Призрак счастья

Обычно, когда чего-то желают шаблонного, обязательно упоминают и счастье. А легко ли это – быть счастливым? Может ли «бесконечно» долго продолжаться то, ради чего, как надеются многие, мы появились на свет и живём?
Когда я ходил во второй класс, дед с бабушкой разошлись и разменяли большую трёхкомнатную квартиру на две: мы переехали в двухкомнатную хрущёвку на Степана Разина (вскоре квартиру на левом берегу получит и бабушка), а Владимир Алексеевский, так звали деда, стал проживать в доме номер четыре на площади Ленина.
Дед был неродным, Лидия Михайловна сошлась с ним ещё до моего появления. О детях его я ничего не знал и не знаю до сих пор. А родных дедушек у меня не было: отец отца погиб на фронте, а отец мамы спился где-то во Владимирской области. И в памяти из детства у меня сильнее, чем родители, запечатлелся дед. И по городу он меня таскал, и в рестораны обедать с собой брал, и с девушками молодыми мы вместе знакомились, и вкус к коллекционированию привил: покупал марки, а на дни рождения дарил подписанные кляссеры, и книжки-раскраски сделал моими неотлучными спутниками, и кукурузные поля мы посещали, а дома варили до сих пор любимое мной блюдо – сочный, горячий, с солью и сливочным маслом кукурузный початок, и в Сочи отдыхать ездили (правда, родители говорили, что он за всё брал с них деньги, но в детстве разве это осознаёшь, а ценишь только внимание к тебе), и, самое прекрасное, что я помню из крохотного детства – «безоблачные» летние дни на дальних садах за Острогожской: утренние солнечные зайчики на фанерных стенах, а сквозь окна работающий в саду дед, обилие зелени и вкуснятины, растущей под ногами и над головой, дальние походы по садовым улицам, вечерние сидения у костров и суп из копчёной колбасы, приезд дяди Лёни из Владивостока и первая долька настоящего ананаса (а вторая была в прошлом или позапрошлом году). Я поливал деревья и клубнику, вскапывал грядки, на которых ничего не сажали, полоскал руки в металлической бочке, ловил кузнечиков и гонялся за мышами. У меня там была своя яблоня – белый налив, которую, как мне говорили, посадили в честь меня.
В детстве у меня почти не было игрушек, разве что мишка, рычащий тогда, когда его наклоняли. Но он сидел на диване, и играть в него не разрешалось (поэтому он и дожил до сегодняшнего времени и хранится мной как одна из самых дорогих реликвий). А деда Володя набил как-то старый бабушкин чулок ватой и тряпками, зашил его, нарисовал химическим карандашом глаза, нос и рот, а потом и ещё одну или две таких же игрушки сделал и приподнёс нам с братом. Вскоре я и маленький Олежик уже не нуждались в чьей-либо опеке. Повытащив все носки, что находились в доме, мы стали играть в то, что в истории нашей семьи осталось как «игра в носки».
Предметы одежды стали нашими солдатиками: всунешь в носок карандаш или ручку – вот тебе и боец с винтовкой или автоматом, дашь ему несколько пуговиц – гранаты, воткнёшь меж страниц книги небольшую палочку – броневик с пулемётом, а если на большую книгу положить поменьше да длинный карандаш пристроить – тяжёлый танк с пушкой. И что самое главное – мы были счастливы с братом и не предполагали даже, что детство может быть иным, или, по крайней мере, разительно отличаться от нашего.
Когда я пошёл в школу, на сэкономленные от обедов копейки стал покупать солдатиков, и «носки» отпали сами собой.
Всем своим бесшабашным детством я и был обязан деду Володе. Мне запомнились его глаза, подолгу устремлённые в одну точку, отрешённые от сего мира.
Справедливости ради стоит отметить, что в следующей, более взрослой части жизни, деда заменила бабушка, и уже к ней тянулись романтичные и сентиментальные порывы души. Да и к родителям своим у меня найдётся немало слов хороших, но так уж часто получается, что «славу» у детей стяжают бабушки и дедушки (я свою дочь тоже вижу раза два в месяц).
Но, а тогда, в феврале 1972 года, мы переехали на Степана Разина, и я заскучал. Из моего существования ушло что-то такое, что составляло большее, чем моё существование. К счастью, родители разрешили мне встречаться с дедом, и ждать еженедельной встречи в Петровском сквере стало чем-то вроде подвига, а короткие встречи пролетали мигом блаженства в раю, как если бы он являлся реальностью на самом деле.
Иногда на встречу с «дедой» я приводил братишку. Дедушка приносил нам гостинцы, гулял с нами, а однажды даже свозил на площадь Ленина и показал свою квартиру.
Как-то раз, после одной из таких встреч, я пошёл с Олежкой домой. Но в Петровском сквере путь нам перегородил Пончик, так звали хулиганистого мальчишку, года на два старшего, чем я, и встречи с которым всегда вызывали у меня подавленное настроение. С Пончиком находились ещё два мальчишки: они играли в догонялки и стали пытаться в грубой форме заставить и нас принять участие в их игре, причём в роли догоняльщиков. Приятный туман после чистой и радостной встречи рассеялся мгновенно. Окунуться в недружелюбную атмосферу после маленького и, в то же время, большого счастья было равносильно чему-то очень страшному, жестокому и беспощадному. Я отказался, но братишку они заставили догонять их.
Наблюдая издевательство над своим братом и, понимая, что ничем не могу помешать, так как меня обязательно бы избили, мне вдруг ужасно сильно захотелось вновь встретиться с дедом, обнять его и прижаться к нему, снова получить маленький кусочек детского счастья. Я развернулся и побежал из сквера, через дорогу, на троллейбусную остановку. Я знал, что должен увидеть ЕГО, и меня ничто уже не могло остановить.
Вскоре ко мне перебежал дорогу и Олег. Оказалось, обидчики решили, что я побежал звать кого-то на помощь и, струсив, убежали. Мы сели в троллейбус и поехали к деду. Мне в то время исполнилось десять лет, а брату не было и восьми. Но мы удачно и довольно быстро доехали до площади, дошли до нужного дома, определили подъезд и поднялись до заветного этажа. Позвонили. Дверь не открывалась. Брат, наверное, чувствовал то же, что и я. Внутри меня начинала скапливаться сила, последствия выхода которой совершенно мне не представлялись... И отчаяние, безысходность. Ещё немного и...
По лестнице поднимался наш деда Володя с двумя бутылками кефира. Вытянув руки вперёд, мы бросились к нему, прижались и плакали, не давая подняться на площадку и открыть квартиру. Я плакал и знал, что я самый счастливый человек на планете. Счастливый, потому что у меня есть такой дедушка.
А что было потом – я не помню. Дни, месяцы канули, не оставив о себе ничего. Всё стёрлось. А этот случай запечатлелся яркой вспышкой огромной звезды на моём маленьком небе.
Прошло время, дед продал дачу, положив деньги от неё в свой карман. Родителям моим это не понравилось, и они запретили наши встречи. Даже когда, спустя много лет, мы всей семьёй прогуливались по проспекту Революции, а навстречу нам шёл старенький дедок всё время в одном и том же берете, мама сурово шептала: «Не вздумайте здороваться». Так и проходили мы мимо, искоса подглядывая (именно так) друг на друга.
В 1981 году Владимир Алексеевский женился на моей ровеснице и прописал её в своей квартире. Через полгода, в 1982 – он умер. Родственники, как я полагаю, не объявились. Я же в 1981-82 гг. проходил службу в армии и узнал о случившемся только после демобилизации.
Мне бы очень хотелось сейчас побывать на его могиле, да о ней ничего не известно.
1995.
/Публиковалось в таком варианте (кроме Владимирской области было «в Ярославской или Вологодской»; с Владимирской областью публикуется впервые) в газетах: «Вне политики» – 1995 г.; «Губернская газета» – 1998 г./
*
/Во второй публикации в газете «Виктория» № 15 от 27.01.96 добавлено лишь обращение к читателям в самом начале:
«Добрый день, мои дорогие друзья! Мира вам, спокойствия и благополучия!»/
*
/В четвёртой публикации, по сравнению с первым вариантом, две правки.
1) «...я свою дочь тоже вижу раза два в месяц» заменено на «...я свою старшую дочь тоже вижу раз-другой в месяц, а то и того не бывает»;
2) «Вскоре ко мне перебежал дорогу и Олег. Оказалось, обидчики решили, что я побежал звать кого-то на помощь и, струсив, убежали» исправлено на «Вскоре ко мне присоединился и Олег. Оказалось, обидчики решили, что я побежал звать кого-то на помощь и, струсив, ретировались».
Журнал «Литературный вестник» № 13, 31.01.2000, в автобиографической повести «Последний век»./
*
/К пятой публикации изменилось много чего. Здесь даны абзацы, в которых произошли изменения, целиком.
«…Справедливости ради стоит отметить, что в следующей, более взрослой части жизни, деда заменила бабушка, и уже к ней тянулись романтичные и сентиментальные порывы души. Да и к родителям своим у меня найдётся немало слов хороших, но так уж часто получается, что «славу» у детей стяжают бабушки и дедушки (я свою старшую дочь тоже вижу раз-другой в месяц).
Но, а тогда, в феврале 1972 года, мы переехали на Степана Разина, и я заскучал. Из моей жизни ушло что-то такое, что составляло большее, чем моя повседневная жизнь. К счастью, родители, разрешили мне встречаться с дедом, и ждать еженедельных встреч в Петровском сквере стало чем-то вроде суровых испытаний, а короткие встречи пролетали как миг блаженства в раю, если принять рай как нечто существующее на самом деле.
…Как-то раз, после одной из таких встреч, я пошёл с Олежкой домой. Но в Петровском сквере путь нам перегородил Пончик, так звали хулиганистого мальчишку, который был года на два старше, чем я, и встречи с которым всегда оставляли у меня неприятный осадок. С Пончиком стояли ещё два мальчика: они играли в догонялки и стали пытаться в грубой форме заставить и нас принять участие в их игре, причём в роли догоняльщиков. Приятный туман после чистой и радостной встречи рассеялся мгновенно. Окунуться в недружелюбную атмосферу после короткого, и в то же время большого, счастья, было равносильно чему-то очень страшному, жестокому и беспощадному. Я отказался, но братишку они заставили догонять их.
…Вскоре ко мне присоединился и Олег. Оказалось, обидчики решили, что я убежал звать кого-то на помощь и, струсив, ретировались. Мы сели в троллейбус и поехали к деду. Мне в то время исполнилось десять лет, а брату не было и восьми. Но мы удачно и довольно быстро доехали до площади, дошли до нужного дома, определили подъезд и поднялись на заветный этаж. Позвонили. Дверь не открывалась. Брат, наверное, чувствовал то же, что и я. Внутри меня начинала скапливаться сила, последствия выхода которой совершенно мне не представлялись... И отчаяние, безысходность. Ещё немного и...
…А что было потом – я не помню. Дни, месяцы канули, не оставив о себе ничего. Всё стёрлось. А этот случай запечатлелся яркой вспышкой прекрасной звезды на загадочном небе, именуемом моей жизнью.
Прошло время, дед продал дачу, положив деньги от неё в свой карман. Родителям моим это не понравилось, и они запретили наши встречи. Даже когда мы всей семьёй прогуливались по проспекту Революции, а навстречу нам шёл старенький дедок всё время в одном и том же берете (а таких случаев было несколько), мама сурово шептала: «Не вздумайте здороваться». Так и проходили мы мимо, украдкой поглядывая друг на друга.
В 1981 году Владимир Алексеевский женился на моей ровеснице и прописал её у себя в квартире. Через полгода, в 1982 – он умер. Родственники, как я полагаю, не объявились. Я же в 1981-82 гг. проходил службу в армии и узнал о случившемся только после демобилизации…»
«Русская версия» № 19, 1-2.03.2001./
/Шестой вариант, специально подготавливаемый для газеты «Город счастья», практически переписывался заново. – Запись, сделанная, возможно, 20.11.13./
*
/Планировалось опубликовать «Призрак счастья» в первом номере (в первых номерах) своей новой газеты. Но что-то в планах издателя и редактора поменялось, и он забыл про этот материал, вспомнив про него лишь в начале апреля 2017 г. – В.Б, 5.04.17, 11:40 (13:03).
Но окончательный вариант на момент публикации в этой книге не найден – В.Б, 8.12.17, 13:49/
*
По материалам Полного собрания архивных жанров, том 10. 10.12.17.