Про Карпа не забудь

С глухими щелчками поочередно отпираются замки и слышится еще один поворот ключа, за которым следует шорох открывающейся двери, скрип еще одной, и шесть человек входят внутрь, шестьдесят человек запирают их с другой стороны на несколько замков и гермозатворы. За хрустом люминесцентной палочки появляется  тусклое сине-зеленое свечение, освящающее барельефы советской кухни-прихожей в викторианском стиле, вешалку, плиту и выключатель. В свете вспыхнувшей люстры Вороной, Артем, Еремей Третий, Тимон, Татьяна Воромеева Шац и Георгий «Галя» Георгинович по прозвищу «Реставратор» предстают в обшарпанной квартире полностью укомплектованными в комбинезоны-спецовки и защитные маски с подключенными кислородными баллонами ярко-красного цвета за спиной, рядом с тяжелыми ружьями для охоты на медведей и сверхтяжелыми крупнокалиберными пулеметами для охоты на все остальное: от напоминающих человеческих индивидов, до детей человеческих индивидов. Они разом опускают на пол увесистые вещмешки, поднимая в воздух несколькосантиметровый слой пыли, и одновременно снимают кислородные маски.  Двое совсем молодых и двое закаленных в боях совершенно по-разному осматривают помещение, прикидывая пути для отхода или в поисках мест для отходов, пока двое совершенно желейного возраста уже несутся наперегонки вперед, в отхожие места, всегда находящиеся точно слева от входа.
Георгий «Галя» Георгинович по прозвищу «Реставратор» пинком ноги  закрывает  за собой дверь санузла, поочередно потирая кулаки после короткой потасовки и также начинает бросать быстрые взгляды по всем доступным направлениям столетней хрущевки, примечая разное: от расположенного не по фен-шую кухонного стола, прогнивших и ссохшихся до оформленной пыли цветков на подоконнике, до расставленных с немецкой скрупулезностью обсессивно-компульсивного расстройства пишущих принадлежностей в ближайшей к входу комнате с завешанными паутиной шторах, как у его бабушки в деревне. Тут же у него потекла слюна, а голова запомнилась воспоминаниями о лете тридцатигодовалой давности с запахами блинов по утрам и парном коровьем молоке, которое он мог выпить целую трехлитровую банку за раз, а после такого завтрака можно было и на речку сходить до самого вечера, когда уже на подходе к дому чуялись домашние пироги и слышалось радио, а на траве перед домом ужасным узором отбрасывали тени эти самые шторы. Страшные фантазии детства вспомнились и отразились на его лице ужасной гримасой. Через щель от выбитого в ходе борьбы за санузел зуба из звериного оскала Георгия «Галя» Георгиновича по прозвищу «Реставратор», смешавшись с густой пенной слюной от воспоминаний о блинчиках и домашних пирогах,  вытекала плохо свертывающаяся кровь, придавая –вроде бы - человеку вид больной бешеной псины, оцепенело уставившейся в одну точку – на покрытые паутиной пыльные драные шторы в цветочек.
Из состояния полудохлой собаки хлопком распахнувшейся двери его вывел Вороной, прикрывающий рукой глаз с назревающим темным фингалом под ним. «Ваша очередь, товарищ!» - громко отчеканил Вороной, второй рукой приглашая коллегу в помещение журчащей воды, плесневелого кафеля, зеркал и запаха старости с затхлостью – среднестатистическая смесь сырости, хлора и дешевых подарочных принадлежностей для омывания тела. «Ваш зуб бесследно пропал, товарищ! Прошу прощения за предоставленные жизненные неудобства!» - все также громко, практически крича, произнес Вороной все дальше отходя от уборной и уже находясь у самого уха Георгия «Галя» Георгиновича по прозвищу «Реставратор», стараясь убедиться, что тот его услышал. Ведь на выходе из уборной он увидел лишь застывшую фигуру со спины и недвижимые тела справа – ведь не нужно двигаться всем телом, чтобы шевелить глазами – что заставило Вороного на мгновенье усомниться в сохранении рассудка себя и остальных. В таких местах, как это, время порой замирает в восприятии находящихся. Подождав, пока усядется пыль, поднявшаяся от его шагов, Вороной начал медленно вдыхать воздух носом, стараясь не всосать в ноздри ничьих лишних оставшихся отслоившихся кусочков кожи, чтобы выдать Георгию очередную тираду с извинениями, предложениями о выплате страховой суммы и приглашениями все-таки справить нужду в оборудованном для этого дела месте, не заметив, как медленно поворачиваются Георгия «Гали» Георгиновича по прозвищу «Реставратор» налитые яростью и страхом глаза. Закончив набирать воздух, Вороной весь напрягся так, что вена на его шее вздулась. Будучи таким напряженным, раскрасневшимся и в костюме химзащиты, он напоминал какой-то орган, рудиментарный по сути в связи с чем выапперированный из полости и засоленный в полиэстеровом контейнере. Только писк успел вырваться из его рта, резко схлопнувшись и превратившись в сухой кашель после сиплого с хрипотцой голоса из прихожей, приказавшего сохранять спокойствие и тишину на месте проведения оперативных работ, принадлежащий Татьяне Воромееве Шац.
Татьяна Воромеева Шац в своей грузности нисколько не уступала своей мужественности и своеобразной красоте, какому-то женскому шарму, не видимому издалека, но, по-животному, ощущающимся на расстоянии вытянутой руки – то есть, практически в упор к Татьяне.  Ее нисколько не старили раньше и нисколько не старят сейчас шрамы, пробороздившие лицо тут и там, возрастные морщины и крохотные мимические щели в уголках  вечно прищуренных глаз океаноподобного цвета, противозаконно было бы скрыть которые за толстыми стеклами не солнцезащитных очков, которыми она подбирала вверх выпавшие каштановые локоны, обычно спадающие до колен, но во время работы убранные в тугочайший пучок на макушке. Все тем же болезненным голосом она прохрипела-просипела: «Дайте я посмотрю, товарищи» - с легкостью отодвинув нежной женской рукой, украшенной многочисленными кольцами, скрывающими кривость пальцев и выбитые костяшки, сначала Вороного, чуть не повалив его с ног, а затем Георгия «Галя» Георгиновича по прозвищу «Реставратор», юрко проплыв к нему по узкому коридору, заставленному, к тому,  же какими-то мелкими столиками, брошенными вещмешками и, разумеется, остальными членами команды, словно швартующийся пароход. Причмокнув своими пышными губами, предварительно не стесняясь эротично облизав их пирсингованным языком, Татьяна медленно перечислила все то, что предстало и размылилось перед ее запыленном взгляде: те самые уродливые занавески, отошедшие обои, налепленные листочки с надписями на них, укрытый покрывалом раскладной диван, коробка от телевизора, сам телевизор – относительно новый, но кто-то уже пролил на него нечто липкое и пыль там осела особо обильно, рядом на табурете старый нерабочий телевизор, на нем сверху салфетка с горшком и подохшим в муках цветком, какой-то шкаф то ли с сервизом, то ли с коллекцией какого-то фарфорового хлама. «Тел нет. Признаков жизни – нет» - коротко резюмировала она, тяжело выдохнув и схватившись за то место, под которым, обычно, прощупывается сердце, после такой долгой тирады и краткому финалу, выпаленных на одном, воистину, китовом вдохе.
-Херани туда гранату,Товарищ Артем.
-Зажигательную?
-Ага.
-Сам херани.
Удовлетворенный своим остроумным ответом Артем вышел на кухню, облокотился на плиту и открыл холодильник. Странным запахом понесло изнутри, вызывающим рвоту и резь в глазах, сворачивающим желудок в трубочку, перемалывающим бабочек в животе в непередаваемое кроваво-пыльцовое месиво. Запах четкий и сильный настолько, что перебил даже обычный запах пыли и тянущийся из санузла влажно-хлорно-лавандовый аромат. Много в своей жизни Артем прочуял запахов, не наслаждаясь этим и принимая как должное, но такого никогда не чувствовал и, почувствовав, так перепугался потерять обоняние, что начал вспоминать все запахи из мира, что успел вкусить, хорошие, плохие, ужасные. Запахи невинности – быть может, даже залез в голову Георгия «Галя» Георгиновича по прозвищу «Реставратор» и разделил с ним часть запахов его детства неизвестной давности. Запахи юности – от самых мерзких, до самых сладких, от самых отталкивающих, до самых желанных. Запахи настоящего – все, до этого самого момента. Все медицинские запахи, запахи войны и рождения детей, морей, океанов, Татьяны. Вспомнив все, Артем пообещал себе бросить курить, если после этого холодильникового смрада сохранит возможность чувствовать запахи, только бы подольше еще смочь наслаждаться ароматами жизни. Пообещал себе взять длительный отпуск, потратить все сбережения, чтобы поездить по всему миру и вкусить все его запахи, до которых он сможет дотянуться – запахи самых прекрасных цветов и духов – что угодно – запахи людей всех национальностей, рек всех стран – где угодно – любая земля, любая грязь или ил – только бы чувствовать запахи и познать самый прекрасный и самый ужасный запах из тех, что можно найти на страницах энциклопедии. Запах прекратился – кто-то закрыл дверцу холодильника – но остался привкусом в носоглотке, осел в памяти. И если первое еще начало исправляться – запах горящей смеси и плавящегося пластика постепенно перебивали этот душок с каждым вздохом, который Артем делал все глубже и глубже, все чаще и чаще, то память и разум были неизлечимо травмированы.
-Говорил же, гранату херани – весело проскрипел Тимон – не туда, так сюда. Граната, она такая в нашей-то работе – куда ни кинь – везде то место. Особенно зажигательная. Зажигательная так она вообще замечательная! Мы раньше этими зажигательными гранатами кого только не закидывали, кого только не бомбардировали! Нацисты, нашисты, публицисты, велосипедисты, букинисты, исламисты, магонисты, феминисты, автономисты, автократисты, автохтонисты, иллегалисты, мютюэлисты, операисты, постанархисты, марксисты, неомарксисты, титоисты, кастроисты, геваристы, троцкисты, сталинисты, маоисты, посадисты,аграристы, карлисты, монархисты, энвайромненталисты, экокапиталисты, прогрессивисты, агористы, волюнтаристы, минархисты, джорджисты, палеолирертарианцы, панислависты, фурьеристы, гандисты, синдикалисты, ситуационисты, платформисты, фабианцы, бернштейнцы, австромарксисты, неосоциалисты, ленинисты, говардисты, ходжаисты, каутскисты – все попробовали наших зажигательных гранат! Даже пацифистам досталось, но только толстовцам – наплодили сущностей, а нам расхлебывать! Хорошо, что тогда можно было гранатами зажигательными херашить. Жги себе – они горят бумагой, а ты ходишь потом и пепел на шашлыки сгребаешь. Сейчас то уже нет. Сейчас вот этим надо как-то пользоваться – Тимон снял трясущимися руками с плеч огромный пулемет и просел под его весом, явно не рассчитанным на пользование стариком его лет – бюджет, иш, отмывают – Тимон плюет на ствол и протирает руковом сначала его, затем очки – как только им пользоваться до конца не понятно. Какой толк от него – тоже до конца не ясно. Ну постреляешь ты – а дальше что? Тьфу ты, не понятно. Товарищ Еремей – давай, объясняй по-новой. Не понятно мне!
-Ну, во-первых – Еремей Третий! – начал говорить Еремей, снимая свой пулемет с плеча, чтобы показать Тимону наглядно, как этим пользоваться – Так, это… для начала… - начал продолжать он, как вдруг из недр квартиры донеслась телефонная трель.
-Оружие к бою! – одновременно проскрипела Татьяна с орущим во всю глотку раскрасневшимся Вороным. После чего они натужно переглянулись. «Оружие. К. Бою.»  - с нажимом повторила Татьяна.
-О, да! -  Еще громче прокричал Вороной, будто ждавший этого момента весь день, одновременно со всеми стягивая с плечей массивнейший пулемет и расстегивая  вещмешок с патронташем. Лязг и шелест металла почти заглушал их коллективный шепот:
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь
-..восьми хватит?
-ты что,товарищ, дурак совсем? Всю сотню заряжай!
Девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать, тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок…
-…Ай, не той стороной зарядил!
Сорок один, сорок два, сорок три, сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят, семьдесят один, семьдесят два, семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три, восемьдесят четыре, восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь
-Давай, Товарищ Тимон, поторапливайся!
Восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто, девяносто один, девяносто два, девяносто три, девяносто четыре, девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять...
-Не влезает больше!
-Да что значит «не влезает»? Дай попробую – Еремей схватил у Тимона пулемет и передернул затвор. Раздался громкий хлопок, а затем еще девяносто девять оглушительных хлопков, едва слышимых за панической пальбой из остальных пулеметов, видимой яркими вспышками в поднявшейся пыли.
Спустя пять сотен оглушительных выстрелов и девяносто девять невероятно громких хлопков настала тишина оседающей пыли.
Георгий «Галя» Георгинович по прозвищу «Реставратор» протер глаза и обвел взглядом помещение. Убранство прихожей было уничтожено в щепки. Ни осталось ни следа от вешалки, барельефы превратились в историю, столики можно бы было разве что собрать из молекул. В кухне изрешеченные остатки холодильника за густым дурнопахнущим дымом прячут обуглившегося Артема с припекшимся к спусковому крючку указательным пальцем. За спиной что-то с треском провалилось под пол. Георгий «Галя» Георгинович по прозвищу «Реставратор» животно резко повернулся на месте зажав спусковой крючок на своем пулемете, забыв, что в том совсем кончились боеприпасы, и увидел, как синеет окутанная собственными кудрями, запутанными в половом перекрытии, Татьяна Воромеева Шац. К ней пытались подступиться и помочь Тимон и Еремеей – хорошо, значит они в полном порядке. Георгий «Галя» Георгинович по прозвищу «Реставратор» попытался встать, чтобы помочь, или найти Вороного, но обнаружил обе свои ноги отдельно от тела оторванные и  жестоко истерзанные крупнокалиберными пулями чернейшего пулемета, который с невероятно удивленным и виноватым видом в руках держал до бледности перепуганный, прежде пылкий и уверенный в себе Вороной.
Вороной вообще плохо представлял, зачем он здесь и чем они занимаются. Ему был известен абсолютный минимум: вот эти ребята – они с тобой на равных, вот эту барышню слушать – что скажет, тои делай, вот этому не перечить при барышне, да и не при барышне тоже не перечь, вот тот – наглухо отбитый, этот школу не окончил, а тот страдает дальтонизмом. Вот тебе пулемет и две сотни пуль. По ТБ заряжаешь ровно сотню и стреляешь по направлению противника. Сейчас же Вороной находился в непосредственной близости к произошедшему Инциденту, о котором предупреждали в учебной части – если произойдет инцидент, то мы не знаем что делать. Постарайся не сделать хуже. Вороной досмотрел кошмар со смертью Георгия «Галя» Георгиновича по прозвищу «Реставратор», которого совсем недавно называл про себя просто «Галя», но теперь поклялся называть его только полным именем, и сразу окунулся в новый ночной кошмар следующих десятков лет – сгоревшего Артема, на котором уже успел образоваться слой пыли и сажи полурасплавившегося холодильника. К горлу Вороного начала подступать Артемовская рвота. Ринувшись куда-нибудь подальше, вперед, он запнулся о ноги Гали и, рухнув на пол, изверг свое сожаление на синий кровоточащий шар с каштановыми волосами.
Еремей Третий обреченно выпрямился и вытер со лба пот и подступающие слезы, и нос, и грязь со своих щек. По его глазам стало видно, что произошедшее для него – это нечто большее, чем потеря сослуживцев. Это – провал задания. В сухом остатке – подсчитал Еремей – было потеряно настолько много, что возвращение едва ли окупится премиальными, если им все-таки доведется выполнить миссию и убить червя, ради которого они и надели защитные костюмы и кислородные маски. Проникающего пылью под кожу червя, размножающегося с невероятной скоростью ленточного червя, проникающего внутрь организма и пожирающего его изнутри – Еремея Третьего – прямо сейчас.
-Что делать, Тимон? Может зажигалку кинуть, Тимон? – взмолился Еремей, повернувшись к Тимону со слезами на глазах.
-Карпа жри! Быстро! – и Тимон затолкал Еремею в рот что-то длинное и склизкое, извивающееся всем телом.
-А что с карпом то потом делать?
-Да, ничего. Ты подожди, он как через глазницу поплывет, ты его в носоглотку втяни, да в ладони выплюнь – Тимон продемонстрировал это, метнув вязкую желто-зеленую жижу на бездыханное тело Вороного – чай, не кусается.