Два в одном - За детство счастливое наше...
Как любой представитель одного из самых древних народов, "бывалый партработник" испытывал непреодолимую страсть к книгам. Ну, вы понимаете, какой народ я имею в виду – тот, что сам иногда именует себя «народом КНИГИ». Подразумевается при этом, конечно, не Евангелие, а другая, более древняя Священная Книга.
В пятидесятые и шестидесятые годы книг в нашем доме было немного. Так – собрание Герберта Уэльса, Жюля Верна, сотня-другая русских классиков и некоторых советских писателей. Были еще учебники и учебные пособия по истории (глава семьи «по диплому» был школьным историком); имелись книги и брошюры по преподаванию русского языка и литературы (учительская специализация жены). Замечательный учебник по археологии для вузов с изображением раскопанных городищ и бронзовыми скифскими гребнями был моей любимой книгой с четырех лет. По ней я и научился читать. Были в доме обязательно-принудительные собрания Маркса-Ленина-Сталина в темно-коричневых переплетах, но их в расчёт не брали: они были в каждом третьем или четвертом доме, и за «настоящие книги» не считались. Жила семья небогато. Трое парней подрастало, да ещё алименты за четвёртого (ошибка ранней молодости). Так что особенно было не до книг.
В семидесятые, когда народ зажил побогаче, появилась возможность покупать и книги. Вся страна тогда охотилась за двумя главными дефицитами – за мясом и за «собраниями». В этой охоте принимал участие и "бывалый партработник". Причем со всей живостью и азартом, столь характерным для его предков. Но книги он не ставил в застеклённые шкафы и на стеллажи – он их читал. Увлекался мемуарами и исторической литературой. Любил Симонова, Эренбурга, Ильфа и Петрова. Жукова (того, что полководец).
Жила семья в настоящем медвежьем углу: 60 километров от ближайшей железнодорожной станции, асфальт появился только в семидесятые годы. Телевизором обзавелись в 1969-м. И всё же "бывалый партработник" был в курсе тогдашних литературно-идеологических бурь в стране. Читал «Новый мир» Твардовского, да и другие толстые журналы. Смутно отпечатались в детских воспоминаниях разговоры старших по поводу «Одного дня Ивана Денисовича» и сама потрепанная книжечка небольшого формата в бумажном переплёте, очевидно, у кого-то одолженная на вечер или два. В общем, не такая уж и дыра, если повнимательнее присмотреться.
Однажды по служебным обязанностям прибыл наш герой в одну из отдалённых сельских восьмилеток. Школа эта, по словам "бывалого партработника", отличалась какими-то странностями (сказал бы – «булгаковскими», но Булгакова наш герой не особенно уважал). Один пример таких странностей он любил рассказывать.
Располагалась эта школа в довольно старом, но еще крепком здании, которое периодически снаружи красили. И вот однажды, кажется, в 1952 году, на деревянном фронтоне был написан белой краской лозунг: «За наше счастливое детство спасибо товарищу Сталину!». Года через два или три лозунг устарел, и его закрасили. Прошла зима, голубая краска осыпалась и больше не скрывала лозунг, совсем недавно сакральный, а сейчас – чуть ли не криминальный. На дворе-то – 1956-й, развенчание «культа» и всё такое! Директор (мужчина простой, но незлобный, как многие местные, любитель рыбалки-охоты…) заохал, запричитал. А наш партработник ему: «Ну, вот, краску хорошую он не нашёл… А работу здесь ты себе найдёшь – ведь попрут же в два счёта, меня же с зав-районо и пришлют с тобой разобраться со всей принципиальностью. Совсем нет у тебя, Василий Дормидонтыч, не чутья, ни партийной совести». Прошло ещё несколько лет. Семилетка, спутник, фестиваль, «Обгоним Америку!» и всё такое… Приехал опять наш партработник в ту же школу – и обомлел. Фронтон стал не голубым, а фиолетовым. Похоже, Василий Дормидонтыч израсходовал годовой запас чернил, запланированный «центром» на его школу. Решил, наверное, что нет краски надёжнее, чем чернила. Не даром же говорят: «что написано пером…». А чем написано? – понятное дело, чернилами. Но летние дожди и пуржистые зауральские зимы обесцветили чернила…. Многие ученики из младших классов даже имени такого уже не знают – Сталин, а лозунг приветствует их каждый день утром прямо от школьной калитки, нагло просвечивая сквозь полинявшую краску. На этот раз "бывалый партработник" не стал стыдить Василия Дормидонтыча, а доехал до правления местного колхоза, потолковал с председателем (тоже старым знакомым и, кажется, даже неоднократным собутыльником). Выписал председатель полтора куба обрезной доски, снял с ремонта коровника двух плотников и послал в школу. К вечеру фронтон был зашит свежеоструганной сосной. А лет ещё через дцать (было это, кажется, в начале "пятилетки эффективности и качества"), Дормидонтыч покрасил-таки фронтон. В голубой цвет. Правда, привычный за десятилетия лозунг писать не стал.
Но это ещё не конец нашей истории. Имела она авантюрно-полукриминально-библиофильное продолжение. Однажды "бывалый партийный работник" заглянул в библиотеку этой школы, очевидно, чтобы проверить идейную выдержанность лозунгов на стенах. Это, между прочим, было одной из его обязанностей по службе. С лозунгами всё оказалось более или менее… А вот с фондами… Я не большой знаток советского библиотечного дела. Но представляю себе, что регулярно приходили во все библиотеки циркуляры, в которых указывалось, какие книги надо стараться активнее предлагать читателям, а какие лучше убрать с глаз долой в запасники, какие же вообще поскорей превратить в макулатуру, чтобы не смущали неокрепшие детские души. Без работы библиотекари, наверно, не сидели. И царям, и генсекам «нужны подобрее Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали». А тут – что ни год, то Некрасов, Солженицын, Бродский… Да и сталинской поры агитпроп надо пропалывать…
И видит тут наш "бывалый партработник" Большую Советскую энциклопедию. И какую! – Первое издание!
Многие знают – любовь к книге – это первая страсть древнего народа. Но известно, что живость характера, а проще авантюризм – вторая отличительная черта сынов бого-избранного народа (вспомните известный ряд героев – от Соньки – Золотой Ручки до Березовского).
В общем, две страсти слились в одну… Зазывает наш партработник Николая Дормидонтыча в библиотеку и пальчиком на третий том БСЭ показывает – а ну-ка, возьмите-ка книжечку. Тот берёт, открывает. «Кто главный редактор? Бухарин, говорите? А это что за товарищ?». У Дормидонтыча рот непроизвольно приоткрылся, и даже что-то капнуло из носа от волнения. А партработник продолжает ласковым голосом (ну, прямо как сотрудник органов безопасности, те, знамо, любят таким ласковым голосом разговаривать со своими клиентами): «Полистайте, полистайте, тут много всякого интересного, например, про товарища Ежова, а в других томах про Кагановича, Берию… Ребятам, наверное, будет очень интересно». Библиотекарша (женщина немного старше средних лет, дальняя родственница директора, образование незаконченное среднее – семилетка, семья, муж – шофёр): «Да я мальчишек к этим книгам и не подпускаю – порвут или изрежут. Им и не интересно, они «Три мушкетера», да учебники спрашивают». Партработник заглядывает через локоть в открытый том БСЭ, который держит в подрагивающих руках Дормидонтыч. На картинке плохонького качества групповое фото – и все сплошь не реабилитированные враги народа. И лицо на фотографии у каждого аккуратно перечеркнуто тонким чернильным пером.
Диалог.
Партработник: «Почему вовремя не списали?».
Директор: «Ну, вот – не списали…».
Партработник: «Что делать будешь?».
Директор: «Приду в воскресенье и сам все школьные печки растоплю (отопление в школе было печное), или костёр в саду устрою».
Партработник: «Так не годится – мы же не национал-социалисты, чтобы костры из книг устраивать. И не святая инквизиция… Да и увидят с соседней улицы – разговоров не оберешься…И не списаны они».
Директор: «Ну, что же делать? Подскажи! У тебя же не голова, а Дом советов».
Партработник (надрывно вздыхает, правда, немножко переигрывая): «Ладно, беру чужой грех на душу. Пакуй в мешки и в УАЗик грузи, как нибудь решу твою проблему».
И увёз всё собрание. Дома, правда, на полки не поставил. Во-первых, издание действительное запретное. И, во-вторых, Дормидонтыч раньше или позже всё равно увидит – он иногда бывал в гостях у партработника.
А через месяц привёз наш партработник в школу к Дормидонтычу БСЭ третьего издания, первые четыре тома с вишнёвыми переплётами и подписку на остальные. Вырвал со скандалом в библиотеке райкома партии. «Ну, зачем вам два собрания, у вас и одно то никто не читает!». Библиотекарши партбиблиотеки всё равно обиделись. А Доримидонтыч так расчувствовался, что не отпустил друга, пока тот не согласился бесплатно взять целое ведро свежего карася – вкуснейшего «желтяка» из местного озера. Партработнику было немного стыдно, но всё равно приятно было ощущать себя благодетелем…
А БСЭ первого издания увёз в Новосибирский Академгородок старший сын "бывалого партработника" – секретный физик. Возил рюкзаками года два, почте такую ценность не доверил.
Сейчас, когда всё стало доступно, Большой Советской энциклопедией первого издания никого не удивишь, а тогда… Бывая иногда в гостях у старшего брата, я непрерывно читал замечательные тома с серенькими некачественными фотографиями, к тому же перечёркнутыми, но зато чрезвычайно интересными статьями, с которыми «более поздние версии» из БСЭ второго и третьего изданий не шли ни в какое сравнение.
Конечно, при желании нетрудно осудить поступок "бывалого партработника". Думаю, не стоит делать этого. И дело не в моей снисходительности к любимому ныне покойному отцу. Здесь другое. Наверняка, нашёлся бы какой-нибудь «истинный марксист», который книги действительно пустил бы под гильотину для макулатуры, а наивного добряка и разгильдяя Дормидонтыча замордовал, вплоть до: «партбилет – на стол!». А так – доработал человек до пенсии и никому за всю жизнь не сделал ничего плохого.
А сохранённые книги до сих пор дарят людям непередаваемую радость общения с людьми прошлого поколения. По моему глубокому убеждению, подробное описание Нью-Йоркского железнодорожного депо из старой энциклопедии лучше передаёт дыхание двадцатых-тридцатых годов, чем даже фильмы Чаплина.
Мой старший брат умер более десяти лет назад. Надорвался на своей секретной работе. Да и характер у него был непригодный для долгожительства – смесь Дон Кихота и Рахметова. Я теперь редко бываю в Новосибирске. Но всегда, кроме кладбища, где рядом стоят памятники отца и его старшего сына, захожу в квартиру, где живут племянники. И обязательно на час или два задерживаюсь возле шкафов с Большой Советской энциклопедией под редакцией Бухарина – Шмидта.
Свидетельство о публикации №222020900304