Отец каждую навигацию уходил на север с артелью на промы-
сел рыбы неводами на песках.
В 1923 году родилась Федосия, в 1925 году — Елена, в 1927 году —
Александр.
В году НЭПа 1927—1929 гг. отец не стал ездить на север, а стал
торговать рыбой. Он скупал рыбу у рыбаков оптом, а потом прода-
вал. Утром рано рыбаки приплывали по Иртышу в лодках с рыбой.
В Тобольске на берегу Иртыша был построен рыбный лабаз, где
стояли цементные столы. Столько было рыбы, разной, а в берестя-
ных туесках с деревянной лопаткой стояла разная икра. В эти годы
отец заготовил лес и на огороде стали рубить сруб нового большого
дома. Так как семья была 7 человек. В старом доме было уже тесно.
В 1929 году сруб был уже готов, можно было ставить дом на мох
и делать отделку. В это время мы жили сравнительно не плохо,
хотя и была большая семья. Мама занималась домашним хозяй-
ством, имели корову, огород.
Началось время раскулачивания. Во избежание неприятностей
отец быстро сообразил и новый сруб продал зажиточному кре-
стьянину в деревню. Он сруб перевез и поставил дом в деревне.
Через некоторое время этого хозяина раскулачили.
В 1930 году отец был лишен права голоса за занятие торговлей
в годы НЭПа. Что это значит? Лишенцы были лишены многих
прав, предусмотренных конституцией: не могли принимать уча-
стие в голосовании при выборах, за учебу детей нужно было пла-
тить налоги и т.д. После обращения в Вер. Совет был восстановлен.
Материально наше положение сильно ухудшилось. В стране на-
чался голод. В эти годы мы очень бедствовали и жили в основном
на картошке.
Отец занимался надомным трудом, он брал подряд на изготовле-
ние на дому кульков, пошив кулей из рогож, изготовление кибаса
и поплавков для невода. Мне приходилось ему много помогать.
В Тобольске, не далеко от нас, было заброшенное двухэтажное
здание, так называемый «Ольгинский приют». Оно было постро-
ено на средства дочери Николая и Ольги.
25
Глава I. Яблочный сидр
Во время революции приют перестал существовать, а здание
было заброшено.
Я хорошо помню, как мы боялись ходить мимо этого здания.
В это время мне было всего 4 года, 1924 год. Это прекрасной де-
ревянной архитектуры здание стали восстанавливать. После вос-
становления на верхнем этаже был открыт детский сад, а внизу
школа на 4 класса имени Луначарского.
Я хорошо помню, как мама привела меня в первый раз в этот
садик. Я был одет в меховую борчатку и подпоясан красной опоя-
ской. Хорошо помню расположение комнат-групп, воспитателей.
В садике я пробыл три года. В 1927 году был переведен в первый
класс школы.
Окна нашего класса выходили на ул. Ленина, это главная улица.
1929—1930 гг. по этой улице тянулись подводы с переселенца-
ми-раскулаченными, в ссылку на север.
В административном делении в это время была единая Ураль-
ская область, куда входили Свердловская, Пермская, Челябин-
ская, Курганская, Омская, Тюменская области.
В школьные годы я держал и ловил певчих птиц (чечеток, жу-
ланов, щеглов, чижиков и т.д.), а также имел много голубей, пар
по 15—20.
В 1936 году окончил семь классов школы и поступил в Тоболь-
ский зооветеринарный техникум. На Иртыше я имел свою лодку.
Катались по Иртышу и ловили рыбу. Особенно стерлядь во вре-
мя вылета метляка, это где-то в середине июля. Летом, как толь-
ко начинают поспевать ягоды, грибы, почти каждый день в лесу.
Приходилось вставать рано утром, несмотря ни на какую погоду.
Так как грибы, ягоды, овощи составляли значительную долю на-
шего бюджета и нашего существования.
Отец эти годы работал на Судоверфи болтовщиком. Это специ-
альность после постройки баржи, катера или лихтера и т.д. Нуж-
но было скрепить определенные места в корпусе. Работать при-
ходилось с чертежами и работа очень ответственная.
Мама на государственной работе не работала.
26
Пять вкусов жизни
В 1939 году после окончания третьего курса я проходил прак-
тику в Омской области в Исикульском районе. Это на границе
с Казахстаном. При разъезде по району я бывал в казахских се-
лениях, увидел ихний быт, традиции, способ приготовления ку-
мыса. Хороший кисло-пенящий напиток. В этом районе также
кроме русских казаков были селения немецкие, прибалтийские,
украинские. Это переселенцы времен Екатерины I.
Каждая национальность селилась отдельно. Особые деревни,
где сохранились свои определенные обычаи, традиции. Многие,
особенно женщины, не знали или плохо знали русский язык.
В 1940 году во время финской войны в феврале месяце я был при-
зван в армию. В связи с призывом в армию нас, призывников, до-
срочно аттестовали и выдали диплом об окончании техникума».
;
На этом тетрадь обрывается. Дед не понимал ценности своих за-
писей для нас. Я намеренно не правил его слог, оставив все, как есть.
Именно так он и разговаривал: коротко, по делу. Так и жил.
На Пасху 2019 года, которая была на неделю раньше православ-
ной, мне в голову пришел такой сюжет. Не ищите здесь автобио-
графичности (найдете, бесспорно). Как много мы можем вспом-
нить, пока или читаем молитву, или просто зацепимся взглядом
за неприметную ранее деталь мира.
«Credo in unum Deum… Верую во единого Бога»
Пожилой священник стоял у алтаря. Проповедь не была долгой,
скорее, можно было назвать ее краткой: у него першило в горле,
воздух церкви казался тяжелым и каким-то скользким. С легким
недовольством, обращенным на себя, он отметил, что еще вче-
ра он бы сам завелся, стал бы говорить громче, выразительнее, и,
глядишь, загорелись бы глаза редких прихожан, кто-то согласно
стал бы кивать, кто-то поджал бы губы, а прихожанка, кото-
рую он хорошо знал последние …дцать лет, всегда садившаяся
справа от центрального прохода, все равно задумчиво смотрела
бы на колеблющееся пламя пасхала, поставленного здесь в недав-
нюю Пасху.
27
Глава I. Яблочный сидр
Он вдруг подумал, произнеся вслух первые слова Символа Веры,
что вышла бы забавная оговорка, не знай он латынь. Не «ин унум»,
а «ин юнум». Верю в юного Бога. Юного Бога — как странно про-
износить это даже в голове? Бог — и вдруг юный… Люди читают
о Христе либо лежащем в яслях, либо проповедующем. Но был же
он юным когда-то?
Невольно в памяти всплыла одна из далеких картин его дет-
ства: его крестили в православной церкви, в ту пору, когда это
вдруг стало модным. Иногда крещение принимали сразу несколько
десятков человек. Однако волнение того дня, чувство удивитель-
ной сопричастности Богу проникало в сознание каждого, кто слы-
шал над собой слова: «Крещу тебя…» Вспомнил он и то странное
чувство, которое возникло в его груди, когда кожи коснулся ма-
ленький золотой крестик на длинной белой шелковой нити. Хо-
лод, становящийся жаром.
«Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae… Отца Всемогущего,
Творца неба и земли»
Отец Всемогущий… Какие глубокие слова, на них обычно закан-
чивалось дыхание, и нужно было коротко перевести дух, чтобы
читать молитву дальше. Священник вспомнил, как тяжело да-
лось его решение его семье, прежде всего отцу. Он не забыл беспо-
мощный взгляд отца, понявшего, что сын не пойдет по дороге,
считавшейся престижной и понятной. От его всемогущества
не осталось и следа, когда слова будущего падре о выборе его жиз-
ненного пути, о призвании прозвучали за традиционной воскрес-
ной трапезой. Отец не критиковал выбора сына. Понял. Принял.
«Visibilium omnium et invisibilium… видимого всего и невидимого»
Будучи семинаристом, будущий дьякон ехал к своим родите-
лям. В плацкартном синем вагоне напротив него села немолодая
уже женщина, с интересом изучавшая его сутану, колоратку.
Спустя немало времени она осмелилась спросить, не священник
ли он. Что оставалось ответить? «Буду священником». Это
не остановило женщину. Она расплакалась и на одном дыхании
28
Пять вкусов жизни
излила на молодого семинариста долгую и грустную историю
болезни ее мужа, неизлечимой и мучительной. Просила, до бе-
лых косточек сжимая свои руки, о молитве. Умоляла о помощи.
Он не ожидал такого горячего порыва. Обещал, что будет мо-
литься о нем, как о живом. С той поры много молитв было про-
чтено, но не было ни одного воскресенья, когда он не помолился
бы о том болящем супруге. Жив ли он? А какая, впрочем, разница?
«Et in unum Dominum Iesum Christum, Filium Dei unigenitum…
И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного»
В памяти всплыл молодой парень-таксист, подвозивший
его к церкви. Он торопился тогда к началу службы, понимая,
что сейчас в костеле лишь сестра-монахиня, ну, может, от силы
два прихожанина, но не мог позволить себе опоздать. «Без меня
не начнут». Парень спросил, не священник ли он? Ответ был уже
настолько очевидным, что даже вызвал улыбку у него. И вдруг
снова, как на одном дыхании, незнакомый и, в сущности, чу-
жой человек стал рассказывать о своей судьбе, о том, что не-
верен жене, что страдает от того, что все знают и она, и его
мать, что впереди долгий страшный процесс, что останется
он без своего любимого маленького сына, что ошибался, что рас-
каялся. Что делать? У священника не было рецепта, он слушал.
И слышал. Искренность раскаяния сложно не услышать. Он при-
гласил тогда парня вместе с его женой. Молодая женщина, когда
он набрал ее номер, сначала была груба, фыркала рассерженной
кошкой, но затем замолчала, прислушавшись к голосу Отца, со-
гласилась на встречу. И пусть он опоздал к мессе почти на пол-
часа; вечером в его квартире сидела молодая пара, по возрасту
близкая к его невозможным детям. И он заваривал чай, доставал
конфеты, молчал с ними. Не молился, молил.
«et ex Patre natum ante omnia saecula… от Отца рожденного пре-
жде всех веков»
Прежде всех веков… В роду у него был православный священник,
но католическая церковь прочно пленила сердце святого отца,
ответив на важные для него вопросы. Тогда он не сомневался
29
Глава I. Яблочный сидр
в своем призвании. Прошли годы, и сомнение, усталость стали
сослужить его мессы. Все изменила еще одна встреча: его подво-
зил почти коллега, православный батюшка, который, оставшись
без средств к существованию после большого пожара, нашел
в себе силы поднять и свой дом, и приход, и семью. Пятеро малых
было в той семье. Как радовался тогда священник, что целибат
не дает католическим священнослужителям обзаводиться семь-
ей: как бы он поступил? Снял колоратку и пошел работать? Всю
жизнь понимал бы, что оставил призвание, изменив самому себе?
Он не хотел обдумывать это. Но помнил слова батюшки о том,
что дорогая его супруга — надежный спутник и помощник, без нее
тяготы быта и жизни священнослужителя могли бы стать не-
подъемными.
«Deum de Deo, lumen de lumine, Deum verum de Deo vero, genitum,
non factum, consubstantialem Patri, per quem omnia facta sunt… Бога
от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного,
рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, через Которо-
го все сотворено…»
Свет от света. Вспомнил он, как пришел тогда на мессу и впер-
вые заставил себя сделать все не по чину, а от сердца. Как легко
и энергично прошла месса! Как хороша была проповедь! Как искрен-
не радовалась сестра-монахиня тому, что в приход по воскресе-
ньям стала приходить молодежь. Как пошел он впервые против
своего вкуса, разрешив молодым ребятам аккомпанировать гим-
ну «Аллилуйя» на гитаре. Как прошли первые «Каникулы с Богом»
для детей прихода. Как появились первые министранты. С той
поры свет улыбки не оставлял его лица, с годами становившегося
все улыбчивее от расходящихся морщин.
«Qui propter nos homines et propter nostram salutem descendit de
caelis… Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес»
Ради нас, людей. Ради вас… В голове всплыла сцена, которую он,
стыдясь, рассказал однажды на исповеди. Веселая хохотушка, по-
селившаяся в соседней квартире, стала забегать вечерами, зано-
сила поначалу конфеты, фрукты, затем и вовсе подвизалась его
30
Пять вкусов жизни
кормить. Ему было тепло от мысли, что в его квартире кроме
молитвы слышен веселый женский голос. Она лишь однажды пе-
реступила невидимую границу, прикоснувшись к его седой голове
и сказав: «Как жаль». Сухими губами коснулась его щеки, попроси-
ла прощения и скрылась, оставив после себя запах чистых волос
и тень от земного счастья.
Приходила потом, смеялась, готовила, помогала. Все ради него.
А потом пришла с будущим мужем за благословением.
Вспомнил он, как коснулась его щеки ее рука. Не грустил и не со-
жалел. Просто снова молился, работал, исповедовал, служил.
«Et incarnatus est de Spiritu Sancto ex Maria Virgine, et homo factus
est… и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и став-
шего Человеком»
Улыбка снова коснулась его губ: «А вы что носите под сута-
ной?» — Мальчишка-министрант осмелился спросить после мес-
сы. Не струсил, спросил, глядя в глаза. «А ты как думаешь?» — во-
просом на вопрос ответил он. «Я говорю, что брюки или джинсы,
вы ведь человек. А моя сестра сказала, что у вас и ног нет!»
Он тогда приподнял полу сутаны до середины лодыжки, показав
свои строгие серые брюки. Черная рубашка. Иногда серая, кстати.
Летом даже с коротким рукавом. Он уже не помнил, когда ходил
без своей формы. Хотя нет! Как же! То паломничество сложно за-
быть. В Иерусалиме было безумно жарко, и он тогда спокойно пе-
реоделся в легкие бежевые брюки, подаренные мамой, и футболку.
Как тогда обгорели его щеки, нос и руки! Без улыбки не вспомнишь.
«Crucifixus etiam pro nobis sub Pontio Pilato; passus et sepultus est… рас-
пятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребенного»
В Армении он спустился в Хор Вирап, подземную темницу, где
царь Трдат III содержал в заточении святого Григория Просвети-
теля, Григора Лусаворича. Тогда ему повезло. Он был один, и тя-
желый воздух подземной камеры не тревожило ничто, кроме его
дыхания. Внезапно погас свет, и он остался в полной темноте,
лишь в самом верху, у далекого потолка, тускло святилось око-
шечко выхода. Тогда он подумал, как это страшно — умирать
31
Глава I. Яблочный сидр
в темнице почти четырнадцать лет. Сел на земляной пол и дол-
го молился. В Гегарде потом услышал, как потрясающе пела моло-
дая персиянка. Пела о распятии Христа, о его страданиях и по-
гребении.
«et resurrexit tertia die secundum Scripturas, et ascendit in caelum,
sedet ad dexteram Patris…воскресшего в третий день по Писаниям,
восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца»
Вспомнил одного иностранного епископа, который благого-
вел перед российской традицией именовать седьмой день недели
«воскресеньем», что точно не позволяло забыть о Малой Пасхе.
Каждое воскресенье священник доставал свою записную книжку
и молился за весь приход, а также за тех, кто был записан его
крупным неразборчивым почерком. Его список рос с каждым годом.
Он понимал, что далеко не все из тех, о здравии кого он молил-
ся, еще живы, но это не останавливало его от горячей молит-
вы за каждого, с кем он встречался, за каждого, кто просил его
о поддержке и помощи. В этот момент он вспомнил одного парня,
пришедшего в церковь в пятницу. Он сразу обратил на себя вни-
мание, заняв крайнее сиденье и сев так, что его сгорбленные пле-
чи были почти не видны из-за темно-коричневой спинки скамьи.
Немытая черная голова, старая джинсовая куртка. Перед мессой
отец подошел к нему и сразу почувствовал особый запах: запах
тления. С ним священнику приходилось сталкиваться в тюрьме,
в туберкулезном диспансере, в реабилитационном лагере для нар-
команов. Парень поднял брови, вопросительно посмотрев на свя-
того отца. Он тогда поинтересовался, нужна ли помощь, пони-
мая, что сейчас прозвучит известная и избитая история о том,
что парню надо домой, что денег нет на билет, что вышлет сра-
зу, как доедет до дома. Такие истории уже были в жизни священ-
ника. Но здесь все было иначе. Парень рассказал, что его родители
несколько лет назад разбились в автокатастрофе в Башкирии,
а он, потеряв любимых людей, не удержался, запил, попробовал
наркотики, стал продавать то, что было в родительском доме,
и сестра матери, его родная тетка, выкинула его из квартиры.
32
Пять вкусов жизни
Его отчислили из университета. От него отвернулись друзья.
Жизнь потеряла смысл, и в каждом слове парня сквозила самая
страшная идея, богопротивная и отвратительная по своей сути
и противоречащая самой природе Человека. Отец выслушал пар-
ня и предложил ему для начала принять ванну и поесть. После
мессы он проводил парня в свою квартиру, открыл ему госте-
вую комнату, в которой обычно останавливались приезжающие
на духовные упражнения священники из других приходов, накор-
мил и показал, где есть удобства. Вечером они сидели и вдвоем
пили чай. Парень прожил у отца три дня и засобирался...
Он стал францисканцем и уехал из страны, сохранив то,
что подарили ему его родители. Подарили без права отдать ко-
му-то или потерять.
«Et iterum venturus est cum gloria iudicare vivos et mortuos, cuius
regni non erit finis… вновь грядущего со славою судить живых
и мертвых, и Царству Его не будет конца»
Нам не дано права судить, но такова природа человека. Судить
у нас получается лучше, чем прощать. В мыслях возник образ его
друга, единственного, того самого, с кем познакомились в семи-
нарии и в один день были рукоположены: он утром, а друг на ве-
черней мессе. С той поры он считал себя старшим братом, хотя
был младше своего побратима на год. Служба развела их по раз-
ным приходам, и его другу достался большой храм на берегу оке-
ана, там, где солнце с улыбкой встречает континент, загляды-
вая через арки Золотого моста. Большой храм красного кирпича,
колокольни, четыре колокола, преодолевшие тысячи километров
из Гданьска: Мария, святой Иосиф, Архангел Гавриил, святой
Рафаил Калиновский. С такими заступниками жизнь его дру-
га священника должна была быть долгой и счастливой, но Богу
было угодно другое. Занимаясь делами, далекими от приходских,
друг его задохнулся в овощной ямке, куда спустился вопреки тому,
что говорили его молодые помощники. Он тогда, на похоронах
близкого ему человека, жестко и необдуманно обвинил их в том,
что не смогли уследить за пожилым уже человеком, не помогли ему.
33
Глава I. Яблочный сидр
Горько раскаивался затем отец в своих словах. Но более не имел
дружбы ни с кем, понимая, что копия всегда бледнее оригинала,
а новый оригинал ему не нужен.
«Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem: qui ex Patre
Filioque procedit... И в Духа Святого, Господа Животворящего,
от Отца и Сына исходящего»
Filioque. И Сына. Восемь букв, разделивших мир на западную
и восточную части, непримиримо сражающиеся из-за непонимае-
мого. Как часто, подумалось отцу, мы сражаемся из-за непонима-
ния, а чаще из-за того, что не хотим понимать, гордыня овладе-
вает нами, не позволяя сделать шаг навстречу.
«Qui cum Patre et Filio simul adoratur et conglorificatur: qui locutus
est per prophetas… Которому вместе с Отцом и Сыном подобает
поклонение и слава, Который вещал через пророков»
Строки молитвы подходили к финалу. Обрывался в Миссале
стройный ход мыслей священника, который по тому, как воз-
растал хор голосов, понимал, что в костеле происходит что-то
экстраординарное. Слух его обострился. Казалось, что даже кон-
чики альбы способны стали чувствовать звук, передавать его
обостренным нервам, заставляя с каждым слогом молитвы погру-
жаться в самое себя, осознавая и понимая, что Бог всегда рядом.
Может, потому, что мы сами — часть его?
«Et unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam. Confiteor
unum baptisma in remissionem peccatorum… И во единую Святую
Вселенскую и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение
во отпущение грехов»
Отец поднял глаза, взглядом встречаясь с каждым прихожани-
ном. Старый орган все громче пел свой гимн, каждому напоминая
то, что золотыми стежками было вышито на концах его столы:
«Бог есть любовь!» Но кто, как не мы, — проводники этой любви?
В любви зачатые, любовью согретые, в любви уходящие из этого
мира к другой, неземной и неизъяснимой Любви?
«Et expecto resurrectionem mortuorum et vitam venturi saeculi…
Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века»
34
Пять вкусов жизни
Вспомнил он свое первое отпевание. Старик, никогда не прихо-
дивший в церковь. Немец. Его дочь пришла и попросила об обря-
де у него. В церкви были пятеро, не считая его самого, покойного
и монахини. Никто не проронил ни слова. Ни слезинки не упало.
Но уже потом, на кладбище, когда первая горсть земли стукну-
лась в крышку закрытого гроба, дочь молча сползла вдоль ствола
сосны, в молитвенном прошении возносившей ветви-руки к небу.
Он поддержал ее за локоть, отводя к машине. С той поры она
и стала его постоянной прихожанкой, всегда занимавшей место
справа от центрального прохода, чтобы задумчиво смотреть
на пламя пасхала.
Amen. Аминь.
Я сказал.
Недавно мой папа прислал мне короткое письмо-зарисовку. Так
и назвал — «Письмо к отцу». С его разрешения я привожу текст
здесь, полностью разделяя чувства, которые папа испытывал
к дедуле.
Письмо к отцу
Папа, тебя уже очень давно нет, но я помню тебя так, как буд-
то мы расстались вчера. Как же много я тебе не сказал, как часто
тебя обижал и не понимал этого.
И вот только теперь я все понимаю, но, увы, исправить ничего
не могу. Одна надежда, что ты там, на небесах, слышишь и ви-
дишь меня и, надеюсь, прощаешь.
Я никогда не называл тебя папочкой. Мне тогда это и в голову
не приходило, что ты, такой взрослый, суровый, всегда занятый,
нуждаешься в моей ласке. Тем более что даже когда я пытался
приласкаться к тебе, то ты мне всегда ворчливо говорил: «Ну,
ладно, Юрка! Ну, хватит! Иди лучше уроки делай!» Теперь я по-
нимаю, что ты это делал от неловкости. Не привык ты к этому.
А позже мне уже и в голову не приходили всякие нежности.
35
Глава I. Яблочный сидр
Я помню, как пахнет твоя шапка внутри, кстати, у меня пах-
нет точно так же. И лысину, сверкающую на солнце, когда ты скло-
няешься над грядками, тоже помню. Кстати, я лысею. А вот волос
на теле у меня меньше, чем у тебя, но зато седеют они так же.
Не о том пишу. Помню я, папа, как мы строили с тобой клетку
для птиц. К слову, ничего не получилось, но корпели мы долго, а па-
яльник с тех пор я держу уверенно, хотя применить его негде и неза-
чем. Помню, как на верстаке за сараем ты учил меня строгать доски.
Помню твой голос: «Юрка, вот видишь сучок, здесь строгать не надо,
будет задир!» Даже память о запахе свежеструганных досок осталась.
Помню, как учил выставлять резец рубанка, аккуратно прис-
тукивая киянкой, пока от лезвия снаружи не оставался кончик
резца, как черный волосок.
Помню, как учил колоть дрова, ориентируясь на положение го-
довых колец — показывал, куда надо стукнуть, чтобы расколоть
полено или пенек с одного удара.
Как много я тебе не сказал, не расспросил. Одна надежда,
что встретимся мы там, когда придет мое время. Но все равно —
прости, папа.
Папа вообще много интересного написал о деде. Уверен, вы мно-
гое о вкусе жизни узнаете и прочувствуете, прочитав его записи.
Одна памятная поездка с отцом
Это было много лет назад. Мне тогда исполнилось четырнад-
цать. И вот однажды летом папа сказал мне: «Ну что, Юрка, мо-
жет, нам съездить в Тобольск, на мою родину?» Это было так
неожиданно, что я дар речи потерял, но мама поддержала: «Да-
вай, Витя! Нечего ему дома собакам хвосты крутить!» По реке
Туре в то время ходили и колесные пароходы, и теплоходы, и бы-
строходные «Ракеты», и скоростные «Метеоры». Как я тогда
хотел прокатиться на колесном пароходе! Но не судьба, потому
что шел он очень долго, кажется, почти сутки…
36
Пять вкусов жизни
Помню, что отец решил отвезти родственникам пару кроликов.
Он их тогда держал. В картонную коробку наложили травы, по-
садили кроликов, подхватили вещи — и на «Ракету». Поездку под-
робно не помню, но помню только, что кролики мощно мочились
всю дорогу, как лошади, и из коробки заметно текло, а пол в салоне
был застелен мягким ворсистым покрытием. Эту коробку я все
время запихивал ногами под сиденье, чтобы никто не увидел лужу
под ней. За этой возней я только краем глаза замечал коричневую
воду, глинистые, заросшие ивняком берега. Отец рассказывал мне
об истории нашей семьи. Вот так прошли несколько часов поезд-
ки — в неторопливых рассказах отца и битве с коробкой.
Когда мы причалили к пристани, оказалось, что нас никто
не встречал. Мой папа из деликатности никого не предупре-
дил, не хотел беспокоить. Здесь же, на пристани он рассказал
мне, где высаживался Ермак, а где оборонялись татары. Помню,
как я немедленно рванул к воде, надеясь тут же отыскать мечи
и наконечники стрел, а если повезет, то и ствол фузеи. По моему
глубокому убеждению, раритеты должны были просто валяться
под ногами и никто их не подбирал. Ничего, конечно, не нашел,
был изловлен отцом и торжественно препровожден в автобус.
Помню большой деревянный двухэтажный дом с массой сараю-
шек во дворе, помню многочисленную родню, которой наконец-то
я отдал мокрую, вонючую, разваливающуюся коробку с кроликами.
В этом доме мы переночевали, а утром папа повел меня по горо-
ду. Сначала мы спустились вниз по деревянной лестнице — дома
прадедов и деда находились под горой.
Помню, что в Тобольске поразило меня множество церквей.
Отец показал на один из соборов и сказал, что наши предки уча-
ствовали в его строительстве. Позже я узнал, что это храм
во имя Георгия Победоносца. А вот и улица, на которой родился
и вырос папа, вот и дом прадеда, а напротив — дом моего деда.
Дом прадеда, по словам отца, не изменился со времен его юности,
даже водосточные трубы те же, ажурно вырезанные на крыше
и сливе, все такой же забор, собранный из разваленных надвое
37
Глава I. Яблочный сидр
мощных стволов. Мы постучались в калитку, нам открыла
женщина, которая слышала когда-то фамилию Трушниковых,
но в связи с чем — не помнила. Впрочем, в дом она нас пригласила
и комнаты показала. Я видел, как светлело и молодело лицо отца,
когда мы проходили по комнатам, и он взволнованно рассказывал:
здесь была гостиная, здесь спальня, здесь кабинет.
В дом деда мы не достучались. Присели на скамеечку, и папа рас-
сказал, что во дворе в колодец (его было видно в щелочку), прова-
лилась моя тетя, когда родителей не было дома, и папа по веревке
спускался за ней. Спас. А вот на этой самой лавочке мой дед ска-
зал во время войны, что немец силен, раз так прет, а работать
на лесобирже без света просто невозможно — можно покалечиться.
За эти слова ночью его увели, через эту калитку, и только его и ви-
дели (умер он в Тобольской тюрьме, там же во дворе и похоронен).
Мы вернулись в дом родни, и я полез по сараюшкам, разыскивая
какие-нибудь исторические реликвии, мне по-прежнему казалось,
что они просто валяются везде в этом древнем городе. И вдруг
удача: нашел изрядно изъеденный ржавчиной острый узорный по-
лукруг на металлической ручке. Я уже представил себе, что это
нечто вроде древней секиры. Каково же было мое разочарование,
когда мне объяснили, что это секач для рубки капусты в корыт-
це, и тем не менее я увез его домой, и долго еще он попадался мне
на глаза — то в сарае, то еще где, пока не пропал бесследно.
А потом мы пошли на кладбище, к могилам предков. Этот эпи-
зод помню отчетливо. По дороге папа показал мне тюрьму, где
умер мой дед. Неспешно дошли до городского кладбища. Вошли,
осмотрелись, прямо перед нами стоял огромный металлический
крест с распятием — могила Муравьева, а от него папа повел
меня к простому деревянному кресту, на котором была выжжена
надпись «Трушниковы». «Вот здесь лежат твои прадед и праба-
бушка, Александр и Евгения», — просто сказал папа, и потек не-
торопливый рассказ о том, чем занимался прадед и как они жили,
как встречали гостей и прочие интересные мне бытовые мело-
чи. А потом мы с отцом просто гуляли по тенистым улицам,
38
Пять вкусов жизни
поднимались на гору, смотрели, как сливаются воды Тобола и Ир-
тыша: две струи, коричневая и голубоватая, какое-то время те-
кут рядом и не перемешиваются — странно. А потом — Кремль
Тобольска, музеи Тобольска — это уже отдельная история. Хоро-
шо, что папа оставил этот осмотр на потом: уже немного зная
из его рассказов историю города, связав воедино историю семьи,
историю города и края, можно было с особым интересом осма-
тривать предметы истории: например, мощный безмен был уже
не просто занятной железякой, а я уже представлял, что имен-
но таким, а может, даже и этим, могли мои предки взвешивать
товары, а вот этим топором, возможно, мой прапрадед рубил
лиственницы для постройки дома, а из этого самовара пила чай
многочисленная семья Трушниковых…
Так, в неспешных прогулках по городу, осмотрах музеев, церквей
и прочих интересных мест, и промелькнуло отпущенное на по-
ездку время, и мы уже возвращались в Тюмень. Я вволю мог уже
налюбоваться пейзажем, хотя, честно говоря, был этот пейзаж
на любителя. Скучноват он мне показался в мои четырнадцать
лет. Вот так и закончилось это, такое простое, недолгое, но та-
кое важное для меня путешествие. И только по прошествии мно-
гих лет я понял — да, я не нашел исторических реликвий, но я на-
шел нечто более важное для себя — я стал лучше понимать отца.
Голубиная охота
Одно из моих ярких воспоминаний юности — это голуби. Не те
сизари, которых полно на всех помойках, а красавцы — породистые
голуби, которые у меня были. Они на многие годы стали моей основ-
ной страстью. Начало положил мой папа, всегда занятый работой
человек, который держал голубей еще в детстве и решил вернуться
к былому увлечению. Долго строилась голубятня. И как все, что делал
отец, она была грандиозна и монументальна. Стояла она на земле,
вход был через сарай, и возвышалась на два уровня. Первый, цоколь-
ный, где хранились пшеница, всякие необходимые в этом деле мелочи,
39
Глава I. Яблочный сидр
полки по стенам с установленными ящичками — гнездами, второй,
куда вела короткая лесенка. Лестница упиралась в двускатную кры-
шу, с выходом на фонарь (голубиный загон с откидной крышкой, ко-
торую можно было открывать и закрывать снаружи).
В округе на то время, по памяти, было до десятка голубятен. При-
чем держали их серьезные дяденьки. Это было потому, что голуби
приносили немалые деньги, но надо сказать, что и затрат они тре-
бовали немалых. Только на одну пшеницу сколько уходило. Хорошо,
если у тебя в будке всего несколько пар, а если, например, как у Ере-
миных, троих братьев, серьезных мужиков, живущих через две ули-
цы и держащих элитных голубей — двадцать пар, или как в лучшие
времена — у меня — тридцать? Ближайший через два дома голубят-
ник, уже пожилой (так казалось) коротконогий, не выпускающий
папиросу изо рта Ропа, тот вообще держал голубей столько, что,
когда его стая поднималась в воздух, то все остальные осторожно
закрывали фонари своих будок, чтобы не дай бог, свои не вылетели,
тогда можно с ними распрощаться. У Ропы зимой снега не выпро-
сишь, а калым за голубей ломил такой, что проще было с голубем,
как бы он дорог тебе ни был, распрощаться.
Но это все мелочи по сравнению с тем восторгом, который ис-
пытываешь, когда сжимаешь в руках это хрупкое тельце с при-
жатыми крыльями, а в следующую минуту кидаешь его вверх,
и вот уже этот комочек взмывает вверх, превращаясь в точку.
Буквально стонешь от восторга, когда поднимаешь стайку с де-
сяток голубей и они уходят вверх, в точки, и вот уже и не видишь,
где они, и только по поворотам головок тех голубей, которые
остались на будке, понимаешь, куда надо смотреть.
Как я уже говорил, голубятников вокруг было много, и все знали
не только друг друга, но и голубей. Кодекс взаимоотношений был
годами выработан и принят. Возраст роли не играл. Все мы, и стар
и млад, были заражены одной страстью — голубями. Кто-то тор-
говал ими на рынке, кто-то скупал чужаков на дому, кто-то раз-
водил почтовиков, кто-то декоративных, кто-то занимался еще
чем-то, но все обо всех и все знали. Основная охота начиналась
40
Пять вкусов жизни
в то время, когда в воздух поднимали молодняк. Тут-то и начи-
налась охота за несмышленышами. Увидел в небе одинокого голу-
бя — и быстренько выгоняешь из будки в фонарь своих. И вот уже
с десяток их прохаживаются по фонарю, а ты тихонько пугаешь
их (потряхиваешь), чтобы приподнимались и садились, и вот, за-
метив твою стайку, чужак ссыпается вниз и садится на фонарь,
а тут уже длинным шестом, который всегда под рукой, начинаешь
загонять всех голубей в будку. И пока загоняешь, сердце готово вы-
скочить, а вдруг чужой взлетит? Но если он на это не клюет, тогда
уже поднимаешь стайку своих голубей в воздух, и вот закружились
они, а тут уже и чужак с ними. Покружили и садятся на фонарь
будки. И тут ты шестом тихонечко, чтобы резким движением
не спугнуть и не поднять опять всех в воздух, загоняешь всю эту
братву в будку. Чужак пойман. Ждешь хозяина.
А вот и он стучит в ворота. Короткий разговор. Про то, чтобы
просто отдать, речи нет изначально. Договариваемся о количе-
стве пшеницы за выкуп. Вот так и добывал на прокорм прожор-
ливой стаи, но когда мой голубь попадал в чужие руки, то я с ним
прощался, потому что выкупить было нечем. У отца не особо
разживешься — выдавал он небольшие суммы, только тогда, ког-
да, по его разумению, пшеница кончалась. На базар же я прин-
ципиально голубей не носил и практически никогда не продавал,
только в крайнем случае, когда им совсем уж жрать было нечего.
Еще один способ добычи пшеницы был такой. Договариваешь-
ся с голубятником из района о голубиных гонках. Оговаривается
кон. Пшеница уносится кому-нибудь из доверенных голубятни-
ков на сохранение. Выбираются голуби, осматриваются, чтобы
потом подмены не было, отдаются посредникам, те увозят их
за город и в означенное время запускают в воздух. Посредники уе-
хали, а ты задолго до того, как голубей запустят в воздух, начи-
наешь нервно ходить по двору и, пока родители не видят, смо-
лить одну сигарету за другой. Ждешь. Наконец вот он, голубчик,
прилетел, сел на крышу дома по соседству, а на будку даже не смо-
трит. А ведь выигрывает тот, кто первым притащит голубя
41
Глава I. Яблочный сидр
к сопернику или на точку, оговоренную заранее. Например, на пло-
щадь перед кинотеатром. А он, гаденыш, продолжает сидеть
на крыше, а время идет, и сам бы уже полез, чтобы его изловить.
И уже убил бы его! Наконец нехотя и, кажется, зависая в воздухе,
он планирует на будку и ведь начинает еще ухаживать, воркуя,
за приглянувшейся голубкой. Шестом, подавляя желание прис-
тукнуть его, загоняешь в будку, хватаешь, засовываешь за пазуху
и бегом на площадь. И не всегда прибегаешь первым. И как обида
гложет тебя, когда соперник уже на месте.
Но теперь остается еще одно. Надо внимательно осмотреть
голубя противника — тот ли, дождаться посредников и уже
только потом идти за выигрышем или сопровождать победите-
ля, по пути договариваясь на следующий гон.
Прекрасное время! А по вечерам можно прийти в гости, к тому
же Ереме, и, сидя во дворе, полюбоваться, покуривая, декоратив-
ными монахами, павлиньими хвостами, чайками, дутышами —
да каких там только не было!
А этим летом пережил шок. Вышел утром на крыльцо роди-
тельского дома и вдруг услышал хлопанье крыльев — так стая
снимается с голубятни и начинает набирать высоту. Даже
не поверил, а потом огляделся и увидел, что стая поднялась из со-
седнего двора, там и в мое время была голубятня Климакова. Ока-
зывается, его внук сейчас тоже держит голубей, причем таких же,
как отец, — турманов.
До седых волос дожил, но даже сейчас, когда увижу в небе стай-
ку голубей — сердце тихонько кольнет. Они были в моей жизни
и останутся со мной навсегда.
Взгляд в прошлое
Трушников — старинная русская фамилия. В ней запечатлелась
память о далеком предке, носившем прозвище Трушник. В наши
дни такое прозвище звучит непонятно, однако несколько столе-
тий назад оно было понятно каждому жителю западных русских
42
Пять вкусов жизни
земель. В смоленских и новгородских говорах встречалось слово
«трутить», означавшее «давить, толкать, теснить». «Труш-
ник» — тот, кто умеет «трутить».
Своим появлением подобное прозвище обязано старинной рус-
ской потехе — кулачным боям. По воскресным дням парни схо-
дились где-либо на ровном месте — на просторной площади,
на льду реки — и сражались «стенка на стенку», без злобы и же-
стокости, не калечили друг друга, упавших не били. Дрались ради
того, чтобы размяться да показать молодецкую удаль. Кто сбил
противника с ног — тот и победитель. В таком бою ценилось
умение «трутить» — надавить, толкнуть, чтобы соперник
упал. Крепкий парень, обладавший этим ценным умением, полу-
чил прозвище Трушник. От прозвища было образовано отчество
Трушников, которое закрепилось за сыновьями Трушника, пере-
шло к внукам и постепенно, передаваясь из поколения в поколе-
ние, превратилось в наследственную фамилию. Есть и другой ва-
риант — от слова «трусить, трушить (трясти), есть такой
термин у мельников.
Одно из ранних документальных упоминаний фамилии Трушни-
ковых связано с примечательным историческим событием — пу-
тешествием Николая Спафария в Китай. В мае 1675 года из России
в Пекин было направлено посольство, которое возглавлял Николай
Гаврилович Спафарий — молдавский боярин, перешедший на службу
к российскому государю. Посольство начало свой путь из Тобольска,
дипломатов сопровождали тобольские казаки. В «Росписи служи-
лым людям, кои с посланником Николой Спафарием в Государство
Китайское посланы», значится «Ондрюшка Трушников, казак ли-
товского списку». На пути из Тобольска в Пекин посольство изу-
чало неизвестные земли, горы, реки, озера. Путевые заметки Ни-
колая Гавриловича Спафария и составленные им карты сохраняли
научную ценность в течение нескольких столетий.
Память о талантливом учёном и дипломате бережно сохраня-
ется у него на родине в Молдове. Помнят о нём и в России. Но о ка-
заке Трушникове, сопровождавшем дипломата и делившем с ним
43
Глава I. Яблочный сидр
опасности и тяготы похода, история сведений не сохранила.
Трушников был одним из многих русских людей, верно и преданно
служивших Отечеству. Подобные ему «служилые люди» не разду-
мывая шли туда, куда прикажет государь — на охрану границы,
на ратное дело, в дальний поход по неизведанным землям. Точных
сведений об Ондрюшке Трушникове нет, существуют только
предположения. «Казаками литовского списка» в те времена на-
зывали выходцев из Великого княжества Литовского, поступив-
ших на русскую службу. Среди них были литвины, поляки, русские.
Возможно, «литовский» казак Трушников был этническим рус-
ским, уроженцем Смоленска. В письменных источниках Смолен-
щины фамилия Трушниковых отмечается с древности. Так, на-
пример, в писцовых книгах Смоленского края за 1500 год значится
землевладелец «Павка Сенькин Трушников». В окладных книгах
Смоленска отмечен «Васька Фомин Трушников, пушкарь» (1609
год). Может быть, Ондрюшка тоже был урождённым смолянином,
а «литовским казаком» оказался в силу обстоятельств: с 1404
по 1514 год древний русский город Смоленск принадлежал Велико-
му княжеству Литовскому, а с 1611 по 1667 —Речи Посполитой.
Вероятно, после успешного завершения дипломатической миссии
Трушников возвратился в Тобольск и остался там навсегда. В доку-
ментах «Тобольской приказной избы» за 1694 год отмечен казак Ан-
дрей Трушников. Может быть, это он — Ондрюшка Трушников из экс-
педиции Спафария. Фамилия Трушниковых, в целом редкая для России,
в Тюменской области считается привычной, и особенно часто встре-
чается на берегах Тобола. Вблизи Тобольска была деревня Трушниково.
Наверняка не бедными были тобольские потомки Ондрюшки Труш-
никова, потому что в подгорной части Тобольска стояла большая
церковь, построенная на пожертвования кого-то из прадедов. Есть
упоминания и о том, что гоняли Трушниковы обозы с рыбой да меха-
ми в центральную часть России. А на горе в Тобольске есть кладби-
ще, так там, недалеко от могилы Муравьева, стоял большой дубо-
вый крест, на котором было выжжено «Трушников», но, к сожалению,
годы жизни и имя на нем ушли из моей памяти. Сын недавно разы-
44
Пять вкусов жизни
скал могилу и выяснил, что там прадеды лежат — Александр и Ев-
гения. Он поставил им памятник. Из семейных преданий запомни-
лось: когда деда Ивана призвали на первую мировую войну, он воевал
на территории Польши, где встретил красивую полячку из небедной
семьи. Любовь была такая, что под револьвером заставил он ксендза
их обвенчать. Так что с войны дед вернулся женатым человеком.
Прадеда родители отселили, выделив ему землю. Он отстро-
ил дом, да не какую-нибудь развалину, а дом, который простоял
до 70-х годов двадцатого века. Папа мне его показывал. Потом
по какой-то причине дед мой с родителями поссорился и пересе-
лился в маленький домик по соседству, где родили они с бабушкой
моего отца и четверых моих дядей и тетей. В этом доме, по рас-
сказам, частенько собирались сосланные анархисты.
В начале войны дед сказал, сидя на скамеечке у дома, что, види-
мо, немецкие танки сильнее наших, раз остановить их не можем,
а кроме того, имел неосторожность сказать, что в темноте ра-
ботать невозможно. В эту же ночь его забрали, судили и посадили.
Из тюрьмы он уже не вернулся, бабушка говорила, что приходило
извещение, что он умер от заболевания то ли сердца, то ли лег-
ких, то ли от дизентерии. Как недавно выяснил сын, похоронен
он во дворе Тобольской тюрьмы.
Все ребятишки в семье с детства выполняли тяжкие для де-
тей обязанности. Так, я никогда не понимал, почему мы не ездим
за грибами, но отец много позже рассказывал, что, оказывает-
ся, их, совсем еще крох, отправляли в лес за грибами, на заготов-
ки, на весь день. Возвращаться надо было с полными корзинами
по жаре, без средств от комаров, голодом. Так что лесом он был
сыт на всю оставшуюся жизнь.
Хочу отметить, что воспоминаниями о войне папа поделился
со мной только тогда, когда мне исполнилось 18 лет (опасался,
что проговорюсь о плене, об этом ниже) и поэтому собирал я их
по крохам и, возможно, что-то напутал с названиями городов,
но пишу, как запомнил.
45
Глава I. Яблочный сидр
До призыва в армию папа обучался в ветеринарном технику-
ме города Тобольска. Занимался спортом довольно активно. Одно
время был чемпионом города по французской борьбе — эта спор-
тивная подготовка помогла ему впоследствии выжить. Затем —
армия, и война, в которой он был с первого дня. В середине июня,
из Елани на запад, отправили эшелон, где и был отец в качестве
ветеринара конного подразделения разведки. В поезде, возможно,
вблизи Невеля, им зачитали заметку в газете, что наше пра-
вительство не стягивает силы к западной границе. А 22 июня
вблизи города Белая Церковь эшелон разбомбили. Это была первая
бомбежка в череде многих. Папа рассказывал, что особо жутко
было, когда немцы сбрасывали пробитые бочки из-под горючего.
Несется такая громадина на тебя, визжит, воет, ну, думаешь —
точно конец, а она грохнется об землю — и тишина. В общем,
резвились немцы. Сбрасывали и колеса от тракторов, и прочее —
на нервы давили.
И началась эпопея — о подобных историях написано немало.
Уцелевшие красноармейцы собрались и потянулись на восток,
а что еще делать, кони побиты, а вместо оружия — мешок под-
ков у старшины. Появился командир. Собрались вокруг него и от-
ступали до тех пор, пока он не приказывал: «Будем стоять здесь,
и ни шагу назад», а надо сказать, что оружием они к этому вре-
мени уже разживались. Вот и копали окопы и блиндажи, несмо-
тря на то что в паре километров позади находился оборудован-
ный рубеж обороны. Но кто об этом знал и к тому же «ни шагу
назад!», и снова и снова отражали атаки немцев до тех пор, пока
не оставалась горстка, без офицеров, практически безоружных,
и тогда снова начинали отступать, пока не объявлялся коман-
дир и не приказывал: «Стоять здесь! Ни шагу с этого рубежа!»
Так продолжалось до сентября. Кучка оставшихся в живых забре-
ла в огромное болото. И вот сидят они в болоте в няше по горло,
а немцы стреляют над головами и недвусмысленно приглашают,
снижая прицел, выбираться: «Русс, ком, ком!» И куда деваться?
Вывели их на дорогу, а там бесконечная колонна наших пленных.
46
Пять вкусов жизни
Первый ночлег запомнил он на всю жизнь. Набили их, как сель-
дей в бочку, в полуразрушенную церковку, так плотно, что если
умирал кто-то (были среди них раненые), то упасть не мог, так
и стоял со всеми до утра. Рассказывал он, что стоит рядом плен-
ный, дрожит, трясется, а потом затихает — ну все, отмучил-
ся. После этого смерть была рядышком с отцом все годы войны.
Просыпается в лагере, на нарах, слева умерший, справа умерший,
а он живой!
Первый лагерь — просто котлован, обнесенный проволокой, с пу-
леметами на углах, и огромная толпа красноармейцев. Попытка
пленных закурить или вскипятить воду в банке на крохотном
костерке незамедлительно наказывалась очередью из пулеме-
та, от которой гибли все, кто находился рядом с нарушителем.
Пленные сбивались в «колхозы» по 2—3 человека. Так было проще.
Во-первых, кусок территории проще защитить, особенно если
он сухой, — желающих его занять было много. А не отобьешь —
спи потом в луже. Увидел папа, что люди умирают, как мухи, и со-
вершил свой первый побег, в череде многих. Сговорились из колхоза
втроем. Наметили ориентир — лесок невдалеке. Выбрались но-
чью за проволоку, папа удачно, а потом сзади началась стрельба,
видимо, заметили. Ждал отец несколько часов, но к лесочку боль-
ше никто не пришел. Спустился к берегу реки, наткнулся на полу-
затопленную лодку, забрался в нее и начал тихонечко подгребать
вниз по течению, в полном тумане. Уснул, а когда проснулся —
лодка уткнулась в опору моста, а наверху — хохочущие немцы:
«Русс, ком, ком!» Куда деваться? Выбрался. На первый вопрос —
«Ты из лагеря?» — благоразумно ответил, зная, что за побег рас-
стреливают: «Найн, аус вальд». Поверили, а может, поленились
убить и вернули в лагерь — вот отсюда и начались скитания
по концлагерям, в которых он так и промучился до 44 года.
В это время он уже был в концлагере на территории Восточной
Пруссии. Там он заболел тифом, но выжил, хоть и нелегко это
ему далось, но здесь пригодилась довоенная физическая подготов-
ка и неприхотливость во всем. Отобрали его в числе немногих
47
Глава I. Яблочный сидр
и вывезли на железнодорожную станцию, где и продали фермеру.
Посмотрел «покупатель» на папу (а тот худой, облезший после
тифа), брезгливо поморщился, но пощупал мышцы на руках и но-
гах, посмотрел зубы и довольно сказал: «О! Зер гут!» — и купил.
У фермера отец в полной мере узнал, что такое немецкий «орд-
нунг». И настолько его вбили, что уже в своем доме в Тюмени ого-
род делал так: вскапывал всю площадь будущего огорода, а потом
размечал шнурочком дорожки и протаптывал их шириной в одну
ступню! А еще — первое, что он сделал в своем доме, — это от-
копал блиндаж в один накат, настолько плотно сидела в человеке
война. Долго стоял этот блиндаж — не помню, когда его убра-
ли. Жили в блиндаже курицы и голуби, а потом и кролики, и там
очень интересно было играть в войну.
На ферме у немца было, конечно, полегче: там хоть не убивали
и от голода не умирали, да и не один отец там был — еще двое друзей.
Жили там до тех пор, пока совсем близко не услышали они с друзь-
ями канонаду, и тогда уже бежали от фермера навстречу нашим
войскам. Когда встретились с передовыми частями, командир сна-
чала приказал их расстрелять, как предателей, а потом, узнав,
что папа его земляк, отправил всех в СМЕРШ. В лагерях у немцев
был отец и розгами бит, и собаками травлен, одно время мишень
носил на груди и на спине (так отмечали тех, кто склонен к побе-
гу), но не обидно было — враги вокруг, а в СМЕРШе свои уничто-
жали тех, кто в плену выжил. И задавал отец себе риторический
вопрос, а кто был виноват, что они без оружия и командиров были
брошены против отлично вооруженного противника, имеющего
кроме лозунгов, еще и опыт ведения боевых действий! Они ли, про-
стые красноармейцы, были виноваты в том, что попали в плен?
И за что тех, кто выжил, надо было потом добивать?
Прошел он СМЕРШ, перед строем им объявили, что они пре-
датели Родины и поэтому кровью должны искупить свою вину.
И вперед, ребятки, в штрафроту! Надо сказать, что одного
из троих беглецов комиссовали по ранению в пах, он был из Керчи,
а второго случайно застрелили во время построения.
48
Пять вкусов жизни
Войну папа закончил в 45-м в госпитале, куда попал после штурма
Кенигсберга уже будучи командиром пулеметного расчета, — и не-
мецкую пулю у позвоночника и раздробленный локоть унес с собой
в могилу. Вспоминал, что при штурме почувствовал сильный удар
в бок, но боли не было, и только из-за того, что рука перестала
слушаться, понял: ранен. Заскочил в подвал, набитый граждански-
ми немцами — они там налеты пережидали. В это время забежал
в подвал и наш пехотинец, спросил, нет ли патронов? Папа гово-
рит: «Возьми диск!» Тот посмотрел да говорит: «Да! Бог тебя хра-
нит!» Оказывается, пуля, раздробив локоть, сплющила диск и ри-
кошетом вошла в бок, там и осталась на память. (В госпитале,
много позже, хирург сказал, что трогать пулю не стоит — в очень
неудобном месте стоит.) И вот сидит папа в подвале, канонада
за стенами умолкла и в этот момент из-под кровати (подвал был
оборудован для пережидания налетов) выбирается огромная не-
мецкая овчарка, каких папа уже навидался. Приготовился он подо-
роже жизнь продать, а она спокойно обратно залезла. А тут уже
и наши подоспели. Так что победу папа встречал в госпитале.
Демобилизовался, приехал в родной Тобольск. Еще в дороге узнав,
что бывшим пленным одна дорога — в советские лагеря, скорень-
ко продал дом, взял мать и, рассудив, что вдалеке найдут сразу
же — чужой на виду, перебрался поближе, в Тюмень, где ветерина-
ром устроился на мясокомбинат. На пароходе же, уезжая из То-
больска, он и встретился с моей мамой, которая возвращалась
из эвакуации. Познакомились, а в Тюмени и поженились. Немалую
роль в сложившихся отношениях сыграло то, что у мамы укра-
ли чемодан со всеми вещами, документами, деньгами и скудными
харчишками. Очень она жалела потом всю жизнь альбом с фото-
графиями и медаль «За доблестный труд в 1941—45 году».
Так и взяли папа со своей матерью шефство над симпатич-
ной растерянной девчушкой. У обоих ничего не было — начинали
жизнь с нуля. Построили дом, разбили сад, огород, развели кур, го-
лубей, кроликов, родили двоих детей. Но память о плене угнетала
отца всю жизнь. Даже мне он рассказал об этом только тогда,
49
Глава I. Яблочный сидр
когда мне исполнилось 18 лет, — не дай бог проговорюсь где-нибудь.
И впоследствии, работая на мясокомбинате, какие бы повыше-
ния ни предлагали, помня о плене (не хотел высовываться, что-
бы не посадили), папа оставался простым лаборантом и только
много позже принял предложение стать начальником колбасного
цеха. И насколько же жизнь приучила человека во всем таить-
ся — мы только в последние дни его жизни с удивлением узнали,
что он прекрасно знает стихи Фета и Блока и помнит наизусть
«Евгения Онегина»...
Не могу не упомянуть о родном своем доме, который был выстроен
отцом. Приехав в Тюмень, молодая семья Трушниковых устроилась
на работу — папа на мясокомбинат в ветлабораторию лаборантом,
мама — радистом на рыбозавод. До 1955 года они снимали жилье,
а когда уже видно было, что в семье скоро будет еще один ребенок,
принимать жильцов перестали. И вот здесь папа, ни с кем не посове-
товавшись, бухнул все сбережения семьи и купил старинный деревян-
ный дом, почти сгнивший, — еще до революции в нем был трактир.
Когда дом стали поднимать, чтобы сменить сгнившие ниж-
ние венцы, он просто рассыпался, едва не задавив отца. Но де-
лать было нечего, и начал он возводить на этом месте новый
дом. Отец мой отличался кристальной честностью, и там, где
можно было просто взять (украсть), предпочитал купить. А все
квитанции мама моя бережно собирала и хранила (пригодились
и до сих пор они хранятся). В общем, дом был построен. А было
так: папа встает в 6 утра и отправляется на работу, приходит
в 6 вечера, ужинает и работает на строительстве до 24 часов.
И это человек с пулей у позвоночника, которая порой не давала
ему согнуться, и не разгибающейся правой рукой!
Даже выйдя на пенсию, папа не мог не работать и устроился
дворником. Вставал в 5 утра и шел прибирать сквер в центре Тю-
мени в любую погоду. Приходил зимой с покрытой куржаком спи-
ной. Причем убирал снег и листву по привычке настолько тща-
тельно и аккуратно, что повесили его портрет на Доску почета,
как лучшего дворника.
50
Пять вкусов жизни
В общем, дом он построил к моему рождению, и из роддома меня
принесли уже в свои хоромы. Соседи завидовали — еще бы: рабо-
тает на мясокомбинате, построил дом, детей рожают — явно
ворует!!! Ну и написали, куда следует. Вызвали отца, а докумен-
ты на приобретение стройматериалов — на руках, мама все хра-
нила! В итоге, посмотрев документы, отпустили отца с богом,
но через много лет эта история вновь всплыла, и тут уж отец
вспылил и стукнул кулаком по столу: «Сколько можно нервы тре-
пать простым честным людям?» Отстали, теперь уже навсегда.
Верил папа только в себя и, когда заболел, сам поставил себе
диагноз (все-таки ветеринар). Говорил маме: «Сам знаю — сердце
это!!!!» А в итоге диагноз — рак желудка с метастазами, и обре-
чен он был умереть от голода. Договорились в онкологии сделать
операцию обходного анастомоза, чтобы хоть есть мог. Я его
провожал на консультацию, где должны были сказать, возьмут
или нет на операцию. И насколько же он счастлив был, когда ус-
лышал положительный ответ. Он понимал, что если откажут,
значит, точно рак. Так что умирал отец в полной уверенности,
что у него язва желудка, удалось мне его убедить с рентгеновски-
ми пленками в руках, но удивлялся, почему же силы не восстанав-
ливаются и лопатой, как прежде, ворочать не может. Жена моя
уверяла его, что все восстановится, когда начнет метлой мести.
Нужно только потерпеть…
Умер отец тихо утром в мартовский день в своем доме в окру-
жении семьи, а я ему закрыл глаза. Последнее его слово мы услыша-
ли все, он тихо позвал маму: «Маша!» — и все.
Как же мне не хватает его сейчас. Корю себя, что не настоял
на своем, не увез на обследование в Свердловск, может, и вовремя
застали бы болезнь и был бы он жив, хотя кто знает, ведь на се-
годня ему бы было 100 лет! Вспоминаю часто — этакого добро-
душного лысого крепыша, с заросшей черными волосами с проседью
грудью и спиной. Помню, как просил его показать мне мышку, а он,
как бы ни устал, начинал играть бицепсом: «Вот мышка выско-
чила, а вот спряталась». Очень он любил сладкое, особенно мали-
51
Глава I. Яблочный сидр
новое варенье. Мама ставила перед ним полную миску, а он ел его
столовой ложкой. Надо ли говорить, что все углы во дворе были
засажены малиной...
Мама моя носила в девичестве фамилию Конюшенко и родилась
в 1925 году в селе Чернече, что на Украине, в Одесской области, в се-
мье священника Степана и польской дворянки Елены. В семье было
трое детей: мама, ее сестра Валя и брат Степан. То есть можно
было предполагать счастливое, сытое детство, но грянула коллек-
тивизация. Деда обложили, как священнослужителя, таким нало-
гом, что он был вынужден снять железную крышу с дома, продать
ее, чтобы его заплатить. Троих детей и жену кормить надо каж-
дый день, а церковь закрыли, работы нет. Но и этого было мало!
Деда Степана вызвали в сельсовет и сказали: «Если ты прилюдно
откажешься от сана, мы тебя возьмем писарем за харчи, а если
нет, то подохнете все». Что ему оставалось делать? Отказался
быть священником в селе, но не от веры. Взяли писарем, а через ка-
кое-то время уволили! А голытьба в то время резвилась — отби-
рали все, до последнего зернышка пшеницы, даже собак из дворов
уводили. А тут еще и бабушка заболела, по рассказам, скорее всего,
рак! И пришлось деду уезжать в Одессу, где он устроил жену в боль-
ницу. Там она и умерла, а дед пошел работать грузчиком, надорвал-
ся на тяжелой работе, вернулся домой и вскоре умер.
Трое детей остались сиротами в родном доме. Мама рассказы-
вает, что, когда отца уже не стало, приехал сосед на арбе и на-
чал выносить мебель. Они, дети, цеплялись ему за ноги и голо-
сили: «Дядечку, нэ трожьте, чого же вы робите?» На что тот
отвечал: «А вам не для чого! Все одно издохнете!» Старшим среди
детей был Василий, а было-то ему в то время лет 14—15, а маме
и ее сестре Вале — лет по 8—12. Василий собрался и уехал на за-
работки, куда-то к родственникам, а всех детей-сирот из села
собрали вместе в пустующем доме, навалили соломы на пол и,
чтобы не помирали, подкармливали, как могли. Но мама помнит,
что умирали дети ежедневно. Она вспоминала: бежит ребенок,
а за ним дорожка поноса — видимо, дизентерия лютовала.
52
Пять вкусов жизни
Когда брат Вася вернулся и увидел условия, в которых сестры
жили, увез их в Одессу и определил в детский городок, где воспи-
тателями были педагоги с довоенным образованием. Позже сестру
устроили на бухгалтерские курсы, а потом и на курсы учителей
начальных классов, где полагалось общежитие. В детском доме
мама впервые наелась досыта и надела первые в своей жизни бо-
тинки и пальто. Родной дядя (кстати, учитель, как и тетя) за-
бирал ее на лето в деревню, чтобы пасла корову, а на зиму отдавал
обратно. Мама вспоминает, что уходила пасти корову на весь
день в куцей кацавейке, босиком, с куском хлеба, и так ей бывало
горько порою, что прижималась к коровьему боку, отогревалась
(болела малярией) и выплакивала все горести, а корова облизывала
соленое от слез лицо, как бы утешая. Надо сказать, что малярия
прошла на Севере — в эвакуации, но однажды, много позже, когда
мама летом приехала в Одессу, в самую жару, однократный при-
ступ повторился.
Впоследствии на базе одесского детского дома было организовано
ремесленное училище, где девочек обучали ремеслу радистов, а маль-
чишек — ремеслу слесарей, по заявке Черноморского флота. Предпола-
галось, что они будут работать на судах флота, но началась война.
С приходом войны ремесленное училище эвакуировали в холод-
ный Тобольск. Там маму срочно доучили и определили, по ее же-
ланию, работать радистом на отдаленных радиоточках. Надо
сказать, что была она натурой романтичной и еще в училище
мечтала уехать на остров Диксон, и здесь, когда спросили, куда
бы она хотела ехать после окончания, то выбрала Салехард. Ведь
это же Заполярье! Романтика! Чумы, олени, нарты. И началось —
забрасывали на дальнюю законсервированную радиоточку, зимой,
в тундру, в абсолютное безлюдье. Бывала она и в Мужах, и в Шу-
рышкарах — это те места, что я запомнил из ее рассказов. Надо
было расконсервировать станцию и начать работу, передавать
сводки о погоде нашей авиации. Одна на долгие месяцы — хлебну-
ла романтики! Затем — возвращение из эвакуации, но не в Одессу,
а в Тюмень, знакомство с будущим мужем, создание семьи, рожде-
53
Глава I. Яблочный сидр
ние детей, строительство дома. И прощай мечты о возвраще-
нии домой в Одессу! Через все эти лишения и скитания смогла
она пронести любовь и нежность, а кроме того, неуемную тягу
к знаниям. Мама окончила вечернюю школу с отличием, а затем,
почти в 40 лет, и педагогический институт.
Я родился в 1956 году в городе Тюмени, в своем доме, в портовом
районе «Победа». Родители мои, как я уже писал, были людьми
разными: нежная и ласковая мать и рядом с ней — волевой и по-
рою жесткий, но любящий семью отец.
С детства всегда рядом со мною была старшая сестра, есте-
ственно, более умная и прочее, и прочее... Какие баталии, вплоть
до драк, между нами разыгрывались! Вот одно из ярких воспомина-
ний, связанных с ней: главнейшим лакомством для меня в то вре-
мя был изюм. И вот сестра, как человек предприимчивый, не мог-
ла не воспользоваться этой моей слабостью. С тех пор любая ее
просьба имела цену в изюме, а позже, когда мы начали коллекцио-
нировать марки, цена за понравившуюся ей у меня в кляссере мар-
ку тоже измерялась изюмом. И как мне жалко ни было — отдавал.
Марка — что, думал я, а вот изюм здесь и сейчас — это вещь.
Как могло протекать детство ребенка в частном доме? Все
очень просто: летом и зимой — натаскать воды с колонки, но ле-
том еще и для полива огорода, а зимой — дрова: наносить в дом,
а когда постарше стал — еще и наколоть перед этим. Но особое
удовольствие я получал, когда зимой таскал воду с колонки — ру-
кавицы промокали и покрывались коркой льда, казалось, что руки
тоже обледенели, а вместе с ними и ноги, потому что валенки
тоже промокали. Зато дома ждала горячая печка — прижмешь
к ней руки, прижмешься сам, и хорошо до слез — особенно когда
пальцы начинают отогреваться.
Так как отец работал на мясокомбинате, то летом мы были
обеспечены навозом для удобрения грядок, не скажу, чтобы меня
это очень радовало, ведь когда его привозили, надо было помогать
отцу перетаскивать его во двор — а это отвлекало от неот-
ложных ребячьих дел. Но как здорово было прыгать в дымящуюся
54
Пять вкусов жизни
теплую кучу с ворот! А еще на лошади ездили мы за город уби-
рать посаженный по весне картофель, и здесь отец давал мне по-
рулить лошадью. С какой гордостью я восседал с вожжами в ру-
ках, такого ощущения я не переживал даже за рулем собственного
автомобиля! Уборка картофеля, несмотря на тяжелую работу,
всегда была праздником. Убрали — и располагаемся на обед, а по-
том костер и печенки (печеный картофель).
Даже теперь, когда по осени слышу запах костра, просыпается
ощущение праздника.
Жили мы небогато, не скажу, чтобы бедно, но родители воль-
ностей с конфетами, мороженым и прочими сладостями не до-
пускали, зато осенью никогда не отказывали во фруктах! Пом-
ню виноград — его всегда делили по ягодкам (бубочкам), чтобы
всем было поровну, но лучшим лакомством всегда была корка хле-
ба, намазанная маргарином и посыпанная сахаром! Проглотишь
такой кусок и, задрав хвост, носишься весь день! Да еще великое
дело — протекающая рядом река Тура. Надо сказать, что учили
меня плавать взрослые парни очень просто — сбросили с баржи
в воду, и тут уж я научился плавать на всю жизнь. «Победовские»
взрослые (лет 15—16) парни в те годы играли в нашей щенячь-
ей жизни огромную роль! Никто им не поручал, а они возились
с нами! Летом — на речке, а зимой устраивали хоккейные бата-
лии. И это при том, что большинство из них было, мягко говоря,
не в ладах с Уголовным Кодексом. Отец меня не раз драл за порван-
ную сетку-рабицу на палисаднике, который мы использовали
вместо хоккейных ворот. А на реке мы ежегодно и обязатель-
но расчищали хоккейный корт и ставили самодельные ворота.
Помню, что на ворота я вставал с фанерной лопатой — клюшек
не купишь! Делали их после Нового года из комлей елок, которые
в избытке выбрасывали за ворота. Но круче всего было сходить
на хоккейный матч и подхватить выбрасываемую за бортик
сломанную клюшку, а потом с ней поскорее рвануть в свой район,
потому как тут же отберут! Дома отремонтируешь ее, в силу
своих возможностей, — и все на корт!
55
Глава I. Яблочный сидр
Парни устраивали между нами турниры, а в качестве перехо-
дящего приза использовали какую-нибудь безделушку из забро-
шенных домов. Я помню гипсовую фигурку солдата-пограничника
с собакой, раскрашенную яркими красками, конечно, кич, но какой
был ажиотаж вокруг этого приза!
И еще одно из воспоминаний детства. Бежит наш «победовский»
парень по улице, морда в крови, и орет: «Победу бьют!» Надо от-
метить, что кинотеатр «Победа» был единственным в нашем
районе, да еще в нем продавали разливное пиво. Вот и приезжали
ребята из заречных районов на лодках или приходили по мосту
в кино, да и пива попить. Непременно затевалась ссора, а потом
и драка. Толпа молодежи сбегалась на площадь перед кинотеатром,
а там уже шла мощная потасовка, человек до 30—40! Ну, а мы, ме-
люзга, оттаскивали пострадавших, помогали своим добраться
до скамеечки, чтобы не затоптали в драке. Вот там и научился
никого и ничего не бояться. А еще парни меня потом учили: «Ви-
дишь, что дело дрянь, а руки у тебя слабые (с сегодняшнего дня
обязательно подтягивайся и отжимайся!) — оглянись, посмотри
вокруг: любой предмет можно использовать: песок в глаза, камень
сделает кулак мощнее, любой, даже тоненькой палочкой можно
ткнуть!» И еще один урок был вбит в меня с детства накрепко:
никогда не плачь, не проси пощады и не убегай от опасности!
Но для меня все эти баталии заканчивались одинаково. Героем воз-
вращался домой, а там отец мою голову промеж коленей — и по за-
днице ремнем: «Хочешь, чтобы искалечили, или в милицию забрали?»
Порол меня отец часто, всем, что под руку попадет, но в основном
по делу. Помню, как выдрал он меня расщепившейся от старости
бамбуковой лыжной палкой — неделю на зад сесть не мог. Продол-
жалось это до четырнадцати лет, когда он отвесил мне пощечину,
а мама заступилась и что-то долго ему втолковывала. Но с этого
дня отец меня пальцем не тронул, хотя надо бы было.
Еще одна картинка из детства: порою на улице раздавался звон
колокольчика, заставляющий сердце учащенно биться, ездили
в то время по улицам, особенно частного сектора, старьевщики
56
Пять вкусов жизни
на подводах и брали в обмен на разные бакалейные товары (нитки,
иголки, пуговицы) старое тряпье, бумагу и прочее. Нам, пацанам,
был интересен здоровый сундук, в котором держались товары
на обмен — чего там только не было! Запомнились россыпи пу-
говиц и бельевые резинки. Самым главным для нас товаром были
оловянные солдатики и игрушечные револьверы, которые стре-
ляли пистонами. Можно было приобрести жестяную коробочку
с пистонами, а можно целые рулончики, которые вставлялись
в барабан револьвера, и тогда не тратилось время на перезарядку.
Незаменимая вещь для игры в «войнушку». Сколько же ненужного,
по моему мнению, тряпья я перетаскал! И как я потом стара-
тельно изображал искреннее недоумение, когда родители искали
какую-нибудь старую телогрейку, брюки, пиджак, одеяло.
Подошла пора идти в школу. Мои родители решили этот вопрос
практично. Если моя сестра окончила школу, которая находилась поч-
ти в центре города, то меня отправили поближе. А что такое обычная
школа в портовом районе? Ученики там сплошь шпана — школу и рас-
формировали, когда я закончил четыре класса, а меня перевели в новую
школу, еще ближе к дому. Так же просто был решен вопрос, какой язык
мне изучать. Раз папа был в Германии, значит, и язык знает, и мне бу-
дет помогать. Не учитывали, что его знания были очень скромными:
«Хенде хох», да еще парочка существительных. А то, что сестра с пер-
вого класса изучала английский, во внимание не принималось.
Школа — это особое и незабываемое время и место в жизни
каждого человека. Я шел туда основательно подготовленным:
естественно, знал азбуку и умел читать, но кроме того, курил,
умел и любил подраться, имел уличную кличку, мог матом по-
слать, да и уличные друзья-хулиганы придавали немалый вес, так
что встретили меня в школе с уважением. Учиться мне нравилось
и получалось, несмотря на то, что уроки практически не делал,
а выезжал на хорошей памяти. Одно время даже был отличником.
Все знали, что за себя могу постоять. Доказывать это приходи-
лось не раз. К слову, недавно, уже в двухтысячном году, умер один
из последних уличных товарищей — Юрка по кличке Монах.
57
Глава I. Яблочный сидр
Однажды, в школе, когда налетели на меня толпой, ткнул одно-
го расплющенным под паровозом и заточенным гвоздем, который
всегда по уличной привычке был со мной в кармане, в бок до крови.
Был вызов родителей, громкие слова, что по мне тюрьма плачет,
что нет мне в жизни никакой другой дороги, кроме как в ассениза-
торы. Но зато мама мне шепнула: «Молодец, надо уметь посто-
ять за себя! А то моду взяли — толпой налетать!» Да и отец
одобрил: «Правильно сделал, а то на шею сядут!»
Естественно, быть отличником мне очень скоро надоело,
и я уверенно скатился на тройки. Всякие детские влюбленности
как-то не запомнились, но помню точно, что от большой любви
девчонок за косички не дергал и под юбки к ним не заглядывал.
В это время одновременно с изучением трех аккордов на гитаре
и заучиванием блатных песен мы со школьным другом придумали
для себя домашнюю игру, толчком к которой послужили нежела-
ние родителей надолго отпускать нас на улицу и просмотренная
серия фильмов об индейцах с Гойко Митичем в главной роли. Хо-
рошо помню «Виннету — вождь аппачей». Вместе с однокласс-
ником Олегом Никулиным (сейчас он хирург) придумали занятие
не на один год: мы начали лепить фигурки индейцев из пластилина,
украшали их бисером, цветной блестящей бумагой из фантиков
от конфет, а из расплющенных кусков алюминиевой проволоки
надфилями вытачивали ружья и томагавки, добиваясь при этом
поразительного сходства. Обустраивали индейские стойбища
с вигвамами, повозками, обязательным деревянным столбом пы-
ток, который украшали резьбой. Ну а дальше — больше: была
продумана и сама игра. Суть ее заключалась в следующем: на рас-
стоянии примерно метр друг от друга на полу укрепляли бруски
пластилина, представляющие собой полевые защитные укрепле-
ния, за которые устанавливали одного — двух своих индейцев,
чтобы только головы торчали. Затем по очереди начинали бро-
сать в них копье, сделанное из сапожной иглы сантиметров 10
длиной, утяжеленное у конца кусочком пластилина, с привязанной
к ушку длинной ниткой, за которую копье можно было выдернуть
58
Пять вкусов жизни
назад. Стремились к тому, чтобы выдернуть индейца против-
ника к себе за бруствер, а при удачном броске уводили пленника
к себе в стойбище, затем привязывали пленного к столбу пыток
и отправляли конного индейца на переговоры о выкупе, который
измерялся либо пленными, либо бисером, либо, что наиболее цен-
но, оружием. В случае провала переговоров выстраивали все пле-
мя, привязывали пленного к столбу пыток и сначала оттачивали
меткость в метании копья, а потом торжественно, имитируя
стук барабанов, лезвием бритвы отсекали скальп, который за-
тем хранился в вигваме трофеев и тоже мог быть впоследствии
выкуплен. Правила игры мы постоянно меняли, так было инте-
реснее. Надо сказать, что пол в двух местах был истыкан иглами,
и как мы это ни маскировали, все равно замечен родителями с за-
кономерным исходом, что впрочем, меня не остановило. Играли
дома, а потом, как-то в один день, потеряли к игре интерес и ни-
когда более к ней не возвращались.
Легко уживались во мне детство и атакующая юность с любовны-
ми переживаниями, прыщами на морде и нигилизмом во всем, а фи-
гурки индейцев мама хранила еще много лет, и даже жена моя их ви-
дела и очень удивлялась, насколько тонко и искусно они были сделаны.
Я уже упоминал, что с детства жизнь моя была связана с ре-
кой Турой. Каждую весну у нашей компании была лодка, которую
срывало выше по течению ледоходом, а мы ловили, конопатили,
смолили и торжественно спускали на воду! На лодке, на веслах,
устремлялись мы вверх по реке, против течения, а потом дрей-
фовали вниз. Тура была в то время активно судоходной, и надо
было смотреть в оба глаза, чтобы не попасть под какой-нибудь
буксир или колесный пароход. Тогда же мы переплывали Туру —
это было как экзамен на смелость. Ну а прыжок с моста — это
высший пилотаж. Высота-то метров пятнадцать. Зато потом
ходишь королем! Еще бы!
И еще лодка была способом зарабатывать деньги. Мы все кури-
ли. Сначала бычки собирали, или кто у отца свистнет. Но это
так, для себя. А ведь в школе-то было круто угостить на переме-
59
Глава I. Яблочный сидр
не в туалете друзей своими сигаретами. Сигареты тогда были:
«Новость», «Лайка» и «Сфинкс» (это с фильтром), и без филь-
тра — солдатский «Памир». Стоили они копейки, но и копеек
у нас не было. Надо было добывать. Проплывали мы по всем ма-
ломальским заводям и собирали бутылки. Бутылка — 12 копеек.
Сдаешь с десяток - вот тебе и сигареты, и сладости, и пируют
все.
Была у нас еще одна серьезная статья дохода: вылавливали
и продавали уплывшие со спичечной фабрики бревна, в лодке всегда
была пара скоб и веревки — это уже серьезные деньги, ведь дрова
людям всегда нужны. У нас были свои покупатели. Притараним
к берегу пару бревен, сбегаем за хозяином, он оценит, расплатит-
ся — и мы на коне! Наберем сигарет, газировки, пряников (были
такие в Тюмени, бело-розовые, — больше нигде их не встречал),
за весла — и на пустынный бережок! Пьем, едим от пуза, дымим,
как паровозы, а потом жуем листья, чтобы родители не унюхали.
В общем, наслаждались свободой. Обязательно с собой брали удоч-
ки — поплавушки и закидушки, прекрасное оправдание для роди-
телей, если уж ночью домой приходишь — на рыбалке были. Рыба
клевала — только успевай! Приносил домой очень даже серьезный
улов. Высшая похвала отца: «Молодец!»
Папа был заядлым охотником. По рассказам мамы, брал лошадь
с телегой на мясокомбинате и уезжал охотиться на озеро Андре-
евское за утками, привозил десятками, она потом бегала и раз-
давала соседям. А на просьбы мамы свозить нас в лес за грибами
говорил: «Что вы там не видели? Комаров кормить?» В моей юно-
сти он охотой уже не занимался, но ружье осталось, и потихонь-
ку, когда дома никого не было, я его доставал из чехла, собирал,
щелкал курками, а затем, когда мы стали мастерить поджиги,
таскал порох, пыжи и свинец. Поджиг — это кусок расплющенной
на конце металлической трубки, который привязывали к дере-
вянному прикладу. В пропил на стволе вставляли головки спичек,
в ствол плотно забивали порох, пыж, дробь, пыж, чиркали короб-
ком — и крепче держи, направляя в цель.
60
Пять вкусов жизни
Еще в нашем районе было полно голубятников, папа, есте-
ственно, тоже имел голубятню, а я ему помогал лет до 13—14.
Сколько было у нас голубей, уже и не помню, но много. А я со време-
нем и по характеру своему увлекся популярной среди голубятни-
ков игрой. Условия игры: голубя твоего и соперника друзья увозили
далеко за город и в означенное время выпускали. Когда твой при-
летит в голубятню, надо было его загнать, поймать и мчаться
к сопернику, кто первый. Ставка — или выбранный голубь, или ка-
кое-то количество пшеницы. Но азарт! Голубятники — в основ-
ной массе старшие парни. Стоишь с ними, обсуждаешь голубиные
вопросы, непременно куришь и смачно плюешься. А одноклассники
идут мимо, видят — и завидуют. Самоутверждаешься.
В школе и на улице в ходу тогда были игры на деньги: «пере-
вертыши» (своей монетой чиркая, переворачиваешь монету со-
перника количеством раз — по номиналу; «пристенок» — бьешь
своей монетой-битком об стенку, стараясь попасть отскоком
в лежащую на земле монету противника, а затем, если не попал, —
бьешь своей монетой по монете противника, стараясь перевер-
нуть (опять же по номиналу), и еще какие-то, уже и не помню.
Надо ли говорить, что я был заядлым участником этих игр и по-
рой неплохо зарабатывал.
Но здесь подстерегла меня беда, которой я никак не ожидал: се-
стра окончила музыкальную школу, было куплено пианино, по тем
временам вещь очень дорогая и престижная, и мне ничего не остава-
лось, как покорно идти по стопам сестры в музыкалку. На ту беду,
слух у меня был замечательный, и меня приняли. Каково же было мне
идти по улицам после занятий в музыкалке с дебильной неуклюжей
папкой для нот на глазах у всей нашей уличной братвы! А наградой
за мои муки была непонятная мне тогда гордость родителей за сына.
Но тем не менее, отмучившись так пять лет, я все-таки школу эту
ненавистную закончил, причем с очень приличными оценками!
Как раз в эту пору пошел я в секцию бокса. Немного научившись
двигаться и поставив удар, я впрягался в спарринги с любыми пар-
тнерами. На защиту никогда особенного внимания не обращал,
61
Глава I. Яблочный сидр
выезжал поначалу на реакции. Побеждал в соревнованиях. Резуль-
татом моей бесшабашности было то, что однажды тренер Ка-
занцев сказал: «Знаешь что, все это приведет к тому, что в ско-
ром времени будешь забывать, куда ключи от дома положил, так
что давай, батенька, позанимайся хотя бы баскетболом, а потом
приходи, я тебя возьму в любое время». Надо сказать, что раз-
говор этот состоялся после того, как на соревнованиях я полу-
чил нокаут. В секцию я больше не вернулся. Потом мне говорили,
что тренер интересовался моей судьбой и передавал, что ждет
меня. Но я вплотную занялся баскетболом и даже получил первый
юношеский разряд. Вообще-то спорту я отдавал много времени,
даже однажды был призером по биатлону среди допризывников.
В восьмом классе мы с компанией стали регулярно попивать.
Толчком к этому, как мне кажется, послужило то, что мы начали
подрабатывать грузчиками в нашем речном порту. Разгружали
вагоны. Вагон — 10 рублей на брата. Нас брали охотно: молодые,
здоровые, непьющие, тем более что у одного из нас отец работал
главным инженером порта. Вот там-то, разгружая вагоны с ви-
ном, мы и стали пробовать его потихонечку. Сначала это было
плодово-выгодное, как мы его называли, это и знаменитый «Солн-
цедар», а попозже «Южное» и «Волжское». Бой весь был наш, а еще
можно было обменять пару бутылок на фрукты, которые раз-
гружали из соседнего вагона — вот и закуска. Но, надо сказать,
вино пили, но водку никогда, тем более что мы ее не разгружали.
По нашему мнению, водку пили только законченные алкаши.
Кроме того, мы подрабатывали на винном и водочном заводе груз-
чиками. Спрос на нас был постоянным. Запомнился финал первого
дня на водочном заводе. Работа по погрузке закончилась, но люди
не расходятся, подходит бригадир и говорит: «Надо перекидать еще
сотню ящиков». Я, по наивности, думаю, что его пошлют, но та-
кого трудового порыва я никогда и нигде не встречал: «Конечно! Да-
вай!» Все принялись за работу. Закончили — и опять не расходятся.
Жду вместе с ними. Общий вздох: «Идет!» Приближается большая
тетка с эмалированным ведром. Взгромождается на ящик и кричит:
62
Пять вкусов жизни
«Ну, подходи!» Все строем идут мимо нее, подставляя стаканы,
кружки, банки, а она половником наливает в них водку из ведра. Те,
кому налили, отходят поближе к проходной и быстро выпивают.
Предлагают и мне, но я на глазах у тетки гордо отказываюсь. Потом
мне рассказывают, что это своего рода тест на выносливость: если
выпьешь, а через проходную не пройдешь, завтра можешь не прихо-
дить — не возьмут. Надо ли говорить, что меня брали каждый день.
Но зарабатывал копейки. Та же тетка раздавала по три—пять ру-
блей в конце дня. Грузчики ко мне относились хорошо и даже делились
украденными бутылками с водкой, но выносить их я должен был сам.
Я приносил их домой, а отцу говорил, что это дали за работу.
За то лето, после восьмого класса, я сумел заработать на новый
костюм и поездку в Одессу, которая стала для меня судьбоносной.
Уже тогда замаячила передо мной проблема: куда идти учить-
ся по окончании школы? Мама и сестра закончили пединститут,
так что выбора у меня вроде и не было — иду в университет (ре-
организованный пединститут), на историко-филологический
факультет. Но в это время как раз ввели средний балл атте-
стата, который влиял на проходной балл. И что я буду позорить
мать, которую все там знали, явившись со средним баллом три
с десятыми? Надо было срочно исправлять положение. Заручив-
шись поддержкой директора и завуча, начал пересдавать те
предметы, по которым годовые у меня были «три». И результат
был! Средний балл аттестата я довел до четырех! Победа!
В это же время мы с ребятами организовали школьный вокаль-
но-инструментальный ансамбль с громким названием «Рифы» (это
было очень модно — на слуху у всей молодежи «Битлз», «Роллинг
Стоунс»). Ансамбль успешно просуществовал (в составе — клави-
ши, ударник, ритм- и бас-гитары) вплоть до нашего поступления
в институты, правда, тогда уже под патронажем руководителя
со стороны. Зарабатывали неплохие, на наш взгляд, деньги. Кон-
церт — червонец, или порою, за особо успешный или от щедрот
руководителя — четвертак. Ездили выступать в область, а од-
нажды были приглашены играть в городской танцевальный зал.
63
Глава I. Яблочный сидр
Подошло время поступать в институт. Поездка в Одессу, о ко-
торой я упомянул выше, внесла свои коррективы в мою жизнь.
Если до нее я твердо был уверен, что мой путь — только в универ-
ситет на историко-филологический факультет, то после месяца
общения с родственниками-врачами я твердо решил, что пойду
только в медицину, и никуда более, о чем и сообщил родителям.
Кстати, не жалею об этом до сегодняшнего дня.
Экзамены, надо сказать, сдал уверенно и успешно. В силу понят-
ных причин, с химией и физикой (предметы, по которым были
вступительные экзамены) у меня было плохо. Но так сказать —
значит ничего не сказать. Зато по биологии, русскому языку и лите-
ратуре я чувствовал себя уверенно. Выход был один — обратиться
к услугам репетиторов. Что и было сделано. Представьте: школа
окончена — лето, река, компания молодежи со всеми прелестями,
а я продолжаю учебу, упорно кую знания. И ведь выковал. По фи-
зике на вступительных экзаменах у меня была первая пятерка
на потоке, по химии — четверка. В общем, проходной балл я даже
превысил. Итак, я зачислен на первый курс лечебного факультета
Тюменского государственного медицинского института. Самое
главное — поступил самостоятельно, без всякого блата и подар-
ков! Новая компания, уже студенческая, — и тут же колхоз (тогда
это было так принято, абитуриентов — на помощь селу). Ну, мы
не печалились, понимали, что это последний шанс повеселить-
ся! Надо здесь сказать, что мои студенческие годы были чередой
праздников, что скрывать (из песни слова не выкинешь). Крепко
мы дружили с Шуркой, который уже после окончания института
преступил закон и загремел на десять лет... Нет его уже на этом
свете. И с Сережкой Данковым (он погиб в автомобильной ката-
строфе много позже), с Колькой Свириденко.
Как раз в это время и пришла ко мне настоящая, единственная
на всю жизнь любовь. Встретились мы с ней на дне рождения моей
приятельницы — студентки университета, которая заманила
меня, пообещав, что будет забойная девчонка. И, видимо, для нее
пригласила моего друга Георгия — парня с атлетической фигурой
64
Пять вкусов жизни
и греческим профилем. Он зашел за мной после работы в «олимпий-
ке» (так называлась легкая спортивная куртка), я оделся в знак
солидарности так же, и мы отправились. Хозяйка встретила
в бархате и жемчугах — и это в нашем возрасте, во время «Бит-
лов» и «Лед Цепеллинга», поклонниками которых мы, два нелепо
вырядившихся раздолбая, были. В общем, впечатления не произ-
вели, ни он своими мышцами, ни я своей внешностью. А девчонку
эту забойную я сразу же просек и глаз на нее положил. Надо было
действовать, а то у Жорки тоже губа не дура — уведет!. И тут
я узрел пианино. Вот оно! Не зря же я мучился в свое время! Сел
и заиграл «К Элизе». Предчувствия меня не обманули! Как позже
она рассказывала: «Сел хмырь в олимпийке за инструмент и нео-
жиданно заиграл классику! Меня это, конечно, заинтересовало!»
Естественно, провожать ее на другой конец города мы отправи-
лись вдвоем. По дороге чуть не уморила она нас до смерти — требо-
вала, чтобы мы брали ее за руки и катили по катушкам. И вот так,
рысью, едва не задохнувшись, пробежали мы полгорода без останов-
ки. Она мне сразу понравилась своей бесшабашностью, простотой,
остроумием — с ней можно было говорить на любые темы.
На следующий день втайне от Жорки пригласил ее в загород-
ную поездку, а собрать студенческую компанию труда не состав-
ляло. Утром встретились на автовокзале, а из орудий тяжело-
го калибра (не я один выпендривался перед девушкой) был у нас
с собой патефон с виниловыми древними пластинками. Приеха-
ли на загородную базу. Гуляли по зимнему лесу до одурения и пол-
ного отмерзания конечностей, вернулись в коттедж, накрыли
на стол. Посидели в тесной студенческой компании. Надо сказать,
что в Тюмени традиционно девочки из университета встреча-
лись кстати, либо с курсантами военного училища, либо, реже, со
студентами мединститута. Своих-то мужиков у них был дефи-
цит, да и те, что были, какие-то не такие! И так уж сложилось,
что после возвращения с турбазы мы поехали ко мне домой. В мою
комнату родители заходили только со стуком. Стены были уве-
шаны иконами, играла легкая музыка.
65
Глава I. Яблочный сидр
(Надо сказать, что к тому времени я занимался коллекцио-
нированием икон. Что меня подтолкнуло к этому — не помню,
но иконы начал добывать везде, где только мог. Оповестил улич-
ную шпану, что за иконы плачу по рублю, а за большие — трешку,
и иконы понесли. Даже ночью могли постучать в окно. Коллекцию
я собрал большую. Была даже створка от алтаря из какой-то за-
брошенной церкви со святыми Лавром и Фролом! Просущество-
вала коллекция до тех пор, пока родители не оставили нас, мо-
лодую пару с ребенком, на месяц одних, а сами уехали на курорт.
Для того чтобы на хозяйство нам хватало денег, я и притор-
говывал иконами, в среднем червонец за штуку. Так и распродал
за месяц почти все.)
Впрочем, вернемся в тот вечер. Ноги у Иришки замерзли, и я при-
нес тазик с горячей водой, помог опустить туда ноги, предложил
горячий чай с бутербродами. Ноги в тепле, желудок сыт, свечи
мерцают среди икон, звучит музыка. Чем не условия для завязы-
вания более теплых отношений?..
Сестра моя к этому времени вышла замуж, и я наконец-то по-
лучил в свое распоряжение отдельную комнату, ту самую. Об-
ставил ее, как мне в ту пору нравилось, но главное — был магни-
тофон, который мне купили родители, когда я возопил: «У всех
магнитофоны есть, только я, как дурак, один без магнитофона,
ну и хорошо, пойду работать грузчиком, заработаю сам!» Был
у меня секретер, диван и полное доверие со стороны родителей.
Оказывается, тогда я полюбил впервые по-настоящему и,
как выяснилось, на всю жизнь.
Как сейчас помню, приходила она на свидания в нежно-сиреневом
капорочке и пальто-разлетайке, а я всегда встречал ее с букетом
цветов, в выщипанных на коленях вельветовых джинсов цветочках,
а потом, если не в кино или гулять, то шли ко мне. Ежедневно я встре-
чал Иришку после занятий в университете всегда с цветами, с ними
проблем не было: рвал букет дома или с клумб, что круче, у обкома
партии. Да и внешне я был в то время красавец. Волосы до плеч, усы,
одет по моде. Мы уже не могли друг без друга. Прихожу в университет,
66
Пять вкусов жизни
спускаюсь в курилку. А однокурсницы ее тут же: «Твой пришел». Вы-
ходит, а я из-за пазухи — букет цветов, и гулять. Какие занятия —
поцелуи до потери памяти в холодном темном подъезде.
Как результат — на третьем курсе к сессии меня не допусти-
ли из-за ТРИДЦАТИ ДВУХ отработок по анатомии — а это
или пропуски, или двойки, кто учился, тот знает! Какая учеба —
у меня же была неземная, нечеловеческая любовь! Впрочем, напряг-
шись, отработки к началу сессии я сдал, да и сессию сдал тоже
вполне успешно. Как результат, впоследствии анатомию я знал
превосходно, что, конечно, пригодилось мне в дальнейшем.
После второго курса уехал я в стройотряд «Нептун», который
отправлялся в поселок Березово, что на Сосьве, для работы на ры-
бокомбинате. Ну и мы с близкими приятелями-однокурсниками,
естественно, записались в него. Тем более что на сотню девчонок
там было всего двадцать с чем-то парней, а командир и комиссар
были нашими друзьями.
Будучи в Березово, я узнал, что Иришка беременна. Выход был
один — жениться, чтобы никогда уже не расставаться. Ребя-
та в отряде отнеслись к ситуации с пониманием: выделили мне
серьезную по тем временам сумму, и я отправился в Свердловск
на встречу с будущими женой и ее родителями. Первое, что мы сде-
лали, отложив объяснение с родителями на вечер (они и так были
на работе), отправились в ювелирный магазин, где при моем виде
продавцы нервно засуетились (смотри ниже), а из служебного поме-
щения вышел охранник. Я гордо купил первый мой серьезный пода-
рок для Иришки — большой перстень с александритом, о котором
уже вечером будущая теща сказала: «Это, конечно, хорошо и очень
красиво, но лучше бы вы об обручальных кольцах подумали». На во-
прос строгого будущего тестя: «А на что же вы думаете жить?» —
я бодро и безответственно ответил: «Родители помогут!»
Кстати, собирали меня на сватовство всем отрядом: куртка со
значками всех стройотрядов, в которых кто-то из нас когда-ли-
бо побывал, широкий рыборазделочный нож в ножнах на ремне,
67
Глава I. Яблочный сидр
желтые вельветовые туфли с зелеными шнурками (подарок дру-
зей), кепка сталинского образца, купленная в березовском сельма-
ге, борода лопатой, волосы до плеч и полные карманы денег. А еще
рюкзак, набитый копченой рыбой, банками с сосьвинской селед-
кой и кедровыми шишками. Вот в таком виде я и познакомился
с Иришкиными родителями и сделал официальное предложение,
которое неизбежно было принято. По возвращению из стройот-
ряда, через непродолжительное время, я стал семейным челове-
ком, а через несколько месяцев — и молодым отцом. Родился бо-
гатырь весом 5 кг 150 г, на зависть всем однокурсникам, которые
потом говорили: «Ну, елки, и здесь не мог не выпендриться!» Мои
одногруппники подарили нам на свадьбу настольные часы с дар-
ственной надписью. Они исправно отсчитывают наши общие
счастливые минуты уже 44 года без единого ремонта!
...Я часто вспоминаю наши с сыном совместные выезды на молоч-
ную кухню. Коляска белоснежная, колеса с вечера смазывались, что-
бы, не дай бог, не скрипели. Бейсболка на сыне делала его похожим
на маленького крокодильчика. Даже одежду папы мы подбирали
в тон сыновьему наряду. Очень торжественными были наши выхо-
ды. А Иришка любовалась нами, глядя из окошка. Она пользовалась
нашим отсутствием, чтобы заняться домашними делами.
Надо сказать, что, помня методы воспитания, которые приме-
няли ко мне, сына я пальцем никогда не тронул. Да и не за что было!
Он какой-то «патологически» послушный рос. Помню, однажды
я спал после дежурства, а сын, придя из школы, сказал мне, едва
продравшему глаза, что потерял дневник. Я рявкнул: «Иди ищи
и без дневника не приходи!» А потом весь вечер обзванивал мор-
ги и больницы… Утром выяснилось, что он уже в Тюмени. И кто,
спрашивается, виноват, кого пороть?
И как можно наказывать ребенка, который в свое оправдание,
что опоздал на урок, выйдя вовремя из дому, говорит: «Я ходил на горы
потерянных ручек!» (так он называл строительный котлован на углу
улиц Ильича и Победы — он однажды потерял там ручку). А иногда
мог опоздать, увлекшись чтением товарных ценников в киоске на углу.
68
Пять вкусов жизни
Была и такая история: прибегает сын домой в необыкновенном
возбуждении. Что такое? Рассказывает: «Иду, смотрю — лежит
лиса!!! Дай, думаю, возьму маме на воротник! Я спросил у наше-
го незнакомого (так он называл любого прохожего): «Дяденька!
Вы не знаете, откуда здесь лиса?» А он мне говорит: «Не трогай,
мальчик, — это дохлая кошка!»
Еще картинка. Мы дома, сын пошел во двор кататься на коньках.
Слышим металлический грохот в подъезде — наш ребенок возвраща-
ется домой в носках, а коньки тащит по ступенькам. Оказывается,
на дворовом корте какой-то мальчик попросил у сына коньки пока-
таться. Наш ребенок отдал без раздумий, а сам сидел в ожидании,
замерзая, на снежной куче. Обоим в голову не пришло обменяться об-
увью, валенки того мальчишки валялись где-то в стороне. Понятно,
что надеть коньки на околевшие ноги Денис не смог и шел в носках
через весь двор. Мы натерли ему ноги водкой, закутали в одеяла —
отогрели, одним словом. К счастью, сын не заболел.
Прошли годы. Наш мальчик счастливо женился (теперь у нас
есть и дочка Верочка!), и они сделали нам великолепный подарок —
трое внуков. Старший внук Никита — замечательный парень,
умница и красавец, прекрасно разбирается в математике и ком-
пьютерах, играет на классической гитаре, но не как я когда-то,
а серьезно, живет и работает в Санкт-Петербурге, уже закончив
университет. Может, не набьет шишек, как я когда-то! О внуч-
ках Настеньке и Викуше могу говорить бесконечно — они обе
прелесть: занимаются ирландскими танцами, музыкой, отлич-
но учатся и, главное, — любят читать! А из меня получился дед,
чему я рад необыкновенно!..
Все пережитое мною и в детстве, и в юности развило в характе-
ре необходимые для профессии врача качества: улица воспитала
во мне бойца; тройки в школе и в институте — умение принять
оперативное и правильное решение, мобилизуя те крохи знаний,
что есть в голове; ранняя женитьба и отцовство — чувство от-
ветственности за людей, которые тебе доверились. Я благодарен
моим учителям, которые учили меня думать (мыслить клиниче-
69
Глава I. Яблочный сидр
ски), не упираться в то, что лежит на поверхности, а смотреть
как можно глубже. Они же разбудили во мне желание постоянно
совершенствовать свои знания, читать, искать что-то новое
в профессиональной литературе. И еще, они научили доброму, от-
зывчивому и простому отношению к зависящим от меня людям.
Не могу не остановиться еще на одном существенном эпизоде
моей студенческой жизни, который поставил меня у краешка об-
рыва всех моих мечтаний и надежд. Естественно, с моим отно-
шением к учебе, к которому прибавились многодневные поездки
в Свердловск к молодой жене и сыну, меня не допустили к сессии,
а это — безоговорочное отчисление. Впереди реально замаячила
армия. А как же семья? И тут мама решительно встала на защи-
ту моей семьи — договорилась с преподавателями, и я сдал весь
материал, необходимый для того, чтобы проставить отметки
в зачетку, если меня допустят.
Но приказ о моем отчислении уже лежал на столе у ректора.
Впрочем, поход к ректору и наши с мамой аргументы сыграли
свою роль. Меня оставили на второй год. С меня была взята рас-
писка о том, что я не прогуливаю и не то что двоек, но и «удочек»
не получаю, учусь только на 4—5, участвую в любой поручаемой
мне внеплановой работе (проще говоря —- кабала), а в случае, если
нарушу обещание, без лишних слов сваливаю на улицу.
Слово свое я сдержал: куратор нашей группы Галина Ивановна
на выпускном вечере во всеуслышание заявила, что на ее курсе
было два думающих студента — Свириденко и Трушников. И это
несмотря на то, что среди нас были краснодипломники. А еще
на выпускном вечере ко мне подошел проректор и сказал: «Моло-
дец! А ведь я за тобой наблюдал все эти годы. Держи!» — и вручил
мне мою расписку.
По распределению, после успешной сдачи государственных эк-
заменов, я уехал в Свердловск. А там началась другая жизнь.
Об этом я писал в своих рассказах, не буду повторяться. Самым
главным было то, что в 90-е годы я перешел работать в образован-
ный тогда Центр медицины катастроф Свердловской области.
70
Пять вкусов жизни
Начал я врачом выездной реанимационной бригады санитарной
авиации, а потом пошло-поехало...
Выходной день, сижу дома, никого не трогаю, приезжает брига-
да Центра и сообщает, что меня срочно вызывает директор. Еду,
по дороге перебирая все косяки, которые совершил в последние дни,
ведь косяк-то должен быть очень серьезным, раз из дома срочно
выдергивают. Ну, вроде бы ничего криминального за душой нет!
Захожу в кабинет директора, а он спокойно говорит: «Юрий
Викторович! Необходимо строить новую службу, которая будет
соответствовать целям нашей организации».
Новое дело? Согласен!
«Вот завтра и выходите в качестве начальника санитарной
авиации».
Звоню жене — она, бедняжка, места себе не находит, привыкла
к тому, что от меня ждать можно чего угодно. А тут на тебе —
повышение!
Вышел в областную больницу. Первый в моей жизни личный
кабинет, ух ты, я — и начальник! В наследство мне достался
так называемый архив, то есть гора разнообразных докумен-
тов, сваленных в углу стопками, — полетных листков, памяток,
прочей ерунды. Начал разбирать, откладывая интуитивно то,
что может пригодиться. Нашел памятки, которые относились
к 1937 году. Сел изучать, вникать, наметился план работы. Ду-
мать мне помогал обнаруженный здесь же старый алюминиевый
подстаканник со стаканом (такие были на железной дороге),
до настоящего времени он переезжает с места на место вместе
со мной. Вот и сейчас я пишу, а он стоит рядышком...
; ; ;
Дом на Усиевича. Дорожка. Розы. Яблони. Пристрой. Мебель.
Жив шкаф, сделанный на совесть и на века. Зайдите сейчас, по-
чувствуйте, как люди любят жизнь, чувствуют ее, пьют, как слад-
коватый терпкий яблочный сидр, смеются за праздничным сто-
лом большой семьей. Живут.
71
Глава I. Яблочный сидр
Бывало с вами такое, что, когда соберётся на поминальную три-
зну родня, и кто-то, стараясь сдержаться (хотя зачем мы стараем-
ся сдерживаться? Ведь это не стыдно — плакать...), говорит что-то
типа: «Не успели сказать то, что давно должны были», или «Мы
любили его, но не говорили об этом, ведь и так всё понятно». Не-
понятно. Так случилось и с моим дядей — Валерием Петровичем
Овчинниковым, оставившим здоровье в шахте, но отличавшим-
ся воистину здоровой и светлой душой. Сомневаюсь, что не хва-
тит пальцев рук, чтобы счесть тёплые слова — мои — в его адрес.
Не уверен, что при его жизни знал его так, как должен был знать
племянник дядю.
На поминках моя мама прочла одно из стихотворений дяди Валеры:
Слова на нитку — словно бисер,
Туда же — дни мои.
Стою пред Вратами, ноги вытер…
«Входи же, там все свои!»
Что должно быть в душе человека, чтобы такие стихи написать
при жизни? Не думаю, что пойму это.
Или вот еще, послушайте его стихи: их мама прислала мне
в WhatsApp, и я с особым удовольствием прочёл эти строки сво-
им коллегам.
На помойках скелеты ёлочные,
Разноцветная мишура.
На снегу, будто зайчики солнечные, —
апельсиновая кожура.
И улыбки, как маски, сняты,
Маскарадов прошла пора.
А по снегу жёлтыми пятнами —
апельсиновая кожура.
Серых улиц унылая графика.
А вчера… Ведь еще вчера…
Как осколки прошедшего праздника —
апельсиновая кожура.
72
Пять вкусов жизни
И несть числа стаданьям человеческим,
И нет в них смысла…
Мы, вёдра утопив в колодце Вечности,
Несём пустые коромысла…
Будь у меня толика Божьей силы, сегодня бы сел за стол с дядей,
попросил бы его читать стихи вслух, упиваясь смыслом и тем-
бром, энергией и чувством. И попросил бы прощения за чёр-
ствость, занятость и нескончаемую беличьеколёсность своего
бытия.
Спектакль в театре Вахтангова был прекрасен. Ему не перед кем
было красоваться и изображать из себя завсегдатая театров:
он был один, и пошел на этот спектакль не из любви к театру,
а потому, что очередной вечер грозил превратиться в очередное
лежание с книгой, поедание вкусностей и непременное слуша-
ние вполуха бормотания телевизора, сообщавшего об очередных
прорывах, убийствах и прочей ереси. Новости он уже ненавидел
и включал телевизор скорее из привычки, с которой, как и с из-
вечной сигаретой, нужно бороться. Можно не побеждать, но бо-
роться нужно.
Неудобные сиденья новой сцены, той, что за фонтаном Туран-
дот, не оставили его ноге шанса: через час заныло левое колено.
Еще одну проблему представляла молоденькая особа, занявшая
место по правую руку от него: девица явно старалась следовать
трендам в парфюмерии, но, как казалось, всем трендам одновре-
менно. Удушливо-теплая вонь иногда паутиной прилипала к его
носу, не отвлекая — отрывая от игры талантливой актрисы,
которая удивительно перевоплощалась в знатную даму брюсов-
ского времени.
Очередная судорога поставила точку в просмотре. Рассыпав-
шись в извинениях, произнесенных вполголоса, он оставил свое
место и, пригнувшись, хотя это совершенно бессмысленно, вышел
в холл перед залом.
73
В холле стоял Владимир Абрамович Этуш.
— Не терпится первым попасть в гардероб?
Вопрос прозвучал скорее обвинением.
— Отнюдь. Судорогой свело ногу. Нет сил терпеть. Простите.
Почему он извинился? Ведь причина, не повод, заставила его по-
кинуть зал.
— О! Тут я разделяю ваше положение. Кой черт придумал эти пе-
регородки? Сам иногда рад, что в зале бываю редко. Сцена в этом
смысле лучше. Почувствуете себя лучше — возвращайтесь. Ши-
нели еще не упали?
— А должны упасть?
— Ну… В этом случае я вам ничего не говорил. А в зале лучше
встать напротив этой двери.
— Прошу простить нескромный, даже бестактный вопрос.
Я читал, что вы…
— К чему задавать вопрос, коль он бестактен? Да, случилось та-
кое и со мной. И вы этого не минуете.
— Я понимаю, но…
— Что? Я выгляжу живее, чем в некрологах?
— Прекрасно выглядите!
— В театре все прекрасно… Возвращайтесь, самый смысл впе-
реди.
Из-за колонны вышла дама в светлом шерстяном пальто, кру-
глой шляпке с полями. Ее круглое лицо, прихотливо изогнутые
брови, круглые, блестевшие агатом глаза заставляли замолчать
и остановиться.
— Владимир Абрамович, голубчик… Что за молодой человек вас
сопровождает? Представите нас?
Пожилой актер внимательно посмотрел на него. Немигающий
взгляд, отблеск лампы на лысой голове, легкий запах мужского оде-
колона и мудрости.
— Лидия Николаевна, что вы! Он на «Брюсов» пришел, мы пока
и не знакомы.
— Лидия Николаевна Сейфуллина, драматург. А вы, позвольте?
74
Пять вкусов жизни
Он представился, пока не понимая, кто она, эта милая дама
в шляпке.
— Владимир Абрамович, поспешим. Позвольте?
Дама подхватила мэтра под локоть, и вдвоем они скрылись
за дверью с невнятной надписью.
Он вернулся в зал. Спектакль был прекрасен. До последнего его
не оставляло чувство, что сегодня случилось что-то из рук вон
выходящее.
В этот момент он вспомнил свой давний, подростковый еще
сон. Берег моря, теплый закат, песок под ногами. Ощущение сухой
старческой руки на плече. И голос, который сложно забыть: «Я
тебе все прощаю…»
Этот голос он услышал сегодня.
; ; ;
Род Трушниковых мы изучили до 1710 года. Родословное древо
есть здесь, в этой книге. В домашнем музее по коробкам сложены
сохранившиеся памятные вещи. Это не тоска по ушедшим векам,
это подробная «поваренная книга» рецептов уверенной, спокой-
ной жизни, которую хочу прожить я со своей любимой семьей.
;
75
Глава II. Соленые грузди
Глава II
СОЛЕНЫЕ ГРУЗДИ
Грузди замочить на пару часов, помыть, почистить, от-
варить в подсоленной воде. Как вскипели — достать. Пред-
варительно почистить много чеснока. Приготовить соль.
В банку или в любую эмалированную ёмкость выложить
слой груздей, посолить (не переусердствуйте!), положить
чеснок. Повторять до верха. Придавить грузом. Сок должен
выступить над гнетом. Поставить в прохладное место,
не морозить. Через 40 дней грузди готовы. Если грузди го-
товите в эмалированной посуде, то через неделю их можно
переложить в банки и хранить в холодильнике или в ямке.
Дед Шаукат Шагитович Шагеев. Три ШШШ. В моей библиотеке
много книг с экслибрисом «Из книг Шагеева». Я не уверен, что это
он мне говорил, скорее, это мне рассказала мама. Особый секрет
поиска груздей заключался в том, чтобы услышать, как ломается
под неосторожно наступившей на гриб ногой хрусткая шляпка,
затем припасть к земле, аккуратно, не повреждая опад, прощу-
пать все вокруг, выискивая и извлекая на белый свет хитрых гно-
мов с такими непередаваемо вкусными шляпками.
С дедом ассоциируются рыбалка, дача на Белоярке, дом в Миро-
ново, Индия, УЗТМ, капуста, приготовленная особыми четвер-
тинками кочанов, непередаваемый стиль сбора грибов (впечат-
ление было, что они убегают от деда, а он их с успехом настигает).
КВАШЕНАЯ КАПУСТА
Квасим в чане из нержавейки. Начинаем квасить
7-8 ноября. Капусту нашинковать, помять с солью
(на 10 кг капусты — 120 граммов соли; пробуйте,
76
Пять вкусов жизни
капуста должна быть чуть солонее, чем для сала-
та). Добавить морковь, потёртую на крупной тёр-
ке. Подавить, чтобы капуста дала сок. Переложить
в чан. Хвостики хрена толщиной с полпальца (не
мельче, чтоб в капусте не было сюрпризов) положить
на слой капусты. Наполнить так полбака. Поста-
вить под гнет для сквашивания. Сок должен высту-
пать над гнётом.
Через сутки нужно начать протыкать капусту деревян-
ной палкой до дна чана, часто делая дырки. На следующий
день капусту надо выносить на балкон. Если недоквасить,
капуста будет горчить, а переквасить – кислить.
Одновременно с этой работой на ночь замочить
в соленом кипятке четвертинки вилков капусты. По-
ставить под гнет в теплой комнате.
Утром, когда вы будете выносить капусту на балкон,
смешать рубленую капусту и четвертинки вместе,
перемежая слой капусты рубленой и слой четвертинок.
Хранить на холоде.
Дедуля умел закусывать. Капуста хрустела на его зубах! Как мог
ребенок в 9 лет полюбить квашеную капусту? Я смог благодаря
тому, что дедуля ел ее по-особому, как никто другой. От него мне
передалась любовь к свежему зеленому луку, щедро сдобренному
солью, капусте с брусникой, черному хлебу с подсолнечным нера-
финированным маслом.
Не думайте, дедуля не бедствовал. Как заместитель начальни-
ка цеха на Уралмаше, он получал неплохую зарплату. Потому
бывала в доме и черная икра, и красная, и вкуснейшая карамель
«Мечта» (редкая по тем временам), и сервелат, и даже невиданное
в Свердловске лакомство — картофельные чипсы.
Бывало, уговаривают меня родители, чтобы пошел ночевать
к дедуле на Избирателей, 1 — 55. Куда там! Не уговорить! А де-
дуля подойдет и скажет: «Денис, поехали! Что тебе тут делать?
77
Глава II. Соленые грузди
А мы утром встанем, бутербродик с колбаской, с икоркой, пое-
хали!» И детские слезы высыхали — такие деликатесы я любил…
Вспоминая деда, не могу не вспомнить его маму, бабушку Ма-
рию, по рождению — Маугизу. Никогда ее так не называли!
Только «бабушка Мария». Сухонькая сильная старушка с непе-
редаваемым татарским акцентом, постоянно сбивавшаяся на та-
тарский с русского, говорившая непонятно и красиво. Я полюбил
тюркские языки благодаря ей. С удовольствием слушаю татар-
скую речь, не понимая ничего, а просто наслаждаясь особой ее
музыкальностью: как будто речка перескакивает с порога на по-
рог, перекатывая камешки по неглубокому руслу.
Бабушка кормила меня особой кашей — «Артек». Никто тогда
не знал, что так называлась особая крупа, придуманная после во-
йны специально для поправки здоровья детей, уезжавших к морю
в лагерь с этим названием. Откуда бабушка знала это название?
Понятия не имею. Может, это и не «Артек» был, а простая манка,
но в моей памяти прочно сидит эта картинка: бабушка открывает
кастрюльку, на крышке которой конденсат, ругается вполголоса,
что бабуля Катя сварила кашу на воде (я тогда не знал, что кашу
варила мне моя бабуля, а не бабушка Мария – она только кор-
мила; и про то, что она ругалась, я узнал уже гораздо позднее),
накладывает мне полную тарелку и поливает малиновым варе-
ньем. И сейчас я люблю это сочетание: холодная манка с варе-
ньем, только ем ее редко.
Бабушка звала меня только «улым» — «мой сынок» в переводе
с татарского. О ее смерти мне рассказала бабуля Маша в Тюме-
ни, когда утром, проснувшись, я нежился на диване в малень-
кой комнате. Помню, как защипало в носу, как заплакал, впер-
вые осознав, что больше не увижу ее. Ходил потом на ее могилу,
подписывал и приносил ей открытки к празднику, разговаривал
с ней, делился сокровенным. Почему я не делал это тогда, когда
она была жива? А кто из нас ценит живых родных? Мы подчас
больше ценим сослуживцев, чем самых близких по крови и духу.
Сейчас понимаю это, но с горечью осознаю, что эта любовь при-
78
Пять вкусов жизни
ходит только с возрастом, и мои дочери так же, как и я в их годы,
черствы по отношению к старикам. Они уйдут, и только после
этого мы осознаем, что потеряли еще одну сокровищницу опыта,
готовых жизненных рецептов, которые бери — и воплощай.
ПЛОВ С МОРКОВЬЮ
1. 4 стакана риса
2. 9 стаканов масла
3. 400 г мяса
4. морковь
5. 5 головок лука
Масло кладешь, подогреваешь в нем мясо нарезан-
ное. Кладешь мясо, размельчаешь кубиками. Как мясо
поджарится, нарезаешь лук. Кладешь лук в казан
по краям, когда начнет прилипать, морковь кладешь.
Как морковь станет мягкой, туда один стакан воды
наливаешь. Это все варишь.
Соль, перец с мясом вместе кладешь. Один стакан
риса в два стакана воды кладем. Когда вода заки-
пит, кладешь рис. Как только положили рис, один раз
ложкой перемешивать и больше не мешаешь. Потом
на слабом огне один час парится все.
Когда моя хорошая подруга Айгуль Имашева, а точнее, ее мама,
перевела этот рецепт, я подумал, что никогда это не приготовлю:
было сложно представить себе, что такое четыре стакана риса
на девять стаканов масла. Лишь через несколько лет мне пояс-
нили, какое масло имелось в виду: то, что получается после се-
парирования жирного молока и поначалу выглядит как сметана,
только нельзя допускать подкисания продукта. И вот с этим мас-
лом получается умопомрачительный по вкусу и запаху плов. Еще
один штрих — посуда. Когда бабушка Маугиза-апа писала этот
рецепт, она и представить не могла себе, что когда-то на кухнях
79
Глава II. Соленые грузди
будут мультиварки. Разумеется, этот рецепт не для современной
кухни. Он для казана, дыма костра, вольной татарской деревни
с ее незабываемой красной землей, удивительными восходами,
потрясающими людьми, которые никогда не оставят голодными.
Дед Михаил. Точнее, Шаукат Шагитович Шагеев. С его именем
столько историй: он рожден был Фаукатом, лишь потом его мама,
моя прабабушка Мария, Маугиза Миннегали кызы, дочь Шагиул-
лы, все кардинально поменяла. На работе поначалу его звали
Михаилом Александровичем. Была такая фишка в советское вре-
мя, что татары брали русские имена — так Танзиля Марселевна
становилась Татьяной Михайловной, например. Уже потом, когда
дед стал тем, кем мы его помним, любой звал его только по имени,
данному при рождении.
Дед был примером того, каким должен быть настоящий муж-
чина. Я по сей день помню его потрясающий разговорный стиль,
это его «Эй, наука, нужна грубая физическая сила!» (это меня зо-
вут в очередной раз переносить рубероид), или «гниды устроили
балаган» (это про водителей, вставших на неудачном перекрест-
ке и загородивших ему дорогу).
Деда не стало после аварии. Я в это время был на юге со свои-
ми воспитанниками, которым в то время уделял больше внима-
ния, чем своей семье, о чем иногда сожалею. Вернулся с очеред-
ной толпой в родительский дом на Седова, а на стене у мамы его
портрет, с телефонной трубкой, улыбающегося. Удивился столь
непонятной и непривычной мне детали интерьера и по маминым
слезам понял, что моя встреча с дедом переносится на неопреде-
ленный срок. И сразу возникло море вопросов, на которые уже
не получишь ответа.
Уже после его смерти я заинтересовался родней с его стороны,
нашел старые письма в родные Старые Салманы (Иске Салман),
познакомился со своей тетей Земфирой, ее родителями, двою-
родным братом деда Равилем и его женой Зейтун-апа. Деда Рави-
ля уже нет в живых, Зейтун-апа с дочкой и зятем живет в дерев-
не Татарча Тахталы, но память о Старых Салманах жива, и мои
80
Пять вкусов жизни
дочери уже побывали там, на могиле прапрабабушки Муниры
и прапрадедушки Шагиахмета. От Земфиры узнал о живой еще
тогда Амине-апа, родной сестре моей прабабушки, которая жила
в Новокузнецке, и благодаря ей столько всего узнал о деде.
Но самое интересное еще впереди: совсем недавно мне стало
известно, что жив сродный брат моего деда, с которым мне пред-
стоит встретиться, и от него я получу фото отца деда, смогу по-
бывать на его могиле.
Мастер плотины
Ранним утром над водой старого пруда стоял густой непро-
глядный туман. Солнце с трудом продиралось сквозь непролазные
заросли камышей. Гладь воды не была видна под плотными ряда-
ми ряски, стоявшими, подобно торговцам на восточном рынке.
К утреннему небу поднимали свои сухие руки несколько давно
умерших деревьев. Гудел гнус.
У берега пруда стоял старый покосившийся домишко. Чуть просев-
шая крыша. Разбитая фрамуга. Заросший коноплей и осотом огород.
Высоченная красавица крапива смотрела в окна, пытаясь увидеть
за засиженным мухами стеклом прежнюю интересную и шумную жизнь.
Через дверцу шлюза плотины неторопливо переползал ручеёк
коричневой воды, тянувшей свой цвет и запах со всех окрестных
болот. Легкое журчание воды оживляло сонную муть пруда. Пара
старых лягушек в жирном бездействии тупо смотрела на вска-
рабкивающееся в небосвод солнце.
В такое утро к дому подъехал старенький, но бодрый грузови-
чок, высадивший у дома крепкого седого мужчину, которого вслух
никто не рискнул бы назвать дедом. Седой венчик его волос задор-
но торчал из-под клетчатой кепки, тень от козырька которой
падала на еще вчера тщательно выбритую щеку, строгий нос,
скулы с мелкой красной сеткой выбиравшихся до самых век тон-
ких сосудиков, чуть поджатые губы. Карие молодые вниматель-
ные глаза, казалось, светились в этой тени.
81
Глава II. Соленые грузди
Костюм рыбака (или охотника?), резиновые сапоги. Два боль-
ших чемодана. И ключ.
Мужчина недолго постоял у дверей дома: с сегодняшнего утра он при-
надлежал ему – новому смотрителю плотины, которого пригласили
из числа вышедших на пенсию моряков. Ничего не связывало его с этим
селом, с этим прудом, этой плотиной. Пока ничего не связывало. Бле-
стящее инженерное образование, долгие годы работы в порту, океан-
ские лайнеры – это всё было в прошлом. Сегодня перед ним был лишь
этот шлюз, который прошлый мастер вообще никогда не открывал,
а после его смерти миновало уже почти с десяток лет, и особо никому
и дела не было до этого пруда и этого дома. Новый рачительный глава
села, такой же бодрый пенсионер, много лет отдавший родным полям
и лугам, убедил всех в необходимости возрождения пруда, он и искал
долго нового мастера плотины. Созвонились, встретились. Прошли
проводы на пенсию. В служебной квартире были кое-какая мебель,
книги, сувениры, посуда. Кое-что забрал новоиспеченный пенсионер
с собой к новому месту службы. Главное было всегда с собой: бесценный
опыт и воспоминания. Супруги не стало давно. Двое взрослых сыно-
вей разлетелись многие годы назад: один служил капитаном большого
торгового сухогруза, второй работал на судоремонтном заводе на-
чальником цеха. Оба женаты, у обоих дети — мальчишки и девчонки,
которые редко навещали деда. Большая у нас страна…
Проснувшись, как ребенок в люльке, истерично всплакнул зар-
жавевший замок. Смазать первым делом. Взметнулась из-под ног
пыль. Растревоженные мухи застучали по мутным окнам в бес-
смысленной пляске. Выключатель сухо щелкнул, заставив мор-
гнуть и тут же погаснуть старую лампочку. Заменить.
У старого шкафа встали оба чемодана. Бодро, почти маршево
простучали по полу сапоги. Первым делом – двор.
С утра закипела работа. Лопата, грабли, тяпка. Метла. Снова
лопата, снова грабли и тяпка. Топор. Метла, метла, метла.
К обеду приехал глава села с бригадой. Зашумели, удивившись
переменам. С ведрами и тряпками кинулись в атаку на дом,
в дружном порыве борясь с затхлостью и пылью, мухами, грязью
82
Пять вкусов жизни
и старьем. Прихожая, кухня, комната, спаленка, печь - побелили,
покрасили, вымыли. На крыше долбили чем-то мужики, поправ-
ляя доски и шифер. К вечеру домишко стал Домом, улыбавшимся
из-под вновь крашенных наличников ясными глазами окон. Взгляд
дома стал похож на взгляд его нового хозяина: такой же ясный,
бодрый и молодой.
Поужинали чем-то деревенским: новый газовый баллон оживил
плиту, заботливо отмытую бабой Глафирой, самой старшей
из десанта. Она затейливо подпевала закипавшей на огне ка-
стрюле с картошкой и мясом, нарезая укроп и петрушку из сумки,
в которой кто-то узнал бы довоенный ридикюль. Пошумели, вы-
пили по рюмашке за новоселье. Похвалили грузовичок. Подарили
подарки. Уехали, оставив вдвоем хозяина и дом, новых неразлуч-
ных друзей, связанных общим делом и настроением.
Уже с нового утра мастера дома было не застать: до поздней
зорьки лазил он по плотине, разбирался со шлюзами, постукивал,
пошатывал, рассматривал. Обходил кругом, разбираясь с бере-
гом и погибшими деревьями. Звонил кому-то, спрашивал, ругался.
Снова обходил пруд, снова звонил.
Приехала белая санитарная машина, брали какие-то пробы,
смеялись. Звонили потом, неутешительно говорили о солях, ко-
эффициентах, мутности.
Привезли лодку. На веслах обошел мастер весь пруд, заглянув
в заводи, затоны, разгоняя ряску и телорезы, промеряя грузом
на веревке дно, устало поругиваясь почти каждый раз, когда лот
запутывался в донном мусоре.
Так миновало лето, прошла осень, прошумела метелями зима.
К весне, когда половодье подняло пруд выше шлюза и зашумел по-
ток стремительно убегавшей воды, мастер с друзьями открыл
плотину, сбросив воду целиком. Долгих трое суток возмущалась
плотина, отдавая запасы, заботливо собираемые годами. Пора-
жались вероломству людей лягушки. Зло шелестели высохшие
камыши. Со дна поднимались пузыри газа, смрадно ругавшиеся
на мир. Поток воды был неудержим.
83
Глава II. Соленые грузди
Обнажившееся дно показало неприглядную правду: мусор, бревна, ил,
водоросли, старые ржавые баки. Видно, не раз приезжали к пруду му-
соровозы, скрывавшие под его зелеными рясковыми завесями чьи-то
ремонты, стройки. Почти месяц сохло дно, пока не приехали из со-
седнего района трактор, экскаватор и грузовики. По растрескавше-
муся илу бодро бежала речушка, затейливо огибая ржаво-серые кучи.
Несколько дней кипела работа на дне пруда: вытаскивали, выдерги-
вали, копали, разравнивали, уплотняли. Затем забивали сваи, ста-
вили плиты. Целые сутки работал на плотине цементовоз.
К майским праздникам к пруду приехало несколько машин с круп-
ным серым песком и большими камнями: руководила всем бодрая
девчушка, заканчивающая архитектурный институт в областном
центре, встречалась с внуком мастера, который заканчивал в этом
же году индустриальный. Внук поделился с подругой планами и рабо-
тами деда, а та, со свойственным не только молодости энтузиазмом,
сделала проект, хитро по-современному названный «ландшафтным
дизайном». Благодаря добрым связям главы села, из карьера непода-
леку привезли большущие валуны, которые нужны были для нового
действа: зарыбления пруда. Целый день устанавливали эти валуны
у берега, делали из заводи пляж. Потом приехала еще одна большая
машина, которая привезла несколько больших плакучих ив. Их при-
шлось ставить автокраном в отведенные им посадочные ямы.
В этот же день приехал к мастеру его друг, проработавший
с ним в порту многие годы — Сан Саныч был высоченным лысым
дедом, ладони его, как ковши экскаватора, которым чистили дно
пруда, почти всегда были сжаты в кулаки, а раскрываясь, обна-
жали грубые ладони с мозолями, которые и не снились никакому
штангисту. Сан Саныч и в дом не зашел, пока не облазил шлю-
зы. Прогудел что-то про «пахоруких», поругал пресную воду, по-
том позвонил кому-то. К вечеру второго дня привезли сварочный
аппарат, какие-то детали. Что-то резали уже при садившемся
солнце, которое в этот раз с интересом наблюдало за копошив-
шимися внизу людьми, без труда разглядывая их через поднимав-
шиеся к небу ивы.
84
Пять вкусов жизни
Еще неделя ушла на ремонт шлюза. К пятнице, когда май уже усту-
пал свои весенние права неизбежному лету, вновь у дома мастера вы-
садился десант: всё село пришло смотреть на невиданное дело — за-
крывали шлюз. Заплакала почему-то баба Глафира, успокаивали её,
а она стояла за спиной мастера и тихонько роняла слезинки.
С горки к дому мастера быстро спускался белый внедорожник.
С улыбкой дед встретил своего сына, который в скупой мужской
манере пообещал приехать навестить отца к лету. Не обманул,
как никогда не обманывал до этого. Позвонил второй сын, обе-
щавший приехать с семьей, как только вернется из очередного
торгового похода и получит долгожданный отпуск.
К мастеру и главе села подошли какие-то люди в костюмах,
о чем-то говорили им и всем селянам, жали и трясли руки, громко
и гласно обращались к сходу.
Сан Саныч улыбался. Потом кивнул мастеру: «Давай!» Тот по-
дошел к шлюзу и нажал на большой рычаг, потом повернул огром-
ное колесо.
Шлюз закрылся. Речка, удивленно уткнувшись своим задорным но-
сиком в металлическую преграду, недоуменно закрутила водоворот,
пряча под своими светлыми пенными кудряшками чистое сухое дно.
Всё село молчало, пока наконец не скрылся под тонким, цвета
хорошего виски слоем воды первый метр нового дна. Тогда уже за-
шумели, закричали, стали поздравлять. Заиграла музыка, из ми-
крофона на импровизированной сцене о чем-то задорно заговорила
Наталья Ивановна, завклубом, выступил глава села, поддержала
его баба Глафира. Мастер молчал и улыбался.
Разошлись вскоре. Остались в доме мастер с другом, сын, внук
с нареченной. Молодые, впрочем, вскоре уехали с отцом. Спустя
день уехал и Сан Саныч.
Почти неделю наполнялся пруд до своих первых бережков,
но только в июле через шлюз стала снова, журча, переливаться
косица воды, которая, хоть и несла свой цвет с окрестных тор-
фяников, не воняла уже смрадно, а тонко пахла речкой, ивами, пе-
ском и летним солнцем.
85
Глава II. Соленые грузди
Тогда мастер снова позвонил куда-то, и вот уже приехал к нему
его добрый сослуживец, который, и выйдя на пенсию, оставался
у дел, неустанно трудясь в хорошем карповом хозяйстве. Там,
по знакомству, он выписал молоди рыб, привёз их на большой ма-
шине, напоминавшей молоковоз. Молодь выпустили без митин-
гов, в присутствии приехавшего с семьей второго сына и бабы
Глафиры, которая, по доброй традиции, принесла мастеру ведёр-
ко свежих ягод.
Август принёс пруду совсем новую жизнь. Закружились в тон-
ком течении желтые листочки берез, которые росли где-то выше
по течению. У валунов, с хитринкой выглядывавших из-под во-
дного зеркала, плескалась рыба. Запуталась в ветках плакучих ив
похожая на головку хорошего сыра луна.
Дом смотрелся в зеркало пруда, улыбаясь, как и его хозяин. Вер-
нувшиеся к пруду лягушки затейливо перекликались не ко времени.
Осень обещала быть не менее красивой и доброй, как и ожидаемая
всеми весна. Осень не могла быть иной, ведь ей предстояло впер-
вые встретиться с прудом, в котором, как в зеркале, отразится
её непередаваемая красота.
Дед не оставил никаких воспоминаний. Он и умер так, как жил:
стремительно, не испытав дряхлости старости. Потому я приво-
жу здесь запись интервью с его родной тетей, Нэнэ-апа, Аминой
Миннегалиевной. Вы сможете многое понять из этих строк: пре-
жде всего, как получилось, что маленький татарчонок стал веду-
щим инженером страны, на опыте которого учились целые поко-
ления уралмашевцев.
ЗАПИСЬ ВОСПОМИНАНИЙ
Амины Мингалиевны Шагеевой (Губайдуллиной)
(Родная тетя деда). Январь 2011
Мой отец: сын Шахиуллы Миннегали
мать: дочь Мухамматгата Мунира.
86
Пять вкусов жизни
Сестры, братья:
Магуза (Маугиза), дочь Миннегали
Марзия, дочь Миннегали
Маулия, дочь Миннегали
Мингарай, сын Миннегали
Мухаматханафия, сын Миннегали
Мухамат салих, сын Миннегали
Я, Амина, дочь Миннегали.
Отец Гумара: Галиулла, сын Губайдуллы. Мать Хайерниса.
Имя отца и матери не знаю. Один из родственников:
Рабига, дочь Галиуллы
Салих, сын Галиуллы
Гумар, сын Галиуллы.
У них было 13 детей, в младенческом возрасте умерли.
;
В моем чемодане вещи, платки, материалы раздайте. Оставшие-
ся мои вещи, кому подойдет, отдайте, плохие сожгите.
Умершие родственники:
Мама умерла в 48 году 28 марта.
Магуза, старшая сестра, 1987 г., 12 июля
Марзия, сестра, 1930 г., 7 сентября
Маулия, сестра, 2000 г., 16 апреля
Карима, сестра мамы, в июне 1953 г.
Мамин старший брат — в октябре 1954 г.
Сестра Жамагат, Минзифа золовка, в мае 1957 г.
Мамин младший брат — 21 сентября 1965 г.
Сестра Жамагат, золовка Гаршия, 4 сентября 1968 г.
Гумар умер 20 июля 1978 года, похоронили 22 июля.
Анвар, сын Гумара, 5 августа 2006 года, похоронили 8 августа.
Даил сын тети Маулии умер в 2004 году.
Имбира дочь Даила умерла в 2004 году.
Внук тети Маулии Рифат (сын сына) в 2001 году.
87
Глава II. Соленые грузди
(Ходай иман байлыгы бирсен).
;
Я — Амина, дочь Миннегали. Когда я умру, после похорон дома кто-
то должен прочитать 75000 … (тэhлимемне) посвящать. Когда первую
ночь будете охранять меня, должны прочитать 41 ясин. На 40 дней
я сама 41 ясин прочитала. Посвящайте это! На 51 день я сама 51 раз
прочитала. На год 75000 … (тэhлим) прочитала. Их надо посвятить!
Дети мои, Аниса, Рамзия, даже если я умру, каждую пятницу
буду приходить к вам.
По 1 — 2 конфетки, 1 — 2 печенья хотя бы подайте детям и ста-
рикам, нас с отцом вспоминайте.
*Йа Син – 36 сура Корана.
;
Я родилась в 1920 году. Отец умер, когда мне 8 месяцев было. Ро-
дилась я в субботу, когда уже все посажали, — в августе или сен-
тябре.
Отца папы звали Шагиулла.
А маминого отца — Мухаммаддгата.
У мамы два брата было — Насибулла и Сафиулла — и сестра
Керима. Гатины.
У папы брат Зарифулла, а еще в молодости умерли братья Гал-
лям и Миестер. Папа был Миннегали.
Мамина мама была Ма;мура, папа — Мухаммадгата (Гатаулла).
У родителей были трое сыновей — Мингерей, Мухамадханафия
и Мухамадсалих. Мингерей маленький умер. А два других брата
в 6-7 лет от кори умерли. Потом Маугиза родилась в 1904 (Дэу-а-
па), потом Марзия в 1907-м, Маулия — в 1910 г. (Шикер-апа), и я,
Амина, — в 1920-м (Нэнэ-апа).
;
Моя мама была Мунира Мухаммадгата Шагеева. Умерла она 27
(28?) марта 1948 года — ей было 68 лет. Я была в Казани. Меня
с работы не пускали — я пешком пришла. Отпуск уже заканчи-
вался, а мама болела сильно. Я к знакомому врачу в соседнюю
деревню пошла, он мне продление отпуска сделал.
88
Пять вкусов жизни
Я на кухне была. Меня мама зовет, говорит, ложись рядом со
мной. Вместе спали. К утру ей плохо совсем стало. Она даже зна-
ла, в какую минуту умрет. Уснуть я хотела, а она мне голову ла-
донью подняла и говорит: «Терпи пятнадцать минут, потом меня
положите, и пока людей ждать будете — отдохнешь». В пять утра
умерла. И тогда буран был, а она как умерла — все стихло сразу.
;
Папа за мамой два года ходил, а дед ее не отдавал. Папа женил-
ся, а жена у него умерла. Отец снова начал за мамой ходить, и дед
отдал ее замуж.
;
Мама очень умная была. Говорила: «Перед тем как людям гово-
рить, слова свои пожуй, проглоти, горло болеть будет — не го-
вори ничего, не будет болеть — говори тогда».
«С сорока человеками говоришь — в сорок отделов положи, ни-
кому не передавай, что с другими говорила».
;
Марзию родственники в Казань забирали. Хадиша и Шейх
Афа(Апа)насьевы. Он татарин был, строил мечеть, богатый был.
Его в 37 году забрали, расстреляли. В войну его жена приехала,
месяц у нас жила. У самих у нас только картошка была и молоко
было. Она сама потом сказала, что в Астрахань уедет. Мама ей свои
шерстяные носки отдала, печеной картошки кулек, бутыль молока.
Она на пароходе уехала и там, на пароходе, от голода умерла.
;
Ма;мура-апа (бабушку) я видела. Мы с ней в поле обед носили.
Мне 6 лет было.
Тогда я на улице бусину желтую нашла. Бабушка говорит: «Я тебе
все почищу, просверлю дырочку и на ниточку надену, на руку тебе
браслет будет». Я ей бусину не отдала, в рот ее взяла. Меня мальчиш-
ки толкнули на улице, я эту бусину проглотила, она мне в горло по-
пала. Мне плохо было, я сильно болеть стала. Не ела ничего, не пила.
Месяц так, наверно, болела. Уже маме говорили, что умру совсем.
Она меня в поле выводила и ставила лицом к ветру, а то я задыхалась.
89
Глава II. Соленые грузди
Муэдзин сказал: «Веди ее в мечеть, молитвы читать, все равно умрет
она». Бабушка три яйца в самоваре сварила тогда, в верхней части
варила. Потом молилась и дала мне съесть одно яйцо. Я не пила, мне
запивать не дали. Дед мне чистил яйцо. Второе яйцо я не съела —
не смогла. Мне третье яйцо домой дали. Домой повели. Я домой при-
шла — меня рвать стало. Сильно так! И бусина вышла, и гниль вся-
кая — месяц ведь болела. Потом я спала долго и выздоровела.
;
В книге Мухаммадия запись рукой Дэу-апа:
«25 марта видела бабушку во сне.
Мамину сестру видела 18 марта во сне».
;
Я никому не нужная дочь была. Отец говорил маме: «Если дочь
еще мне родишь, всех вас в телегу посажу и вывезу в овраг». Мама
меня родила тогда. Отцу соседи говорят: «Грузи, Мингали, свой
навоз, вези в овраг». А он сказал — нет, сначала посмотрю, кто
родился. Меня увидел и сказал: «Пусть живет, эта самая красивая,
лучше прежних получилась».
;
В войну, кроме травы, мы ничего не видели. Хорошо, корова
у нас была. Мунира, Маулия, Габдрахман, Наиль, Даиль, Равиль
и я — хорошо, картошки много посадили. Сестры огород и ма-
мин. Этим спаслись. В казну надо сдать было 100 яиц, 180 л моло-
ка, 48 кг мяса. А где взять-то?
;
Соли не было. У нас бочонок остался от соли, кадка. Мы ее сло-
мали и щепки в суп бросали. Щепку бросишь, а она соленая, суп
хороший сразу был.
Мыла не было. Мы березовые дрова топили, оставалась белая
зола. С золой платки стирали, мылись с ней в бане.
;
Я в 10 лет пошла в колхоз работать, в 1930 году. Еще тогда кол-
хоз хлеба не давал. Мама стояла всю ночь за хлебом, и часто бы-
вало, что не давали хлеба.
90
Пять вкусов жизни
;
Одна лошадь была у нас, одноглазая. Мы в соседнюю деревню ее во-
дили горох молоть. Лошадь старая была, очень плохая. Я за веревку
лошадь веду, она в сани запряжена, а я в сани не сажусь — не вытянула
бы меня лошадь. От гороха много шелухи оставалось, я ее этими остат-
ками кормила, и лошадь потихоньку поправляться стала. А тогда в де-
ревне стали давать делянки леса, по 2 кубометра на семью. Наиль стал
ту лошадь запрягать. Люди должны были лошадь кормить, а она бы им
вывозила дрова. Но корма совсем не было. Лошадь снова так исхудала,
что один раз ее саму в санях привезли, она идти не могла. А бригадир
дает наряд на эту лошадь. Я говорю: «Вчера уже лошадь саму на санях
привезли, помрет она!» А он наряд дал все равно. И лошадь по дороге
умерла, даже до Салман не дошла. У нас должны были забрать в колхоз
корову за то, что лошадь умерла. А она одна нас кормила. Я на листок
всех тогда записала, кому лошадь дрова таскала и что ее не кормили
за это. Я этот список отдала адвокату, и в Казани все дело разобрали
и судили бригадира, а не нас. Корову нам оставили.
;
Я лишняя была. Отец, когда умирал, мне 8 месяцев было, матери
сказал: «Ты хоть ее не корми, умрет быстрее». Год голодный был.
Отец тогда поехал с друзьями в товарном вагоне на север, зерно
искать. Простудились они очень. Друзья-то потом выздоровели,
а он нет. Похоронили его прямо рядом с крыльцом, но тот дом
потом продали, его перестраивали, и я могилу отца потеряла.
;
Мне по паспорту 92 года, но исполнилось 90. Мне 16 лет было,
но на работу брали с 18. Я сказала, что я не с 1920 года, а с 1918-го,
а был ноябрь. Меня все равно не берут. Стою, плачу. Татарин ка-
кой-то шел, спрашивает: «Сестра, почему плачешь?» Я рассказала.
Он зашел, говорит: «Ей же 18 лет, почему не берете?» Меня и взяли.
;
Где мой первый муж Гарафутдин Хуснутдинов служил, не знаем.
Он из Казани. В финскую войну пропал. У его отца сестра рядом
жила, она меня увидела и стали меня сватать. Я у дяди тогда жила,
91
Глава II. Соленые грузди
он меня и сосватал. Муж мастером работал на меховой фабрике.
Мы 7 или 8 месяцев прожили. В мае свадьбу сделали, а в ноя-
бре его забрали. Это в 1939 году было. Свадьбу не так сыграли,
как сейчас. Обед готовили, в ЗАГСе были, в Казани.
;
Писать по-арабски сватья научила, и на гармошке она научила
играть. Когда муж уехал, я в Казань приехала, работы не было, я с ним
в Загатный по вербовке не поехала. Я в деревню письмо писала, Даиль
приехал и нас забрал с сыновьями. Я, раз денег не было, на базар по-
шла и гармошку продала. У него гармошка была с колокольчиками
и венская. Я не могла на них играть. Я отдала гармошку родственни-
ку — он денег предлагал, а я сказала: бери и играй, денег не взяла.
;
В 10 лет я уже в колхозе полола, копала, на колхозном огороде
работала. Дыни были, лук, помидоры, картошка. Воду таскали
ведрами, поливали.
;
Мы с золотых приисков приехали. А на приисках со мной такая
история была. Нам дали золото помыть. И потом с ртутью его надо
было отчистить. Все золото побелело. Но мы посмеялись и выбро-
сили все. А нам потом сказали, что надо было нагревать на сково-
роде, вся ртуть бы испарилась и чистое золото бы осталось.
;
Мама кошек любила. Три-четыре кошки у нас жили. Если кто
приходил за котятами, она всегда спрашивала: «Кыйнамыйсызмы
сон? Ашатырсызмы? Не будете бить? Кормить будете?» Только
тогда давала. Мама пойдет корову доить, а они прямо на плечах
сидели, ждали молока. Однажды кошку коршун унес, у нее три
котенка осталось, мама их положила в тряпку и с чайной лож-
ки молоком кормила. Двоих котят отдали Нуруллиным, а один
остался, пушистый, большой такой. Однажды смотрим на ого-
роде между картошкой пыль поднялась, мы думаем — что такое?
Кинулись, а там коршун снова кота этого утащить хотел, а кот
ему все крылья сломал, такой сильный был.
92
Пять вкусов жизни
;
В мечеть в деревню только мужики ходят. Брат сватьи был мул-
ла, она все время в мечеть ходила, она старуха была. А там в ме-
чети большой балкон был, внизу мужики молятся, мы наверху
были. Там еще две-три женщины были. Они валенки снимали
и около печки поставили.
Дэу-апа смешно стало, она меня толкнула, а сватья увидела, рас-
сердилась и валенком хотела Дэу-апа ударить. Она отклонилась,
а валенок вниз улетел, прямо в мужиков.
Вот раньше в деревне 365 домов было, а сейчас и не знаю. Ме-
четь вроде есть.
;
Я;а Воллакуль (Новый Воллакуль) — деревня, из которой отец
Шауката, Шагит. Они с Дэу-апа жили всего 3 месяца. Ни отца
у него не было, ни матери. Потом расстались они.
У Дэу-апа первый муж Нурулла был, очень плохой. Отец его
воровал скотину, и он воровал. Как-то у них в огороде шкуры
нашли закопанные. Его поймали, запрягли в телегу, намазали
лицо сажей, избили сильно и убили. Мать тогда сказала: «Мне
внуки от него бандиты не нужны, харам». И забрала дочь. Его
звали Нурулла. В каком году было — не помню. Колхоза не было,
а Марзия уже замужем была. Значит, году в 25—26-м. Они со-
седи наши были, соседний огород. Когда его с телегой гоняли,
всех позвали. Даже соседние деревни пришли. А он у матери
не сватался даже, просто забрал Дэу-апа к себе, мама против
была.
Второй муж — Шагит. С Шагитом у нее не ладилось, любви
не было. Он приезжий был, потом у него дом сгорел, и он уехал,
куда — бог знает. Всего один раз приехал к нам в деревню. Ша-
укат на него не похож был. Шагит усатый был и старше Дэу-апа.
Она даже фамилию его не взяла. А фамилию Шагита я не помню.
Шауката Дэу-апа назвала Фаукат. Он сам себя перекрестил, когда
взрослый уже был.
93
Глава II. Соленые грузди
;
Шаукат родился в 1932 году, ему год был, когда Магуза (Мауги-
за) в Казань уехала — в деревне ничего не было…
Папин брат откуда-то нашел Шагита и познакомил с Магузой.
Так и поженились…
У нас дом большой был, два этажа. Шаукат тихий такой был,
никогда не плакал, все в уголке сидел. Он любил глину есть. Си-
дел у трубы на втором этаже и копал, копал глину — целый угол
съел. Мама говорила: «Ты печку развалишь скоро!» Умный пацан
был. Я в Казани жила. Лиузе тогда 7 месяцев было. У нее на ноге
болячка была. Шауката помню в красной сатиновой рубашке
и в тюбетейке. У нас тогда три дня жил. Они в деревне жирно-
го-то вообще не ели, а у нас поели жирного, его потом сразу вы-
рвало. Ну, мы рубашку ему потом постирали, погладили…
;
Дэу-апа за ягодами в лес ходила. Стоит, а ей из лесу беглый
с фронта выходит. А кто его знает, что у него в голове. Дэу-апа
стала кривляться и кричать, как придурочная. Он убежал, ее
не тронул.
;
Дэу-апа везла семена для сева, и у тележки колесо сломалось.
А сев срывать нельзя. Она жердину большую сломала, вместо ко-
леса как-то поставила. И так тележку до поля дотащила. Ей за это
потом премию дали, материал.
;
Дэу-апа вербовалась, чтобы в Свердловск уехать — собирала
живицу сосновую. Работала и пастухом. Там отца Лиузы встре-
тила. Рассказывала потом: он свататься пришел, а у меня ничего
нет в приданое. Пальто без пуговиц было, вместо них проволока
была. Он говорит — женой будь. А я повернулась, говорю, вот
у меня перед, вот зад. Хочешь — бери. Она боевая была, что хоте-
ла говорить — то всем говорила. Простая была, нежадная. Очень
щедрая была. Все пополам делила. Возьмет последний кусок, по-
ловину отломает и отдаст тому, кто рядом.
94
Пять вкусов жизни
;
Дэу-апа со мной на фабрике работала и потихоньку начала ко-
зий пух брать. Наверно, хотела шаль связать. Это заметили и ее
уволили. Она мне ничего не сказала, утром я на работу собира-
юсь, а она не встает. Я ей говорю: «Идем на работу!» — Она: «Нет,
я еще посплю, я больная». Я пошла на работу. Потом я с работы
пришла. Она мне об этом рассказала.
Потом мамин старший брат приехал. Мясо продавать приехал.
Сестра с ним собралась в деревню. У нас вся зарплата 30 рублей.
15 получка, 15 аванс.
Я получку получила и пошла на базар, купила пуд гороха и с дя-
дей в деревню отправила, а сама потом (показывает, что грызет
пальцы).
Помню, Дэу-апа в Липовке пасла овец. Она шерсть у овец
понемногу дергала, потом нитки спряла и себе шаль связала,
и Лиузе шаль связала. Еще носки связала и рукавички. Потом
рассказывает: «Один день председатель звал. Я чуть не умерла,
думала, будет спрашивать, откуда шерсть взяла, я чуть не упа-
ла, слова говорить не могу. А он мне говорит: «Мария, ты, вижу,
шаль вяжешь, я хочу у нас в деревне мастерскую открывать.
Научишь девчонок вязать шали?» Мне аж в груди тепло стало,
что так все».
;
Жрать в войну нечего. Лиуза, Шаукат и ребятишки у амба-
ра играли. Лиуза под амбар залезла в узкую щель, а там кла-
довая, и она кучу гороха большую увидела. Я ничего никому
не сказала, а Шаукату рассказала. А вечером с ним пошли, це-
лый мешок гороха оттуда взяли, и жарили его, и суп сварили,
и парили.
;
У Дэу-апа до Лиузы еще девочка была, она умерла. Или она
младше Лиузы была, не помню. Как умерла — не знаю. Муж ее
был Хасан, он приехал туберкулезом больной. Умер от туберку-
леза в Липовке. У него там могила, Файрушин Хасан.
95
Глава II. Соленые грузди
;
Маугиза во время войны забрала Шауката и Лиузу. Мама когда
умерла, она не приехала. В 56 году мы с приисков ехали и виде-
ли Юру и Ирину (Шагеевых), в Свердловске. Потом не виделись,
письма только писали.
;
Дэу-апа из колхоза приехала. Лиуза в школе училась. Женщины
говорят: «Тебе надо работать, а не с детьми сидеть». Она пошла
и на Шарташе устроилась белье стирать.
;
У Дэу-апа внизу в доме на Стрелке (в Свердловске) старуха
была. Она заболела. Дэу-апа ее пожалела, что к ней никто не хо-
дит. Стала к ней чай с молоком носить и выпечку. Так и ухажива-
ла. Старуха когда выздоровела, во дворе соседкам говорит: «Я то,
что мне татарка носила, вылила — она из этого чайника подмы-
вается!» Дэу-апа из окна это услышала, выбежала, кричит: «Ты
что, мой чай не пила, вылила все, почему? Моя жопа твоего лица
чище, ты не моешься, от тебя собаками воняет!» И ушла.
;
В деревне мы за орехами в лес пошли. На Курбан-Байрам время
было. Все, собрали орехи, домой собираемся. Зейтуна дома была,
баню топила. Зовем Дэу-апа, зовем. Нету. Не нашли ее, домой
пошли. Приходим — нет ее дома. Что делать? Зейтуна говорит:
«В лесу свиньи дикие есть, опасно, если встретит свиней, погиб-
нуть может. Искать надо!» Побежали все искать. Звали ее очень
много. Вышли к дороге, к нам мотоцикл едет. Равиль за нами
приехал, говорит: «Дэу-апа вышла к Новым Салманам, оттуда ее
домой отправили».
;
Один год ехали в деревню с Дэу-апа. На поезде. Она уже плохо
соображала. Уснули ночью, я вверху, а она внизу. Ночью останов-
ка какая-то была. Шарташ, по-моему. Я проснулась, смотрю — ее
нет. Я к проводнице. «Где Дэу-апа?» — спрашиваю. «Вышла», —
говорит. Я ей: «Ты зачем двери открывала, я ж билеты тебе пока-
96
Пять вкусов жизни
зывала, что до Казани едем, зачем ты ее отпустила?» Выбежали,
я кричу: «Дэу-апа, Дэу-апа!» Дождь идет, поезд стоит. Я кричу —
поезд-то уйти должен. Тут она из кустов выходит. В тапочках.
Мокрая вся…
;
Марзия в Казани жила. Я с ее сыном Наилем возилась. Габдраузеф
зять и его мать приехали из Оренбурга, потом в Самарканде жили.
;
Мама с сестрами Уразу держали, намаз молились. Свекровь,
мама Равиля, нас учила. Я уже в первом классе все молитвы знала.
А потом Уразу не стали разрешать держать, всех в классе утром со-
берут, и учительница носит воду, всем пить дает, а попьешь — пост
нарушишь. Один парень не хотел пить, ему нос зажали и напоили.
;
У мамы все зубы целы были. В 68 лет умерла, все зубы были. Она
в лес любила ходить, яблоки собирала, орехи. Мешками собирала
и на печку складывала. Яблоки у ней долго хранились. Иногда
зимой к ней приходили беременные и просили: «Мунира-апа, дай
яблоко». Однажды собирала яблоки и с дерева сорвалась. Зубами
за ветку зацепилась, чтоб не упасть. Только один зуб оторвался,
а сама цела осталась. Из лесу ее не дозовешься. Мы ей: «Эни, эйдэ
ойгэ! Мама, пойдем домой!» — А она: «Хэзер, хэзер! Сейчас, сей-
час!» — И не уходит.
;
Мама и палас ткала, и полотенце. Все ткала. Все, что было, шили
из тканого материала, красные и белые чистые полоски. Я в шко-
лу пошла, мне мама штаны сделала. А пояс на веревках. Я в туа-
лет пошла, а потом веревки не могу завязать, так штаны в руках
домой принесла.
;
Мама однажды красный горький перец посадила в огороде.
Много собрала. Сушила на печке, толкла на печке. К нам полови-
на деревни ходила: «Мунира апа, бер чэй кашыгы борыч бир эле?!
Мунира-апа, дай чайную ложку перца?!»
97
Глава II. Соленые грузди
;
Мама тыкву любила растить. Наиль, Даиль, Равиль маленькие были.
Наш огород сажали картошки и у сестры огород картошки. Две се-
мьи, Нуруллины и Шагеевы. Она кругом огорода делала лунки, сади-
ла тыкву. Оградка низкая, и плети тыквы на оградку крепили. Потом
осенью на крышу тыквы ставили дозревать. Тыкву, пшено, молоко —
пшено и молоко в тыкву наливали, и крышечкой от тыквы закрывали,
тыкву в сковороду и в русскую печку. Кабак, так и называли.
;
Равиль под плуг попал. Наиль плугарем ходил, а Равиль бегал
и под плуг попал, палец исцарапал и руку. Мы домой пришли,
мама говорит: «Равил кырда сукага элэкте! Равиль под плуг по-
пал!» — Я чуть не упала, я его так маленького любила.
;
Когда сено косили, нам давали 600 грамм хлеба. А в нем и свекла,
и картошка. Чуток в рот положишь, а остальное в фартук. Пока
ходим косим, хлеб в шар скатывался, его домой несли. А сама
болтушку делала, муку с водой. А потом мама стала печь хлеб
для трактористов, и нам немножко хлеба было. Мама-то хлеб
пекла, а дров не было. А там лес рядом. Даиль и Равиль ленились
за дровами сходить. Они пришли, хлеба просят. А дров не было,
никто не напек. Мама их наказала, домой не пустила. Говорит:
«Идите в лес за дровами, тогда пущу». Темно уже, ночь, волки
воют. Они под крыльцо и под пол залезли. А там темно, страшно.
Во время войны волки в деревне ходили. У маминого старшего
брата барана дома оставили, он пузатый был, и его в стадо не взяли.
Волки его у самого крыльца дома, у самых окон загрызли. Один раз
домой шла вечером из библиотеки (я в библиотеке работала), меня
Наиль провожал. Смотрю — волк сидит на дороге, глаза огромные,
не боится, с дороги не уходит. Наиль тогда громко так свистнул,
и волк тихонько-тихонько побежал. Мама, когда волков много
было, железную лопату брала и стучала по ней, чтоб от коровы
только волков отгонять. Наиль волка однажды убил, и пять волчат
осталось. Он их унес в сельсовет, и ему там денег дали на материал.
98
Пять вкусов жизни
;
Нам родня Ханифуловы, маминой матери сторона. Отец про-
жил 104 года. Тумаша Аби Ахматшах, у него то ли отец, то ли мать
нашей бабушке родня была. В 104 года он полол картошку, гу-
сей гонял. Однажды зарезали овечку, он сноху попросил: «Ты
язык варить будешь, мне кусочек дай». — А сноха говорит: «Нет
у овечки языка». — Атумаш Аби и говорит: «Понятно, почему
он не разговаривал, только бееее сказал». Вся деревня смеялась.
У нас в деревне все родня, все женились друг на друге.
;
Зарифулла Шагеев умер в 1928—1929 году. Богатый был, мы в его
доме жили. А потом в этом доме сделали школу. Дэу-эни осталась,
ее забрали в Казань, она там и умерла. Я ей парное молоко носила,
она мне говорила: «Выздоровлю — помогу тебе».
;
Мама у нас ткала, и все соседи к нам приходили. Кто песни поет,
кто что. У нас все соседи до 12 ночи сидели.
;
Мама меня никогда не ругала. Дэу-апа у нас самовольная была,
но мама только поругает, и все. Никогда не била нас. Наиль, ког-
да маленький был, уже Марзия умерла, у нас жил. Он молоко
просил, мама ему налила, он ложкой взял молоко, а оно жидкое,
он заплакал и ушел. Его женщина спрашивает: «Наил, нигэ елый-
сын? Наиль, что плачешь?» А он говорит: «Мина дэу эни сыек сот
бирэ. Мне бабушка жидкое молоко дает».
;
В нашей деревне все были с прозвищами. Папиного брата звали
Тэлкэ — лиса.
;
Марзия с Рауфом жила, она в 1927 году в Казань приехала.
Германская война окончилась, и Рауф три года в Казани жил.
В 1927 году они приехали в деревню. У Рауфа дом пустой был, ро-
дители умерли, а сестры из дома все себе забрали. Наилю 1,5 года
было, у них Султан родился. Один день всего прожил. И Марзия
99
Глава II. Соленые грузди
умерла, это в 30 году было. У Рауфа Наиль остался и сын от пер-
вого брака. Рауф пришел и сватал Маулию. Сестра плакала, не хо-
тела замуж, потом всю жизнь плакала. Маулия первого ребенка
мертвого родила, потом Даиль, потом Равиль. Она в погреб упала
беременная и потом мертвого родила, назвали его шутя Купед-
дин. Рауф называть не хотел, а соседи ему говорят: «Заблудится
у тебя сын на том свете, имя надо». Он засмеялся и дал ему имя
просто так.
;
Дома у нас пусто было, кроватей не было, нары стояли, на них оде-
яло стелили и спали. В доме русская печка была, сундуки стояли, пе-
рины были, подушки. У нас синие сундуки стояли, белым железом
обшиты (полоски крест-накрест, рисунок получался ромбиками).
На сундук сверху ставили перины и подушки, на окнах занавески
были. Цветов дома не было — подоконники-то маленькие.
;
Мы козу держали и овечек. Когда я маленькая была, у нас даже
коровы не было. Мамин старший брат нам корову отдал. Пусть,
говорит, отелится, теленка себе оставите. Корова сколько ни те-
лилась, все только бычков рожала, а телочки не было. Мы тогда
купили корову маленькую, много пудов овса отдали. Мы брату
хотели корову вернуть, а он говорит: «Себе оставьте, на мясо за-
режьте». Но мы не стали резать, она очень много давала молока.
Потом как-то с сеном она иголку проглотила, стала кашлять, чуть
не подохла, и мы ее зарезали.
;
Кошка дома была у нас безухая, как Тимоша (Прим. авт. — лю-
бимый кот Нэнэ-апа). Когда деревня горела, у нее уши сгорели.
Я ее очень любила. К подносу веревку привязывала, а потом под-
нос к потолку подтягивала, там кошка и спала. Один раз Маугиза
пшено долбила в ступке, я из школы пришла. Маугиза говорит:
«Жаным, эни мэчене усал кешелэргэ бирде. Жаным, мама кошку
живодерам отдала». Я на пол упала, кричу, плачу, мама прибежа-
ла, говорит: «Нет-нет, там твоя кошка спит».
100
Пять вкусов жизни
;
Дом у нас деревянный был, не штукатуренный. Каждый год гене-
ральную уборку делали, ножами и песком стены и пол скребли. Од-
нажды дом помыли, мама сделала табье (яйца с молоком). Я на сун-
дуке тихо сижу, смотрю, как сестры едят. Они меня не замечают.
Я тихо так спрашиваю: «Девочки, табье вкусный?» — Они меня за-
метили, мама сказала: «Ты табье захотела!» — Стали меня кормить.
;
Сестры ласковые у меня были. Последний раз, когда виделись
с Шикер-апа, мы плакали, обнимались, потом я писала ей, а пись-
ма ей не показывали. И я соседям стала писать, чтоб она письма
читала. Не сладкая жизнь была у Шикер-апа, лишняя она была
и Равилю, и Зайтуне.
;
Мама вкусно готовила, пэрэмеш пекла, ватрушки с картошкой,
ковэртма, куски теста бросала на сковородку и обжаривала
в масле, а иногда просто так, вкусно получалось. Кыстыбый стря-
пала, лепешку сделает на молоке, и пшенную кашу сварит на мо-
локе, на половинку лепешки кашу положит, второй половиной
закроет и маслом сверху.
;
Мама дома молилась, а мы нет. Даже Уразу не держали, не было
возможности. Когда колхоз начали делать, без спроса ни овечки,
ни коровы зарезать не разрешали. Однажды у нас корова телилась,
мы теленка никому не показали, хотели зарезать потом. Спрятали
его в другую комнату, связали. К маме гостья пришла, она самовар
поставила, чай пили. Мама пошла гостью провожать. Я бегом в ма-
ленькую комнатку с теленком играть, а он распутался и в нашу ком-
нату побежал. И веревкой самовар свалил. Маугиза забежала и стала
меня не руками, а галошами бить, вся голова в шишках была. А мама
вбежала, увидела, галоши отобрала и Дэу-апа стала бить.
;
Самовар у нас ведровый был. Электричества не было. Лам-
пы были № 10 или № 7. № 10 только у богатых была, у нас № 7.
101
Глава II. Соленые грузди
Керосина не было в войну. А я в библиотеке работала в дерев-
не, там лампа № 10 была, для нее керосин давали. Я его домой
носила. Зарплата была 11 рублей в месяц и 8 кг муки или зерна.
Библиотека маленькая была, одна комната всего. Все книги ста-
рые. Школьники только книжки брали, а большие никто не хо-
дил. Я зимой только работала. Потом на поле пошла. Когда в поле
ходишь, зерно можно было домой принести. Бригадиром работа-
ла, быка запрягала, за лошадьми ухаживала, от них курам зерно
домой приносила.
;
Вода в деревне вкусная очень. Колодца не было, воду из реч-
ки только носили. И зимой и летом из речки брали воду. Ведра
железные были, коромысла. Зимой башмат (шуба) из материала,
внутри немного ваты, и платок (шаль). Зимы не очень холодные
были, только в 1943 году очень холодно было. Все орехи в лесу
замерзли, и даже дуб замерз. Через несколько лет только листики
начал пускать.
;
Когда много чихала женщина, мы ей сначала говорили — будь
здорова (куп яща), а потом на свою голову (уз башана).
;
Чая не было, мама сама чай делала. Листья малины и земляни-
ки, цветы липы и яблони запаривала в горшке, потом под гне-
том остужала, потом на печку, так, чтоб все высохло и прожа-
рилось, — и потом заваривала. Однажды соседка пошутила:
«Мунира-апа, курше авылда мендэрне чэйгэ алыштыралар. Му-
нира-апа, в соседней деревне за подушки чай дают». Мама забе-
гала, говорит мне: «Может, вот эти две большие подушки на чай
сменить?» — А я ей говорю: «Не дури, она шутит». Мама грустно
так посмотрела, села и заплакала. Сейчас столько чая, вот бы ей
хоть пакетик туда передать...
;
Одежды шили из ситца из магазина, тканые штаны только были
и фартуки. Все вышивали нитками, которые сами пряли.
102
Пять вкусов жизни
;
Мама очень красивая была. Волосы черные были, до колен. Она
их в две косы заплетала. Диски у нее на веревках были серебря-
ные старинные, она их в волосы заплетала. Мы не красились —
бог чего дал, так и красиво. Кто красится — в старости страшный.
Как бог дал, пусть так до старости лет и будет.
;
Сахар комками тогда был, его клещами дробили.
У нас пчелы были. Мне 10—12 лет было. Маминого брата
сын (26 года) играл со мной. Мы в огород зашли. Три яблони
в середине огорода стояли, слышим — жужжит. А там рой
пчел был. Мы домой прибежали. Там мама с братом чай пили.
Они вышли, тувал (большая посуда, используемая для сева
зерна) взяли, гусиным крылом смели в тувал пчел, закры-
ли. Во дворе гнилое бревно лежало, из него середину убра-
ли и туда пчел высыпали. Так у нас пчелы и появились. По-
том каждый год по одному улью прибавлялся. 12 ульев было.
А в войну сахара не стало. Нечем было пчел к зиме подкарм-
ливать. Все погибли пчелы. А на зиму-то мы по три ведра
меда собирали.
;
Татары грибы не собирают. Но во время войны мы сено коси-
ли — увидели с подружкой грибы белые с ямочкой вдоль дороги.
Мы их с Зайтуной много собрали, в котел положили, немного мо-
лока — и в русской печи долго варили, очень вкусно было, сытно,
и мама ела.
;
За ягодами мы ходили, за земляникой. Сушили ягоды, на чай
добавляли. Однажды за вениками пошли с двухколесной тележ-
кой, идем по дороге, а там много ягод, большие! Усыпано! Что де-
лать? Нам дрова брать или ягоды брать? Мама была, я и Маугиза
или Маулия, не помню. Большой таз собрали. Полные фартуки
собрали. Много ягод принесли. Так все и съели. Сахара не было
варенье варить.
103
Глава II. Соленые грузди
;
Мама мне говорила: «Чем людям сказать слова, сначала жуй,
проглоти, на горло не будет застревать — людям скажи. Туганда
ящ идем, улгында исерек идем».
;
Мне 6 лет было, я тифом заболела. Сестры Маулии свекровь
принесла бусы, сказала мне — сделай себе бусы, красные с зеле-
ными. Я сделала. А мне садиться еще нельзя было. Потом я, из-
за того что бусы делала, еще полгода болела. Потом и мама за-
болела. Бредила, кричала, что корову стащили. Потом кричала,
что на полке черти сидят, ее огнем жгут. Ничем не лечили. Лежал
больной и лежал, и все, даже лекарств не было.
;
У сестер и у мамы чулпа были. Ни у кого сейчас ничего
не осталось. Браслеты были, черненные серебром. Куда все де-
лось, не знаю.
;
Мозоли лечат шкуркой от копченой рыбы, не знаю откуда взяла
я это, читала или слышала. Все мозоли отходят.
;
Мне 7—8 лет было. У дома канава была, вся травой заросла. Ле-
том-то мы босиком в воде ходили, а осенью я говорю: «Дэу-апа,
проведи меня через речку». Идем, Дэу-апа меня на руки взяла
и на тот берег канавы бросить хотела, а я упала в воду прямо спи-
ной. Все смеялись очень.
;
Зулейха-эби (мамина родня из Тахталы) жила в Салманах. Три
дня лежала, как мертвая. Ее не хоронили, она потом проснулась
и целительницей стала. Так быстро бегала, что никто угнаться
не мог. Зулейха-эби молитвы читала, людей лечила. В казан на-
ливают молоко, на огонь ставят, и оно вскипеть не успеет, а она
до Тахталы и обратно уже сбегает. Однажды на печку полотенце
повесили. А она поверх платок повесила. И так быстро платок
забрала, что с полотенцем его сняла. И так в платке полотенце
104
Пять вкусов жизни
принесла. Принесла, а ей говорят: «Полотенце-то чье?» Она об-
ратно в Тахталу полотенце понесла. Самовар не успел вскипеть,
а она уже вернулась.
Однажды мылись с Зулейха-эби в бане, а соседи увидели,
что крыша у бани загорелась. Кричат: «Мунча яна, мунча яна!
Баня горит, баня горит!» — Мы все выбежали, а она моется.
Мы ей: «Зулейха эби, чык тизрэк, мунча яна! Зулейха-эби, выхо-
ди скорее, баня горит!» — А она отвечает: «Башымны юарга ол-
герэмме эле? Ещё голову вымыть время есть?» — Мы ее за руки
вытащили, а когда баню потушили, она пошла голову домывать.
;
Я помидоры не ем. Однажды я увидела, как лошадь натерла под-
пругой плечо. Я посмотрела, а там все красное, сочится, и мухи
летают. Так на помидор похоже, что я помидоров больше не ем.
;
Что в деревне есть? Суп варили, печеную картошку ели. И чай
травяной.
;
С кладбища когда поднимаешься — первый дом наш. Прямо
у дома овраг, и там папина могила была. Сейчас там вся земля
ровная, я папину могилу не нашла. Сколько раз я ходила, сколько
раз подошла, ничего не нашла.
;
Отец за Волгу ездил, там яйца покупал, подешевле. Потом на ба-
зар привозил, продавал. Это еще до 20 года было. А в деревне
вроде не работал, я ничего про это не знаю...
;
Вот и закончились строки интервью. Конечно, не все о деде,
но то, что успел я записать тогда, в морозном Новокузнецке,
для меня сейчас во сто крат ценнее любого другого интервью.
Годом спустя и моя мама поехала в Новокузнецк. Сама в ту пору
бабушка, она совершенно счастливо делилась с нами: «Я снова
внучка!» Она много разговаривала с Нэнэ-апа, вела свой блок-
нот и, увидев, что книга близится к завершению, сподобилась
105
Глава II. Соленые грузди
расшифровать записи, сделанные несколько лет назад, прислала
их мне электронной почтой. Я сразу прочел мамины записи: наш
стиль отличается, мама сразу проверяет названия географиче-
ских пунктов, сведения, даты, вставляя маленькие редакторские
пометки. Эти записки для меня тоже важны, поэтому привожу
мамины записи без исправлений.
БАБУШКИНЫ РАССКАЗЫ
(В гостях у Нэнэ-апа)
Прим. авт. — В скобках курсивом выделены комментарии моей
мамы.
;
Мама сама конфеты делала: варила сахар с молоком. Ну не
как конфеты, а комками — мы с ними чай пили. А сейчас пло-
хие конфеты, не знаешь, какие брать, — то мокрые, то старые.
Я на рынке «Коровку» покупаю. Их мама делала, так не называ-
ла только! В чашку молока наливала, сахар много, варит, потом
они остывали, она масло в другую чашку нальет — намажет, по-
том это, сладкое, выльет. Остынет — она порубит на куски. Вкус-
но...
;
Когда отец умирал в голодный год (21-й), маме говорил про меня
(я младшая была среди детей): «Хоть эту не корми, пусть умрет —
тебе легче будет остальных прокормить». Наверно, я так долго
и живу — назло!..
;
В 21-м году брат умер у нас. Мне было 7 месяцев, Маугизе —
17—18 лет. Она сама могилу копала, некому было больше. Расска-
зывала мне потом, как лопатой, а потом руками вот так, вот так
(показывает, как) землю рыла и плакала — страшно ей было...
;
Мама-то, Мунира, тыквы много садила, развешивала плети
по заборчику (он невысокий был), потом снимала и расклады-
вала на крышу сарая. Вся крыша желтая была — издалека видно.
106
Пять вкусов жизни
До морозов там тыквы лежали — поспевали. Зимой в русской
печи их пекли: крышку срезали, семечки убирали, туда пшено
или что есть, соль, потом в печку ставили. Когда запечется —
шкурка только оставалась... Вкусно!
;
С бабушкой твоей (бабушкой Марией-Маугизой) за ореха-
ми ходили однажды в лес, с ней и с другой сестрой (?). Маугиза
все здесь была! Я собрала ведро орехов и зову ее — она молчит.
«Дэу-апа!» (Апа — тетя, большая сестра) — она молчит. Час ее
искали, подумали, она домой ушла. Тоже пошли домой. А ее там
нет! Равиль (брат) мотоцикл завел — поехали искать. А она, ока-
зывается, через лес в соседнюю деревню вышла — Новые Салма-
ны. Сестра говорит: «Там в лесу кабана видели — он ее задавит!»
Я испугалась!!! Потом снова домой поехали — она уже там. Ей
в Новых Салманах дорогу показали.
;
Фаукат (Шаукат, как мы его знали) тихоня такой был, не видно
его! Сидит у себя на втором этаже — мы его здесь потеряли! Двухэ-
тажный дом был брошенный, семье разрешили там жить. Но и наш
дом папа строил двухэтажный, только не успел 2-й этаж достроить,
умер в голодном 21-м году. Миша-Фаукат из печки глину доставал
(откуда она там?), все время ее ел. Маугиза говорила: «Зачем глину
ешь, живот будет болеть!» А он все ел. Пять лет ему тогда было…
;
Мама перец красный (острый) садила. Зимой двери у нас
не закрывались: «Мунира-апа, дай перца!» Всем давала... (Почему
именно зимой перец пользовался спросом? Говорит, не знает.)
;
Собирала ягоду маховку. (Нашла в Интернете эту ягоду.
Моховка или маховка, смородина лежачая, смородина мохо-
вая — кустарник, относящийся к роду Смородина и семейству
Крыжовниковые. Помимо Сибири и Дальнего Востока эта куль-
тура распространена в Корее и Китае.) Очень вкусная, круп-
ная, как слива, растет гроздями. Штук 2—3 — можно полведра
107
Глава II. Соленые грузди
собирать! Как слива: сначала зеленая, поспевает — становится
темно-синей. Растет как виноград — гроздями. Это на Крайнем
Севере, Брандакит (нашла в Интернете — Бриндакит, бывший
поселок городского типа в Усть-Майском районе Республики Яку-
тия России. Упразднен в 2008 году. Возник в связи с открытием
и разработкой месторождений золота), на золотой шахте рабо-
тали, золото мыли (муж). Шахта неопасная, 12 метров. Завалов
не бывает — мерзлота (1954—1956 гг.). Три года мы там жили.
;
С первым мужем мало жили, война началась — его забрали, и все...
И хорошо! Хоть с этой свекровкой жить не пришлось больше!
;
На Севере ягод много было. Малина — как горох. Я клеенку
постелю, варежки надену, потрясу — и с клеенки в ведро соби-
раю. Мерзлота местами таяла — ручеек возле дома таял, вокруг
жимолость, я ее не собирала — кислая!
;
Кедровый орех был, собирали. Гриша (муж) сделал ящик, в сенки
поставили. Боты на каблуке у меня там хранились. Я как-то откры-
ла ящик, чтоб боты взять, а он полный орехов — бурундук ната-
скал. А орехи у нас на чердаке сушились. Вот эти бурундуки (я сама
удивилась!) наверху орехи чистили (из шишек) и в ящик носили —
не знаю, как. Я их не гоняла, наоборот, что-то им подкладывала.
;
«Слоника» — так называли кедровые орехи, они помельче,
и шишки у них поменьше (Нашла в Интернете — ближайший
родственник сибирского кедра — кедровый стланик, или карлико-
вый кедровник). Мы их руками собирали по 4 мешка. Эти кедры
были ниже ростом — с человека.
;
Там (на Севере) тушенка индюковая была в 3-литровых же-
лезных банках, вкусная очень. Овощей там не было — ни лука,
ни помидоров. Мяса навалом лежало оленьевого. Мясо — 70 ко-
пеек килограмм. Леше 4 года было, он не ходил еще, врач сказал,
108
Пять вкусов жизни
что он здесь и не будет ходить. С отцом из больницы пришли —
Леха на диване лежит, говорит: «Врач сказал, я ходить не буду,
умру!» — Ногой хлопнул и кричит: «Ебит твою мать! Я не буду
умирать!»
Мы поехали оттуда. 18 суток самолета ждали, даже квартиру
снимали там, а Леха там и пошел ногами!
;
Мы с Гришей сошлись — негде жить было, завербовались в Кел-
тан (нашла в Интернете Калтан, город в Кемеровской области).
Из Тулы брат Гришин писал — приезжайте к нам! А там на шах-
те завал за завалом! Гриша с одним парнем поменялся сменами,
и в его смену парня завалило. Смерть рядом была. Квартиры
не было. Нам хотели дать — как назло 4 барака сгорело. Как раз
вербовщик был на золотые прииски. Андрею было 6 дней —
мы поехали на Север. Леше уже год был.
Когда приехали, нам квартиру дали. Дом — не дом, кладовка,
печка есть. Спали первую ночь на полу. Проснулись — а у нас
жопы мокрые: вода из подполья поднялась. Гриша пошел новую
квартиру просить — дали дом на две половины, топчан постави-
ли, жердину вырезали — зыбку повесили Андрея качать. За про-
дуктами в магазин за 6 км ходили.
Потом Гриша ходил в магазин, встретил татарина, поговорили,
тот сказал, что у него знакомый дом продает за 1 тысячу рублей.
На 4 окна, печь, баня на два дома, ягоды навалом, дрова, еще
я картошку садила — больше ничего не росло там. По 4 ведра са-
дили в конце мая, в начале августа уже собирали, она росла кру-
глые сутки — там белые ночи были.
Картошки хватало нам, по 30 куриц держала (стайка там была),
каждый день по 20-25 яиц было, я продавала их соседям. Я больше
Гриши на яйцах зарабатывала. 25 рублей десяток тогда были яйца.
;
Одна курица у меня не неслась, все куда-то уходила. Потом,
когда картошку начали копать, в крапиве я 40 яиц нашла — она
там себе гнездо устроила! Старых куриц рубили на мясо. Гриша
109
Глава II. Соленые грузди
никогда куриц не резал, соседка приходила. В магазине кишки
(печень, сердце и всякую дребедень) продавали от оленей даром,
мясо 75 копеек, кишки — за копейки совсем. Я их морозила, всю
зиму ими куриц кормила.
;
Иногда уходили на праздник в соседнюю деревню на день-два,
куриц оставляли дома одних — возвращались, а весь двор в яй-
цах. Никто ничего не воровал. Освобожденные зэки из колонии
заходили иногда — поедят что найдут, спасибо на бумажке на-
пишут, ничего не берут. Им деньги только надо, а денег не было
у нас. Воровства вообще не было. Когда уехали, я куриц всех про-
дала. У меня петух красивый был, гребешок — как будто кто-то
розу посадил. Я из окна смотрела на него и плакала, жалко было
продавать... (Плачет, рассказывая.) Яйца уже не ели, много их
было. Я ребятишкам пышки стряпала — яйцо, мука, сода, соль.
;
Сестра Марзия умерла в 21 год, осталось у нее двое детей —
Султан (11 дней прожил и умер) и Наиль (2 года). Зять (Рауф)
пошел свататься к другой сестре — Маулие. Она молодая была,
18 лет, плакала сильно, не хотела замуж. (Возле Марзии схорони-
ли Султана, а потом еще младенца, которого уже от Рауфа родила
Маулия. Он родился мертвый.)
Рауфа посадили за растрату (700 рублей), отсидел 8 лет с кон-
фискацией (34-й год!), вернулся через 8 лет (44-й, 43-й) — сестры
дома не было, она окопы копала. Его сразу почти, через 20 дней,
отправили на фронт, потом пришла похоронка. А растратчиком
он не был: его напарник по работе проговорился пьяный, что сам
его посадил.
Забрали у семьи все имущество, погрузили на корову. У нас
за домом гора была, корова поднялась с телегой на гору, огляну-
лась и замычала — прощалась (у ней теленок остался), плакала.
Мама рассказывала и тоже плакала (плачет сама).
Когда Рауфа посадили, Маулия осталась с 6-месячной беремен-
ностью (Равиль потом родился).
110
Пять вкусов жизни
Маулия долго жила, точно не знаю, наверно, в 90 лет (пример-
но 2000 год) умерла. А того, кто Рауфа посадил, Бог наказывал:
он матерьял воровал, а у него потом дом сгорел весь, даже корова
сгорела.
;
Я Фауката все лето (34-й год) таскала за 4 км в соседнюю дерев-
ню (Мурзя) на плечах кормить. Он грудь сосал, коровье молоко
не пил. А Маугизу туда отправили на колхозные работы (жали,
молотили). Послушный он был, слабохарактерный, с парнишка-
ми никогда не дрался, молчит, сидит на материных коленках, го-
лову на руку обопрет.
Ему лет 6-7 было, когда сестра его забрала к Хасану (Лизиному
отцу) в Липовку, потом я Фауката только в 87-м году увидела.
Я за стиральной машинкой в Свердловск ездила, у них, у Ша-
геевых, две ночи ночевала. Они потом мне машинку выслали
(Чайка-3). В магазинах машин не было, Фаукат договорился
с ребятами на заводе — они сделали (на Уралмаше). В ноябре
я приехала в Свердловск, а на Новый год мне машинка при-
шла — его подарок. Я девчонкам (дочерям Оксане и Розе) го-
ворю, что это машинка памятная, умру — не выбрасывайте.
Машинку выслали — Катя письмо прислала: «Тетя Аня! Тебе
машинку отправили».
Все. Больше я его не видела…
;
Мы с Лизой все магазины объехали — нет машин. Вечером Фа-
укат с работы пришел, говорит: «Что горюешь, тетя Аня?» Так
и так, я говорю. Он сказал, с пацанами поговорит, может, одну
машинку ему сделают...
Вечером долго сидели, говорили, книжки его посмотрели.
;
Бабушка показывает четки — одни длинные (из 99 финиковых
косточек), а другие короткие (из 33 косточек). 99-косточковые
разделены бусинами на три части — по 33. Каждые 33 косточки —
своя молитва.
111
Глава II. Соленые грузди
;
Обращаясь к Юре Шагееву (своему внучатому племяннику и мо-
ему брату):
«Хочешь с нами-то общаться — приезжай. Я никого специально
не вызывала, а всех жду. Кто хотел — приезжает».
;
О своей работе дворником:
«Работать — не стыд, не работать и сидеть голодный (так!) —
вот это стыд...»
;
Вспоминая бабушку Марию-Маугизу:
«Ваша бабушка говорила: «Горячий суп целый ведра буду есть —
не наемся!» Не любила есть горячее то есть…
;
Папка говорил: «Если опять девчонка родится — на телегу вме-
сте с навозом нагружу и в овраг вывалю!» Когда я родилась, по-
витуха кричала: «Мингалей, Мингалей! Запрягай лошадь, грузи
навозом — девчонка родилась!»
Папка сказал: «Грузить успею, посмотрю сначала». И сказал
про меня: «Эта самая красивая — пусть живет». А на детей жен-
ского пола и на женщин земли не давали, у нас 4 сестры и мама,
на одного папу землю давали…
;
Папа ездил зимой за Волгу в Симбир (Ульяновск), по деревням
собирал дешевые яйца, продавал их в Казани, на эти деньги поку-
пал белую муку, домой возил.
;
Папа в Казани познакомился с богачом Апанаевым, отец ко-
торого строил мечеть до революции. Теперь еще эта мечеть есть
в Казани, на берегу озера Кабан, улица Насри (улица Каюма На-
сыри) — Апанаевская мечеть (судя по материалам Интерне-
та, бабушка заблуждалась или имела недостоверную информа-
цию — мечеть была построена на средства татарского купца
Якуба Султангалеева. Свое название получила по имени купцов
112
Пять вкусов жизни
Апанаевых, проживавших в махалле и содержавших ее). Брат
папы тоже знал Апанаева. Когда отец умер в 1921 году, Апанаевы
приехали, чтобы маме помочь, забрали Марзию к себе — «Будем
учить, кормить». Марзия научилась тюбетейки вышивать, была
рукодельницей. Она училась.
;
Апанаева Шайхуллу в 37-м году расстреляли. Он богатый был. Его
жена Хадича к нам в войну приехала в рваных лаптях. Мама сказала:
«Живи у нас, есть будешь с нами, как мы». Мы траву ели. Она сказала:
«Поеду к родным в Астрахань». Мамин брат посадил ее на лошадь,
повез на пароход. До Астрахани она не доехала, умерла на пароходе,
от голода, наверно. Ей мама на дорогу дала печеной картошки и мо-
лока. Носки мама ей свои давала. У нас бы осталась — жива была,
хотя бы траву ели вместе. Пожилая она была, дальше 70 лет.
;
Когда Марзия жила у Апанаевых, Хадича послала нам жмых
от конопляных семян, целую плитку, мне куклу послала, глаза
открывались, игрушки — такие деревянные горшки. Такой вкус-
ный жмых был, жевали мы…
;
Зять приехал с войны, искал невесту, вот и нашел нашу сестру —
Марзию, которая умерла в 21 год. Рауф (зять) чуть с ума не сошел.
У Рауфа родной брат, Вахаб Нуруллин, был богатый, имел 3-этаж-
ный магазин «Люкс» на улице Баумана. Все там было — и хозяй-
ственный, и все. Когда я в Казани жила, еще Вахаб живой был.
Он директором там был, сказали, что сам строил его, не знаю…
;
У зятя Рауфа родственники жили за Ташкентом, может, в Бу-
харе. Они нам присылали одежду во время войны, сахарные го-
ловы (папа, Шаукат, рассказывал об этом тоже: головы были
упакованы в синюю бумагу, в коробках также были изюм, курага,
чак-чак — бабушка его тыш-тыш называла), занавески всякие,
какие им не надо, изюм, курагу. Да, про них это тебе Фаукат гово-
рил. Они богатые были, нам помогали.
113
Глава II. Соленые грузди
;
До войны в 2-этажном доме мы жили: я, мама (бабушка Му-
нира), сестра Маулия, Рауф в тюрьме сидел, с нами были сын
Рауфа Габдрахман (до 18 лет нассал), Ноиль (сын Марзии), До-
иль (сын Маулии), сама Маулия, Равиль (тоже ее сын), Мауги-
за и Фаукат.
Началась война — Маугиза завербовалась на Урал живицу со-
бирать, там познакомилась с Хасаном, приехала за Фаукатом бе-
ременная. В деревне (Салманах) родила Лизу. Хасан денег не слал,
Маугиза у нас жила, потом, Лизе уже полгода было, они втроем
уехали в Липовку. Я Фауката вырастила, потом только в 1983 году
снова увидела его.
;
Мы в 2-этажный дом переехали, чтобы быть ближе к сестре
Маулие. Когда мы с сестрой (Маугизой) уехали «руки в карманы»
(то есть ни с чем), мама осталась почти одна и переехала в дом
Маулии — одноэтажный.
;
Тимоша (кот Нэнэ-апа) долго (1 день) не какал, потом сверши-
лось — бабушка счастлива. Тимоша спит, она смотрит на него
и говорит: «Жопа Тимошина-то пустой — спать надо. Что еще
делать-то?!»
;
А еще важными кажутся мне строки газетной статьи о деде:
«127 пунктов Шагеева». Ее я хочу привести здесь дословно.
ПРАВОФЛАНГОВЫЕ ПЯТИЛЕТКИ
127 ПУНКТОВ ШАГЕЕВА
Казалось бы, зачем его проверять? До прихода в прессовый
он своими руками подправил множество самых разных станков,
наработался напильником в полной мере. Но уж таковы челове-
ческие взаимоотношения: пришел в новый коллектив – вжива-
ешься не сразу. Присматриваются к тебе, оценивают.
114
Пять вкусов жизни
Случай проверить Михаила Шагитовича Шагеева представился
довольно быстро. Вышел из строя пресс — износилась одна из ответ-
ственных частей. Работу в подобных случаях выполнял всегда один
слесарь, и он умел ее делать хорошо. Но получилось так, что по ка-
ким-то причинам этого слесаря в тот день не оказалось в цехе.
Опять пресс простоит… — сетовали в цехе.
Но Шагеев с товарищем вызвались отремонтировать его. Разо-
брали по частичкам узел. Не всё было знакомо. Тут же изучали
детали, подгоняли их друг к другу. На это ушла вся ночь. К утру
пресс начал работать.
Говорят, подвиг готовится всю жизнь. Здесь его не было. Просто
человек взялся и сделал необходимое, потому что видел — от это-
го зависит успех труда других людей. А работать Шагеев привык
на совесть. Такая привычка тоже не появляется сама собой. Ха-
рактер и трудолюбие воспитываются и шлифуются всю жизнь.
Еще в детстве приходилось Мише колёса тележные делать. Не
один, конечно, работал, с дедом. Помнит, как ходили они вдвоем
по лесу и смотрели, какая лесина подойдет для колеса, ведь не вся-
кую выгнешь. Ничего дед не рассказывал внуку, только советовал:
«Смотри и делай, сам делай». Так и доходил до всего паренёк. И по-
нял еще в те дни босоногого детства, что умение даётся, если по-
размыслишь своим умом, поработаешь своими руками, а секрет
откроется, когда присмотришься к делу и выполнишь его сам.
Сейчас эти свои убеждения Михаил Шагитович передает мо-
лодым товарищам. Радуется успехам любознательных. А иногда
сокрушается, что учиться им есть у кого, да не все еще рвутся по-
знать побольше и сделать получше. Он уверен, что с холодным
сердцем не только людей, но и машины «врачевать» нельзя. Ре-
монтникам и электрикам, чья работа остается часто в тени, не-
редко бывает тяжело, но она ответственна и необходима, от нее
зависит сокращение простоев оборудования.
Например, график предусматривает действие пресса
в сутки в течение 21–22 часов. Работа пресса — всего два слова,
но как много за ними стоит. Должна действовать целая цепочка
115
Глава II. Соленые грузди
оборудования, как основного, так и вспомогательного — меха-
низмы и устройства, манипуляторы, печи, краны, насосно-ак-
кумуляторные станции. Многие требуют пара, электроэнергии,
газа, воды, поступающих по специальным системам. И всё это
надо содержать в порядке. Заблудилось что-то в этом лабиринте,
отозвалось в прессе, и замер он. Простой! Перебой в выполнении
плана. А надо, чтобы работало всё непрерывно. Следит за этим
служба оборудования во главе с заместителем начальника цеха
№37 М. Ш. Шагеевым.
Пришёл он в прессовый в 1977 году, обошёл всё, изучил и со-
ставил личный план мероприятий по улучшению работы обо-
рудования. Получился он длиннющим — из 127 пунктов. План
на несколько лет. А к концу 1983 года 87 мероприятий из плана
Шагеев округлил красным кружочком: сделано!
Мероприятие — слово сухое, но за ним по-настоящему инициа-
тивный труд группы оборудования в любых, в том числе в самых
сложнейших условиях. Взять хотя бы управление прессов «2000»
и «10000». У каждого из них еще совсем недавно стояла паровая
машина, и системой рычагов машинист регулировал удары по за-
готовке. Напряжение для человека колоссальное, ведь улавливать
приходилось и момент, и силу удара. От кузнеца требовались
опыт и особая сноровка, а теперь система управления упрощена
– установлены гидромоторы, регулируется вся работа кнопками.
Нетрудно представить, как облегчился труд. Сейчас изменяется
система управления и на других прессах. Когда подсчитали эко-
номию, она составила 61 тысячу рублей.
Но главный выигрыш — снижены простои прессов. Удобнее их
стало ремонтировать, повысилась надёжность техники. А пред-
ложили все усовершенствования инженеры отделения тяжелых
гидравлических прессов В. И. Чекменев, М. Г. Расейнин, а также
цеховой инженер М. Ш. Шагеев.
На ремонтах отличаются многие, но особенно тепло отзывают-
ся в цехе о слесаре-ремонтнике В. М. Захарове. Он осуществлял
монтаж и наладку всех систем на многих прессах.
116
Пять вкусов жизни
Недавно довелось услышать высказывание начальника цеха
А. А. Сакулина: «У пресса «10000» манипулятор грузоподъём-
ностью 800 тонн, это дом на колёсах. Он уже лет восемь без ка-
питального ремонта и работает как часы, потому что хороший
у него хозяин — слесарь Александр Григорьевич Щукин». Недав-
но товарищи тепло поздравили А.Г.Щукина с юбилеем — испол-
нилось 50 лет его труда на заводе.
…Часто простаивали нагревательные печи из-за несовершен-
ства работы системы движения пода печи. Конец этому положила
группа энергетика, сделавшая новые удобные механизмы движе-
ния. Они сейчас установлены на большинстве печей. Усовершен-
ствованы также механизмы подъема и опускания заслонок печей.
Гордость за свой труд. Что это такое? Агроном пересыпает из ла-
дони в ладонь зёрна пшеницы, любуясь ими. Устал и спокойно
опускается на стул после удачно сделанной операции хирург. Ра-
ботник завода видит где-то вдали от дома родные буквы «УЗТМ»
и испытывает чувство удовлетворения за сделанное здесь свои-
ми руками. Наверно, с таким же чувством Михаил Шагитович
Шагеев показывал мне всё, что создано руками работников цеха,
и, заглядывая в будущее, говорил: «Вот здесь поставим новый на-
сос, а старый передвинем на другое место — еще послужит».
Или, показывая на недавно установленные краны, сожалеет: «До
сих пор не можем пустить их из-за ошибок проектировщиков». Во-
обще, «критических стрел» в адрес институтов-проектировщиков
было выпущено им несколько: «Закладывают в чертежи решение,
иногда давно устаревшее, а на месте приходится переделывать».
Стоим у пресса. В зоне расположения механизмов управления
установлена новая система магистральных трубопроводов высо-
кого давления с блоками вентилей и отводов. «Тоже вот измени-
ли. Вся эта система была внизу. А там — жарища. Надо сменить
прокладку — останавливали один из прессов, — поясняет он. —
Раньше работу по замене и реставрации трубопроводов, как пра-
вило, выполняли в праздничные дни. Привлекали большое коли-
чество специалистов и подрядчиков. Теперь ремонт или замену
117
Глава II. Соленые грузди
любого из участков трубопровода делаем без остановки пресса.
Улучшены условия труда ремонтников, сокращены простои, есть
и экономия — 44 тысячи сбережённых рублей…»
Ещё примеры. Изменена конструкция главного привода, кла-
пана наполнения, демпфирующего устройства парового поршня
на прессе «1200». На прессе «3000» улучшен подвод рабочей жид-
кости высокого давления.
Словом, сделано много, всего не перечислишь. А настроение
у ремонтников…[утрачены 11 строк]. Важно, что сделанное
позволило расширить технологические возможности ковоч-
ных прессов и манипуляторов, снизить простои оборудования
в 2 раза. А это, в свою очередь, помогло увеличить объем поковок
в 1983 году на 15,2% по сравнению с 1978 годом. И сейчас про-
должается этот рост. Играет роль содружество с конструкторами,
с работниками отделения главного металлурга. Но основная тя-
жесть ремонтов и нововведений всё же лежит на рабочих в спе-
цовках. О некоторых из них уже сказано, и не перечислишь всех.
Но нельзя не отметить и не поблагодарить таких, как В. А. Под-
панков — бригадир слесарей, Л. А. Кийко, В. В. Русанов — масте-
ра группы механика, Н. В. Максимовских — слесарь, А. Н. Жер-
наков — энергетик, Ю. А. Палкин — инженер-теплотехник,
К. Ф. Мулякин — слесарь, И. Галимзянов — электрик.
Не всё ещё, конечно, гладко в работе оборудования прессового
цеха. Но есть главное – правильный настрой людей. Этому на-
строению содействует то, что за разработку и внедрение системы
энергопитания и управления гидравлическими и парогидрав-
лическими прессами, улучшение условий труда М. Ш. Шагеев,
В. И. Чекменев и В. Н. Захаров (слесарь-ремонтник цеха) на днях
удостоены звания «Почётный новатор Уралмаша 1984 года».
Сегодня у ремонтников обычная смена. Они занимаются модер-
низацией насосно-аккумуляторной станции. Верится, что модерни-
зация будет выполнена, как и многие уже сделанные ими новатор-
ские работы, на высоком технологическом и творческом уровне.
В. Катугин, инженер ОГМ
118
Пять вкусов жизни
Дед связал свою жизнь с уральской металлургией прочно и на-
всегда. В его трудовой запись, которую я нигде больше не видел:
«Уволен в связи со смертью».
В архиве нашёлся адрес, подаренный деду в день 60-летия, под-
писанный начальником УГМ Б.Б.Долгоруковым и председателем
цехового комитета УГМ В.М.Бойченко.
«Уважаемый Шаукат Шагитович! В день Вашего славного юби-
лея — 60-летия со дня рождения, примите искренние, сердечные
поздравления от коллектива Управления главного механика.
Многие годы Вы посвятили нелёгкому труду — ремонту уникаль-
ного оборудования в цехах завода, воспитав не одно поколение
ремонтников. Много сил, энергии и знаний Вы вложили в реорга-
низацию ремонтной службы завода, проявив себя технически гра-
мотным, инициативным специалистом и умелым организатором.
Надеемся, что Вы и в дальнейшем продолжите деятельность
на благо родного Уралмаша.
Коллектив Управления главного механика выражает глубокую
благодарность за Ваш труд и в день Вашего славного юбилея же-
лает Вам доброго здоровья, большого личного счастья и дальней-
ших успехов в труде».
Сослуживцы деда, имевшие счастье работать с ним, оставили
на одном из его юбилеев интересную характеристику «не для слу-
жебного пользования».
Шагеев Шаукат Шагитович, заместитель начальника цеха,
именинник, характер стойкий, до невозможности вспыльчивый.
В общества ДПД, ДНД, ПДПС, ВДОАМ, ВОИР, НТО, ДСО зачис-
лен с пеленок.
Председатель общества охраны и реставрации памятников
старины цеха № 37.
К врагам и виновникам ремонтов, производственникам, снаб-
женцам, пожарникам, отдельским крысам и т.д. БЕСПОЩАДЕН.
Отличный работник. Неоднократно был отмечен выговорами,
выволочками, штрафами.
119
Глава II. Соленые грузди
В отношениях с руководством тактичен с переходом на крик.
В совершенстве владеет профессиями (см. полный перечень про-
мышленных и сельскохозяйственных профессий).
Из иностранных языков наиболее владеет командно-матерным.
Прекрасный семьянин. Замечательный рассказчик.
Когда завершалась работа над книгой, в семейном архиве мама
нашла большую подборку писем дедули из Индии. Среди них и те,
которые он направил лично мне. Представьте, насколько ценны-
ми стали для меня эти строки! Ведь дед, с которым я простился
много лет назад, снова обращается ко мне — называет по имени,
шутливо по-мужски упирает кулак в мое плечо. Как живо всплы-
ла в памяти его быстрая, громкая речь!
Нашлись среди архива черновики писем деда, адресованные его
коллеге: в деталях он описывает, что нужно сделать с оборудо-
ванием. Но еще больше зацепил ответ C.L.Sahu: «Читал и понял
ваше письмо хорошо, потому что вы послали письмо на книж-
ной букве. Молодец, мой друг! Вы думали, что меня читать ваше
письмо трудно не должен быть. Такой хороший и всегда помога-
тельный Вы! Я желаю вам всего хорошего и длинный жизнь, мой
друг». А в другом письме: «Я столько раз проходил мимо дерева
Гулмотхар, посаженного вами в русском общежитии. Оно растёт
быстро. Оно уже достигло высоты около двух метров». Письмо
датировано 23 ноября 1992 года; сейчас дереву уже почти три де-
сятка лет… Какое оно?
Сразу в голове высветилась одна из картин детства: мы в ма-
шине, я и моя сестра Мариша, бабуля с ридикюлем, в котором
всегда припасены конфеты (когда карамель, а когда и «Ананас»
или «Курортные»), дедуля за рулем. Вспомнилась памятная до-
рога к дяде Пете с тетей Верой в Талицу: машина сломалась, нас
буксировали, и, несмотря на усталость, мы не пикнули, боясь еще
больше рассердить деда.
Вспомнил, как ранним утром (5 или 6 часов?) в Мироново,
в «синем домике», который мы снесли совсем недавно, будил нас
120
Пять вкусов жизни
с сестрой или с мамой (смотря кто ночевал) включенный радио-
приемник, звуки которого легко перекрывали разговоры дедули
с безмерно любимой им бабулей.
Среди архива есть и письма, которые дедуля адресовал бабулеч-
ке, бабуле Кате, когда они вынужденно оказались по разные сто-
роны границы, и Марише, моей кузине. Их я тоже прочел, пред-
ставляя себе голос деда, его привычки, манеры…
;
Это было сразу необычное утро. Солнце не заглядывало в окно
гостиничного номера, не шумела в коридоре ранняя горничная,
не было слышно привычного шума с улицы. Даже вечное жужжание
вентилятора, неудачно выведенного по соседству с окном второ-
го этажа, прекратилось.
Свежая белая постель за ночь была изрядно помята. «Сплю,
как в берлоге», — с улыбкой подумал он. Вспомнил жену, кото-
рая последние годы жаловалась из-за не дававшего ей покоя храпа.
О том, что она, мягко снимая внезапно прилетевшую на нее руку
супруга, вполголоса ворчала что-то типа «медведь».
Протянув руку за привычными с детства очками, он с некото-
рым раздражением не обнаружил их на тумбе. Куда дел? Очков
не было и на полу. А, вот они! На самом краю кровати нашлись
потерянные очки, без которых мир сразу терял свою резкость.
Очки, конечно, помогли миру приобрести резкость. Но сразу
стало очевидным то, что было скрыто пеленой его плохого зре-
ния: за ночь номер гостиницы весьма заметно изменился. Это
касалось и обоев, и бра. Исчез со стены телевизор, на его месте
висела непонятная картина. Зеркала помутнели и стали… Ну,
в номере явно что-то изменилось, и эти изменения больше вызы-
вали недоумение, чем испуг.
Еще больше вопросов появилось при посещении уборной…
Что за черт? Наскоро умывшись в весьма интересной медной ра-
ковине, в которую открывались два изящных крана с вентилями
в виде сплетающихся в танце русалок, он оделся и вышел в кори-
дор.
121
Глава II. Соленые грузди
Полутемный коридор, еще вчера ярко освещенный настенными
бра, был в полумраке. Спустившись на этаж ниже, встретившись
по дороге с милой дамой в весьма старомодном убранстве (ну да,
напротив гостиницы как раз был театр, и актеры часто выхо-
дили в кафе на перекусы, правда, до сегодняшнего утра он ни разу
не встречал их в костюмах), с которой они бегло поздоровались,
он с трудом открыл тяжелую входную дверь, вышел на Камергер-
ский переулок.
Московская суета заметна всем приезжим. Он был частым го-
стем Москвы, но никогда не любил этот город. Прежде всего из-за
его натужной суеты. Атмосфера сегодняшнего утра была совсем
иной.
Это было утро не его века.
Не его времени.
Это было НЕ ЕГО утро.
Не веря глазам, он стоял на пороге гостиницы, смотря на про-
ходивших мимо него людей: разносчик газет, девушка с корзиной,
полной чего-то, прикрытого светлой тряпицей, пожилая женщи-
на, которую сопровождала милая особа в легком платье и еще бо-
лее легкой шляпке, офицер в мундире… Его пиджак, джинсы и мо-
касины привлекали внимание прохожих.
Внезапно его озарила догадка: здесь снимают фильм, и он стал
невольным участником чьей-то картины. Догадка была фальши-
вой, потому что даже воздух стал иным, не было слышно авто-
мобильного шума, не было паутины проводов над головой, выве-
ски и витрины выглядели весьма архаично.
Он вдруг подумал, что это может быть даже забавным: достал
телефон и стал делать снимки. На автомате попробовал вы-
ставить удачный кадр в инстаграм. Ожидаемо не вышло.
В этот момент он понял, что никогда больше не увидит свою
любимую жену, не прижмет к груди дочерей, не посидит с родите-
лями на даче, не встретит свою бабушку, чей возраст вызывает
восхищение, не увидит дорогих сердцу коллег по работе. Не уви-
дит своего времени.
122
Пять вкусов жизни
И они, люди, которые любят и ценят его, не увидят его никогда.
Страшное слово, безнадежное.
Что-то не отпускало его, не давало сойти с крыльца гостиницы.
Он подумал, что зацепился за что-то, попытался освободиться,
с неприятным чувством осознал, что ноги его будто спутаны…
Еще попытка, еще…
Он открыл глаза и понял, что ноги запутались в одеяле. Гости-
ничный номер был тем, что и вчера. Очки нашлись на своем ме-
сте. На своем же месте были телевизор, обои.
Чувство небывалого облегчения охватило его. Понимая, что в его
городе уже давно утро, он схватил телефон, объятый желанием
срочно позвонить жене и рассказать о своем сне.
Камера. Камера телефона была включена. Была открыта
вкладка в инстаграм. И загружалась фотография. Разносчик га-
зет, девушка с корзиной, полной чего-то, прикрытого светлой
тряпицей, пожилая женщина, которую сопровождает милая осо-
ба в легком платье и еще более легкой шляпке, офицер в мундире…
В общем, давайте послушаем деда.
02.10.90 г. №48.
Денис, здравствуй!
Что-то ты, голубок, перестал писать нам письма. А твои письма
я почти все храню, т.к. в них есть кое-какой юмор и порой до-
вольно интересные мысли. Скоро начну отправлять их в письмах
домой, и вы должны их для нас и вас сохранить в целости. Прошу
вас также сохранять и эти вот данные о наших 15 союзных ре-
спубликах (Прим. авт. — В письме листы из отрывного настоль-
ного календаря на английском языке с информацией о республи-
ках СССР). Думаю, в скорости это будет далекой историей. А тут
кратко все есть. Как идет у тебя учеба? Как ты продолжаешь по-
полнять биологические знания? Помогаете ли вы с папой матери
по дому? Настелили ли полы в лоджии, и вообще, что у вас там
нового? Как с вещами и продуктами питания?
123
Глава II. Соленые грузди
Желаю тебе всего наилучшего, целую, дедуля.
(Прим. авт. — Продолжает писать бабуля, но я здесь приведу
этот фрагмент).
Денис, как твои познания в области народной медицины? Все
уже позади, или что-то осталось и пополняешь? Как твоя голова
после травмы, не беспокоит тебя? Осенью будь осторожен во вре-
мя гололеда. До свидания, целую, бабуля.
Привет всем-всем.
20.02.91 г.
Дорогой Денис!
Это визитка из очень известной и неизбегаемой нами гостини-
цы (Прим. авт. — Hotel Rajdoot). Пусть тебе напомнит о тоску-
ющем о вас твоем деде. Учись хорошо. Помогай родителям. Ста-
райся быть гражданином своей Родины. Дедуля.
P.S. Шлю вам «боевик» и фото. Собирайте их все в доме, где жи-
вет бабуля. Желаю тебе успехов в учебе и особенно в английском
языке. Поверь, это сегодня острая необходимость, а не баловство.
Целую тебя, твой дедуля. М. Шагеев (и еще фото).
Без даты.
Здравствуй, Денис!
Очень рад за твой выбор факультета биохимии в УрГУ. Занимайся
хорошо и готовься заранее. Поскольку «вырезку» со статьей в жур-
нале «Ур. Нивы» (Прим. Авт. — «Уральские Нивы») не нужно нам
высылать, то содержание ее можно было бы выписать от руки и по-
слать нам. Если найдешь время, сделай это для нас. Что касается
семян всевозможных, то с ними нужно быть аккуратно, ведь у нас
с бабулей нет лаборатории для проверки их на отсутствие бакте-
рий и вредителей. Поэтому я тебе не советую этим увлекаться, так
как это запрещено законом. Кроме того, расти-то они у нас не будут,
так как наши семена здесь тоже не растут. Укроп, например. По-
сле всходов съедает кто-то корни. Так бывает и с папайей, которую
я выращивал из семян в бумажных горшочках, а высадил их на зем-
лю, корни у 4-х из 7 штук кто-то тоже съел. Ну, ладно об этом.
124
Пять вкусов жизни
Прошу тебя посерьезнее заниматься в школе, уделяй англий-
скому языку равное место с биологией и химией, т.е. теми пред-
метами, которые по избранной тобой профессии, наверное, явля-
ются профилирующими. Одежду береги, в будни ходи в старом
костюме, жив ли он у тебя?? А добрый по более торжественным
дням. Знаешь сам, как трудно сегодня купить одежду и обувь —
особенно на тебя. Опиши нам, как ты съездил в город Одессу,
что там нового и интересного? Какая там жизнь?
На работе у меня дела идут хорошо. Мне дали хорошую маши-
ну. Готовят новый офис поближе к цеху, а то я много времени те-
ряю на переезды. Работы много, и она интересная, хотя двигается
медленно. Но такова здесь национальная традиция, и нам с ней
не с руки бороться.
Съездил я в командировку в г. Дели. Повидал кое-какие исто-
рические памятники, если будут хорошие фото, часть пришлю
и вам. Целую тебя и обнимаю тебя крепко. Дедуля. Привет ро-
дителям.
Без даты.
Здравствуй, Денис!
Спасибо тебе за письмо! Рад, что удалось тебе в этом году мно-
гое увидеть. Думаю, что в знак благодарности к бабуле и дедуле
(тюменским) за эти вояжи отплатишь отличной учебой и добры-
ми поступками благородного человека.
Почему ты, дорогой мой, ничего не пишешь, как живет Малая ака-
демия (Прим. авт. — Малая академия наук, кружок для одаренных
школьников)? Кроме того, не можешь ли ты выслать мне хоть руко-
писный вариант твоей статьи в «Уральских нивах»? Был бы очень рад!
Прошу тебя, Денис, несколько улучшить свой почерк, ведь
он у тебя становится ужасным. Наверное, когда ты пишешь пись-
мо нам с бабулей, не обязательно торопиться, правда? Вообще,
мой друг, рано тебе иметь такой дурной почерк.
Что касается семян растений — конечно, полезных и могущих
у нас произрастать — я, наверное, привезу, когда поеду домой,
125
для разведения на будущей даче и теплице. Ну а пока остается
только ждать и надеяться на эти светлые дни, когда я с вами смо-
гу что-то делать и радоваться результатами.
Наверное, на будущий год с огородом, где растет картошка,
надо будет отнестись более добросовестно, чтобы было — Мно-
го!.. Крупно!.. а не как в этом году.
Тут, Денис, ты должен проявить агрономическую настойчи-
вость к родителям и дядюшке, чтобы они лучше там работали.
Вообще, настают времена такие, что надо либо иметь такую ра-
боту, чтобы было много денег, либо иметь свое подсобное хозяй-
ство.
До свидания, голубчик, береги костюм, как я понимаю, там те-
перь не разживешься такими вещами. Привет большой родите-
лям и тюменским бабуле и дедуле.
Я. М. Шагеев.
II раздел боевика у Миши, возьми у него, а это дай ему. А начало
пока еще не нашел.
Без даты.
Денис, здравствуй!
Регулярно получаем твои письма, спасибо тебе, дорогой внук,
что не обделяешь нас своим вниманием и заботой. Ты, как и твоя
мама, самые устойчивые наши корреспонденты. Тут все удивля-
ются, как много писем мы получаем, а мы с бабулей горды и оба
очень деловые.
Правда, бабуля почему-то склонна полагать, что Денис ее толь-
ко внук, а я уже и ни при чем тут. Это выявляется прежде всего
из ее писем, которые она пишет единолично. А иногда даже гнус-
но и втихушку от меня их запечатывает. Этим обстоятельством
я крайне возмущаюсь, но бабуля ведь женщина, и мне приходит-
ся тихонько замолчать.
Когда я прочитал в твоем письме факт твоего негодования
по поводу нарушения договора о начале употребления клубни-
ки (Прим. авт. — Договор с двоюродной сестрой Дашенькой
126
Пять вкусов жизни
о том, что клубнику едим только тогда, когда поспеет несколь-
ко ягод, и они будут красные, а не с зеленой верхушкой) и ко-
торый по своей малолетней несмышлености нарушила Дашуня,
то вспомнил эпизод, случившийся на Белоярке (Прим. авт. —
Наша дача на берегу Белоярского водохранилища).
Ты тогда ходил еще в первый класс и был уже членом «Об-
щества охраны природы». А я решил срубить больное таловое
(ива) дерево, которое затеняло бабулины грядки. Было это зимой.
Я несколько раз рубанул топором по дереву, вдруг слышу твой
рев… Я опешил и бросил свое занятие. А ты сказал: «Мне жаль,
что у меня, дедуля, нет с собой удостоверения, а то я бы тебя
оштрафовал!» Дерево я все-таки срубил потом, когда тебя не было.
Но твой гражданский поступок навсегда врезался мне в память.
Борец ты наш за справедливость!
Я вообще представил, как был ты возмущен поступком Дашу-
ни. Но это ничего, надо в людях воспитывать ответственность
за соблюдение уговора или устного договора.
Ты у нас уже настолько взрослый, что на тебя можно опереться.
Поэтому, пока ты в Тюмени, побольше внимания уделяй бабуле
и дедуле, они ведь уже старенькие. Будь внимателен к ним и не огор-
чай их дурными поступками. Хотя я знаю, ты этого не допустишь.
По поводу чтения: ночами много читаешь, это имеет два отри-
цательных фактора: 1) портится зрение; 2) слабо усваивается ма-
териал. Читать надо главами, затем осмысливая описанное, давая
нужную оценку описанным событиям. Продолжать дальше.
По поводу науки: надо в начале хорошо усвоить законы, в дан-
ном твоем случае — биологические. Их влияние на биологиче-
ские организмы. Взаимодействие этих организмов в среде оби-
тания и их взаимодействие друг с другом или целыми группами.
Тогда уже выбрать для себя узкую специализацию и двигаться
вперед, ее развивая. За все враз не годится браться, это не даст
ощутимых результатов.
Практическую работу над какими-то биологическими объекта-
ми или видами особей необходимо фиксировать за весь наблюда-
127
Глава III. Птички
емый период. Это будет являться системным подходом к пробле-
ме, накоплением научного материала.
Большой привет и всяческие добрые пожелания от меня Виктору
Ивановичу и Марии Степановне. Дашуню поцелуй в носик. Силь-
но ее не ругай, но воспитывай правильно. Родителей и своих сестру
и братца свердловских тоже не забывай. Привет Ирине Гвоздиковой.
Целую тебя и обнимаю.
Дедуля.
01.04.1991 №19.
г. Ранчи.
Здравствуйте, Доча, Юра и Денис!!!
Получили 30 марта два письма, одно от матери и твое (от
25.02.91, №31).
Почему-то в них нет ни слова о кожаном плаще тебе? Как курт-
ки мужчинам всем? Денис мне уже не пишет, наверное, месяца
4—5. Что с ним происходит? «Возраст такой», ты говоришь, Ири-
на, смотрите за ним получше, времена теперь отличные от вашей
молодости, а от нашей с матерью и подавно. В любви надо быть
очень аккуратным, чтобы не испортить себе жизнь.
Во всех ваших письмах, которые я получил после отъезда ма-
тери, один сумбур. Особенно по сдаче на права и вождению. Не
нужно с этим тянуть — что было вчера, того может не быть зав-
тра, время сейчас такое, что тянуть не нужно.
С ремонтом машины: вроде уже получать поехал, а потом пи-
шет мать, что не получил, не было деталей и т.п. Напишите мне
подробно об этом вы с братом.
25 рублей с Сергея Гусева из цеха 37 и сертификат на 500 рублей
с Чернышова Г.П. помогите матери получить. Позвоните в цех.
Вам помогут их отыскать. Гусев С. Работает на Деви-Леви вместе
с Записным (Прим. авт. — Неразборчиво. Историю с деньгами
я совершенно не знаю, и чем закончилось, рассказать не смогу).
Что там слышно по поводу сада? Мать пишет, что дача доро-
же, будут еще дороже. Надо купить подешевле. Сделаем там сами,
лишь бы было место хорошее и земля. Подумайте все об этом.
128
Пять вкусов жизни
Жизнь будет, видимо, еще хуже. Вещи, привезенные матерью,
не транжирьте, больше рассчитывать не на что. Берегите всё. Не
знаем, какой будет таможенный закон и тарифы. Может, ничего
не привезти больше.
У меня дела нормально, здесь торопиться не привыкли. Наши
попытки спешить тут не воспринимают. Готовлю себе все, от ман-
ной каши до варки языков говяжьих и супов на мясном бульоне.
Засолил капусту. Вчера даже огурцы, а капусту ели и хвалили.
Мишелю передай, что дедуля постарается купить ему нужные
вещи. Я жду, пока он подрастет еще больше. А куртка у него бу-
дет обязательно. Пусть старается в школе и помогает бабушке
по дому. После обеда продолжаю писать.
18/XII – 90 г.
Здравствуй, доча!
(Прим. авт. — Дочей дедуля звал мою маму, Ирину Трушнико-
ву. Я так зову своих дочерей. Это письмо состоит из двух частей:
первую написала бабуля, а вторую — дедуля, все на одном листе
бумаги).
Получили сегодня три письма: от тебя, Марины и Али. По счаст-
ливой случайности, сегодня же и отправим ответы. Сегодня дол-
жен был улететь в Дели один наш товарищ, но самолета на Дели
не было, будет завтра, поэтому мы смогли вам сразу же дать ответ.
Рады твоим успехам в познании английского языка. Учи хоро-
шенько, пригодится. А я вот не могу его изучать, и душа не лежит
к нему. Сложный он очень, не по моим зубам и возрасту. Да, соб-
ственно, он и нужен мне только в аэропорту, магазинах да в го-
стинице. А зарплата, мы подсчитали с отцом, у тебя за 400 руб.
получается. Это хорошо, хотя и жизненный прожиточный уро-
вень снизился значительно, чем з/плата, но все же приятно полу-
чать по труду.
Доча, вы в первую очередь рассчитывайтесь с долгами, а то мо-
жет реформа, и тогда вам придется испытывать проблемы с рас-
четом. Спасибо за шторы, ты у меня молодец, знаю, дерьмо не ку-
пишь. Доча, а про рыбку, если отец ничего не написал, то ты ведь
129
Глава III. Птички
знаешь его, он не очень-то на комплименты охочь. Но рыбку всю
изничтожил, и раз по пять обсосал, и еще не дает мне косточки
выбрасывать, сложил все в бумагу и говорит: «Я еще их пососу,
не выбрасывай!»
Как у Юры с челюстью обстоят дела? Что с Людмилой? Доча, ты
ничего не написала, в чем состоит ее депрессия, что послужило
причиной? Василий или что-то другое? (Прим. авт. — Речь о Люд-
миле и Василии Нифонтовых, племяннице бабули и ее муже).
Там была т. Аля, она что, не смогла ей внушить, что не надо близ-
ко к сердцу принимать мелочи жизни, а? Передавай ей большой
привет и скажи, что я ее хочу видеть жизнерадостной, бодрой,
несмотря ни на что. Папок сидит над душой, торопит. Заканчи-
ваю. Целую. Мама. Привет Юре, Денису и Шагеевым всем.
Без даты.
Здравствуйте, Ирина, Юра, Денис!
Ровно сутки назад писал вам всем письмо, опять, оказия не ушла
еще, а тут как раз от вас письма. И вот ответ. Устаю на работе
как собака, да еще профкомовские дела и кинобудка. В общем,
скучать мне нет времени.
Статья Дениса хорошая — надо ему это претворить в жизнь,
а то привыкнет быть теоретиком. А я тут научился многому.
Часы ремонтировать, усилители, телевизионные антенны, прои-
грыватели автоматические, ну и киноаппаратура вдобавок. Толь-
ко поздно уже все это для меня. Чур старые часы не выбрасывать,
буду ремонтировать и собирать коллекцию ходящих часов типа
«будильник».
Доча, я тебе уже писал, чтобы ты всякие книги не брала, только
самое-самое. Но главное — справочную и историческую литера-
туру, если она правильна.
Племянницу воспитывайте правильно. Обижать ее не нужно.
Целую вас всех. Готовьте сушеную «иваси» и любую другую вяле-
ную — это хорошо. Грибов сушеных тоже.
Без даты.
130
Пять вкусов жизни
Мариша, здравствуй!
(Прим. авт. — Письмо Марине Шагеевой, моей кузине).
Посылаю тебе несколько рисунков известных у нас в СССР ху-
дожников. Возможно, что-то тебе пригодится. Ведь в нашей пе-
риодике не часто увидишь такие четкие и яркие краски. В другом
конверте посылаю путеводитель по Бенгалийскому националь-
ному тигровому парку (Прим. авт. — Сундарбан, национальный
парк) на английском языке. Если придет — хорошо. Читайте с па-
пой по-английски.
Сейчас я занимаюсь азбукой хинди, когда все обозначу на рус-
ских буквах и звуках, отправлю вам с Денисом, читайте и изучайте.
Дела у нас пока идут хорошо, но дожди еще не закончились.
На работе у меня пока тоже все о’кэй. Пишите нам, как у вас,
что нового произошло в Свердловске. Когда получите эти пись-
ма, наверное, уже начнется учеба в школе. А как у тебя с курсами
в этом году? Надо туда ходить обязательно, пусть мама с папой
заплатят за учебу.
До свидания, целуем тебя и всех крепко-крепко!
Дедуля — Бабуля.
Как дела у Мишеля?
Пусть он пишет нам.
26.05.1991, 19.20
г. Ранчи, Индия
Здравствуй, моя Катенька! Все мои дорогие домочадцы!!!
Известные вам события (Прим. авт. — Митинги и демонстра-
ции, распад СССР) сказались на работе. Почти с 20.02.91 не по-
лучаю писем, может, завтра Стеров А.П. привезет из Дели чего,
а по индийской почте нет ничего. Дела у меня в основном нор-
мально. Зарядку делаю регулярно, по выходным и праздникам
включаю фонтан — это отличный водный массаж — или душ
Шарко. Сегодня тоже включал его. Ожидаем получку, пока ни-
чего не беру у торговцев, хотя, видимо, привозят что-то хоро-
шее, но очень уж дорого все, а народу-то не стает. Завтра группа
131
Глава III. Птички
Судакова улетает вся. Хостел пустеет с каждым днем. Остает-
ся уже 72 дня до твоего прилета в Дели, авось вырвусь на твою
встречу, как здорово было бы это… А?
...Поживем — увидим, ну а если не дадут поехать, все равно тебя
там долго держать не будут. А деньги постараюсь с кем-нибудь
тебе передать.
...Сегодня после обеда починил 2 пары босоножек и почистил
пиджак белый: оказывается, 26 января я запачкал правый рукав
в районе локтя. Все не было бензина, а тут достал и почистил.
Потом сходил в баню, поужинал, суп на мясном бульоне, 2 яйца.
Вчера варил грибницу на мясном бульоне. Так что не голодаю.
Кепку и очки ношу, иначе нет возможности. В 8 часов утра сегод-
ня было в тени 39 градусов С, за ночь почти не остывает. Индусы
говорят, что в Ранчи такой жары давно не было. Сегодня около
детского лягушатника змея удавчик боролась с вороной (воро-
на без одного крыла), мы с И.П. пошли поближе посмотреть,
и они разбежались. Это уже 4-й случай, нет, 5-й, что я увидел
змею. По индийским признакам, говорят, это хорошая примета.
Не знаю, как будет на самом деле.
Ты там какие-то лоскутные одеяла шьешь? Где ты их взяла и зачем?
Тут Вал. Вас. сказал, что Ирине никак не заплатили налог,
и не дают денег на его оплату в Дели. Она так его отчитала, види-
мо, что он дня три кричал заочно на мистера Кесари, что он так
подвел ее.
Мучные крупяные продукты, кроме крахмала и гематогена,
я уже уничтожил. Кукурузу жарю, видимо, на сливочном масле.
Все, что показывал, не повторяю, знаешь все.
...Привет всем. С Мишеля возьми нормальные мерки, тут были
хорошие джинсы — побоялся, надо мерить пояс и длину.
...Ладно, целую тебя!!!
...Жду. Уже раскаленный почти до цвета «коррида» — но тер-
плю, благо, есть средство, снимающее напряжение, и твое благое
согласие. Целуй от меня детей и внуков.
...Остаюсь ваш верный и терпеливый Изаур.
132
Пять вкусов жизни
30.05.1991
Здравствуй, Катя!
Стараюсь как можно больше бумаг отправить домой. Пока ты
там, хоть все приберешь, да и ребята, я думаю, у нас в этом смыс-
ле нормальные. Ты там шибко себя не терзай, помни, что нам еще
надо жить, береги себя.
А будем мы живы — и у детей и внуков будет все хорошо.
Все личные крупяные, вареные, ореховые и кукурузные про-
дукты освоены, живу на хлебе с сыром и яйцах. Джамны (Прим.
авт. — Джамна — имя зеленщика, поставлявшего продукты Ша-
геевым в Ранчи) нет уже две недели, а на рынок ходить нет денег.
Все свои запасы издержал, когда был пенджабец, что купил, я тебе
уже писал. Говядину съел, а куренка не знаю, как готовить. Если зав-
тра или в субботу ничего не будет, то запеку его в чудо-печке. Не вол-
нуйся, у меня все о’кэй. Я даже немножечко загорел. Целую тебя. Твой
верный Изаур (Прим. авт. — В те годы шел сериал «Рабыня Изаура»,
и дедуля называл себя «Изаур», имея в виду, что работает, как раб).
;
Мне приснился сон
Раннее уральское утро. Балкон многоэтажки. Издали, как сквозь
вату, слышны переговоры на железнодорожной станции, стук
вагонов, спускаемых с сортировочной горки, гудки тепловозов.
Длинный… два коротких... Порыв утреннего ветра, срывающий
солнечный луч с верхушки тополя.
Тополя родного города. Проклятье и благословение. Желтые
клейкие почки, весной осыпающие все вокруг и оставляющие
несмываемые пятна, пахнущие божьими коровками и летом. Из-
вечный пух, лезущий, подобно назойливой мухе, наметающий
почти снежные заносы на зеленых газонах и пыльном асфальте.
Быстро жухнущие зеленые, а потом сразу грязно-коричневые ли-
стья. Вестник весны и осени, чьи корявые тени пляшут кекуок
в студеном зимнем ветре в паре с заоконным фонарем.
133
Глава III. Птички
На диване, выставленном на балкон, сидит молодая женщина,
только что затушившая первую утреннюю сигарету в пепельни-
це, вчера заботливо опорожненной в пластмассовое ведро с крыш-
кой, поднимающейся ножной педалью. Педаль давно капризнича-
ет, потому крышка иногда поднимается не больше, чем на треть,
цепляя вносимый в ненасытную пасть мусорного ведра предмет
и отталкивая дань… Что только не упадет на пол: шкурка ман-
дарина, пепел или целый окурок, картофельный очисток…
Я стою у входа и смотрю на нее. Она не видит меня, но, уверен,
любит. Она читала всю ночь письма, которые лежали в коробке,
заботливо спрятанной на шкафу. И сейчас она далеко от этого
балкона.
Я понимаю, что это мама. Но образ во сне смешивается: мама,
единственная и любимая… крестная Ирина Трубецкая… люби-
мая жена Вера (которая никогда не курила)… незнакомка, похо-
жая на Марго… Я закрываю балкон, понимая, что не стоит бес-
покоить ее счастье.
;
134
Пять вкусов жизни
Глава III. ПТИЧКИ_______________________________________
«ПТИЧКИ»
Берем пол-литра молока. Молоко немного подо-
греть, подсыпать немного муки и добавить дрожжи.
Дрожжи сейчас очень хорошие сухие. Конечно, целую
пачку не надо, но полпачки, даже меньше полпачки,
можно. Я их не подбиваю, если знаю, что хорошие
дрожжи. Потом вливаю я полстакана растительно-
го масла, полстакана сахару и два яйца. Потом соли
посолю, не много, не мало, сахар я сказала? Полстака-
на сахару? И я начинаю замешивать тесто. И я до-
бавляю муки и замешиваю, чтоб оно было вот такое,
как продают тесто в магазине. Вот. Тесто замеши-
вается, я его ставлю, оно подходит. Сейчас можно
утром делать, и где-нибудь к обеду оно будет готово.
А потом, после этого, я начинаю стряпать птичку.
Кусок теста раскатываю, примерно два пальца, де-
лаю второй такой же кусок, складываю их крест-на-
крест, потом края одного кусочка надрезаю, как кры-
лья, и второй кусочек тоже надрезаю, как хвостик.
Голову делаю, клювик, положу под голову коробок, что-
бы она не падала. Вместо глаз семечки. Смазываю яй-
цом и запекаю.
Украинские песни темными тюменскими вечерами. Прививае-
мая с детства любовь к родному языку. Моя бабуля Трушникова,
в девичестве Конюшенко, Мария Степановна. Наш долгожитель.
Когда я пишу эти строки, ей уже 94.
Читаю её письмо:
Денис, здравствуй!
Ну, не поросёнок ли ты?
135
Глава III. Птички
Как уехал, ни одного письма.
Я не пишу, потому что некуда писать. Дверка у ящика оторвана?
И что толку писать?
Как ты живёшь? Слышала, ходишь в туфлях?
А ведь летом не в чем будет ходить. Носи ботинки, дурашка.
И брось ходить в куртке, она от мороза лопнет и не будет в сезон.
Шапку тоже носи, не плохая она, если тесная, то расширится
постепенно.
У нас всё по-старому, живём тихонечко, ждём тебя на каникулы.
У тебя какие планы на каникулы?
Гвоздиковы Ирина, Дарья и тётушка передают тебе привет.
А д. Юра раненый, болен. Василиса (Прим. авт. — Кошка) тебе
кланяется. На фото ты красивый, а я страшная. Что поделаешь?
Старость. (Прим. авт. — Бабуле было 60 лет). Звони хоть отку-
да-нибудь. Привет маме и папе, целуем, бабуля.
;
А вот еще одно письмо.
Здравствуйте, дорогие Ириша, Юра, Денис!
Посылаю вам маленькую посылочку. Кофе нет нигде, сегодня
получали продукты в папином магазине (Прим. авт. — Мага-
зин для ветеранов) и кофе нам не дали. Редко, когда не бывает,
всегда давали по одной баночке, а сегодня нет. И под горкой
(Прим. авт — магазин у речного порта), кроме дешёвых, нет
никаких.
Ириша! Я тебя очень прошу. Эту сумку, которую посылаю с Ко-
лей, сумку волосяную, которую увезли летом, и сумку коричне-
вую — мешок — все три сумки пошли с Колей обратно. Я корич-
невую забыла у вас в мой последний приезд.
К 9 мая мы ждём вас с нетерпением.
Денисочка! Котята уже вылезают из ящика. Такие пузатые и есть
просят. Скорее приезжай, да увози их и отдавай кому хочешь.
Погода очень плохая, может, к вашему приезду направится.
До свидания, дорогие, целуем вас, мама.
Не знала, что Коля поедет, а то бы куличи не съели.
136
Пять вкусов жизни
;
О, эти бабулины куличи…. Сахар сверху – белый, хрусткий. Те-
сто, не черствеющее много дней…
Бабуля сама рассказывала, что в детстве ей нагадал яснови-
дец-сосед, что будет она жить так далеко от дома, что и птица
не долетит. Как в воду глядел: вдали от родной Одессы бабуля
провела всю жизнь.
На один из юбилеев моя мама посвятила ей эти строки:
Взаимности не жду, душой тебя любя,
Все прошлое давно не так уж важно.
О том, что жизнь могла быть без тебя,
Я думать не хочу — мне просто страшно.
С твоим рожденьем в жизни обрела
Людей, родных мне, близких бесконечно,
Жаль, что не вдруг я это поняла
И оценила — молодость беспечна…
Есть у меня твой сын — любимый муж,
Отец второй — тебе он друг сердечный;
Я чувствую единство наших душ,
Ты в нашем продолженьи будешь вечной!..
А этот день сегодня — только твой,
И в честь твою все комплименты, тосты,
И даже стих неловкий, нежный мой
Сложился сразу, от души и просто.
Согреть тебя признанием хочу:
Всегда тепло, когда твой голос слышу,
Когда «але!» в Тюмень тебе кричу,
А ты в волненьи ожиданьем дышишь.
Ты ждешь всегда хороших новостей,
Подробного, внимательного слова,
Как мне б хотелось радостью вестей
С тобой делиться бесконечно снова…
Я часто представляю, как сидишь
137
Глава III. Птички
В саду весеннем, юность вспоминая,
И как порой безудержно грустишь,
В вороньем крике чаек узнавая.
Я знаю, как тебе недостает
Родного шума милого прибоя
И как в твоих мечтах каштан цветет,
Очередной весной делясь с тобою!
Ты с радостью войди в свой новый год,
Пусть в нем не будет боли, расставаний,
Хочу, чтоб был посилен груз забот,
Чтоб состоялось с будущим свиданье;
Пусть в смехе внуков вечно слышишь ты
Плеск ручейка, капель сосульки звонкой,
Пусть юными останутся мечты,
Душа — такой же доброй, чуткой, тонкой.
СУП С ФРИКАДЕЛЬКАМИ
Налить воду, вскипятить. В воду кубиками режем
картошку. Картошка закипает, кладем лук. Обычно
лук не поджариваем. Но можно поджарить лук на рас-
тительном масле.
Готовим фарш из мяса и лука, немного соли и пер-
ца. Когда вода вскипит и картофель будет почти го-
тов, кладем в воду фрикадельки (обязательно неболь-
шие). Добавляем укроп, петрушку, сельдерей — всего
по чуть-чуть. Обязательно лавровый лист. Доведем
до кипения и выключаем. Затем нужно дать супу на-
стояться до полного остывания.
Я не люблю супы, честно. И в своей жизни с удовольствием
ел лишь немногие первые блюда: суп пити, который мне варит
жена, молочный суп, который варит моя мама своим внучкам,
138
Пять вкусов жизни
тыквенный суп-пюре в одном из моих любимых ресторанчиков,
летний суп бабули Кати (о нем речь пойдет дальше) и бабулин
суп с фрикадельками.
Удивительное ощущение уюта дарит обед за семейным столом,
начинающийся этим прозрачным супом с приятным овощным
ароматом, улыбочками оранжевых морковок и эдаким бюргер-
ским перекатыванием мясных колобков. Наверное, в размере этих
колобков и таился успех блюда у меня лично. На столовую ложку
вполне входили три колобка, но съесть их в таком виде было не-
вероятно сложно: один обязательно падал. Потому я старательно
вылавливал пары и съедал их с прозрачным насыщенным бульо-
ном. То, что касается картофеля, меня особо не интересовало, а вот
судьба каждого колобочка в детском воображении разыгрывалась
драматическая. Я даже уже и не помню в деталях, что там я приду-
мывал за сюжеты, но суп этот всегда был самым ожидаемым.
Память услужливо подсказала детское воспоминание: я сижу
на полочке кухонного шкафа, которого давно уже нет (того само-
го, выкрашенного белой масляной краской, с выдвигающимися
ящичками), закутан в толстое полотенце, а бабуля дала мне кружку
горячего молока с медом. На кухне запах готовящегося супа с фри-
кадельками. Что это было? Надо спросить у бабули, вдруг помнит.
И знаете, я сейчас не откладываю в долгий ящик эти самые во-
просы, признания, объятия, поцелуи. Мир так сложен, жизнь так
непредсказуема, планы Бога на нас так непонятны… К чему от-
кладывать на завтра то, что и сегодня делать поздновато?
ОВОЩНОЕ ПЮРЕ НА ПАРУ
В пароварку положите картошку, свеколку, пример-
но такого же размера, морковку, кусочек капусты, яйцо
и лук. На пару варить все до готовности. Свеклу нате-
реть на маленькой терочке, остальное размять вилкой.
Оно хорошо разминается. Добавить кусочек сливочного
масла. Посолить по вкусу. Получается детское пюре.
139
Глава III. Птички
В семейном музее есть одна замечательная кухонная штука:
из тонкой проволоки сделана пароварка, устанавливаемая внутрь
кастрюли. Несколько лепестков ее складываются, формируя ко-
нус. Этой пароваркой я в детстве играл, представляя ее межзвезд-
ным кораблем. Сломал. Потом, уже в годах, отдал реставраторам,
которые привели ее в порядок.
В этой пароварке бабуля делала мне овощное пюре. Я тог-
да думал, что его делают из моркови и картофеля, но состав
оказался куда более сложным. Откуда бабуля взяла это блю-
до? Тоже надо спросить обязательно. Вкусно — не передать.
Но представьте себе меру заботы человека о человеке, если
ради одного обеда кто-то согласен отварить морковку, свеклу,
картофель, лук, яйцо, капусту, перетереть это в тонкое пюре,
добавить масло, соль, бульон. Когда у меня будут внуки, я сде-
лаю это блюдо: надеюсь, им понравится и они полюбят его,
как я.
ФАРШИРОВАННАЯ ЩУКА
Щуку чистим, у головы надрезаем кожу, стягиваем,
возле жабр подрезаем кожу и продолжаем стягивать,
стянутую кожу промываем. После того как стяну-
ли кожу, потрошим рыбу, отделяем филе. Еще лучше,
если к большой щуке, которую мы фаршируем, при-
ловлена небольшая: тогда риса потребуется меньше,
вкус будет лучше. Отвариваем рис в подсоленной воде
до полуготовности. Филе щуки пропускаем с луком
и чесноком через мясорубку, добавляем отваренный
рис, солим, перчим. Для сочности добавляем немного
сала. Набиваем снятую кожу этой смесью. Зашиваем.
Укладываем щуку на блюдо, смазанное маслом, смазы-
ваем щуку смесью майонеза со сметаной, добавляем
на противень немного воды. Отправляем в духовку
минут на 30, пока щука не подрумянится сверху.
140
Пять вкусов жизни
Szczupak farszirowany. Так называется это традиционное поль-
ское блюдо. Бабуля готовит его мастерски. С фаршированной
щукой в моей памяти связаны папины выезды на рыбалку, его
не оставляющие равнодушным никого из слушателей рассказы
о схватках со щуками, о вываживании, подсечках, борьбе. Фи-
нал любой рыбалки — ряды соленой рыбы, вялящейся в тени
на ветерке, аромат жареных карасей и большое блюдо со щукой.
За столом всегда был папин друг Коля Свириденко, врач-карди-
олог, его жена Надя, добрейшая душа, открытая, юморная, про-
стодушная. Я всегда любил эту семью и втайне завидовал им. Не
знаю, почему, просто они мне глубоко симпатичны.
Бабуля выносила блюдо со щукой, из пасти которой традици-
онно торчал пучок зелени — петрушки или укропа. Блюдо резали
аккуратно, голову не трогали до конца. Редко когда щука остава-
лась на второй день, только если была огромной.
А ведь рядом со щукой всегда выкладывался мясной рулет —
тоже блюдо традиционной польской кухни. Хотя, как я сейчас
понимаю, его поляки позаимствовали у французов, а те — у рим-
лян, что, впрочем, не мешало ему быть королем на столе, где фи-
гура ферзя прочно была закреплена за щукой.
Рыбная тема прочно связана, конечно, с папой. Но, как я по-
нимаю, бабуле самой не чужда любовь к рыбе: сейчас она часто
просит привезти ей кусочек камбалы, или минтая, или скумбрии.
Папа записал одно из замечательных бабулиных воспоминаний
о военной поре, и, говоря о рыбе, никак не могу обойти его стороной.
Воспоминания эвакуированной (записанные папой)
Маму эвакуировали вместе с ремесленным училищем из Одес-
сы в 1941 году, вскоре после начала войны. О том, как проходила
эвакуация, — отдельный рассказ. Училище связи прибыло в То-
больск, где девушки продолжили обучение премудростям работы
радиста. Мама благополучно окончила училище, но когда стали
спрашивать, куда она хотела бы поехать, то мама, неисправимый
141
Глава III. Птички
романтик, заявила, что хочет туда, где много снега. В итоге ее
и отправили в Салехард, через который проходит Полярный круг.
Но и это не все. Молодую девятнадцатилетнюю девчонку стали
отправлять на отдаленные точки для организации радиосвязи,
передачи метеоданных и сбора и передачи информации с про-
мысловых точек. Так мама, а вернее, радист Конюшенко оказа-
лась в поселке Ныда, будущего Ямало-Ненецкого округа.
Питание было не ахти какое. По карточке выделялось 700 грам-
мов хлеба. Это и первое, и второе, и компот. А это для молодых
растущих организмов сущий пустяк.
Хорошим подспорьем могла быть рыба, которой в Оби было
полно, но купить ее нельзя, потому что вся рыба уходила на нуж-
ды фронта. Купить рыбу можно было только в поселках у ненцев,
коренных жителей, которые могли ловить рыбу для себя. При-
чем деньги ненцы не ценили, а местной валютой был чай. Кста-
ти, при том изобилии рыбы щуку за рыбу не считали. Пример-
ный диалог: «Аньторова (здравствуйте)». — «Халя тара? (рыба
есть?)» — «Юнгу тара» (рыбы нет. Щука есть)». И решила мама
с подружкой на лодке сплавать по Оби в поселок Нумги на одно-
именной речке, впадающей в реку Обь.
Подруга спросила маму: «А ты грести умеешь?» Мама уверенно
ответила: «Конечно, умею», хотя никогда не гребла, но считала,
что ничего хитрого в этом нет и она справится. «А плавать ты
умеешь?» — спросила подруга. Мама умела — научилась на море.
Но предусмотрительно предупредила, что если перевернет лодку,
то подруга должна хвататься за лодку, а не за нее.
Когда поплыли, мама поняла, что грести — это очень тяжелое
дело, потому что лопасти весел она полностью погружала в воду
и с трудом могла сделать гребок, но постепенно приноровилась,
благо погода была спокойная. Так и доплыли до поселка.
Выменяли за чай целый мешок муксуна и, немного отдохнув,
поплыли назад. Только вышли на середину реки, как налетел
шквальный ветер, поднялась волна. Лодку швыряло так, что по-
стоянно казалось: еще чуть-чуть — и ее перевернет.
142
Пять вкусов жизни
Ничего не оставалось делать, как грести, благо ветер был по-
путный. Наконец, с кровавыми мозолями на руках, но с полным
мешком рыбы, добрались до дома и, не чувствуя ни ног ни рук,
доволокли мокрый мешок до балка.
Но зато утром была награда — полные тарелки вкуснейшего
жареного муксуна».
На шкафу, полном старыми книгами, стояла деревянная ста-
туэтка. Огромный орел выглядывает с хитринкой с уступа ска-
лы, расправив свои закрывающие солнце крылья, рассматривая
с интересом волчицу, несущую в пасти небольшую птицу. Волчи-
ца бежит к пещере, в которой, как думалось мне, ждут ее непре-
менно небольшие волчата. Трое.
Шкафы, особенно в старых домах, — сокровищницы ушедшего
времени. В выдвигающихся ящиках спрятаны между старыми га-
зетными страницами и фотографиями улыбки, мысли, встречи,
неожиданности. Открыть старый шкаф, взять книгу, перелист-
нуть ее пожелтевшие страницы — это как окунуться в теплые
воды забытого ставка. Как пройтись по берегу речки теплым ав-
густовским вечером. Как откусить кусок свежей, еще пахнущей
теплом духовки маминой шарлотки.
Орел хитро смотрит на меня, устроившегося на полу перед во-
рохом бумаг, фотографий, воспоминаний. Я знаю, кто его сделал:
хмурый, вечно молчащий дед, которого я боялся как раз по причи-
не его молчания. А он не говорил по причине контузии, забравшей
его голос в Великую войну.
Перебираю фотографии. Многие подписаны на обороте, но име-
на мне не говорят почти ничего. Забавно: вдруг это родствен-
ники, чьи дети сейчас работают со мной, тоже являясь частью
нашего большого рода? А мы и не подозреваем о кровном родстве,
памятуя о духовном в первую очередь.
Вырезки из газет. Аккуратно сохраненные рецепты, памятки
садовода, выкройки, статьи. Собраны в пачки, шелестят, по-
добно осенним листьям. И с шелестом бумаги уносят нас с собой
143
Глава III. Птички
на десять, пятьдесят, сто лет назад.
Среди бумаг я вижу пуговицу, старый наперсток, старую ручку
с погрызенным колпачком. Кто грыз? Представить не могу никого
за этим занятием.
Большие фотографии и маленькие. Большие вырезки и совсем
незаметные в ворохе бумаг. Как дни жизни: неповторимые, раз-
ные и значительные.
Орел не отберет добычу у волчицы, и ее волчата останутся сы-
тыми. Я с улыбкой листаю бумаги дальше, пока не останавлива-
юсь на тетради.
Тетрадь Марии Степановны Трушниковой
14 марта 1999 г.
Мои года,
мое богатство…
Прошла почти вся жизнь. Какая же она длинная… Как давно
было детство… Я родилась в интеллигентной семье. Мой папа
(Конюшенко Степан Яковлевич) окончил духовную семинарию
в Одессе. Мама (Волочанская Елена Макаровна) окончила гимна-
зию тоже в Одессе. Это были образованные люди того времени.
Родился у родителей первый сын — Ваня. Ему было 7 лет, он заснул
летаргическим сном, спал месяц, проснулся и умер. Для родителей
это был удар, но через несколько дней родилась моя сестра Валя,
через 2 года родился брат Вася, а через 5 лет родилась я.
После окончания духовной семинарии папа переехал с семьей
на свою Родину — село Чернече, Одесская область, район Балты.
Папа работал в церкви, главным. Мама учила взрослых девчат,
то был Ликбез (Ликвидация безграмотности). У нас был большой
дом на две половины, расположение комнат — как в Крыжановке.
(Прим. автора: в Крыжановке жила двоюродная сестра бабули,
Нина, а сейчас ее дочь.)
Жили мы очень зажиточно. Была усадьба, лошади, корова,
куры. Дом был полная чаша. У нас часто были гости.
144
Пять вкусов жизни
Я себя начала помнить примерно с 2,5—3 лет. Когда приходили
гости, я залазила под кровать и не хотела оттуда выходить. Брат
мой Вася тоже залазил ко мне и со стола незаметно носил мне
конфеты под кровать.
Семья наша была благополучная и очень уважаемая. Мама была
ласкова со мной.
Вначале хочу описать о родителях, я мало помню, но со слов
моей сестры Вали, со слов дяди я многое узнала и поняла.
Моя бабушка Александра Волошанська
Ее звали Александра, я ее помню, она была невысокого роста,
полная. Родом она из Польши, сама полячка. Вышла замуж за пана
Макара Волошанского, который имел много леса. Они жили
через 3 км от нашего села Чернече в селе Карповка. Имели большой
дом, сад, наверно, с гектар, а может, и больше. Когда нужно было
работать в саду, нанимали работников по нескольку человек.
У бабушки было трое детей. Лена (моя мама), Дарья и Илларион.
Дарья, ее звали Даруня, умерла молодой от туберкулеза.
Мама Лена вышла замуж, уехала к мужу (моему папе) в Чернече.
А Илларион жил в доме с родителями. Он полюбил славную девушку,
красивую Анюту, но она была бедной, и родители не разрешали ему же-
ниться на ней. Он ее очень любил и не мог представить жизни без нее.
Он решил повеситься, взял веревку и пошел в клуню (там держа-
ли зерно и прочее). Он затянул веревку на шее и повесился. Но ба-
бушка почувствовала неладное и кинулись в клуню, перерезали
веревку и решили — пусть женится. Он женился, и родилась у них
девочка Нина. Он работал учителем в школе и был директором
школы. Я часто у них бывала, меня забирала бабушка к себе.
Дедушка умер, я его не помню.
Мама — Волошанська Елена Макаровна
Я помню, что она была высокая, волосы черные, и говорили,
что она красивая. В моей памяти остались ее ласки, ее забота обо
мне. Замуж она вышла рано.
145
Глава III. Птички
Ее школьные годы прошли в Одессе, она окончила гимназию. Очень
хорошо одевалась. Любила посещать театры. Встретила молодого
красивого парня, он учился в духовной семинарии. Они поженились,
после окончания семинарии он увез ее в свое село Чернече. Это был
мой папа — Конюшенко Степан Яковлевич. Родина его — в 18 км
от Балты, Одесская область. Балта — город очень зеленый, красивый.
У папы были братья Тодор, Савва, Костя. Все были женаты.
У папы был очень большой дом, большая усадьба, в доме была
очень красивая мебель, полировка темная, обивка — красно-виш-
невый бархат.
Папа работал в церкви главным. Я даже не знала, какая это
должность. В общем, батюшка. У него была большая родня, пол-
ная деревня Конюшенко. Но весь наш род звали пынцаками. Это
уличная кличка. Когда бабушка нанимала рабочих, она их корми-
ла на первое салат (туда входило мясо, яйца). Ее спросили, что это
такое. Она назвала по-польски… пенсу. Они же, придя домой, го-
ворили: «От ели мы вкусно, так вкусно», а жены спросили: «Что
же вы ели?» А один и ответил: «Да ел какой-то пынцак». Так и по-
шло это название бабушки. «Пойдем на заработок к пынцачке».
Нас всех звали пынцаками. Я это слово услышала, когда мне было
50 лет и я посетила свое село и докопалась, откуда оно пошло.
Итак: семья наша была зажиточная и уважаемая. Все были хо-
рошо одеты. Мама ходила в дорогой шубе на лисьем меху, отде-
лана соболем, а верх — черный пан-бархат.
Этой шубой мама очень дорожила. Валя и Вася устраивали
во дворе театр. Сделали сцену, к нам приходило много детей.
Валя очень хорошо пела и танцевала. Вася был выдумщик и чу-
дак. И я росла среди веселых, умных родных людей.
Папа, говорят, был человек с большим юмором. Когда уезжал в Одес-
су, он всегда привозил мне очень вкусных конфет. Они были большие,
т.е. длинные леденцы, и обвертка была очень красивая. Вот такие!
У нас были выездные красивые лошади и бричка. Я даже помню
бричку. Она была темная, с блестящими вензелями. На ней езди-
ли папа и мама в Одессу и Балту, брали Валю и Васю. Иногда мама
146
Пять вкусов жизни
уезжала поездом и брала с собой Валю, она была старшая, а Васю надо
было оставить дома. Мама говорила: «Васенька, ты такой умный, та-
кой мальчик серьезный, мне надо уехать, я тебя оставлю за хозяина,
отдам тебе все ключи, ты хозяйничай, я ведь не могу оставить Валю,
она же не сумеет ничего», и Вале: «А ну ты, здоровуля, собирайся».
Мама любила съездить в Одессу, бывать в оперном театре. У нее
были в Одессе подруги, которые учились вместе с ней.
Наступил 1930 год. Я не понимала озабоченности родителей
или какую-то гнетущую обстановку в семье, мне было хорошо,
я бегала в конец огорода к речке, а текла реченька из горы, из сква-
жины или арыка, шириной с метр и глубиной см 50, но для меня
это была река. Она текла через все село. Был там колодец, а возле
колодца рос орех, я рвала орехи, которые низко, и ела, в конце
села речка образовала озеро. Но вот однажды, это было ранней
весной, но было еще холодно…
Мне 5 лет, я просыпаюсь ночью от удушливого дыма, рядом со
мной спят Валя и Вася. Мы спим на русской печи. Мне нечем ды-
шать, я плачу. На столе стоит лампа, я еле различаю за столом
человек пять мужчин, они все курят, а свет от лампы застилает
дым. У нас был очень большой сундук, он на середине комнаты
весь перевязан веревками толстыми. В этом сундуке хранились
самые ценные вещи, и мамина шуба тоже там.
Я вижу моих родителей, они сидят очень расстроенные, а мама
плачет. Я ничего не понимаю и тоже плачу, мой плач переходит
в истерику. Видимо, мое детское сердце чувствовало большую
беду… Так что же произошло?
Пришли представители власти из сельсовета (голь перекатная),
их 5 человек, все опечатали и сказали папе: «Завтра будет сход,
и ты должен отречься от религии, от Бога. Если не отречешься,
все описанное забираем, а тебя и семью высылаем в Сибирь».
Как можно отречься от того, чему ты верил, чему посвятил
свою жизнь?
Папа не принял решения, он сказал маме: «Как ты скажешь, Ле-
ночка, так я и сделаю».
147
Глава III. Птички
Ах, папа, папа! Разве можно такой серьезный вопрос поручать
женщине? Надо было слушать голос сердца, оно бы подсказало,
что делать.
Мама — женщина, она мать, она думала о детях, ведь нас трое —
5, 10, 12 лет. Мы еще малы, я ее понимаю, раздеть детей, все за-
брать и выслать — это выше ее сил. Решили, что папа должен от-
речься.
Со слов моей тети Анюты
Был сход, народу полный зал. Папа вышел и стал говорить…
Мне страшно даже пересказывать те слова против религии
и Бога… Ему задавали вопросы, он отвечал… Потом ему отреза-
ли косу и бросили в зал, ее перекидывали и плевали. Люди про-
клинали весь его род, его детей, внуков, правнуков, т.е. нас. Аню-
та выбежала, захватив голову и закрыв глаза. Ей было стыдно.
А каково было папе? Бедный ты мой отец. Прости его, Господи,
за такой великий грех. Он вынужден был, ради нас, детей. Когда
пришел домой и рассказал маме, она сказала: «Да, не надо было
этого делать». Никогда женщина в критическую минуту не может
принять правильного решения. Прости ее, Господи, за такой грех.
Мой дядя Илларион Макарович
01.12.2003 г.
Он жил со своей женой Анютой, дочерью Ниной, ей было лет 14,
и своей мамой, а моей бабушкой. Они жили в своем доме, огром-
ный сад, не помню, была ли какая скотина, кажется, нет. Бабушка
была из интеллигентной семьи, думаю, она не захотела занимать-
ся хозяйством, жили садом.
Началось на Украине, да и по всей стране повальное раскула-
чивание.
Дядя, как учитель, входил в состав комиссии по раскулачива-
нию. Но вот однажды во время заседания комиссии дяде ска-
зал председатель: «Илларион, мы решили твой дом отобрать
под сельсовет, так что ты его освободи». Дядя взвился: «Ах вы го-
148
Пять вкусов жизни
лодранцы, чтоб я отдал вам дом, я лучше его спалю!» — хлопнул
дверью и ушел. Почти вслед за ним прибежал парень и сказал,
чтоб сейчас же уходил, т.к. придут тебя арестовывать.
Дядя сразу же покинул свой дом, пошел на ж.д. и уехал к зна-
комому леснику в Брянский лес. И жил в лесу два года. Бабушку
(его маму, жену Анюту, дочку Нину) выгнали из дома, все забра-
ли. Бабушка пришла к нам с ведром, палкой и собакой. Слегла
и больше не вставала, от стресса умерла. А собаку со двора на ше-
сте увели комсомольцы. Дядя скрывался два года, потом появил-
ся в селе, соединился с семьей, его уже не искали, работал учите-
лем и директором школы, его жена Анюта выучилась, тоже стала
учителем начальных классов, и росла одна доченька Нина.
Бедные мои родители. После того как папа отрекся, его нигде
не брали на работу, мама тяжко заболела, ее папа увез в Одессу
на операцию (по женским), и она умерла. Это был удар… Папа уе-
хал в г. Чичелник, устроился на сахарный завод, а мы, трое, остались
в своем доме, но его вскоре уволили, мы не знали и решили к нему
сходить. Была ранняя и холодная весна. Мы шли пешком 30 км. Мои
ботинки сильно меня натерли, я все время говорила, что ножки бо-
лят. Но ни слезинки я не пролила, а когда мы пришли к папе и сняли
ботиночки, то все пальчики были натерты до костей и кровоточили.
Какое терпение у ребенка! Но папа отправил через день нас об-
ратно, и сам приехал. Потом все поехали в Одессу, там устроился
на работу (на Куяльнике). Нам дали комнату. Мы перевезли вещи
и стали жить. Но одна еврейка доказала на папу, что он батюшка
бывший, и его уволили. Мы снова переехали в Чернече. Папа еще
оставался в Одессе, а мы, трое, жили одни в доме, пустом и голод-
ном. Научили нас сделать жернова из большого камня. Помогли
родственники, к нам ходили тайком люди, и мы мололи им муку
ночью, и нам давали стакан муки или крупы, но сельсовет забрал
жернова, и мы остались ни с чем. Приехал папа очень больной,
мы продали дом и перешли жить к папиному брату. Папа слег,
у него был больной желудок, а в селе был страшный голод. У лю-
дей забрали все зерно для города, вышли все.
149
Глава III. Птички
Умирали семьями, а оставались маленькие дети.
Однажды Валя с Васей куда-то ушли, и я сидела возле папы.
Он их очень ждал, хотел что-то сказать и вдруг захрапел и отки-
нул голову, я подумала, что он заснул, и закрыла ему лицо сал-
феткой. Пришли Валя и Вася и увидели, что папа умер.
Все мы плакали. Похоронили в селе и нас забрали на площадку.
Подбирали детей, у которых умерли родители, нашли пустой дом,
набросали на пол сена, и дети-сироты спали на том сене, кормил
сельсовет. Вася не остался, он ушел в Чичелнык к богатому род-
ственнику, а тот заставил его пасти скот, и не учился при родите-
лях, он окончил 4 класса, учился в пятом.
Остались мы с Валей на площадке. Мы голодали, кормили нас
раз в день похлебкой. Хлеба не было, потом появилась кукуруза,
ржаной хлеб, но давали очень мало, ели траву, началась поваль-
ная дизентерия.
Валя помогала на кухне, иногда мне перепадало кое-что (картофе-
лина или лепешка, но только ночью). Прожили мы с весны до осени,
и тут пришли наша тетя Анюта с Ниной. Меня не узнали, Валю тоже,
так мы были истощены. Тетя забрала нас с Валей к себе в село Бала-
йчук, там была большая школа, дядя был директором школы, тетя —
учителем начальных классов. Дядя тоже учил 1-й класс.
Балайчук — Одесская область
Большой одноэтажный дом. С одной стороны — начальная
школа, с другой — большая кухня, квартира директора (2 ком-
наты). Мне было примерно 6 лет. Я была маленькая, говорили,
что красивая девочка.
Валю дядя увез в Одессу, устроил ее в двухгодичный техникум,
там готовили экономистов, бухгалтеров для предприятий Одессы.
Валю устроили в общежитие, комната большая, кроватей
10 стояло.
Валя стала учиться, начиная с 1 сентября. Один раз в день кор-
мили в столовой, Валю одели, наверное, бедненько она одевалась,
что-то отдали от Нины. Нина училась в медтехникуме в Одессе.
150
Пять вкусов жизни
Я жила у дяди с тетей. Когда нас тетя с Ниной забрали и при-
везли в Балайчук, то дядя, как увидел, воскликнул: «Тай на що ти
их привезла?»
Я поняла — что-то недоброе, мое детское сердечко встрепену-
лось, а понять до конца я не могла.
Я прожила у них лето, до октября или ноября, но меня отвезли
к Вале в общежитие. И я стала с ней жить, спать на одной крова-
ти. Ботиночки Валя продала, было очень голодно, тарелку супу
она несла через двор в комнату, и мы вместе ели, хлеба кусочек —
пополам.
Однажды директор зашел в комнату, где я сидела на кровати.
Он говорил со мной и спросил: «А аппетит у тебя хороший?»
Я не знала, что такое аппетит, но сказала: «Хороший». И мне Валя
несла тарелку супу, и сама ела в столовой — так распорядился
директор. Я не понимаю, зачем меня навязали Вале, студентке
в общежитие?
Ведь дядя с тетей жили хорошо, у них была корова, они не бед-
ствовали. Когда моя мама лежала в больнице, перед смертью она
просила тетю: «Анна Демьяновна, не оставьте Марусю, она ма-
ленькая, Валя с Васей большие, а она еще кроха, возьмите ее».
Тетя обещала. И отправили Вале в общежитие. И вот живем
мы с Валей. Я целые дни сидела на кровати — ни пальто, ни бо-
тинок, я в одном платьице, а было это в самом центре Одессы,
возле оперного театра, если спать лицом к театру, то по левую
руку — узкая улица, Ласточкина, 10. До сих пор там окна сплош-
ные, без перегородок. Будете в Одессе, встаньте и вспомните…
Мы прожили зиму с Валей, и нас отправили на подсобное хо-
зяйство этого техникума. Это был Куяльник возле Лимана. Жили
в общежитии, кровати, чистые постели, получали норму хлеба,
были овощи, собирали помидоры, огурцы, капусту все студен-
ты, а я играла, часто ходила на берег Лимана, смотрела катера,
не купалась, у меня не было трусиков. Прожили мы лето, приеха-
ла двоюродная сестра Нина, дочь маминой сестры Даруни. Она
стала уговаривать Валю отдать меня в детдом.
151
Глава III. Птички
Ходили все трое, упрашивали в канцелярии приемника, но меня
не взяли, т.к. есть взрослая сестра. Нина предложила Вале меня
подбросить. Говорит: «Давай, тут ее оставим и уйдем, ее заберут».
Я посмотрела такими испуганными глазами на Валю. И на всю
жизнь я запомнила ее взгляд. Взгляд печальный, взгляд душев-
ной боли. Валя мне потом говорила: «Посмотрела я на тебя и ре-
шила: будь что будь — но будем вместе».
Закончилось лето, овощи убрали, скоро начало учебного года,
и приехал дядя. Велел Вале забрать документы и учиться на трех-
месячных курсах учителей, быть учителем начальных классов.
Валя не хотела, директор не отпускал, но дядя настоял.
Как же это было глупо, зачем было не доучиться. Ведь жили
бы мы с Валей в Одессе, Вася приехал бы к нам. Она бы работала, дали
бы квартиру, но все рухнуло. Валя не могла ослушаться дядю. Директор
ее не отпускал, она училась очень хорошо. Но почему этот директор
не помог отдать меня в детдом? Ведь, если бы не я, Валя бы училась!
Валя поехала в Березовку на 3-месячные курсы, меня дядя за-
брал к себе в Балайчук. Я жила у них три месяца.
И пошла я в 1-й класс к дяде, он учил первоклашек. Сидела
на первой парте. Мне было 8 лет, это был 1933 год.
Годы были трудные, не хватало хлеба. Ведь было в 1930 году
раскулачивание, забрали у людей все, объявили кулаками, вы-
слали в Сибирь.
Я помню, когда еще была жива мама, я смотрела в окно вместе
с мамой: по дороге шли комсомольцы с красным флагом, заходи-
ли во дворы и все забирали, особенно зерно, а у нас увели собаку,
большая черная. Собака была бабушкина, а бабушку раскулачи-
ли, узнали, что ее собака у нас, и ее забрали. Длинный шест, за-
цепили за ошейник и тянули, а она упиралась, а я и Вася, мама
горько плакали. Какое кощунство!
Что творили большевики?! Те, кто работал, жили хорошо, у них
отбирали, отдавали лодырям, лентяям, тружеников высылали
в Сибирь, а лодырей оставляли. Творился беспредел. Сталин был
жестокий человек, об этом все есть в истории.
152
Пять вкусов жизни
Прошло 60 лет, у нас государство отобрало все вклады, что были
нами накоплены за свои труды.
Валя окончила трехмесячные курсы и попросилась на работу
в Балайчук к дяде. Но дядя перепугался, что мы двое будем жить
с ними, и срочно перевелся в другую школу, в «Донскую балку».
Мы с Валей остались вдвоем, на дядино место приехал другой
директор. Но у нас ничего не было — ни одежды, ни постелить,
ни укрыться. Нам ничего дядя не оставил, даже на первое время.
Зарплата Вали была маленькая, нам на жизнь не хватало.
Устроились мы на квартиру к одной старушке. Она нас устро-
ила на свою кровать. Валя работала, я училась в первом классе.
Мне Валя купила хлопчатобумажный костюмчик, в нем я ходила
в школу, но больше у меня ничего не было. Видела я в магази-
не зимнее пальто. Как оно мне нравилось, я просила: «Валичка,
купи мне это пальто, оно такое красивое, с воротником» — я бе-
гала в магазин и все смотрела на него.
Валя сказала: «А шо мы йисты будэмо?»
Потом я увидела, что его купили девочке из 1-го класса. Я закон-
чила первый класс. С квартиры нам отказали, я прописала всю
хозяйкину кровать. Валя перевелась в другую школу в Онорлевку.
Это было маленькое село, маленькая школа для двух классов.
Мы прожили год, и Валя попросилась в другую школу, где было
много учителей. Меня на лето забрал дядя, и я подросла и стала
все лето пасти корову. Меня будили очень рано, в 5 часов, и я гна-
ла корову, гусей на пастбище. Село было красивое, рядом река,
гусям раздолье, корова паслась.
Дядина и тетина Нина (моя двоюродная сестра, она старше
меня на 11 лет) училась в медтехникуме в Одессе и на лето приез-
жала на каникулы. Я ее очень любила, она меня никогда не оби-
жала. Однажды дядя с тетей куда-то уехали, мы остались вдвоем.
Ей было 17 лет. Она подоила корову, а молоко поставила в сени
на скамейку, Нина вышла, зашла свинья и перевернула ведро
с молоком на землю (пол был земляной).
Я выбежала и говорю ей: «Иди, иди, подивись, шо свиня наробила».
153
Глава III. Птички
Нина пришла, заплакала и сказала мне: «Ты слон». Я так обиде-
лась, это был единственный раз, что она меня обидела.
Будила меня тетя рано, мне было очень тяжело вставать. Но она
была такая ласковая и хитрая и всегда говорила: «Ах, какая ты
умница, глазки сразу открыла, как будто и не спала». И как только
она меня будила, я широко открывала глаза, а спать нестерпимо
хотелось, а она хвалила.
Прожила я лето, дело к осени, вернее, к зиме, я уже не нуж-
на, и дядя отвез меня к Вале. Привез он меня в Березовку, там
должна быть конференция учителей. Валю назначили в большую
школу-десятилетку в Раснополь. Она должна приехать на конфе-
ренцию в Березовку, но опоздала, и дядя меня передал учитель-
нице, которая жила в Березовке. Я осталась, у нее была дочь мо-
его возраста, очень бойкая, все занималась физкультурой и меня
заставляла. Но я была только в рубашечке, в платье и тапочках.
Никогда у меня не было трусиков. Мне ее мама заколола руба-
шечку, и я тоже вставала с ног на голову.
Однажды вечером Галя (так ее звали) позвала меня в кино. Шел
фильм «Бэла», это был первый звуковой фильм. Мы пробрались
в зрительный зал и стояли весь фильм в дверях за портьерой. Это
был 1937 год. Приехала Валя, посмотрела на меня грустными гла-
зами, что, кроме платья, на мне ничего нет, а она рассчитывала,
что я поживу у дяди и она хоть оденется. И написала она Васе,
чтобы он приехал к ней и учился. И вот приехал Вася в Раснополь
и я. Оба мы голые. У Васи дешевенький костюмчик, и больше ни-
чего. Дали Вале комнату вместе с учительницей, у нее тоже де-
вочка моего возраста и комната пустая. Бросили мы много сена,
и все на нем спали. Я пошла в третий класс, а Вася — в седьмой.
При родителях он учился в 5-м классе, как мама умерла, он в шко-
лу не пошел, пас скот у родственника, тот его кормил, и жил
он в стайке со скотом. Сосед сказал хозяину: «Что же ты держишь
в таких условиях своего родственника? У тебя двое мальчишек
в 1-м и 2-м классе, а Вася закончил 4-й класс, пусть занимается
с ними, возьми его в дом».
154
Пять вкусов жизни
Тогда хозяин позвал Васю и говорит: «Ну, раз ты такой ученый —
занимайся с детьми». И Вася какое-то время жил у него, но полу-
чил письмо от Вали и сразу же поехал в Раснополь. Валя повела его
в школу, подставила палочку, что он закончил 6 классов, а дирек-
тор посмотрел и говорит: «Так тут можно еще одну палочку под-
ставить (VI), так он учился в 6-м классе?» А Валя говорит: «Нет,
не учился». Но директор говорит: «Ладно, пусть идет в 7-й класс».
Вот мы спали на сене и весь сентябрь учились.
За Валей стал ухаживать учитель по черчению и труду Иван
Иванович. Ему было 30 лет, Вале 17 лет. У него были родители
и еще 6 братьев. Двое братьев были женаты, а пятеро жили с ро-
дителями. Иван был старше всех и не учился, а работал и помо-
гал братьям учиться. Сеня и Гриша окончили педучилище и ра-
ботали учителями, жили отдельно с семьями. Иван, видя такое
положение у Вали — нас двое детей, все раздеты, — он решил
на ней жениться (но он ее любил всю жизнь). Валя не хотела,
но учителя ее уговорили: «Что ты будешь делать зимой? Дети
и ты сама раздеты». Валя согласилась. И вот учителя собирают-
ся на свадьбу. Свадьба у родителей Ивана Ивановича. Нас Валя
решила не брать. Мы, все трое, легли спать. Но братья, Ивана
Ивановича, двое, пришли за нами, и свадьбу начали только тогда,
когда привели нас.
У родителей было два дома. В одном доме жили родители,
а во второй селили молодоженов. Они жили до тех пор, пока
не пришло время женить следующего сына. Мы жили втроем,
а Вася со всеми вместе. Оба мы ходили в школу. У меня не было
зимнего пальто, и я ходила в школу под большой клетчатой шер-
стяной шалью с кистями.
Книги и тетради в руках — под шалью, да еще чернильни-
ца-неразливашка. Училась я хорошо, Вася тоже, но он не успевал
по русскому языку. Весной дядя меня забрал на лето, чтобы пасти
корову. Я ее пасла по обочине в Крыжановке, вдоль трассы, держа
на веревке. Я болела все время малярией, мне нельзя было быть
на солнце, но никто об этом не думал. Рано утром ездила на Яр-
155
Глава III. Птички
марочную в поликлинику, мне ставили уколы хины, а приехав
домой, меня ждала корова. Увозил меня дядя в конце сентября.
Сентябрь я почти не училась, школу посещала, а уроки не го-
товила, и меня не спрашивали. Увез дядя в Раснополь, я пошла
в 4-й класс, меня вызвали к доске по арифметике, диктуют боль-
шие числа, а я ничего не знаю. Меня перевели в 3-й класс обратно,
так я и училась.
Вася закончил 7 классов, поступил в автомобильный техникум
в Одессе, жил на частной квартире первый курс.
Меня дядя решил взять и на зиму и, возможно, учить дальше.
Сшила тетя мне из своего пальто пальтишко, и я лето и зиму про-
жила у них, закончила 4-й класс. Настало лето, приехала Валя
беременная и забрала меня в Раснополь. Дядя и тетя очень рас-
сердились, с коровой некому, пустили в колхоз на стадо. Я нача-
ла учиться в Раснополе. Ребенок через полмесяца умер, и меня
отправили к дяде в Крыжановку, но меня они не приняли и от-
правили обратно к Вале. Я проучилась пятый класс. Родилась
девочка, и я водилась с ней, а школу пропускала. Валя намочит
единственное платье, чтобы в школу не ходила, а я его выжму,
одену и бегу в школу. А свекровь увидит и заберет девочку к себе.
Однажды в декабре месяце Валя спрятала ботинки, я не могла
их найти и убежала босиком, учителя расспросили, в чем дело,
и Валю вызвали в сельсовет. Накачали. И я стала ходить в школу.
Пальто у меня не было. Я ходила, накинув большую свекровкину
шаль, клетчатую, с большими кистями, книги под мышкой, так
я проучилась пятый класс.
Вася учился в Одессе в автомобильном техникуме и пас летом ко-
рову у дяди в Крыжановке. Меня уже в Крыжановку не забирали.
Летом Валя меня очень обидела. На Галочку (ее дочку) упало ко-
лесо железное, оно закрывало вход в палисадник. Ей было два
года, она как-то его опрокинула на себя. Как же оно ее не убило?!
Валя хотела меня бить, но я убежала и ночевала у старухи на краю
села. А днем я пришла и сказала Вале: «Дай мне грошей, я пойду
до тети». Она вынесла три рубля, я ушла, даже не попрощалась.
156
Пять вкусов жизни
Это был июль месяц. Я остановила грузовую машину, которая
везла пшеницу, шофер взял меня до Березовки. Я залезла в ку-
зов, он был полон пшеницы, до самого верха. А пшеница была
крупная, желтая. И ведь я уехала насовсем… В одном платьице
и тапочках. Мне было 14 лет. Это был 1939 год, Васе было 19 лет.
Я ему рассказала, в чем я ходила, как училась. Вася так опечалил-
ся, возмутился и сказал: «Какой же наш дядько засранец! Ты ка-
ждое лето, с апреля по октябрь, пасла корову, продавала молоко,
а он ни пальто, ни ботинок тебе не купил за все годы».
Мы с Васей ходили в Крыжановке в кино, в клуб и даже танце-
вали, там иногда были танцы.
Рядом с Крыжановкой был «Артек», «Молодая гвардия». Де-
вочки ходили в черных шортиках и белых блузочках, мальчики
тоже в шортиках и белых рубашечках. Ох, как мне хотелось быть
с ними и так одетой. Бедная же я сирота!
Я одевала тетину юбку, ее кофту белую, все старенькое, одевала
красный галстук и шла в «Артек», вечерами у них были концерты,
окна все были открыты, я взберусь на окно и смотрю концерт.
Днем с Васей мы пасли корову. Вася решил, что меня надо опре-
делить в детгородок, чтобы я училась, говорил, что меня оденут,
и будут кормить, и я буду учиться. Он уезжал в Одессу, чтобы
устроили меня, но не велел никому говорить. Однажды вечером
он приехал и заявил дяде: «Я Марусю забираю, устраиваю ее в дет-
дом, где ее оденут, обуют, кормить будут, и будет она учиться. У вас
она ничего не заработала». Начался большой скандал. Дядя упре-
кал Васю, что он его позорит, он учитель, а родная племянница
в детдоме. Тетя была добрая женщина, она хотела меня оставить,
но дядя все равно отправил бы меня к Вале, а там ребенок, Галя,
из-за нее я вынуждена была пропускать школу. Вася заранее ку-
пил материалу мне на платье, светло-желтый лен. Тетя сшила мне
платье, юбочка в складку. И вот вечером мы едем с Васей в Одессу.
Едем в трамвае, горят огни большого города, было очень интерес-
но (и вот всегда, когда я еду вечером в автобусе, горят огни, меня
охватывает чувство необыкновенное, хотя прошло 70 лет).
157
Глава III. Птички
Навстречу новой жизни
(1979 год, Одесса, август, мне 14 лет)
Переночевав на Васиной квартире, рано утром мы едем на 17-м
номере трамвая на 4-ю станцию Большого фонтана, подходим
к воротам «Дитячий городок имени Коминтерна» (Детский го-
родок имени Коммунистического интернационала). Это целый
городок в Одессе. Каштановые и платановые аллеи, много домов.
Дома двух- и трехэтажные. Эти дома — дачи больших, богатых
людей Одессы. Недалеко от моря. Их отобрали у них в 1920 году.
Сюда помещали детей-сирот от 7 до 15 лет. Каждый дом — это
группа-класс. Со своей столовой, спальнями, игровой. С воспи-
тателями, дневными и ночными.
Каждый дом — своя «крепость». Заведующий, кухня, повара.
Меня поместили на 10 дней в изолятор — это небольшая больни-
ца. Сдавала анализы, наблюдали за моим поведением. И опреде-
ляли, в какой дом поместить меня. Я была девочка воспитанная,
я понимала, что хорошо, что плохо. Приходил Вася через день,
спрашивал, как мне тут. Я вела себя очень хорошо, я не хватала
с тарелки раньше всех, как делали другие (хлеб, пирожки, фрук-
ты, резаный арбуз). Я брала позже всех. Стол на 6 человек. Воспи-
тательница заметила, подойдет, даст мне самый большой кусок,
или пирог, или две скибки арбуза. Потом скажет: «Берите». Все
берут, и никто не возмущается, что мне дают больше.
Когда приходил Вася, воспитательница его спрашивала: «Что
у вас случилось, почему девочку отдали сюда, девочка хорошая,
воспитана». Вася все ей объяснил, что учиться мне все время
препятствовали, а уже шестой класс. Надо учиться, да и одежды
зимней никогда у меня не было.
Меня направили в № 5, самый лучший, а их было 11, домов.
2700 детей-сирот. Многие были в детгородке с 7-летнего возраста
(Оля Патлис, Вера Тимошевская — подруги мои). Дом № 5 одно-
этажный, это весь наш 6-й класс. Есть на нашей территории еще
один дом, там 9-й класс. Одна кухня на два класса.
158
Пять вкусов жизни
Территория небольшая, но очень красивая. В центре — боль-
шое здание, клуб. Деревья растут, шелковицы, — очень вкус-
ные, белые. Были и березы, и высокие. Мы садили цветы, делали
клумбы, а дорожки посыпали песком. Но песка не было, мы били
ракушечник, большие куски.
В доме нашем было две спальни для девочек, одна спальня для маль-
чиков. Игровая большая комната для всех, столовая — за столом
4 человека — и чемоданная. У каждой девочки — свой чемодан.
Мы себе сами стирали, а постельное белье нам стирали в прачечной.
Меня девочки встретили очень хорошо, будто они меня знали.
И себя чувствовала очень свободно, будто я их знала. Девочки
были воспитаны, очень спокойны, я узнала позже, что это был
экспериментальный детский городок. Нанимали образованных
людей, были воспитатели образованные, деликатные. Нас учили
говорить спокойно, не кричать, правильно говорить слова.
Анна Ивановна Кардюмова, возможно, ей было лет 45, умная
одесситка, справедливая, образованная, речь русская, с мягким «г».
Все говорили на русском языке, и школа была русская, но изучали
и украинский язык, и литературу, и умели говорить по-украински.
Я — из села — быстро перешла на русский язык. Была и ночная
воспитательница, ее звали Кира Бекционовна. Она заступала ве-
чером, сменяла Анну Ивановну.
Но у нас не было никаких отношений с мальчиками. Мы их
не любили, и никакой симпатии не было.
Я проучилась весь шестой класс, а летом мы отдыхали, купа-
лись в море сколько хотели. После завтрака, после обеда — до са-
мого ужина.
Водили нас в оперный театр, в цирк. А однажды в День физ-
культурника мы выступали на стадионе. Шел весь детгородок,
а всего было 2700 человек. Не знаю, сколько нас было на стадионе,
мы были одеты в черные юбочки или коротенькие шорты и фут-
болочки зеленые, с белыми воротниками и белыми манжетами.
У нас были большие куски марли, метра по полтора, выкрашены
в разные цвета. У каждого — по два куска, не помню, в какой
159
Глава III. Птички
цвет, но помню синий и желтый. Когда давали команду, мы раз-
ворачивали один цвет, и было очень красиво, потом его прятали
сбоку, разворачивали второй — и физкультурные упражнения.
Было очень красиво. А когда мы шли по улицам Одессы — такая
армия, все в одинаковом, и с такой гордостью мы выступали!
К зиме мне выдали зимнее пальто клетчатое, зеленоватое, с корич-
невым воротником. Мне оно казалось верх совершенства. Я помню
зимнее пальто, когда мне было 5 лет, мама, папа умерли, и больше
у меня не было зимнего пальто. И вот в 14 лет — зимнее пальто. Его
носила другая девочка, и его перелицевали, и оно стало как новое.
Мне сказали, что это платье Фени Черной, я так испугалась,
что она отберет его, и спрятала в кровать под одеяло, но она толь-
ко попросила померить, оно было ей коротко, ей выдали другое,
новое, но хуже моего. Выдали ботинки и шапку-ушанку. Я была
одета тепло — какая радость! Зима хоть и коротка, но все рав-
но холодно. У Вали я ходила в школу под большой свекровки-
ной (бабушкиной) шалью, толстая, теплая, с кистями. Надевала
на голову, а кисти до самого пола. Но пальто — это было для меня
счастье. Каждое воскресенье я ездила в Крыжановку. Мне очень
нравилось ехать на двух, даже трех трамваях: 17, 3, 2.
Тетя была рада, дядя тоже, они меня кормили, и 10 копеек дава-
ла тетя, на мороженое. Оно стоило 10 копеек.
Хорошо мне было в городке. Школа рядом 114-я, одесская шко-
ла, в ней учились все — и городские, и домашники.
Помню учителей: солидные, с правильной речью. Милютин —
не могу представить, сколько ему лет, но представительный, —
русский язык и литература.
Деревянко — солидный тоже, высокий, красивый — украин-
ский язык и литература.
Еврейка — не помню, как звали, молодая, красивая, мне симпа-
тизировала, преподавала алгебру и геометрию. Она хотела меня
удочерить, но когда узнала, что у меня есть брат и сестра, тетя,
дядя, она оставила эту идею, но по-прежнему относилась ко мне
с симпатией.
160
Пять вкусов жизни
С девочками были отношения очень хорошие. Не ссорились,
если у кого-то что-то случалось, все сочувствовали, успокаивали.
Ходили мы в кино, у кого были деньги. Некоторые в воскресенье
ездили к родственникам, и им давали на кино. Мне давал Вася.
Тогда шли фильмы «Музыкальная история» (все мы были влю-
блены в Лемешева), «Цирк» (там Любовь Орлова, все мы хотели
быть блондинками), «Моя любовь» (Лидия Смирнова — чудо),
«Танкисты» (героический фильм. «Броня крепка, и танки наши
быстры…»). Мы смотрели фильмы по нескольку раз, кто не мог
ходить в кино, вечером, когда уже все были в постели, то расска-
зывали. Обычно Вера Тимошевская или я. Я очень любила рас-
сказывать.
Прошел учебный год, настало замечательное лето, купались, за-
горали, какое чудо! До моря недалеко, небольшая полянка с цве-
тами (сейчас там несколько санаториев). Шли через парк «Ар-
кадия». Это мое детство. Какое счастье, ни коровы, ни ребенка!
Я отдыхала все лето у моря. Девочки научили меня плавать, вна-
чале руками по дну, ногами шевелить, потом глубже — руками
оторваться, и я научилась. Экзамен — проплыть до буйка. Плыву.
По бокам две девочки, если начну тонуть, они спасут. Проплыла,
обратно тоже. Ура! Я плавать умею!
Прошло дивное лето. Пошли в 7-й класс. За лето мы подрос-
ли, загорели. Но я помню, что мы недоедали. Все-таки кормили
не очень сытно, но и не голодали. Часто хотелось кушать. Про-
учились мы одну четверть, сентябрь, октябрь. Меня тетя моя
учила, что закончу 7-й класс — чтобы поступила в медицинское
училище и работала потом медсестрой у Ниночки, она уже стала
врачом.
Октябрь. 1940 год
Пришел приказ расформировать детгородок, и на этой терри-
тории будет ремесленное училище № 1. Конец школе, старших
детей определили в училище, младших детей распределили в дет-
ские дома. Управление Черноморского флота дало заявку выучить
161
Глава III. Птички
150 радистов на корабли и береговые станции Одессы, Севасто-
поля, Феодосии и др. Все девочки поступаем в радиопрофиль.
Учиться два года, программа техникума, ускоренная. Вася при-
ехал с чемоданом, он окончил автомобильный техникум и по-
ехал по направлению в г. Николаев. Он посоветовал поступить
в училище учиться, а когда он устроится, будет иметь квартиру,
он меня заберет, я буду учиться в школе, закончу 10 классов, по-
ступлю в институт. Мы простились…
Стали мы определяться. Девочки перешли в двухэтажное зда-
ние. Я на втором этаже, три человека в комнате, кровати новые,
постели — простыни, одеяла — новые. Форма новая, столовая
на первом этаже. Белые скатерти, за столом 4 человека.
Как же нас хорошо кормили… Вот все детство было полуголод-
ное. Начиная со смерти родителей — голод. А тут утром белый
хлеб, масло, какао, каша, или яичница, или овощное. Мясо в обед
каждый день, рыба на ужин. 2-этажное здание, только для дево-
чек. Нас больше сотни человек, своя столовая, свой повар, а всего
радистов 150 человек. Мальчики отдельно. Все в том же городке.
А всего в училище 1700 человек. Специальности: токари, слесари,
инструментальщики, деревообделочники.
Мы считались элитой, нам завидовали.
С чувством глубокой благодарности Васе, что он определил меня
сюда. И благодарна судьбе, что решилась моя жизнь, что не была
я в оккупации, что дали нам возможность доучиться.
Нам выдали новую форму. Мы готовились к 1 мая идти стро-
ем на парад. Долго нас муштровали, и вот 1 мая утром все вы-
строились на нашем стадионе, и вот команда: «Колонна! Справа
церемониальным маршем шагом арш!!!» Впереди наш оркестр
как грянет! За оркестром батальон девочек. С какой радостью
и гордостью мы шагаем! Душа поет, сердце колотится. Нам выда-
ли новые туфли, на стопочке каблук. Всем шили индивидуально,
по мерке. Но они новые, но мы терпели, шагали долго, с 4-й стан-
ции до ж.д. вокзала, рядом с вокзалом площадь и Обком КПСС.
Мы прошли на 5.
162
Пять вкусов жизни
А потом, когда прошли трибуну, шагали босиком до самого учи-
лища. Нас кормили вкусным праздничным обедом. Вспоминаю
этот год учебы в училище. Это был лучший год в моей жизни —
с 15 до 16 лет. Мы посещали оперный театр, правда, билет был на га-
лерку. Мы ходили в кино каждую неделю. Фильмы шли по месяцу,
и нам не надоедало смотреть. Я очень много читала, просиживала
в читальном зале (в скверике). Он достался нам от детгородка.
Мы часто ходили на море купаться. Аркадия — пляж моего дет-
ства. В училище я начала поправляться, даже директор мне сказала:
«А ты, Мусенька, поправилась». И неудивительно, кормили очень
хорошо. Были и конфеты, и пирожные. Мы очень хорошо учились.
Прошли радиотехнику, электротехнику, радиомонтаж. Я была от-
личница. Прием и передачу на ключе я освоила на «отлично».
А какие у нас были хорошие вечера! Мы гуляли по нашим чудес-
ным каштановым аллеям. Нам было по 16 лет, некоторым по 17.
Уже начали засматриваться на мальчиков. Мне нравился Коля
Кориченко из нашего д/городка. Но он учился в другом профиле.
Но это были только взгляды. Мы только понимали, что мы нра-
вимся друг другу.
У него были светлые волосы и карие глаза. Где-то в 1970 г. я ви-
дела по телевизору секретаря Одесского обкома партии Нико-
лая Кириченко. Писала нашим девочкам: «Не наш ли это Коля?»
Но разве пойдут выяснять?
Прекрасный год 1940—1941 прожит в училище. Осталась свет-
лая память.
Весь май—июнь мы учились, а на июль, август должна быть
практика на кораблях Черноморского флота и береговых р/стан-
циях Одессы, Севастополя, Феодосии, Новороссийска.
Воскресенье. 21 июня 1941 года
Утром пришли на завтрак.
1. Манная каша, на тарелочке по яйцу, кусочки масла, какао, бу-
лочка с повидлом.
163
Глава III. Птички
Кашу многие не ели, я съедала все, меня тетя научила все съе-
дать. Кашу все выложили в ведро и унесли на кухню, а там повар
тетя Поля плачет: «Девочки, война!»
Мы не расстроились. Мы знали, что наша страна сильная.
Мы знали, что победим Финляндию и немцев сразу победим, это
запросто.
А что? «Броня крепка, и танки наши быстры». Это мы уяснили
и ничего не боялись. В первый день Одессу не бомбили, только
вечером, в 8 часов, мы гуляли по нашим аллеям и пролетели два
самолета, не наши, без опознавательных знаков, длинные туло-
вища — это были немцы. Они летели бомбить аэропорт. И стали
каждый день Одессу бомбить.
А мы продолжали учиться еще целый июль и ходить на пляж.
Но уже на пляже были вырыты бомбоубежища. Но немцы лете-
ли бомбить морские суда, где морской вокзал, а от Аркадии это
далеко. Но среди белого дня видно было, как бомбы летели на ко-
рабли.
Днем мы не боялись, но ночью было страшно. Казалось,
что бомбы летят рядом, но они бомбили в Одессе предприятия,
от училища далеко, а так было слышно. Мне было 16 лет, и жизнь
казалась безоблачна. Все равно было радостно, что мы победим.
Прощай, Одесса!
Мне 16 лет
24 июля нас собрали на нашем стадионе училища и ровно
в 12 часов ночи нас вывели из Одессы пешком до Николаева —
120 км. За плечами у нас были вещевые мешки (покрасили наво-
лочки в синий цвет и пришили лямки). Туда мы сложили обувь,
одежду, все летнее, зимнего ничего не брали. Думала ли я, что на-
веки прощаюсь с этим любимым прекрасным городом, с моей
родиной?..
Мы шли ночью через весь город, ночь была очень темная, огней
не было, светомаскировка. Нас было 1700 человек.
164
Пять вкусов жизни
Окна были открыты у людей, было жарко, и мы, 1700 человек,
топали ногами по брусчатой мостовой, а люди плакали, знали,
что покидаем Одессу.
Только в 6 утра мы подошли к Лузановке. Шли всю ночь.
Я встретила тетю с Ниной, Нина через два дня родила Людочку.
Они шли на трамвай, чтобы съездить в Одессу. Я зашла к дяде,
он был дома, сад был в полном расцвете, уже были абрикосы.
Мы простились.
И вот целую неделю мы шли до Николаева только ночью, т.
к. днем немцы бомбили дорогу. Днем мы сидели в кукурузе. Было
очень жарко. Подъезжала телега, везли продукты. Мы все раз-
бились группами и так и держались, 6 человек. Из телеги крича-
ли: «Везем продукты!» Мы подходили, нам давали масло, колба-
су и печенье. Хлеба не было, все пекарни в Одессе разбомбили.
Через шесть ночей мы подошли к Николаеву. Там река Буг и боль-
шой мост, и стоял дежурный и направлял в 20-ю школу. Я с под-
ружкой сбегала к Васе, но его не было дома, он был на работе.
Только я вернулась в школу, нас уже собрали и повели на вокзал.
Сели мы в вагоны, и меня позвали, у окна стоял Вася. Он меня
обнял, поцеловал, сказал, что получил повестку из военкомата, —
завтра съездит в Одессу проститься с родными, дал мне 15 рублей
(я на них купила юбку и туфли), мы поговорили, и поезд пошел.
Вася говорит: «Нет, он еще не пошел», и идет за вагоном, а по-
езд все быстрее, быстрее, а Вася — за ним, и машет мне рукой,
высокий, красивый, в белой рубашке… Так и запомнился мне
он на всю жизнь. Молюсь о нем утром и вечером и так и вижу его
на вокзале с поднятой рукой, я тогда заплакала, сердце подсказа-
ло, что это последняя встреча. Прощай, мой родной, любимый
Васенька…
Нас привезли в Днепропетровск, разместили в школе, думали,
тут и останемся, а немцы двигались к Днепропетровску, мы про-
были дня три — и снова поезд. Привезли в г. Константиновку
на Донбассе, рядом был город Сталино, теперь это Донецк. Про-
жили три дня в школе, была уже светомаскировка, а немцы под-
165
Глава III. Птички
ходили к Донбассу, нас снова на вокзал, погрузили в товарные
вагоны и повезли по направлению в Челябинск. Ехали только но-
чами, т. к. все-все поезда шли навстречу нам, с военными и тех-
никой. Наш поезд загонят в тупик, и стоим по нескольку дней.
Кормили очень плохо, по куску хлеба, воду.
Привезли в Челябинск, покормили горячим обедом на вокзале
и повезли в сторону Свердловска. Весь август мы ехали, шли, до се-
редины сентября. Голодали. Были дни, что совсем ничего не давали.
И вот поезд подошел к Свердловску за несколько километров.
Нам выдали по два пирожка. И снова голод, несколько дней сто-
ял поезд перед Свердловском. Всех распределили по специаль-
ностям. Отправили в Томск, Омск, Новосибирск, Иркутск, а нас,
150 радистов, вместе с преподавателями, мастерами отправили
в Тобольск.
Ночью мы, 150 человек, приехали в Тюмень. Нас встретили трое
представителей из школы ФЗО. Повели нас с вокзала на ул. Ко-
тельщиков. Мы шли по Первомайской, Водопроводной, Пристан-
ской, по ней мы бежали вниз бегом, по Гаспаровской — и вот под-
ходим к ФЗО. Там учились 80 человек. А мы заявились 150. Всех
разместили, отдали нам все училище и актовый зал, всем были
постели, кто на кровати, и в актовом зале на матрацах. Ночью
не кормили. Но утром нас как начали кормить… Хлеб (сколько
хочешь), каша, второе блюдо с мясом, гарниром. Чай, печенье, са-
хар. Обед, суп, второе, и еще второе каша, компот. Кормили мно-
го и сытно, и мы жили целую неделю, ждали пароход, он только
ушел в Тобольск, другого транспорта не было. (Когда, много лет
спустя, я приезжала в Одессу, встречалась с нашими выпускника-
ми, все вспоминали Тюмень, что нас хорошо кормили).
Да, после голодовки мы наедались в Тюмени. На следующее утро
мы решили посмотреть город. Шли по Гаспаровской, поднялись
на Пристанскую, и первая улица, отходящая вбок, была Усиевича.
Я остановилась на углу Пристанской—Усиевича, посмотрела вдоль
Усиевича — и вижу такое уныние, дома деревянные, черные, ни од-
ного деревца, ужасный вид, я говорю: «И это город?» Деревянные
166
Пять вкусов жизни
тротуары, низкие деревянные дома, пришли в центр, где стоит
Обком, там был жиденький скверик и площадь для новобранцев,
они маршировали там. Мы посмотрели весь город, это была де-
ревня, не походил он на город, да он и областным не был. Только
в 1944 году отделили от Омска — Тюменскую область. Где теперь
Дом Советов, стояли столы, вернее лабазы, а на столах продавали
сельхозпродукты. Не было тротуаров, просто земля.
Никакого центра, дорога-брусчатка только по ул. Республики.
Если бы мне сказали, что я всю жизнь проживу в этом городе,
я бы умерла на месте, а ведь прожила с 1948 г. по 2010-й, но все
по порядку.
Осмотрели «город», впечатление гнетущее. Кроме Одессы,
я не видела ни одного города. Мы пробыли целую неделю, ожидая
теплоход из Тобольска. Нас очень хорошо кормили, и через не-
делю мы сели на теплоход «Алексей Буй» и плыли до Тобольска
6 дней. Топку топили дровами, сожгут дрова, теплоход остано-
вится, и вся команда выходит заготовлять дрова. Пилят вековые
сосны, рубят, носят на руках — и тогда плывем. Так стояли не-
сколько раз, плыли 6 дней до Тобольска.
Тобольск
Октябрь 1941 года
Палуба деревянная, тротуары деревянные, городок — низкие
деревянные дома. Привели нас во двор училища, здание — быв-
шая духовная семинария, очень красивое, большое, трехэтажное,
величественное, директор училища приветствовал нас, сказал на-
путственные слова, и повели нас на территорию Кремля. Нас по-
местили в три двухэтажные здания, очень хорошие, теплые, свет-
лые комнаты, раньше там жили церковники. Церковь разграблена,
но там был музей, очень много в нем было национальной одежды,
разных бытовых экспонатов, очень красивой одежды северных на-
родов, а в вестибюле — огромные олени с рогами и олененки. Му-
зей был закрыт, но нас пускали, т. к. мы жили на этой территории.
167
Глава III. Птички
Водили нас в столовую, кормили три раза сносно. Наступила
зима, а мы в ботинках, в шинелях неподстеженных, но на голову
выдали шапки теплые, отделаны серой цигейкой.
Водили раз в десять дней в баню. Мы надевали на голову наши
одеяла, и закрывали они нас с ногами, и шли в баню. Жители То-
больска знали, что одесситы идут в баню, там мы старались по-
стирать нижнее белье.
В Тобольске был красивый деревянный театр. И эвакуирован
он из Винницы, все пьесы шли на украинском языке. Как мы лю-
били ходить в театр! Но денег у нас не было, и одежды не было,
а мы росли. Мне весной исполнилось 17 лет. Мы продавали свой
хлеб с обеда — 300 г. Возле столовой стояли масса людей, чтобы
купить кусок хлеба, продавали за 6 рублей, а билет в партер стоил
6 рублей. Обед ели без хлеба, а завтрак, 200 г, и ужин, 200 г, съеда-
ли. По нескольку раз смотрели каждую вещь.
А из одежды перешивали юбки, гимнастерки, которые нам вы-
давали, белые кофточки, рвали куски от простыней и шили во-
ротнички и кофточки. В театр мы ходили часто. Была хорошая
городская библиотека. Я много брала книг и читала. Мы хорошо
прожили год, и наступил выпускной вечер.
Столы были накрыты белыми простынями. Наш мастер Цы-
варев сказал напутственную речь. Он нас поздравил, и, когда
говорил, что мы входим в самостоятельную жизнь, будем ра-
ботать, у меня мурашки по коже и такая гордость, что я буду
работать.
Я была круглая отличница. Меня первую пригласили, куда
я хочу поехать на работу?
Распределение было: Горький, Уфа, Томск, Новосибирск, Ир-
кутск, Салехард. Я решила в Салехард, еще в Одессе я хотела по-
ехать на остров Диксон. Со мной поехала Оля Макарова и прим-
кнул Дима Патлис, он ее очень любил. Всех начали отправлять
на машинах в Тюмень на железную дорогу, а мы ждали ледохода,
а он в июне, а пока мы ходили на практику в Жуковку — 5 км
от Тобольска. Мы там жили в бывшем доме отдыха, но в то вре-
168
Пять вкусов жизни
мя там жили дети из Ленинграда, эвакуированные школьники.
Там нас и кормили, училище поставляло для нас продукты. Очень
красивая природа, хороший дом отдыха.
Июнь 1942 года
Мне 17 лет
Все наши выпускники разъехались по разным городам. Всех от-
правляли на грузовых машинах до Тюмени ж.д., а там поездом.
Всем им выдали бушлаты, т. к. ехали в кузовах грузовых машин.
Остались только мы, потому что в Салехарде еще лед не про-
шел. Мы жили в Жуковке, нас кормили, проходили практику
на передающей р/станции. Но настал и наш день. Сели на паро-
ход. Каюта двухместная. Мы с Олей на одной полке, а на второй
пассажир — бабушка. Плыли мы долго, 10 дней, полуголодные.
Дима бегал, что-то покупал, делили на троих и платили ему. Чем
дальше на север, тем было холоднее и холоднее. На палубе не-
возможно было стоять, а по Оби проплывали льдины. На 10-й
день увидели город. Что-то черное, в серой дымке, холод, ветер
не утихает. Унылая картина. Крыши домов черные, тротуары де-
ревянные, черные, дома маленькие, покосившиеся.
Ступили мы на палубу, а она вся черная, деревянная, ни одного
дерева нет, даже травы зеленой нет, только недавно сошел снег.
Мы были очень голодные и первым делом стали искать столо-
вую. Мы взяли первое суп, жирный, с мясом, и по два вторых,
картошка тушеная с колбасой, а колбаса очень жирная, и мы все
съедали. Как мы только живы остались?! Пришли в контору Ми-
нистерства связи, сдали документы, меня и Олю оставили в ра-
диобюро, а Диму отправили на передающий пункт за 7 км от Са-
лехарда, он мало работал, осенью его забрали в армию. Дали нам
двоим комнату в доме связистов. Комната хорошая, теплая, окно
большое и пустое.
Кладовщик принес два топчана и говорит нам: «Пойдемте
на склад. Я вам дам два гуся».
169
Глава III. Птички
Мы переглянулись в недоумении. Пошли. Он выдал нам два
огромных меховых тулупа — гуся. Мех сверху, такие, как носят
ненцы. Очень теплые, мы постелили — и как на перине.
Прожили мы с Олей лето. Достали плитку, чайник, одну табу-
ретку. Что-то готовили, жарили картошку с колбасой. И ходили
в городской парк на танцы. Парка не было, было пустое место
перед окружкомом партии, а это было двухэтажное деревянное
здание, а перед ним — небольшая площадь, и посадили деревца,
малюсенькие, сантиметров по 20-30. Это должен быть парк, раз-
бито аллеями, а в середине — танцплощадка круглая, как сково-
родка. Мы так и говорили: «Пойдем на сковородку».
Мы приступили к работе в радиобюро. Работы было очень мно-
го, телефонов с областью не было. Единственная связь по Морзе —
радиобюро. Все сводки служебные, радиограммы, все через ради-
обюро. Приходилось работать не по 8 часов, а по 10 и 12. Скажет
начальник, что некому работать, и сидим. По штату 12 человек
надо, а нас четверо.
Было очень трудно, уставали. Одену наушники, и вот морзянка
лупит и лупит в уши, не переставая, а я пишу и пишу. И Оля уста-
вала. Выходных дней не было. Если работали с 8 утра до 4 или 7 ча-
сов, то вечером бежали на танцы. А ночей не было. Было уди-
вительно. Солнце заходило до половины и снова поднималось.
И день, и день, и никакой ночи нет.
Мы не могли заснуть до часу ночи, мы ворочались, окно нечем
было завесить. В конце лета Олю отправили работать в поселок
Шурышкары, это 500 км южнее Салехарда, т. е. она поплыла об-
ратно.
Там уже был лес и много рыбы, там был рыбоучасток. Ей по-
везло, работы было мало — две, три радиограммы в день, и есть
было что. В одном здании почта, радиостанция и две квартиры,
начальника почты и радиста, вернее, 4 комнаты, но домик уют-
ный на берегу реки.
Осталась я одна, я сняла угол у зырянки, она мне предоставила
постель за занавеской, было уютно и тепло среди зимы.
170
Пять вкусов жизни
Я узнала, как живут зыряне, это народность Севера, они свет-
лые, глаза серые, язык свой, особые, а ненцы совсем другие, чер-
ные, черноглазые, низкорослые.
;
Бабуля еще что-то пишет в своей тетради, пока это секрет, но уве-
рен: она не жадная и поделится с нами. Как всегда делилась самыми
сокровенными тайнами, передавая житейскую мудрость без остатка.
Книга уже была свёрстана, и бабуля получила рукопись. Долго,
обстоятельно знакомилась со всем текстом. И, как обычно бывает
с книгами, когда уже хочется дать отмашку «в печать», находится
обстоятельство, останавливающее весь процесс. Бабуля отдала
вторую тетрадь, в которой описано много-много интересного!
;
Салехард
Лето, 1942 год
Удивительное лето на Севере. Ночей нет. Сплошной день. Солн-
це ярко светит, а закат до половины. Тепло, даже жарко.
Когда Оля Патлис была еще здесь, мы пошли посмотреть окрест-
ности Салехарда. Вышли за город и увидели сплошную равнину,
зелёную, красивую. Низкая зелёная трава, маленькие цветочки
разные. И такие красивые! Мы шли, шли, любуясь такой красо-
той. Это тундра. Увидели много жёлтых ягод. Они похожи на ма-
лину, но я не знала и не видела никогда малину. В Раснополе ма-
лина не росла. Мы ели эти ягоды, очень вкусные, могли бы много
нарвать, но мы были с голыми руками. Но наелись досыта.
Дошли до речки, она не широкая, но глубокая. Вода холодная, по-
мочили ноги. Сели на пригорок и долго любовались такой красотой.
Много говорили и поняли, как далеко мы заехали. Оля уехала,
и мне стало очень грустно без нее. Ее отправили в Шурышкары.
Я уже никогда не ходила за город, подруги не было.
Работала я с 8 часов до 4 часов, на другой день с 4 часов дня
до 12 ночи. Я наблюдала закат солнца, оно заходит до половины
и снова всходит.
171
Редко приходилось уйти после 4 часов, начальник скажет: «По-
работай еще пару часов», и работаю, никаких возражений. Вся
связь с областью осуществлялась через радиобюро.
По штату положено 12 радистов. Когда мы приехали, было всего
четыре. Радистами работали молодые мужчины, и их всех моби-
лизовали на фронт. Остались только женщины. Мне было 17 лет,
я окунулась в такую работу, такую нагрузку – ужас!
Ямало-Ненецкий округ был очень богатый. Мясо, рыба, пушни-
на, кожа добывались в огромных количествах и всё шло на фронт.
Переписка шла только по Морзе. Отчеты, распоряжения, частные
радиограммы – всё шло через радиобюро. Были районные цен-
тры: Аксарка, Ныда, Новый Порт (теперь Уренгой), Тарко-Сале,
Красноселькупск, а такие районы, как Сургут, Нижневартовск,
Нефтеюганск – это райцентры, города возникли после 60-х годов.
У каждого райцентра свои участки, их называли факториями.
Там добывались рыба, мясо оленье, пушнина, шкуры и птица. Во-
дились куропатки, маленькие, беленькие, очень вкусные курочки.
И вот связь: фактория с райцентром, а райцентры с Салехардом,
а Салехард с областью.
Канал магистральный только с областью, не затихал с 8 утра
до 12 ночи. Радиограммы печатались на пуншере, а передавались
трансмиттером (такой аппарат), и мы не успевали. Самолеты
на Тюмень шли только грузовые, и нас садили срочно переписы-
вать радиограммы. Отправляли до 800 штук.
Работали мы очень много, без отпускных, без выходных. Пер-
вый год была столовая, можно было пообедать, а потом не стало
и столовой. По карточке 700 г хлеба в день. Кусок в два кулака,
чёрный, горячий, мокрый.
Я съедала сразу с утра, только выкупив, не доносила домой, по до-
роге съедала, и до следующего утра… Положено еще по карточке
250 г масла и 1200 г крупы, но этого никогда не было в магазине.
Мы получали с начала месяца карточку на жизнь, на целый ме-
сяц. Если потерять карточку — это голод. Иждивенцы получали
по 250 г хлеба.
Глава III. Птички
172
Пять вкусов жизни
Однажды в смену мы работали трое. Я, Галя Терентьева, моя
подруга, и Маша Ревнивых, наша ровесница, тоболячка. Пер-
вая смена ушла, мы заступили. Я сидела на магистрали, передо
мной была клетка с чистыми бланками, все подходили, кому надо,
брали бланки. В первой смене на магистрали сидела Зоя Б. Она
пришла в 4 дня, так как забыла свою хлебную карточку в клетке
с бланками, их только выдали.
На магистраль села я, но карточку не видела. Брали бланки
Галя и Маша, они тоже не видели, не брали, хотя бланки брали.
Я подумала: «Я не брала, значит, кто-то из них». Спросила Галю:
«Если ты взяла, надо подкинуть: у Гали мама, сестра-школьница,
по 250 г получают. Я ем свой хлеб, а Маша получает посылки су-
харей от матери их Тобольска». Начальник Гриша Пинегин ска-
зал: «Карточка чтобы завтра была у меня на столе, не будет — пе-
редаю дело в милицию, там узнают!»
Я пошла вечером к Гале, я побожилась, что я не брала, говорю
Гале, что если ты взяла, надо подбросить, а она говорит: «Честное
слово, я не брала!» Я ей поверила. На другой день собрание двух
смен. Я встала и говорю: «Я не брала, за Галю головой ручаюсь,
она честная девочка, и взяла только Маша Р».
Ох, как Маша рыдала на всё радиобюро, и говорила: «Я ниче-
го не брала, я никогда не возьму чужого, я лучше своё отдам!»
И так горько рыдала, что все ей поверили, даже я. И все решили,
что мы с Галей подруги и на неё валим. Начальник повторил своё
требование. Я не боялась, милиция так милиция.
На другой день приходим на работу, я работала на районах.
Только взяла из клетки, где разложены бланки по районам, по-
дошла к клетке Ныда, несу за свой стол, а там хлебная карточка,
я даже испугалась и положила обратно в клетку все радиограм-
мы, сижу и думаю: «Ты чего испугалась? Ты что, её брала?» По-
шла, взяла радиограммы, карточку отдала начальнику, говорю:
«Вот, в моей клетке». Он взял, ничего не сказал, а за два дня хлеб
был выкуплен. И не подавилась… Шли многие годы. Все мы вые-
хали из Салехарда. Я и Галя в Тюмень, Маша Р. в Тобольск. Жила
173
Глава III. Птички
она хорошо, жила с мамой, растила дочь, одевалась лучше всех,
свой дом, корова, хозяйство. Работала она в радиобюро аэро-
порта. И много лет подряд терялись кошельки, деньги из карма-
нов, шарфики, косынки, всё то, что интересное и можно поло-
жить в карман. Но никто не думал на нее, думали то на одного,
то на другого, но не на нее.
Однажды она поехала в санаторий в Латвию. Пришла в универ-
маг. Долго ходила, смотрела, ничего не купила, а когда уходила,
ее в дверях остановили: «Что у вас в рукаве?» Она была в дохе.
А она: «Ничего!» Ее завели в подсобку, сняли доху, в рукаве вя-
заная шапочка. Ох, как она рыдала… Ее сфотографировали, со-
ставили акт. Она наврала фамилию и где живет. Рыдая, просила
не писать, обещала заплатить любую цену. За ней проследили,
зашли в санаторий, составили акт, из санатория исключили, всё
узнали, и адрес, и где работает, и, пока она ехала, документы при-
шли раньше ее. Ох, как ее срамили: «Ты воровка, все годы воро-
вала, уходи от нас и знай, где бы ты ни была, где бы ни работала,
напишем, что ты воровка».
Вот так, сколько веревочка ни вейся…
В нашем радиобюро в основном молодежь. Мы ставили кон-
церты, кто пел, кто рассказывал стихи. Мы ставили «Женитьбу»
Гоголя. Я играла невесту. Мне сшили голубое платье с фамбарами
(оборками) и волосы сделали по старинке. Жили мы хоть и го-
лодно, но весело.
Я купила у зырянки отличные бурки из оленины и купила шап-
ку из пешки (пешка — молодой олененок), очень теплая. А но-
сила шинель еще из Одессы. Негде было купить, и деньги были,
а купить — ничего нигде не купишь. Очень мне нравилось посе-
щать Дом ненца. Так назывался театр. Довольно приличный те-
атр, с балконом и боковыми ложами. С подругой Галей мы бегом
бежали в Дом ненца. Там часто были танцы, играл духовой ор-
кестр. Как радостно было танцевать! Душа пела! Меня пригласил
молодой парень, все знали, что из-за него повесилась молодая
красивая девушка. Он пригласил на танго, второй танец — вальс.
174
Пять вкусов жизни
Я очень хорошо танцевала, очень легко. И во время двух танцев
я не промолвила ни слова, и он тоже, но душа моя ликовала. По-
том он ушел совсем, а мы с Галей были до конца.
Однажды кружок Дома ненца ставил отрывок из оперы «Князь
Игорь». Я смотрела на одном дыхании. Князь Игорь в плену, его
обещают отпустить, если он обещает дать слово не воевать про-
тив половцев. Он согласия не дает, а хор половецких девушек –
чудо. Очень сильный хор и танцы. Я в Одессе так не любовалась
этой оперой.
Проработала я год, и меня посылают в командировку в рай-
центр Мужи. Это примерно 200 км южнее Салехарда. Выдают
мне кисы, чижи, тоборы, малицу и гусь. Дают мне мешок с по-
чтой. По пути между Салехардом и Мужи поселок Шурышкары,
а там моя Оля. Ехать на нартах с каюром (возчик) (Прим. авт. —
Бабуля называет каюра «каюк»), четверо собак, нарты неширо-
кие, я сажусь боком, ноги свисают, мешок в руках. Едем.
Ночь… Луна светит, видно всё как днём. Снег блестит, пере-
ливается золотыми огоньками, красотища… Еду, еду, любуюсь
простором, во все стороны расстилается тундра, равнина во все
стороны соединяется с небом. Я долго любуюсь, нарты мчатся,
каюр собак погоняет нечасто. Я постепенно задремала, вроде за-
снула, качнулась, проснулась…Ааааааа!!! Мешка в руках нет, пла-
чу… Каюр ни слова не говоря поворачивает нарты назад, едем
обратно несколько минут, мешок лежит на дороге… Снова едем
долго, и снова я теряю мешок, и снова каюр возвращается обрат-
но…Мешок на дороге.
Стараюсь не спать, мешок держу крепко, а вот и чум. Тут у нас
остановка. Возле чума стоит мужчина и кричит: «Маруся, ты?»
Я отвечаю: «Я».
А он: «Ах, ты, тудыть твою… Я уже три дня тебя жду, где же ты
была?»
Я молчу, захожу в чум, раздеваюсь, и он с удивлением смо-
трит. «Так ты кто?» Я говорю: «Маруся». Меня в Одессе так зва-
ли, и к слову «Маша» я еще не привыкла. А он: «Тьфу!», и вышел.
175
Глава III. Птички
Он ждал продавщицу Марусю. Я огляделась, весь чум покрыт
шкурами оленей. Снаружи тоже. Внутри чума, на середине, печ-
ка железная, труба невысокая, топится, в чуме жарко, а дым идет
вверх, а там круглая дыра, видно небо. Напоили меня чаем, очень
приветливые все, мне 17 лет, а женщины все выглядят старше.
Меня послали в Мужи на два месяца, там радист Катя роди-
ла, и надо во время декретного отпуска ее подменить. Пробыли
в чуме часа два, собак оставили и подали санки-розвальни, и за-
пряжены в лошадь.
В санках сено, и я спала, и мешок не теряла. Рано утром мы прие-
хали в Шурышкары. Дом, в нем живет начальник почты, молодая
женщина с семьей, по коридору налево комната Оли, и через кори-
дорчик — радиостанция. Работает она одна. Да и нагрузка у нее —
штук пять радиограмм в день. Я вхожу к ней в комнату, а она еще
спит, время 6 утра. Я ее бужу. «Оля, проснись, я приехала, и это
не сон, открой глаза!». А она: «Машенька, это ты?»
А у меня одни глаза видны, вся в куржаке, еще не растая-
ло. Я разделась, Оля встала. На столе елочка, игрушки выреза-
ны из белой бумаги, небольшой столик. Оля накрыла столик,
позавтракали, поговорили, рассказала о своей тайне, что с ней
случилось в новогоднюю ночь…(Прим. авт. — Я не удержался
и сразу позвонил бабуле. Ну какая тайна? Вы уже догадались обо
всём, конечно. Оля, сейчас уже покойная бабулина подруга, по-
любила парня; он был капитаном небольшого судна. Она с ним
встречалась, и в новогоднюю ночь, уж так получилось, согреши-
ли. К сожалению, парень рассказал об этом друзьям. Оля уехала
в Одессу, а парень женился на медсестре, в браке прожил долго,
родилось трое детей. К несчастью, заболел туберкулезом. Уже
смертельно больной, он рассказал эту историю одной знакомой,
через которую разговор дошел и до бабули. Сокрушался парень:
«Почему я такую девочку упустил? Добрую, честную, красивую...
А я дурак, начал рассказывать, такой герой». Потом бабуля была
в Одессе, и они с Олей поехали на кораблике из речпорта. В руках
у бабули был букет цветов, и она стала цветы по одному бросать
176
Пять вкусов жизни
в воду в память о своем брате. Тут и рассказала бабуля Оле всё,
что знала. Та очень расстроилась, говорила, что выходила бы пар-
ня! Она и вправду выходила своего мужа от туберкулеза, и этот
неизвестный нам сейчас капитан тоже, уверен, выжил бы забота-
ми коренной одесситки).
Через пару часов я уехала в тех же розвальнях на лошади, ехали день
и ночь, приехали утром в 8 утра, села работать. До обеда не встала,
а в обед меня начальник радиостанции Маслаков, бывший одессит,
пригласил пообедать. Жили они в этом же доме. У него жена и пять
человек детей, мал мала меньше, но все сидят за столом, а на столе
большое блюдо дымящейся картошки, по кусочку хлеба, и всё, ка-
жется, ещё чай. Шла война, время было тяжелое, все голодали.
Доработала я до конца дня, не вставая. Работы много, все рыбоучастки
расположены в факториях, я помню только, с кем держала
связь: Горки, Шурышкары, Салехард, а остальное забыла. Вечером
начальник радиостанции Маслаков увел меня на квартиру к телефо-
нистке. Комната, тут же крошечный коммутатор, тут же она и жи-
вет, две кровати: ее и семилетнего сына-первоклассника. Мне осво-
бодили кровать, и мне было очень комфортно на перине, в чистоте.
Я прожила два месяца и снова таким же путем в Салехард. Эти два
месяца мне было хорошо. Начальник почты дал мне талоны ИТР
на обед в столовой, по ним кормили в столовой только начальни-
ков: почты, горкома, милиции, начальника больницы. И комнатка
отдельная от общей столовой, и было и мясо, и рыба, и овощи, и вы-
печки не каждый день, я обедала один раз, только обеды.
Таким же путем вернулась в Салехард (Прим. авт. — Бабуля пи-
шет «С-Хард»). А там холод, голод, 700 г хлеба съедала сразу по-
сле магазина, на ходу, как собака, и до следующего утра. Никаких
обедов нам не привозили. Прошла зима, весна, летом — веселее,
а лето — это июль, август, и уже дует холодный ветер. Ходили
на танцы в горсад, но деревьев еще не было, только посадили
прутики, они принялись и зеленели. Все же была молодость, на-
дежда, что война закончится и будем хорошо жить. Я уеду в Одес-
су сразу же, как закончится война.
177
Глава III. Птички
Кончилось лето очень быстро, настала осень, зима, такая холод-
ная.
Мои ноги и голова были в тепле, а на плечи всё та же одесская ши-
нель. Я не ходила, я всегда бежала бегом. На работу, с работы, в ма-
газин… Бегом, бегом. Жила я в доме связиста вдвоем с девушкой,
она работала на почте. Я развозила почту таким путем, как вез-
ла по пути я. Комнатка маленькая, стояла кровать, стол и печка
нормальная с плитой. Дров не было. Мы купили частным путем,
женщина привезла на телеге, четыре длинных бревна. Заплатили
деньги и стали распиливать на чурки. А дрова из реки — выру-
блены изо льда. Их по реке сплавляли до Салехарда, но не успели
их выловить, и они замерзли у берега. Вот люди их выдалблива-
ли и сушили и ими топили. Мы отпилили несколько чурок, а тут
милиция. Дрова эти ворованные, и нам их трогать не разрешили.
Но чурки мы спрятали под кровать. Потом рубили, но они не горе-
ли, дымили, дымили и кое-как тлели, потом горели.
Однажды я вечером топлю, они не горят. Пришла Галя: «Брось
топить, идем на танцы!» Я всё бросила, оделась и бежим в Дом
ненца. А там тепло, светло, играет оркестр, и мы такие счастливые,
танцуем.
Прошла зима, настало лето, меня снова посылают в Мужи на 2 ме-
сяца. Катя-радистка снова рожает. Еду уже пароходом, не помню,
какой это месяц, но я подъезжаю к Шурышкарам. Оле я давала
радиограмму, чтобы встречала пароход. Ехала я третьим классом,
внизу, деревянные кушетки голые, и я не помню, сколько мы плы-
ли, но я всё время была на палубе. И вот на подходе Шурышка-
ры. Смотрю, а на берегу одна Оля, встречает пароход. Пристал
пароход, и кинули на берег длинную доску. Я по этой доске топ,
топ — и на берегу. Встретились, обнялись, обрадовались… Оля та-
кая красивая, беленькая, волосы вьются колечками, носик вздер-
нут, веселая, одета в красивое платье нежно-салатное и матросский
воротник, отделан полосками. Нам по 18 лет, и радость, и счастье,
и прекрасная Одесса. Виделись несколько минут и расстались. Не
думала, что увижу ее через много-много лет уже в Одессе.
178
Пять вкусов жизни
Два месяца прожила в Мужах, как там было хорошо. Муж Кати
был мотористом, он подавал своим мотором энергию на радио-
станцию и был рыбак очень хороший.
Какую прекрасную рыбу он ловил! А рыбы в Оби уйма. Муксун,
нельма, сырки. А сырок огромный, как муксун. Он порол, жир
вынимал и на этом жиру жарил рыбу. Какая же она вкусная… Ка-
кие бы ни были: рыба, кролик, курица, но жарить надо их на соб-
ственном жиру. Тогда будет очень вкусно. Никакой другой жир
не заменит собственный.
Работы много было, на весь день, и еды было вдоволь, также
ходила в столовую и обедала по талонам ИТР.
Промелькнули два месяца, вернулась в Салехард, а Шурышка-
ры проезжали ночью.
В Салехарде работы уйма, голод, ничего не купить, ни одежды,
ни продуктов. Ходили на танцы в летний сад. Маленькие дерев-
ца подросли, уже выше пояса. И такая радость, зеленые кустики,
но посажены вдоль дорожек, растут ровненькие деревца, а тан-
цплощадка сбоку и круглая. Мы ее звали «сковородка». «Идём
на сковородку?»
Прошло лето, наступила холодная осень, замело, замерзло.
Зима.
Меня вызывает начальник и говорит, что посылает меня на ра-
боту в Ныду. Надо сменить радистов двоих и начальника радио-
станции Антипина. Его жена Вера была радистом (уже в Тюмени
родилась Люда) (Прим. авт. — Люда Антипина — добрый друг
бабули, иначе, как «Людочка», она ее не называет).
Я очень плакала, я так не хотела туда ехать. Он меня уговари-
вал: «Я понимаю, что отрываем вас от Родины, посылаем даль-
ше на север, но не навечно». А идет война, никакой надежды,
что я выеду из севера, и еду еще дальше. Это был март 1944 года,
я назначена в Ныду. Так было по приказу, но выехала по холоду.
Снова зимняя одежда, нарты, уже оленья упряжка. Ехали дол-
го, иногда одна, иногда ехали командировочные, на таких же
нартах, но можно было обогреться, проезжая какие-то посёлки.
179
Глава III. Птички
Первая Аксарка, большой населенный пункт, потом Чумы —
на разных расстояниях. Ныда примерно в 700 км севернее Са-
лехарда (Прим. авт. — Реально расстояние на север — 279 км,
но это по немыслимой прямой. Даже сейчас по зимникам доро-
га занимает 630 км).
Какие-то остановки, какие-то столовые. Я не знала, как себя ве-
сти, что можно купить еду. Вижу — едят пельмени, а я не знаю,
что это такое, и что можно купить и тоже есть. Ехала голодом,
ничего не имея с собой, сидела в углу, никто не спросил, не под-
сказал, что нужно купить, и ехали дальше. И вот Ныда: дорога
до нее была унылой, холодной, долгой.
Большой поселок, есть райком партии, райисполком, школа-де-
сятилетка, медпункт, почта, баня по-черному.
Радиостанция — единственная связь с миром.
Большой дом, комната радиостанции, тут же квартиры, тех-
ник Колесниченко с женой Полей, комната для старшего радиста,
очень теплая для меня, большая комната для второго радиста, она
уже приехала с мамой из фактории, ей 26 лет, работала очень сла-
бо, там было пара радиограмм, где она жила, поселок Щучье. Она
предложила мне жить всем вместе в моей комнате, так как она
теплая и светлая. Я с радостью согласилась.
И вот ее мама, тетя Таня и Нюся — 2-й радист. Мы договори-
лись, складываем по 600 рублей вдвоем на питание, тетя Таня
варит, печет, нам стирает, а мы ее кормим. Мне это было очень
хорошо. Продукты Нюся как-то доставала. Были и суп, и второе,
и блины, и стряпня.
Мне 20 лет. Ныда. 1944 год.
В свободное время я вышла познакомиться с посёлком. Посе-
лок большой, дома частные, и два больших двухэтажных дома
выделяются в поселке. Есть рыбоучасток. Поселок стоит на Оби,
а от Оби отходит довольно широкая река Нумги, и поселок Нумги
стоит на этой реке, а перешеек, соединяющий реку Нумги с Обью,
очень широкий, как море.
180
Пять вкусов жизни
Красивая Обь, берега покрыты травкой, я сходила на рыбоуча-
сток. И какое было мое удивление, когда еще не совсем приблизи-
лась к рыбоучастку, я услышала запах огурцов. Рыбаки поймали
целый косяк рыбы корюшки. Маленькая рыбка, похожа на ряпуш-
ку, но короче, мельче. Эта рыба плывет косяком. Вся вместе, (по-
одиночке они не плавают, а идут гуртом) и попадает в сети весь
косяк до сотни килограмм. И удивительно, как пахнет огурцами.
Есть большой клуб, зрительный зал, сцена. Меня пригласили
играть в пьеске, играть партизанку. Немцы ее поймали и ведут
на казнь. Мне говорит режиссер: «Ну что ты так покорно идешь,
ты хоть вырывайся!» Я стала вырываться, меня держат, а я вы-
рвалась и прыг со сцены, и бегом-бегом к выходу. Поймали. Ста-
ла нормально вести.
Наступила весна, солнце ярко светило, в луже пили воду и игра-
ли воробьи.
Я засмотрелась на них, бросила им крошки и почувствовала,
что кто-то на меня смотрит. На другой день я получила записку.
Это была девушка Зоя. Она жила у председателя райисполкома
Мокроусова Ефима Андреевича, а жена его – Вера Михайловна,
педагог. В записке было: «Здравствуйте, Маша! Я слышала, вы
здесь одна. Приходите к нам!» Зоя училась в Москве в институ-
те Мосрыбвтуз. Была эвакуирована со студентами второго курса
в г.Тобольск. Потом приехала работать в Салехард, а из Салехар-
да в Ныду, и Мокроусовым она очень понравилась, и они пригла-
сили ее жить с ними. У них не было детей. Она мне очень понра-
вилась. Волосы черные, глаза карие, фигура – чудо. Такая талия,
красивые ноги, отлично одевается.
Я вошла, она была дома одна, в пижаме, я впервые видела пижа-
му. Разговорились. Умная девочка, ей 24 года.
Пришли Мокроусовы, милые люди.
Я почувствовала себя как дома. Всё же росла я среди учителей,
в Крыжановке часто собирались у дяди учителя, и тут люди куль-
турные, образованные, они меня полюбили и всегда меня при-
глашали.
181
Глава III. Птички
Наступило жаркое лето, решили мы с Зоей покататься на лодке.
На берегу всегда стояла маленькая лодка. Один сядет на корму,
второй на весла, и совсем нет места для третьего. Только мы от-
плыли от берега, как налетят на нас комары, облепили, тучи ко-
маров, ветра совсем не было. Мы сразу к берегу — и бежать, бе-
жать. Вот и покатались!
А одеты мы были в белые платья и босоножки. Нам говорят,
что надо одевать брюки, куртку, на голову шляпу с марлей, а так,
как мы, не ходят.
Однажды приехал в Ныду молодой коммунист, красивый тата-
рин Борис, ему 30 лет, одинокий. Он сменил старого секретаря
райкома партии и стал первым секретарем. Зою он сразу заметил,
они встречались и к осени поженились.
У Зои был вызов в Москву для продолжения учебы в институте,
так как немцев от Москвы отогнали и все студенты возвраща-
лись. Она выбрала замужество.
Это было престижно, только два человека в Ныде снабжались
по первой категории. Был закрытый магазин-распределитель
и было три категории. По первой шли секретарь райкома и предсе-
датель райисполкома. Они в этом магазине покупали все, что нуж-
но, и сколько хотели. Как до войны. Вторые секретари и началь-
ники по второй категории, им была установлена норма, но все
продукты они имели, а все остальные без категорий в обычном
магазине, в таком снабжалась и я. Масла не было, крупа не всег-
да, а полагалось по карточке 500 г масла и 1 кг 200 г пшена, и это-
го не было (Прим. авт. — Бабуля пишет «и этого не всегда было»),
в основном хлеб 700 г, но лучше, чем в Салехарде, выпеченный,
не сырой, но черный. В центре поселка построили коттедж на две
семьи: Бисаревым и Мокроусовым. На две половины, по две ком-
наты, кухня, прихожая, туалет. Вода холодная, горячей не было»
На этом записи обрываются. Бабуля, видимо, устала: зрение
подводит, но память – нет! Цепкая, образная… Самое ценное
было в том, что я, набирая эту тетрадь, звонил ей, переспрашивал,
182
Пять вкусов жизни
уточнял. Сначала хотел редактировать текст, а потом решил
не трогать ничего, чтобы каждый из вас смог почувствовать ме-
лодику бабулиной речи.
;
Удивительное дело: когда я заканчивал этот раздел, папа при-
слал мне свое письмо к маме, которое попросил распечатать и пе-
редать ей. Как совпали наши слова — папины и мои, финальные
слова письма. «Я дома».
К маме
Наконец-то лето и отпуск, и долгожданная поездка домой,
к тебе. Еще недавно я ехал в Тюмень, чтобы повидаться с друзь-
ями, попить с ними пивка, съездить на рыбалку, а повидаться
с тобой было далеко не основным делом. Теперь другое время —
я стал старше и, надеюсь, умнее, а потому знаю, что не буду ни-
кому звонить, никого приглашать…
Я проведу все эти дни с тобой — будем неспешно беседовать
вечерами, ты в очередной раз расскажешь про свое детство,
про эвакуацию, про родственников, про еще живых коллег по ра-
боте. И пусть я все это уже слышал, но все равно мне приятно
напевное звучание твоего голоса. Я буду поливать огород, ходить
в магазин, в аптеку, выносить мусор, спать в соседней комнате,
в общем, делать все, чтобы тебе в эти дни жилось спокойно...
Сумка собрана еще накануне. Конскую колбасу, тобой любимую,
упаковал сегодня. Вызвал такси до вокзала. Заметил, кстати,
что, наверное, только здесь понимаешь, как быстро проходит
жизнь. Объявляют: «Электропоезд до станции Дружинино»,
а в памяти всплывает моя поездка туда со спелеологами, ког-
да учился в институте. Поезд до Приобья тоже старый зна-
комый — ездил на нем на охоту в поселок Коммунистический.
Электропоезд до станции «Мурзинка». Однажды мне с коллега-
ми почему-то забавным показалось название станции. «Поеха-
ли?!» «Поехали!» Но в памяти ничего не зацепилось. Выпивали,
скорее всего…
183
Глава IV. Блинчики
Почему-то смена объявлений на табло напоминает шелест
перевернутых страниц. Да, эти страницы жизни я перелистнул,
и в начало уже не вернуться. Грустно.
Объявили мой поезд, бегу на платформу. На вокзал я с годами
приезжаю все раньше и раньше и к поезду бегу, хоть до отправле-
ния больше часа и места в билете обозначены. Видимо, это спо-
соб справиться с волнением. Надо хоть что-то делать в этот
момент, а не тупо сидеть и ждать!
Я в вагоне. В нос врывается неистребимый запах мужских несве-
жих носков и еще чего-то специфического, вагонного. Тронулись,
и, как по команде, вагон наполнился шелестом разворачиваемых
пакетов с едой, а в воздухе повис запах вареных яиц, малосольных
огурцов и жареной курицы...
Вот уже за окном мелькают пригороды родного города. Твердил
детям, что не надо встречать — доберусь на такси, но раздает-
ся звонок от дочери: «Денис за тобой выехал!» Какой же он уже
взрослый, мой сын!..
Я еду домой, к маме, по родному городу, и не узнаю его в очеред-
ной раз, и только когда вижу свой дом, всегда вдруг ощущаю запах
из детства — пыль с солнцем и полынью пополам. Он возника-
ет только у ворот родного дома, а еще жуки-пожарники на де-
ревянном заборе в лучах солнца. Стукнула задвижка на калит-
ке — этот звук тоже родной. Розы, яблони, вишни, покосившаяся
терраса. А в окне уже торчит седой одуванчик маминой голо-
вы. Ждет. Увидел ее, и как будто обдало запахом пирогов. Знаю,
что теперь каждое утро буду слышать: «Юра, что у меня на го-
лове?» — «Красивая волна седых волос!» — «Понимаю, что врешь,
а все равно приятно!»
Я дома.
Так случилось, что жизнь свела бабулечку с другой замечательной
женщиной, которую я искренне люблю: мамой мужа моей родной
тети Тани. Тетя Нина Гвоздикова, Нина Николаевна. Она всю жизнь
прожила в Рустави, а старость встретила в Сибири, в селе Кулаково,
184
Пять вкусов жизни
где живет в построенном ее сыном, моим дядей Юрой, прекрасном
гостеприимном доме. Жалею, что не записал ни словечка интервью
с её мужем, Василием Дмитриевичем Гвоздиковым, видным строите-
лем (кстати, мой дядя Юра Гвоздиков пошёл по стопам отца), депута-
том Верховного Совета Грузинской ССР. Как ценны были бы сейчас
его уроки… Помню хорошо его волевое красивое лицо, его удиви-
тельную манеру говорить, а особенно помню его рукопожатие… Ба-
буля и тетя Нина видятся редко: годы и разные привычки не способ-
ствуют частому общению. Но телефон спасает. И вот благодаря тете
Нине на нашей кухне появляются невиданные в Сибири рецепты.
Кухня тети Нины всегда отличалась своим кавказским коло-
ритом: чахохбили, мужужи, дзадзики, лобио. И хачапури! Три
хозяйки на моей памяти делали умопомрачительные хачапури:
мама, тетя Таня и тетя Нина.
Однажды мы с моей сестрой Дашей просто так заехали в го-
сти к тете Нине, у меня был с собой пустой блокнот, и мы за-
писали несколько страниц короткого интервью. Вы удивитесь,
почему в узкосемейной книге вдруг такой неожиданный экскурс.
Поймите, сегодня иногда нам пытаются внушить идею о том,
что один народ — враг, другой — «и не друг, и не враг, а так». Тетя
Нина — пример того, кто ниспровергнет с легкостью возводимые
недальновидными политиканами стены. Вся ее жизнь — пример
истинного человеческого общежития. И сейчас убедитесь: у си-
бирского дома — небольшой виноградник, груши плодоносят
так, что соседи радуются урожаю больше хозяев, из слив варит-
ся отличный соус ткемали (за травкой омбало посылают гонцов
на Кавказ, и ткемали получается отменным).
ТКЕМАЛИ
2 кг слив ткемали, 1/2 стакана воды, 2 головки чесно-
ка, 4 ст. ложки семян укропа, 5—6 ч. ложек кориандра,
2 ч. ложки красного перца (слабожгучего), 2 ч. ложки
сухой мяты (болотная мята омбало), соль по вкусу.
185
Глава IV. Блинчики
Моешь сливы (полиэтиленовое 5-литровое ведро),
складываешь в медную жаровню, добавляешь немного
воды, провариваешь сливы до мягкости, чтобы можно
было перетереть их на крупном дуршлаге. Сливовую
массу откидываешь на дуршлаг, отделяя шкурки. Всю
массу (прозрачный сок сливаешь отдельно) уварива-
ешь в жаровне, постоянно помешивая. Добавляешь
молотую кинзу (семена), молотый укроп (семена),
омбало — поровну. Добавляешь одну среднюю головку
чеснока, соль, сахар, горький перец. Доводишь до горя-
чего состояния и разливаешь в горячие банки.
Воспоминания тети Нины
Мама родилась на Кубани. А папа родился… все говорят Галуш-
ники — знаю, что папа с Полтавы, с Украины. Украинец или ка-
зак. Он был намного старше мамы, у него уже четверо детей было.
Маму звали Мария Савельевна Федоровская. А папу — Николай
Матвеевич Костенко.
;
Я родилась в Краснодарском крае на Кубани в станице Подгор-
ной в 1930 году «в жнива». А по паспорту на октябрь записали.
Паспортистка русская была, зачем так записала — не знаю. У меня
старшие сестры были Вера, Оля и Надежда. А не от мамы был
брат Петр, он погиб где-то в 1943—1944 году около Керчи. Петр
был старше самой старшей сестры. Еще брат Владимир (от отца)
остался на Дальнем Востоке. Вера, Оля и Надя тоже на Дальнем
Востоке родились. У папы еще были сыновья Ванька и Петя, а де-
вочка — не знаю, как звали. Баба Шура и мама в Чугуевку ездили
ни Дальний Восток и к Володе заезжали. Это было после войны.
У моей мамы были братья и сестры Шура, Ульяна, Пимен и Варя.
Все в Ставрополе живут. Мамин папа — Савелий, а вот бабушку
не знаю, как звали. Она умерла в Гардабани в Грузии уже при мне.
Она жила у тети Шуры.
186
Пять вкусов жизни
А папиных родителей, как звали, не знаю.
;
Папа был «горшошник», торговал горшками. Он неграмотный
был, но самоучка. Почерк у него очень красивый был. В 30-м
году раскулачивали, переворот был, и папа сбежал и попал в Гру-
зию в Гардабани. В Азербайджане в Джандари была мельница,
и он на мельнице работал и умер в 43 году. Могилу поправляла
мама. Мы уже в Рустави жили. Там и бабушка похоронена. Потом
мы ни одной могилы не нашли, деревянные кресты азербайд-
жанцы все сняли. Они ими в войну топили печи. Так что могилы
папы и бабушки я не нашла.
Мама домохозяйка была, обшивала нас, пекла. Отец-то на мель-
нице работал, отрубя были. Так что держали свиней, курей.
Мама готовила затирку: «муки насыпеть, водой поливаеть и ру-
ками затираеть катышки, потом их собираеть и в суп».
Галушки: тесто с яйцом «замесивалось» и кидали в воду, в кото-
рой картошку варят.
Мама ласковая была. А папа, если я начинала капризничать, го-
ворил: «Вон, вон со стола!» — но не бил.
;
Один раз мама меня побила. Мы в Гардабани собирали куку-
рузу, и я с детьми собирала. Крыши ровные были, чтоб на них
сверху кукурузу сушить. Ночь уже, луна, светло, меня мама ищет.
Соседей на ноги подняла: «Нина пропала!» А мы катаемся на под-
воде. Она меня с подводы сдернула, по заднице дала и дома на ко-
ленки поставила.
Бывало, со школы прибегу, книжки брошу и гулять — рвали
молодую пастушью сумку и ели. Мы ее называли «мама-чучу».
Мама обедать зовет: «Нинаааааа!» — я бегу, слышу.
Мы жили между Михайловкой и Васильевкой. В Михайлов-
ке русские жили, а в Васильевке ассирийцы. Церквушка стояла
ассирийцев. Батюшки не было. Бабушка ходила свечки ставить.
В церквушке иконки висели, а ассирийцы все праздники церков-
ные соблюдали, боговерные были.
187
Глава IV. Блинчики
;
Как я училась? Таааа!.. Училась — не училась, с двойки на трой-
ку, четыре класса перешла, бросила, пошла на работу. В колхоз
нас гоняли, детей, летом, мы для себя колоски собирали ночью,
чуть свет. На кашу, на суп.
Мы, когда хлебоуборка идет, снопы в кучу складывали, потом
те снопы с поля на молотилку увозили.
Потом, как смогла тяпку в руках держать, так и пошло. Тяпали
кукурузу, капусту, помидоры. Картошки не было.
Ячмень мололи, пшеницу.
В Михайловке был колхоз Когановича, а у нас колхоз Орджо-
никидзе.
Детям иногда меда и хлеба давали.
В войну немцы до нас не дошли. В Рустави челябинский завод
переехал, у нас квартиранты были. Женщина в двумя дочерь-
ми у нас жила. Ночью однажды она кричит: «Вставайте! Немец-
кий самолет летит!» Мы выбежали, а самолет высоко пролетел,
не бомбил. Мы под бомбежкой не были.
;
Я всю войну в Гардабани была. Отец на войну не ушел. Он боль-
ной был, кашлял, и в 1943 году умер. Он дома умер. Лежал,
а я за ним смотрела. Мама в опытной станции работала.
После войны я в 1944 году на работу в Рустави поступила. Метри-
ки получила и поступила курьером. Потом телефонисткой на комму-
таторе работала. Потом надоело, и я в деревне на почту телефонист-
кой устроилась. Ни рассчетку не брала, ни трудовую — все оставила.
И я поэтому не участник трудового фронта. А ведь я с 11 лет трудилась.
Нас ведь всех в колхоз гоняли, а участника трудового фронта не дали.
После войны я с Васей познакомилась. Вася в Воевке жил и тоже
на рейсовом ездил. Грынталь — Воевкой потом назвали. Он меня
сосватал в 41 году. Мы поженились 9 января в 1949 году. Свадьба
была. Виноград убрали, вино сделали.
Маму Васи осудили за невыработку трудодней и дали 6 месяцев при-
нудительных работ. Вася тогда осерчал и ушел из колхоза в Рустави.
188
Пять вкусов жизни
;
Я Юру родила в 1950 году. Юре 7 месяцев исполнилось, и я пошла
на завод телефонисткой. АТС открыли, коммутаторы поставили.
И меня позвали в КИП. В КИПе я долго работала. И перед пенси-
ей пошла в газовый цех.
;
Мы с Васей как познакомились. Он покумился с украинцем,
мужем Нади (Кириллом Пугач). Покрестил Любу, она сейчас
в Киеве живет. Он к нам по-кумски приезжал. «Її треба заміж
віддати. Досить їй гуляти». Так вот говорил, чтоб меня замуж
отдали. А уже когда мы поженились, он Полину покрестил.
Как он ухаживал? Никак. Ни одного дня не встречались. Было
7 ноября. Мы все на свадьбе у девчонки одной были. Мне в ночь
выходить на дежурство. У меня кавалер был — Коля. Он меня
провел — мне плохо было после свадьбы. Он домой не пошел,
у меня задремал. Смотрю, ночью стук, у нас квартиранты были,
Гриша и Надя. Уже час, а меня нету. А я до 12 работала, а квар-
тиранты за вином пошли. Коля спит, я выхожу, смотрю — Вася.
«Ти чё тут?» — «Я в гостях». — «А додому чё не йдеш?» — «Не,
я до ранку!» Прихожу утром домой, одна сестра с мужем, другая
с мужем и Вася. А я после свадьбы и с дежурства. У него вино
очень хорошее было, как шампанское, без сахара. Выспевшее
вино было. А сколько винограда было! Ну я раз после свадь-
бы, да с дежурства, бокал выпила и захмелела. Он спрашивает:
«Знаєш, що я приїхав?» — «Не!» — «Вийдеш за мене?» — «Вий-
ду».
;
Мой ухажер Коля Тимков говорил: «Сватов зашлю зимой».
Я ему сказала: «Ждать буду». Коля на горного инженера учил-
ся в Тбилиси. Я не пара была ему. Уже 9 ноября Коле надо было
на зачеты, а он не поехал, думал, свидимся. А меня сестры уже
в деревню к Васе забрали. Он на свидание пришел, а ему соседи
рассказали, что Нины дома нет, она замужем.
189
Глава IV. Блинчики
;
«Действенность» (девственность) я сохранила до свадьбы.
Я его даже со двора выгоняла, ни в какую постель не пускала!
До свадьбы — ни-ни!!!
Девчонки однажды собрались, вина купили. Я в сенцы пошла
за салом, картошку пожарить. Слышу, калитка скрипнула. Вася!
Я ему: «Ты чего вернулся?» Он мне говорит: «Я вам вина, хочешь,
принесу? А я ему: «Не надо вина, ничего не надо!» И выгнала его
к квартирантке. А то он утром будет со двора выходить, соседи
подумают, что он уже спит с Нинкой! Нет!
Мне снился сон. Среди многоэтажек, выросших в центре не-
большого городка, в той части, которую раньше гордо именовали
бы двором, стоял деревянный дом. Нельзя было назвать его старым:
скорее добротным, со стариковской серьезностью переносившим
все житейские невзгоды. Дом этот, крытый давно выкрашенным
железом, был окружен невысоким забором, потерявшим былую кра-
ску, но прочно стоявшим на страже тайн дома и его обитателей.
Жители многоэтажек видели со своих балконов отдельные картин-
ки, которые не мог скрыть забор. Каждую зиму они с интересом следи-
ли за тем, как пожилая женщина, достигшая тех лет, при упомина-
нии о которых все уважительно склоняют голову, большой лопатой
отгребает снег с дорожек, освобождая дорогу к деревянному туалету
на краю участка. Весной женщина сеяла редис, укроп, а затем цветы.
Летом собирала яблоки с нескольких больших яблонь, украшавших
сад и даривших в летний зной благословенную прохладу. Осенью все
видели ее за обрезкой, перекопкой и прочими важными делами.
Жители домов свыклись с мыслью, что дом вечен: дети в квар-
тирах рождались, росли, шли в школу, возвращались с выпускных,
сначала школьных, потом университетских, женились, рожали
своих детей, а жизнь во дворе текла своим чередом. Люди про-
ходили мимо окон, закрытых теплыми шторами, из-за которых
струился теплый свет; и неважно, какое время года было во Все-
ленной. Здесь всегда было тепло.
190
Пять вкусов жизни
Состарившиеся жительницы многоэтажек иногда, побуждае-
мые непонятным молодым стариковским порывом, приходили
к калитке дома — поболтать, посидеть у цветника, кото-
рый так хорошо можно было рассмотреть с верхних балконов.
Но всегда неведомая сила отворачивала их от калитки, кото-
рую так легко открыть, повернув тяжелое металлическое коль-
цо. Вдруг забывали они о своем желании, прерывал неспешный
шаг срочный звонок, или дождь не ко времени обрушивался на го-
родской двор.
Так шли годы.
Дом был вечен.
Вечной была неспешная жизнь, которую можно было лишь ви-
деть.
О дом разбивались все житейские неурядицы мира: скандалы,
драки, войны, разруха обходили его стороной. Цвели цветы, со-
зревали яблоки, таял снег…
В чем секрет дома, не мог догадаться никто. Только женщина,
которая жила в нем, могла раскрыть тайну.
Одним памятным зимним утром жителей многоэтажек разбу-
дил запах, который напомнил им что-то такое сокровенное, чего
давно не было в их полной событий и перипетий жизни. Запах
занесенного с мороза белья. Запах разогревшихся в огненном хоро-
воде березовых поленьев. Запах мандаринов и елки. Запах празд-
ника. Прильнув носами к окнам, люди увидели перемены в доме:
во дворе стояла бабушка, окруженная детьми. Она смеялась в го-
лос, а дети, дурачась, осыпали ее снегом.
Радость зимней забавы была столь откровенной, что мало кто
устоял и не бросился во двор, где можно было от души побегать,
посмеяться, отойти от быта.
Спустя время другой запах разбудил жителей двора: в окна
стучался аромат свежих спелых яблок, пряно-душистый, нена-
вязчивый, сладкий с кислинкой. Яблони были такими большими,
что часть плодов сыпалась за забор, приоткрывая завесу тайны
бессмертия дома.
191
Глава IV. Блинчики
Дети подбегали, украдкой брали яблоки, символически стирали
с них невидимую пыль и вгрызались в сочную хрусткую мякоть,
забрызгивая рубашки и щеки свежим соком, несущим в себе кон-
центрированное лето. А бабушка смотрела на них, улыбаясь
вполсилы.
Пожилой дядька, идущий через двор, увидел мальчишек, уме-
рил свой быстрый шаг, повернул к дому, внезапно захотев так
же, как дети, отведать яблок. И люди, смотревшие с балконов
на эту по-настоящему летнюю картину, увидели то, что можно
назвать магией: с каждым шагом к дому дядька становился моло-
же, подойдя к ограде уже не в костюме, а в легких рваных шортах
и футболке, резво, вприпрыжку, приблизился к ватаге стоявших
рядом пацанов, угостился яблоком и в голос, от души засмеялся.
И каждому стала понятна тайна дома.
И не устояли многоэтажки. Ссыпались с балконов по крутым
лестницам люди, побежали к дому, с каждым шагом возвращаясь
в бесконечно дорогое каждому время. В детство.
А бабушка все так же стояла, улыбаясь каждому. Потому
что бабушки вечны своей любовью.
;
Мама много лет назад написала это стихотворение. Согласи-
тесь, оно для нас?
Что жизнь? — стремительный поток
На юг, на запад, на восток,
То кинет в грех, а то в молитву,
Летишь в ворота, там — калитка,
А то и вовсе узкий лаз
Или тупик. И слезы враз,
И трудно ищешь выход, больно…
Но вновь тобой судьба довольна,
И на какое-то мгновенье
Находишь к правде направленье.
И счастье, коль замечен Богом:
192
Пять вкусов жизни
Тогда ты горд любым итогом,
Тогда и в нищете богат,
Пусть в чем-то грешен, в чем-то свят.
Все в жизни — как в речном потоке:
Здесь тишь разлива и пороги,
Здесь мусор, ил и муть со дна,
И бирюзовая волна,
Что из земли родник питает —
Благословен, кто понимает…
193
Глава IV. Блинчики
Глава IV. БЛИНЧИКИ
БЛИНЧИКИ
Все делаем на глаз. Блины заводим на воде. Яйцо
разболтать вилкой, добавить чуть воды, посолить,
всыпать муку и размешать все в густую кашу. Затем
добавляем воды до густоты блинного теста. Не до-
бавляем сахара и масла!
Смазываем сковородку маслом с помощью бинтика,
намотанного на вилку. Масла должно быть чуть-чуть.
Блины получаются нежирными, тонкими и краси-
выми. Их никогда не было много, поэтому наесться
ими было невозможно.
Приезд в Мироново всегда был связан с незыблемой традицией.
Бабуля пекла блинчики. Подчас, когда ей было совсем плохо (кар-
диостимулятор давал о себе знать), она пекла их только для меня,
пару штук. Вы же знаете, что у всех хозяек блины получаются
совершенно по-разному. Бабулины блинчики не исключение.
Они всегда были почти прозрачными, и их можно было с равным
удовольствием есть с колбасой, сыром или вареньем.
Почему-то сейчас бабуля прочно ассоциируется именно с Ми-
роново. С домом на Советской, 13, который славен многими тра-
дициями. Например, всех, впервые переступивших порог дома,
записывают в Книгу регистрации. Там сначала нет дат, и сказать
точно, когда и кто переступил порог дома первым, сложно. Затем
даты появляются. Листаешь эту книгу, и диву даешься: вот поя-
вился Никитка, вот Настя, вот Вика и Федя. Вот имя давно ушед-
шего единственного друга — Васи Беляева. Вот родные, близкие,
и с ними — молочник, слесарь, сантехник, сосед. Поверьте, никто
из этих людей не уходил из дома голодным или обиженным. Ба-
буля всегда была гостеприимна и отзывчива. Хотя один пунктик
был: аккуратистка она была, каких поискать. Простой пример:
194
Пять вкусов жизни
двор был любой, даже катастрофично многоснежной зимой вы-
чищен до земли. И вот однажды бабуля занемогла, и заболел дядя
Юра, родной брат моей мамы. Снег не убирали, и он полновласт-
но вступил во владение двором. И в доме, в котором редко тем-
пература поднималась выше 14 градусов холодной уральской
зимой, стало ожидаемо теплее. С той поры снег на отмостках
не вычищали. Тепло важнее порядка.
А порядок у бабули был во всем. Вспоминаю ее квартиру на Избира-
телей, 1 — 55. Аптека отдыхает! Мы с сестрой Мариной еженедельно
руками с маленькими тряпочками вычищали палас, вытирали пыль,
мыли полы. Дома так чисто не было, как у бабули. Хотя эта фанатичная
страсть к чистоте мне, так уж случилось, не передалась, когда семья уез-
жает, а я остаюсь один, просыпается во мне что-то бабулино. И вот уже
дома все по ранжиру, даже пылинки стоят стройными рядами…
ПИРОГ ИЗ ОКУНЬКОВ
Тесто дрожжевое раскатать на лист. Уложить
на тесто слой лука кольцами, затем сверху голо-
ву к голове уложить окуней (как шпроты в банке).
Окуней предварительно почистить, выпотрошить,
посолить и поперчить. Поверх положить кусочки
сливочного масла. Закрыть вторым слоем теста.
Сделать в центре дырочку (нужно видеть, что масло
в пироге закипело и рыба готова). Поставить в духов-
ку на полчаса — как тесто готово, так и доставать
пирог.
Пироги не смазывать маслом, они должны быть се-
дыми от муки.
Как только пирог достали, смазать его маслом и за-
крыть полотенцем. Пусть отдыхает.
Едят такой пирог так. Снимают верхнюю корку
и едят ее, окуней едят редко (если мелкие, сразу вы-
брасывают). Нижняя часть пирога особенно сочная.
195
Глава IV. Блинчики
Это блюдо я совершенно не помню. Мама, когда обсуждали
с ней семейные рецепты, назвала его первым. А я вспомнил по-
трясающий новогодний десерт: очищенный от косточек чернос-
лив, фаршированный грецким орехом, под взбитой с сахаром
сметаной. Казалось, я мог съесть ведро этого лакомства, но у ба-
були все было под строгим контролем.
С другой стороны, когда кто-либо пытался добиться от бабули
четкого рецепта, это было невыполнимой задачей. Так, например,
когда Ирина Топовская, ближайшая подруга моей мамы, попыта-
лась узнать у бабули рецепт творожной запеканки, в ответ она хо-
тела получить граммы-минуты-градусы. Бабуля же предложила ей
такой рецепт: «Ну, возьми плошечку творога, ну какую… Ну, много
творога не бери, да и мало тоже ни к чему. Творог лучше свой, ко-
нечно. Сметаны обязательно, и не жалей! Яиц добавь. Ну, сколько?
Три-то надо! Соли чуть, сахару горсть, манки пригоршню. Какую
пригоршню? Ну, примерно столько, чтоб не переборщить, а то ман-
ник получится. Разрыхлителя не забудь. Все смешай, ну, и пеки».
ТВОРОЖНАЯ ЗАПЕКАНКА
Творог 500 г
Яйцо куриное 3 штуки
Манная крупа 5 столовых ложек
Сахар 3 столовые ложки
Ванилин 1 чайная ложка
Разрыхлитель 1 столовая ложка
Разогреть духовку до 180 градусов. Все ингредиенты
смешать, кроме яичных белков. Белки взбить в от-
дельной посуде со щепоткой соли, до мягких пиков.
Аккуратно примешать к творожной массе. Вылить
готовую массу в смазанную жиром огнеупорную фор-
му и выпекать минут 45, пока верх не станет золо-
тистого цвета. Подавать запеканку теплой, со сме-
таной или вареньем.
196
Пять вкусов жизни
Вспоминаю случай: дедуля из командировки привез несколь-
ко черешен. Время года было какое-то совсем нетипичное
для черешни, и каждому из нас выдали по две ягоды. Две стояли
на блюдце для бабули. Я не мог никак отвести взгляд от череш-
ни. Потихоньку отковырял кусочек кожицы размером с отрезан-
ный ноготь, съел. Естественно, это было совершенно безвкусно,
так как до мякоти я не докопался. Но попытки съесть черешню
я оставил.
Помню, как бабуля жарила беляши, а я ел тесто, оставляя мясо.
Выговор, быстрая бабулина реакция. Мясо съедено. Это сейчас
я удивляюсь, как можно было не любить мясо тогда. А Вика сей-
час такая же.
БЕЛЯШИ
Растительное масло 200 мл
мука пшеничная 550 г
сухие дрожжи пакетик
сахарный песок 50 г
соль и перец по вкусу
вода слегка теплая 360 мл
говяжий фарш 250 г
свиной фарш 250 г
луковые головки 3 шт.
В чуть теплой воле разводятся сухие дрожжи, до-
бавляется 50 г сахара и 75 г муки. В достаточно глу-
бокой емкости ингредиенты замешиваются в густую
массу. Затем емкость накрывается хлопчатобумаж-
ной салфеткой и настаивается в течение 20 минут.
После в готовую опару добавляется оставшаяся мука,
вливается растительное масло, тесто солится и за-
мешивается до гомогенного состояния.
Фарш свиной и говяжий смешивается в глубокой
стеклянной посуде, добавляется перекрученный лук.
197
Глава IV. Блинчики
Фарш солится и в него кладется немного молотого
перца. Если начинка получается суховатой на вид,
можно добавить 75 мл теплого молока.
Готовое тесто раскатывается в пласт толщиной
примерно 6 мм, затем при помощи блюдца диаме-
тром 10 см нарезаем ровные круги. В центр заготовки
из теста кладем столовую ложку фарша, края круж-
ка из теста крепко защипываются.
В хорошо разогретую на варочной поверхности ско-
вороду кладутся беляши. Жарить эти мясные пирож-
ки нужно в достаточном количестве растительного
масла, дрожжевое тесто поднимается во время жар-
ки, и масло необходимо, чтобы беляши прожаривались
равномерно.
Готовятся они при средней температуре нагрева
варочной поверхности, не следует выбирать сильный
нагрев: при нем одна из сторон беляша может приго-
реть.
Сочнее и вкуснее беляшей не видел! Никогда они не были ни жир-
ными, ни жжеными, и всегда треугольной формы, с окошечком
в центре. Последний раз мы ели беляши на 23 февраля; бабуля
приготовила их большую тарелку, но дедуля задержался на работе,
где его поздравляли. Вернулся поздно. Стал рассказывать вооду-
шевленно о событиях дня, бабуле что-то не понравилось, она по-
тихоньку начала «капать на мозг». Дедуля был горячим, с размаху
швырнул тарелку с беляшами в стенку. Бабуля спокойно сказала:
«Ну, значит, наелся беляшей». Больше она их не делала.
ЛЕТНИЙ СУП
(папа называл его «похмельный супчик»)
Дедуля говорил: «Я должен видеть, что в супе. Тут укроп-
чик, тут морковка, тут капуста. Никакого месива!»
198
Пять вкусов жизни
Капуста, картофель, морковь, укроп и репчатый
лук. Мелко нашинковать капусту, картофель длин-
ной соломкой, морковь половинками кружочков, лук
мелко покрошить (не пассеровать!). В жидком кури-
ном бульоне сварить картофель с морковью, затем
капусту, лук, положить в конце укроп и лавровый
лист. Подавать на стол горячим.
«У меня едят всё!» Бабуля так говорила. И я, принципиаль-
ный противник супов, ел их у нее за милую душу. Вспомнилось,
как сын моей крестной мамы, Ирины Трубецкой, Максим как-то
обедал у бабули и, отличаясь в общем-то привередливым к еде
нравом, на удивление съел все. На тарелке оставалась какая-то
штука, которую Максим отодвинул. Бабуля, подметив это движе-
ние, пресекла попытку сортировки еды в тарелке. Максим уди-
вился: «Но это не едят!» — «У меня едят всё!» Парень уже готов
был съесть непонятный объект, но дедуля, приглядевшись, захо-
хотал: «Катеринка, это шкурка от колбасы! Не ешь, Максим!»
Бабуле было сложно, нет, невозможно противоречить. Честно,
я побаивался ее в детстве. Зато став взрослее, понял, как ценны
для меня ее жизненные рецепты.
В семейном архиве нашелся рукописный адрес бабуле в день её
50-летия. Он озаглавлен «Маме в день пятидесятилетия». Оче-
видно, этот адрес писала моя мама.
Сегодня стукнуло полвека
С того счастливого числа,
Когда Такого Человека
Нам Жизнь на свет произвела.
Ты стала доброю женою,
Любимой мамой для детей,
И всех нас мудрою рукою
Ведёшь по жизни по сей день.
199
Глава IV. Блинчики
Где б ни работала — всегда
Гордились мы тобою, мама,
Успехи были и тогда,
Когда училась ты упрямо.
Ну, а ведь ты еще и мама,
Забот хватает каждый день:
Нелёгкая у мам программа —
И накорми, и приодень.
В работе, дома, в спорте — всюду
Не можешь быть последней ты,
И знаем все мы, где, откуда
Брала ты силы на труды.
Ты их у бабушки Наташи,
Душой богатой, взять могла;
У ней, у бабушки у нашей
На всех хватило бы тепла.
И папа наш, твой муж любимый,
Тебе усердно помогал,
Он, мужественный, терпеливый,
Судьбы полегче не искал.
И все увидят: ты сумеешь
Достойно внуков воспитать,
Чтоб шли по жизни честно, смело,
В работе — бабушке под стать.
Сегодня хочется нам, мама,
Все лучшие слова сказать,
Чтоб знала ты, что лучшей самой
Смогла для нас и внуков стать.
200
Пять вкусов жизни
Живи ещё пять раз по столько,
Мечтай, трудись, люби, учи,
Воспитывай, пили, ворчи —
Мы будем благодарны только!
Я впервые осознал, как дорога мне бабуля, когда они с дедулей
уехали в Индию, в Ранчи, штат Бихар. Тогда я пришел в гости
к тете Рите, родной бабулиной сестре, и с удивлением подумал,
как они похожи. Сейчас, когда бабули не стало, я ищу в чертах
лица тети Риты те родные любимые морщинки, с хитринкой при-
щур, особую манеру держать голову. Нахожу, к счастью.
Бабуля всегда была образцом спокойствия и уверенности, де-
дуля — порох. В Индии они были вдвоем, впервые, наверное,
познав счастье отдыхать и работать вместе; и пусть тосковали,
несомненно, по Родине, но, вернувшись, демонстрировали нам
образцы семейного поведения.
Дедуля работал в корпорации HEC, бабуля сопровождала его.
Два года они провели в далекой Индии. Фрагменты дедулиных
писем я привел в предыдущей главе, а здесь спешу познакомить
вас с некоторыми зарисовками, сделанными бабулиной рукой.
20/VII – 90
Здравствуйте, дорогие Мария Степановна и Виктор Иванович!
Получили ваше письмо от 26/VI. Сердечно благодарим. Очень
рады получать хоть маленькие, да весточки от родных с Роди-
ны. Огорчены только состоянием здоровья Виктора Ивановича.
Надо сделать все, чтобы он поправился, иначе мы и представить
себе не можем. Не дать ему потерять веру в свои силы. Мария
Степановна, дорогая, вам тоже не 30, и хватит уж себя утруждать
на двух участках, вам и дома дел хватает. Всех денег не заработа-
ешь, да и зачем они, когда нет здоровья? Лучше поберегите свое
здоровье для радости внуков, а им-то вы очень нужны. Да, я пред-
ставляю хорошо эту картину: вы и Денис с Дашуткой работаете
на своем зеленом участке, где кругом цветы и приятные запахи.
201
Глава IV. Блинчики
Как люблю я ваш дворик! Так бы и улетела туда посидеть с вами
на лавочке у окна, любуясь прелестью цветов и наслаждаясь их
ароматом, под приятное ваше щебетание на украинский лад.
Я часто здесь это вспоминаю. У нас чифиня (жена нашего руково-
дителя), Людм. Иван. Белоброва, очень на вас похожа, я каждый
раз это отмечаю, когда у нее бываю. Я поняла, что Ирина с Юрой
приедут к вам 25/VII в отпуск. Так правильно я поняла? Вот тут
хоть вам будет помощь в домашних делах.
В части нашего отпуска пока твердо сказать ничего не можем. Об-
становка на Родине тревожная, отражается и на нашем здесь пребы-
вании. Все может измениться, загадывать не будем, но надежд не те-
ряем. Если такая возможность будет, то обязательно ее используем,
хотя это будет стоить больших для нас материальных затрат. Отпуск
ведь не оплачивается индусской стороной, гуляй за свой счет.
На работе у Миши все пока нормально, но имеются трудности,
так как нет сейчас переводчика, а англ. языка он не знает. Обще-
ние как-то все-таки получается, а вот документацию переводить
надо, а без переводчика тут уж никак не обойтись. Устает на ра-
боте, в этом и климат «помогает». Усталость здесь наступает очень
быстро. Мое самочувствие тоже соответственно погоде, а в общем,
пока помаленьку тянем. Вот уже и полгода прошло. Тяжело в жару
было и сейчас, в муссонный период. Жду осени и зимы, вот и живу
надеждами на лучшее. Надежды на лучшее терять никогда не надо.
Недаром пословица гласит: «Что ни делается, все к лучшему!»
Желаем вам, дорогие наши сваты, всего самого лучшего, а глав-
ное — здоровья, благополучия.
Ждем ваших писем.
Катя
Большой привет от Миши.
23/VII — 90
Здравствуй, Денис!
Получили твое письмо №4 (предыдущие 1-2-3 тоже), которое ты
писал 29/VI, почти месяц шло. На предыдущее твое № 3 мы ответ
202
Пять вкусов жизни
написали, но оно еще лежит на столе, так как отправка будет в лучшем
случае 26/VII из Ранчей. Видишь, как у нас с почтой. Сегодня полу-
чили 23 письма, из них 18 с конвертами от мамы, а писем чистых —
5 (т. е. не чистых, а написанных). Очень рады, что дедуля, т. е. Вик-
тор Иванович, выздоровел, берегите его здоровье все. Я его очень
понимаю, в смысле работы: он не посидит без работы, да еще на-
скучался за такой длинный период болезни. Но сейчас не надо
перегружаться. Денис! Завидно страшно, что там есть земляника,
а у нас таких ягод и в помине нет. Я хорошо представила Дашутку
с ягодой во рту и тебя с большими, как блюдца, расширенными
от ужаса глазами!
Денис, лавровый лист размельченный получили, больше пока
не надо, у меня его надолго хватит. Молодец, что, не дожидаясь
ответа, пишешь письма. Сегодня пришли письма от тебя, от Юры
(Ш.), Марины, Таисии Петровны и от Зои Никитичны (с работы),
так вот всем пишу ответы, рука уже еле передвигается, а еще надо
писать два письма. Получили от Дашуты письмо. Денис, а что,
Дашута сама печатала, что ли? Неужели Дашута сама все это на-
писала? Это же просто молодец!
Дашенька, живем в Индии мы хорошо, но очень скучаем по род-
ным, по Родине, по уральским ягодам и фруктам.
Погода сейчас стоит скверная, так называемый период муссо-
нов, это когда льют сильные проливные дожди, а временами, ког-
да они перестают, сильно печет солнце и создается повышенная
влажность. Испарение, как в бане в парилке, если ты там бывала.
Здоровье наше нормальное. Фруктов и овощей здесь много,
но по вкусу не все нам приемлемы. Так, Дашенька, нынче ты
идешь в 1-й класс, да? Вот, оказывается, какая ты уже большая,
а я все тебя представляла маленькой.
Приедем мы через полтора года. Вот, Дашута, я на все вопросы
твои ответила, а уж зачитает тебе Денис, т. к. мою писанину тебе
не разобрать. На этом заканчиваю писать.
Денис, как с Ленинградом?
До свидания, целую крепко, бабуля, т. Катя.
203
Глава IV. Блинчики
Передавайте привет Виктору Ивановичу, Марии Степановне
и Гвоздиковым всем.
24/VII — 90
Денис!
Сегодня пришло твое №5 письмо, а мы еще на те письма ответ
не отправили и не запечатали, так как отправка будет после-
завтра, т. е. 26/VII. Сразу, возможно, получишь все три письма.
Укроп получила. Спасибо, он был в целостности в конверте. Вот
пишу тебе в ответ на твою просьбу рецепт приготовления фа-
соли.
Собственно, это даже не рецепт, т.к. все делается произвольно,
не выдерживается в каких-то строгих пропорциях и последова-
тельности.
1. Замочить на ночь фасоль, довести ее при размачива-
нии до такого состояния, что чуть полопается ко-
жура.
2. Слить оставшуюся воду (она темная).
3. Поставить на средний, а затем медленный огонь и ва-
рить до тех пор, пока она не начнет развариваться
(т.е. разделится на половинки).
4. Пока фасоль варится, натереть на крупной терке
морковь, нарезать мелко лук-репку, затем обжарить
сначала лук, а затем вместе с морковью лук; все со-
держимое поместить в кастрюлю с фасолью, пред-
варительно слив (опять) с нее воду. Влить прибли-
зительно 100 г подсолнечного масла и все кипятить
на медленном огне до готовности.
Затем добавить пряности (соль, когда варится)
по вкусу, перец обязательно, петрушку и др. Зелень
перед подачей на стол посыпать сверху.
300-400 г фасоли
300 г лука
200-300 г моркови
204
Пять вкусов жизни
PS. Можно добавлять по вкусу и др. овощи. Т.е. импровизиро-
вать блюдо на месте.
27/VIII, №41
Здравствуйте, наши дорогие дети и внуки!
Вчера не могла рукой пошевелить, а сегодня с утра решила
хоть немного черкнуть. В 8 утра будет отправка почты, сейчас
6.00 утра, вот я успеваю.
Марина, как это тебя угораздило бедро утюгом сжечь, ума
не приложу, напиши, очень интересуюсь (Прим. авт. — Извест-
ный случай, когда моя кузина обожгла бедро утюгом, поначалу
не заметив). Как съездила в Тюмень, что интересного увидела?
Как там готовится к школе Ксюша (Прим. Авт. — Ксения Девятов-
ская, потом Березовская — моя троюродная сестра, мама крест-
ника Кирилла)? Когда вернутся Трушниковы из Тюмени? Нынче
у тебя ведь решающий год, надо быть более организованной, а ина-
че очень будет трудно. Как ладишь с папиком? Кто ведет хозяйство,
я имею в виду порядок по дому. Думаю, что ты стала самостоятель-
ной и хозяйственной, или не так? Мариша, есть ли у тебя мальчик,
которому ты отдаешь предпочтение другим? Если есть, то я хотела
бы знать, кто он и как у вас складываются отношения (дружеские
имею в виду). Очень-то не увлекайся, не влюбляйся, так как это
может отразиться на учебе. И вообще, Юра, спасибо тебе, сынок,
за добрые ласковые слова по поводу моего дня рождения. Здесь,
конечно, не то. Забот только прибавляется, а не чувствуешь себя
именинницей. Рада, что на работе у тебя все хорошо, и ты, глав-
ное, доволен. Мне и дедуле только непонятно, как же Миша пое-
дет за границу, ведь там обучение только до 5 класса (у нас так).
И старше, кажется, не берут. Видимо, не будет учиться пока. Сы-
нок, про облигации я уже писала, они, кажется, в сейфе где-то
в конверте в шкатулке или на дне сейфа. Другим словом, ищите.
А может, в документах, где квитанции и прочее в коробочке из-под
конфет. Тогда это в серванте, где квартирные квитанции и прочее,
но в любом случае прибрано. Ищите и найдете.
205
Глава IV. Блинчики
Ключ от сейфа на гвоздике на стене справа от балконной двери
за шторкой. Пишите о результатах поиска, а также о посылках
(получили ли, особенно из Москвы). Звонили ли вы в Москву
по этому адресу, прежде чем поручать ее получить? Но все эти
вопросы уже, разумеется, старые, так как письмо идет около ме-
сяца туда да столько же обратно. Но все равно пишите.
Юрок, если найдется брусники, оставьте для меня баночку, чтоб
я могла увезти по приезду в отпуск, а если не найдете, то купите
литров 5 (или кг). Юра, еще раз к тебе обращаюсь, не зови Ма-
рину Марусей, мне это очень не нравится. Какая-то ассоциация
с Марусей Саитовой у меня возникает в уме. Ну вот не нравится
мне, и все.
Юра, а по части засолки грибов — так это же элементарно. Вы-
мой, отвари (один раз вскипяти), клади в посуду соли на глаз, ки-
дай чеснока несколько долек, и так каждый ряд. Ничего мудрено-
го. Даже значительно проще, чем с опятами.
Как встретились с Павличенко, опишите подробно и, пожалуй-
ста, сделайте для них все, о чем мы просили.
Доча, я вам написала накануне дня за 4-5, так как получали
от вас письма и отправка всех будет в один день. Прошу, пишите,
не затягивайте с ответами, ведь у вас отправка не зависит от на-
рочного. Не заставляйте нас жить долгим тоскливым ожиданием.
Не ленитесь, находите время писать, пока есть кому. На этом за-
канчиваю, до свидания, целую вас всех крепко.
Люблю, скучаю, мама, бабуля.
13/X – 90, №50а
Здравствуй, Денис!
Получили твои иероглифы. Сейчас опять нужен шифроваль-
щик. Ничего не пишешь, как тебе, подошли ли, нет брюки и тен-
ниска, а главное — брюки. Про семена помню и обязательно
привезу. Я их уже собрала прилично, от папайи самой сладкой
только беру, а все равно это бесполезно, она у нас расти не будет.
Денис! Ты пишешь, что за доклад по истории получил 5 баллов,
206
Пять вкусов жизни
а что, сейчас у вас баллами оценивают знания, да? Статья твоя
пусть лежит дома, приедем, тогда ознакомимся. Твое решение ее
не высылать правильное.
Чай сегодня заварю по твоему рецепту, а вообще мы сейчас ста-
ли чай пить некрепкий. Ты обещал мне послать рецепт яблочного
торта, который бабуля (тюменская) пекла в мой день рождения,
так жду его. И еще вышли рецепт торта, который ты пек (малень-
кой высоты, но вкусный), когда приходила Марина, по-моему,
это был день рождения бабушки, или в тот день, когда вы ездили
на могилку к бабушке Марии.
Рецепт на сладкие лепешки я не поняла, что, тесто должно быть
тугое, как на пельмени, да? Сегодня буду печь торт из бананов,
вернее, с бананами. Вот тебе его рецепт.
5 бананов (очень зрелых)
1 стакан сахара
3 яйца
2 стол. ложки масла сливочн.
1 ч. ложка соды (загасить)
2 ст. муки
Все хорошенько перемешать, предварительно раз-
давить бананы вилкой и выпекать 45 минут.
Получится очень вкусный бисквит, а можно сверху полить
глазурью, это будет торт. Я его сама не пекла, но кушала, очень
понравился. К дедулиному приезду буду печь. Как у тебя с по-
ездкой в Одессу? Занимайся хорошо в школе, особенно приложи
старания к английскому языку.
До свидания, целую тебя, бабуля.
Привет родителям и всем Шагеевым.
РS. Отправляю тебе семена красного перца (но это еще не чили)
и индийской приправы, название которой мне не ведомо. Мы кла-
дем ее в мясо, суп, при солении огурцов понемногу. Посади, мо-
жет вырастет (Прим. авт. — Имелись в виду семена пажитника).
Да, еще у меня есть семена плода, называемого «шарипа» (Прим.
авт. — Имеется в виду аннона). Это как орех на вид, но зелено-
207
Глава IV. Блинчики
вато-черноватый по окраске и мягкий. Вот такой по форме. Ос-
новная поверхность зеленоватая, а кончики выпуклостей черные.
Еще напоминает черепаху, семена у нее черные, как отшлифован-
ные, примерно 8х5 мм, их в письме не пошлешь (большие), а мя-
коть белая, сладкая, даже приторно, я ее не люблю.
Дедуля купил, я еле-еле одну съела (ложкой чайной берешь мя-
коть), а другую соседке отдала. Размер ее с яблоко среднее.
(Прим. авт. — Второй страницы письма нет)
6/XII – 90, №60
Здравствуйте, наши милые, дорогие дети и внуки!
Вчера появились новогодние открытки — вот решила вам еще
послать новогодний привет из далекой жаркой Индии. Подписы-
вать открытку не буду, пусть лежит у Маришки, она ведь любит
их коллекционировать. Вчера проводили в Союз семью Савко-
вых, мою любимицу Машутку. Послали с ними ч/з Москву вам
письма. Волнуемся, как вы хоть живете там. Вести получаем не-
утешительные, очень тревожно за вас всех. У нас все по-прежне-
му, я живу ожиданием отпуска, а папочек — усиленным волне-
нием по поводу моего отъезда. Ему тяжело придется, будет из-за
меня переживать и за вас всех, и домашняя обстановка изме-
нится, одному будет скучно. Я сегодня кое-что постирала из до-
машней утвари (шторы, занавески и т.п.). Ведь скоро Новый год.
Собираемся кое-где подбелить. Замазать, одним словом, приве-
сти свое хозяйство в полный о’кей к Новому году. Вчера ездили
на Джеконат, купили 28,5 метров ткани с индийским орнаментом
(Прим. авт. — Сейчас этой тканью оббиты стены в «светелке»
в Мироново), думаем Маришкину комнату обклеить, вернее, об-
бить, если ей понравится. Рисунок такой: вроде храма панорама,
внутри сидит Бог, а на переднем плане люди молятся ему. Краски
яркие. Ткань плотная, вроде нашей бязи, тяжелая, но дедуля за-
горелся идеей, вот и купили. Старые, с ума посходили, скажете,
да? Но дело сделано уже, ничего не изменишь. Пишите скорее,
что срочно купить, чтоб я смогла привезти.
208
Пять вкусов жизни
Ну, вот пока и все. До свидания, целую вас всех, мама, бабуля.
12/XII – 90, №62
Отправка 17/XII – 90
Здравствуй, Денис!
Получили сегодня письма от тебя, Мишутки и твоего дядюшки,
т.е. нашего сына.
Сегодня 12/XII, ровно 11 месяцев, как мы приехали в Ранчи.
С утра я предчувствовала и даже видела сон, что сегодня обя-
зательно будет письмо. Предчувствие меня не обмануло. Спа-
сибо за обстоятельное изложение твоего (вернее, вашего) турне
в Одессу и др. знаменательные и приятные пункты вашего пребы-
вания на Украине. Везет же тебе с путешествиями! Сейчас пере-
ходи на рабочий лад, отстал, наверное, прилично от сверстников
по классу? Смеялась я над твоим украинским говором… Худенка
людина!.. Но твое решение уехать в Одессу нас с дедулей огорчи-
ло не на шутку. Это как же понимать: родился в Свердловске, все
время родиной считаешь Тюмень, а сейчас собрался жить в Одес-
су? Что это за непостоянство такое у тебя в голове? Красивых го-
родов у нас много, так стоит ли менять свой родной на чужой.
Тем более Украина отделится от Союза, значит, ты в эмиграцию
себя готовишь? Ну и ну, внучек, даешь ты перцу. Никакого тебе
чили не будет. Понял?
Одесса — чудо! Никто и не спорит с тобой. Индия тоже чудо,
да еще какое! Так, может, в Индию махнешь? Ладно, приедем до-
мой, разберемся с тобой. А пока занимайся хорошенько, особен-
но английским.
У нас все идет нормально. Я готовлюсь основательно к отъ-
езду, а дедуля пребывает в скорби по поводу предстоящей раз-
луки, а больше — о невозможности увидеть вас всех вместе со
мной. Но у него столько дел на работе, что он даже на обед стал
запаздывать, чего раньше не было. Кругом аврал, ему приходит-
ся расхлебывать, как он всегда выражается, кашу. Меня не будет,
так и про обеды забудет — вот что меня тревожит. Он себе мало
209
Глава IV. Блинчики
уделяет внимания, весь в работе. В конце декабря, возможно, по-
едет на экскурсию в Пури (к океану). Хоть немножко развеется.
Пока на этом заканчиваю. Привет родителям. Good-bye! Fore you
well! Kiss you. Бабуля.
PS. Спасибо за календарики!
;
Когда бабуля вернулась из Индии, уральский традиционный
стол пополнился невиданными прежде рецептами. Бабуля встав-
ляла в русскую речь английские слова и фразы на хинди. «На-
мастэ»: так на протяжении долгого времени мы приветствова-
ли друг друга почти в шутку. Веджетэбл масала, чикен масала…
Карри, соусы, лепешки. Бабуля привезла из Индии разрыхлитель
для теста и всем нам внушила ненависть к соде. Все пеклось толь-
ко с ним, а в СССР его не было. Поэтому мы с ужасом ждали,
когда индийские запасы закончатся. Хорошо, что в России с раз-
рыхлителем уже давно нет проблем.
Прекрасно помню, как впервые попробовал простой картофель
с масалой: удивительный вкус. Сейчас мама готовит «волшебную
курочку» (так это блюдо, навеянное индийскими мотивами, на-
зывают Настюша и Викуша).
ВОЛШЕБНАЯ КУРОЧКА
Филе куриное порезать на кусочки. В глубокую ско-
вороду положить лук, порезанный полукольцами,
и морковь (половинки кружочков). Пассеровать до го-
товности на растительном масле. Положить кури-
цу. Готовить недолго (иначе мясо будет жестким)
на большом огне. Всыпать две столовые ложки карри
и стакан рубленого укропа. Слегка посолить.
Мироново тоже появилось у нас благодаря Индии. Дедуля вер-
нулся с четким намерением построить дом в деревне. Хозяйкой
этого дома после его ухода стала бабуля.
210
Пять вкусов жизни
Хорошо помню строительство дома, планы, первые удачи: в се-
мейном фотоархиве есть фотография урожая лука. Господи, не-
ужели мы все это съели? Скорее всего, часть (львиную) раздали.
Хотя пару луковиц точно съели с сухарницей.
Сухарница — рецепт бабушки Натальи, мамы, бабули Кати.
СУХАРНИЦА
Высушенные в печи сухари положить в эмалирован-
ную миску, сверху засыпать луком, положить смета-
ну, посыпать солью, добавить кусок сливочного масла,
залить крутым кипятком (чтоб закрыло сухари), за-
крыть крышкой, дать настояться.
В доме есть три кирпича, которые положили я, Мишель (мой
покойный двоюродный брат) и Марина, сестра. Эти кирпичи
на фронтоне. Дед беспокоился о том, чтобы дом остался внукам;
отрадно, что наши дети, мои девчонки, Никита, Федя, Кирю-
ха — все собираются под крышей этого дома. Немного печально,
что они плохо помнят бабулю Катю. Перед своим уходом бабуля
мне сказала: «Пусть Вика побольше разговаривает. А Настя кра-
суется: она у нас принцесса». Эти слова я передал девочкам. Вера
говорит, что все так и получилось. Вику не переслушаешь, Настя
полюбила женские штучки и на фото с Осеннего бала выглядит
никак не хуже любой принцессы.
;
Черемуха
Ей было немногим более полувека: еще очень бодрая, с лёгкой за-
думчивой улыбкой, чуть сжелта, невысокого роста, в вечно по-
тёртой одежде и пыльной обуви, без следов макияжа и с отраста-
ющей сединой. Анна была примерной ученицей в школе, хорошей
студенткой, но более всего была примерной дочерью. Настолько
примерной, что любой пытавшийся завоевать её сердце парень
оказывался рано или поздно выдворенным оттуда главной любо-
вью её жизни, смыслом, опорой – мамой. Мама была для неё всем,
211
Глава IV. Блинчики
потому всё остальное оставалось за гранью её жизни, казалось
эфемерным, ненужным, даже пошлым. Другого счастья, другого
смысла и цели Анна не видела для себя.
Мамин уход разрушил казавшийся незыблемым быт. В момент
город с его улицами, магазинами, скверами и, главное, квартирой
стал ненужным. Пустым. Чужим.
Обретя вдруг море времени, которое раньше она посвяща-
ла культу своей матери, Анна попыталась забыться в работе
на маленькой, даже крохотной даче: четыре сотки земли, где
каждый сантиметр имел свой смысл, кукольный домик (одна ком-
ната и кухонька), цветник, где каждое лето цвели алые петуньи,
по-военному дисциплинированные грядки с чесноком, луком, мор-
ковью, парничок с помидорами (которые мама упорно звала «то-
маты») и перцами, огуречник на три растения, смородина, виш-
ни, облепиха, заползающая на домик актинидия и лимонник (дань
девяностым с их вдруг открывшейся вселенной новых плодовых
культур). И черемуха.
Черемуха стояла на той стороне участка, которая выходила
на улочку. Поначалу, когда она была маленькой, по весне в окошко
их дачи врывался пьянящий аромат её цветов. Затем деревце по-
крывалось чернеющими вязкими ягодами, оставлявшими несмы-
ваемые следы на плитке у дома, на досках, брошенных под ноги
на дорожки, а то и на одежде зазевавшегося недотёпы-соседа. За-
тем, как-то вдруг, черемуха вымахала из нескладного подростка
в большое дерево, поднялась выше крыши дома и, слава Богу, зате-
нила часть дороги и окно, в которое по утрам стучалось беспо-
койное летнеё солнце. Вдруг став большим деревом, черемуха пе-
рестала беспокоить маму тем, что была пристанищем полчищ
тли: то ли на ту верхотуру тля не добиралась, то ли стали без-
ынтересны ей зеленые горчащие еёлистья, а может, какая другая
напасть отвела зеленых неприятелей с участка.
Черемуха стояла гордо, покачивая своей зеленой головой, всегда
точно зная, какое настроение и самочувствие у её подруги: иначе,
как подругой, мама не называла это дерево. Так и говорила, когда
212
Пять вкусов жизни
приезжали по весне: «Привет, подруга!» В ответ черемуха снис-
ходительно чуток кивала своей кроной, но в шелесте листьев её
слышалось что-то тёплое, как стакан молока с мёдом для прибо-
левшего внука.
Уход мамы пришелся на март, когда зелёная травка уже проби-
лась на газонах и лужайках, когда уже робко выглянули беспокойные
первоцветы. Тридцатый день после похорон, а потом и сороковой,
по российской традиции, Анна встретила в городе. Не удержа-
лась после и дня. Собрала наспех сумку, дав зарок не возвращать-
ся в квартиру до холодов, отдала ключ соседке бабе Нонне, чинно
сидевшей у подъезда их дома и строго встречавшей новых, незна-
комых ей людей вопросом, обезоруживающим даже матёрых по-
лицейских: «А вы чьих будете?» Баба Нонна клятвенно обещала
заходить поливать мамины герани. Сама она была признанным
экспертом по гераням: казалось, что в подъезде пахнет только ими,
и даже извечный подъездный дух пропадал, стоило прийти весне,
когда баба Нонна открывала двери своей квартиры настежь, ста-
вя в дверной проём деревянную рамку от комаров. Мамины герани
были потомками гераниевого сада бабы Нонны. Цвели они, кстати,
не в пример лучше: солнечная сторона их квартиры обеспечивала
такое разнообразие цветов, что любая герань приносила радость
весь год. Впрочем, баба Нонна была уверена, что в том её немалая
заслуга: «От худого семени не жди доброго племени!»
Проехав на громыхающем трамвае до вокзала, и удивляясь лег-
кости сумки (в ней было ровно вполовину от тех вещей, которые
она привыкла брать на сезон), Анна вышла чуть раньше, на оста-
новке, которую проезжала всегда одинаково – пристально вгляды-
ваясь в окно, так, что на стекле оставался чёткий отпечаток
её забавно вздёрнутого носа. За окном чинно проплывали перед её
глазами черемухи, родственницы маминой подруги. Их давно по-
садили здесь рабочие местного завода. Тонкие прутики саженцев
недолго робели перед городским шумом, вытянулись, стали боль-
шими, взявшимися за плечи, подобно грекам в танце, красавца-
ми. Или красавицами? Дарили черемухи бездну своих черных ягод.
213
Глава IV. Блинчики
Некоторые бабули специально выходили здесь по осени, наби-
рая черемуховых плодов на особый деликатес: черемуховую муку
для редкой исконно русской выпечки.
Черемухи отцветали. Белые лепестки их усыпали всё вокруг. На снег
это было ничуть не похоже, пахло, как в церкви. Терпкий, свежий за-
пах чем-то напомнил Анне аромат маминых духов. Если вездечере-
мухи отцветали, значит, мамина подруга уже стоит, сбросив свой
свадебный наряд, переодевшись в зеленый рабочий фартук. Мамина
черемуха всегда цвела раньше: она стояла одна, на теплом месте,
и это позволяло ей гораздо раньше наряжаться в белое платье, рань-
ше приступать к рабочим обязанностям деревьев, раньше укра-
шать себя бусами и серьгами ягод. Но гораздо позже засыпать к зиме.
Анна знала, что до электрички у неё еще час. Неспешно идя
по улице, она ловила каждый момент такой ненужной ей сей-
час свободы. Лавка мороженщика на углу. Аптека. Эркеры ста-
рых зданий, построенных еще пленными немцами. Милая девица,
выгуливающая своего шпица. Два приятеля, бурно обсуждающие
свои планы. Торопящийся по делам мужчина профессорского вида
с портфелем и зонтом в руке.
Вокзал встретил Анну знакомой суетой, теплым воздухом не-
долгого перехода на платформу, гомоном незнакомцев. Тряская
электричка. Промелькнувшие за окном разъезды. Лесочки. Полу-
станки. Снова незнакомцы.
Анну всегда забавляла игра проводов за окном. Еще в детстве
она приглядывалась к тому, как от столба к столбу провода, под-
чиняясь воле несущегося в лето вагона, то взмывают ввысь, к вер-
шинам столбов, то опускаются до вершин кустов, как будто
на бесконечных качелях. Иногда она провожала пляшущие за ок-
ном провода кончиком своего носа, и тогда мама ласково трепала
её своей рукой по затылку, смеясь странному танцу, исполняемо-
му только лишь носом дочери.
Станция. Здесь они с мамой всегда суетились. Мама стара-
лась схватить самую тяжелую сумку, потому традицией стал
символический бой за ручку сумки, который выигрывала Анна.
214
Пять вкусов жизни
Маме доставался пакет поменьше. Потом были еще поездки,
с рассадой, семенами, инвентарем… Но самой тревожной был
именно этот, первый выезд.
Схватки не было. Анна просто подхватила сумку и вышла
на перрон.
Переулок. Второй переулок. Колонка на углу. Синяя калитка со-
седей. Уже издалека Анна видела черемуху, с каждым шагом всё
умеряя пыл, и всё медленнеё подходя к их, сейчас уже только её,
дому.
Как поздороваться? Имеёт ли она право так же, как мама, ска-
зать«Здравствуй, подруга!»?
Тронув скрипнувшую калитку, Анна зашла во дворик. За зиму
участок всегда приобретает особую неухоженность, будто об-
лупившийся маникюр на руках молодящейся пенсионерки. Ниче-
го страшного: день-другой, и заблестит свежим лоском все то,
что запылилось, испортилось, сломалось и высохло.
Робко Анна подняла голову к внимательно рассматривающему
её дереву.
— Здравствуй, …..!
В ответ неодобрительно прошумело что-то невнятное, хоро-
шо, что не ругательное.
Анна прошмыгнула к дверям домика. Ключ был с собой, конечно,
но, по традиции, опять же сложившейся благодаря маме, откры-
вали замок не домашним ключом, а тем, что хранился за косяком
на гвоздике. Скрипнула открывающаяся дверь. Дом встретил
Анну холодным спертым воздухом, лежалой тенью, как будто
уставшей от малоснежной зимы — чем-то влажным и неуют-
ным.
Спустя пару часов всё изменилось. Маленький камин позво-
лил быстро разогнать холод и влажность. От пыли не осталось
и следа. Шумел чайник. О чём-то негромко вещало радио. Пошли,
мерно отстукивая время, часы. Время её проклятой свободы.
К ночи Анна застелила свою кровать, взяв из сухого шкафчика
на кухне комплект белья. Второй комплект остался на месте.
215
Завтра ей предстоял долгий день, обещавший старую листву,
пыль, грязь и море работы. Столь необходимой работы, позволя-
ющей забыть о ненужных мыслях.
В окошко негромко постучали. Спешно запахнувшись в те-
плый халат, Анна открыла двери. На улице стоял их сосед Саша,
или Санечка, как звала его мама. Анна никогда не называла соседа
по имени, только всегда приветливо улыбалась, изредка поддер-
живая неспешный разговор мамы с мужчиной. Саша был ровес-
ником Анны, более того, они даже учились до 8-го класса вместе.
Было время, когда он сидел за партой сзади, и иногда на матема-
тике чуть касался её кончиком пера, немо прося о помощи. Саша
был женат на сварливой даме, работавшей на проходной; брак
этот подарил им пару прехорошеньких деток, но дети давно вы-
росли, женились, родили Саше и его благоверной внуков, изредка
появлявшихся на даче в особо теплое августовское время.
— Здравствуй, Анечка!
Анна молча улыбалась, потом, спохватившись, виновато выда-
вила из себя приличествующеё случаю «здравствуй».
— Я слышал, Нины Мирославовны … Нина Мирославовна… Не
стало?...
— Да, Саша, мама не приедет больше.
— Мои соболезнования.
На глаза Анны невольно навернулись слёзы, но её тихое «спаси-
бо» Саша всё же услышал.
— Ой, не к ночи разговор! Что я тебя у порога держу? Чаю?
А Люда где?
— Люда пока дома, я приехал пораньше, всё прибрать, пригото-
вить. Мы ведь решили продавать участок. Люда решила…
— Ой, Саша, как жаль! Что так? У вас ведь такой садик! Такая
теплица! Да и дом, банька!
Банька была особой гордостью соседей. Кстати, именно из-за того,
что баня Саши была столь удобной, а добрососедские отношения
связывали истинных садоводов покрепче многих семейных уз, мама
не стала строить баню на их участке: пользовались соседской.
Глава IV. Блинчики
216
Пять вкусов жизни
Порога Саша так и не перешагнул, три четверти часа еще про-
говорили они так, пока спустившаяся темнота не заставила ра-
зойтись по своим домам.
Рано утром Анна проснулась от шумного беспокойства черему-
хи за окном. Сварливо переругиваясь с облаками, черемуха дока-
зывала всему свету, что теплу самое время воцарить на улоч-
ках дачного поселка. Потянувшись с удовольствием, Анна поняла,
что провела эту ночь без снов, выспавшись всласть. Бодро под-
нявшись, она умылась, спохватилась, что не достала свежеё по-
лотенце, поругала себя тут же за то, что легла вчера, не приведя
в порядок так, как всегда делала это мама. Открыла шкафчик.
Потянулась за полотенцем. Поймала на мысли, что второй ком-
плект белья лежит, нетронутый, на своем месте. Села. Заплака-
ла снова горько.
Не давая вновь захватить себя тоске, она с горечью захлопну-
ла шкафчик, упрекнула себя за невыдержанность, вновь открыла
возмущенно скрипнувшую дверцу, взяла верхнеё голубое с зайчиком
полотенце, вытерлась и, стоя у окошка, выходившего на грядки,
стала готовить завтрак. Первым делом Анна заварила крепкий
сладкий чай в термос. Вчерашний чай, который она брала с со-
бой в дорогу, перестоял, но сохранил еще домашнеё тепло. Влаж-
ный запах пробки термоса заставил её снова слегка улыбнуться:
с этим запахом были связаны всегда первые минуты их с мамой
приезда на дачу. Вместе они пили чай: мама из колпачка термоса,
Анна – из маленького складного стаканчика, который когда-то
они вместе купили в Пятигорске.
Чай она перелила в кувшин, чтобы потом выпить холодного
настоя, бодряще обнимавшего её худые плечи вкусом шиповника,
боярышника и брусничного листа.
Новый крепкий чай она заварила так, как заваривала его мама.
Чуть слаще, чем она сама любила, но по-другому Анна не умела.
Залила чай в термос. Улыбнулась канарейке, вечно выводящей
затейливые трели, сидя на бледной бамбуковой веточке, навсег-
да застывшей на корпусе их с мамой термоса. Плотно закрыла
217
корковой пробкой исходящее паром жерло. С легким раздражением
прикрутила колпачок, служивший маме стаканчиком.
На улице её ждала любимая работа. Первым делом цветник. За-
тем кусты, деревья. Дорожки. Грядки. Анну не оставляло чувство,
что рядом с ней молча работает кто-то. Она поднимала голову,
убеждалась в том, что одна, вновь погружалась в заботы. Легкий
пристальный взгляд откуда-то со стороны дома снова застав-
лял её прерываться. Анне наскучили эти тревоги, она открыла
окно кухоньки и включила радио погромче. Работа пошла споро
под бодрое бормотание радио.
К обеду Анна сделала то, что обычно требовало полного дня.
Есть ей не хотелось, но новое неодобрительное шуршание чере-
мухи заставило еёотвлечься. Только после обеда появился Саша,
который до того, к недоумению Анны, не выходил поздороваться.
Саша шел со стороны станции.
— Доброе утро, Саша!
Анна удивилась своей смелости, и это придало ей сил на еще
один храбрый шаг — на улыбку.
— Добрый день уж, Анечка!
— Куда это ты так торопился? Я думала, с утра заглянешь
на чай! Люда приехала?
— Люда меня бросила…
— Куда?
Несуразный ответ Анны заставил Сашу ухмыльнуться. Легкая-
небритость его щек, синяя джинсовая куртка, с проседью волосы —
Анна никогда не обращала внимания на красивые черты его лица,
он никогда не был ей интересен как мужчина. В Саше она видела
лишь соседа мамы, никак не больше. С Людой у них были хорошие
отношения: Саша потрясающе готовил шашлык, и нередко мама
просила Анну купить «мякоти», как она называла свиную шею,
чтобы Саша, поколдовав, приготовил нежнейший деликатес, к ко-
торому обязательно полагался свежий зеленый лук и кинза с мами-
ных грядок. Люда заливисто смеялась, помогала часто маме в нелег-
ких женских делах, шутила с Анной по разным поводам, но спуску
Глава IV. Блинчики
218
Пять вкусов жизни
Саше ни в чем не давала. Да и многих других соседей не жаловала.
Рано осиротевшая, она стала главной в семье, лишь в маме Анны
видя более мудрую, справедливую и строгую женщину. Мужчинам
в мудрости, строгости и справедливости Людмила отказывала.
— Да вчера тебе не стал говорить. Мы поругались с ней. Вот,
живу сейчас тут. Ездил утром документы подписывать, имуще-
ство делим, дача нынче моя.
— Вы разводитесь?
— Да как сказать, мы же давно развелись. Уж лет пять. Люда
какой-то вычет получала, не надо было ей показывать, что еще
муж есть с доходами. Тогда фиктивно развелись. А сейчас вот
вроде как всё на места встало.
Черемуха молча слушала то, о чем Анна узнавала от соседа,
всегда казавшегося ей недотёпой. Пошумела ветками, успокои-
лась, снова пошумела. Замерла.
— Как же? И как ты?
— Дак что я? Работаю помаленьку! Я ж ювелир, могу и тут за-
казы делать. Витьку помнишь? Он там в городе в лавке сидит,
как заказ посложнеё – мне его даёт на недельку. К пенсии вот, счи-
тай, премии получаю.
Разговор сложился. Анна похвалилась работой, позвала к обеду.
Саша вежливо отказался. Пообещал, что к завтрашнему пожа-
рит мясо, вот тогда и посидят вместе.
Как только Саша ушел, Анна вернулась к работе. Уже к вечеру
участок приобрёл все достойные похвалы черты, которыми гор-
дились и Анна, и мама. Порядок. Чистота.
Черемуха одобрительно шумела листьями. Так улыбается жен-
щина, поставившая пирог в духовку: вытирает руки полотен-
цем, украдкой крестит детище, нежащеёся на листе в теплых
объятиях печи.
Вторая ночь прошла незаметно. Анна, уставшая за день, спала
долго. Завтра предстоят еще работы, посевы, посадки. Потом
надо добежать до тети Нины за рассадой петуний. Ни у кого дру-
гого они петуньи не брали…
219
Утро встретило её привычной заботой. Устало ругнувшись,
Анна вылила чай из термоса в кувшин. Заварила новый. Остано-
вила себя, когда засыпала сахар. Не восемь ложек, а четыре.
Прогулка до тети Нины развеяла Анну: она останавливалась
у оград, палисадников, ворот, переговаривалась с соседями, уз-
навала, улыбалась, иногда с грустью принимала соболезнования.
Тетя Нина уже приготовила ящик алых петуний.
Анна, посмотрев на рассаду тети Нины, вдруг, неожидан-
но для себя, попросила еще пяток белых, пять арлекинов, и еще
пять — необычайных, сиренево-голубых, с нежными синими про-
жилками, и глубоко-иссинявасильковых, с белыми звездными рос-
сыпями на цветах-граммофонах. Тетя Нина ни копейки не взяла
с Анны за те цветы, которые она выбрала, подчинившись внезап-
но возникшему желанию. Подарок!
Черемуха издалека приветливо зашумела, встречая Анну. Что-
то в ней было от воспитательницы детского сада, встречавшей
после воскресного расставания любимых подопечных. Каждого
она знала по имени, для каждого имела свою особую улыбку.
Остаток дня Анна провела, высаживая петунью, высевая, пе-
ресаживая, рыхля. Ближе к вечеру со стороны Сашиного участка
потянуло теплым духом березовых углей, а затем и ароматом
свежего шашлыка.
Собрались у мангала самые близкие соседи. Смешливый разговор,
подтрунивания, дружеские подначки. Немудрено: в соседях была одно-
классница Анны с мужем, одногруппник Саши с внуком. Саша. И Анна.
Выпиты были и чай, и припасенная бутылка приятно кислив-
шего терпкого «Цинандали». Хором спели «Старика и смерть»
Канделаки. Пошутили. Умолкли почтительно и грустно. Снова
зашумели. С компанией шумела и черемуха, принарядившаяся
в звезды весеннего прохладного неба, надев на зеленую грудь яркую
брошь луны.
Утро встретило Анну лёгким теплым дождиком. Петуньи не-
жились на цветнике, потягиваясь зелеными ручонками, вежливо
кивая граммофончиками цветов друг другу, Анне, черемухе.
Глава IV. Блинчики
220
Пять вкусов жизни
Заварив традиционный чай, Анна не стала закрывать проб-
ку: она налила себе терпкого напитка в крышку термоса, взяла
из вазочки любимый «комсомольский» пряник и вышла во двор.
Над головой о чем-то вопросительно прошумела черемуха. Анна
подняла голову и улыбнулась ей.
— Доброе утро, подруга!
С порывом лёгкого весеннего ветерка вместе с каплями майского
дождика откуда-то с небес спорхнули несколько белых лепестков.
Видимо, высоко в кроне, там, куда пытались спрятаться в давнеё
время вражеские тлиные полки, не ко времени расцвели запозда-
лые белые грозди, и вот сейчас, когда весна вступила в свои права,
черемуха решилась расстаться с этим украшением, подарив его
ветру. А ветер, сговорившись с дождиком, принес этот белоснеж-
ный дар.
Засмеявшись чему-то, Анна поднесла чай к губам. Легкий аро-
мат коснулся её забавно вздернутого носика. Аромат, чем-то на-
помнивший ей мамины духи. Весна пришла.
ВОСПОМИНАНИЯ
Шагеевой Екатерины Селиверстовны
Я родилась в деревне Никольской Камышловского района.
У моего отца Селиверста было 3 брата. Старший, Тимофей, тоже
из деревни Никольской. Умер он у моего брата Гриши в Екатерин-
бурге на 93-м году жизни. Младше был брат Никандр, тоже из де-
ревни Никольской. Он воевал, был ранен, у него отняли ногу. Еще
младше был брат Павел. Жил в Поклевской (сейчас это Талица)
и умер там же. Моя мама Наталья Трофимовна Валёва родилась
в деревне Трифоново, вышла замуж за Селивёрста Алексеевича
Овчинникова. У мамы был брат Илья и сестры Александра и Та-
тьяна. Все жили в деревне Трифоново.
Помню, как арестовали отца. Мы прибежали из интерната в ка-
бинет начальника милиции — мама, я, Тоня, Дима и Леня. Отец
там был. Рядом с кабинетом была КПЗ, но отца все хорошо знали,
221
и начальник милиции ему разрешил ночевать на своем дива-
не, за решетку его не посадил. Мы сидели долго, разговаривали
и обнимались. Начальник советовал: «Пиши замену фронтом»,
но почему-то отцу не заменили тюрьму, и он попал сначала в Ка-
мышловскую тюрьму, а потом в Сухоложскую ИТК №15.
Отец у меня был ласковый и строгий. Он в основном занимался
воспитанием. Мама только кормила нас да иногда подзатыльники
давала. Отец один раз Петю бил. Он сделал на левой руке у боль-
шого пальца татуировку якорь, и еще отцу сказали, что он курил
под мостом. Отец сказал: «Ну, не курься у меня!» Петя пришел до-
мой, мы все забрались на печку. Мама ушла к соседям за стенку.
И отец стал Петю веревкой бить. Мы все кричали: «Папа, не бей!!!»
А мама слушала из-за стены и говорила: «Дети-то кричат, а Петю
не слышно». Петя ни звука не проронил, пока папа его бил. Отец
ему наказал вывести татуировку. И вот кто-то Пете посоветовал
побелкой ее вытравить. И он тер и тер эту татуировку до крови.
Мы смотрели, как у него кровь пошла, но татуировка так и осталась.
Другой раз он Леньку собирался наказать. Весной пришел
на участок трактор. Леня пошел на трактор посмотреть и одел
мои боты. А грязь была! И вот он в грязи-то утонул, и без бот
пришел домой, по самые колени в грязи.
— Где боты?
— Я не смог их из грязи вытащить!
— Я те щас вытащу! (Взял розгу.) Так получишь, что боты на ме-
сте будут!
Леня закричал и запрыгал:
— Папа, не бей! Не бей!
А отец говорит: «Ну, чистый ПотА»! (бросил палку и ушел
из дома). ПотА был двоюродный брат папы, он жил в Невьянске
и был не совсем умственно здоров. И вот таким прозвищем звали
умалишенных.
;
В Невьянске мы были один раз. От Невьянска шли до деревни
Быково, где жил папин двоюродный брат. Был дождь. Папа нес
Глава IV. Блинчики
222
Пять вкусов жизни
Николу — ему еще года не было. Мама была в ажурном черном
шарфе (вязаном). Тепло было, наверно, лето…
;
Играли мы тогда в клетку. На улице стояла железнодорож-
ная тележка, и мы там делали домик. Все туда носили — посу-
ду и черепков, кашу и суп варили из травы. Заигрывались силь-
но, ничего не слышали. Однажды, Ритка маленькая была, спала,
и я ее на лавку положила. А она проснулась, упала и заплакала.
А папа на работе был и услышал рев. Пришел. Я ее успокаиваю:
«Не плачь, Моря, не плачь!» А папа мне говорит: «Вот хорошо,
что я на работе, а то я б тебе врезал!» В холод делали клетку в ам-
баре. Зимой на печке делали кукол из тряпок. Глаза им углем на-
рисуешь и играешь. Игрушек нам не покупали. Еще мы набирали
ягод и играли в «магазин».
;
Во время войны всегда слушали новости с фронта. В 6 утра
слушали радио. По очереди слушали и записывали, а потом всем
рассказывали. Раз все слушали, то, когда что пропускали, другие
дополняли.
Учились все хорошо. Нам надо было помогать фронту — хорошо
учиться. Осенью мы заготавливали для фронта метлы — резали
березовые ветки. Еще шили кисеты на фронт. Женщины потом
туда табак ложили (так было сказано). Предметы были в школе
такие же: арифметика, чистописание, чтение, рисование… Мне
нравилось чтение.
Мы жили на разъезде. Для детей железнодорожников был ин-
тернат. Он был в Поклевской. За железнодорожной столовой было
2-этажное деревянное здание, где был интернат. Я один раз так за-
хотела спать! Зашла в чужую комнату и уснула под кроватью. Хва-
тились — меня нету. Меня все искали. Нашли: «Да вот она где!»
;
Разъезд. 8 семей жили в одном большом доме. Разъезд Пуль-
никово. Сейчас там нет ничего. Были дежурка, красный уголок,
баня. Хорошая баня была, большая. У каждой семьи своя кухня
223
была. Раз в неделю вагон-лавка приезжал. Привозили муку, соль,
сахар. Муку покупали мешками. Хлеб пекли сами. Приезжало
кино! Видела я до войны два фильма. Чаплина помню.
Был еще стройпоезд — ремонтировал пути. Бабушка Мария
(Мишина мама) жила в таком поезде. Работала на железной до-
роге уборщицей. На Шарташе…
;
Помню, меня пригласили в гости на мой день рождения. Мне
подарили туфли с одной лямкой, они мне малы были, никак
не могла надеть. Я пальцы скрючила и залезла все же! И тогда
впервые попробовала маргарин. Угостили бутербродом с мар-
гарином! Я дома у мамы спросила, почему у нас маргарина нет?
А он такой вкусный был! Бутербродов нам не делали. У нас было
масло, его добавляли в кашу.
;
Готовили тогда горошницу, пюре, пшенную кашу, перловка была.
Окрошка вкусная — квас, картошка, яйцо, лук. Мы любили молоко
с ягодами. Ягоды сами набирали. Ложки были деревянные. Первая
ложка отца, потом мамы, потом Петя, потом все мы. Я много раз
по лбу ложкой получала, когда лезла первая. Кто ягоды с дна брал,
тоже получал. Пете давали ягоды отдельно. Он уже работал тогда.
Делали сухарницу — сухари заливали кипятком, сверху масло
или сметану и лук. Мы чаще со сметаной ели.
Заваривали черемуху. Ягоды сухие мололи и заливали кипят-
ком. Еще была повалиха — заваривали муку водой. Мука особен-
ная была, ячневая. Типа манной каши.
Мама пекла блины, картофельные шаньги и полЕвашные — ко-
торые сметаной поливали. Это было в Пасху. Нам делали качели,
мы на качелях качались. И все одевали красную одежду. Я однаж-
ды качалась на качелях и новое платье порвала. Сняла и тихонько
его в сундук положила. Мама спрашивает: «Чего разделась-то?
Праздник-то еще не кончился!» А я говорю, что поберегу пла-
тье-то. А она платье достала и отцу показала: «Гляди, поберегет
она!» Они смеялись тогда.
Глава IV. Блинчики
224
Пять вкусов жизни
Яйца красили луковым пером. Я у мамы так научилась красить.
А церкви не было, даже в Поклевской она закрыта была….
;
Новый год праздновали — в Красном уголке ставили елку
на 8 семей, хороводы водили. Подарки были. Игрушками наря-
жали елку — шары были, игрушки покупали. Делали гуся. Гусь
в русской печке — это, знаешь, как вкусно! Стряпали много. Ку-
рицу делали в русской печке.
;
Долго от папы не было вестей из колонии. Тетя Маня (Мавра) надик-
товала, чтоб я запрос послала, почему нет писем. На ее адрес пришел
ответ, что отец умер. Мы долго маме не говорили про это. А потом
мама на какой-то праздник загадала — в две крынки посадила пауков
и закрыла крышки марлей. Загадала на Петю и на Селю. На Петю был
паук живой, а на отца мертвый. Так мама и поняла, что отец умер. Ну,
тогда я спросила, можно ли рассказать? И ей ответ на запрос показала.
;
А мама ходила в лес за хворостом и заблудилась. Хвороста все
больше! Смотрит — Селиверст стоит. «Как ты, Таля, без меня
живешь, тяжело же». Она перекрестилась и бежать. И выбежала
к дому. Голос она ясно слышала.
;
С Мишей как познакомилась? Я была старостой слесарной
группы, а он — токарной. В 80-м цехе мы уже познакомились.
А в училище я была смелая. Приходила на раздачу с подносом
и вперед всех: «А ну, шакалы, отодвиньтесь!» И ставила свой под-
нос, чтоб хлебные пайки получить. Мастер у нас был Александр
Александрович Федотовский — гроза всего ремесленного. Все его
боялись. Он был высокий, грозный. Он мне говорил — ничего
не бойся, получай пайки. Это было в 47-48 гг. В 80-й цех выпу-
стили, я на год раньше Миши. Он к нам слесарем пришел. Я ему,
как обычно, — шакал. Он однажды с друзьями мне все ручки
станка солидолом вымазал. Я с обеда пришла, взялась — а все
в солидоле. «У, шакал!» — знала, что это он.
225
А потом в Красном уголке слушали передачи. Девки в одном
уголке, парни в другом. Он в меня бросил комок бумаги смятый.
Попал. Я ему: «Ты че, шакал?» И обратно бросила. «Я те не ша-
кал!» Ну вот, он обслуживал мой станок, потом в общежитие
пришел. А я дружила с Женькой. Он так целовался хорошо! Мне
нравилось. Он ушел в армию…
Я за станком работала, ко мне все приходили, из 51-го цеха,
из ремесленного. Мастер ругался, что меня отвлекают, а я гово-
рю — я нормально работаю, не отвлекают меня. Станок был ДИП-
200 (Догоним и перегоним). А сначала был ФАУ ДФ — с длинной
станиной. Слюнетом детали обрабатывал.
Вечер был, танцы в общежитии. Я ему говорю: «Ты танцевать-то
не умеешь». Играл духовой оркестр у нас. И он научился вальс крутить.
;
Первый раз мы жили в Мадриде. Там было общежитие, я жила
в 123-й комнате на 5-м этаже. А девки жили на 6-м этаже, 12 че-
ловек в комнате, а мы втроем — Тамарка Попова, Валька Малыш-
кина и я. Валька вышла замуж за Диму. Стала жить Лилька Ма-
лышкина, потом ее замуж выдали.
Мы с Мишей пошли в ЗАГС на Ильича, 2. Мне на работу надо
было во вторую смену. Женились мы 15 марта 1951 года. 4 марта
все решили окончательно, жениться. С комсомольской конферен-
ции меня он пошел провожать. В общежитие пускали до 9 вечера,
а в 11 отбой. После ЗАГСа (я не знала, что он Шаукат, все Миша
и Миша) мне на работе сказали, зачем за татарина замуж выхо-
дишь? Я сказала, мы просто друзья по ремесленному. А я в ЗАГ-
Се заполняла анкету и пишу «Михаил Александрович», а он мне
говорит: «Катя, погоди, я не так немного записан». У меня сердце
упало, когда я узнала — Шаукат Шагитович.
Идем из ЗАГСа — рубль валяется. Коричневый, с шахтером.
Поднимать — не подымать? И не подняла. Деньги-то на меня
с неба валились. Потом я на работу пошла, а он — в общежитие.
Оно было у трамвайного кольца на Машиностроителей, сейчас
там нотариус…
Глава IV. Блинчики
226
Пять вкусов жизни
Бабушка Мария приехала к нам — мы жили уже вместе — летом.
Привезла 2 кг муки, ложку и кастрюльку маленькую. Она жила
в Липовке. А до этого, чтоб регистрироваться, нужны были до-
кументы. Миша поехал зимой в Липовку. От Режа 15 км пешком
шел, обмерз, она меня невзлюбила — за русскую замуж? Да еще
и обморозился из-за меня.
А я Юрку любила очень. В кино сидели, я с подругой была, и ста-
ла фильм пересказывать, а он наклонился и сказал: «Вы уже смо-
трели этот фильм?» И я от голоса даже задрожала. А когда он меня
за руку взял, только коснулся, я вся затрепетала даже. А мама его
у меня литературу вела. Я однажды сказала: (портрет Гоголя висел,
а он носатый такой!) «Сопли подотрем!» А мать скривилась: «Какая
пошлость!» И потом узнала, что он меня любит, и, видно, напела ему.
А они уезжали в Тагил, и он мне говорит: «Приди в ДК Сталина».
Мне все девки говорят — иди. Я пошла, а у меня пальто из шинельки
ремесленной переделано. Я смотрю, а он в пальто кожаном, в кепи,
«как денди лондонский одет» — я думаю, куда мне? Я ему не пара.
Посмотрела из-за колонны на него, как он ходит, на часы смотрит.
И домой. Пришла, разрыдалась. Мне девки говорят — дура!!!
А потом Женька из армии вернулся и пришел ко мне в цех.
А я у шкафчиков стояла, где мы переодевались. И Миша узнал,
что Женька пришел. Подошел ко мне и говорит: «Дай мне 3 рубля
на обед». У него своих будто не было! А Женька говорит: «Это
кто? Не понял!» Я говорю — муж. Он мне: «Понятно, желаю сча-
стья». И ушел. Потом меня встретил — я с Юрой шла из консуль-
тации. Он мне говорит — покажи своего. Я показала — а он гово-
рит: «Ну, желаю счастья». А уже майором был.
А когда Юра родился, Миша говорит — назовем Сашкой. Я ему
говорю: «Сашку сам рожай, а это Юра». И он в роддом пришел:
«Катя, как там наш Юрасик?»
;
А она мне была как мать (речь идет о тете Мане Шайдуро-
вой, которая была эвакуирована из Ленинграда во время вой-
ны на Урал). Помню, как однажды она приготовила картошку
227
с печенкой, с лавровым листом. Большую кастрюлю. И все не съе-
ли. Она меня отправила продать к поезду — люди-то едут, го-
рячего не видят. А там торговки продавали просто картошку
по 10 рублей, а у меня с печенкой тоже по 10. И горячая. Я только
крышку открыла — ко мне все налетели, раскупили… А я иду,
смотрю — между рельсами деньги. Рубли, трешки, пятерки. По-
терял кто-то. Я все подобрала, приношу и говорю — это выручка,
а это я нашла. Она мне — так нашла, значит, твое. А мне куда все
это? Ну, купишь себе мороженое, в кино сходишь. Мы с Галкой
не один раз сходили на те деньги-то.
Обязанности у меня были — мыть пол, он был крашеный и ла-
кированный, я его лентяйкой мыла. И мебель вся полированная,
ее каждый день протирала. И еще ходила продавать молоко к по-
езду. Горячее, пенки сверху, а у соседок оно аж синее, и у меня все
сразу скупали.
;
Я вернулась домой, а там армяне разместились. И мне дети жа-
луются: «Катя, они на нас вшей кидают». А дети на полу спали,
а армяне на кроватях, и чесали волосы, а вшей кидали на детей.
Все засрано было! Я всех армян выгнала, вычистила пол, все вы-
мыла, шторки из бумаги вырезала. Дети говорят: «Катя, останься».
Я и осталась. А весной потом тетя Маня пришла снова, говорит,
поживи у нас. Ничего не делай, только поживи, за Галкой пригляди.
И когда они уезжали, я уходить не хотела. Сижу у нее на крыль-
це. Она мне говорит: «Катя, беги, темки уже!» И поцеловала меня…
И у меня всю дорогу щека (показывает на правую) горела. Не цело-
вал же никто. Не до поцелуев было. Как мать мне была...
;
Помню, как подвела меня техника: бабулечка разоткровенни-
чалась, а я решил записать ее на ноутбук. Полчаса рассказов коту
под хвост.
Попробую вспомнить, потому что без этих рассказов портрет
будет неполным. В этом поможет мне ее родная сестра, Маргари-
та, тетя Рита, Моря.
Глава IV. Блинчики
228
Пять вкусов жизни
Я впервые помню… Это какой год? Если я в школу пошла
с 8 лет, то в 1946 году. Мы тогда жили в бараках, куда рассели-
ли всех эвакуированных из Ленинграда. Старушки-пенсионерки
там жили. Большой коридор, направо-налево маленькие комна-
ты. Когда отца забрали после аварии на железной дороге, нас туда
с разъезда выселили. Я, мама, Алка, Ленька, Коля; Катя в ремес-
ленном, Димка тоже в ремесленном, Тоня жила в Поклевской, от-
дельно, у бабушки Лизы Пушиной, работала в столовой посудни-
цей, официанткой. Она посуду собирала, мыла. Мы тогда жили
на вторых путях, и оттуда (это за мостом, как на кладбище ехать)
ходили к ней, помню, с бидоном. Она в бидон нам складывала
то, что люди не доели, мы этим жили. Мама ходила по дерев-
ням. Первая работа у нее была в сигнальной, она принимала сиг-
нальные фонари. Станция большая была, вот тут она дежурила
сутками (день и ночь). Часто ходила по деревням, меняла вещи,
соль. Мы при отце хорошо жили, вещей было нормально, а по-
том они нас спасали. Соль мама доставала у родственницы отца
в магазине, дальняя родственница, как ее звали… то ли Женя,
то ли Шура… И она карточки меняла на соль. Мама в Одино,
в Зайково возила эту соль и там меняла. Соль была страшный
дефицит, она ее меняла на картошку, на отруби, муку. И вещи,
которые у нас были, тоже меняла.
Помню, в бараке мы с Алкой под одеяло с головой закроемся,
холодрыга! Очень холодно было в бараке. Колька в ФЗО, а Лень-
ка... он тоже в ФЗО был, но чаще убегал, прогуливал, карточки
воровал.
А мы закроемся с головой и прям молимся: «Мамочка, милень-
кая, хоть бы тебя волки не съели!» А она рассказывала, что идет
ночью одна, а где-то рядом волки воют, а она молится: «Хоть
бы до дома дойти, там же дети!» Как вернется мама, они с Коль-
кой ходили в осиновый кОлок, там осины росли. И вот они их там
нарубят, домой принесут, наколют и в печку. А мы растапливали
печь до головной боли, сядешь у печи и дуешь, дуешь, чтоб разго-
релось. Печка разгорится, тепло, хорошо, и мы свои пайки доста-
229
ем и едим. Спрашиваешь: «Ты весь свой паек съешь?» Думаешь,
что оставишь на потом, но какое там потом (смеется). Все сразу
съедали. Пластики делали из картошки. Порежешь ее и на печку,
она вкусная такая! Если порцию хлеба каждый получил, то дела-
ли тюрю, немного сделаешь, думаешь, на потом оставлю, и все
равно еще делаешь и все съедаешь.
Помню, я пошла в школу в восемь лет. Как мне семь испол-
нилась, я маме объявила, что пойду, а мама сказала, что нет,
не во что меня одеть, через год пойдешь. Я не послушалась, на-
рядилась и пошла. А там канава была широкая, и обходить ее
далеко было. Ну, я думаю, перепрыгну. Прыгнула и не удержа-
лась, в эту канаву… плюх! Вышла, вся в грязи, реву. Домой при-
шла, а мама мне шварк подзатыльник: «Говорила тебе, что никуда
не пойдешь! Вот, сиди теперь!»
С нами рядом жили три сестры, ленинградские бабки. Они чисти-
ли картошку. Вымоют ее, а потом тонко-тонко очистят, и эти тон-
кие очистки выбрасывали. А мы сидим у окна, ждем, когда они вы-
несут ведро с этими очистками. Они вынесут ведро, выплеснут,
а очистки такие белые, прямо сверкают! Зимой это было, нечего
было на ноги одеть, я босая, увидела, как эти очистки выплеснули,
побежала, набрала этих очисток, подскользнулась и упала. И меня
стали звать «паранька» (Параша). А Алку звали «гусиха». Я сильно
боялась гусей, а она наглая такая была, ничего не боялась. Мама
как говорила: «Тебе в один шар тычешь, а ты другой подставляешь!
Наглая. Ритка вон слова поперек не скажет». Мы шли к дому, а тут
гуси…Га-га-га. Я испугалась, а она говорит: «Ты чего, боишься их?»
И одного гуся схватила за шею, и так его раскрутила и бросила, за-
вернула ему башку. Он побежал, башка набок, ну, потом выправи-
лась. И с той поры ее звали «гусиха».
Мама такие интересные слова говорила. Например, «ланИсь» —
это значит «раньше». «Ланись мы шли…» А если что-то не полу-
чается, она так в сердцах: «На, лешак!» Слова «папа» у нас не было,
говорили «отец». У нас ведь разговоров-то не было. Они все ра-
ботали.
Глава IV. Блинчики
230
Пять вкусов жизни
Еще я помню, у нас была свадьба в Борей в 1961 году. Жили
у Матрены Васильевны на Игарской, 6. Мы пришли тогда после
свадьбы на Борину кровать, а свекровь и мама легли на другую
кровать. И утром мне мама говорит: «Чё-то, девка, вы не дружно
спали. Мы с отцом даже и поссоримся, а потом ложимся, он руку
положит, я легла на его руку, и все ссоры прошли. Так разве спят?
Жопами повернулись друг дружке».
Или, когда уже жили, она смотрит, что Боря утром встанет,
позавтракает и на работу, а я потом поднимаюсь, мне позже
надо. Она говорит: «Ты эко место (долго, много) спишь, а му-
жик твой на работу пошел. Мы-то вставали раньше, покор-
мишь его, отправишь. Нет, девка, так не делается». Она меня
Маргариткой звала, а Борина бабушка звала Маргарида. Я же
ведь одна отцова по отчеству, он Сильвестр, а они все Сели-
верстовичи.
Про Катю помню, что она, когда приезжала с ремесленно-
го, привозила платья по 3-60 (три руб. 60 коп.) для Люды. Хоть
на последнюю копейку покупала! Мама еще ругалась: «Хоть дель-
ное что купила бы! Куда ей басИться!»
А вот Иринка твоя (Прим. авт. — Мама, Ирина Шаукатовна
Трушникова, ее племянница), ооооооооо, это чудо! Вот здесь
мы жили с Борей, она уже приезжала в фиолетовом платье
за 7-90 и в цветном платье за 9-30. И говорила: «Я люблю платье
за 7-90, я его надену». С Борей пойдет к речке, а она бурлит, весна,
воды много. Она кричит: «Речка, речка, успокойся!.. Не успокаи-
вается?!» Боря ей говорит: «Ну, плохо просишь!» Они с Борей по-
ехали как-то на велосипеде и упали. А он ей говорит: «Ты никому
не рассказывай про то, что упали, это будет наш секрет!» И она
через всю жизнь этот секрет пронесла.
Головина Наташа, Ирина (твоя мама) и Тонина Иринка — все
у мамы летом были. А мама им говорила: «Не лезьте на сеновал!
Вот упадете — не пущу домой!» Ну, твоя-то мама все равно по-
лезла, и слетела с сеновала. Мама, вместо того чтоб ее пожалеть,
вицей еще отлупцевала!
231
Мама стряпала шаньги с картошкой, иногда «палЕвошные» (по-
литые сметаной). Часто она суп делала из овощей. Мяса мы ни-
когда не покупали. Суп забеливала молоком. Картошка, лук, зе-
леный лук, крупа какая-нибудь, вода. Резала крупно. Картошку
нарезала как на жаркое.
Блины стряпала.
;
Хорошо помню свои 16 лет. Мы все — я, подружки, все — от-
мечали. Стоял высокий (показывает) стол, клеенкой закрытый.
У нас был первый дом от болота, у Пети второй дом был. Мама
настряпала пироги с картошкой и луком, большие, ватрушки
были. Сделала картошку с мясом, курицу мы не ели. Постави-
ла все на стол. И смотрю, несет зеленую пол-литровую бутылку,
а заткнуто горлышко пробкой из газеты. Анна Гурьяновна, учи-
тельницы начальных классов мама (Ольги Ивановны) и Алек-
сандр Федорович рядом жили. Мама говорит: «Вот, Гурьяновна
дала настойки угостить девок!» Это мама моя, которая не выпи-
вала абсолютно!!! И мы все пробовали: Нелька Ялухина, Адка
Спитари, Валя Чижакова (муж Женька, это теща моего Сережи).
Женька пришел с сестрой Нели Ялухиной на ее день рождения
(она в педучилище тогда была), а ушел с Валькой, и так они за-
дружили, она из 8-го класса ушла в вечернюю школу, и вот, живут
75 лет, и ходят ведь!
;
Мама про отца ничего не рассказывала. Да и когда?
Ой, вспомнила, только не для записи! У нас как было… Колька
пердит, а Ленька поджигает. И говорит: «Синим огоньком горит!»
Спор у них был.
Печка какая была, я все на печке. А Петя меня один раз дуба-
сил… Как поженились, Петя (Прим. Авт. — Родной брат Мар-
гариты Сильвестровны и Екатерины Селивёрстовны, родных се-
стер, дядя моей мамы) на Вере, и они отделились. Приданое было
у Веры — груша, цветок, зеркало и вышитое полотенце. Мы все
думали, какая богатая! И зеркало, и полотенце какое. На кухне
Глава IV. Блинчики
232
Пять вкусов жизни
стояла железная кровать, матраса не было, доски, там какие-то
тряпки, что-то такое было, мы не заправляли особо. Пети не было,
Вера с ночи пришла и легла спать. А ему она на завтрак картошку
приготовила, она ее поставила на стол и тарелочкой такой при-
крыла, да не полностью. И я смотрю, а эта картошка такая белая,
и видно так хорошо ее, эту картошку. И я тогда в 3-м классе, мне
11 лет было, посмотрела, померилась так, что в двери я пройду,
не заскрипит, и вижу, что картошку одну можно взять. Тихо-ти-
хо я пролезла, протянула руку за той картошкой, а блюдечко со-
скользнуло и загремело. Вера проснулась. Я обратно кинулась!
Она мне ничего не сказала, но Петя пришел, и она ему расска-
зала. Я на печке. Он выходит, а Алка быстро к стенке сбежала
через меня. И Петя меня ремнем хлобызнул один раз, говорит:
«На всю жизнь запомни!» А что запомни? Есть хотели. Вот (сме-
ется), воровала. Не удалось, осечка.
;
Класс 7-й или 8-й был. Мы играли в волейбол, а у всех были
лЕдники (кладовые такие). И мы в этот ледник сядем, балагурим,
лясы точим. Играли в «глухой телефон». И тут бы Марь Иван-
на, заведующая детсадом, увидела, что парни с девчонками за-
шли вместе и ледник закрыли. Там в двери еще уголок вырезан,
чтоб коты ходили, мышей ловить. Мы видим — бежит мама! Ну,
раз бежит, значит, что-то не то. Мы двери и закрыли на крючок.
Она подбежала, стучит, кричит, чтоб открыли. А мы испугались,
сидим тихо, будто нас и нет. Ну, они постояли с Марь Иванной,
ушли. Мы видим — никого нет, открыли ледник, и в разные сто-
роны. А дома мама нам дала! «Девки с парнями закрылись!»
А на танцы как уходили! Спали мы в такой кладовочке, чулан-
чике. Летом спали там с Алкой. Нам охота на танцы, уже 8-й класс,
а мама не отпускает. Ну, мы с Колькой договорились, они в доме
спали. Мама их с Ленькой не отпускала. Она нас запустит в чулан,
закроет на замочек, а ключ на приступок положит. Мы Кольку
просим: открой нас, мы сходим на танцы, а потом снова закроешь.
Мы сходим, потом опять. Тетя Маруся Гобова (у нее сын Коля,
233
мы друганы были такие!) у колонки говорит маме: «Ты не знаешь,
Маргаритка-то твоя ходила с Юркой Мартьяновым!» Мама отве-
чает: «Ничё не знаю, мои спят. Я их в 9 запираю!» — «А мы ви-
дели, Юрка ее провожал до крыльца!» А мы по двору до дома до-
ходили, и окна тети Маруси были туда. Мама мне: «Провожались
они! Да не было такого, чтоб мне у колонки на всю улицу кричали,
что вы с парнями ходите! За юбку будете держаться, спать!»
;
Мама всегда была в работе. У нас бесед не было никаких. Нас
накормит, уложит спать, а сама шнур с лампочкой (Прим. авт. —
Лампочка на проводе, без абажура) опустит и начинает крючком
вязать. Вязала шторы, подзоры, прошвы, скатерти белыми нит-
ками, «десяткой». Слова еще вспомнила: «стяпать» — это украсть,
«не базлай!» — не реви.
;
Уже когда закончилось это интервью, я вспомнил одну тро-
гательную, почти фантастическую историю. Бабушка Наталья
в 1942 году ходила по лесу, собирала ягоды, грибы. И заблудилась.
Куда ни пойдет — всюду бурелом. Она загрустила — как выби-
раться? Села на полянке на пенек и заплакала. Тут смотрит, ее
муж, мой прадед Селиверст (он в ту пору был уже в тюрьме, в Су-
хом Логу, и к моменту этой истории умер), стоит рядом.
— Что, тяжело тебе, Натальюшка?
— Тяжело, Селя, ой, тяжело!
— Ну, идем, я тебя выведу.
И пошел, а она вслед за ним. И он идет, а трава под его ногами
не приминается. Бабушка Наташа смотрит — а уже знакомые ме-
ста, совсем рядом с домом! Тут ее супруг и исчез.
Но не из нашей памяти.
;
Как уже привык ты, мой дорогой читатель, к фразе: «Когда за-
вершалась работа над книгой...». Больше скажу, когда книга уже
вышла, и моя мама (мой дорогой строгий корректор и редак-
тор, скрупулёзно вычитавшая все страницы и не поленившаяся
Глава IV. Блинчики
234
Пять вкусов жизни
упрекнуть меня в моей неверности букве «ё» — всё равно не вы-
кинул эту букву, но кое-где по невниманию пропустил) отдала
мне экземпляр с надписью «Правка» на титуле, на этой странице
её рукой стояло: «А где интервью с д.Колей?». Интервью я запи-
сал на телефон в ходе телефонного же разговора. Никогда не ви-
дев своего дядю (я его внучатый племянник) лично. Не зная ни-
чего о его истории. Качество записи было отвратным, поэтому
в один из летних дней мы сели в машину и рванули из Мироново
на «рУдник». Там я и познакомился со своим дядей, ошеломлённо
выслушал рассказ очевидца и свидетеля удивительного време-
ни, о котором мы можем лишь по фильмам и кратким рассказам
старших судить, и в котором нам уж точно не придётся побывать
лично.
Интервью с Николаем Селиверстовичем Овчинниковым
Ты забыла, как я с тобой нянчился? (обращается к Ирине Труш-
никовой). Мы с Лёнчиком у вас жили, в Глухово.Наискосок от вас,
напротив, избушка стояла, мы в ней и жили. В избушку тебя при-
везли-то. Сперва у вас мы за печкой ночевали. Мне надо было
в армию, это было в 1956 году, а взяли меня только в 1957 году.
Мне надо было отрабатывать после школы механизации. Я отра-
батывать не хотел, уволился. Миша там тоже учился (Шаукат Ша-
геев), он на комбайнёра учился полгода. А я долго учился. Я ему
еще комбайн ремонтировал. А я ездил на целину в Казахстан,
Павлодарская область, станция Ермак, комбайнёром там рабо-
тал. Убрал 550 га. За 500 га давали медаль «Покоритель целины»,
а мне сначала не дали, а потом забыли, я уехал. Она на кой мне
нужна?! Я туда на уборку ездил, а тут, в Богданивиче, работал
сварщиком.
;
До Глухово мы жили в Поклевской, на Жданова, 1. Дом креп-
кий, железнодорожный, на два подъезда. Эти дома до сих пор там
стоят, на века строили-то.
235
Мы еще на птицекомбинате жили, но недолго.
На разъезде Пулькова жили, батя работал начальником разъ-
езда, а мать была домохозяйкой. Она бате по разъезду помогала:
шлак убирала.
;
Батю когда посадили, в 42-м, там крушение было. Виновата
женщина была, она специально это сделала, её с дороги не уволь-
няли, ну и она специально всё подстроила. Там на путях такие
остряки на стрелке, и она их свела, и поезда сошли с рельсов. Батя
все пути сам проверял, а тут… Или не проверил, или не дошёл.
Батю посадили, ему дали 4 года, и он больше не вернулся,
и я больше его не видел. Мне было 6 лет. Я помню, как паровоз
подымали, компрессора работали.
;
И с разъезда мы уехали на птицекомбинат, нам в бараке комна-
ту дали. Петя на фронте был, Димка и Лёнька с нами были. Время
военное, жрать нечего, и, в общем, Димка беспризорничал.
А я с девчатами, сёстры мои младшие, а я как старший. Барак
топить надо чем-то, мы соберемся — и в лес, сухарину срубим
в лесу, веревку привяжем через плечо, притянем, и тут разрубим
её кое-как и полешки на печку — сушить, а те, что с печки, – ими
топили.
А мать меняла вещи. Мы до войны прекрасно жили. Мать в Ле-
нинград каждый год ездила, там вещи покупала. Ей тогда билет
бесплатный был, она съездит, много чего привезёт. Потом это
и меняла.
Она в Берёзовский уехала, там у неё средний брат был. В Бе-
рёзовском золотой рудник, там по талонам много чё было. Она
по талонам покупала всё, а потом всё продавала. Ну и Лёнька
с Митькой шарлатанят, а я тут с Ритой и алевтиной, дровами их
обеспечивал.
;
Помню, как батя ходил халтурить в колхоз. Он на комбайне ра-
ботал. В очках таких (Прим. авт. — Очки комбайнёра, которые
Глава IV. Блинчики
236
Пять вкусов жизни
похожи на маску, такие есть в нашем семейном музее). Батя зерно
в приёмник таскал: он сразу два мешка брал вот так (показывает,
как будто удерживая мешки подмышками). Батя сильный был.
;
У нас дома двекоровы было, поросята, лошадь. Нашу лошадь
в армию забрали, так и не вернули. Её вернуть должны были
или компенсировать, но государство всё забыло.
;
Меня папа Кольша называл, и мама Кольшей звала.
А всех так звали: Альша, Морша, Лёньша (Алевтина, Маргарита,
Леонид).
А Димку не знаю, как звали.
;
Тоня во время войны в столовой работала, 2 км от Талицы (Ан-
тонина — старшая сестра). Жрать-то хотелось, ну, я к ней и хо-
дил. Тоня на своё взять мне не может, вот она по-тихой принесёт
мне тарелку, ну, я и ем.
Я к еде неприхотливый, только колбасу никакую не ем.
;
Вот эксперимент хочу провести, да ходовая меня подводит,
и годы тоже. Тут у дома тополя росли, потом их убрали, а пе-
нёк я срубил, и в эти потроха вишни посадил, а рядом – другую
от того же куста. И вот ягоды у этой стали крупные, вдвое боль-
ше. Видать, ей там впору.
;
У нас у дома огуречник был, и под капусту отдельно огород был,
и картошки много, под мелочь был огород. Огурцов не одну боч-
ку солили!
Мелочь что такое? Ну, там, лук, морковка, свёкла, всяко место,
горох там… Капустник надо всегда отдельно делать, а то капу-
ста всё заражает. Навоз от коров мы в огуречник складывали.
Помню, две бочки огурцов всегда стояли. Огурцы-то там ели
мы свежие, а солёные мать с картошкой давала. Картошку в чу-
гунке варила.
237
;
Что самое вкусное? С батей самое вкусное ели. Он баранов ло-
жил, подлаживал, и там их… А потом яйца их жарил. Он, как жа-
рить начнёт, мать из дома убегала. Почему? Дак яйца! Батя сам
всё жарил. «Кольша, пойдём яйца есть!» Ну, мы вдвоём и ели.
;
У матери родня большая, 20 или 22 человека. В Свердловске
жила тётка по Стахановской, в Ленинграде, жд бесплатная была,
она и ездила. Помню, брат мамы, Илья, в гости приезжал.
Как отца забрали, мать пошла к отцову брату Паше в его боль-
шой дом. Зиму мы там прозимовали. Домик потом купили ма-
ленький и туда переехали. А как-то вышло, что сена нашего
не стало. И корма нет, вот коров и съели.
Помню, весна была. Размыло всё. Мы с ребятами, нам лет по 6-7,
стиральное корыто вытащили, решили как на лодке прокатиться.
Ну, там сел бы один или два, а то сели все в корыто, и оно и пото-
нуло! А нас человек 5 было. Одного только помню — Костю-ле-
нинградца, он из эвакуированных был. Искупались мы, а я по той
причине в больницу попал — воспаление лёгких.
;
Батя работал у окна, а тут у него черёмуха, ягод было мно-
го, и ветка так росла — аккуратно к окну. Я на черёмуху залез,
и по этой ветке ползу. Батя смотрит: «Кольша, упадёшь!» Я ему
говорю: «Не, не упаду!» — и ползу. Ну, ветка погнулась, и я вниз…
Он выбежал, поднял, отряхнул и говорит: «Я говорил!»
;
Девки на тачке меня катали, Катерина, Тоня, эта ещё была, с буд-
ки (станции, потом разъезды, а между разъездами — будки). Мне
два года было. Катали, помню, уронили.
;
Папка у нас порядок любил и нас к работе и порядку приучал.
Как учил? Надо ему к лету пожарную машину испытать, он выбе-
рет время потеплее, и даёт нам, чтоб мы качали. И мы поиграли,
Глава IV. Блинчики
238
Пять вкусов жизни
и машину испытал. Вот так и учил, и заодно готовность прове-
рял. Как бати не стало, на разъезде все черёмухи спилили, акации
насадили. А кого толку от акаций? От черёмухи ягоды. Батя нас
учил: «Только рвите кисточкой!» У нас торбы такие были, верёвка
через шею, и на груди как корзинка, в них собирали. Мама с черё-
мухой пирожки делала, то шанишки, то заваруху. Ягоду высушит,
потом в муку, и кипятком заварит.
;
У нас вагон-лавка был, как придёт батя — пряники, печенья
наберёт, всяко место, два мешка муки несёт сразу. Вот батя всё
принесёт, придёт, вываливает всё на стол: «Ешьте, сколько хоти-
те, только не прятать!»
;
Лёнька жуликоватый был, он на три года старше, домовитости
у него не было. Останемся мы вдвоём, батя на работе, Лёнька за-
лезет на ларь под потолок, зацепит кружку сахара, на стол вы-
сыпет, и мы налижемся. Подчистую всё убирали. То печенье до-
станет. Сумки были с деревянными ручками, тесьмой обвязаны,
в них печенье, да сахар.
;
А потом еще у нас ружьё было. Мы пистонки наберём, и в под-
поле — бух! Потом пистонок наберём, за гору уходили. Пистонки
в болт, там рельса была и болтом этим — бух!
;
Батя качель сделал — «гигантские шаги». Все катались. С других
деревней приходили!
;
Я в Поклевской учился в 62-й железнодорожной школе. Тут на-
чальная двухэтажная школа была, а напротив семилетка была.
Шесть классов окончил, пошёл в ремесленное поступать. Лёнька
меня возил. Он пронырой был! Мать денег на билет дала, а мы би-
лет не купили и поехали на приступке. А тогда беспризорников
ловили. И тут милиция! Лёнька мне говорит: «Сиди!» — и побе-
жал, милиционер за ним. Он бежит, оглядывается, смотрит, меня
239
не увидели, быстрее побежал, он как от цыплёнка увёл милици-
онера от меня. Я сижу, боюсь, а он с крыши откуда-то прыг, меня
забрал.
;
А потом на другой год я поехал, семь классов закончил, мне
14 лет было. Я на Уралмаше пошёл в первое ремесленное. Миша
там с Катериной в общежитии. Мы там с Вовкой Боровягиным
были, это тёти Веры родной брат. Там я поступил на сварщика.
Кончил в 1954 году, получил 4 разряд. Ну, и отправили меня ра-
ботать 2 года на Богдановичскую МТС. Миша тогда был секре-
тарём комсомольской организации. Я увольняться хотел, а меня
не увольняют. Я молодой, и сварщик хороший, а до меня работал
пожилой, я в МТС пришёл трактористом из школы механизации.
Я на целину не хотел. Лебедев был начальником отдела кадров
в МТС, они нас с Сашкой Кульневым вызвали в МТС. Сашка,
друган мой, уже умер. Когда я с механизации пришёл, меня в Чер-
нокорово на трактор поставили, а тут 1 мая, праздники, а пахать
надо, а нахер мне это нужно? Я уехал гулять. Через неделю вер-
нулся, а меня за прогулы в штрафбатальон, и в слесаря 3 разряда.
А там получаешь копейки, как ученик. Я сижу, курю. Приезжает
бригадир, приварить надо железяку. А никто не умеет. Я говорю,
пойдём, приварю. Я всё сделал. А он здоровый мужик был, он по-
смотрел – и меня за рукав! И бригадиру этим швом сунул в лицо:
«Ты кем парня держишь?» И потом я сварщиком снова работал.
Я потом смотрю: наряды получше делаю, а копеечные наряды вы-
кидывал. Тысячу с лишним зарабатывал.
;
Сахнин был, говорит: «Николай, пойдём!» Он училище кончил,
мы подружились с ним. Как его звали… Юрий, что-ли… Пойдём,
говорит, там электроды какие-то лежат. Я посмотрел — ЦМ-7,
ток большой любят. У меня, когда нарядов нет, была халтура.
У него катки были от ДТ-54, их надо было обварить с двух сторон.
Беру, один электрод — жжжжжих! Второй — вжжжих! Есть 4-80!
(Прим. вт. — Имеются в виду рубли). Поработаю, думаю, хватит,
Глава IV. Блинчики
240
Пять вкусов жизни
сматываюсь. Меня ищут, а кого?! 18 лет, парень… Они с Черно-
корова матери 100кг зерна прислали за мою работу. Это когда
я в армию ушёл. Батя маму «мать» звал. По имени её не называл.
А она его — «отец». Я еще малолетка был, шпингалет.
;
Помню еще, соседи тут были. Стрелочницей женщина работа-
ла, а приезжал к ней шофёр какой-то. Он на крылечко сел, а ма-
шина стоит, и мы под машину, смотрим, интересно! Мы сроду
машин не видели, ЗИС-5, вроде. Подпрыгиваем! Он сидит: «Ну чё,
ребята?... Идите, копайте в пшенице могилу, я пойду помирать».
Ну, она пришла, он лёг спать у неё и умер. Видно, сердце.
;
Я на Новой Земле служил. Меньше 2 лет служил, два раза
в отпуске был. Призвали меня в мае 1956 года, а взяли в ок-
тябре. Проверяли меня, не каждого брали. Заехали мы туда,
нас построили, говорят: «Писать письма нельзя, о погоде пи-
сать нельзя!» Как в отпуск ехать, я две расписки давал. Одну —
что ничего говорить нельзя, а вторая расписка, что я расписок
не давал.
;
Десять суток отпуск, я гуляю, иду в военкомат. А в части ска-
зали: «Гуляйте, и, если в военкомате что спросят, ты скажи,
что спрашивайте в 9-м отделе». Я иду в военкомат, отмечаюсь,
и потом еще 10 дней гулял. И снова в военкомат, снова отмечаюсь.
По отметкам всё сходилось. Так я месяц гулял. А в военкомате
ничё не спрашивают.
;
Я на Новой Земле мотористом служил. Приезжаю в часть в Се-
веродвинск, там у нас экипаж был. Там еще лежал полтора ме-
сяца: на полу матрас кинули и ждали транспорт в пересыльном
пункте. Нас спросят: «Кто хочет патрулём?» У меня деньги были,
15 рублей, я вызвался. Где лавка? Вина набрали, в патруль встали.
Всё! Нам только за забор выйти. Приезжаю туда, на Новую Зем-
лю. Мне командир: «Ты чё, только с отпуска едешь?»
241
;
Я думаю, когда они первую бомбу испытывали, они сами не зна-
ли, что будет. Нас поставили в укрытие в низину. Там вечная
мерзлота, вот настолько оттаивает летом (руками показывает
15 см). Нам воды набрали, чаны такие с водой. Запаслись. В укры-
тие. «Ложись!» И гром такой прошёл. Сначала свет, блики засвер-
кали, а потом как молнии. И это 500 км от нас было. Мы на чёрной
точке. Я на губе Белужьей был, сейчас там гражданские живут,
по телевизору показывали, я там места узнавал. Всё рассекре-
тили. Нам не страшно было, а тем, кто зачищал, страшно было.
Они бульдозерами работали. Потом ещё была атомная тревога.
Мы противогазы надели, весь день проходили. Сейчас все, с кем
служил, умерли. А мне оно на пользу пошло, видно…
;
Был в 1958 году геодезический год, мы три или четыре ракеты
запускали. Там спирт дают, 40 литров на ракету. Нас 13 служилых
и я, моторист. А спирт у гражданских. Мы идём, Семён Панков,
с Горького, он, когда дежурит, мне звонит, «иди сюда», открыва-
ем, наливаем спирту, закрываем. А потом заподозрили, что спирт
убывает, стали печать ставить. Печать за ручку привязали, а надо
было на притвор. Сёма ручку откручивает, раз! наливает, обрат-
но закрывает. Видят, спирт опять убывает. Утащили бочку в ло-
катор. К локатору снегом занесло всё, тропинка только. Семён
смотрит, как что. В общем, всё сделал, тоже открыл.
;
Как с армии вернулся, с женой на танцах познакомился. До ар-
мии дружил с Ниной Арефьевой. Ещё с Баландиной Алевтиной
Георгиевной дружил, мы с ней договорились пожениться, а я раз-
думал. Она в Челябинске была, приехала, чё да как, а я ни рю,
ни мя. В общем, дружба врозь. А потом встретил Людочку на тан-
цах. Я подошёл:
— Можно?
— Можно.
Она маленькая, 1 метр 47 сантиметров ростом.
Глава IV. Блинчики
242
Пять вкусов жизни
— Как вас звать?
— Люся.
— Значит, Люда.
Для всех она Люся, а я всё «Люда!» Всё, потом в армию меня от-
правили. Это произведение (показывает на дочь Надежду) до ар-
мии было. И вот, я с Ниной Арефьевой, и со своей. Выбирать
надо было. Жду, которая сбежит. Идём с Люсей, с моста спуска-
емся, а Нина подымается. Ну, Нина туды, а с Люсей я и остался.
На 71-м году она умерла, в 2008 году.
;
Бабушек своих я не знаю, а дедушек я знаю только по отчеству.
;
Мама всё время с котомками приезжала. Две сетки, вот так
через плечо, и саквояж у неё был. Ей 70 было, приехала:
— Ну чё, Кольша, делать?
— Чё делать, отдыхай!
— Чё я буду сидеть осенью, вон, картошка поспела.
— Ну, иди, поковыряйся в охотку!
Мы, когда сами, то три-четыре дня картошку копаем, мы костёр раз-
ведём, печёнки пекём. Как отпуск! А тут я пришёл, машину поставил.
Мать говорит: «Кольша, картошку вывозить надо!» Она одна за день
всё выкопала, в мешки сложила, и нас без костра и печёнок оставила.
;
Северное сияние знаешь? О, какая красотища! Над головой всё,
на месте не стоит, переливается такими цветами. Бывает морозно,
ясно, пурги нет, и не можешь налюбоваться никак.
;
Играли мы в детстве в «чугунные жопы». Играть как в «чижика»,
и, кто проиграет, его ставят «раком», а второго за руки и за ноги
и в него так — чух! Там пригорок был, а пониже — трава. И ты так
в эту крапиву летишь (показывает). В школе, помню, в ляпы играли.
;
Первый телевизор у нас – «Снежок». Наташа родилась, и мы те-
левизор привезли. Это в 64 году было.
243
ПАРИЖСКИЕ ЗАРИСОВКИ
Он ревновал к ней лёгкий парижский ветерок, который осме-
ливался в шаловливой наглости теребить подол её синего каше-
мирового пальто. Он хмурил брови, когда солнце, выглянувшее
из-за пушистого, как хвост соседской болонки, облачка старалось
погладить её розовую — не от румян, а от предрождественского
ветра щёчку. Когда она оборачивалась в ответ на приветствие их
соседа, булочника Мишеля, её легкая и совсем не зимняя шляпка
с нежно-сапфировой вуалеткой кокетливо помахивала выбив-
шимся петалем бордового мака, приколотого к тулье. Когда она
надевала эту шляпку, ему хотелось спросить: «Quesepassera-t-il,
quandledernierp;taletombera?..» (Что будет, когда упадет послед-
ний лепесток?)
Она больше не носила турнюр, который стремительно выходил
из моды, но не могла отказаться от тугого корсета, стягивавшего
её фигуру безжалостно. Он завидовал корсету, который мог ка-
саться её кожи, хотя права на это не имел никакого! Ведь у корсе-
та не было главного — её любящего взгляда, пряди её волос в се-
ребряном медальоне и воспоминаний.
Он был одет в свой любимый сюртучный костюм, шляпа-ко-
телок, шейный платок с бриллиантовой булавкой. «Как у Пуччи-
ни!» — сказала ему «maman», когда дарила булавку. В тот день она
по необъяснимой причине забыла поздравить его (с чем? с днём
ангела? или началом апреля?) и, спохватившись, открыла свой
деревянный резной комод, извлекла из-под пудр, кошельков, за-
писных книжек и прочей бижутерии изящную коробочку цвета
морской волны. «;afait ; lafois "mer" et"m;re"enfran;ais», — ска-
зала она, протягивая свой по-матерински нескромный подарок.
«Мама» и «море» одинаково звучат на французском. Булавка ста-
ла его талисманом, ведь именно в этот день он встретил Её.
Их встреча была совершенно неприличной! В бюро, куда
он пришёл, чтобы по протекции стать редактором литературно-
го бюллетеня, публиковавшего стихи и прозу молодых авторов,
Глава IV. Блинчики
244
Пять вкусов жизни
он встретил её, принесшую стихи своей компаньонки. Лорни-
руя девушку взглядом, он и не заметил, как переступил хрупкую
границу, отделявшую интерес взрослого мужчины к прекрасной
даме от откровенной попытки сближения. Её вспыхнувший гне-
вом взгляд заставил его заговорить.
— C'estd;plac; demapart? (Это неприлично с моей стороны?)
— Oui, c'estinconvenant. (Да, этонепристойно.)
— Je sais que ceciesttr;sinconvenant,maisj'aimerais la permission de
parler avec Mlle... (Язнаю, чтоэтонеприлично, нояпросилбыправа-
поговоритьсмадемуазель…)
Он вопросительно поднял бровь. Так он узнал её имя. Оно зву-
чало прекрасно! В переводе с русского оно означало «croyance» —
Вера, но он никогда не называл её иначе, как в тот день, когда она
впервые представилась ему, даже не успев подумать о возможном
нарушении приличий.
«Cen'estpasuntr;sor, c'estunecroyance», — сказала потом его
мама. (Это не сокровище, это просто вера.) А отец, потом-
ственный врач, познакомившись с ней, на ухо прошептал сыну,
максимально спрятав профессиональный цинизм: «Tusais,
r;soudrecetteaffaire!» — (Фигурка что надо!)
Миновало время, обязательное для того, чтобы прямо обо-
значить свои намерения, и наконец можно было сказать, что
Ilesttempsdereconna;trequenotrefoi (Vera) asombr;. (Пора признать,
что Вера потерпела поражение, и её бастионы были взяты.)
Уже тогда он понимал, что их счастье удивительно и не заслу-
жено им. Кредит любви, данный ему Богом, он мог отдавать лишь
тем, как любил всё, связанное с ней. Любил то, как она завтра-
кала, по-провинциальному намазывая тосты сливочным маслом
и джемом, а не окуная круассан в горячий шоколад. Наслаждал-
ся тем, что она любила потофё, который иначе как обыватель-
ским и не назовёшь. Целовал её пальцы за то, что она презира-
ла тимбаль, но обожала нежирное утиное конфи. Восхищаться
тем, как она перескакивала через «лошадиные яблоки» (когда
она однажды, не заметив, испачкала край туфли, он сказал ей:
245
«Pourquoile crottindechevalsent-il sibon?» (Действительно, разве
навоз может так приятно пахнуть?)
Он ждал её на крыльце их дома. Вчера шёл такой неожидан-
ный для последней недели Адвента мокрый снег, а затем при-
морозило, и снежинки, забившиеся между камнями мостовой,
уже окрасились лошадиной мочой в жёлтый цвет. Мимо пробе-
жал мальчишка, кричавший что-то о перевернувшейся тележке
с горячими каштанами: босоногий, в забавном черном картузе,
он был скорее олицетворением приближавшегося марта и уж
точно казался чем-то чужим на их улице. С крыльца напротив
супруга соседа Мишеля улыбнулась ему через витрину их булан-
жери, напомнив о свежем багете. Как её зовут, он никогда не мог
запомнить, зато всегда брал свежий багет, так любимый их семь-
ей. Соседка, мадам Тутеню (Toutenu), уже весьма пожилая мадам,
с гордостью носила свою фамилию и даже не скрывала, что зна-
ет, почему соседские мальчишки, увидев её без головного убо-
ра, дразнят вслед: «Вся голая!» Сегодня она задумчиво теребила
край гирлянды, украшавшей её изрядно потрепанное, но вычур-
ное и такое французское крылечко.
Он ждал её, понимая, что предрождественские хлопоты не смо-
гут отвлечь их от мессы в церкви Сен-Жермен-л’Осеруа: там, где
кованый орёл на распростёртых крыльях поддерживает огром-
ный миссал. Оттуда так удобно дойти до площади Шатле, прой-
тись по улице Риволи, проулкам, Севастопольскому бульвару
и вернуться домой…
Он ждал, радуясь, что их не заденет наводнение в 1910-м;
что немцы не зайдут в Париж в Первую мировую; что оккупа-
ция во Второй мировой, если и коснется их, уже таких же пожи-
лых, как мадам Тутеню, не станет для них смертельной. Что вряд
ли она увидит Студенческое восстание, «жёлтые жилеты»…
Газеты, Феликс-Франсуа Фор, Третья республика, трёхсотме-
тровая башня — всё стороной обходило их дом. Его защищало
СЧАСТЬЕ...
Глава IV. Блинчики
246
Пять вкусов жизни
Глава V. МОЛОКАНСКАЯ ЛАПША________________________
МОЛОКАНСКАЯ ЛАПША
Готовится лапша из большого количества яиц (на
100 яиц берется один литр воды), муки и немножко
соли. Особенно вкусная лапша приготавливается
на одних желтках. Тесто тщательно вымешивают
и оставляют «отдохнуть» на 20-30 минут, затем
под руководством опытных мастериц тонко и дол-
го раскатывают, стремясь удалить все пузырьки
воздуха. Если в тесте останется воздух, лапша по-
лучится низкого качества, пузырьки полопаются
во время сушки и образуют некрасивые пятна-оспи-
ны. Готовый пласт теста нарезают узкими полоса-
ми и подсушивают на плите, после чего оставляют
сушиться при комнатной температуре до полного
высыхания. Готовую лапшу складывают в деревянные
бочки и убирают в прохладное место, где она может
храниться в течение нескольких месяцев.
После лапши к столу подают картошку с туше-
ным мясом, которое также является традицион-
ным блюдом. Мясо нарезают мелкими кусочками,
тушат до полуготовности с овощами и специями,
после чего в кастрюлю кладут картофель и остав-
ляют на небольшом огне до полной готовности.
Вместо лука используют различные пряности, пе-
рец и имбирь (Прим авт. — Рецепт с сайта https://
moscow-baku.ru/).
В конце XVIII века Екатерина II своим указом выселила часть
крестьян-молокан из Воронежской, Тамбовской, Саратовской,
Астраханской губерний на дальние рубежи тогдашней России
247
за религиозное «отступничество». С той поры и ведет историю
семья моей жены Веры. Ее предки поселились в Азербайджане,
деревню назвали Астраханка, ныне это Кызмейдан (Q;zmeydan)
Шемахинского района.
За общим семейным столом, когда я поделился идеей этой кни-
ги, Юра (Верин брат) предложил ее расширить. К тому времени
я уже очень заинтересовался историей семьи моей жены, исто-
рией ее рода: мы собрали документы по родословию, выясни-
ли корни. Предки Веры — Третьяков Федор Карпович (родился
в Саратовской губернии в 1802 году) и Шашорин Федор Евтиевич
(родился уже после переселения в селе Маразы, Шемахинский
район, в 1861 году).
Родословная, которую мы восстановили стараниями Государ-
ственного архива Республики Азербайджан, есть в этой книге.
Но она скупа… Непозволительно лаконична! В семейном архиве
родной сестры мамы моей супруги — Надежды Матвеевны (она
сейчас со своей семьей живет в Старом Осколе, и мы были там
в гостях — потрясающе гостеприимные и добрые люди!)
Есть газета «Южные горизонты» за 13-19 апреля 2015 года,
на 8 полосе — большая статья ««Бессмертный полк»: богатырь
из Астрахановки». Анатолий Щербаков, двоюродный брат моей
жены, поделился воспоминаниями о своем деде, Василии Нико-
лаевиче Третьякове.
«Мой дед, Василий Николаевич Третьяков, родился в 1908 году
в Минводах. Детство у него было трудным, он рано осиротел,
и в 10-летнем возрасте его отправили обозом к дальним род-
ственникам в Азербайджан, село Астрахановка (ныне село Кы-
змейдан, Шемахинский район). Там он и обосновался, женился,
у него родились шесть детей. Дед был человеком незаурядной
физической силы — мог один спокойно поднять телегу, пальцами
закручивал шурупы покрепче гаечного ключа.
В армию его призвали в августе 1941 года вместе с другими одно-
сельчанами, из них 217 человек не вернулись с войны. На фронт Ва-
силий Николаевич попал в 1942 году, участвовал в Сталинградской
Глава V. Молоканская лапша
248
Пять вкусов жизни
битве. Несмотря на отсутствие образования, дед знал и любил техни-
ку, поэтому исполнял должность артиллерийского мастера в 172-м
ОИПТАД (отдельном истребительно-противотанковом артди-
визионе) 91-й стрелковой Мелитопольской Краснознамённой
дивизии. Его задачей было ремонтировать повреждённые ору-
дия, а делать это часто приходилось под обстрелом и бомбами,
потому что противотанковые бригады всегда первыми встреча-
ют врага, по ним бьют не только танки, но и миномёты, тяжелые
орудия, авиация. В таких условиях не было времени вытаски-
вать повреждённые пушки, поэтому оружейники работали пря-
мо на передовой. После боёв оружейникам опять некогда было
отдыхать — они эвакуировали разбитые орудия в мастерские
и трудились ночами, чтобы дивизион утром был в боеспособном
состоянии. За Сталинградскую битву дед был награждён медалью
«За боевые заслуги». В боях под Сталинградом он был контужен,
получил осколочные ранения в ногу и левый глаз.
Нередки были случаи, когда оружейники сами вставали к пуш-
кам, заменяя убитых и раненых артиллеристов. Во время насту-
пления в апреле 1944 года Василию Николаевичу приказали про-
верить подбитый советский танк, застрявший в немецком окопе.
Дед пробрался внутрь, убедился, что орудие исправно, и открыл
огонь, поддерживая наступавшую пехоту. Командир дивизиона
представил его к ордену Красной Звезды, однако вышестоящие
инстанции ограничились медалью «За отвагу». Во время боёв
в Прибалтике дед в качестве наводчика подавил и уничтожил
10 пулемётных и 2 миномётные точки. За этот подвиг он был на-
граждён орденом Славы 3-й степени.
После войны Василий Николаевич вернулся в Астрахановку.
Фактически под его руководством была создана база по ремонту
сельхозтехники, где он и проработал всю жизнь. Мастер на все
руки, он прославился и как искусный оружейник — все местные
охотники обращались к нему за помощью. Василий Николаевич
был награждён медалью «За трудовую доблесть», почётными гра-
мотами».
249
Очень долго я собирался с интервью с Верой и ее братом
и сестрой — Наташей и Юрой. Долго собирался как раз пото-
му, что они — самые близкие люди, и всегда кажется, что успею,
завтра, позже, после праздников. Один телефонный разговор все
решил: позвонил Наташе и сказал: «Давай, родная, вспоминай!»
И состоялось.
Наташа вспомнила много всего интересного, что моя жена тут
же подвергла критике. Дескать, все она плохо помнит. Все не так.
А я пытался ей объяснить, что у каждого из нас свои воспомина-
ния, свое детство.
И вот что у нас получилось.
Наташа Кравченко (Третьякова):
«Дед в Кызмайдане (Прим. авт. — Третьяков Василий, дедушка
моей жены со стороны отца) был кузнецом. Его контузило на во-
йне. С годами у него стало совсем плохо со слухом, и, когда малые
кричали, он не слышал. Когда он видел, что я реву, он брал меня
на руки и трес, и трес, и трес. Вытряс все мозги — я замолчала.
Это я запомнила. Бесконечно собирали в подвалах ржавые гвоз-
ди: только девочкам разрешалось. Я не помню, зачем мы облизы-
вали их.
У деда со стороны Шашориных (Прим. авт. — Матвей Шашо-
рин, дедушка моей жены со стороны мамы) были мастерские
в подвалах. Это как чудо, как волшебное место… Он там что-то
ковал, варил, исправлял.
Мне не было еще и двух лет, я только научилась ходить. Меня
все время теряли: а я утром тёпала к курятнику и таскала яйца.
И вот ведь тупая, била яйца о камень, ловили меня… Но истре-
бляла я яйца беспощадно! Зрелище было неописуемое! Меня
ведь находили, когда уже все подсыхало. Мозгов не хватало есть
яйца — я их просто била. Курятник был к завтраку пустой.
С яйцами связано еще одно воспоминание детства. Огромная
сковорода, больше похожая на дверцу стиральной машины. И ба-
бушка (Прим. авт. — Александра (Шура) Шашорина, супруга
Матвея) жарит на этой сковороде яйца нам на завтрак.
Глава V. Молоканская лапша
250
Пять вкусов жизни
Из вкусностей я запомнила шор, чурек и пастилу. Мы когда бе-
гали гулять, то нам пастилу давали с собой. А иногда бабушка
давала хлеб с маслом и повидлом. Еще я помню вкус бабушкиных
пирожков. Даже не вкус, а запах.
Дедушка (Прим. авт. — Снова речь о Василии Третьякове) называл
меня пацанкой. Любил безумно! Я точно помню, когда он брал меня
на руки, то сильно щетиной царапал, трес и кричал: «Пацанкааа!»
Мне в память врезались бабушкины (Прим. авт. — Речь о ба-
бушке Гане, Глафире Третьяковой) бесконечные сердечные при-
ступы и слезы. Ей было страшно за нас: слова ее я не помню,
но «про себя», я думаю, она много говорила. Когда у меня слу-
чилась травма, меня током дернуло, она сказала: «Ну все, теперь
тебя ко мне не отпустят!»
Бабушка, чтобы увлечь, любила давать интересные поручения. На-
пример, мне поручала мести двор. Я его метлой скребла целый день…
Она знала, чем меня увлечь. Или, например, вымыть пол. Она понима-
ла, что больше я никуда со двора не уйду. Стирку и готовку мне, конеч-
но, не доверяли. Все, что с газом связано, — никогда! Только с водой!
Ой! Вспомнила случай с поседевшей бабушкой. Юра (брат), Се-
режа и Валера Жидковы (Прим. авт. — Двоюродные братья со
стороны отца) взяли нас в плен. Мы тогда играли в войну (Прим.
авт. — Вера считает, что это была игра в «казаки-разбойники»).
Они нас привязали к забору цепями. Забор того дома, где Вера
родилась. Пытали крапивой. Хлестали нас ею и спрашивали:
«Где Китай?» — а мы не знали, что у нас спрашивают, и не отве-
чали. Неделю нас бабушка отхаживала: все тело было как один
ожог. Все болит, горит… Когда бабушка про все это узнала, я даже
не знаю, как они живы остались.
Вообще, братья у нас были те еще… Юра с братом двоюродным
однажды привязали мясо на кусок веревки и дали собаке прогло-
тить. Они хотели посмотреть, что там с мясом будет. Вытащили
потом, собака, наверное, сильно страдала. Еще помню, как ре-
шили сварить черепаший суп. Поймали черепаху, набрали ведро
воды, но результата я не помню.
251
Самой большой страшилкой в детстве была сороконожка, ко-
торая, если в ухо залезет, сразу смерть (Прим. авт. — Имеет-
ся в виду двухвостка, которую в деревне именовали «рогатка»).
Я уже и не помню, кто запустил эту историю.
Помню еще нашего деда в Маразах, он был хозяином большо-
го сада. Однажды даже выстрелил солью в вора, который пролез
к нам. Дед сделал нам качель рядом с домом на туте.
Бабушка Колодина, кажется, делала свадебные венки. Их пле-
ли из проволоки, а потом из парафина делали бусины и кружева.
Помню, что мы их жевали и, наверное, большой урон ей принес-
ли, но нас она вообще не ругала».
;
Уже когда я записал эти воспоминания, Вера не смогла остать-
ся в стороне. Она сказала очень важную мысль: «Нельзя сказать,
что я люблю азербайджанское. Скорее, я это сейчас оценила».
«У нас не принято было детей ругать, бить тем более! Мы поч-
ти не разговаривали, потому что бабушка была занята, ей при-
ходилось много делать по хозяйству. Внуков съезжалось на лето
5-6 человек. Иногда до 10 человек доходило внуков и правнуков.
Помню только, что она в основном готовила. Если пол надо по-
мыть или двор подмести, она могла нам это доверить, все осталь-
ное делала исключительно сама. А мы целыми днями носились
на улице, поэтому особо разговоров не было. Дедушка сидел
у окошка и смотрел, как мы носимся. Никогда не интересовалась,
сколько им лет, они всегда были бабушка и дедушка. Дедушка
даже достаточно старым ходил на покос, таскал сено наравне
с двоюродными братьями-спортсменами, которые лет на 10 меня
старше. Это я про бабушку и дедушку в Кызмайдане.
Помню, как они собирались «в собрание» (Прим. авт. — Кол-
лективная молитва у молокан). Бабушка надевала юбку длинную,
нарядный белый фартук в кружевах, даже не кружева, а рише-
лье, наверное, или мережка. Надевала рубашку с длинным рука-
вом. Я вообще не видела бабушку в рубашке с коротким рукавом,
только если в нательной. Подвязывала волосы. Она свои длин-
Глава V. Молоканская лапша
252
Пять вкусов жизни
ные волосы заплетала в косички толщиной с мизинец и запле-
тала их по кругу. Сверху надевала платок белый, в прохладную
погоду еще могла быть шаль, а на голову еще один цветной пла-
ток. Нет, не шаль, а были такие, как кофты. Все белье было на-
крахмалено, очень хорошо отглажено. Электрический утюг был
у нее, но чем она гладила, не видела. Обязательно брала носовой
платочек. На ногах что было надето, я не особо помню. Дедушка
надевал длинную рубашку навыпуск, рубашки у него были с узо-
рами, светлые. Брюки широкие были, кепка обязательно. Однаж-
ды мне даже удалось сходить с бабушкой в собрание. Я помню,
что стояла на улице, внутрь меня не взяли, но слышала, как пели
псалмы на разные голоса. Пели все! Обязательно были запевалы,
и мужчины и женщины. Их так и называли — «певчие». Тогда
мне казалось, что это очень нудные и длинные песни без слов
и без смысла. И уж никак они не казались красивыми. Дома мо-
литвы никогда не пели.
Очень ярким воспоминанием лета в деревне был приезд ма-
шины. Это был ЗИЛок закрытый, с которого продавали овощи
и фрукты, а также бытовые мелочи, одежду. Такие машины ез-
дили по деревням. Бабушка покупала с такой машины арбузы.
А мы все толпились и смотрели, что там красивое привезли. Ар-
бузы и дыни у нас не выращивали, почему — не знаю. Арбузы
были не такими, как сейчас. Там был просто красный сахар.
Спали все вповалку. Бабушка с дедушкой спали в маленькой
комнате с печкой, на двух разных кроватях, они стояли под пря-
мым углом друг к другу. Бабушкина кровать ногами упиралась
в печь. В той комнате стояли большой деревянный стол и две де-
ревянные скамьи. За этим столом все кушали.
А во второй комнате (она мне казалась огромной) спали все
приезжавшие дети, внуки и правнуки. Спали на полу и на двух
кроватях. На больших железных кроватях было не знаю сколь-
ко слоев перин, поверх перин лежали матрасы, потом все засти-
лалось белым кружевным покрывалом, сверху клали покрывало
цветное, но так, чтобы кружево торчало, потом с двух сторон
253
немного под углом укладывали подушки, одна плашмя, а вторая
особым способом: одну из сторон подушки заламывали посреди-
не ладонью ребром, а потом подушку переворачивали заломом
вниз. Так как подушки были пуховые, они эту форму держали
до вечера. Сверху на подушечную конструкцию накидывалось
кружевное покрывало. Застилать постель был целый ритуал.
Когда все застелешь, надо было руками пройтись, чтоб край был
ровный, чтоб все красиво стояло.
Бабушка и дедушка вставали с петухами, мы еще спали. Они вы-
гоняли скотину, кормили кур. Мы спали до завтрака. На завтрак
давали пирожки из печи (с картошкой, например, я их больше всего
любила). Они были большие, пышные, одним можно было наесть-
ся. Каш я не помню. Блины были. Не помню их. Они все из печи
были. Были еще пышки, мама их делала на кефире, а там на просто-
кваше их делали. Это тесто делается очень мягкое, получалась тол-
стая круглая, поджаренная на масле лепешка. Ели их вместо хлеба
с творогом, с шором, просто так, с маслом, с картошкой.
Отдельная история — бабушкин лаваш, чурек. По сути, это был
лаваш из тонкого-тонкого теста. Лаваш бабушка катала на кух-
не. Кухня с большой, как мне тогда казалось, деревянной дверью,
с железным засовом, с железной ручкой. В конце стояли плита
с газовым баллоном и стол, на котором бабушка раскатывала
тесто. У нее была тонкая скалка, в диаметре не больше 2 сан-
тиметров, длинная скалка. Бабушка раскатывала тонкие круги
и на скалке выносила их в палисадник, они свешивались с двух
сторон. В палисаднике стоял железный круг на ножках, сфери-
чески выгнутый, под которым — не помню, что там было? Газ?
Или что? Я не могу вспомнить! Там горел огонь. Лепешка ровно
ложилась на весь этот круг. Пеклась она моментально с двух сто-
рон. Получались большие, безумно вкусные лаваши. Эти лаваши
ели с шором.
А шор готовили так. Створоженное молоко с солью переме-
шивалось, вся масса выкладывалась на несколько слоев марли
и мешочком подвешивалась в палисаднике на дерево. Весь сок
Глава V. Молоканская лапша
254
Пять вкусов жизни
стекал, он был мутный, белый, пах кислятинкой, а на вкус соле-
ный. Я иногда что делала: срывала листочки сирени, подставляла
под капельки, а потом с листочка слизывала эти капельки. Когда
лишняя жидкость стекала, оставалась соленая творожная масса,
не знаю, как ее назвать. Это и был шор».
ШОР
Соленый творог. Является самым простым, деше-
вым и доступным молочным продуктом. Для полу-
чения шора айран нагреванием превращают в тво-
рог. Процедив его через бязевый или холщовый мешок,
укладывают творожную массу в мотала, затем туда
же наливают холодный рассол. Завязав отверстие
мотала и хорошо взболтав массу, укладывают мо-
тал в лежачем положении в сухом месте в тени (же-
лательно на сквозняке).
Помню, как делали масло. Его пахтали (Прим. авт. — Пахтать —
делать масло). У бабушки была деревянная конструкция, похо-
жая на крышку от ручной швейной машинки. Сбоку была ручка.
Внутри стержень с деревянными лопастями. Сидишь, играешь,
как на шарманке. Очень любили это делать, пока не уставала
рука. К тому времени, когда из молока получалось масло, мы уже
ненавидели это занятие. Но, так как у нас было очень хорошее
воспитание, дети никогда не грубили взрослым и никогда не от-
казывали, если их о чем-то просили, мы мужественно пАхтали
до тех самых пор, пока бабушка с деревянных лопастей не снима-
ла рукой самое настоящее масло.
Еще помню безумный бабушкин хлеб. Это были огромные кру-
глые буханки высотой сантиметров 15. Бабушка пекла всегда
очень много хлеба впрок и складывала его в маленькую комнатку,
назначение которой никому не было понятно. Я думаю, что это
было раньше по-другому построено. Рядом с печкой в большой
255
комнате находилась… Я маленькая была, прицел сбит, другие
мерки были совсем. Это было пространство перед горловиной
печки, и горловина как раз выходила в эту маленькую комнат-
ку. Там хранили хлеб. Бабушка его укладывала слоями, закрыва-
ла чистыми полотенцами. Он не черствел вообще. Резала она его
интересно! Она держала его левой рукой ребром к груди и боль-
шим ножом резала толстые ломти по направлению к себе. Наре-
зала его перед обедом. Хлеба всегда уходило очень много.
Обед был тоже своеобразным ритуалом. Посредине большо-
го деревянного стола бабушка ставила (вытаскивала из печки
ухватом) чугунок, например, с картошкой вареной, из него уже
выкладывала на тарелки всем еду. Дедушка ел исключительно
деревянной ложкой, бабушка тоже. Нам, современным детям,
выкладывали алюминиевые ложки и вилки, но каждый старался
себе урвать деревянную ложку, как у бабушки и дедушки.
Молились перед едой. Складывали ладони на живот в замок,
произносили «Отче наш», вроде шепотом.
Еще очень хорошо помню, как пили парное молоко. Когда при-
ходила корова, а стадо выходили встречать все, бабушка загоня-
ла ее в коровник, дети выстраивались у входа в коровник с алю-
миниевыми кружками и ждали, когда бабушка возьмет кружку
и подоит прямо в нее молоко. Своеобразный ритуал. Она под-
пускала теленка к корове, потом с трудом отгоняла, закрывала,
чтоб не мешал. Бабушка не торопясь ставила маленькую скаме-
ечку перед коровой, привязывала коровий хвост к ноге, при этом
могла прикрикнуть на нее, никогда не говорила никаких руга-
тельных слов. «Ты чёоооо? Ты чёё это! А ну!» Потом доила прямо
в кружку. И мы пили прямо из-под коровы. Всем нравился звук
молочной струи, падавшей в кружку или ведро. Молоко было
с пенкой, теплое. Кого-то, может, передернет. Но я молоко очень
любила. Всегда было большим разочарованием, когда забега-
ешься, не успеешь к этому ритуалу, а ведро с молоком уже стоит
на кухне или бабушка цедит его через марлю. Совсем другой вкус
был.
Глава V. Молоканская лапша
256
Пять вкусов жизни
Из гастрономических изысков очень хорошо помню жаре-
ную пшеницу, ничего вкуснее в жизни не ела. Так как кли-
матически или исторически сложилось так, что выращивали
именно пшеницу, не картошку или капусту, сами мололи муку,
пшеница в доме всегда была. Она стояла в мешках больших
в амбаре. Я не помню точно, как, но вроде в огромную ско-
вороду бабушка насыпала пшеницу и ставила в печку. Печка
горячая еще была. Даже не мешала. Пшеничка зарумянива-
лась, становилась хрустящей, и мы ее как семечки закидывали
в рот. Не знаю, почему, но это делалось очень редко. Может,
на праздники, не знаю.
ЖАРЕНАЯ ПШЕНИЦА
3 стакана почти готовой пшеницы
1 ч. л. с горкой соли
черный и белый перец
подсолнечное масло (или сливочное)
2 стакана кипяченой воды
В сковороде раскалить масло.
Полуготовую пшеницу промыть.
Выложить в сковороду и перемешать, чтоб пшени-
ца пропиталась маслом. Влить воду, накрыть крыш-
кой, уменьшить огонь на минимум и тушить, пока
пшеница не вберет в себя всю воду. Затем крышку
снять, огонь поставить на максимум, долить расти-
тельного масла и жарить минут 10, периодически ме-
шая, чтоб образовалась корочка. Через 10 минут по-
солить, поперчить и жарить еще около пяти минут,
постоянно мешая. Можно готовить без соли, тогда
получится сладковатая закуска.
Дедушка брал меня на колени и прижимал к себе. Он был очень
колючий. Казалось, он брился — и сразу щетина вырастала.
257
Валерка меня подговорил поучаствовать в бойне воробьев.
Спросил, хочу ли я шашлык. Я, естественно, хотела. Не мяса,
а того, что мы что-то интересное затеваем. Во дворе стояли боль-
шие алюминиевые плоские чаши с куриным кормом. Воробьи
туда периодически наведывались и тырили этот корм. Валерка ре-
шил поймать пару воробьев на мышеловку. Зарядил мышеловку,
присыпал кормом… и поймал! Двух или трех, я не помню. При-
чем одного поймал за ногу, или за лапку, и, совершенно не сму-
щаясь, свернул ему шею. Потом объяснил мне, что воробьев надо
щипать. Я категорически отказалась в этом участвовать. Причем
не потому, что мне было жалко птичек, мне было противно это
делать. Валера справился со всем сам, потом мы пошли с ним
на мыс, это конец улицы, с нами кто-то еще был, не помню, ра-
зожгли костер и на длинных палочках зажарили воробьев. Мяса
было мало, вкус никто не понял. Я правда не помню. Я ела, меня
ничего не смущало. Это было прикольно!
Про праздники в деревне я плохо помню. Любой поход в мага-
зин — единственный магазин в селе — был праздником. Стар-
шие ходили на танцы, меня с собой не брали. Моих сверстников
почти не было, все были старше. Наташку тоже не брали.
Помню, как Света (Прим. авт. — Двоюродная сестра Валерия
Жидкова, их пятеро в семье) наряжалась на танцы. У нее был без-
умный комбинезон с расклешенными штанинами и открытыми
плечами. Что сверху было, не помню. Не сказать, чтобы откро-
венный, но нескромный.
Ткань набивная и шибко модная по тем
временам. Свете можно было краситься, причем она красила
даже волосы. Она их мыла ромашкой, чтоб осветлить, иногда
красила хной. А мы подглядывали за ней и завидовали.
Еще помню вечера, даже почти ночи. Поздние летние вечера.
Когда мы в тулупах выходили на улицу и сидели на скамейке око-
ло забора. Смотрели на звездное небо и ждали, когда начнется
звездопад. Иногда старшие приносили с собой какую-нибудь ра-
диолу, радиоприемник. Ловили волны с песнями, перескакивали
с волны на волну, чтоб послушать музыку. Грызли семечки.
Глава V. Молоканская лапша
258
Пять вкусов жизни
Еще помню, как воровали грецкие орехи. Причем они росли
повсюду, ветки свисали через заборы на улицу, бери — не хочу.
Но нам надо было залезть в чужой огород непременно. Уже
не помню, с кем, нас было 3-4 человека, и мы полезли в огород.
Причем орехи были зеленые, и нам их, скорее всего, надо было
не поесть, а покрасить губы. Зеленая мякоть, которая вокруг
скорлупы, когда ее надламываешь, и этой горькой мякотью ма-
жешь губы, губы становились коричневого цвета, сок был без-
умно горький, но так хотелось помады, что все мужественно тер-
пели. Нас не поймали. Там какая-то собака была, и мы тиканули,
и не помню, почему туда полезли, может, так, за приключениями.
Еще помню, как мама чуть не утонула в колодце. Мама говори-
ла, что я была слишком маленькая, чтобы помнить эту историю,
но я помню. Нижний колодец периодически надо было чистить,
он в яру, там капуста росла, огурцы, и мама полезла его чистить.
Я хорошо помню, что я подошла к колодцу, заглянула в него,
а у мамы было испуганное лицо, и она отгоняла меня, говорила:
«Иди! Иди!» Я не придала этому особого значения, и только спу-
стя лет тридцать выяснилось, что мама не могла сама выбраться
из колодца самостоятельно. Я не помню, как ее вытащили, я за-
помнила только эту картинку.
А еще меня, видимо, в детстве напугали, или я сама себе это
придумала, но, когда спускаешься в яр с верхнего огорода по тро-
пинке, мне казалось, что снизу из-под тропинки должна вылезти
рука и схватить меня за ногу, причем сон с этой картинкой мне
снился на протяжении лет двадцати с периодичностью раз в два-
три месяца. Я всегда просыпалась от того, что мне страшно. Ког-
да два года назад я спускалась по этой тропинке, сразу вспомнила
эти страшные сны и удивилась, как вообще в моем воображении
могла нарисоваться рука, хватающая меня за ногу.
Крыжовник. В конце улицы… Вообще, все улицы в деревне
были на возвышенностях, и между длинными улицами, как с горы,
спускались огороды. Огороды соседних улиц встречались в логу.
Вдоль нашего лога тек ручей, который уходил очень далеко,
259
и где-то там, далеко, впадал в речку. В конце улицы возвышен-
ность постепенно спускалась вниз либо сравнивалась с сосед-
ской улицей, и этот конец улицы назывался мысом. Туда гоняли
пасти коров, овец, но стада уходили дальше, а здесь паслись оди-
ночки или малыши, а еще отары по 5-6 овец. Детьми мы уходили
на мыс играть, благо, наш дом был в конце улицы. Мы там бегали,
не знаю, чем мы там занимались, рвали колючки, кидались ими,
а иногда спускались вниз к ручью и вдоль него уходили настоль-
ко далеко, насколько хватало смелости. Но, так как волновать ба-
бушку с дедушкой было нельзя, без спроса никто никогда не убе-
гал. Помню, как спускались с мыса к ручью и пили там ледяную
воду (ты тоже пил). Недалеко от ручья, на другой стороне улицы,
рос куст крыжовника. Он был дикий, никому не принадлежал,
но такого вкусного крыжовника я никогда не ела. Очень крупные
колючие ягоды, пальцы были изрезаны ими, но крыжовник был
съеден!
Антиеда. Кизяки. Каждый год бабушка с дедушкой заготавли-
вали на зиму кизяки. Это говешки для растопки печи зимой. Со-
стояли эти брикеты из соломы и коровьего навоза. Или лошади-
ного. Так как коровы были у нас дома и стадо мимо нашего дома
проходило, все коровьи лепешки бабушкой собирались в кучу.
Однажды я участвовала в заготовке кизяков. У бабушки были
специальные формы из дерева, прямоугольные формы. Когда
форму заполняешь, потом переворачиваешь, получается усечен-
ная пирамидка, как гробик. Форм было несколько, и в процессе
заготовки участвовали все, кто есть в доме. Сначала в большую
кучу сваливались коровьи лепешки, туда подливали воду, высы-
пали сухую солому. Дети голыми ногами месили эту жижу, массу.
Разминали, перемешивали до более-менее однородной конси-
стенции. Старшие дети, мои двоюродные братья, накладывали
лопатой массу в формы, разравнивали, утрамбовывали, затем
переворачивали эти формы на ровную поверхность. Масса обре-
тала форму пирамидки с прямоугольным основанием и остава-
лась сохнуть на улице. Затем подсохшие кизяки укладывали пи-
Глава V. Молоканская лапша
260
Пять вкусов жизни
рамидками, как доминошки, по кругу, в колонны. Это было самое
веселое. Так они стояли, долго сохли, видимо, до наступления
холодов. Помню, что отмывать руки и ноги приходилось по не-
скольку раз, наверное, раз по 10. Но в детстве не раздражают ни-
какие запахи, и даже запахи коровьих лепешек.
Еще про пастилу, которую упомянула моя сестра. Ее называли
«лаваш». Это сейчас мы так ее называем. У бабушки рос терен,
много терновых деревьев. Терен был темно-синий, почти черный,
с сединой, и невероятно кислый. Мне казалось, он никогда слад-
ким не бывает. Я очень любила все кислое, и мне было все равно,
дозрел он или нет. Как только терен из зеленого становился хоть
немного синим или черным, хоть бочок, это сразу же объедалось.
Бабушка варила терен и выкладывала эту массу тонким слоем
на солнце. Сверху прикрывала марлей от мух. Я не помню, что-
бы мы ели в деревне этот кислый лаваш, но с собой нам бабушка
всегда давала очень толстый рулон, и дома всегда был этот кис-
лый лаваш. Я его отрывала кусочками и таскала, как самое пре-
красное лакомство на свете.
КИСЛЫЙ ЛАВАШ
Отварить ткемали, терн или кислые сливы, отки-
нуть на сито и дать всей жидкости стечь. Оставшу-
юся массу протереть через сито, косточки удалить.
На чистую гладкую прямоугольную доску, предвари-
тельно смоченную холодной водой, выложить про-
тертую массу и разровнять ее слоем толщиной 1 см.
Доску поместить в тени и подсушить с обеих сторон
(переворачивая по мере подсыхания). Затем лаваш
подсушивать, развешивая на веревке, как полотенце.
В Азербайджане очень много мака росло, и никто о нем,
как о наркотическом средстве, не думал. Мак рос красными по-
лями почти повсюду. У бабушки на огороде росло много мака.
261
Бабушка собирала мак и сушила стеблями с коробочками. Когда
надо было добавлять мак в выпечку, просто разламывала коро-
бочку и вытрясала оттуда черные зернышки. Иногда мак высы-
хал прямо на огороде. Мы таскали этот мак, переворачивали ко-
робочки прямо в рот, трясли, чтобы семечки сыпались на язык.
Иногда дождаться, когда мак высохнет, не было сил. Срывали
еще зеленый. Молодой мак очень вкусный и сладкий. Добыва-
ли его из коробочки языком, сам он из коробочки не высыпался,
был влажным. Единственным огорчением было то, что коробоч-
ка выделяла горький противный сок. Не помню ни одного слу-
чая, чтобы кто-то переел зеленого мака и опьянел. Все дети знали,
что много есть нельзя, потому что будешь много спать. И не ели.
Помню свой единственный поход вдоль ручья до речки. Вдоль
ручья водили скот пастись, и не стадами, а небольшими группка-
ми, особо там тропинок нет, а если есть, то только те, что скотина
протоптала. И мы отпросились у бабушки с дедушкой на речку.
Нас было человек пять, наверное, не помню точно, помню, что это
были соседские мальчишки Вова и Ваня. Ваня жил прямо по со-
седству, а Вова — через три дома от нас. Хотя нет, вроде один
из них ходил. Были еще старшие братья. Ручей, вот он, местность
же гористая, он, видимо, пробивая себе дорогу, то спускался вниз,
пытался пролезть, к реке пробиться, и в нескольких участках об-
разовывались более-менее глубокие места, которые называли
колдобанами. В них можно было даже искупаться. Я не купалась,
стеснялась. Не могу сказать точно, сколько таких колдобанов по-
падалось по пути к реке. Иногда приходилось идти прямо по ру-
чью, все зарастало колючками, и пройти было сложно, особенно
летом с голыми ногами. Очень хорошо помню картинку, когда
мы еще не дошли до реки, и был какой-то разлом, по которому
тек ручей, и рисунок разлома меня очень поразил. Сейчас я уже
знаю, что это пласты пород, тогда для меня это были сколы кам-
ней разных цветов, стоящие стеной вдоль ручья, это было очень
красиво. И на речке летом только булыжники, которые кое-где
пересечены потоками воды. Долго приходилось искать место,
Глава V. Молоканская лапша
262
Пять вкусов жизни
куда можно было хотя бы сидя погрузиться. Черепашку, кстати,
мы нашли именно там. Это была заводь болотистая, на дне был
песок, а не камни. Мы зашли в эту заводь, окунулись. Я на руках
ходила, а плечи были на поверхности. В такой луже мы нашли че-
репашку и сварили ее в банке от консервов. Ходить по речке было
очень тяжело, все булыжники круглые, наступаешь — они скаты-
ваются, бьют по ногам. Искупаться нам не удалось.
В Маразах я хорошо помню тутовник, который рос во дворе.
Я была такая маленькая, что сохранились только обрывки воспо-
минаний. Как собирали тут, я помню хорошо. Это было огромное
дерево прямо во дворе дома. Под него стелили большое покры-
вало, кто-нибудь из взрослых залезал на дерево и трес ветки. Тут
сыпался, как дождь, на это покрывало. А мы внизу собирали его.
Потом из него варили варенье, сушеный тут я не помню. Тут был
черный и оставлял после себя красно-синие и фиолетовые пятна
на покрывале.
Еще хорошо помню, когда дедушка болел. Это были послед-
ние, скорее всего, месяцы его жизни. Он уже не вставал. Я пом-
ню, как меня завели в комнату, я стояла далеко от дедушки около
стенки и робела, стеснялась, не знала, как себя вести, что делать
и что говорить. Еще помню, что дом был очень большим, с вы-
соким крыльцом. Сад, про который Наташа говорит, я вообще
не помню. Был ли он?
Мы бабушек и дедушек называли исключительно на «вы». К те-
тям и дядям обращались тоже на «вы». «Дедушка, вы…» Поэто-
му ласк никто особо и не ждал. Это была серьезная дистанция,
я даже не представляла, что может быть по-другому.
Из детства в Маразах я помню лапшу. Причем я ее помню уже
в более взрослом возрасте, когда мы приезжали на 10-летие памя-
ти дедушки. Тогда уже не было нашего дома, его продали. Это был
вообще отдельный ритуал. Мы приехали и остановились у род-
ственников Сильвестровых. Специально на праздники и на дни
памяти варилась молоканская лапша. Это был густой куриный бу-
льон с пшеничной лапшой и кусочками курицы. Лапша каталась
263
задолго до специального дня. Собирались родственники, заво-
дилось тесто, и сначала раскатывали тонкие круги, их катали
тонкими длинными скалками. Эти круги были такими тонкими,
что, казалось, сквозь них можно смотреть на мир. Но тесто было
достаточно крепким, чтобы круги не расходились и не рвались.
Катали на нескольких столах. Каждая женщина раскатывала
свой круг и на скалке относила его сушиться. Слегка подсушен-
ное тесто сворачивали трубочкой. Прижимали и резали длин-
ным ножом на тонкие полоски, не толще 1 мм. Лапша была по-
хожа на волосы. Потом эти разрезанные нити лапши складывали
в тазы и время от времени взъерошивали, чтобы лапша хорошо
просушилась. Тесто было из муки, яиц и соли. Лапшу мы ели даже
сырую, подсушенную, это было очень вкусно. Каждый полный
таз накрывали полотенцем. И так готовили по нескольку тазов.
На праздники или на поминки собиралось по половине села, лап-
ши уходило очень много. Сваренная в бульоне лапша была доста-
точно густой, но ложка в ней не стояла и бульона было не очень
много. Это было безумно вкусно!
Я помню, как мы с дядей Толиком и дядей Тимой поехали
на шашлыки. Мы ехали в машине. Красная полоса, яркая белая
полоса. Маки и ромашки. Их было так много, что земли не было
видно. И желтые цветы — донник или сурепка.
;
Юра, старший брат моей жены, вспомнил однажды за семей-
ным столом, как в детстве, в деревне Кызмайдан, они дожида-
лись, пока бабушка подсушит лапшу в печи. Края лапши всегда
подгорали, их бабушка обрезала и отдавала детям, для которых
это было наивкуснейшим лакомством.
Как все же похожи дети! Вспоминаю, как для меня самым вкус-
ным было дрожжевое тесто, еще сырое, подходившее в макитре: ел
маленькими кусочками, украдкой — мама не разрешала есть много.
Немногим ранее мы долго говорили с сестрой моей тещи, Поли-
ны Матвеевны, — Надеждой Матвеевной, которая живет в Ста-
ром Осколе. Она рассказала о времени своего детства, о своих
Глава V. Молоканская лапша
264
Пять вкусов жизни
детских воспоминаниях. Удивительно, что на этих детских стра-
ничках нашлось место интереснейшим семейным рецептам, ко-
торые она подарила нам в своем телефонном интервью.
КУЛАГА
Для ее приготовления смешивают щедрую горсть
пшеничной или ржаной муки с ягодами и сухофрук-
тами, в особенности с грушей, и небольшим ко-
личеством сахара или меда (1-2 столовые ложки).
В кастрюлю с толстым дном положить ягоды и по-
ставить на огонь. Варить на медленном огне, пока
ягоды не начнут развариваться и не пустят сок. Раз-
вести муку небольшим количеством воды, примерно
50-100 мл. В закипевшие ягоды ввести муку и, поме-
шивая, довести массу до консистенции киселя.
Снять с огня, когда немного остынет, добавить мед.
Можно наслаждаться как теплой кулагой, так и холодной.
Надежда Матвеевна, родная тётя моей супруги, продиктовала
по телефону совсем иной рецепт:
«Зерно наращивается, как для пасхи: замочить, накрыть марлеч-
кой и в тепло. Наращиваем только корешки без зелёной массы, ко-
торая даёт горечь. Слить жидкость. Перемолоть через мясорубку
и добавить сухофрукты любые, сахар по желанию, влить водичку
и поставить в печь, можно в духовку. Получится каша. Я так счи-
таю, что можно и сухую крупу добавить. Готовили, когда тяжело
было, исключительно, когда есть нечего было. Мама редко готовила».
Льняное масло
Почему так важно было Надежде Матвеевне, родной сестре
моей дорогой мамы Поли, рассказать про то, что почти всё дела-
лось на льняном масле? В смысле, что оно было самым доступным,
265
или единственным? Или самым вкусным? Попробую летом приго-
товить что-нибудь на нём, может, удастся ощутить еще один вкус?
ЧИНЁНКИ (С ТЁРЕНОМ)
Кефир или молоко —400 мл;
щепотка соли;
сахар — 1 ст. л;
яйцо — 1 шт. (можно и без него);
щепотка соды (погасить в кефире);
мука — примерно 600 г.
В чашке с мукой, которая собрана горочкой, сделать
углубление в виде воронки (именно так поступали наши
бабушки и мамы). Вбить яйцо, влить кефир с содой, соль,
сахар, аккуратно взбить вилочкой и аккуратно смешать
с мукой. После замеса накрыть тесто салфеткой и дать
«отдохнуть» минут 15. В это время сделать начинку
из кислого терена. Если нет, то из любых фруктов: наре-
зать абрикосы, яблоки, добавить вишню (косточки не вы-
нимать — так больше сока, но можете и убрать, чтобы
ненароком не поломать зуб), посыпать сахаром и 1 ст. л.
крахмала. Тесто разделить на 4 части (для больших пи-
рогов) или 5 (для средних), сильно тонко не раскатывать.
Выкладываем начинку, соединяем края, сверху сма-
зываем взбитым с молоком желтком, выкладываем
на противень с пергаментом или просто смазанный
растительным маслом и ставим в духовку минут
на 25-30 до зарумянивания.
НАЧИНКИ
Начинки делают по аналогичному чинёнкам рецепту,
только они больше по размеру, и кладут в них не ягоды
и фрукты, а капусту, картофель и мясо.
Эпилог
266
Пять вкусов жизни
ЗАТИРУШКА
Сварим бульон: наливаем в кастрюлю холодную воду,
кладем мясо (или курицу) и ставим на огонь. Как заки-
пит — снимаем пену, накрываем крышкой и пусть ва-
рится 20 минут. Затем добавляем картофель, порезан-
ный кубиками. Лук и морковь порезать мелким кубиком
и обжарить до золотистого цвета.
Делаем затирушку. Для этого берем желток, к нему
добавляем соль и воду. Хорошо размешиваем. Насыпаем
муку с краю. Теперь опускаем пальчики в яйцо, а потом
в муку и перетираем между пальцев или ладоней. Полу-
чаются такие галушечки-ленточки, как крупная крош-
ка. Если тесто в процессе липнет к рукам, добавляйте
еще муки.
Далее в бульон добавляем мясо кубиками, добавляем
обжаренный лук и морковь, даем закипеть и варим 5 ми-
нут. В конце добавляем нашу затирушку. Добавляйте ее
постепенно, и все время помешивая. Регулируйте густо-
ту по вашему желанию, и еще нужно учесть то, что те-
сто в процессе варки немного разбухает.
Выключаем огонь, добавляем зелень, закрываем крыш-
кой и даем настояться. Кушаем горяченьким, со свежим
хлебушком, сальцем и чесночком!
267
Эпилог
МНЕ ПРИСНИЛСЯ СОН
За запыленным окном проплывали насупившиеся, будто недо-
вольные чем-то ели, сквозь густые лапы которых с трудом про-
бивалось осеннее солнце. Перестук колес старого вагона, гудки
тепловоза, со старческим усердием тащившего пассажирский со-
став пригородного поезда, — все это Андрею было знакомо, по-се-
мейному близко, хотя ехал он в родной Будогощь впервые за по-
следние восемь лет. Невысокий худой парень сидел, притулившись,
упираясь лбом в холодное пыльное стекло. Коротко стриженные
волосы не нуждались в расческе. Небритые скулы: щетина была
почти прозрачной. Прозрачные, почти стальные глаза, тонкие
губы и пальцы, поношенная куртка, чистая, впрочем; спортив-
ная сумка, почти новые кроссовки и верные джинсы.
Привычно, по-вагонному пахло чем-то железнодорожным, сме-
сью еды, креозота, табака и усталости. За окном под мерный пе-
рестук колес убегали деревья, столбы, минуты. Глазами Андрей
жадно провожал ели, которые стояли здесь задолго до его рожде-
ния, и еще долго после его ухода простоят, привычно привет-
ствуя и провожая всех, кого заносило в этот многоозерный край:
память услужливо подсовывала имена озер — Зимнее, Светлое,
Линное, Мошное. С дедом ходили к Острочинному за рыбкой, хотя
под домом на Лесном хуторе было свое — Зимнее озеро.
Пчёвжа. В ее мутной коричневой воде летом ватагой ребята
купались, пачкая ноги на заболоченном берегу, отбиваясь от ко-
маров. У полуразрушенной плотины играли. Курили. Взрослели.
Поезд тормозил. Андрей помнил, что вокзала уже нет, и кассы
устроились в здании бывшей товарной весовой, в самом конце низ-
кой платформы. Но сейчас ему это было ни к чему. Он был дома.
Восемь лет пролетело с того дня, когда Андрей купил билеты
в той кассе, сел в этот же, возможно, вагон и уехал. Тогда думал,
что навсегда.
Эпилог
268
Пять вкусов жизни
Круговорот событий, приключений, неприятностей, бытовых
неурядиц, безденежья, болезней, хмельной радости. Жизнь. Такая
полноценная и никчемная, заметная для докторов и полицейских,
вычеркнутая из внимания родных. Семьи. Которой уже не было.
Известие о смерти матери застало Андрея в Питере. Два года
назад. И не поехал, сорвался в алкогольном забытьи, которое снача-
ла было искренним, а затем стало фальшивым, чтоб не платить
за недолгие часы винного беспамятства. Брошенная работа, так-
сист, грузчик, снова таксист, снова грузчик, курьер. Больничные
стены, вонючая палата в неврологии, выписка, добрый пожилой бо-
родатый врач, заведующий отделением, который, прочитав что-
то то ли в карте, то ли на лице парня, поморщившись и задумчиво
покусав нижнюю губу, вынул из кошелька несколько чистых новых
банкнот и протянул их ошалевшему Андрею. Не пропей! Домой.
Парень помнил дорогу до дома от станции — еще бы ее забыть!
Но он не хотел туда. Он хотел на могилу. Как ему хотелось, что-
бы могила была заброшенной, заросшей крапивой и шиповником,
с покосившимся крестом, еще деревянным, — кто памятник-то
поставит? Отца Андрей не знал, дед умер, когда еще наказывали
за помарки в прописи, родных у матери не оставалось. Андрей
живо представлял себе, как он вырвет все сорное, выбросит гнилое,
расчистит, подновит, а то и вовсе поставит новое, как он вы-
чистит всю грязь и поставит у материнского портрета букет
осенних астр-сентябринок. Он хотел сделать это и в своем доме,
который, как написала соседка, стоит с заколоченными крест-на-
крест окнами. Ключ от двери, старый, но не ржавый, лежит там,
за верхним наличником, только руку протяни. В дровянике еще
должны остаться березовые поленья, за два года высохшие до зво-
на. И станет тепло, уютно. Так, как должно быть дома. А уж
потом — мыть окна, драить полы. Спать.
Дорога к кладбищу была какой-то бесконечной. Ну не может
быть такой долгой дорога, которую в детстве пробегал за миг!
И в голове Андрей много раз прокручивал пересуды старушек, ко-
торые, конечно, не оставят без внимания вновь появившийся
269
дымок из трубы над их домом, а те, что чуть не каждый день
ходят к могилам мужей на кладбище, уж точно заметят, как из-
менилась могила его матери. Мамы.
Снова ели с их густыми зелеными лапами. Андрею почудилось,
что это те же деревья, что кивали ему головами, когда он сидел в ва-
гоне поезда. Нет, морок, не может такого быть. Протоптанная до-
рожка меж могил. Соседка написала, что могила сразу по правую руку
от входа, у бабы Шуриной, рядом. Баба Шура: как забыть ее? Бабуля
без возраста, жившая в доме одна с послевоенного времени, ждавшая
своего мужа и сына, да так и постаревшая. Когда к бабе Шуре при-
ходила мама, та доставала с печки старый платок с завернутой
в него колодой. Гадала. А Андрею давала мятный пряник. Или комсо-
мольский — тоже вкусный. Когда бабу Шуру хоронили, детям разда-
ли конфеты. Прямо у ее дома. А потом еще раздали платки прямо
на кладбище. Вот и врезалась эта могилка в память. Да и ходил по-
том Андрей к бабе Шуре, иногда просто постоять, иногда поста-
вить букет полевых цветов. Вот и рябинка с еще незрелыми гроз-
дьями — вот вымахала! Могилка бабы Шуры. Старый крест. Вот!
К какому-то странному разочарованию, недоумению подвела
его дорожка. Могила мамы была ухоженной, чистой. Красивый
металлический памятник. Фотография. Мама, это ты? Такая
серьезная и строгая… Видно, потому такой порядок. Андрей
бросил на землю сумку и тяжело опустился на корточки. Рядом
была скамья, у могилы какого-то Николая, но парню не хотелось
садиться на чужое. Он сидел и смотрел в мамино лицо, тихо по-
качиваясь, пока не начали затекать ноги от непривычной позы.
Тогда он встал, подошел к памятнику. Что дальше? В голове
строились какие-то правильные фразы, почти молитвы, кото-
рые нужно произнести, но здесь, в кладбищенской тишине, его го-
лос казался чужим и лишним. Мамы здесь не было.
На дорожке сзади раздались голоса. Два женских голоса. Женщи-
ны переговаривались о чем-то своем, мирском, не смеялись, но раз-
говор вели о быте, о воде и урожае. Враз стихли голоса, как толь-
ко за деревом показалась незнакомая мужская фигура.
Эпилог
270
Пять вкусов жизни
Андрей обернулся. Стоявшие женщины внимательно смотрели
в его сторону. Одна — невысокая, полная — не привлекла внима-
ния. Вторая — повыше, темноволосая, с крашеными в темно-ру-
сый цвет волосами, крупными скулами, бровями, изгибающимися
прихотливой дугой над внимательными карими глазами, чуть
великоватым острым носом, полными губами, в коричневой с кле-
новыми листьями кофте… Андрей? Ты?
Андрей, растерявшись, кивнул.
— Андрейка! Смычник?! Ты?
— Ага…
— Андреюшко…
Женщина заплакала, неловко раскинув руки, подсеменила, об-
хватила, прижала к большой груди, окружила запахом какого-то
вкусного мыла, хлеба, лета.
Разговоры, расспросы, снова слезы, и снова разговоры, в кото-
рых самому Андрею не всегда удавалось вставить слово. Дорога
до дома была непривычно короткой. Свернули в переулок, не дойдя
до дома полсотни метров. К дому бабы Шуры. Тут только парень
стал понимать, что это родная племянница бабы Шуры, кото-
рую он вспомнил и по памятным тем похоронам.
Уже совсем стемнело, когда Андрей упросил отпустить его
до дома. Не хотели женщины выпускать, уговаривали ночевать,
но парню неспокойно сиделось даже за вкусным травяным чаем,
в уюте обжитого дома. Муж тетки настойчиво предлагал вы-
пить, но Андрей лишь улыбался краем губ, покачивая неопреде-
ленно головой, отказывался. Хватит.
Скрип крыльца. Пыльный наличник. Холодный, будто мокрый
ключ. Снова скрип, низкая притолока, запах пыли. Рука привычно
тянется направо, вверх, к выключателю. Удивился, что лампоч-
ка, засиженная мухами и запыленная, вспыхнула ярко, как в том
июле. Почти порядок. Печь, на полу два полена. Полированный
шкаф. Стол, стулья с чуть изогнутыми ножками. Металли-
ческая кровать. Его кровать. Матрас собран в тугой сверток,
а сверху, в изголовье… Нет, не может быть… Слезы набежали
271
на глаза… Несмелый шаг вперед, да что там шаг! Вперед! Его
игрушечный кот смотрел, улыбаясь, в лицо Андрею, и в стеклян-
ных глазах промелькнуло далекое детство. Снова началась жизнь.
Жизнь!
Кто он, этот парень? Понятия не имею. Он мне приснился так
же, как и Михалыч. Что-то тайное в голове подсказало этот сюжет,
который беспокоил еще иудеев, передававших из уст в уста прит-
чу о блудном сыне. Сюжет об обязательном прощении и не менее
обязательном обретении счастья.
Впрочем, разве это эпилог? Эпилог я напишу, быть может, ког-
да-нибудь, когда придет смысл подводить итоги. Просто память
так капризна: то в деталях вспомню день давно ушедшего дет-
ства, то забросит в какую-то несусветную даль, в которой не был
никогда; а у студентов всегда уточняю: «Вы мои?» Были преце-
денты, когда начинал семинар, не убедившись, что передо мной
моя группа. Так что лучше записать то, что может быть случайно
забыто.
Память услужливо подсказывает мне все новые детали наших
общих семейных посиделок за столом. Дети всегда были рядом,
кстати. Правда, когда начинались взрослые долгие разговоры,
нам самим становилось скучно, и мы уходили по своим дет-
ским делам. Сейчас я бы не ушел, остался… Но тогда… Разве
могли заменить нам разговоры за столом очередную игру? Нет,
на то мы и дети.
;
В дороге
За окнами автомобиля стремительно проносились поля, лесо-
полосы, поляны, деревни, ельники… За окнами менялась погода:
моросил дождик, жгуче пекло солнце, задувал прохладцей ветер…
Костяшки пальцев бело и нервно торчали на баранке. Легкий
поток кондиционированного воздуха чуть трогал непокорный
вихор волос водителя, неотрывно смотрящего на дорогу, ныря-
ющую серой половицей под колёса авто. Глаза сушило, потому
иногда водитель нервно моргал, пытаясь сгладить неудобства,
Эпилог
272
Пять вкусов жизни
с которыми каждый мирится, прячась от июльского жара. Свет-
лая льняная рубашка, лёгкие брюки, спортивные туфли. Ремешок
недорогих, но памятных часов. И боль. Неотступающая боль.
Многоликая, куда там Янусу. Разная. Каждое мгновение новая.
«Я ведь всё им простил. Я же дал им всё! Почему?»
Войны. Крики. Оскорбления. Всё, что приносит боль людям,
приносило боль водителю.
За окнами автомобиля проносились вёсны, лета, осени и зимы.
И века мелькали. Лишь дорога вечна.
;
Моя мама написала стихотворение, которое вы с удовольстви-
ем (верю) прочтете.
Мне так светло от мысли что на свете
Есть часть моих и тела, и души.
Тебя не втиснешь в пониманье ДЕТИ,
Хоть дети в целом тоже хороши…
Ты в жизни самый близкий мой советчик,
Порой мудрее и добрей в сто крат.
А я — пред Богом за тебя ответчик,
Когда ошибся ты иль в чем-то виноват.
Я не хочу, чтоб мне принадлежали
Твоя любовь, судьба или мечты,
Уж тем я счастлива, когда из дальней дали
На зов любой всегда примчишься ты;
Я знаю: ты всегда моя опора,
Когда невзгоды налетают вдруг,
Как злых волков безудержная свора, —
Ты мне давно уже надежный друг!
Не рвет судьба сыновью пуповину,
Я кожей ощущаю нашу связь,
Ты моя лучшая (поверь мне) половина!
Не допускай к себе ни зло, ни грязь,
273
Гони подальше зависть, скуку, жадность,
В добре купайся и добро дари,
Чтоб через край захлестывала радость,
Ее, мой друг, без устали твори.
Я не хочу забывать эти бесценные уроки, эти готовые рецеп-
ты взаимодействия. Мы приходим на этот свет ненадолго, про-
живая жизнь единожды. И как хочется переписать набело ка-
кие-нибудь тяжелые страницы, убрать горечь разлук или соль
слез. Но без горечи и солености вкус жизни не будет полным. Не
будем лишать себя радости полноценного понимания жизни, ее
незабываемого вкуса. Будем благодарны за каждый данный нам
Богом день, час, минуту самого лучшего счастья — чувствовать
вкус жизни.