Исповедь колдуна. Глава 6. Гриша
- А я говорю тебе, Сеня, я не костоправ, и не этот аппарат, как его? Рентген! На то врачи есть и больницы, чтобы диагнозы ставить и лечить.
Семён уже по традиции затеял кухонный спор с Арсением, когда тот объявил о скором появлении очередного «пациента».
- Не помогут Грише ни доктора, ни лекарства, ни травки, - категорично заключил Арсений. – Болезнь у него не физическая. Сам-то как думаешь, отчего у молодого мужика нога стала отниматься? Не ударялся, не падал, не дрался, не пьет почти.
- Ну, откуда же мне знать! Сглазили его что ли? Тьфу! Вот пообщаешься с тобой, начнешь верить во что ни попадя.
- У вас это, может, и называется сглазом. А вот то, что человек может болеть и страдать из-за чьего-то дурного отношения, зависти, ненависти – это факт. Веришь ты в это или нет.
- Можно подумать, мне никто плохого не желал никогда. Вон все руководство на комбинате меня ненавидело. И ничего – не ослеп, не оглох, руки-ноги на месте. Хотя… После всего, что со мной случилось, я бы предпочел что-то из этого.
- Что случилось, то случилось, Семён. Да и не больно ты им мешал. Они просто ждали удобного случая, чтобы от тебя избавиться. И, как ты знаешь, им это удалось.
- Да уж. Ну, а что с Григорием-то стряслось? Кому он так насолил?
- Да старухе одной.
- Ну, хорошо хоть тут без любовей несчастных. Я было начал думать, что он девчонку какую-нибудь поматросил и бросил, и она ему теперь мстит.
- На такую девчонку еще нарваться надо, чтобы она так могла мстить.
- Так, ладно, что со старухой-то этой?
- Обиделась очень.
- И что прям так обиделась, что у парня нога отсыхать начала? Она что, ведьма?
- Вот заладил – колдуны, сглазы, ведьмы! Правда, бабуленция-то и впрямь непростая. Есть у нее сила, только она о ней не знает. Главное, сама с Темными сговорилась по молодости, к счастью, ума пользоваться не хватило. Скольким бы уже навредить успела.
- Это как так сговорилась?
- Ребенок у нее заболел сильно, когда маленький был. Ну, и она, как большинство матерей в такой ситуации, убивалась. Доктора ничем помочь не могли, да и не было медицины тогда такой, как сейчас. Вот она от отчаяния возьми да скажи: «Душу свою продать готова, лишь бы сыночек поправился!»
- Да мало ли кто и чего в сердцах сказать может…
- Любой может, только не ко всем Темные цепляются. А вот она им приглянулась.
- Ребенок-то выжил?
- А как же, выжил. Вырос детиной здоровенным, за всю жизнь и простуды не подхватил. Только не своим путем он пошел. Потому что не должен был здесь, на земле, оставаться. Ему уйти тогда полагалось, младенцем. А тут Темные вмешались.
- И что же с ним стало?
- Не с ним стало, а он стал. Насильником и убийцей. Четырех девчонок на тот свет отправил. Сидит сейчас пожизненно.
- Так это тот самый? О котором лет пять назад столько разговоров было?
- Ну, да, в соседнем селе это все произошло.
- А Гриша тут причем? За что на него старуха так осерчала?
- Да, собственно, не при чем. Вернее, плохого он ей ничего не сделал.
- Тогда вообще ничего не понимаю…
- Понимаешь, Семён, так бывает. Когда человек свою беду принять не может, он не может спокойно смотреть, если у других все хорошо.
- Ну, ты же говорил, что обиделась на него старуха. Значит, за что-то…
- Да. Обиделась. Но не за какой-то поступок, а просто. За то, что Гриша ее сыну ровесник, что добрый он и порядочный, отец хороший. Он ведь в том селе часто по делам бывает, мясо на продажу возит. С детками, бывало, приезжал. А старший у него ну очень на ее сына в детстве похож – такой же светловолосый, веснушчатый. Увидела она их как-то возле магазина, ну и стала подкарауливать. Как ни приедет Гриша, один или с детьми, или только со старшим, она – тут как тут.
- Так чего хотела-то?
- Как чего? Навредить. Темные-то ей тоже покоя не давали. В очередной раз, когда приехал Гриша с мальчишками, она им навстречу чуть ли не бегом. И конфетки ребятишкам давай совать. Только Гриша не позволил им взять. И правильно сделал. Ничего в том угощении, кроме злых пожеланий и обиды ее на весь мир, не было.
- И тогда она Григорию и пожелала всего того, что с ним сейчас происходит…
- Верно, Семён. Пожелала, чтобы ноги отсохли, ну и еще чего похуже.
Семён был в замешательстве. Ладно, с подсказки Арсения людей предупреждать об опасности или от поступков глупых уберегать. Но тут-то дело было посерьезнее. Человек, считай, погибал.
- Сеня, ну, и что я должен сделать? Ты мне предлагаешь с этими Темными сражаться?
- Нет. Ты просто снимешь с Гриши эту напасть и вернешь бабуле ее подарочек. Вернее, он сам к хозяйке вернется.
***
Григорий сидел у Семёна на кухне, как на приеме у врача. У очередного врача, который ничем не мог ему помочь, а только выписывал все новые мази и таблетки, они стоили баснословных денег, но совершенно не помогали.
Взгляд у Григория был потухший. Видно было, что ему очень больно. Старухины «пожелания» отчаянно работали над тем, чтобы погубить молодого, полного сил мужчину.
- Гриша, ты понимаешь, что с тобой происходит? – спросил Семён, левой рукой наливая кипяток в кружку.
Григорий равнодушно наблюдал за тем, как вода в кружке, смешиваясь с заваркой, становилась чаем.
- Понимал бы, не пришел к тебе, Семён. – Его голос был таким же тусклым, как и взгляд. – На мне порча, да?
- Я не знаю, как это называется, а в порчу я не верю. – Семён расположился на табурете напротив и пристально смотрел на «пациента». - Только дело не в ноге.
- А в чем?
- В том, что кто-то очень пожелал тебе этого.
- Ты догадываешься, кто?
- Я не догадываюсь, Гриша, я знаю. Я могу тебе помочь, но и ты тоже помоги мне, ладно?
- Что я должен сделать?
- Сиди и не шевелись. Постарайся расслабиться, забудь про боль, как будто ее нет. Закрой глаза и дыши спокойно. Только, пожалуйста, постарайся не думать о боли, ладно?
Семён уже начинал привыкать, что каждый раз его голос становился, как не его. Сейчас, в отличие от предыдущих «сеансов», он говорил очень тихо и вкрадчиво. Наверное, это помогало, потому что Григорий и вправду успокоился, дыхание его стало ровное, как будто бы он спал.
Семён почувствовал, что его левая рука стала очень сильной – от кончиков пальцев до самого плеча. Он ощущал каждый мускул, при этом даже малейшего напряжения он не испытывал – была только невероятная, совсем не физическая, сила и при этом легкость.
- Не открывай глаза, - глухим шепотом произнес Семён.
Его ладонь нагрелась и, словно магнит, потянулась к Гришиному лицу, замерла в паре сантиметров ото лба. Пальцы еле заметно зашевелились, как антенны, пытаясь уловить невидимый сигнал. Ладонь несколько раз качнулась вправо и влево и непроизвольно стала опускаться ниже, по сантиметру «обследуя» Григория. Оказавшись на уровне бедра больной ноги, рука Семёна остановилась и вдруг стала такой горячей, как будто он держал ее над зажжённой свечкой.
- Ну, давай же, иди сюда, - шептал Семён то ли вслух, то ли про себя.
Его рука безошибочно определила не только пораженный болью участок, там отчетливо ощущалось что-то инородное – то, чего там быть не должно, то, что мешало и день за днем убивало. Несколько секунд ожесточенного противостояния – и Семён почувствовал в своей ладони какой-то странный сгусток, не поддающийся распознаванию наощупь. Что-то мягкое и достаточно плотное – вроде теста, которое Валя ставила на пироги, но при этом невесомое и очень горячее. Семёну казалось, что он схватился за раскаленную кочергу.
- Не отпускай! Еще немного! – пульсировал в голове голос Арсения.
Семён стиснул зубы, по лицу его бежали струйки пота, сердце колотилось, как бешенное, и он еще сильнее сжал руку в кулак.
- Сёмушка, отпусти, мне больно! – вдруг раздался родной голосок.
Голосок был такой жалобный, в нем было столько страдания, что Семён на долю секунды растерялся и едва не разжал руку.
- Не отпускай! Это не Валя! – пронзительно крикнул Арсений.
Этот крик привел Семёна в чувство, и он сдавил неведомую субстанцию еще сильнее, уже не обращая внимания на невыносимый жар. Пот с него катился градом, а в груди грохотали барабанные ритмы странного обряда, который подбирался к своей кульминации.
Еще несколько секунд и весь дом – а может, все это происходило только у Семёна в голове – сотрясся от истошного старушечьего вопля. Вещество в его раскаленной руке стало резко уменьшаться, оно все таяло, пока не исчезло совсем.
Семёну было душно, он пытался вдыхать поглубже, чтобы унять сердцебиение и успокоиться самому. Когда ему удалось, наконец, справиться с дыханием, он обратился к Григорию, который, казалось, все это время проспал:
- Григорий, глаза пока не открывай. Слушай, что я скажу. Сейчас, как выйдешь от меня, отправляйся прямиком домой, по дороге ни с кем не разговаривай и дома тоже. Сразу ложись спать, ты очень слаб сейчас. Кивни, если понял!
Григорий послушно кивнул.
- Открывай глаза. Не делай резких движений.
Семён подал Григорию его тросточку, проводил до калитки. Там его дожидались жена и старший сын.
- Не разговаривайте с ним, дома сразу спать уложите, - бросил им Семён и, шатаясь, пошел обратно к себе.
А они взяли Григория под руки с двух сторон и, не спеша, повели домой. Григорий был очень слаб, а его родные сильно взволнованы – поэтому никто из них не заметил, что он больше не хромает, а тросточка выпала где-то по дороге.
Продолжение в пятницу, 11 февраля
Свидетельство о публикации №222020900283