Шепот. Черновик повести

Предисловие от  9 февраля 2022 г (отредактировано 9 мая 2022 г).

Снова пытаюсь из осколков разных текстов, написанных мной за последние годы, составить что-то похожее на повесть.

Цель - описать тяжелейший процесс высвобождения русского человека из пут бессвятности и бес-божности советизма-сталинизма, ложное величие и ложные ценности которого ныне оправдываются и прославляются во всех пропагандистских утюгах. Эта информационеая агрессия открывает Окно Овертона для осуществления тайного плана Back in USSR. В пользу этого моего, возможно, ошибочного предположения говорят факты.

Во все большем числе селений Донбасса м Украины, освобождаемых русскими солдатами от нацистов, в первую очередь восстанавливаются не церкви, не строятся часовни, не проводятся благодарственные Богу молебны, а восстанавливаются памятники разрушителю правослввной Руси Ленину и все символы прежнего бес- божного советско- сталинского государства.

Бог  препираем не бывает. Даже теми, кто по политической целесообразности, по конъюнктуре и на потребу дня  назвался православным человеком, но не стал таковым по сути и продолжает оставаться более верным ложному величию и ложным ценностям бес- божного, бес- платного советизма- сталинизма с чекистско- гулаговским оскалом Зверя, нежели верным Христову закону законов ВОЗЛЮБИ. 

Главных героев повести - два. Они как два отражения в зеркале. Они о противоречивости душевного устройства и блужданий среди черноросов, проросших в душе самого автора.

Я не стремлюсь своими странными текстами утвердить мою сермяжную правоту. Я могу ошибаться и ошибаться жестоко. В чем-то я могу быть не прав по причине моего незнания или слабостей моих. Я далеко-далеко не святой, но искренностью своей и честностью, которая, кажется,  еще осталась во мне,  пытаюсь прорваться сквозь решетки моей личностной клети несвободы, сплетенной из прутьев лжи лукавого, и как блудный сын вернуться к Отцу отцов - Богу.

Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь сделать из этого текста что-то достойное внимания читателей. Пишу не ради славы, упаси Боже, но ради того, чтобы быть услышанным - хотя бы одним человеком или двумя. Ведь "где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них" (Мф. 18:20).

Пока еще я не достоин быть в числе этих двоих или троих, но надеюсь, что этим текстом смогу продраться сквозь чертополох моих заблуждений и слабостей и стать по-настоящему православным русским человеком. Спасибо за прочтение.   


Часть 1. ВСЕ ЖИВЫ

Главка 1. Солнух

Так бывает: живут в квартире два человека, и все врозь - еда, телевизоры, компьютер, мыльно-рыльные, тапочки, посуда.

Он - хозяин, а второй  - вечный гость: попросился вот "перекантоваться" на три дня. Солнух - так Сёмка  называет его про себя - терпит гостя  не потому что он весь такой расчудесный и ценный представитель дружеского рода, а просто: хозяин  - Человек с большой буквы, а Сёмка.. Не пойми что и как и каким  соусом его приправить, чтобы не было горько – от без цели и без какой-либо пользы  ванужденно прожитых рядом с ним дней – одни минусы. "Приплелся вот, ну не выгонять же его на беду - ведь человек, а не собака безродная".

А беды за  великовозрастным дитяткой Сёмкой мчатся, как чемпионы за рекордами: не успеет он от одного приключения отбрыкаться, как новое промеж ушей вдарит новым фортиусом. Кто знает, может Гость интересен Солнуху как сюжет захватывающего сериала? Жизнь так скучна в своем однообразии, а тут что ни день, то покатуха:

- Ну, что ты там опять начудил, дурила?

Утро у них тоже разное, одинаково лишь одно – «привет-привет».

Ровно в семь после звонка будильника Солнух нехотя поднимается со своей роскошной софы, идет в туалет и в ванну, где задерживается минут на двадцать. А Сёмка за это время успевает прочитать утренние молитвы, а иногда и одну-две кафизмы из Псалтыри, а потом, когда хозяин квартиры  садится в одиночестве перед телевизором на кухне, чтобы позавтракать перед работой, Гость включает компьютер в большой комнате за закрытой дверью и начинает читать новости из соцсетей.

Вот Юля снова жалуется на жизнь: нечем оплатить съемную квартиру, на работу не устроиться, спина болит, квартиру в Карелии не продать. А вот Серафима прислала хвалебный отзыв на его новый никчемный рассказ.  А вот Сергий из редких теперь друзей предупредил: «Та просьба о помощи, которую ты скопировал себе на стену – от мошенника».

Сёмка разведен,  любимая Солнуха скончалась от рака,  давно уже, и никак он не может найти ей замену. Два одиночества. Не Шерлок и Ватсон, и.. не то, что некоторые подумали - вас автор просит  на выход. Не осуждает  – есть причины, от вас бы подальше – несчастные вы люди, если не поняли того, кому вы сдались в плен.

Солнух принимает жизнь как есть, Сёмка - фильтрует. Он - порядочный, честный и надежный, а Сёмка…  Все никак не может отмыться от еще одного ляпа в жизни. Теперь вот Алина...

Главка 2. Победы православным христианам..

Иногда Сёмку снова уносит в монастырь - это самая большая загадка для хозяина квартиры.

Была у Гостя работа - он возвращался по вечерам уставший и оттого счастливый, перестал "зависать" у компьютера и писать от безделья изысканную и красивую чепуху, иногда на грани нарушения очередного депутатского ФЗ по борьбе "с рябью на воде" (а вдруг шторм?), возвращал долги, мало-помалу начал обновлять свой гардероб. Солнух  только-только  начал надеяться на скорое избавление от "ига" присутствия Вечного Гостя:
"Может уже найдет себе кого из баб? Или снимет жилье, и я, наконец-то, вздохну свободно и смогу пригласить к себе домой кого хочу - настоящих гостей, которые УХОДЯТ, а не остаются навсегда".  А тут - бамц! И..

Нет-нет, хозяин еще в ванне, он еще не знает о том, что началась новая серия трагикомедии "Вечный Гость". Итак, дамы и господа, милости просим! Потрясающий своей новизной и непредсказуемостью сериал – часть номер..

Главка 3. Да все о том же

...кстати, номер Сбербанк-карточки автора 5469... а впрочем - на все воля Божья!
Итак, о чем это я? Ах да,

Главка 4. В монастырь

У хозяина квартиры впереди три выходных, надо съездить в область: дом в деревне наведать, родню и соседей на традиционного цыпленка табака пригласить... А Вечный Гость прибежал из храма, как ужаленный, в сумку вещей наскоро побросал и.. умчался, оставив ключи на встроенной полочке у старинного высокого зеркала перед дверью на выход.

Солнух чистый, благоухающий, бритый выходит из ванной, чтобы спросить Сёмку о чем-то… Надо заметить, что так бывает очень-очень редко, чтобы они говорили о чем-то – только по крайней необходимости. Два неисправимых молчуна. Иногда за день Солнух и Гость могут не произнести  друг перед другом ни слова - посмотрел бы кто со стороны, подумал бы, что они в ссоре. Ан нет! Такая вот дружба, которая терпит пустоту. А может именно молчание спасает их от чего-то лишнего, наносного, суетного, на потребу века?

Солнух после ванны идет в комнату, на кухню, а в квартире - никого. Ворочалось тут что-то всю ночь на матрасе на полу, бредило молитвами, уходило-приходило из-в-комнаты-кухни, посудой в полпятого ночи тихо звякало на кухне, включало-выключало там телевизор, потом шуршало в прихожей, струилось в ванне - тихо-тихо, но, ох, как слышно, а утром – ни-ко-го.

И завис вопрос, как матрас на турнике во дворе - для выбивания: "Ммммм, этсамое, терзают меня смутные сомнения: дык как - обратно ждать или в монахи подался?".

И как-то так поначалу тоскливо стало Солнуху перед незапертой дверью у антикварного зеркала - ни-ко-го! Как в последний путь кого проводил. А потом - стало смешно: он обреченно улыбнулся и стал неспешно и по порядку, согласно списку, складывать в большие рюкзак и сумку все необходимое для поездки в деревню: "Коламбия Пикчерз представляет..", однако.

Сёмка в метро:  осталось сорок минут до станции «Обводный канал». Потом, перейдя дорогу повернуться налево, перекреститься и поклониться храму – собору Воздвижения Креста Господня, десять минут пешком до автовокзала, пройти рамку металлоискателя, купить билет на автобус до Свирского, получить смс с благословением батюшки на поездку, посидеть-постоять-послоняться по вокзалу. положить по сотне на мобилы батюшки отца И., матушки Ф. хозяйки дома паломника, а еще на общую мобилу друзей Нины и Георгия, что не раз добродушно привечали его  в стенах своего махонького дома. Съесть-купить-почитать-початиться до появления автобуса, а потом четыре с половиной часа молитвы – наизусть и из псалтыри, и – воспоминаний.

Главка 5. Терзания

Не так тоскует душа Сёмки о родных ему людях и малой родине, куда вернуться бы и снова попробовать начать все заново, после тридцати пяти лет скитаний по свету - не так. Иное - о монастыре. Знает он, что  есть в этой погасшей тоске по родному краю, отчему дому и по корням его какая-то преступная неправильность, фатальный изъян в худо-бедно, но работающем механизме связей его с родственниками. Теперь вместо чарующей мелодии радости от встречи - грохот и стон колымаги непонимания, что опять застряла в колдобине на вдруг возникшем перепутье, и никак ее не вытянуть на озаренный светом путь. Неправильно это все! Будто  сколом от чашки антикварной рисовать сердце на груди. Приходит кто на ум в воспоминаниях – молится Сёмка, чаще о умерших, иногда не по разу, а по сотне и даже сотням. Беспокоится: «А ходит ли кто еще из родни моей в храм?  Пишет ли кто записки о здравии и упокоении? Или все на меня одного свалилось?».

Думает Сёмка горько: «А ведь я не лучший молитвенник о них. Хоть и осиян вроде бы отблеском света веры, но слаб и грехами избит». Доброе дело бесы без мести не оставляют. Лучше бы соборно, всем вместе, а может и по соглашению, испросив прощения друг у друга,  – каким бы трудным и бесполезном не казалось это дело молитвы.

Корит он  себя за осуждение ближних, а придет обида через помыслы бесовские - вспоминает лучшее, о каждом. Особенно о родне.

Вот чемодан привезенных старшим братом чудно и волшебно пахнущих оранжевых мандаринов, непонятно где и каким образом добытых им в годы тотального дефицита в тотально тоскливой стадии то ли развитого, то ли распитого и пропитого социализма.

А вот брат помладше Лёшка вернулся с заработков на Севере и привез каждому из родственников и родителей его по подарку, да какому! Запомнились разложенные по кроватям куртки разных фасонов и размеров – вот сестрам, вот самому старшему, вот брату К. И Сёмка, самый младший,  тоже не остался без сюрприза: джинсы! В селе их отродясь не видывали такой красоты! А потом, когда и брат К. и покойный брат Павел отслужили в армии, взял их вместе с собой в очередную поездку туда же, в Ханты-Мансийск. И снова по возвращении - подарки, подарки, подарки. Такая традиция. 

Брат  Лёшка, как никто другой, чтил и чтит семейные традиции, честь семьи для него не пустое понятие: обидят кого из родни - разбирается лично, жестко, чтобы неповадно было более «врагам». Он всегда был мотором и заводилой, полным идей, иногда странных, на грани, но однако ныне - знаток и мастер в разных полезных делах: электрогазосварка, печное дело и многие другие. А еще он научил Сёмку ценить по-настоящему хорошую литературу: Диккенс, Золя, Бальзак, Дж. Лондон, Шукшин, Стельмах – у него было чутье на все честное и настоящее. Увлечение  младшего брата классической музыкой из телевизора Лешка  особо не жаловал, больше приучал его слушать Высоцкого и думать своим умом, а не чужим.

Но однажды случился и с братом страшный катаклизм. Не редкий в их захолустье: он запил, стал злым и жестоким, последствия чего сказались на психическом здоровье  Сёмки так, что пришлось ему  поневоле ознакомиться с состоянием дел в советской психиатрии.

Главка 6. Ciesh

На приеме у психолога Сёмка говорил правду. Он не мог не говорить правду, потому что был воспитан честным гражданином - кем? Отец - алкоголик, братья, повзрослев, пошли по той же стезе – служба в армии помогла. И еще он был патриотом своей Родины - с большой. Верил партии - единственной. Верил другу.. особенному, который вроде и был, а вроде и не был.

Ciesh появлялся вдруг, но как-то необъяснимо - шорох ли то был или шепот? - вдруг как легкое прикосновение, как облако, в котором было спокойно и тепло. Он говорил с ним, но - не мириадами шевелений синапсов и ганглий, не рефлексией языка на заряд мысли в зоне Брока - он просто знал: пришло!

Однажды пришло страшное: "Советского Союза не будет. Страны Варшавского Договора все, без исключения, будут в НАТО. Будет много крови. По телевизору будут показывать порнуху, говорить матом,... откроются храмы".

Психолог задал вопрос:
- Был ли у Вас придуманный друг?
- Дда.. Да!!! - ответил Сёмка - он и сейчас здесь, рядом. Вы знаете, он сказал мне, что Советского Союза не будет...

Он не мог врать, он говорил честно, потому что не мог иначе, потому что..
- Как сказал?
- Не знаю. Я не могу объяснить , как.  Оно просто появляется - не знаю как.
- Понятно.

Потом были таблетки, после которых он забыл все: шесть языков, что изучил за десять лет учебы в школе сам, без помощи, на которых говорил довольно сносно, забыл формулы из алгебры, математики, физики, законы Ома, Бойля-Мариотта, и т.д. и прочее и прочее. Отличник в школе - был, но дебилом в жизни - стал.

- Я не могу признать Вас больным, это психосоматика, - обнадежил его  перед выпиской доктор -   Вы росли в нездоровой среде. Скорее это издержки недостатков воспитания, невроз замещения. Психически Вы практически здоровы, но в армии Вы не выживете. Выбирайте.
Сёмка  выбрал:
- не Афганистан,
- не возвращение домой победителем,
- не мускулы,
- не судьбу примерного семьянина,
- не звание настоящего мужика: с перегаром, с каким-то застывшим в глазах непониманием и тоской - обидными после стольких трудностей, но - понятливостью,
- не стержень в жизни,
- не принадлежность к братству уверенных в себе и сильных духом.

Он остался с другом - придуманным? И жизнь его стала придуманной.

Развалился Советский Союз, НАТО пополнилось новыми верными членами - из тех, что считались друзьями, порнуху можно было увидеть не только по телевизору, но и в клубах, куда он хаживал, и на видео, и - везде. Мат? Не это было самым страшным. Кровь лилась рекой - 90-е! Друзья – отслужившие – кто умер от алкоголизма, кто повесился, кто сел в тюрьму, да там и сгинул. Он так и не стал никому ни защитником, ни отцом, ни Другом. Потом пришли трудности:   долги, неизлечимая (пока) болезнь, БОМЖ, изгой, один. Уходящее НИЧТО.

Надо ли было выбрать ДРУГОЕ? Надо! А друга, особенно ТАКОГО - прогнать, забыть, забить, уничтожить, замуровать, утопить, стереть. Надо было - ДРУГОЕ.

Главка 7. .. победы православным..

Они праздновали советское 23 февраля.
Он слышал: в этом огромном парке убивают, там странные люди предлагают странные вещи. Туда он и пошел. "У них праздник, а я - в ночь, в кромешную". Его могли принять и за убийцу, и за маньяка, и за наркомана, и за кого только его не могли принять - плевать! Отчаянье растерло страх в порошок безрассудства, напоило его любопытством и выбросило на дорогу: а нам, татарам, один.. "Тварь дрожащая?"..

Нет, это не из той драмы: старушке он помыл бы ноги, вытер насухо мягким полотенцем, усадил в уютное мягкое теплое кресло и стал бы читать ей.. "Хроники Нарнии" - тихо, почти шепотом, как бы из ниоткуда, как легкое прикосновение, как облако..

Он улыбнулся этой нелепости - его сюжет обещал ДРУГОЕ. Вряд ли старушка была бы рада этому небритому, дурно пахнущему престарелому ребенку в преотвратных обносках. Пойти туда, где убивают?! В темень тьмущую. Но не за смертью - своей для себя, а с.. молитвой.

Как тогда в монастыре вокруг озера, в лесу, где он заблудился пять лет назад, и родился заново - навечно.

Мелькнуло в сознании начало молитвы "Богородице Дево, ..". И вдруг его перебило предательское: «А надо ли?». 

Сейчас, когда с неба будто стерли Луну и звезды, и вот-вот всю Землю накроет вечная тьма. Сейчас, когда не осталось ничего - ни надежд, ни желаний, ни мысли. Сейчас, когда у них салют и долгий секс до бесчувствия - настоящих мужчин с настоящими женщинами, а у него - всего лишь начало. А потом - свобода. Надо!

Главка 8. ... но избави нас ..

То ли шорох, то ли дыхание - из ниоткуда, как прикосновение, как облако - пришло: "России придется пройти меж двух наждачек, лишнее - уйдет. Не торопись умирать: вылечат твою болезнь - не в России, украдут у нее славу. И еще - цыган поблагодари. Они последние, но первые. У них жезл спасения. Вспомнят о них".

ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ СТОЛЬКО ЛЕТ, ДРУГ? Как же мне тебя не хватало.

Главка 9. .. и прости им вся согрешения

Сёмка долгие годы был зол на брата Лёшку за психушку, но потом вдруг понял: ведь брат его был едва ли не самым ценным сокровищем в их семье! Открылось все это ему  в монастыре, во время молитвы за покойного отца у Кануна с распятым Христом.

Он стал постоянно читать эту молитву  после одного странного случая.

Года три назад, в третий или четвертый свой приезд в монастырь, по благословению духовного отца своего стал Сёмка каждый вечер ходить вокруг озера у монастыря с молитвой Богородице. И вот на третий или пятый день молитвенных хождений своих в шагах трехстах от первых домов деревни то ли почудилось ему или сама Царица Небесная внушила:

«Молись за отца своего, за каждый прожитый им день».

Невозможно было это объяснить - как? Нет, это не было как тогда в детстве, на грани сумасшествия, в истории с Ciesh - нет! Скорее, наоборот, - на миг его будто накрыло невидимой шалью, и он ощутил такое невероятное спокойствие и защиту. Что-то очень теплое коснулось его так, что сердце замерло в ожидании чуда и весь слух его стал совершенным:

- Молись за отца! - пронеслось невидимой волной по сердцу так нежно и с такой добротой, что слезы сами собой брызнули из глаз.

На отца Сёмка тоже был зол многие годы. С презрением и осуждением, свысока и с усмешкой смотрел он на всякую пьяную мразь: «Я не такой! Я выше!».

Пришлось Господу попустить и в его «честной» жизни катаклизм - похуже того, что случился с его братьями! Чтобы обожгла сердце заповедь: «Почитай отца своего и мать свою». И чтобы якорем вонзилось навечно - «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Вразумление пришло через худшее - нет, не наркотики, он их никогда в жизни не видел, хотя многие из его окружения были уверены в обратном. Вразумление через худшее - а как иначе, если по любви Его? Открылось ему что значит «нести свой крест».

Главка 10. Господи спаси и помилуй, сродников моих...

брата Н.
Вспомнил он как брат Н., школьником, кажется, каждый день – Сёмка уже не помнил - приносил домой вкусные пирожки из школьного буфета – для него! Сам есть хочет, а младшему брату несет. Дома - шаром покати и до зарплаты родителей еще далеко-далеко, а все равно хоть два пирожка, но принесет. Но и с ним потом случился катаклизм… Привычный для малых селений на Руси.

Пошла воспоминанием раздирать душу песня из 90-х в исполнении брата Н.: вот сидит он в изрядном подпитии, как почти все после армии - озлобленный и будто опустошенный, на скамейке во дворе у их старого дома и сквозь слезы, теряя ритм и путая слова поет, словно сквозь пелену невыносимой тоски прорваться хочет. Что-то о синей птице, что-то о возвращении к невозвратному.. непривычно высоким для сердца слогом, из 90-х, когда все стало потихоньку разваливаться - и в стране и в семье.

Они десять лет не виделись, да и вряд ли когда-то еще увидятся. Попросить бы прощения. Ходит ли он в храм?

Без монастыря, без катаклизма, без скорбей не понял бы - насколько же несчастен брат его, оставленный один на один со своей бедой, отверженный – такой же изгой, как Сёмка.

сестру Н.
Вспомнилась модная красная шапочка старшей сестры Н. - почему именно эта шапочка из семидесятых приходит на ум Сёмки при воспоминании о ней? Может потому, что именно в ней она запомнилась ему особенно счастливой и красивой?
Она никогда не жаловалась на жизнь, вышла замуж, обзавелась своим жильем, а потом и дачей, где все родственники стали желанными гостями и.. помощниками, не без этого.

Может где-то излишне жесткая в оценках, она всегда говорила слова справедливые, от жизни, по делу. А о жизни она знала не понаслышке. Ее поначалу горький, а потом верный  опыт помог дочери ее сделать правильный выбор в очень тяжелой ситуации в бандитских 90-х. Была, однако,  одна незаживающая рана в ее жизни, которая  с каждым годом все более невыносимо саднила душу, пока не разрешилась болезнью.

Все могло бы быть совсем иначе, если бы рядом с их домом не была разрушена церковь. Церковь, где исповедь, где причастие, где «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». 1 Кор 13:4-8

сестру Т.
Сильная и смелая, как привычно на Руси, сестра Т., неутомимая труженица, благородная и мудрая. А еще решительная. Она могла бы запросто покорить любую гору, стать чемпионкой в мотокроссе или бери выше – автогонках, а может и в парашютном спорте. Не стала она испытывать судьбу и каким-то шестым чувством поняла, что в жизни этой главное – не быть первой во всем и всегда, не перехитрить себя в своей судьбе, а остановиться на своем месте и в свой час. Наградой от Бога за терпение, лишения и труды, иногда сверх сил, стали ей дети. Господи, спаси и сохрани!

сестру Е.
Она пожертвовала, казалось, главным – любовью земной, ради любви по сути христианской – к матери, за которой она ухаживала все последние годы жизни мамочки с любовью, без ропота на судьбу и Бога, героически, с любовью к братьям непутевым, ко всем, кто нуждался в ее скорой и бескорыстной помощи. Никто, он был уверен в этом,  не сделал для Сёмки и всех родственников его так много, как сестра  Е.. Помощь ее была незаметная, без калькулятора в голове, от сердца незамутненного всякими философиями и напыщенными теориями, от души чистой и доброй. Ах, если бы еще и с молитвой. На похоронах отца он смотрел на своих сестер и не выдержал, сказал: «Какое же счастье, что вы у меня есть!».

.. родителя моего И...

А вот еще: отец идет домой, ему столько же лет, сколько и Сёмке  сейчас – под пятьдесят. В руках бати  стеклянная  3-литровая банка белого молока в руках. Отец!  Несет зарплату семье! Домой!  Потом , увы, опять пьяный и отвратительный,  и опять всей семье ждать скандала, а может и на улице стоять, пока не угомонится он в своей ярости на весь мир. А потом проснется наутро и виновато отсыплет младшему Сёмке  мелочь на кино. Любимчик! И пойдет что-то строить, будто вымаливая таким образом прощение у семьи: новую веранду к дому, новый сарай, забор починит, соседям поможет.

Через годы, привез однажды сын отцу на старости его лет из Санкт-Петербурга книгу в подарок, кажется ко дню рождения - Ф.М. Достоевский «Идиот». Отец прочитал ее взахлеб за один день. Потом ушел надолго вниз, к реке, что в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Сидел долго, до вечера. А потом будто лед внутри него проломился: в глазах его будто засияла искра – не надежда ли? Отец Сёмки  в свои почти семьдесят стал интересоваться новостями, читать газеты, книги, чего никогда ранее не делал. Он выписал у врача очки, стал в них похож на профессора из царских времен, стал учтив и почти перестал пить. А вскоре.. умер.

Ах, как это страшно, если не исповедовался он и не причастился перед преставлением.

Молится Сёмка о нем, за каждый прожитый им день. Без монастыря не простил бы.

... родительницу мою М. ...

Ей – в благодарность. И за то, что, несмотря на все коммунистические сатанинские хитрости и уловки, на все «успехи» развитого социализма, не предала она Христа, сохранила в себе веру, передала, как светоч душе его мятущейся бесценный дар – православие. Почитать бы о ней Псалтырь, по разу за каждый прожитый ею год, и ведь благословение на это получил - набраться бы сил! Ах, как помогли бы в этом деле молитвы родственников его! Ходят ли они в храм?  Читают ли по утрам и вечерам молитвы?

Главка 11. .. и прости им вся согрешения вольная и невольная и даруй им Царствие Небесное.

В их семье не принято было выражаться высоким слогом, философии при разговорах были не в чести. А Сёмка  после монастыря заделался писателем. Курам на смех! По разумению многочисленных братьев, сестер, племянников и племянниц, он малость тронулся умом на своём «православии мозга»  и стал нести какую-то ахинею на языке вычурном и непонятном, с ненужными красивостями.

О переменах его сокрушались, песочили между собой его кости, не понимали. А уж когда Сёмка вдруг накатал странную повесть о своих наездах в монастырь, то вникать в суть изложения не стали – скучно, непонятно, где-то откровенно отвратно. Лучше б за ум взялся, устроился на работу, женился, не позорил семью своими выходками. А этот «гибицонизм» души его в рассказиках – стыдоба!

А Сёмке  хотелось написать о каждом из своей родни, из близких ему дорогих людей,  из друзей хотя бы пару особенных строк!  И мечтал он лишь об одном: встретиться бы им всем, ныне, слава Богу, живущим братьям и сестрам, племянникам и племянницам, детям их, в храме, на празднике, на литургии.  И - понять, простить, полюбить. Прорасти бы им всем вместе единым живым цветком в Вечность, там где у Бога -

ВСЕ ЖИВЫ.

© Валерий Иванов-Р
г. Санкт-Петербург
10 августа 2016 г – 6 февраля 2022 г

Валерий Иванов-Р.

Часть 2. В СЕТЯХ

Главка 1. Stuck

- Куда тебя опять занесло, придурок? – Светка ответила! Удивительно, но связь в этой безлюдной глухомани была отличной.

Номер ее был единственным в телефоне - ей он и позвонил, когда понял, что заблудился. Старый аппарат без наворотов заряд держал отлично, взял его у друга на время, до лучших времен, обещал вернуть, но что ни шаг по жизни, то гуще чаща - не вернул.

Было слышно, как в квартире Светки за сотни километров от уха Володи просто, по-домашнему течет вода из крана в раковину, в которой, наверняка, опять гора посуды – она любит приглашать гостей, а мыть посуду после них ненавидит. Слышно было как скрипят двери на кухню, которые Володя обещал смазать, да так и не нашел на это время. Телевизор тоже было слышно – куда же без него? - она ненавидела тишину. И еще она ненавидела его, своего бывшего, - было за что.

В ее жизни всегда что-то наигрывало, звучало, верещало, падало на пол, ударялось с грохотом об стенку – такая вот баба-громовержец.

Как Володя – тихоня и миротворец, ценитель гармонии и красоты, перфекционист, ревнитель орднунга – оказался в её вечно громыхающем, пискающем, тявкающем, лязгающем, шикающем, цыкающем, трескающемся, хрустящем, гогощущем, хохочущем мире? Влюбился? Так и не понял.

Там каждая вещь была странником – сегодня люстра висела в спальне, а завтра.. в ванне (но зачем???).  А книги? Зачем они купили этого гламурного монстра из пластика и металла немыслимой вычурной формы, по недоразумению или по маркетинговой хитрости названной книжным шкафом?

И книги, и DVD-диски, и журналы, и даже разложенные было по порядку расческа, помада, духи, картонная коробочка с салфетками и пр. и пр., казалось, сами своим ходом сбежали из плена этого модернистского чудища и таились теперь в страхе - кто на подоконнике среди горшков с любимыми Светкой кактусами, а кто и вовсе в темноте под диваном, будто опасаясь  стать частью вселенского прогрессивного безумия. 

Он знал: она его любит. Она была не первой, кто любил, а потом был брошен. Не за это ли жизнь мстит ему? Не за те ли слезы отчаянья в глазах сокурсницы Наташи в последний день перед его побегом из их наспех сложенного семейного шалаша?  Не за молчаливый ли упрек во взгляде и грустное «прости» из уст психолога Татьяны, так много давшей ему и ничего не просившей взамен, просто любящей его?  Ге за Галю ли, которая привела его однажды в храм, и которая, как кажется, тоже любила? А может .. просто жалела его как брата, и ничего больше?

Девочка Софья была первой, кого он предал. Давным-давно. В детстве. И за нее тоже? Они все любили, а он был глух и холоден.
 
- Где-то в Карелии, или ближе, не знаю. Привезли, был монастырь, озеро, пошел в лес и … заблудился.

Светка не бросила трубку, а значит – еще не все потеряно? 
- В Карелии?! Ну ты придурок! Что, я тебе так осточертела, что решил подальше сбежать? Или философий перекушался? Ты даже в лес по-человечески ходить не можешь! Обязательно заблудишься! Как тебя в Карелию занесло, ошметок? Говори, что видишь вокруг!
- А что говорить-то? Я в лесах никогда не гулял, только в парках.
- Приду-урок!!! Зачем в лес-то сунулся? Говори, какие деревья? Ты знаешь, что такое крона у деревьев? А солнце с какой стороны?
- Нету солнца, облака, тучи собираются. Деревья?.. Круглые, - попытался пошутить Володя – Здесь такие листья красивые! Слышь, Свет, я тут…
Он попытался рассказать ей о своих невероятных открытиях - в храме, после причастия, в этом лесу, о том, что его вдруг будто подключили к какому-то источнику, непостижимому умом, и наполнили светом изнутри так, что он готов сейчас воспламениться, как огонек свечи у иконы, но:

- Листья красивые, говоришь? А ты знаешь какие горшки бывают красивые, когда туда твой сын дерьма накладет? Ты не забыл, что у тебя сын есть, а?
- Ребенок – не мой!!! Я что не знаю, зачем ты всю эту историю придумала? Галька в вашем женском дерьмо-клубе насоветовала? Бизнес-вумки хреновы!
 
- Заблудился, говоришь! Так тебе и надо, гнида! Ты в жизни своей дерьмовой заблудился! Теперь вот вспоминай о нормальной ориентации, а не..
- Чё ты так разоралась? Совет дашь?
- Петух ты гамбургский! Блуждай-блуждай!
- Сама ты курица неощипанная! В инет зайди, посмотри что делать надо?
- Хрен тебе с пупырышками! Сволочь! Не звони мне больше!!! Ты слышишь? Не! Звони! Будь ты проклят, козел! Да чтоб тебя там медведь съел! Да чтоб тебя там комары закусали и подавились!  Помело ты трухлявое, что тебе еще от меня нужно? Как хорошо тебе было - Светку с сыном в утиль, по ресторанам, да по клубам шастать, а как в дерьмо вляпался, как деньги все раздарил в своей свинарне -  «Светка, помоги!» -  так?
- Да пошла ты!

Связь есть, значит, не так уж и далеко от цивилизации сбежал. После разговора со Светкой от того благостного состояния умиротворенности и надежды, в коем Володя пребывал минуты назад там, у большого дерева, названия которого он не знал,  от этого состояния концентрации всего лучшего, не осталось и следа. Всего час назад он был в храме, на первой после долгих лет исповеди, после которой стало так легко, как никогда раньше, будто носил за плечами кабана живого и вот нет его: не хрюкает, не брыкается - сбросил! И причастие - к нему надо было долго готовиться, читать километры молитв, но батюшка разрешил, спросил только: "Вкушал ли что с утра? Не курил ли?". Нет, он за всю свою глупую жизнь выкурил всего 12 сигарет, последние девять из которых после расставания с Наташей.
После причастия он как в новую невидимую одежду был одет:  пусть не в тяжелую кольчугу, а все равно - почувствовал защиту. Так синева неба без единого облачка и журчание чистого ручья посреди победно цветущего луга с мириадами оттенков красок защищает от уныния, от отчаянья. Но - Светка.

Навалились привычные давящие мысли, встал вопрос: ЧТО ДЕЛАТЬ?
Вспомнил Кольера «Трое против дебрей» и.. «Горбатую гору»?!
- Фу ты, нашел что вспомнить!» - выругался ВВолодя.
Связь есть. Люди где-то рядом.

Вдалеке послышался звук несущегося по шпалам поезда, но точно определить, откуда шел этот звук Володька не смог: вроде и справа, но пойдешь в ту сторону – слева звук идет. Удивился открытию: ведь и в жизни так - прогремело что-то вдали, почудилось тебе направление и цель, рванулся туда  - ан нет, обманулся. 

Стал накрапывать дождик, и внутри, будто мазнуло холодком страха: гроза?  Наткнулся на узкую, едва заметную тропинку, по которой, похоже, не ходили уже лет эдак.. А может это медвежья тропа?!

Кроме Светки звонить было некому – позвонить еще? Она права, права. Та жизнь, в которую он макнулся, устав от вечных ограничений, от вечного чувства вины, разочарований, непрухи, когда еще не так стар, даже молод, и есть еще чему удивляться и к чему стремиться, когда потаенные чувства стали закипать от ожидания и вдруг прорвались сквозь напластования общественной морали и, как казалось, ложного стыда, понесли его вверх - ? - к вершинам наслаждения, кажущейся гармонии, адекватности, равенства самому себе, и главное – СВОБОДЫ.. Она, та жизнь,  оказалась на самом деле ловким капканом, в который он был хитрым образом уловлен и замкнут – кем? Через годы он с удивлением наблюдал все то же самое, что испоганило, вывернуло наизнанку  его жизнь,  увидел похожее в своих редких знакомых с Украины - то же самое помрачение свободой, та же глухота, та же гордыня, тот же стук колес поезда-обманщика. 

Охотником оказался сам дьявол.  Понимание этого пришло через горькое и страшное осознание степени своего падения.

* * *
А начиналось все с маленькой уступки: просто позаимствовал  деньги у клиента, без его ведома, на время, до зарплаты - не хватало на дорогие шмотки и аксессуары успешного человека – кейс, мобильный телефон, галстук, рубашку и прочие причиндалы.

Решение о «займе» пришло после того, как ведущий менеджер Алена за  три часа до ключевой для его карьеры деловой встречи критически осмотрела коллегу с ног до головы и изрекла:

- Ты в ЭТОМ собираешься идти на ТАКИЕ переговоры?! Не позорь ни себя, ни фирму.

Однажды в детстве он так же «позаимствовал» деньги у сестры Ани.  В ее сумке лежали 20 рублей на билет в самолет до областного центра, где она должна была лечь на обследование в больницу. Ему было шесть лет, он уже умел читать и считать и знал, что вот с этими красивыми бумажками люди ходят в магазин, кладут их на прилавок, за которым всегда стоит большая толстая тетя, и она на них отдает все, что попросишь. Так он и сделал: взял, понес, отдал, попросил большую красивую машину, как у друга Вадика. На вопрос тети «откуда?» соврал, что у него сегодня день рожденья и ему дали деньги на машинку. А родне соврал, что машину ему подарил какой-то дяденька.

Был скандал, машину вернули обратно в магазин, потом все собрались на  семейный совет. За три последующих дня никто из родни не сказал ему ни слова, все держались уговора  о молчанке, только "иди есть", "пошел спать", "подмети пол". Это было самое страшное наказание – молчание, когда ты кажешься брошенным всеми и остался один посреди огромного пугающего мира. Потом, все годы вплоть до игрового помрачения во взрослой жизни, Володька уже ни разу не взял чужого без разрешения, а взяв - всегда! - возвращал в обещанный срок.

Однажды, уже в Ленинграде, куда он уехал после школы в середине 80-х и поступил в техникум, Володя  оказался в больнице. Сосед по общежитию, с которым они прожили в одной комнате два года и стали друзьями, принес ему в палату  невиданную вещь – мини-плеер с наушниками и тремя кассетами, на которых были записаны песни супермодных Modern Talking, C.C. Catch, Scotch, Электроклуб и.. теперь уже не вспомнить.

Плеер можно было зарядить и гордо ходить по отделению, приглашая «местных» девчонок в тайные уголки на «послушать» и «малехо пошалить». А еще завелся у него новый знакомый - Денис, сосед по палате, младше Володи на два года, электрик, который пару раз просил дать ему «мафон» - послушать музыку, потому что «тоскенция тут в больнице и некого грохнуть!».

А потом Денис неожиданно выписался и исчез, прихватив с собой и «мафон» и кассеты, и зарядник. Пришлось добряку Володе возмещать своему сокурснику-другу потерю в денежном выражении, а это две стипендии.  А как иначе? Потерял чужое – верни!

А сейчас, в декабре 2008 года, перед самым Новым годом, ему для участия в важном мероприятии надо было соответствовать имиджу и статусу успешного менеджера. Главным элементом в этом соответствии Володя посчитал... одежду.

Одежда была его «пунктиком» с детства. Парни в «джинсе» в его школьные годы считались чуть ли не суперменами: одел штаны Levi’s, и - «айлавю» со всех сторон, ты чуть ли не звезда!

Цветные пластиковые пакеты, которые сейчас без сожаления выбрасывают с мусором, тогда были редкостью, их берегли пуще чести, а уж если ты еще не в нашенских «говнодавах», а в «АДИКах» на дискотеку пришел – девки могли задушить от восхищения.

Комсомол всеми возможными способами клеймил позором любителей западных шмоток, а сознательные и идейные граждане, к коим примкнул и активный комсомолец Владимир Снеткин, презрительно говорили о таких модниках: 
- Выпендриваются!

Но в глубине своей идейной сознательности все они, даже самые идейные из идейных, завидовали: «Джинса - это круто!».

Была в то время и у Володьки мечта, которая замутила разум, вычеркнула в мозгах все пунктики планов на будущее:- когда-нибудь «достать» джинсы, пройтись по улице их села в фирменных кроссовках, в красивых защитных очках, как сосед Коля, вернувшийся с заработков из Ханты-Мансийска, встретить Таську и.. в любви ей признаться, что ли?

Не, на это духу его не хватило бы! Только пройтись гордо в модном шмотье мимо нее и как бы свысока показать всем видом: «Да, дорогая, пожалуй, я стану твоим парнем.. если захочешь». А потом ждать от нее хоть полнамека: «Да, согласна!».

Он долго отбивался от преследовавшей его в 90-е , после окончания техникума, перспективы стать торгашом. Презрение к торгашам было вбито в его сознание в те же годы – дефицита.  Торгаши тогда считались людьми хитрыми и бесчестными, а он, как и многие-многие, если не большинство, его сверстников был воспитан честным и порядочным человеком – вроде бы. Обмануть друга, коллегу, сокурсника, сделать подлость, обхитрить – что вы? Это было абсолютно исключено. Но 90-е…

Они перемололи не только Володьку. Благородные мечты и принципы истерлись в едкий разъедающий существование осадок, опустившийся на самое дно его подсознания. Или души? Изредка там в глубине что-то пошоркивало-поскрипывало-поскрежывало: «Это я - твоя суть, я здесь, не забывай!». Знать бы ему заранее о том, каким разрушительным катаклизмом обернется пренебрежение к этому тихому шепоту изнутри, из самых глубин. Когнитивный диссонанс?  А может начало отрезвления?

Володя долго не мог принять эти страшно несправедливые правила новой жизни – «бери от жизни все!», «кто не успел, тот опоздал!», «хочешь жить – умей вертеться!», «сильный всегда прав!», «не подмажешь – не поедешь!». А как же доверие друг к другу? Ведь без доверия не станет народа, не станет страны! Нельзя строить общество на хитростях и лжи!

Строили! А вернее – разрушали сами себя изнутри. Честность стала недостатком. Надо было как-то приспосабливаться. И он стал менеджером по продажам – вопреки убеждениям и полученной профессии. «Наступил на горло собственной песни» - эту фразу Володя впервые услышал от одной поэтессы из ЛИТО, литературного объединения, в том маленьком городке Ленинградской области, где он прожил довольно долго. Ей, той поэтессе районного масштаба, тоже было безумно неуютно жить в этой несчастно рыночной стране с раздерябленными вкривь и вкось узелками и стежками общественной ткани.

Потом эта поэтесса умерла, от рака, передав ему сотни листов сочиненных ею стихов – на хранение. Где, в какой из квартир своих бывших подруг он оставил эти пять белых картонных папок с непонятными ему стихами? Может, еще не выброшены? Как бы он хотел сейчас исправить эту великую подлость по отношению к прекрасной женщине, для которой эти папки с ее стихами были самым ценным сокровищем жизни. Она доверилась ему, а он просто забыл ее стихи в одной из многих съемных квартир, в 90-х. 

Наступил на горло собственной песне... А была ли она – песня?

И пошло-поехало. Откаты? Ну что ж, такие правила. Объегорить клиента, нахвалить товар так, что недостатки станут казаться его главными достоинствами? Да как пальцы «обоссфальт». А еще эти детские комплексы излишней честности и порядочности  - с ними надо было беспощадно бороться. И быть – уверенным в себе, сильным и успешным человеком! 

И женился он тоже по расчету – ради прописки. Изредка приезжал к "жене" в гости – пока как друг. Потом, после того, как он стал потихоньку «подниматься» в зарплате, интерес к нему со стороны формальной жены стал расти, и они даже подумывали о трансформации их отношений в «серьезные» - со всеми последствиями, включая детей.

Она нравилась ему. А как она готовила! Но они все же решили.. развестись. Полагающиеся ему по закону квадраты Володя – из уважения – оставил ей, полагая, что его стремительно растущая зарплата на новом месте работы позволит ему приобрести какое-никакое жилье или на худой конец оформить ипотеку. 

«Мечты и явь – меж ними бездна!» - кто же это сказал? Он был математиком по складу ума, но не строителем, не созидателем: мостик между мечтой и явью рухнул при первом же испытании.

* * *
Утром он получил «нал» от одного из важных клиентов их фирмы за поставляемые на его объект материалы. Он обязан был тут же по приезду сдать их в кассу. Он всегда так и делал, до сегодняшней разгромной оценки Аленой его внешнего вида. «Нал», откаты и прочее в то, теперь уже давнее время его «успешной жизни», считались вещами обычными и необходимыми для успешного ведения бизнеса, хотя и, мягко говоря, не совсем законными. Сейчас, наверное, все по-другому.

Деньги надо было сдать, но некоторые из его коллег переносили это дело «на потом», ведь отчеты за них нужно было подавать лишь в конце месяца, или можно было перекрывать долги новыми поступлениями «нала» от заказчиков, а пока.. Он был противником такого подхода, но сегодня надо было срочно решать вопрос с имиджем: эти аляповатые то ли ботинки, то ли сандалии, мятые штаны-полуфабрикаты, так и не дошедшие до стадии «готовое изделие», рубашка в омерзительную коричнево-белую клетку – галстук на ней смотрелся бы как ливерная колбаса на ракете-носителе, - весь этот «покрываш» на теле, возможно, действительно мог сыграть не лучшую роль в его карьере, надо было срочно что-то предпринимать. Он отпросился у начальницы, быстро пробежался по магазинам и уже через сорок минут явился пред очи Алены в самом что ни на есть презентабельнейшем виде. Алена одобрила!!!

Встреча и переговоры прошли успешно, решили отметить – вначале в ресторане, потом пошли в клуб, а там… –

игровые автоматы и тот злосчастный проигрыш –

не его денег, а остатков чужих, потраченных Володей «по пьяни» - им, почти трезвенником.

Прошло полгода, и все эти месяцы клиенты продолжали расплачиваться с ним «налом», а Володя Снеткин, который раньше боялся играть даже в карты, теперь нес их в игровые автоматы в надежде выиграть ту «позаимствованную» сумму и.. еще чуточку сверху, чтобы решить все проблемы разом и навсегда, а потом бросить это дело! Но проигрывал.

И выигрывал – тоже. Но не нес их в кассу, а - «в жизни надо попробовать все?».  Или? Тот тихий шептун изнутри, из самых глубин,  подсказывал: «Не все, не все, не все!», но тут же, будто кто вселился в него: «Выиграю - верну долг, помогу матери, сестре, друзьям».

Он все еще надеялся вернуться в ту жизнь, где он был честным, надежным, порядочным, настоящим: «Вернуть, чтобы вернуться». Но не вышло. 

Через полгода после первого тайного «займа», в день своего рождения он, еще не разоблаченный, как обычно, зашел в офис, открыл двери в свой отдел и… услышал громкие аплодисменты и дружное «С днем рож-де-ни-я!»
Это было впервые в фирме, когда сотрудника и коллегу ТАК встречали в день его рождения. Его любили. Потом ему выделили из кассы деньги на праздничный стол - безвозмездно. Потом на машине менеджера Ромы они съездили в гипермаркет, накупили еды, напитков и прочего. Гуляй, страна!

Гуляли допоздна. Казалось, что уж теперь-то все можно решить. Он вернет долг! Он не может не сделать этого! Ведь кругом такие люди! Он вырвется из капкана бесоматов!
Не вышло. Эх, знали бы они - кому аплодировали!

Долг не только не уменьшался, а рос и рос, и рос. В него будто вселился бес. Бесоматы сделали его своим рабом.

История с тайным «займом» денег у ключевого клиента вскрылась на следующий день после веселой «днюхи». Новый бухгалтер по заданию генерального директора решила провести внеплановую проверку финансовой отчетности менеджеров. Кассир Ирина - милая женщина, которая недавно устроилась в их фирму, узнав об этом, срочно провела свою проверку по сданным в кассу деньгам и обнаружила, что суммы от Снеткина не «бьются в ноль»: не поступила довольно большая сумма за последнюю и предыдущие поставки – аж с января этого года, то есть за шесть месяцев! Он пообещал ей вернуть деньги не сегодня, так завтра,  придумал какую-то забавную историю для оправдания: оставил их на квартире у бывшей жены, а она, зараза, улетела в США, а ключей нет.
Но не вернул их ни завтра, ни послезавтра.

Потом все вскрылось. «Безупречно порядочного, честного, доброго и  отзывчивого человека, перспективного менеджера, любимца публики» Снеткина предупредили о предстоящем вызове к генеральному, на допрос.

За день до черной даты Володя шел мимо огромного собора в центре города, вспомнил, что он православный, решил зайти, поставить свечку – как полагается. Увидел огромную очередь, спросил:
- Куда?
Ему ответили, что они стоят к чудотворной иконе Божией Матери, приехали из Владивостока. Удивился, отстоял молча полтора часа, прочитал молитву на невысоком стенде у ступеней к иконе, ничего не понял, подошел, прикоснулся губами к стеклу - как все, попросил как ребенок:
- Божия Матерь, помоги, попал в историю, не знаю как поступить, помоги.

* * *
На допросе присутствовали:
генеральный директор, по возрасту старше его лет на десять, - не жлоб, как нынешние эффективные менеджеры - он всегда заботился о своих сотрудниках: бесплатные обеды, материальная помощь, справедливая система мотивации. Говорили, что он не раз помогал деньгами в восстановлении православных храмов;
начальница, красивая и умная женщина, которую однажды на праздновании ее дня рождения в офисе он назвал лучшей начальницей в своей жизни;
финдиректор – молодой парень, родственник кого-то из главных;
главбух и еще какой-то восточного вида крепкий симпатичный мужчина, назвавшийся Асланом.

Допрос с пристрастием в первые минуты не дал ничего: на вопрос «Где деньги?» вор что-то «лепил от фонаря», «гнал пургу» и, похоже, бухтел совсем не по теме.  Пришлось прибегнуть к услугам Аслана: пара не очень, но болевых приемов заставила Володьку сказать правду, но не всю:
- Проиграл в игровые автоматы.
Хилым оказался парниша, и с гнильцой – мало того, что врун, так еще и трус: после нового – теперь уже очень болевого – приема сообщил все подробности.
Пошло время расплаты.  Хотели посадить в тюрьму, но Аслан настоял на другом: пусть отрабатывает.

По окончании моральной экзекуции они с Асланом долго ехали вдвоем по городу в машине, куда – неизвестно. Аслан в поездке среди прочих задал один простой вопрос, который будто разом показал Володе всю мерзость его гнилой натуры:

- А МАМЕ СВОЕЙ ПОМОГАЛ? Деньги, посылки…
- Нет.

Потом Аслан говорил с кем-то по телефону, потом поездили еще часа полтора из района в район. Володя рассказал, что был вчера в храме, поклонился иконе Божией Матери, просил помощи у Богоматери… - ... -... - Аслан вдруг остановил машину, пару минут сидел молча, потом .. отпустил его, предупредив:
- Ты должен будешь заплатить моему начальнику. Шефу своему не говори.

Володю понизили в должности, установили слежку, следили за тратами. Аслан без конца названивал ему, намекая о долге, чем почти довел Володю до умопомешательства. Снова начались набеги – украдкой - к бесоматам: получил зарплату, уменьшил малость долг фирме и к ним - единственному смыслу жизни. Жизнь потеряла ориентиры, понесла по самым темным углам, желания скукожились в одно – выиграть! И проигрывал.

Тихий шепот изнутри, из самых глубоких глубин, становился все глуше и глуше. Совесть, казалось, намотало на барабаны игровых автоматов и там размазало, превратило в комбинации, скаттеры, спины, и теперь ничто уже не могло освободить ее из страшного плена. Душа без совести стала пустой, беззвучной, безответной, чадила остатками былой живости и больно ранила ожогами сердце.  Однажды после пьянки в квартире у нового друга Ваньки, из игроманов, должник Снеткин сам позвонил своему куратору:
- Аслан! А ты можешь меня.. убить?   

* * * 
Первая фраза, которую Володя произнес после выхода из трехдневной комы была на немецком:
- Sie kehren zuruck. Man muss bereit sei.
Он увидел людей с БЕЛЫМИ повязками – на голове, на руках, ногах. Лежащих и сидящих на кроватях, говорящих, смеющихся, молчащих. Промелькнуло короткое воспоминание: ТАМ тоже все были в белом. Вдруг он увидел не только всех этих людей в больничной одежде, но и их истории: вот этот человек недавно развелся, а этот не доживет, скоро умрет, а у этого грустного человека все будет хорошо:
- Мужик, не расстраивайся! Все будет хорошо. Надо встретиться с ИННОКЕНТИЕМ… Есть такой среди знакомых?
- Да, есть, а ты откуда знаешь?
- Знаю, только не перебивай. Когда встретишься с ним, или.. нет, он сейчас придет к тебе, минут через шестнадцать, скажи ему, что второй вариант – хуже.
- Ого, ты даже и о проекте нашем знаешь. Опасный ты человек.

Пришла медсестра, спросила у него:
- Вы говорите по-русски?
Володя со смехом ответил:
- Да, конечно!
- Вы помните как Вас зовут?
- Вал.. Нет, Владимир. Снеткин Владимир Павлович.
- Как Вы себя чувствуете?
- Туман.
- Напишите что-нибудь, - медсестра протянула листок бумаги.
- ОНИ ВЕРНУТСЯ. Нужно быть готовым, - написал неровно Володя.   
- Кто они?
- Те, в белом. Они закрылись от нас, потому что мы стали опасными.

Пришедший следом врач констатировал:
- Посттравматический бред.

Потом приходил молодой следователь, просил вспомнить, что произошло 29 января 20.. года, но Володя ничего не помнил, кроме одного - тех людей в белом, среди которых было так спокойно и хорошо:

- Почему вы, люди, такие дураки? Почему вы их прогнали? Они скоро вернутся, надо быть готовыми, иначе – будет война. Храните Украину!

Следователь ушел, так ничего и не узнав нового. Расследование ничего не дало. Нашли голым в парадной на проспекте Энгельса, врачи после обследования на компьютерном томографе зафиксировали закрытую черепно-мозговую травму и сотрясение головного мозга - вот и все факты! Ни следов, ни вещдоков, ни документов потерпевшего – глухарь.

Вскоре в палату вошел.. ИННОКЕНТИЙ. Сосед по палате с удивлением посмотрел сначала на свои ручные часы, а потом на Володю, поднял брови.

* * *
Из фирмы его отпустили, долг простили – вроде бы. Мобильник с телефонами друзей и все его документы были украдены при загадочном январском нападении, пришлось восстанавливать. Выяснилось, что бывшая жена лишила его прописки. Теперь он был БОМЖ.
Что делать? Вспомнил адрес одного из.. этих, приехал, позвонил в дверь, напросился пожить, а потом - денег, в долг, пошел в зал игровых автоматов, проиграл, познакомился с соседом по автомату, переселился к новому знакомцу, попросил денег…
Новый друг Леша оказался щедрым и гостеприимным, а еще он был... Его лозунгом было «Свобода самовыражения во всем и на всех». Повелся и Володя на эту свободу, замерцал в новых ритмах, покатился к «вершинам». В один из вечеров в грязной квартире закадычного друга Лехи после «успешно уговоренной» бутылки водки он увидел протянутый в его сторону ШПРИЦ:
- Слабо?
Вдруг больно резанул по сердцу вопрос из прошлого, от Аслана:
- А МАМЕ СВОЕЙ ТЫ ПОМОГАЛ?

И тут он остановился. ИГЛА НЕ ДОШЛА ДО ВЕНЫ. Из-под глубочайших глубин души рвануло так, как никогда раньше: СТОП!!! 

* * *
Он сменил симку на мобильном телефоне, прекратил общение со всеми дружками -  и новыми, и из прошлой жизни, сменил работу, место жительства, снял жилье в области, замкнулся, ушел в себя.

Потом - кончились деньги.   

* * *
Он ехал в электричке из области в город. Договорился час назад с одним из «этих» о займе. Телефон с его именем оказался записанным на полях старого журнала, который Володька почему-то не выбросил и листал от «неча делать» сегодня с утра.

У них всегда были деньги. Откуда? Теперь это было неважно. Три дня голода давали о себе знать. Пришлось на время отложить переход к новой  жизни, без «этих», до лучших времен.

Электричка остановилась на очередной станции - «Ораниенбаум».

В окнах он увидел большой красивый храм с высокими куполами. Вдруг, как молния, от темечка до кишок рванула гранатой картина – тот шприц от симпатичного и такого славного друга Лешки?
- СЛАБО?

Он быстро, чтобы успеть до закрытия, добежал до дверей, вышел из вагона, спустился с платформы и быстро пошел к храму.   


© Валерий Иванов-Р
Санкт-Петербург
12 августа 2016 – 9 февраля 2022 г


Главка 2. Ключ

Раньше ты вставал по утрам с улыбкой и отдохнувший:
- Привет, страна!

Страна отвечала тебе победами и возможностями. Ты наполнялся энергией от мысли о другой, о ней – Настя! – и делал тридцать приседаний, двадцать отжимов от пола, упражнения на пресс. Потом бежал принять контрастный душ, для укрепления иммунитета, на всякий случай, одевался в красивое, дорогое и чистое, пил кофе со сливками перед телевизором с МузТВ в небольшой квартире, снятой тобой за приличные деньги, и спешил на работу – успеть к 8.30. А там – привычный и необходимый тебе драйв от десятков звонков, встреч с клиентами, расчетов, подсчетов и расчетов, отчетов, шуток с коллегами, упреждающих внушений на кофе-брейк от прелестной начальницы Зои.

Потом - продолжить работу на вечерних посиделках в кафе на Старо-Невском проспекте с лучшим клиентом и почти другом Мишей, младше тебя на бездну лет возрастом, но не опытом. В отличие от тебя, малохольного, он перестал «работать на дядю» и открыл свой маленький, но весьма доходный бизнес – ремонт квартир в новых домах Санкт-Петербурга, города все еще не родного для вас обоих, приезжих. Обсудить планы, рассчитать стоимость нового объекта. А еще – отметить получение нового крупного заказа, и - по клубам, саунам, где новые знакомства. И - остановиться на время, влюбленным – Настя! Жизнь удалась?

Где-то за тысячу километров от твоего позитивного утра в маленьком городке рядом с рекой со смешным названием Зайка, в квартире твоей сестры – доброй, простой и героической женщины, тихо угасала ваша мать. Ты звонил им изредка, раз в полгода:
- Ну как вы там?
- Всё слава Богу! Когда приедешь, сынок?
- Прости, мам, у нас новый проект. Не могу пока. Постараюсь.
Денег матери и сестре не слал – их всегда не хватало, переносил на потом, когда, наконец, найдешь время и приедешь к ним с кучей подарков – успешный и позитивный, порадовать. Может вместе с Настей? Потом…

В позитиве жизни забылись метания 90-х: бесконечная смена места работы, переезды от одной подруги к другой, увлечение невиданными в советское время духовными и психологическими практиками.

Не забыл ты лишь один удивительный случай из тех же 90-х. После нескольких дней голода, когда, казалось, никто и ничего не могло помочь тебе, ты, некрещеный, от нечего делать открыл маленькую книжку, подаренную тебе другом-поэтом, и нашел там молитву «Отче наш». Ты прочел ее без всякой надежды и попросил Бога о помощи – по-детски, как у волшебника. На следующее утро один из старых друзей пригласил тебя в гости, отметить свою первую зарплату, сытно накормил, и сказал об открывшейся в их магазине вакансии грузчика. Не тогда ли впервые появилось то ощущение присутствия Кого-то рядом, за Дверью. Но где же ключ?

Потом случилось ужасное.

Теперь, по воле Божьей, пережив справедливые удары ради отрезвления – нападение бандитов после крупного выигрыша в казино, черепно-мозговой травмы - ты, разбитый, как после сокрушающего поражения в битве с самим собой, пытаешься склеить осколки былой жизни и вдруг понимаешь: все лишнее, все это бутафорские стекляшки, а не жизнь.

Однажды ты обнаруживаешь себя обезоруженным – обнаженным в чувствах до неприличия, до непонимания и осуждения. Отверженный и осмеянный бывшими друзьями, оглушенный грозовыми раскатами "разверстой до боли души", ты опять стоишь перед Дверью.

В день крещения десять лет назад ты будто бы обрел ключ от Двери и готов был уже открыть ее. Но опять остановился, в страхе перед неизвестным.

Потом начались времена блужданий в опьяняющей сладости наслаждений жизни внешней. Открыть? Рано! Да и стоит ли? Тенета сомнений иногда прорывал вопрос из глубины души - шепотом еле слышным:
"Открой же! Долго ли длиться этому "стоянию на Угре"?

* * *
За тысячу километров от когда-то подающего большие надежды менеджера Снеткина в маленьком городке у реки со смешным названием Зайка сестра твоя, получив крохотный аванс, спешит в храм. Успеть написать записку о упокоении матери вашей и постоять на литургии. Она еще ничего не понимает в этом долгом служении с красивым пением хора, с молитвами на непонятном языке, с загадочными перемещениями священников и служек храма вдоль солеи у Царских врат и вокруг прихожан с кадилом, издающим невероятно умиротворяющий запах ладана. И - надо бы исповедоваться.

Попав впервые в жизни в храм, во время отпевания любимой мамочки, она вдруг будто проснулась от долгого сна. Теперь ходит сюда с радостью, как на встречу. Брат ее не приехал ни на похороны матери, ни на сороковой день, ни через год. Заразился страшным вирусом – добегался в поисках себя. Не звонит, не пишет. Теперь они будто в разных странах живут – не дотянуться.

* * *
Тело твое, с хотелками и хворями, тянет тебя вниз в водоворот привычных безумств - совершенно необходимых в твоем отчаянном положении, для продолжения жизни и, возможно, излечения от хандры и хворей.
Оно вновь влечет тебя к напряжению новых знакомств, наполнявших тебя когда-то энергией и смыслами.
Оно ищет для тебя приключений, потрясающих основы, как еще совсем недавно – помнишь? Вдали от вдруг открывшейся зияющей бездны твоего несовершенства, все дальше от Двери.

Оно снова хочет растворить тебя в пространстве данного, где нет места вечным вопросам, нет места ненужным и вредным "философиям". Где все просто до пустоты,  и - как все, как у всех, в тренде, согласно простым советам ведущих популярных ТВ-шоу, по рекомендациям циников профессионалов-психологов, в кругу определенного экспертами и силовиками кольца возможного – в лодке, с веслами. С удочкой в лодке, но в огромной и мелкой зловонной луже - куда?

Оно шепчет тебе по вечерам: "А может... вернемся к Т. или на худой конец - к.. О.?". Тело твое всегда мыслит внутрь, оно - вещь в себе, ему всегда что-то нужно. Оно жаждет любви, но - знало бы оно что такое настоящая Любовь, раньше!

Ты, теперь уже другой. И вот она - Дверь, когда-то не открытая тобой перед Ним. Но где же КЛЮЧ?

* * *
Мир живет ощущением приближения мировой катастрофы. А у тебя теперь своя война - с самим собой. Потому что «стяжи дух мирен, и тогда тысячи вокруг тебя спасутся» (преподобный Серафим Саровский).

Как же вы удивительно похожи в борьбе своей, в победах, падениях, заблуждениях и восстаниях – страна твоя и ты. У тебя вирус, разрушающий иммунитет, у нее – инфекция коммунизма-ленинизма-сталинизма- .. изма. Прикинувшись вначале «в доску» своими, они стали уничтожать веру и традиции, основы иммунной системы Державы - Формы, данной Богом ради сбережения и спасения СоДержания (людей), они извратили свободу – данную Богом, уничтожили дух творчества в соработничестве Богу. И лечение у вас возможно только одно – через покаяние и причастие, чтобы вновь стать СоДержанием Бога.

Тело твое ветхое - еще совсем не старое осталось тонуть в камышах, в мечтах, в суемудрии, в обещаниях, во лжи, в нарисованном мире, в объятиях таящих рук.

* * *
Сестра твоя в тысячах километрах от твоих метаний выучила новую молитву – оптинских старцев, и идет теперь в храм, на исповедь. Боязно, но надо.

И ты, по воле Божьей, остановился и в молчании – у Двери.

И будто вы снова рядом – сестра твоя и ты. Порознь, но вместе об одном и том же:

- Спаси, Господи и помилуй..

Далее - она перед иконой, оставленной мамой:
- ..брата моего..

Ты перед образом, подаренным твоим другом-монахом в монастыре: 
- ...сестру мою....

А потом о матери, оба:

- Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей М. и прости ей вся согрешения вольная и невольная и даруй ей Царствие Небесное».

Ключ?

© Валерий Иванов-Р
13.11.2016
Санкт-Петербург

Главка 3. Монастырь

Володе  вдруг стало некуда возвращаться – не стало ни дома, куда он мог бы вернуться после скитаний (оставил квартиру бывшей жене), ни работы (выгнали), ни здоровья, которое позволяло ему даже в сорок вести жизнь беззаботного юноши (поделом!).

А еще были долги, образовавшиеся от вдруг напавшего на исходе тучных лет помрачения ума - игромании.

Он стоял в центре Петербурга у Московского вокзала - потерянный, и, как казалось, всеми забытый и ненужный, а кем-то даже проклятый, и вдруг вспомнил о том, что у него есть друг. Где-то в каком-то монастыре то ли в Псковской, то ли в Новгородской области.

Через знакомых друг не раз передавал Володе поклоны и даже звал посетить с «высочайшим визитом» его новое место обитания – святую обитель. Да куда там! Перспективному менеджеру Снеткину было не до старых друзей.

Они познакомились в 90-х в литературном объединении – ЛИТО, где собиралась талантливая «атомная» молодежь их маленького городка и некоторые дамы изящного возраста – художники, поэты, литераторы, певцы. Стихи его друга всегда встречали с неизменным восторгом.

Сам Владимир, непонятно каким образом прибитый к пристани талантов, изображал из себя непризнанного гения-прозаика, иногда дозволяющего окружению своему иметь счастье слышать из уст автора «нечто вселенских масштабов значительное».

Сейчас-то он понимал, что все написанное им тогда не стоило быть напечатанным даже на туалетной бумаге, даже в виде хохмы.

* * *
Уже то, что он в тот же день невероятным образом очутился в монастыре, было чудом. Не в Псковской области и не в Новгородской – монастырь оказался в 260 км от Петербурга.

Представь себе, дорогой читатель! - неглупого, в чем-то даже симпатичного великовозрастного юношу, с сознанием, отравленным современными прогрессивными течениями дозволенности всего и всех, с представлениями о православии и РПЦ, искаженными всезнающими либеральными СМИ, после четырех с половиной часов езды в автобусе стоящего у входа в… куда? В монастырь?! Картина маслом «Доигрались».

Был поздний вечер и рассмотреть даже самую малость монастыря ему не представлялось возможным – освещение внутри монастыря было скудным. Он стал искать друга.

Имя отец И. вызывало у всех, кого он спрашивал о нем, особое трепетное состояние: вдруг голос их становился тише, и они будто становились на чуточку меньше ростом, из чего он понял – уважают!

- Спросите в свечной, но поспешите – они заканчивают.
- А где это?
- У Троицкой часовни.
- Простите, а где это?

После этого вопроса редкие люди в темных одеждах смотрели на него, как на предателя и тихо исчезали в сумерках.

- Отец И. сейчас на службе в Преображенском, - вдруг ответил ему забавный молодой человек в испачканной одежде с лопатой в руках, похожий на хоббита из произведений модного Джона Роналда Руэла Толкиена, и, показав направление, тоже исчез.

В большой сумке Володи было все, что осталось после разгульной жизни в Петербурге – килограммов на 10, с ней-то он и вошел в храм, не подумав перекреститься перед входом.

Друг стоял посередине храма у Царских врат и что-то говорил небольшой группе стоящих рядом с ним прихожан – их было человек десять.

Это была проповедь, и каждое слово батюшки надо было слушать с особым вниманием и благодарностью. Сейчас, по прошествии лет, Володя жалел, что не подчинился в те минуты той таинственной царственной тишине храма, которая отбрасывала все наносное и оставляла лишь главное - молитвы и слова священника. Что он тогда понимал во всех этих тонкостях?

По окончании проповеди все люди, сложив правую ладонь на левую, один за другим подходили к батюшке и после получения благословения целовали его руку. Некоторые перед целованием задерживались на мгновения, что-то спрашивали, а батюшка отвечал. Не ожидал Володя увидеть своего друга таким.. как бы сказать.. выше всей мишуры мира, что ли? Он едва узнал друга в монашеском облачении. А бороду-то отрастил!
Отец И. был похож сейчас на воина из картинок в учебнике по древней истории. Подошел к батюшке и Володя – ладони книзу, улыбка до ушей:

- Привет!

Отец И. еле заметно усмехнулся, обнял Володю и задал вопрос:

- Надолго ли?
- Я не знаю. Мне некуда ехать.

Он ожидал долгой беседы, как всегда было раньше при их встречах в ЛИТО, но.. Быстро передав приезжего на попечение некоего Николая, он так же быстро исчез, как все в этом странном месте – вдруг из ниоткуда вспыхнут на миг, озарят на секунды и – где свет? Одни сумерки.

Главка 2. Трапезная

Было время Великого поста. Николай повел Володю в трапезную, усадил за один из больших столов, выставленных друг за другом буквой П со сторонами метров на пять-семь по бокам и на три стола посередине, над которыми висел ряд больших светлых и красивых икон, и ушел на минуту, чтобы вернуться с двумя тарелками в руках. В одной из них была квашеная капуста с двумя кусками темного ржаного хлеба поверху, а в другой не меньше размером - каша из пшена. Потом Николай донес большую тарелку с горой кусков яблок и бананов и две чашки горячего чая - Володе и себе:
- Помолимся?

Николай встал лицом к большим иконам у дальней стены, сотрапезник, следуя ему, - тоже. Началось пение:
- Отче наш, еже еси на небесех..

Слова молитвы Володя знал не до конца и неточно - никогда в жизни не пел их, попробовал подпевать:

- и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником наа-аашим..
Наконец они сели и приступили к трапезе.

Новоявленный паломник изрядно проголодался и был рад даже такой, как ему показалось, скромной еде - даже без кусочка рыбы, без кусочка масла и без хотя бы маленькой печенюжки к чаю.

К удивлению своему он наелся, внутри заискрилась надежда на лучшее, и он притих - в ожидании продолжения чуда.

Николай встал и начал петь благодарственную молитву, слова которой Володи слышал впервые:

- Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ..

Потом они вместе отнесли всю посуду на большую кухню, где гость успел заметить небольшой стол с иконой Богородице над ним, ряд плит посередине, молодого человека, который старательно намывал полы, стараясь не оставить ни пятнышка грязи - все чисто, прибрано и - тишина.

Именно в эту минуту он обратил внимание на эту особенную тишину. Она сопровождала его повсюду в монастыре, но только сейчас он вдруг почувствовал всю ее покоряющую глубину - она царствовала! Ей здесь были подчинены все - люди, всякое движение, всякое дыхание, и, казалось, даже мысли.

- Спаси Господи! - услышал он слова Николая, обращенные к мойщику полов.
- Во славу Божью, - прозвучало в ответ.

Тишина монастырская каждое произнесенное кем-либо слово доводила до сознания слушающего чистым, освобожденным от порабощающих и искажающих его мирских напластований и – дарила! Каждое слово здесь представало в изначальной сути, без излишеств, без красивостей, свободным – от Бога напрямую к сердцу.

Николай, перекрестившись у иконы Богородице, поспешил к выходу, Володя засеменил вслед.

Через минуты ходьбы по выложенной камнями дороге вдоль братского корпуса и протоптанной узкой тропинке за ним они приблизились к двухэтажному дому. Большие окна на втором этаже здания светились теплом и как маяком манили к себе.
«Там жизнь, там люди», - подумал Володя в предвкушении нового сюжета в его удивительном приключении.

У входной двери с кодовым замком Николай сказал:

- Запоминай, - и назвал цифры кода.

Две цифры из кода совпали с последними цифрами года рождения его племянника. В отличие от бывшего прогрессивного менеджера, родственник его по приезду в Питер после армии закончил институт, женился, устроился на хорошую работу, вселился с семьей в новую квартиру и стал жить жизнью добропорядочного и примерного бюргера - на радость своим родителям.

Третья цифра почему-то вызывала в памяти одно - "тройка, семерка, туз" из "Пиковой дамы". Связать племянника с пиковой дамой? Нет-нет - супруга его была весьма далека от этого образа - добрая, миловидная, с какой-то тайной внутри. А еще в ней был стержень, который передается из поколения в поколение - совсем не пиковая дама!

- Попробуй!
Володя нажал на кнопки - дверь открылась.

Они вошли.

© Валерий Иванов-Р
26.08.2016
г. Санкт-Петербург

Часть 3. СЁМКА

Главка 1. Капельки

Малыш двух с половиной лет улыбается каждой падающей светлой капельке с крыши, нагретой весенним дневным солнцем, он хочет освободить ручки из-под толстого жаркого одеяла и протянуть их навстречу этому чуду - каплям! Светлым-светло за дверью дома, а воздух какой! Им и дышать легче, чем зимой, когда при каждом вздохе, будто колючки в носике колются, и теплым-тепло от него, что хочется громко смеяться и прыгать. Собрать бы их в кулачки - все-все капельки, вместе с маленькими солнышками внутри каждой из них, и подарить их маме!

Но мама прячет его ручки назад под одеяло - не застудить! Малыш плачет, что-то балакает на своем сказочном языке: "Нет-нет, мамочка, я сегодня снова хочу быть волшебником - верни мои ручки этим красивым золотистым капелькам! Я хочу подарить тебе радость! Я умею!".

Она не понимает и пытается успокоить малыша:
- Сёма-Сёмушка, ну что ты, солнышко! Не кричи так громко – бабайку разбудишь!

Какой-такой бабайка? Вот выдумщица! Нет никакого бабайки, есть кардашки – они приходят ночью, вот их Витька боится.

Сёмка уже разгадал первую в этой жизни загадку - приход весны. Он научился узнавать ее по игривым капелькам с крыши, по особой очень доброй улыбке мамы, по тихому пока еще говору птичек в саду, который он еще понимает, понимает... По новым звукам с улицы: будто колокольчики по всему миру зазвенели, ручьи по земле вдоль улицы бегут вниз к реке, дети старше его гоняются наперегонки от дома к дому, на деревьях еще вчера печальных и серых вдруг стали набухать почки, а еще вдруг разом появились новые цвета - их много! Был-был один лишь белый, а еще серый по вечерам и черный, а теперь - с каждым днем их все больше и больше.

- Это одуванчики и цвет у них - желтый, - шепчет мама то ли сыну, то ли вспоминает что-то, кладет малыша в коляску, срывает с земли пару цветов, потом еще и еще и плетет красивую шляпу из них. Водрузив ее на голову, она становится похожей на солнышко, которому не хватает неба.

Потом она вздыхает горько:
- Желтый - цвет разлуки, - и почему-то плачет.

"Мамочка, не надо было прятать от меня мои волшебные капельки, сама виновата! Я смог бы собрать их в ладошки и наколдовать тебе чудо, подарить тебе такую радость, что ты никогда не стала бы больше плакать. Мамочка, ну почему ты все время не слушаешься меня, а?" – лопочет Сёмка на своем сказочном языке, еще не забытом, еще родном - таком понятном всем в том, другом, мире. В мире, где было намного больше солнца, где птицы не шептались еле слышно, а пели! Эти маленькие светлые капельки с крыши отчего дома в маленьком городке огромной страны, и эти маленькие солнышки внутри них, - они как "здравствуй!" из страны вечных чудес. Его волшебной страны, в которую так хочется вернуться и забрать туда мамочку, вернуться...

Но - мама не понимает. А Сёмка с каждым днем все больше забывает - и тот волшебный язык, и ту сказочную страну. И руки его уже не тянутся к весенним светлым капелькам с крыши с солнышками внутри, чтобы собрать их в ладошки - все-все, и подарить маме - на счастье!


Санкт-Петербург
март 2017

Главка 2. Подарок

У Сёмки сегодня день рожденья.

Алина с Таськой моют полы, вешают новые тюли с красивыми узорами на окна. Брат Толька постарше Сёмки на два года носит воду в 12-литровых ведрах с уличной колонки. Он наполняет их не до краев, иначе не унести - еще не так силен. Дрова из сарая для домашней печки носит старший брат - отличник, математик, главный помощник отца по строительству.
- Березовые не надо, они для бани - предупреждает мама Гошку - а щепки березовые, тоже не забудь.
- Хорошо, мама.

Уже с полпятого утра она вместе с двумя дочерьми занимается стряпней, руководит приготовлениями к празднику. Иногда слышно как она ругает мужа, опять с утра не тем занят: пилит и строгает доски, а надо бы убрать мусор со двора, покрасить наличники, затопить баню. А еще надо успеть до жары полить зелень и овощи, накормить скотину, сходить в магазин за... нет, в магазин она лучше отправит старшого, а-то как бы деньги снова не ушли налево.

- Сёмка, подь сюда! Хочешь научу тебя полезному делу? - кличет батька сонного юбиляра.
- Ага.
- Бери вот кисточку, - отец протягивает Сёмке самую маленькую из трех и самую темную.
- Взял.
- Давай макнем ее чуток в банку, - отец берет семкину правую руку с кисточкой в свою и опускает ниже по направлению к темной поверхности краски, потом, едва коснувшись ее инструментом, он осторожно проводит одной её стороной по краям банки изнутри наружу, чтобы не было капель и начинает водить кисточкой по заранее оструганной доске туда-сюда - Вот та-ак, и так, и так. Понял? Сумеешь один?

- Попробую, - отвечает Сёмка и думает: "Вот если бы отец всегда был таким добрым!".
- Надо не пробовать, а делать, - строго говорит батя, освобождает его руку из своей и спрашивает: Сумеешь?
- Д-да, - неуверенно отвечает Сёмка.
- Давай, теперь сам!

Сёмка пытается точно повторить все то, что показал ему отец - дело-то "отвесвеное"! Осторожно макнуть кисточку в банку, слизать капельки с кисти краями банки, и по доске - шурдык-бурдык.
- Вот-вот, - улыбается батя - давай-давай, продолжай в том же духе, чтобы всю доску покрасил, договорились? Это будет твое первое партийное задание и твой первый в жизни НАСТОЯЩИЙ подарок. Закончишь, сдашь экзамен и получишь звание. Пошел я, еще досок настрогаю.

"Какое такое звание?" - думает Сёмка и старательно повторяет: макнуть, слизнуть капельки и шурдык-бурдык по доске - ого, как красиво-то получается!
- А если еще вот так? - спрашивает он сам себя, и вот уже кисточка ходит не по строгой линии туда-сюда справа-налево и наоборот, как показывал отец, а сначала легкими мазками вдоль, а потом поперек. А если нарисовать капельки? И машинки, и - о! - какой смешной зеленый лямбузка получился! А может у бати есть еще и желтая краска, и синяя? Спросить? Нет, заругает. Ладно, так уж и быть, пусть будет по "евошному" плану. Шурдык-бурдык по доске, туда-аа-сюда-аа, макаем, слизываем, шурдык-бурдык. Дело-то "отвесвеное"!

В распахнутых наружу окнах Сёмка видит как в большой комнате их дома уже выставлен из угла большой раздвижной стол. На нем совсем скоро будет накрыта красивая скатерть из сундука, появятся тарелки, ложки, вилки, чашки для чая из зверобоя или душицы, а может и других трав, рядом с заварочным чайником будет поставлена крынка свежего козьего молока и сахар. А потом, когда соберутся все, мама принесет самый вкусный на свете хлеб и самые вкусные во Вселенной пироги. Из-под больших чистых полотенец, горячие, смазанные растительным маслом, мягкие, они будут таять во рту. Потом все будут петь хорошие песни. Только бы не было водки, только бы не было водки...

После нее батя становится чужим, превращается в злого колдуна, который будто во всех комнатах их дома включает большие серые лампочки, от света которых хочется плакать.

* * *
Экзамен батя у него не принял...

После застолья снова был скандал, мама кричала на отца, отец на маму, сестры плакали и разнимали их. Старший брат со злости разбил стул и ушел к друзьям. Младший пошел топить баню.

Сёмка убежал в самый дальний угол их большого сада, спрятался среди листьев темных вишневых деревьев и очень-очень попросил своего друга-волшебника, чтобы он уничтожил всю водку, всю-всю, на всем белом свете и чтобы не было ее никогда. И чтобы папа подарил ему снова подарок - научил новому полезному делу. И чтобы он всегда оставался добрым, как сегодня с утра.

.. и звания никакого от него Сёмка так и не получил - ни сегодня, ни завтра, ни через годы.

Но - жизнь..

"Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли" Исход 20:12

Сколько всего во взрослой жизни пришлось пережить Сёмке, чтобы понять и принять эту заповедь.

Санкт-Петербург
14 августа 2017г

Главка 3. Рассвет

Маленький Сёмка проснулся рано. Все спали. И сестра Алина - самая добрая на свете, и сестра Тася - она построже, нет-нет, да и прикрикнет, бывало, на Сёмку за шалости. а иногда и просто так, чтоб мужиком рос.

Мама встала с кровати у круглой печки в большой комнате и пошла к иконам. Устает она очень в последнее время. Говорит, что умрет скоро. Боится этого Сёмка. С таким мужем, конечно, ей несладко. Вон лежит, дрыхнет. Пахан. Алкаш. И братья спят. Сёмка прочитал в газете, что если папа - алкоголик, то и дети тоже будут алкоголиками. Он решил, что никогда не будет пить водку.

Еще не утро, но уже и не ночь. Горит свеча у икон. Мама каждое утро и каждый вечер что-то нашептывает там, в углу, будто спрятаться хочет. На иконах бородатые люди. Где-то среди них бог. Не знает Сёмка. Да и зачем это все? В школе сказали, что бога нет, главное - победа коммунизма. Он привык верить учителям и книгам. А школа - это книги, это много книг. Школа - это самое интересное на свете место. И поэтому бога нет.

Тихо, чтобы никого не разбудить, Сёмка вышел на улицу.

Пропел первый петух. Он вспомнил слова из первой прочитанной им книги: "Петух поёт на рассвете". В четыре года он научился сам читать и считать. Подойдет к братьям и сестрам, спросит их:
- Какая это буква?
Потом:
- А какая это цифра? А как их читать вместе?  – запомнит по-своему каждой букве им каждой цифре - одно движение, один танец или что-то доброе от родни, и так каждая и каждая цифра будто танцуют и дарят Сёмке радость. 

А вот рассвета он никогда не видел. Посмотреть бы - что это такое?

Он встал и тихо, чтобы никого не разбудить, вышел на улицу.

Сразу за воротами сел на скамью, сделанную батей. Батяня, если за что-то берется, то делает это качественно. Когда не пьет, он - золото: денег зарабатывает, дает их на кино и просто так. А как выпьет! На кой черт вообще мамка за него вышла замуж? Вот то ли дело у Вадика. Его батя - большой начальник. Мама и бабушка у него  - какие-то важные люди. У них есть машина, большая "Волга". Сёмка любит приходить к ним в гости. Там всегда вкусно кормят и - тихо. И много игрушек.

Сёмка посидел минуты, подумал по-взрослому об огороде, где скоро надо будет копать картошку, о том, что надо бы помочь матери и сестрам собрать вишню, полить огурцы, зелень… Потом встал, взял с земли палочку и начал рисовать на песке: космос, кораблики, звезды.

Звезды…  А ведь их миллиард миллиардов. И ведь там во Вселенной нет конца. Как это может быть? Как это - нет конца? У всего на свете есть конец. У палочки, у книги, у улицы. И дорога где-то кончается. Он проверил это на прошлой неделе, когда захотел увидеть,  где же садится самолет? Он знал, что где-то рядом есть такое сооружение, о котором ему говорил друг Алберт, называется аэропорт, и когда он увидел в небе самолет, который снижался-снижался и летел-летел, то побежал за ним, боясь не успеть увидеть посадку, побежал-побежал, потом шел-шел-шел. Шел-шел.

Долго он шел. Оказалось, что в селе их много интересных мест. Удивила одна широченная улица сплошь вся в лужах и грязи, в середине которой было  большое красивое здание. Мама сказала ему потом, что это бывшая церковь, где раньше жил Бог. А где же он сейчас? Испугался и убежал?

В палисаднике одного из домов на окраине он увидел красивые цветы. Орхидеи, что ли? Недавно он прочитал в одном научно-фантастическом романе об этих цветах и очень хотел увидеть их, но у кого ни спроси, никто не знал, что это за орхидеи такие, и советовали не забивать голову всякой чепухой. Читать он научился давно, в далеком прошлом. Сейчас ему восемь лет. Чепуха – это когда нельзя его станцевать или соединить его с чем-то добрым. А орхидеи! Это же не тили-тили, не трали-вали, а целый хоровод, что  он видел по праздникам в школе и в телевизоре у соседей и у Вадика.

Он вышел из города, и шел-шел, по дороге. Мужик на велосипеде спросил:
- Куда идешь, пацан? Подбросить?
- Не, я тут.. рядом.
- Ну, смотри, до Александровки далеко.

Аэропорт удивил: огромные самолеты, вертолеты и много людей - не таких, как обычно. Сёмка не мог оторваться от этого зрелища и стоял там долго, пока не вспомнил о домашних: «Ищут, наверное?». 

Да, искали, да еще как! Путешественник вернулся в село поздно, уже вечерело. Брат Толька, увидев его издалека, у парка, подбежал и надавал по ушам:
- Ты где был? Ты о матери подумал?
Тяжелое воспоминание. Забудем! Сейчас главное - рассвет.

Вдруг на проводах зашумели птицы, стали чирикать и по одному вспархивать –  одна, вторая, третья, десятая, будто ждали команды на общий взлет и разминали крылья. Сёмка вспомнил, что там, где гора, - там Север. Если встать к нему лицом, то справа будет Восток, значит,  Солнце будет там... А это горизонт -  так сказал дядя Тарас, их сосед. Они жили вдвоем с тетей Марьей в большом красивом доме. Детей у них не было. Зато были яблоки. Самые вкусные яблоки на свете. А еще вишни. А еще у них были кролики. И телевизор!

Сёмке нравилось, когда к ним в гости приходил дядя Тарас. Потому что после этого у них дома начиналась какая-то работа, где ему разрешали пилить что-то ножовкой, брать в руки рубанок и молоток и забивать настоящие большие гвозди! Дядя Тарас и Сёмкин пахан были друзьями и часто помогали друг другу. А когда пахан делал что-то один, то всегда очень злился, если малец пытался ему помочь. Ладно! Это не главное в жизни, как говорит его сестра Таська. Плохо? Перетопчем. А хорошо, и - слава Богу! Сейчас главное – это рассвет. 

Горизонт стал светлеть. Птицы все разом вспорхнули с проводов и начали летать по небу стаями. Появились какие-то новые краски, названия которых Сёмка не знал. Подул ветерок. Зашевелилась трава. Появилась тетя Зоя, соседка снизу, у водопроводной колонки:

- А ты что тут сидишь? Ну-ка быстро домой! Замерзнешь ведь.

Жадные они. И дочка их Светка такая дура!

- Да нет, теть Зой! Я рассвет посмотреть хочу.
- Рассвет? Во, чудной малец! - и ушла.

Она работает в колхозе, там скоро начнется дойка.

Батяня там тоже работал. Каждый вечер приносил домой по 3-литровой банке молока и давал ему много мелочи, на которые Сёмка всегда покупал два билета в кино и приглашал туда свою подругу Дилю. Но длилось это недолго. Взрослые почему-то решили развести их, потому что боялись: а вдруг … как это? … любовь, что ли? Да и батя везде работает недолго. Потом пьет.

На горизонте - сначала оно было похоже на краешек жареной картошки, но в тумане, потом на желтый колпак на голове Наташки, его соседки, которой он после неудачи с Дилей, узнав от взрослых о какой-то там любви,  написал записку: «Наташа, я тебя люблю. Душу положи на койку». Об этой записке до сих пор вспоминает его родня.

Рассвет? На горизонте стало светлеть-светлеть. Потом - защекотали, запели птицы, и полет их стал выше и сильнее и быстрее-быстрее. Потом появилось оно - Солнце!

Очарованный виденным зрелищем, Сёмка вернулся домой. Мама уже закончила молитвы, сестры нехотя зевали и готовились к подъему.

Он подошел к трюмо, зачем-то сомкнул его створки и увидел .. бесконечность: «Ага, так вот оно что! Так может и во Вселенной так? А.. кто же тогда сомкнул ее створки? Бог?! Но ведь его же нет…. Или?..».

* _* _ *

Прошли годы. Сёмка закончил школу почти отличником. Одна-единственная "четверка" по русскому и литературе в аттестате была «предопределена планом на отличников, спущенным сверху». В тот год отменили серебряные медали, а золотых по плану оказалось всего три на класс, а он претендовал на четвертую, поэтому ему и поставили "четверку".

После школы он без труда поступил в университет в Казани, но случившийся от голода приступ метеоризма на одной из лекций - страшно громкий и разнотонный - похоронил все его детские мечты, и он сбежал от стыда из университета в привычную с детства жизнь. Как оказалось, сбежал по глупости от многого в жизни, от многих возможностей в ней. И не было рядом никого, кто мог бы остановить это сумасбродное решение юнца. Остановить и  развеять всю эту чепуху, не слагаемую ни в танец, ни в доброе дело от людей, ни в светлое-светлое,  как рассвет. А если бы рядом был Бог?

Бог? А ведь и Его он никак не мог передать никаким движением, кроме одного – пламени свечи у икон, у которых мама читала молитвы о здравии тех, кто жив,  и упокоении тех, кто вечно жив у Бога.      

Проработав три года на заводе, он все-таки поступил в новое учебное заведение, но в культурной столице - граде Петра Великого. В армию его не взяли по болезни и плоскостопию. Сверстники его прошли огонь Афгана, многие стали наркоманами.  Не один, и не два, и не три из них стали в 90-х годах верными помощниками криминальных авторитетов. Пацаны и братаны стали править несчастной Россией.

А пока все еще длились и длились счастливые для него 80- е.

Каждый год он приезжал на каникулы в отчий дом.  За праздничным столом, уставленным вкуснейшими яствами, испеченными с молитвами матери его в деревенской печке, Сёмка важно и с гордостью по-городскому рассказывал своей родне о жизни в самом красивом городе на Земле. Потом выходил из дому, проходил по тропинке у самого края картофельного поля в огороде - к зарослям вишни по его периметру, чтобы вновь наестся  вдоволь волшебно вкусных ягод. 

А на следующее утро он выходил спозаранку, садился на уличную скамейку за огромными деревянными воротами, вспоминал о первом в его жизни подарке - от отца: первом его "отвесвеном" деле и о первом в его жизни умении – красить заборы.

Снова, как в далеком детстве Семка встречал рассвет и думал о.. бесконечности. Активный коммунист в техникуме, председатель студсовета, хорошист в учебе, - он, как никто другой, мог претендовать по окончании учебного заведения на получение распределения в Питере, с местом в общаге и лимитной пропиской. А потом жить ожиданием бесплатной квартиры после долгих-предолгих лет работы на одном предприятии. Но, увы, именно в год успешного окончания им техникума, была отменена лимитная прописка. Для прохождения обязательной двухгодичной отработки после учебы в техникуме он был вынужден выбрать сам другой город и предприятие. Этим городом стал  Сыктывкар. Поначалу он не мог выговорить это сложное название и называл его про себя Сызыкаром.

Сначала неудача с золотой медалью в школе, а теперь вот незадача с распределением. Непонятно по какой причине, но он был единственным в семье некрещеным ребенком.

После смерти его родителей, братья его, оставшиеся единственными жильцами в отчем доме, спились, переругались, стали жить врознь  и питаться врозь. Как злейшие враги. Молился ли о них в те времена кто-либо из его родни? Вряд ли. Ведь многие в нашей стране хоть и были тайно крещены в большинстве своем,  но остались безбожниками и без молитвы. И продолжали следовать традициям советским, безбожным, а не тем, что из глубины веков, от корневой глубинной молитвы, переданной  нашим душам предками нашими, переданными  как ген, но не в физическом теле, а в духовном.

Роскошные вишневые заросли по периметру огорода их родного  с братьями дома с изумительно вкусными и полезными ягодами, которых в некоторые годы можно было набрать аж тридцать ведер, - они остались только в воспоминаниях, их не стало. Брат-алкоголик, став хозяином в их родном доме, наконец-то, осуществил свою давнюю мечту - спилил и выкорчевал ненавистные кусты вишни, не оставив ни одной ее поросли. Приезжать в отчий дом стало как бы незачем.  Только к добрым сестрам, их мужьям и  детям. В других домах, где, увы, ни в одном из них уже не горели свечи у икон в красном углу, с любовью украшенном занавесками с красивыми узорами в красном, бирюзовом и зеленом цветах на светлом. Таком же светлом, как тогда, на первой детской встрече рассвета.  Да и самих икон в доме не было ни в одном из домов его родни.

Нет-нет, но после очередных жизненных  катаклизмов в памяти Сёмки-коммуниста все чаще вставал образ покойной матери, стоящей по утрам и вечерам у зажженной лампады перед иконами и молившей Бога о здравии и благополучии всех детей ее беспутных, и о супруге её, и о родне, и о соседях и о всех добрых людях на земле.

Некрещеный Сёмка во время празднования 1000-летия Крещения Руси однажды оказался по какой-то непонятной надобности внутри храма... Вспомнил он снова свой первый рассвет, сомкнутые вместе створки трюмо, которые открыли ему впервые .. бесконечность. И Бога?

В Сыктывкаре от тоски по Питеру начал Сёмка писать никчемные стихи. Однажды, находясь в гостях у друга Жени Попова и его супруги Татьяны, он был оставлен на минуты в квартире один – хозяева ушли в соседний магазин, купить продукты. Что-то заставило его подойти к красному телефону в их квартире,  взять в руки его трубку и позвонить в … Министерство культуры республики:

- Здравствуйте! Я поэт. Скажите, пожалуйста, есть ли в нашем городе объединения творческих людей, куда и я мог бы приходить и читать мои стихи? 

Этот сумасбродный звонок привел его в местный литературный кружок, где он познакомился с людьми удивительными, не похожими ни на одного из прежних его друзей-подруг-знакомых.

Один из поэтов, узнав, что Семён - коммунист, под клятвой о неразглашении тайны, дал ему почитать одну странную книгу. О советском ГУЛАГе. Потом другой пожилой писатель из их  литобъединения рассказал ему о непростой жизни его родственников, отнесенных советской властью к врагам народа и прошедших все ужасы сталинских репрессий. Так Сёмка  впервые узнал о  советских лагерях для политзаключенных. Конец 80-х и начало 90-х стали открывать ему  страшную тайну о настоящем коммунизме, а не о том, о котором ему "заливали" героические сказки парторги на собраниях и пропагандистский  телевизор с дьявольски гениальным и убедительным  советским кино.

В 1991 году Семка положил свой партийный билет на стол парторга, чем вызвал немалый переполох среди бывших "товарищей". Почему-то в этот ключевой момент его жизни он вспомнил о вишневом саде отчего дома, о роскошных кустах вишни, безжалостно срубленных и выкорчеванных с корнями его братом-алкашом. И о свече у икон со стоящей рядом с ними мамой, шепчущей молитвы.

Крестился Сёмка в 1997 году.  С тех пор молится он и о покойных родителях, и о братьях, и о сестрах, и о всех добрых людях на земле. О тех, кто, слава Богу жив, и о тех, кто вечно жив у Бога. Так же, как его покойная мама когда-то давным-давно, молится. На рассвете. 

© Валерий Иванов-Р.
18 июля 2017 г – 6 октября 2021 г – 9 февраля 2022 г.
г. Санкт-Петербург

Часть 4. ВСТРЕЧА

Главка 1. Счастье - не причастие


Вчерашний приступ?! А ты встал и просто пошел - с молитвой, и ходил так часами – от храма к храму, читая про себя любимый 50-ый псалом.

А помнишь, в день Святой Троицы? Тоже так же. Не сдался, шел, с молитвой. Больной? Три тысячи раз да! Даже на Пряжке не помогут.

Ураган был такой, что деревьев ветром повалило сотни, а щиты рекламные летали как никчемные бумажки, что у метро студенты и школяры раздают. Народ по домам попрятался и пил чай с вкусняшками.

А ты шел по земле, и все тебе было нипочем - ни ураган, ни предупреждения от МЧС, на телефон смсками заботливыми идущие, ни пустота в кармане, ни "урррр" в желудке, ни позывы естественные при долгих хождениях.

Ты молился, а значит - жил.

Утром зашел ты в храм Спаса Нерукотворного, записки о упокоении матери своей и отца и родичей, и друзей подал, внес пожертвование - последнее отдал с радостью, поклонился иконам, задержался у образа Матроны Московской, помолился.

Встал было на исповедь, да не смог сладить с ветхим человеком, заерзали внутри мыслишки-кирки, да так усердно стали копать причины и следствия, что вырыли большую яму обиды - на самого себя.

Вынесло тебя, как на лопате жареной из святого места. Ни литургии тебе, ни причастия. А ведь накануне и с утра сегодня прочитал все положенные в предуготовлении к такому великому делу акафисты - Иисусу Христу, Богородице, Покаянный, Ангелу-хранителю.. Но не пересилил – вынесло тебя из храма, выбросило за борт и понесло, как голь перекатную к дороге.

Встал ты у остановки транспорта общественного, что вблизи с воскресной школой, куда, бывало, хаживал для помощи сестрам во Христе, где добрая раба Божья Г. приносила тебе в обед вкусные пироги из трапезной, смотрела на тебя долго и молчала, а ты… жаловался ей на жизнь, как пацан. Так нажаловался, что она предложила тебе деньги. Взаймы. На полгода. А ты их так и не вернул до сих пор. Уже год почти прошел. И стал ты корить себя за слабости, а бесенята с кирками-мысляшками тут как тут:

- Ну что, Никчемка! Кто сильнее? На-а-аш ты! Не помог тебе твой храм! Айда с нами! С нужными людьми сведем, все проблемы решим – и с долгами, и с пропиской, и жилье свое будет, и врача для болезней твоих найдем самого лучшего, и с подругой преданной не обидим – все чин чинарем будет! Не дрейфь!

«А ведь и впрямь так, - подумал Никчемка – все будет! Что мне от этих братьев-сестер в храме, бесполезных? Одни терзания и самобичевания!».

И стал у тебя от мысли этой цветастой никчемной будто лотос внутри распускаться, пошло расслабление по мышцам, как после бани с хорошим веником и жаром, успокоение по нервам волной, как взглядом любящим огладило, и вот уже в мечтах твоих утро летнее - другое – заискрилось. Солнце еще невысоко у горизонта возвысилось - не жарит. Будто вышел ты из дома в сад большой с кустарниками большими смородины, малины и вишни, набрал в ладони ягод горкой и давай уплетать за обе щеки, как в детстве, потом сел на скамейке в тени у единственного во дворе высокого дерева, раскрыл тетрадку и давай рисовать... счастье.

- Счастье – еще не причастие, - вдруг прошелестела над тобой птичка и шмякнула об штанину небольшую, но заметную резолюцию – Так-то!

- Ах ты, бестия! - теперь вот еще и штаны стирать.

Правду сказала – не причастие. Грустно стало тебе от этой мысли, и вернуться бы тебе в храм к своим, батюшке у аналоя в ноги поклониться и выложить через него Господу все, что наболело, что мучило аж с самого Великого поста, да ноги вдруг сами понесли в другую сторону - вдоль дороги к Поклонной и далее.

Пришло новое сообщение от МЧС об урагане – будь осторожен! Удалил, не до погодных страстей. У тебя своя буря, своя драма с градинами жгучими помыслов в сюжете и поваленными полувековыми дубами заблуждений, свои наводнения помыслов, свои молнии разящие во время падений.

Не причастен – ветер склонил справа к ногам ветку сирени отцветшей, через шаги поманили к себе колючки разметанных в стороны ветвей шиповника.

Закачался столб светофора на перекрестке, заиграл беспорядочно цветами и остановился на красном – не причастен.
- Счастье – еще не причастие?

И тут будто прорвало – молитва пошла! Не обычно, как по утрам в углу чужой квартиры у икон, нелепо сложенных в ряд изнутри картонной коробки обувной, - успеть, пока никого нет в комнате, а тепло-тепло, светлым-светло, как от сердца потаенного, из самой глубины глубин - тихо-тихонько, колыбельной.

И будто не словами в буковках вязью церковно-славянской зазвучала, а дыханием особенным в чувство приводить начала, но не физическим дыханием, не «вдох-выдох», а - покаяние-радость, покаяние-милость, покаяние-сила.

Рука привычно стала отсчитывать зернышки четок внутри левого кармана после каждой молитвы: одно, две…пять. Касания эти поначалу возвращали тебя воспоминаниями в храм к аналою и в монастырь, в Преображенский, у озера, к духовному отцу, так редко «балующего» тебя сейчас ответами на «смс-кричалки души», а потом все мысли были захвачены и погашены молитвами.

И ничего другого уже не хотелось: шаг – слово, шаг – слово. «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей..» - зернышко четок, «Помилуй мя, Боже..» - зернышко.

От Спаса Нерукотворного до Димитрия Солунского отсчитал 28 зернышек. Впервые был в этом храме, да и о святом этом ничего не знал. Зашел внутрь, поклонился в сторону Царских Врат, каждой иконе, что была в храме, поклонился, как там, в монастыре, подошел к Кануну, помолился о упокоении родителей своих, сродников покойных, друзей, благодетелей, потом вышел и продолжил путь.

До Святой Великомученицы Татианы у метро Пионерской – 7 зернышек, до Серафима Саровского на кладбище – 20, до Иоанна Предтечи – 7, и в каждом помолился – о родителях своих, о друзьях покойных, о сродниках, благодетелях.

От Иоанна Предтечи до Князь-Владимирского дошел – 18 зерен. Поклонился каждой иконе, помолился как мог, вышел наружу, почитал о новомучениках, каждому из списка помолился по-простому:

«О, великомучениче (имя), моли Бога о нас».

В том храме и исповедовался. Так и не смог понять – почему же из храма Спаса Нерукотворного, где ты крестился почти ровно 17 лет назад дядькой непутевым взрослым уже, почему сегодня, когда ты так усердно приготовился к исповеди и причастию, тебя сегодня оттуда будто метлой вымели и погнали такого болезного, слабого, жалкого и разнесчастного в путь дальний, с молитвой?

По дури твоей или по милости... Его?!.


Такая вот она твоя "борьба" - по кочкам и колдобинам, да из кювета – с перекошенным от боли лицом и .. улыбкой! Больной?! Да на всю голову!

Несносный говорун в прошлом, теперь ты научился молчать и понял насколько это важно в жизни - уметь молчать. Как много ценного открывает тебе сейчас тишина.

Ты научился ценить время. Ты научился дорожить людьми. Ты научился видеть глубину слова и поразился богатству русского языка. Ты научился многим новым умениям и понял: каким же ты был раньше больным человеком! И никто в этом не был виноват – ни государство, ни Путин, ни отец, ни родня, ни кредиторы – никто!
Не «КТО ВИНОВАТ?» от больного, а РАДИ ЧЕГО – от исцеляющегося.

Как же не поблагодарить Бога за такое ИСЦЕЛЕНИЕ?

Больной?! КАК БЫ, да. Но снова вперед – «по велицей милости Твоей», один на один - с Богом!

© Валерий Иванов-Р
г. Санкт-Петербург
08 октября 2016

Главка 2. В храме

В том храме Сёмка был впервые. У большого Креста с распятым Христом, он заметил небольшую группу людей – они стояли полукругом, в полутьме, в молчании, простые.  Казалось, в храме больше не было никого – только эти люди у горящих свечей перед Крестом со Спасителем.
«Хранители света», - подумал Сёмка.

Он подошел к ним и тихо спросил:
- А можно ли в храме побеседовать с батюшкой?
- Да, после молебна. Вы еще успеете подать записку, - сказала красивая пожилая женщина в черном платке с особенным добрым взглядом и показала в сторону свечного ларька.

Из денег, занятых у старинного почти забытого в гонке за успехом друга-художника Сергея, такого же бедного, но в отличие от Семки, не потерянного для жизни человека, - осталась последняя сотня: на метро и на автобус, чтобы доехать до.. возвращения в болото?

О упокоении… Когда же он в последний раз писал записки в храме и ставил свечи у икон? Десять лет  назад? В столице.

Новость о смерти отца-алкоголика застала его в Москве, где он «завис» на время по пути в отпуск на родину – из Питера до солнечной южной республики, где он родился более сорока лет тому назад, где жила почти вся его родня, где доживала свои последние годы мать – окруженная заботами и любовью дочерей своих.

Старая знакомая, уже давно переселившаяся из Питера в столицу, всегда была рада видеть его у себя в гостях.

В уютной квартире Тамары рядом с «Электрозаводской» они долго говорили о современных течениях в психологии, о грандиозных планах хозяйки квартиры на будущее, о её новых знакомых, о театре, о родне. До поезда оставалось часа три, и вдруг он поделился с ней открытием - неосторожно, не подумав о последствиях: «А ведь годы уничтожают разницу в возрасте». Она, кажется,  любила его, а он был младше – на десять лет.

Она посоветовала сходить в Храм Христа Спасителя и заказать сорокоуст по его покойному отцу.  Это был, пожалуй, первый его шаг к примирению с отцом – теперь покойным.   А еще первый - еще не рвущий слух набат, а тихий – дзиньк! - звонок:  «Не судите, да не судимы будете».

* * *
Первым в записке о упокоении он написал имя своего покойного отца, потом брата – одного из трех, нормального, не алкоголика, доброго, смелого, но убитого в 90-х за то, что отказался предать друга. А он, Сёмка, предал – всех своих.

И вдруг захотелось ему вернуться в родной город, за полторы тысячи километров от этого храма и попросить у всех прощения, даже у братьев, причинивших ему немало бед. И начать новую жизнь. Ведь еще не все так плохо.

На его сообщение с мобильного телефона о желании вернуться на родину в отчий дом ему из солнечной республики пришел ответ: «Мы против». А не против были только братья-алкаши, но возвращаться в тот же ад, из которого он сбежал многие годы назад, Сёмка не нашел силы и стоял теперь у храма растерянный, совершенно не понимая – куда теперь идти?

- А поехали в монастырь! – незнакомый парень лет тридцати обратился к нему, как к давнему знакомому или даже другу, протянул руку:

- Дионисий.
- Семён, - неуверенно, почти прошептал он в ответ. В последние годы в его жизни было так много странностей, что  предложение этого странного человека он принял так, как и надо - без удивления и с готовностью к любым неожиданностям. Потом произнес твердо, будто врезал в ухо невидимому врагу:
- А давай!
 
Машина Дионисия стояла неподалеку, ехали почти пять часов.


Новый знакомый  оказался человеком необычным – художник, поэт, философ, знаток жития Святых отцов и, что главное, - реальной жизни, такой как есть, без басен и фальшивого флёра.

Говорил Дионисий немного, будто целясь каждым словом и экономя заряды. О жизни его Сёмка почти ничего не узнал, но цитаты из Библии его собеседник выстреливали одна за другой. А потом часа через полтора, когда по краям дороги начались поля и леса, наступило молчанье. И тут Сёмку как прорвало: он начал рассказывать Дионисию о себе, о своей никчемной жизни, вспоминал друзей, подруг, коллег. Как же много они доброго сделали для него, а он ответил им черной неблагодарностью. Дионисий слушал и повторял одно:
- Понимаю. Понимаю..

В монастырь они приехали ночью. Поселились в маленькой комнатушке одноэтажного деревянного здания, названного Домом паломника. Их устройством занялась  прекрасная милая старушка, одетая во все черное, – инокиня Феодосия. Она предложила им чай и угощения, а затем удалилась.

А поутру Дионисий будто преобразился. Это был уже не тот современный одетый с иголочки интеллектуал, поражающий глубиной знаний и непривычными парадоксальными взглядами на жизнь, а человеком  как бы из иного мира: во всем черном, и - взгляд!  Такой взгляд Сёмка видел лишь однажды – в картине Тарковского, кажется, «Ностальгия», в сцене со свечой, когда герой фильма в исполнении Янковского шел по пространству своих глубинных смыслов, боясь нечаянным или суетным движением, не по разуму порывом вперед погасить свечу в руках.

Тогда в конце 80-х на сеанс его затащила одна хорошая знакомая, его первая женщина, а он смотрел на экран и ничегошеньки не понимал – ни в сюжете, ни в речах героев картины, ни смысла нахождения в этом полупустом зале на просмотре картины странного режиссера, который что-то пытался сказать, а все так сложно и непонятно в его фильме! Сейчас Сёмка понял, что же не давало ему понять замысел гениального режиссера и гениальное воплощение этого замысла в этой и других великих кинокартинах.   

Взгляд Дионисия теперь как бы излучал удивительный свет:  необыкновенное тепло и доброта струились из его глаз и будто приглашали каждого, кто находился рядом, на праздник. А рядом сейчас был только он - заблудший в жизни никчемный человечишка Сёмка. Однако будто бы кто-то и другой стоял рядом - невидимо. Он подумал: «У человека с таким взглядом не может быть душа скверная, но только светлая».  Невидимый кто-то, так же  как когда-то в детстве придуманный друг Сёмки будто прошептал: "Да, так. И в каждом - так".

Главка 3. Богородице Дево, радуйся!

Лес обступал высокими тенями и будто медленно сжимал сознание Володи и тело его в невидимое кольцо, воздух в нем густел с каждым шагом Володи вперед, ветви дробили лучи солнца и рассыпали брызги их по высокой июньской траве слезами утренней росы. Дорога, поначалу прямая, стала двоиться, потом троиться, потом увела его в чащу, и исчезла.
Ни звука, только шепот и дыхание – его, Володи, как в ожидании какого-то чуда, – осторожное.
Он был один. Даже кажущееся чувство присутствия кого-то рядом исчезло и от этого стало ..

Оно опять повторилось – то ощущение невероятной полноты и влюбленности в каждый атом этой реальности, где все-все-все, каждая вещь, каждая душа, каждый день и миг вдруг обрели смысл. ЭТО повторилось.

Один.

Не было мыслей. Не было ни страха, ни мечтаний, ни эмоций – просто созерцание и необыкновенно радостное чувство со-причастности  всему. Он был и мал и велик одновременно – в этот миг. В нем слились и точка и бесконечность, он будто обрел бесконечное число измерений.

И вдруг молитва ПОШЛА как корабль по воде безграничного океана:

- Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.

«.. еси душ наших, Спаса родила.. еси душ наших», - повторил Владимир, будто боясь потерять то незнакомое до этой минуты ощущение нескончаемого и прекрасного НАЧАЛА - во всем и всего.

Поразили листья на деревьях: он никогда не замечал, что они настолько красивые! Листья как листья: весной зеленые, осенью – в грязь, весной – перегной! Но сейчас! Он будто рос вместе с ними, по чуть-чуть: наполнялся соками – по микрокапелькам, раскрывался навстречу теплу утреннего летнего солнца – тихой улыбкой, прожилки его набирали силу – несокрушимой, неотвратимой, форма обретала узор и законченность – какие там гештальты, это совсем-совсем другое! Молитва будто сорвала с головы его какую-то ненужную защиту, пелену неправды, она будто прибавила его зрению новое качество – он стал видеть КРАСИВОЕ. Сохранить бы!

Он стоял в неизвестно каких километрах от первого в своей жизни монастыря, от озера, воды которого уже были готовы омыть его, как младенца, как на Крещении. Озера, берега которого он поначалу держался как ориентира, а теперь – случайно ли? - забрел в эту непролазную чащу, потеряв всякие ориентиры, и стоял в удивлении, тишине, с благодарностью:

Богородице Дево, радуйся…      

Лес не выпускал, сцепил его красотой своей, обездвижил среди величия своего и умиротворенности. Небо просветлело. Володя вспомнил о четках, полез в карман куртки, на землю выпала.. маленькая самодельная брошюрка. Он поднял её, прихватив пальцами немного цветков травы, прочитал название: "Богородичное правило Серафима Саровского".
Как она оказалась у него в кармане?
Он открыл первую страницу:
"На седьмом Вселенском соборе церкви святые отцы сказали: «Кто будет со вниманием по 150 раз читать молитву „Богородице Дево, радуйся…», тот обретет над собой особый Покров Матери Божьей».
Была в ней и та главная молитва, о которой говорил его знакомый, - "Отче наш".
"Вот она нить Ариадны!" - подумал Володя и стал читать молитвы из брошюрки - одна за другой, перебирая четки.
Потом ноги его будто сами собой пришли в движение, и вот он уже идет - без страха и с надеждой, вперед – КТО ТЫ?   

Вдруг он услышал колокол. Звук его не рассеивался, не терялся среди деревьев, не "водил за нос", как тот поезд с утра, а был явным, отчетливым, не перевирал направление, а вел.

"Богородице Дево, радуйся.., - повторял Володя - Благодатная Марие, Господь с Тобой" - и покатились по щекам слезы, и пошла по телу какая-то необыкновенная волна, будто мама в детстве по голове погладила, и снова вернулось то неописуемое ощущение Присутствия, Диалога -

его и.. Бога?

Глава 4. Напутствие

Глава 3. НАПУТСТВИЕ

- Ты знаешь, - сказал Дионисий когда они проходили мимо озера по пути к монастырскому храму, где вскоре должен был начаться молебен святому преподобному Александру Свирскому, - это озеро, оно не просто вода с большими рыбами и гавкающими по утрам вредными для сна бакланами над ним. Не глубина и ширина, не азимут и косинус, а МЕСТО ДЛЯ РОЖДЕНИЯ. Был человек ветх и грехами избит до изнемождения. Был он вопросами мирскими псевдоважными, как веригами к земле притянут и распластан на ней в одиночестве и страхе.  А тут пришел на озеро - после храма, после, может быть,  первых в его  жизни исповеди и причастия,  и – родился!  Заново! Новый человек явился миру! И имя его прежнее, и прищур глаз не изменился, и походка все та же – смешная: не на «раз-два» бодро, а по-прежнему «бульк-быльк-ырзь» и «хрысь!» – споткнулся, а все равно – НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК! И в шаге его появилась какая-то утвердительность. Нет, не бахвальная, не горделивая, а простая и почти незаметная, но такая важная, как точка в конце фразы. Такой вот, брат, новый синтаксис!

- Нет, - продолжил Дионисий - не исчезли чудесным образом из жизни его ни привычки вредные, ни мысли постыдные, ни навыки страстные из жизни прошлой. Он все тот же, каким был ДО. Тот же, да не совсем. Теперь шаги его не вечное блуждание в рабстве ложной свободы, а ПРЕДЛОЖЕНИЕ – по правилам, по закону: там, где надо, – запятые, а не надо – значит, НЕ НАДО! Бывают и многоточия. Могут годы пройти после одного многоточия – метаний, падений, подъемов, разочарований, злости, безнадежья, уныния, пребываний на грани между, прежде чем дорастет человек до нужного слова и сможет закончить предложение, и поставить точку. Синтаксис жизни, брат. Попробуй сейчас, именно сейчас, хотя бы раз пройтись вокруг этого озера, но не ради забавы, не любопытства для, а будто со свечой в руке, оберегая пламя.

- Снег? Дождь? Град? - будто сам Бог говорил сейчас с Семёном устами его странного знакомого - Пусть он дерябит без устали за щеки твои, пусть холодно, мерзко, но пламя – убереги! Ведь должен же быть в жизни твоей и ЭТОТ дождь! Дождь, когда ты идешь со свечой вокруг ОЗЕРА -  ради рождения. Это твой личный дождь, он ДЛЯ ТЕБЯ! Не отвергай его, прими его как дар! Как то, что сделает тебя сильнее. И ты поймешь по-настоящему, что это значит «идти в ненастье со свечой в руках вокруг озера – ради рождения». Это твое предложение, твой синтаксис, твои буквы, твоя победа!

- Лучше бы с молитвой, - дал Дионисий совет - «Отче наш», "Верую", "Богородице Дево, радуйся", если знаешь их. А если пока еще не знаешь ты ни одной молитвы, то придет-придет она, придет - вижу!  Душа у тебя светлая, она во сто крат светлее моей.  Такая душа не может без молитвы, она томится без нее, и та тоска странная, что нападает на тебя временами, – ведь правда же, нападает? Эта тоска не от того ли, что душа твоя не питается живительным соком молитвы? Эх, знал бы ты, какой новой неведомой доселе радостью наполняется душа после чистых, от сердца слов: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей..». От этой радости хочется плакать. А некоторые даже подвиги совершают – дивясь, что способны на него.

- «.. и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое..» - продолжил он читать неизвестные Сёмке слова какой-то, наверное, молитвы и услышал уточнение:

- Это 50-ый псалом Давида. Его бы надо выучить и почаще читать наизусть, но не насилуй себя: придет время – выучишь.. нет не выучишь, - она, эта молитва, просто врастет в тебя, как новый орган, когда кровь твоя будто новое русло найдет и понесет мысли твои не к мечтам пустым и «свободному» словоблудию, а к блаженному созерцанию – красоты этого мира. И тогда в душе твоей вдруг откликнется маленький светлый человечек! Тихая благодарность его сметет весь хлам души твоей и разрушит все опоры прежнего ветхого человека – он будет повержен. Навечно ли? Это зависит от тебя, от твоей настоящей истинной свободы.

Удивленный словами своего знакомого Сёмка подумал: "Как же не стремиться к этому? Надо!". А потом подумал: "А как?". Дионисий, будто услышав его мысли, тут же и ответил на его вопрос:

- Тебя будут пугать: «Не ходи! Там медведи, там змеи, там лихие люди, там топи, там ходят только сумасшедшие!». Не слушай! Иди! Лучше бы с молитвой… Давай выучим с тобой одну, она короткая, повторяй:

"Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших"

- А теперь давай пройдем до последнего дома перед лесом у озера с этой молитвой! Пусть она станет тем пламенем свечи, как у Тарковского, помнишь? Не задувай ее мыслями, храни от ветра помыслов и сомнений, храни от страха и малодушия. И просто неси.
Повторяй:

- «Богородице Дево, радуйся..». Иди!
 



 
 
Продолжение напишу по мере возможности. Состояние здоровья не дает сейчас долго сидеть у компьютера.