Сказки для Полины

— Мне так хотелось поскорее рассказать тебе что я слепил снежную бабу. Только у меня не было морковки для носа. Но я нашел картошку и теперь у снежной бабы будет нос картошкой. Так же бывает, правда? Бывает же нос картошкой?
— А какой картошкой бывает нос? Вареной? Или жареной? А может фри? Не может же нос быть пюре?
— Да, нос-пюре — это неудобно, его нужно все время поправлять. Он расползается. Может нужно было взять кукурузу?
— Но у меня нет кукурузы.
— Да, кукурузы тоже нет, извини, я не подумал.
Так, или почти так начинались вечера с маленькой девочкой на втором курсе института. А сочинял сказки я для шестилетней Полины — она очень любила их слушать. Мои сказки были необычными: их можно было изменять в любою сторону, куда пожелает маленькая слушательница. Я никогда не составлял их заранее, всегда сочинял прямо на ходу.
Жаль, что не записывал. Но запишу как-нибудь.
С Полиной мы познакомились в автобусе. Она сидела печальная, держа на коленках какую-то невзрачную сумку и пластмассового пупса. Рядом с ней сидела молодая симпатичная женщина с большим баулом. Она плакала. Не рыдала, не всхлипывала, даже нос у нее не покраснел, просто по щекам текли слезы. Она их не вытирала, не смахивала — они капали ей на светлую блузку, оставляя небольшие мокрые разводы. Девочка видела слезы матери, и сама еле-еле сдерживалась. Я понимал, что маму в таком состоянии лучше не трогать, и захотел как-то успокоить девчушку. Достал из портфеля пару карамелек и протянул ей. Она молча взяла одну и не поднимая глаз зажала ее в кулачке.
Тем временем мама засобиралась: вытерла слезы, провела рукой по бедрам, расправляя платье, поудобнее перехватила баул и стала двигать его к выходу.
— Давайте я помогу.
— Если не трудно, помогите вытащить его из автобуса, — и слегка улыбнулась.
Я вытащил баул на остановку, он и правда был офигенно тяжелый.
— Вам не стоило его так нагружать, или нужно было попросить кого-нибудь.
— Наш папа уехал в Австралию. В командировку, — подала голос девочка, — мы с мамой одни живем сейчас.
— Тогда давайте я помогу донести домой.
— Буду очень признательна, молодой человек. Если вам не трудно. Здесь недалеко.
Мама с девочкой шли впереди, а я волок тяжеленный баул заметно от них отставая. Девочка постоянно оглядывалась, практически шла с повернутой головой и оттягивала маме руку. Ее мама тоже время от времени посматривала в мою сторону, может опасалась, чтобы я баул не подрезал. Не хватало еще — я же не майданник какой, а уважаемый (некоторыми, в основном родителями) студент целого второго курса.
— Уже недалеко, — сказала она. — Сейчас повернем за угол и сразу наш подъезд. Они остановились у первого.
— Спасибо, огромное, молодой человек, Вы меня здорово выручили.
— Давайте я Вам на этаж подниму, тяжело же.
— Ой, не надо, здесь я сама.
Но я не стал слушать, ухватился за ручки:
— Какой этаж?
— Третий.
На площадке мама засмущалась:
— Не знаю, как Вас отблагодарить, — замялась она, — ой, знаю, подождите минуточку.
Она скрылась за дверью и через пару минут появилась с тарелкой домашних пирожков:
— Угощайтесь, сама пекла. С повидлом. Вы любите с повидлом? Да что я спрашиваю, с повидлом все любят, давайте ваш портфель.
Она взяла у девочки бумажный пакет, который та вынесла на площадку, и стала складывать в него пирожки, затем уложила в мой портфель, защелкнула замки и протянула мне.
— Вы же студент, как я понимаю, а студенты всегда голодные, правда? Вы на каком курсе?
— На втором.
— Взрослый уже. Еще раз спасибо огромное, вы меня просто спасли.
Она замерла на минуту, потом посмотрела на меня пристально:
— А Вы не могли бы помочь мне перевезти остальные вещи. Я Вам заплачу. Много не смогу, но три рубля у меня найдется, сможете?
— Да, хорошо, а когда приходить?
Мне хотелось помочь этой заплаканной женщине и ее дочери. И про Австралию я сразу все понял, просто не стали девочке говорить пока; как они потом скажут ребенку, что папа не вернется? Не представляю.
— Приходите в субботу в 9 утра, хорошо? Меня зовут Валентина Сергеевна.
— Сергей.
— А меня Поля. Полина, — малышка протянула мне свою ладошку, — приходи, я буду ждать.
Ехать от новой квартиры до старой было очень далеко и Поля, сидевшая на сиденье рядом со мной, спросила:
— А ты можешь рассказать мне сказку?
Я смутился, не зная, что ответить. За свою жизнь я прочитал множество сказок, я вообще прочел целую библиотеку от корки до корки, но в голову ничего не приходило. Не рассказывать же ребенку сказки Шехерезады.
— Я не помню, но могу придумать прямо сейчас.
У меня уже был опыт сочинения историй для Саши — младшей сестры моей девушки в школе, поэтому я надеялся, что могу это сделать снова.
— Да, придумай. Про волшебное зеркальце можешь?
Я начал развивать тему: «Свет мой зеркальце скажи, да всю правду расскажи», но быстро съехал с классики и ушел в космос, а на обратном пути зеркальце показывало нам уже другие миры и планеты. Полечка слушала раскрыв рот, а мама смотрела на меня с нескрываемым удивлением.
— Да, вы поэт Сережа, — сказала она, когда мы приехали к нужной остановке и я взялся за ручки здоровенных баулов.
— Называйте меня на «ты», пожалуйста.
—Хорошо, Сережа, ты тоже называй меня Валентиной, хорошо?!
Затащил баулы в квартиру. Валентина, протянула мне вафельное полотенце и указала на дверь ванной:
— Иди умойся.
Когда я вышел, она протянула мне аккуратно сложенные рублевые купюры. Мне не хотелось их брать, но я понял, что спорить сейчас не нужно. Положил их карман и собрался уже уходить, как Поля и Валентина в один голос: «Сережа». Первой продолжила Поля:
— Сережа, а ты когда мне сказку дорасскажешь?
А Валентина добавила:
— Сережа, там много еще вещей осталось, не мог бы ты как-нибудь помочь перевезти их? — и улыбнулась, — заодно и сказку «дорасскажешь» Поле, хорошо?!
Этим своим «хорошо» Валентина начисто лишала меня возможности ответить «нет». Она умело использовала этот прием, но я и не собирался отказываться — мне нравилась эта маленькая семья их отношения, атмосфера в доме. И это несмотря на такую потерю: я видел, как у Валентины наворачивались слезы, когда она собирала мужские вещи. Она долго вертела в руках электробритву, несколько раз перекладывала ее с места на место, откладывала в сторону, но потом, все-таки, завернула ее в газету и положила в сумку. Мне нравилась Валентина, но я воспринимал ее как женщину с картины или фотографии — без всякого намека на влечение. Ей было немного за 30, но для меня она была вполне взрослой женщиной: моей маме к тому времени было 39. А Поля стала для меня уже чем-то совсем особенным: лет с 14-ти я мечтал о дочке. Знаю, что вы не поверите, ни за что не поверите, и я не стану вас переубеждать, но это правда: я хотел дочку и воспринимал в этом качестве любую девочку младшего возраста.
— Мамочка, как ты хорошо придумала: мы опять поедем на Овражную, и Сережа мне опять расскажет сказку, — обрадовалась Поля.
— А чего ждать, завтра воскресенье, занятий нет, можно съездить. Вам удобно? Когда приходить? — обрадовался я.
— Я завтра могу только после обеда, сможешь к трем?
— Да, удобно, завтра приду к трем, — я вложил ей в ладонь полученные купюры, — завтра отдадите, хорошо?! — использовал ее же прием.
Уже на пороге Поля подбежала и обняла меня за талию и уткнулась носом в живот — моя симпатия к ней явно нашла отклик в ее маленьком сердечке.
На Овражной, дом и правда стоял на краю оврага, мама с Полей возились с вещами, собирая их в те же баулы, а я смотрел в окно. Была вторая половина сентября, но на улице было еще по-летнему тепло и лес в овраге стоял совсем еще зеленый. Только время от времени в общем массиве встречались разноцветные пятнышки желтых и оранжевых листьев.
На обратном пути я продолжал рассказывать сказку, которую начал по пути на Овражную. Поля внимательно слушала и задавала массу вопросов:
— А почему у Рози нет ручек? А как он тогда ест? Почему его никто не видит кроме тебя? А тоже его смогу видеть?
Поля была очень любознательной и ей приходилось объяснять буквально все. И, вообще, это был идеальный ребенок: спокойная, послушная и ласковая. При этом очень эмоциональная, хотя старалась этого не показывать.
В квартире Валентина опять протянула мне деньги, их стало больше, виднелась зеленая трешка и было несколько рублевых купюр. Я взял деньги, но на выходе, обуваясь, незаметно оставил их на тумбочке с ключами.
Уже в дверях Поля спросила:
— Сережа, а ты когда в следующий раз придешь?
— Сережа учится, ему некогда, нужно к экзаменам готовиться, попрощайся, Поля, — довольно строго сказала Валентина.
— До свидания, Сережа. Я так и не дослушала про Рози.
Рози — это привидение, созданное по пути на Овражную, и обросшее приключениями на обратном. Меня так и подмывало ответить, что тоже хотелось бы приходить время от времени, но не хотелось казаться навязчивым.
Утром мне нужно было ко второй паре я спустился вниз поздно. А на проходной вахтер мне сказал, что звонила какая-то Валентина Сергеевна и просила перезвонить. Ясно какая, только ей я говорил в каком общежитии я живу, но номер телефона она как-то сама разыскала.
Я позвонил, это был рабочий номер, ее не сразу нашли, она куда-то уходила. Наконец она взяла трубку:
— Сережа, вы забыли деньги.
«Плохо дело», — думал я про себя, — раз она перешла на "вы" значит поняла, что не просто забыл, а намеренно оставил.
— Я не могу брать у вас…
— Сережа, ты понимаешь, что обижаешь меня этим? Понимаешь? Я же обещала тебе, а теперь? Сегодня же забери, иначе обижусь.
Дальше я объяснял, что сегодня не могу, завтра тоже занят и так далее. Ну вы понимаете — трудно признать себя неправым. Так мы препирались довольно долго и наконец она предложила:
— Ладно, приходите в субботу к обеду. Обсудим это, заодно я вас обедом накормлю.
— Тебя.
— Что тебя?
— Тебя обедом накормлю.
— Ах, да. Конечно. Тебя. Приезжай к часу, хорошо?!
В воскресенье ровно в час я позвонил в дверь. Открыла Валентина, но из-за спины выглядывала довольная Полина:
— Ты расскажешь мне еще про Рози? — маленькое привидение ей очень полюбилось.
— Конечно, Поля, конечно, расскажу,
 Ожидая обеда, мы сидели за столом на кухне и Поля беззаботно болтала ногами. А я чувствовал себя ужасно неловко. Во-первых, нужно было есть у почти незнакомых мне людей, а во-вторых, не избежать было разговора о деньгах. Я уже понимал, что их придется взять и решил сохранить их и потом купить какой-нибудь подарок для Поли. Но все равно было неловко.
Кухня в квартире была огромной, поэтому мы обедали в ней. Валентина поставила всем суп, но я стеснялся и только размешивал ложкой. Валентина спросила:
— Что, не понравился?
— Нет-нет, я просто остужаю, — Валентина удивленно посмотрела на меня, суп был совсем не горячим.
Его пришлось доесть, под внимательными взорами Валентины, но после супа я стал стесняться гораздо меньше. Когда были поданы котлеты на блюде и пюре отдельной горкой, я решительно и смело взял саму маленькую и пару ложек пюре.
— Что так скромно, — спросила Валентина.
— Я уже поел.
— Где ты поел, в общежитии? Не выдумывай, положи себе еще, — и потянулась чтобы добавить, но я запротестовал, — у нас день рождения был у соседа.
Это была явная, неприкрытая и наглая ложь: какой студент будет с утра отмечать днюху? Вы видели такого? Я нет! Выпить еще могут, но готовить еду — это уж извините. Валентина поняла это, но настаивать не стала.
После обеда Валентина начала мыть посуду, а мы с Полей опять принялись за Рози.
Потом Валентина позвала Полю, и они что-то обсуждали на кухне. Через открытую дверь я видел, как Поля энергично дергала маму за фартук, видимо настаивала на чем-то своем.
Валентина зашла в комнату и огласила вердикт:
— Сережа, мы решили проводить тебя до общежития, заодно и погуляем. Не против?
Мы шли через огромный старый парк: мы с Валентиной по тропинке, а Поля по газонам, занимаясь своими очень важными детскими делами — собирала каштаны, красивые листики и бегала за голубями. Валентина рассказала мне свою историю: они приехали из Новосибирска по приглашению Большого Завода, здесь у них не было ни друзей, ни знакомых. Только дальние родственники в соседнем райцентре. Им дали служебную квартиру, ту самую, на Овражной, а потом и новую, в которую мы перевозили вещи. Они с мужем уже перевезли мебель, технику и одежду и переехали в нее жить, когда на Большом Заводе случилось авария, погибли люди. Муж, как начальник производства, бросился их спасать и тоже погиб. На время похорон ребенка отвезли к родственникам, а потом сказали, что папа уехал в командировку в Австралию. Зачем они так поступили и почему в Австралию я не понимал, а расспрашивать было неудобно.
Недавно исполнилось сорок дней, и она решила перевезти оставшиеся вещи, в чем я им, собственно, и помогал. Дошли до общежития, она сунула мне в карман деньги, и я не стал сопротивляться — не хотелось ее расстраивать: она и так весь свой рассказ плакала.
Мы попрощались и Поля взяла с меня обещание обязательно рассказать ей продолжение истории Рози.
Это было в субботу, а в следующий четверг часов в восемь вечера прибежал посыльный с вахты и сказал, что меня срочно к телефону. Пока я спускался с четвертого этажа чего только не передумал: рядом, в 30 километрах от Города жили бабка по отцовской линии с крепко выпивающим дедом, может с ними что?
Но в трубке раздался заплаканный голос Валентины:
— Сережа, у нас беда. Мальчишки во дворе рассказали Поле, что наш папа умер, а не уехал. У нее истерика, скорая сделала укол, вроде успокоилась, но все равно плачет. Папу зовет. Приедешь? Может при тебе успокоится. Поймай такси, я верну тебе.
Я представил себе ситуацию: одна в незнакомом городе, муж умер, ребенок в истерике. Не дай бог никому.
Когда приехал, Поля уже уснула, видимо, укол сработал и Валентна мне рассказала, что произошло: она забрала ее из сада и по пути домой зашла в магазин во дворе. А Полю оставила на детской площадке. Когда она вышла Поля уже громко плакала, а ребятишки издалека дразнились: «Твой папа умер, твой папа умер. В никакой он не в Австралии». Дома у Поли началось настоящая истерика, и Валентина попросила соседку вызвать скорую.
Мы сидели за столом на кухне, Валентина нервно теребила скатерть и рассказывала мне о Поле, о муже, и о том, как ей тяжело сейчас. Постоянно пила валерьянку, но видимо это не помогало. Когда я собирался уходить, Валентина подошла ко мне и уткнулась мне в грудь.
— Не уезжай, Сережа, если Поля проснется и начнет плакать, я не справлюсь. Останься, я постелю тебе на диване, — слезы текли по ее щекам, и она смотрела на меня так жалобно и просительно, сердце разрывалось. Нужно было остаться. И нельзя одновременно. Кто знает как правильно? Кто? Я не знаю.
Поэтому остался.
Утром, едва только рассвело, Поля пошла в туалет, возвращаясь увидела меня на диване и тихонько забралась под одеяло, плотно прижалась ко мне и затихла. Через некоторое время равномерно задышала — уснула. Валентина вышла в коридор, посмотрела на нас с Полей, и я знаками показал, что ее можно перенести в свою кроватку.
Когда она окончательно проснулась и стала расспрашивать маму о папе, то иногда поворачивала голову в мою сторону, как бы ища поддержки. Она понимала, что произошло что-то ужасное, но в ее маленькой, светлой головке не укладывалось, что значит «навсегда» и «никогда». Она не могла понять слово «умер». «Никогда» — это просто очень долго, нужно подождать. Наверное, все-таки, понимала раз так сильно все восприняла, но отказывалась принимать. Я уже всерьез стал опасаться за ее душевное здоровье.
— Мамочка, а «умер» — это дальше, чем Австралия. Ему просто дольше нужно будет ехать?
При каждом ее вопросе Валентина заливалась слезами. Я тоже давно уже не стеснялся, и не пытался скрывать слезы. Поля даже успокаивала нас: «Не плачьте, я же не плачу».
Но снова и снова задавала свои вопросы, на которые у нас не было ответа.
Поля, светлый и чистый человечек — она даже классические сказки не любила, потому что в них то обман, то воровство, то насилие. А тут такое…
Не нужно было, конечно же, увозить ребенка, а пройти с ней весь этот тяжкий путь, увидеть эту гребанную сырую могилу, насыпанный бугорок, и венки на нем. Может быть, она страдала бы еще больше, но смогла бы быстрее принять неизбежное.
Не знаю.
Не знаю я.
Но что сделано, то сделано, теперь нужно жить с тем, что есть.
Валентина не была сильной женщиной, ее саму нужно было успокаивать и утешать. Наверное, ее муж был сильным человеком — его девочки были с ним как за каменной стеной. А сейчас растерянная и зареванная Полина Валерьевна искала поддержки и защиты у меня. И ее мама тоже.
Мог ли я их оставить?
Ясно же — не мог. Остался еще на одну ночь, а потом еще на одну.
Но в понедельник нужно было за занятия, Валентине на работу, и я не понимал как из этого всего правильно вырулить. С одной стороны нужно было еще побыть с ними, с другой нельзя, чтобы Поля не привыкла ко мне, не проросла в меня корнями.
Хотя проросла уже... Да и я…
Умом-то я понимал: нужно уходить. И прямо сейчас, пока не поздно. Но в среду Валентина опять позвонила и вечером мы с Полей снова сочиняли сказки. Но ночевать я больше не оставался. В декабре мы договорились, что я буду приходить только по субботам, а в конце месяца после того, как уложили Полю спать и мы с Валентиной пили чай на посошок, она, сильно смущаясь сказала:
— Сережа, ты же понимаешь — это не может продолжаться бесконечно, правда?
Понимал, конечно, но мне было так тепло и уютно в их обществе, а Полечка была таким прекрасным ребенком, что я никак не мог оторваться от них.
Валентина сильно нервничала и теребила салфетку: то свернет ее трубочку, то расправит на коленях, то скомкает на столе. Я взял ее за руку:
— Давай встретим Новый год, Поля этого так ждет, а потом я уйду. Скажешь ей, что у меня сессия, потом каникулы. За это время она отвыкнет, я думаю.
— Да, Сережа, правильно, давай так.
В вечер накануне Нового года мы все были возбуждены, а Поля ни на минуту не успокаивалась, то пыталась играть, то садилась за стол, то танцевала и смотрела как кружится платье. И все время спрашивала, когда придет Дед Мороз.
— Когда ты уснешь, — отвечали мы с Валентиной: тогда было очень трудно заказать Деда Мороза на дом. Да и деньги, опять же…
После того, как Поля уснула, мы допили шампанское, положили подарки под елку, и я вышел в коридор одеваться. Когда уже открывал дверь, Валентина решительно подошла ко мне и поцеловала в губы. Это был странный поцелуй: вроде материнский, но…
Я вышел из подъезда и подставил лицо навстречу медленно падающим снежинкам. Так и стоял, а они таяли у меня на лице, стекая по щекам холодными струйками. «Я ведь сам еще почти ребенок и не могу взять на себя ответственность за жизнь и судьбу других людей. Мне самому еще мама нужна» — думал я, уходя от такого знакомого подъезда.
Парни в общаге, наверное, уже сели за стол. Пойду и я вино пить и веселиться.
Хотя какое тут веселье…