Сказка

    В тёмном лесу,  где деревья могучие ветками-руками сплелись, и листва закрывает небо. Ночкою непроглядной, ибо ни сестрицы луны, ни братца месяца на небосводе не было; двое разбойничков делили в лесу у костра награбленное.
    Самый молодой, высыпав из сумы награбленные деньги на землю, принялся считать их. Подозрительные монетки пробовались на зуб и, если не проходили проверку с руганью отправлялись в огонь, как и мелочь не серьезная.
- Ого, братец! У нас двадцать шесть серебром, сорок три медью и девять золотом,- удивлённо счастливым голосом объявил он.
    Старший ничего не ответил, что-то обдумывая .
- Братец, иди поближе, будем делить добычу.
    Тот подошел к Мишке и присел рядом с ним.
- Потап, как поделишь, так и будет.
    Испытующе посмотрел в простодушное и открытое лицо напарника Потап, и спросил: 
- Почему ты пошёл в разбойнички?
    Удивился вопросу Мишка, но честно ответил: 
- Когда я маленький был, прибежал в хлев, где мамка должна была скотину обихаживать.
    Замолчал младший разбойник, только брови сдвинулись, и левая рука со шрамом в кулак сжалась. Видно и спустя много времени то воспоминание болезненно для него было. Но нашёл в себе силы рассказчик, глухо довершил начатое:
- А там барин наш мамку насилует. Я кинулся на него, кулаками бил по спине, чтоб мать оставил. А он встал с неё, и такую оплеуху мне отвесил, что я отлетел к стойлу, головой приложился о дерево и рухнул на землю.  Сколько лежал не знаю. А как пришёл в себя, почувствовал, что волосы отчего-то липкие. С трудом зрение собрал в единую картину. Мать с заплаканным лицом, с распухшей щекой и покусанными губами сидела передо мной в разорванной нижней рубахе. Обняла за шею, и вырвался из неё пронзительный скулёж, как у сучки, что деревенские ребята ради забавы камнями обстреливали. Я только и мог, что ручонками малыми на спине её остатки рубахи сжать, и поклясться самому себе, что отомщу барину за позор мамки.
    А когда время пролетело, и я окреп, наступила для меня весна. Полюбил я Дуняшку: красивая, плясунья хорошая и на язычок была остра и смешлива. Да и она среди других парней меня привечала словом. Но не суждено нам было быть вместе. Взяла девка грех на себя и утопилась в озере лесном. Бабы языкастые и старухи всё говорили, что снасиловал барин её, а отец, прознавши о позоре дочернем, избил её.
    Вскипела во мне кровь молодая. Ночью же, как все спать улеглись, прокрался в дом барыча. В спаленке его старого и обрюзгшего и придушил подушкой. Пусть черти тебя за мать и за Дуняшу мучают, сказал я, и покинул дом, где впервые убийство совершил, и ушёл из деревни родной.
 Помолчал, и тихо, больше для самого себя,  произнёс: «Много горестей и невзгод было. А  счастья, настоящего, о котором душа мечтала, не было.  Не  по плечу мне крест Господом данный оказался. Не по силам».
- Чудной,- подумал Потап, - нам ли, о боге  думать, когда он о нас не заботится.
    Но отринув ненужные размышления, вернулся к тому, что решил сделать.     Обнял он паренька. Тот уткнулся в плечо старшего.
- Жизнь у тебя тяжёлая и несправедливая была. И люди тебе плохие попадались, а оттого и ты на не ту дорогу свернул, малец. Но чтобы ты и дальше по ней не шёл, я освобожу тебя от неё, - и с этими словами, всадил глубоко нож в спину молодца.
    Распахнулись широко глаза карие. Хотел было что-то сказать, да кровь отхаркнулась на одёжу старшего. Потап левой рукой попридержал голову, а правой резко выдернул верный нож. Пальцы заскребли по убивцу.
- Не держи на меня обиду. Не сегодня, так в скором времени, ты бы пришёл со мной проститься, ибо не можешь более  видеть,  как я поступаю с людьми. Не смог ты принять зверя в человеческом облике. А я и так слишком долго мирился с твоим мягкосердечием.
    Это были последние слова, запомнившиеся молодцу, прежде чем он провалился во тьму.
    Открыл глаза Мишка в другом месте. Нет никого, да только тут…
- Готов ли в ад отправиться за грехи свои? - спросил голос у прибывшего.
    Сил на удивление не было, только какая-то усталость навалилась, да поскорее хотелось совсем покончить.
- Готов не готов, как решите, так и будет, - с покорностью отозвался грешник, садясь на землю.
    Молчание и …
- Просят за тебя семья твоя, особливо мамка и бабка убиваются, чтоб не строг вынесение приговора был.
    Стукнуло сердце быстро в груди. Ком в горле сообразовался, что пришлось его сглатывать. Недолго думал неизвестный: в рай не возьмёшь, да и отправлять в ад не хотелось, всё же сбившаяся душа больше грабежом виновата была, на ней только одно убийство и было.
- А иди-ка ты на перерождение, - решил голос, но добавил: - Ещё раз по подобному жизненному пути пойдёшь, или что-то этакое натворишь, не смягчат моего приговора женские слёзы и просьбы.
    Исчезла твердь, и полетел Мишка вниз со свистом.
- Потап, Потап – сам ты точку поставил на своей жизни. Его ты можешь судить, я вмешиваться не стану, - произнес голос, обращаясь к тьме, и исчез.
    Тот, кто в ней находился, блеснул глазами и улыбнувшись, принялся строить планы на мужика.
 
  Собрал деньги в мешок Потап, к себе на пояс привязал.
- Надеюсь, судьба к тебе добрее будет в новой жизни, - произнёс старший «товарищ» и, погасив костёр, зашагал прочь, оставив тело не приданным земле.