Лекция 9. Гражданское неповиновение

Видео: https://youtu.be/ChZQyGbEoqg

Тема сегодняшней лекции «Гражданское неповиновение».
Под гражданским неповиновением обычно понимают умышленное несоблюдение закона, нарушение закона, которые осуществляются с целью привлечь внимание общественности или власти к какой-либо проблеме, без намерения свергнуть или захватить эту власть.
В теории справедливости, в политической теории, в философии права ставится вопрос о том, в каких случаях гражданское неповиновение является допустимым, а в каких случаях недопустимым. Этот вопрос, по моему мнению, может быть рассмотрен как один из вопросов политической справедливости. Под политической справедливостью я понимаю те воззрения справедливости, которые касаются справедливого государственного устройства, справедливой формы правления. В этом смысле политическая справедливость сводится к проблемам демократии, т.е. к вопросу о том, является ли демократия подлинным политическим идеалом, и что вообще такое демократия, какими другими идеалами она может быть ограничена и т.д. Так вот гражданское неповиновение может быть рассмотрено как один из аспектов политической справедливости, то есть оно тоже имеет отношение к справедливому правлению, ведь с помощью гражданского неповиновения человек стремится повлиять на власть, на принимаемые властью решения, а также непосредственно на социальную проблему.
Вопрос нашей лекции можно поставить так: насколько справедливым является установление в законе легальных возможностей нарушения этого закона, то есть возможностей нарушить закон без несения соответствующей юридической ответственности; насколько справедливым может быть нарушение закона ради справедливости?
Этот вопрос возникает при противопоставлении естественного права и позитивного права. Соответственно, когда начали зарождаться идеи естественного права, тогда и обострился вопрос о том, следует ли соблюдать закон, который противоречит естественному праву. Доктрина естественного права получила свое наибольшее развитие в Новое Время. Именно тогда вопрос о соблюдении несправедливых законов, так скажем, обострился. Представители теории естественного права в своем большинстве оправдывали возможность восстания против власти, которая является несправедливой, то есть той, которая осуществляет свое правление, не следуя принципам естественного права. В частности, такие мыслители, как Фома Аквинский, Гуго Гроций, Томас Гоббс, Джон Локк, Жан-Жак Руссо, в той или иной форме говорили о том, что народ может восстать против власти. Но у каждого из этих мыслителей были свои взгляды на то, в каких случаях это возможно. Некоторые из них, например, Гуго Гроций или Фома Аквинский, только в самых исключительных случаях допускали восстание против власти. И даже среди представителей школы естественного права были такие философы, которые отрицали право народа на восстание, в частности, Бенедикт Спиноза и Иммануил Кант (в той мере, в какой его можно отнести к сторонникам естественного права), но надо сказать, что лишь меньшинство философов считало восстание недопустимым при любых обстоятельствах. Все-таки даже Томас Гоббс, который выступал за абсолютную монархию и говорил о том, что государство (Левиафан) должно довлеть над всеми, находил исключительные случаи, когда сопротивление власти было бы оправданным.
Сегодня вопрос о мятеже, о восстании против власти в западной науке менее актуален, поскольку считается, что западные государства стали более справедливыми, более демократичными. Поэтому в современной политической теории вопрос ставится не о том допустимо ли восстание против власти, а допустимо ли гражданское неповиновение.
Джон Ролз, с которого во многом началась эта дискуссия о допустимости гражданского неповиновения, рассматривал ситуацию «почти справедливого» общества, то есть в целом справедливого, но в котором, тем не менее, наблюдаются отдельные проявления явной несправедливости, несправедливых законов. Ролз ставил вопрос: должны ли мы всегда эти законы соблюдать? Для Ролза предметом рассмотрения было именно «почти справедливое» общество, в котором нет каких-то системных поползновений к несправедливости со стороны власти. Возможно, что эта постановка вопроса является слишком узкой, потому что нас интересует не то, является ли общество «почти справедливым» или «несправедливым», а интересует немного другое. Например, возьмем недемократическое, несправедливое общество. Всегда ли в таком обществе будет допустимо восстание против власти? Всегда ли мятеж, революция будут оправданы? Наверное, с точки зрения справедливости, можно сказать, что не всегда ответ на несправедливость власти в виде революции будет действительно соразмерным: возможно, что восстание/мятеж приведут к еще большим несправедливостям, чем те, которые чинит власть. Этот пример показывает, что мы нуждаемся в рассмотрении проблем гражданского неповиновения не только ситуации «почти справедливого» общества, но и ситуации несправедливого общества. Ведь в тех случаях, когда восстание и мятеж в несправедливом обществе недопустимы, допустимым может оказаться гражданское неповиновение. Наверное, нам следует найти общие для всех ситуаций моральные критерии.
Если мы рассматриваем гражданское неповиновение как попытку обратить внимание на ту или иную общественную проблему, но без попытки свержения власти, то главным, наверное, будет не то, насколько власть сама является демократичной и справедливой (то есть не то, является ли общество «почти справедливым»), а следующие два фактора: во-первых, способна ли эта власть хоть как-то учитывать те мнения, которые высказываются в обществе отдельными социальными группами, во-вторых, способно ли само общество отреагировать на демонстративное нарушение закона отдельными лицами для того, чтобы осмыслить ту или иную проблему, то есть ли будет ли нарушение закона, которое мы называем гражданским неповиновением, сигналом для всего остального общества. В последнем случае подразумевается, что у членов общества должно быть достаточно сильное чувство гражданственности, чувство ответственности за свою страну, ведь только это чувство позволяет ему откликнуться на те или иные призывы обратить внимание на какую-то общественную проблему, которые идут со стороны неповинующихся. Резюмируем: при исследовании гражданского неповиновения важно не то, насколько общество справедливо, а насколько власть и само общество готовы воспринять тот сигнал, который мы называем гражданским неповиновением.
Джон Ролз, поскольку он рассматривал «почти справедливое» общество, говорил о том, что гражданское неповиновение должно быть ненасильственным действием, должно быть действием, которое утверждает общую веру в законность, не подрывает основы правопорядка и соразмерно тем несправедливостям, которые творятся в обществе. Все эти критерии достаточно понятны, сейчас мы будем более подробно их рассматривать. Но сразу хочу уточнить, что ограниченность того вопроса, который поднял Джон Ролз, делают ограниченным и неполным сами критерии, которые Джон Ролз называл в качестве критериев гражданского неповиновения.
Итак, по порядку.
Первый момент. Джон Ролз рассматривал гражданское неповиновение как акцию, во-первых, ненасильственную, во-вторых, публичную. Ненасилие и публичность данной акции рассматривались в качестве гарантий того, что человек, который решается на нарушение закона, будет готов понести наказание за свое нарушение, то есть его задача просто обратить внимание на ту или иную общественную проблему, но он должен понимать, что раз он нарушает закон, то будет вполне логичным, если государство захочет привлечь его к юридической ответственности за данное нарушение. Публичность и не насильственность как раз демонстрируют уважение к закону, которое должно быть у человека, прибегающего к гражданскому неповиновению, потому что, если он не уважает закон, если он не уважает общественный правопорядок, то тем самым нарушается сам его посыл. Нельзя говорить о том, что этот человек действительно хочет обратить внимание на общественные проблемы, если он своими действиями просто презирает общественный порядок. Человек, нарушающий закон, всегда должен делать это так, чтобы показать людям, что он признаёт закон и правопорядок в целом, он готов следовать правопорядку в целом, и видит в нем определенную ценность. Поэтому гражданское неповиновение - это всегда тонкая игра, где очень важно не ошибиться. Итак, публичность и ненасильственность, готовность понести наказание и уважение к закону - это то, что подчеркивает Джон Ролз.
Второй момент. Он рассматривает гражданское неповиновение как апелляцию к чувству (не)справедливости либо власть имущих, либо остальных людей, остальных членов общества, которые должны как-то среагировать, и тоже проявить себя. Поняв несправедливость отдельных законов или некоторого положения дел, адресаты должны на это среагировать и поддержать инициативу, которую начал человек, который проявил гражданское неповиновение. Поэтому Джон Ролз подчеркивает, что члены общества должны обладать достаточным чувством справедливости для того, чтобы гражданское неповиновение имело какой-то смысл.
Отсюда происходят другие следствия, другие критерии для гражданского неповиновения, которые выдвигает Ролз. Он говорит о том, что,
во-первых, гражданское неповиновение допустимо только в случае чего-то вопиющего (явно несправедливого закона или политического акта),
во-вторых, для того, чтобы прибегнуть к гражданскому неповиновению, должны быть исчерпаны другие (ненасильственные и легальные) способы сопротивления,
в-третьих, отсутствует риск серьезного нарушения правопорядка, отсутствует риск беспорядков, нестабильностей, которые могут причинить вред еще больший, чем уже существующий несправедливый закон.
Самое главное, что говорит Ролз, состоит в том, что могут быть и другие ограничения на гражданское неповиновение, но те, которые он назвал, представляют собой некоторую основу для дальнейшей теории гражданского неповиновения.
В целом, исходя из этих критериев, Ролз сделал вывод, что все-таки в некоторых случаях общество должно признать, что нарушение закона не является несправедливостью, и не является вредом для общества. Отсюда, хотя бы в каких-то исключительных случаях, общество должно признать, что нарушение закона не должно влечь юридическую ответственность.
В тех случаях, когда гражданское неповиновение все-таки приводит к массовым беспорядкам, говорит Джон Ролз, ответственность должна лежать даже не столько на тех, кто нарушает закон, сколько на власти, которая допустила эти беспорядки, т.е. определенное сопротивление общества. Здесь, наверное, Ролз все-таки перегибает палку. Наверное, правильнее говорить о том, что ответственность лежит и на тех, и на других. Со стороны политической власти ответственность заключается в том, что нельзя допускать явных нарушений справедливости, нельзя допускать явные несправедливости, которые спровоцируют массовые протесты. Со стороны протестующих ответственность заключается в том, что они не должны допускать ситуаций явной несоразмерности своих действий, тем несправедливостям, которые исходят от власти. Та и другая сторона имеют свои собственные обязательства, которые должны исполняться.
Надо сказать, что большинство западных философов поддержало идею гражданского неповиновения, то есть наброски теории, которые дал Джон Ролз. Те или иные мыслители подчеркивают, что гражданское неповиновение применяется, только если исчерпаны какие-то другие, менее рискованные средства, что гражданское неповиновение подразумевает готовность лица, которое неповинуется, понести наказание, что гражданское неповиновение подразумевает отсутствие насилия, подразумевает явную несправедливость тех законов, против которых восстаёт общественность, подразумевает определенную соразмерность гражданского неповиновения к существующим несправедливостям.
Другие мыслители более проницательны. Они отметили тот факт, что далеко не всегда мы можем сказать, что все легальные средства исчерпаны полностью. На практике можно применять легальные средства одно за другим бесконечно, так и не добиваясь никакого успеха. Но это значит, что для оправданности гражданского неповиновения легальные средства могут быть и не исчерпаны, но важно просто установить некоторую грань эффективности тех или иных средств, и если менее рисковые (как правило, легальные) средства являются уже неэффективными, значит мы можем и должны перейти к более рисковым средствам, в том числе к таким средствам, которые представляют собой нарушение закона. Я думаю, что сам критерий легальности, то есть соответствие того или иного средства сопротивления к закону, не является определяющим. В действительности, когда мы говорим о том, что другие средства были исчерпаны, мы говорим не о то, что «легальные средства полностью исчерпаны, а потому мы переходим к нелегальным средствам», а то, что «менее рисковые средства не эффективны, они не сработают, поэтому переходим к более рисковым средствам». Сам критерий легальности (законности) тут второстепенен.
Но давайте попробуем подойти к проблеме более систематично. Какие критерии гражданского неповиновения можно обозначить? С учетом множественных уточнений, которые мы сделали, той критики, которая была высказана в адрес теории гражданского неповиновения Джона Ролза, целесообразно на первом этапе выделить пять критериев, которые чаще всего называются теоретиками. Далее мы их обсудим и поймем, обоснованы эти критерии или нет.
Первый критерий - критерий крайней необходимости.
Второй критерий - это вероятность успеха.
Третий критерий - это критерий соразмерности.
Четвертый критерий - это критерий правильного мотива.
Пятый критерий – это условно-коммуникативный характер действий, предпринимаемых в рамках гражданского неповиновения.
Можно заметить, что эти критерии во многом напоминают те критерии, которые называются философами в качестве критериев справедливой войны. Но есть и отличия. Давайте рассмотрим каждый критерий подробнее.
Критерий крайней необходимости означает, что прежде чем использовать более разрушительные, более рисковые средства для борьбы с несправедливостью, мы должны сначала использовать менее разрушительные, менее рисковые средства. Только тогда, когда менее рисковые средства являются уже очевидно неэффективными, мы переходим к более рисковым средствам. При этом средства, которые являются легитимными, законными, далеко не всегда могут считаться менее рисковыми, то есть критерий легитимности здесь отчасти второстепенен.
Второй названный мной выше критерий - это критерий вероятности успеха. На мой взгляд, этот критерий уже входит в критерий соразмерности. Под вероятностью успеха подразумевается, что наши действия, с большой долей вероятности должны влечь больше позитивных последствий в деле справедливости, чем негативных. Но по сути это то же самое, что и соразмерность.
Критерий соразмерности подразумевает, что когда мы нарушаем закон для того, чтобы обратить внимание на те или иные несправедливости, мы должны учитывать, что сам факт нашего гражданского неповиновения, сам факт нарушения закона может повлечь определенные негативные последствия в виде нарушения общественного порядка, в виде снижения уважения к правопорядку в цело (раз его можно нарушать всем, кто думает, что он является поборником истиной справедливости, то сама ценность правопорядка отчасти разрушается).
Короче говоря, критерий вероятности успеха можно объединить с критерием соразмерности. В результате пока мы имеем только два обоснованных моральных критерия, а именно критерий крайней необходимости и критерий соразмерности. Можно сказать, что это два самых главных критерия допустимости гражданского неповиновения.
Все остальные критерии, которые мы будем рассматривать - это уже критерии, которые касаются не столько вопроса о том, допустимо ли гражданское неповиновение, сколько вопроса о том, а является ли то или иное действие вообще гражданским неповиновением (то есть все остальные критерии – это скорее вопроса факта, а не ценности). Если то или иное действие отвечает критериям крайней необходимости и соразмерности, значит оно допустимо. Но если говорить еще более точно, то действие по нарушению закона, которое удовлетворяет критериям крайней необходимости и соразмерности, в какой-то степени является не просто допустимым, но еще и обязательным для человека, который обладает высоким чувством гражданской ответственности, потому что, фактически, у каждого человека есть обязанность стремиться к справедливости, к более справедливому правопорядку, и если этого можно достичь только с помощью гражданского неповиновения, с помощью нарушения закона, тогда каждый гражданин не просто можент, но и обязан предпринять подобные действия.
Следующий критерий, который мы выделили - это правильный мотив. Когда в другой лекции мы говорили о теории справедливой войны, мы говорили о том, что критерий правильного мотива обычно выделяется теоретиками справедливой войны, но в действительности этот критерий является излишним, и война является справедливой или несправедливой независимо от мотивов государства или его отдельных должностных лиц, поскольку мотив государства достаточно сложно установить. Что касается гражданского неповиновения, то здесь правильный мотив является достаточно важным фактором. Почему он является важным? Потому что он определяет, является ли тот или иной поступок гражданским неповиновением. Если человек нарушает закон, не имея в виду стремление к справедливости, не имея в виду привлечение внимания общественности, то получается, что он просто нарушает закон, он является обычным преступником. В этом смысле мы уже лишаемся возможности выделять гражданское неповиновение среди других преступлений.
Последний критерий - это условно-коммуникативный характер действий. Джон Ролз говорил о том, что гражданское неповиновение - это такое действие, которое направлено на пробуждение определенной реакции у общественности, которое направлено на пробуждение чувства справедливости других граждан данного общества. То есть мы всегда пытаемся побудить других людей к каким-то действиям, и не просто побудить к действиям, но и убедить их в своей правоте с помощью того или иного нарушения закона, или, по крайней мере, заставить их нас услышать. Это и имеется в виду под коммуникативным характером гражданского неповиновения: оно направлено на коммуникацию. Но почему я говорю про «условно» коммуникативный характер? Потому что гражданское неповиновение совмещает в себе признаки и коммуникативного действия и стратегического действия. Это означает, что мы не просто пытаемся сделать так, чтобы нас послушали, не просто стремимся создать условия для дискуссии, для обсуждения того или иного вопроса, для изменения законодательства, но пытаемся ещё и защитить свои интересы, которые, как нам кажется, были несправедливо ущемлены. И не только свои интересы, но, может быть, интересы других социальных групп, которые по тем или иным причинам нам важны. Мы допускаем нарушение закона во имя справедливости, но при этом преследуем свои собственные интересы или интересы тех или иных социальных групп, поэтому отчасти это действие является не только коммуникативным, но и стратегическим, направленным на достижение определенного стратегического результата, удовлетворяющего чьи-либо интересы.
Мы обсудили пять критериев. Один из них (вероятность успеха) мы отвергли, два признали надлежащими критериями оправданности гражданского неповиновения (крайняя необходимость и соразмерность), а еще два – скорее признаками, определяющими гражданское неповиновение как понятие (правильный мотив и условно-коммуникативный характер).
Здесь мы можем снова вернуться к Джону Ролзу, и вспомнить, что он называл в качестве критериев гражданского неповиновения такие критерии, как отсутствие насилия, публичность, готовность понести наказание. Мы видим, что среди тех пяти критериев, которые мы рассматривали, данных критериев нет. В действительности, все эти критерии могут быть частью последнего пятого критерия – условно-коммуникативного характера гражданского неповиновения. Когда человек не применяет насилие, то это в большей степени свидетельствует о том, что он настроен на диалог. Когда человек действует публично и открыто, ни от кого не скрывается, то это тоже в большей степени показывает, что он действительно настроен на диалог с другими людьми, с властью в том числе. То же самое можно сказать о готовности понести наказание: это свидетельство честности человека, свидетельство того, что он не просто хочет добиться своих интересов в обход закона, но считает необходимым нарушить закон именно в интересах справедливости. С моей точки зрения, все это только «частные» (условные, не обязательные) признаки, которые могут свидетельствовать о коммуникативном характере действий человека. Но самостоятельными критериями моральной оправданности гражданского неповиновения они не являются.
Например, если мы говорим о ненасилии, то возникает вопрос о том, что такое насилие, и что такое ненасилие. Должны ли мы под насилием понимать только физическое насилие, или в том числе психическое насилие? Будут ли вполне обыденные вещи, с которыми мы сталкиваемся каждый день (вроде навязчивой рекламы или стресса на работе), в этом смысле считаться формами психического насилия? Кроме того, далеко не всегда ненасильственные действия причиняют меньше ущерба, чем насильственнее действия. Например, забастовка врачей скорой помощи может повлечь достаточно серьезный ущерб для здоровья населения, но тем не менее сама по себе забастовка - это ненасильственное действие, одновременно насильственное действие может и не повлечь таких негативных последствий. Отсюда, действительно ли этот критерий является для нас значимым? И, наконец, иногда насилие является только способом восстановить обсуждение, которое уже имело место ранее, и в этом случае насилие не направлено на навязывание своих собственных интересов. Когда, допустим, маленький ребенок хочет перебежать через дорогу, мы его останавливаем силой и держим его за руку. В какой-то степени мы проявляем насилие, то есть мы не даем ребенку ступить ни шагу, держим его крепко. Но в итоге мы всё равно отводим его в сторону, и объясняем, почему мы его задержали, почему мы не дали ему перебежать дорогу. Например, потому что горел красный сигнал светофора. Короче говоря, насилие направлено для того, чтобы избежать какого-то вреда, и восстановить саму возможность дискуссии. Если бы мы сразу начали объяснять ребенку, что дорогу перебегать нельзя, мы не смогли бы него повлиять, он бы все равно побежал, и мы бы не успели даже ему ничего объяснить. То есть насилие само по себе не всегда является чем-то вредным, поэтому не всегда гражданское неповиновение должно быть ненасильственным, вопреки мнению Джона Ролза.
Другой критерий - это публичность. Во-первых, согласно критикам Ролза, критерий публичности не всегда означает, что мы должны заранее сообщать о тех действиях, которые мы собираемся совершить. Потому что если мы заранее сообщим об этих действиях, то это сделает невозможным само совершение действий. Например,  правоохранительные органы государства смогут нам воспрепятствовать. Кроме того, публичность не всегда означает необходимость раскрывать свою личность. Например, в тех случаях, когда коммуникация может состояться и без полного раскрытия нашей личности. Здесь наиболее значимой является сама возможность коммуникации, а не наши персональные данные. Наконец, если мы говорим о публичности, мы должны сказать о том, что гражданское неповиновение не всегда означает апелляцию к тем морально-нравственным политическим воззрениям, которых придерживается большинство, потому что гражданское неповиновение может быть и попыткой изменить мнение большинства, поэтому далеко не всегда публичность означает, что мы используем только те аргументы, которые, действительно, могут быть восприняты нашим адресатом или большинством из наших адресатов.
О готовности понести наказание можно сказать то же самое. Всегда ли мы должны проявлять готовность понести наказание, если мы считаем, что определенный закон несправедлив? Если мы нарушаем закон для того, чтобы обратить на это внимание, то цель может быть достигнута и без того, чтобы мы понесли наказание, поэтому если мы в будущем постараемся как-то уклониться от ответственности, это не всегда будет свидетельствовать о том, что мы нарушаем критерии гражданского неповиновения. Возможно, что это просто повлечет недоверие к нам со стороны тех адресатов, к которым мы обращаемся, но это как раз и говорит о том, что готовность понести наказание - это скорее целесообразная линия поведения, чем какой-то строго формальный критерий, который мы должны соблюдать просто потому, что он является правильным. Мы его соблюдаем, потому что так будет целесообразнее. Не больше, ни меньше.
В западной литературе, помимо этого, обсуждается вопрос о том, какие меры ответственности можно применить к тем людям, которые прибегают к гражданскому неповиновению. Одним из философов, который касался этого вопроса, был американский юрист Рональд Дворкин, который говорил, что когда мы наказываем лиц, нарушивших закон в порядке гражданского неповиновения, мы всегда должны задаваться вопросом, а всегда ли то зло, которое следует из нарушения закона, является таким большим. Возможно, мы совершим большее зло, если мы попытаемся наказывать тех людей, которые прибегают к гражданскому неповиновению! И возможно, что если мы не будем предусматривать юридическую ответственность в определенных случаях нарушения закона, то тем самым мы в большей степени проявим уважительное отношение со стороны государства к основным правам и свободам человека. Таков вопрос, которым задается Рональд Дворкин.
Дворкин рассматривает и другую проблему. С его точки зрения, совершенно очевидно, что никто из нас не обязан соблюдать неконституционный закон. Ведь даже с точки зрения самого законодательства такой закон противоречит основам правопорядка, вышестоящим нормативно правовым актам. Но бывают ситуации, когда мы нарушаем закон, который является конституционным. А именно, мы нарушаем его, потому что мы определенным образом его интерпретируем, и в соответствии с нашей интерпретацией считаем, что мы закон не нарушили. Но государство, а именно суды и правоохранительные органы трактуют этот закон иначе. И они говорят нам о том, что на самом деле мы этот закон нарушили. Дворкин пишет о таких ситуациях, что когда нормы недостаточно однозначны, когда есть возможность нескольких толкований закона, в равной мере разумных и убедительных, то мы, конечно, не должны всегда освобождать людей от ответственности за нарушения такого закона, но по крайней мере должны сделать так, чтобы последствия нарушения этого закона не были столь же значительными, как и последствия нарушений, допущенных из явного неуважения к закону, а не из-за неправильного его толкования.
Вопросы привлечения к ответственности за гражданское неповиновение - это скорее вопросы теории справедливого наказания, мы же здесь рассматриваем вопросы политической справедливости. Но даже в рамках политической справедливости мы должны заметить, что с точки зрения справедливого устройства общества, наверное, было бы правильнее предусмотреть в законодательстве возможность нарушения законов в качестве какого-то политического жеста, с целью побудить других людей к коммуникации, с целью указать власти на наличие несправедливостей и несовершенств, если другие способы сделать это не работают, то есть не эффективны, и притом те неблагоприятные последствия для справедливого правопорядка, которые будут следствием нашего правонарушения, будут менее несправедливыми, чем та несправедливость, против которой мы восстаём. Идея заключается в том, что не всегда нужно привлекать к ответственности лиц, которые прибегают к гражданскому неповиновению, и возможность освобождения от юридической ответственности должна быть встроена в основу политического устройства. Этот момент уже касается политической справедливости, потому что в законе мы предусматриваем возможность его нарушения для более эффективного управления обществом. В этом случае возможность нарушения закона - это элемент нашего политического порядка. Многие философы говорят, что само право на гражданское неповиновение - это одно из политических прав, которые нам неотъемлемо принадлежат, поэтому мы не должны прибегать к гражданскому неповиновению только тогда, когда все наши остальные политические права исчерпаны. В действительности, само гражданское неповиновение является одним из таких прав, и мы должны прибегать к нему во имя справедливости. И само законодательство должно предусматривать данное право, то есть право нарушить закон в определенных случаях. Такими теоретиками само нарушение закона рассматривается как способ добиться коммуникации, способ добиться обсуждения тех или иных вопросов с целью согласования интересов различных социальных групп. И возможно, именно наличие права на гражданское неповиновение делает общество более справедливым, потому что такое право способствует коммуникации, способствует политическому, этическому и правовому дискурсу, который и является главным легитимирующим фактором для тех или иных норм. Таковы позиции, которых придерживаются многие западные философы в вопросе гражданского неповиновения.
Теперь мы можем перейти к отечественной науке. Здесь, к сожалению, мы должны сказать, что гражданское неповиновение в целом обсуждается в научной литературе достаточно редко. Вместе с тем, для отечественной философии и теории права достаточно классическим вопросом является спор о том, всегда ли закон подлежит исполнению, и можем ли мы нарушить несправедливый или нецелесообразный закон. Данный вопрос рассматривался, в тех или иных формах, многими дореволюционными юристами, а также во многих современных учебниках по теории государства и права. Поэтому и мы можем его рассмотреть в контексте гражданского неповиновения. Надо сразу сказать, что сам по себе этот вопрос более широкий, чем вопрос о допустимости гражданского неповиновения, потому что гражданское неповиновение - это только одна из форм, один из видов нарушения закона, который соответствует строгим критериям и осуществляется в строго определенных целях. Когда мы говорим о том, возможно ли нарушить закон в интересах справедливости или целесообразности, то мы рассматриваем более широкий вопрос.
Большинство юристов утверждает, что закон всегда нужно соблюдать. По их мнению, если каждый человек будет позволять себе нарушать закон в тех случаях, когда он считает данный закон несправедливым, то основы правопорядка будут нарушены, и это приведет к еще большей несправедливости, чем несправедливость самого закона. Но встречаются и голоса в пользу справедливости, целесообразности или других критериев, которые противопоставляются критерию законности. В частности, когда некоторые авторы говорят о требовании законности, о принципе законности, то они говорят еще о том, что данный принцип подразумевает своевременное обновление законодательства в соответствии с потребностями общества. Короче говоря, под принципом законности подразумевается одновременно и то, что закон должен быть хотя бы в какой-то степени справедливым. Поэтому в целом мы можем сказать, что в нашем отечественном правоведении встречаются разные точки зрения. Некоторые говорят, что закон нужно соблюдать всегда, другие говорят, что явно несправедливые законы могут не соблюдаться. Но при этом первая точка зрения превалирует.
На мой взгляд, русский дореволюционный юрист Габриэль Феликсович Шершеневич очень удачно выразил суть проблемы, когда писал следующее: «Применение норм права по началу справедливости или целесообразности уничтожает всякое значение издания общих правил. Возражения против принципа законности - это возражения против самой нормы. Норма сама по себе есть отрицание конкретности. И если устанавливают норму, то именно потому, что опасаются конкретного многообразия. Нападать на начало законности, значит настаивать на восстановлении того, что норма была призвана устранить. Если законы должны быть исполняемы в точности лишь до тех пор, пока они не сталкивается с чувством справедливости, пока они не приводят к нецелесообразным результатам, то, спрашивается, зачем вообще издавать законы?». На этих основаниях Габриель Феликсович Шершеневич делал вывод о том, что законы должны всегда исполняться.
На мой взгляд, Шершеневич только поставил проблему, а не решил ее, он очень удачно ее описал, но сама эта цитата, которую я привел, не может считаться решением данной проблемы.
Действительно, норма права - это всегда нечто общее. Действительно, она всегда противостоит чему-то конкретному. Но это конкретное может быть и справедливым, и несправедливым. Конкретность всегда подразумевает, что только в данной, конкретной ситуации мы определяем, что справедливо, а что несправедливо. Предположим, мой контрагент по договору купли-продажи нарушил обязательства по оплате товара, который я ему передал. Я иду в суд и пытаюсь доказать, что он нарушил мои права. Предположим, что не существует никаких общих норм, то есть не существует никаких законов. В этом случае я полностью полагаюсь на мнение судьи о том, что здесь является справедливым, а что несправедливым. Потому что судья является независимой стороной в данном споре, судья при этом не связан никакими законами. Он решает дело исключительно из фактических обстоятельств и своих представлений о справедливости. Естественно, далеко не факт, что судья придет к справедливому решению, потому что никаких законов вообще нет. По сути мы отдаем спор на откуп судье, на усмотрение его произвола. Закон нужен именно для того, чтобы ограничить возможность произвола. Итак, конкретность может быть, как справедливой, так и несправедливой.
Норма права, в свою очередь, подразумевает, что мы отказываемся от полной конкретности в пользу общности, в пользу каких-то общих правил, которые в большей степени содействуют справедливости, чем судейский произвол. Понятное дело, что раз норма права является общим правилом поведения, и в каких-то конкретных случаях она может быть справедливой, то есть вести к справедливому решению, а в каких-то она может быть несправедливой, то есть вести к несправедливому решению. На самом деле справедливой нормой права мы называем ту норму права, которая в подавляющем большинстве случаев ведет к справедливому результату. Если по каким-то причинам достаточно большое количество споров, которые рассматриваются на основе данной нормы права, разрешаются несправедливо, то мы должны задуматься что над тем, чтобы это норму нужно усовершенствовать. Возможно, что мы должны сделать ее более конкретной, то есть мы должны подумать над тем, что нужно сделать исключения из общего правила. Таким образом, мы говорим о том, что норму нужно сделать более конкретной, а тот уровень общности, который мы задали, тот уровень абстрактности нормы, который сейчас имеет место, не является оптимальным. В этом случае мы предполагаем, что можно найти другую точку соотношения общности и конкретности, который бы в большей степени соответствовал справедливости, то есть вел бы к справедливому разрешению споров в большем количестве случаев. Таким образом, получается, что норма права - это всегда определенное напряжение между полной всеобщностью (абстрактностью) и полной конкретностью, она должна быть общей, абстрактной именно в той мере, в какой это необходимо для наибольшего достижения справедливости. Норма права никогда не будет полностью справедливой, потому что полностью справедливым может быть только конкретное решение, но тем не менее она может быть максимально приближена к идеалу.
С учетом изложенного мы не можем говорить о том, что норму права никогда не следует нарушать.
Первый момент, который здесь можно отметить, состоит в том, что норма права может в большей степени содействовать справедливости или в меньшей степени содействовать справедливости. Теоретически, мы можем представить себе такую норму права, которая лишь в очень маленьком числе случаев приводит к вынесению справедливых решений. Возможно, противодействие такой норме права, протесты против нее, нарушение данной нормы права в большей степени будет содействовать справедливости. Потому что эта норма права находится очень далеко от того оптимума, от оптимального положения между абстрактностью и конкретностью, которое возможно в данной ситуации.
Второй момент - это учет последствий наших действий, направленных против нормы права. Действительно ли нарушение этой нормы права повлечет большую справедливость, чем соблюдение данной нормы права? Не получится ли так, что нашими действиями мы еще в большей степени допускаем несправедливость?
В общем, здесь идет речь о двух разных вопросах, оба из которых мы должны рассмотреть. Во-первых, насколько далека норма права от оптимального положения между абстрактностью и конкретностью, то есть насколько она может быть более справедливой. Во-вторых, насколько наши действия по противодействию этой норме права, по попыткам ее изменить, по нарушению нормы права в большей степени содействует справедливости, чем сама эта норма права. Оба этих вопроса должны быть приняты во внимание, чтобы разрешить вопрос о допустимости гражданского неповиновения и о допустимости нарушения нормы права в целом.
Следуя логике Шершеневича, большинство юристов, конечно, говорят о том, что норму права нужно соблюдать всегда. Лишь некоторые юристы говорят, что в случаях крайней или очевидной несправедливости норму права можно не соблюдать. Я думаю, что обе эти позиции неправильные, потому что даже если мы говорим о том, что нормы права можно не соблюдать только в случаях крайней, очевидной несправедливости, здесь мы не учитываем очень много нюансов, которые были замечены западными философами при исследовании моральной оправданности гражданского неповиновения. Когда мы говорим о том, что норму права можно не соблюдать только случае крайней, очевидной несправедливости этой нормы права, мы, во-первых, не учитываем тот факт, что нарушение нормы права может быть вызвано несправедливостью совсем другой нормы права, то есть несправедлива одна норма права, а нарушаем мы другую. Например, несправедливой является норма права, которая нарушает нашу свободу совести. И из-за этого мы выходим на несанкционированный митинг, тем самым нарушаем уже норму права, которая касается нашего политического права на публичное мероприятие. Это две совершенно разных нормы права, но тем не менее нарушаем одну норму во имя другой нормы. Во-вторых, когда мы говорим о том, что нарушение нормы права допустимо только в крайних случаях, в случаях крайней несправедливости, мы не рассматриваем, не учитываем то, возможно ли добиться справедливости легальными (менее рисковыми) методами. Возможно, мы ни при каких условиях не сможем добиться отмены несправедливой нормы легальными способами. В таких случаях мы, возможно, уполномочены то что, чтобы принять какие-то нелегальные действия, не соответствующие закону. Здесь речь не о том, велика или невелика та несправедливость, против которой мы боремся, а скорее о том, какие средства мы можем использовать в борьбе с этой несправедливостью, каковы последствия, к которым приведут наши действия. Вопрос о том, насколько несправедливой является та норма, против которой мы боремся, на самом деле второстепенен (вполне возможно, что гражданское неповиновение оправдано и при протесте против «не слишком» несправедливой нормы). В итоге получается, что не правы ни сторонники Шершеневича, ни его противники, потому что даже противники Шершеневича не схватывают всю глубину проблемы.
Мы видим, что в отечественной юриспруденции рассматриваются схожие проблемы, но в немного других категориях. На мой взгляд, это мешает более объективному, более полному рассмотрению проблемы гражданского неповиновения. Тем не менее, можно понять, почему ученые говорят, что норму закона можно нарушить только в случае крайней несправедливости: потому что при этом предполагается, что обычно нарушение закона ведет к расстройству правопорядка и создает угрозу массовых беспорядков, неэффективного правопорядка в будущем. Поэтому, когда мы говорим о том, что нарушение закона допустимо только в крайних случаях, мы все-таки имплицитно подразумеваем критерий соразмерности. Ведь соразмерность нашего нарушения закона и несправедливости, против которой мы боремся, скорее всего, будет соблюдаться только в крайних случаях (но это только предположение). В общем, это показывает, что в отечественной науке вопросы гражданского неповиновения рассмотрены весьма грубо и поверхностно. Так или иначе, мы можем сказать о том, что проблемы гражданского неповиновения в каком-то смысле поднималась том числе и в отечественной философии.
Здесь я бы хотел привести цитату Павла Ивановича Новгородцева, чем и закончить наше рассмотрение темы гражданского неповиновения. Новгородцев много говорил об общественном идеале и о том, что следование какой-то норме права, которая не соответствует общественному идеалу, для нравственно развитой личности было бы определенным моральным страданием. Поэтому Новгородцев пишет: «Важно, чтобы для личности оставалась возможность поступить по-своему, и в иных случаях войти в противоречие с общественными требованиями во имя сознания высшей правды». В этих словах, на мой взгляд, прослеживается достаточно верная интуиция о том, что в исключительных случаях мы должны предоставить людям легальную возможность нарушать закон во имя торжества высшей правды.