Карасики

   – Шурка! Айда на рыбалку – батя удилищ нарезал.
   Над зелёным, местами облупившимся штакетником появилась курчавая темноволосая Пашкина голова. Дядя Коля, Пашкин отец, был непревзойдённым мастером по вырезыванию удилищ из орешника, что в изобилии рос в расположенном неподалёку Оскоченском лесу. Кто его знает, как ему это удавалось, но молодые стволики орешника он находил на диво ровные, гибкие и достаточной длины, так что удочки, снаряжённые на этих удилищах, не ломались даже под тяжестью взрослой щуки. А уж карасей, окуньков и толстолобиков из местного пруда этими снастями ловили «на ура».
   Шурка, небольшого роста, худощавый и проворный, живо сбегал в отцовскую мастерскую, разыскал моток лески, свинцовые грузила, кусочки пенопласта для поплавков и небольшие крючки, согнутые отцом из тонких гвоздиков. Снарядить удочки для ловких мальчишеских рук было минутным делом, и через короткое время пацанята, захватив по куску хлеба с вишнёвым вареньем для себя и свеженакопанных червей в жестяной банке для будущего улова, по меже мимо огородов отправились на пруд. День вслед за майским солнышком медленно уползал за горизонт. На берегу пруда ребят охватила влажная свежесть, пропитанная запахом травы, зацветающих «чижиков» рогоза на длинных шершавых камышинках и стоялой илистой воды. Местечко для рыбалки давно было «прикормлено» - не успело окончательно стемнеть, как у ребят заплескалось в ведре десятка два карасей и окуньков разного размера и упитанности. Рыбалку можно было считать удачной – новые дядь Колины удочки и в этот раз не подкачали.
   Улов решили отнести к Шурке домой – мама Пашки работала в ночную, а дядя Коля, понятно, возиться с рыбой вряд ли бы захотел. Тётя Маруся перебрала рыбёшку, похвалила ребят за хозяйственность и удачливость и, перед тем как отправиться к плите, сказала сыну: «Шур, глянь-ка в ведро – там три карасика остались, ну такие крохотные… Их и есть-то совестно! Киньте их в бочку с водой – пусть дорастут хоть немного».
   Шурка заглянул в ведёрко – и впрямь, на дне, чуть прикрытые водой, шлёпали хвостами три маленькие рыбки. Карасики, совсем детёныши. Сунув Пашке ведро с остатками улова, Шурка заскочил к матери на кухню, отломил от буханки большущий кусок хлеба, полил ароматным подсолнечным маслом и вместе с другом отправился в угол двора, к большой бочке, полной воды.
   Бочка эта заслуживает подробного описания. Появилась она в Шуркином дворе ещё в те аскетические времена, когда водопровод в доме считался чуть ли не роскошью. В конце улицы была колонка, откуда и набирали воду для всех нужд – и попить-поесть приготовить, и бельё постирать, и огород полить. А бочка, сделанная из нижней части старого парового котла, списанного со спиртзавода, представляла собой мощное сооружение со стенками из полудюймового шероховатого железа и с заклёпками по верхнему краю, что приходился вровень с Пашкиным подбородком. По весне бочку набирали водой и всё лето поливали из неё огородину и молодые саженцы яблонь. Правда, года три назад на улицу провели-таки воду, и теперь своя колонка была в каждом дворе. Но бочку по традиции продолжали наполнять, и сейчас она стояла, медленно отдавая железными боками накопленное за день солнечное тепло. В полной уже темноте Пашка выплеснул содержимое ведра в отстоявшуюся воду, а Шурка раскрошил над чернеющей её поверхностью пропитанный маслом хлеб, и с чувством выполненного долга ребята побежали на зов тёти Маруси и манящий аромат свежеизжаренной рыбы. После ужина пацаны, слегка осоловевшие от еды, уговорились пораньше с утра поглядеть на новых обитателей бочки, увидеть которых сейчас было непросто – слышались только лёгкие всплески маленьких рыбок: в молчаливой доселе бочке кипела весьма таинственная ночная жизнь.
    Рано утром, когда солнце только-только показалось над горой, Пашка уже маячил под Шуркиным окном и взывал на всю улицу: «Шур-ка! Шур-ка! Выходи!» Заспанная Шуркина физиономия высунулась в приоткрытую створку окна.
  – Ты что так рано-то? – недовольно пробурчал он. – Солнце вон ещё где…
  – Шурка, карасики же… – Пашка просительно склонил набок кудрявую голову.
Шуркина сонливость моментально улетучилась. Наскоро сполоснув лицо холодной водой из умывальника, он выскочил во двор, открыл другу калитку, и вместе ребята отправились к бочке.
    Бочка стояла в тени забора и была сейчас прохладной, с запотевшими шершавыми боками. Став для удобства наблюдения на деревянные ящики, друзья склонились над водой. Было тихо – ни всплеска, и даже круги по воде не расходились.
– Куда ж это они подевались? – озадаченно пробормотал Пашка, с подозрением глянув на бочку, словно караси могли просочиться сквозь массивные железные стенки. – Нету им здесь никакого выхода!
   И тут Шурку осенило. Сбегал на кухню за хлебом с подсолнечным маслом и стал крошить его над бочкой, весело приговаривая: «Цып-цып-цып!» Результат не заставил себя ждать: поверхность воды задрожала, и вслед за кругами мелькнули три рыбьих спинки размером чуть меньше пол-ладони – «цыплята» принялись за угощение. Затаив дыхание, Шурка с Пашкой наблюдали, как маленькие карасики жадно хватают крошечными ротиками плавающие на поверхности хлебные кусочки. Скоро Шурке показалось, что он начинает различать рыбок – несмотря на всю свою схожесть, были у каждой особые приметы. Самый крупный из трёх был и самым нахальным – невзирая на обилие еды, отталкивал остальных и метался из стороны в сторону, пытаясь захватить как можно больше. Второй, ненамного мельче, лениво нарезал круги вдоль бортов, заглатывая по пути подвернувшиеся крошки и не считая нужным менять маршрут ради наживы. А самый маленький и худосочный робко жался к стенке и пасся, чем Бог послал, демонстрируя серебристое круглое, как монетка, пятнышко у правой жаберной дуги.
– Слушай, Пашка, а давай мы их назовём как-нибудь! – глядя на карася-задиру, предложил Шурка. – И пусть один будет твой, а другой – мой.
– Давай!
Пашка подбросил на водную поверхность хлебных крошек, и караси заметно оживились – каждый по-своему.
– Чур, вот этот шустрый пусть будет моим. Я его Шуриком назову, –  сказал Шурка, окунул палец в воду и легонько постучал нахального карася по носу. – Привет, Шурик!
– Тогда мой будет вот этот, что по кругу плавает! – Пашка придирчиво смотрел на свою рыбку: карась как карась, чуть посветлее Шурика. – И пусть Пашкой зовётся. И ссыпал Пашке последние крошки хлеба с ладони. Пашкин Пашка, не меняя скорости, неторопливо заглотил, что само в рот попало, и продолжил движение вдоль стенки. А к остаткам крошек застенчиво двинулся мелкий карасик с круглым серебристым пятнышком. Шурке даже как-то жаль его стало – маленький, слабенький, без имени и без хозяина. И, словно чувствуя непонятную вину перед этим заморышем, торопливо произнёс:
– А этого давай назовём Касатиком. И пусть он будет наш общий!
Спорить из-за такой малости точно не стоило. Так и поселились в бочке Шурик, Пашкин Пашка и Касатик.
   Лето настало – глазом не моргнуть: май так ловко и незаметно перешёл в июнь, что напомнили об этом только начавшиеся школьные каникулы. Друзья с головой окунулись в волшебную летнюю сказку, наполненную играми, катанием на велосипедах, походами в лес и неизменной рыбалкой на тихом пруду. К концу июня мальчишки загорели до смуглоты, а Шурка почти догнал Пашку в росте. А вместе с ребятами наслаждались летними деньками их карасики. Рыбки так быстро росли, что к этому времени невозможно стало отличить Шурика от Пашкиного Пашки – они сделались совершенными близнецами, и хозяева их махнули рукой на идентификацию: весёлые, здоровые – что ещё надо? Да и Касатик по размерам теперь не уступал своим сожителям – только серебристое пятнышко отличало его от них.
   Как-то раз, возвратившись с работы, Шуркин отец обнаружил сына с другом, занятых вечерней кормёжкой своих рыбок, которые, привыкнув и совершенно освоившись, деловито нарезали круги по бочке, хватая хлеб, мотыля и неосторожно садившихся на водную поверхность комаров.
– Да у вас тут целое рыбное хозяйство! – дядя Миша заглянул в бочку через Шуркину голову. – Шур, пора бы твоих карасей на сковородку!
   Шурка даже отшатнулся от отца, услыхав такое кошмарное предложение.
– Пап, да ты что?! Как же можно… – Он потерянно хлопал глазами, глядя на отца. – Они же… Они же плавают!
Дядя Миша недоумённо поднял брови, присмотрелся к сыну, о чём-то задумался и вдруг, улыбнувшись, потрепал обеими руками головы мальчишек.
– Да пошутил я! Кто ж позволит ваших тёзок на сковородку кинуть. Пусть себе плавают!
   Начало июля было знойным и засушливым, и целых три недели не капнуло с неба ни единой дождинки. Всё в природе изнывало от жары: кошки и собаки старались среди дня не высовываться на открытое пространство, воробьи, распластав крылья, с приоткрытыми клювами хоронились под обвядшими листьями лопухов, опалённая солнцем трава с сухим пергаментным шорохом шелестела и потрескивала под полуденным ветром. Вода в бочке становилась к обеду горячей, и несчастные караси пытались нырнуть как можно глубже, ища у самого дна спасительную прохладу. Шурка с приятелем по десять раз на дню доливали в бочку воду из-под колонки, но эта мера давала эффект лишь на короткое время. Рыбки поскучнели и всё реже поднимались к поверхности даже в часы кормёжки.
    Изнуряющий зной так вымотал Шуркиных родителей, что они решили на пару дней уехать в Балашиху к родне – «сменить атмосферу», как весело заявил дядя Миша, выкладывая на стол купленные билеты на московский поезд. Сборы были недолгими, Шурка прямо перед отъездом долил в бочку с карасями свежей воды, насыпал мотылей и напомнил Пашке, чтоб добавлял рыбкам воду хоть раз в день. Поездка была чудесной – полдня проходили по Москве, и Шурка себе чуть шею не свернул, рассматривая столичные диковины. А к началу следующей недели вернулись домой.
     Побросав вещи у крыльца, Шурка кинулся к бочке с любимыми карасями, на ходу разминая в пальцах московский гостинец – пшеничную сайку с изюмом – и остолбенел: прямо перед его глазами, у ближней стенки, печально покачивались на воде два рыбьих тельца, подставляя солнечным лучам безжизненно-бледные брюшки. Сайка выпала из Шуркиной руки. Бережно подхватив из бочки карасиков, он держал их на тёплых ладонях… Шурик и Пашкин Пашка. И не различить, кто из них кто. Из глаз мальчонки падали слёзы прямо в воду звонкими каплями, и казалось, эти капли прожигают до самого дна тёмную, пахнущую затхлой сыростью водную массу. Вдруг поверхность её дрогнула – Шуркины слёзы подействовали не хуже заправской живой воды: из полупрозрачной глубины выплыл карась с блестящим круглым пятнышком.
 – Касатик! – Шурка даже задохнулся от радости. – Касатик, живой! 
Касатик ткнулся носом в железный борт и неуверенно завалился на бок. Рыбку срочно нужно было спасать. Осторожно положив недвижных Шурика и Пашкиного Пашку на траву, Шурка помчался к матери.
– Мама! Мама! Банку, большую – скорее!
Тётя Маруся мигом сообразила, в чём дело: достала трёхлитровую банку, до половины наполнила водой и вместе с Шуркой двинулась к бочке. Пока Шурка извлекал из неё Касатика, тётя Маруся держала банку и успокаивала сына: «Шур, не убивайся ты так. Выпустишь его в пруд – мигом оживёт в родной стихии». В банке, в свежей воде Касатик сразу повеселел, словно почувствовал близкую перемену в своей судьбе. Шурка, держа банку перед собой, дошёл до Пашкиного двора и выкликал друга.
– Смотри, Паш – один остался, Касатик.
Пашка с размаху хлопнул себя по лбу.
– Это ж я виноват, остолоп! Воду вчера не долил – думал, пронесёт…
Тёмные, как любские вишни, Пашкины глаза наполнились слезами.
– Ладно, не вешай нос. Пойдём Касатика в пруд выпустим.
Друзья отправились по меже на то самое место, где два месяца назад выловили карасиков. Шурка спустился прямо в воду, наклонил банку и бережно подтолкнул Касатика в пруд.
– Плыви, Касатик! Плыви к своим! – напутствовал он ошалелую рыбёшку. Карась звонко плюхнулся в пруд, ушёл под воду, вынырнул и резво стал плавать кругами, словно ощутил прилив новых сил. Ребята с умилением наблюдали за этими эволюциями.
– Ожил! Весёлый… –  Шурка готов был плясать от радости. – Ты не переживай, Касатик, мы тебя подкармливать будем. И про место это не скажем никому.
   Шурка высыпал Касатику крошки от московской сайки и теперь вместе с Пашкой любовался, как карась с жадностью их заглатывает. Наконец, видимо, вполне насытившись, Касатик сделал на прощание ещё один круг на виду у ребят – и ушёл вглубь.
Друзья неторопливо отправились домой. Не сговариваясь, оба решили отныне воздерживаться от рыбной ловли: вдруг на крючке у кого-то из них затрепыхается карась с особой приметой –  круглым серебристым пятнышком, похожим на блестящую монетку?