Гарем партийца

Этот рассказ почему-то снова будет про казахов. Такое уж место жительства было выбрано судьбой нашему герою, "бывалому партработнику", на стыке России и Казахстана. Видимо, местный гений места, про которого так замечательно пишет П. Вайль, – казах. Между прочим, гений – это по латыни. А по-монгольски это будет Бурхан. А уж если зашла речь о монгольском языке, то тут обязательно надо все свои познания в этой важной области показать. Вот, например, баран по-монгольски – «хонь», а монгольское «бараны» (ударение на последний слог) - означает товары. Козел по-монгольски «яман», а коза – «яма». Наконец, водка по-монгольски – арак. И по-казахски тоже арак. Вот речь и пойдет дальше про арак и про казахов.

Прабабушка Ненила Кирилловна всегда называла казахов «кыргызами», и, должно быть, правильно, потому как «научное» наименование этого этноса - «Киргиз-кайсаки». За тот век, что прабабушка прожила, а прожила она почти 105 лет, в обиходном языке это слово перешло от левой половины «Кыргыз», которая употреблялась в 19 веке, - к искаженной в 20 веке правой половине - «Казах».
Казахов жило в те годы в Зауралье немного, но почти в каждой деревне в конце улицы жило одно-два семейства казахов, которые летом пасли скот, а зимой пили кумыс и бузу, когда солнце садилось, и Аллах не мог видеть их прегрешений. Колоритный вид степняков резко контрастировал со стегаными фуфайками деревенских мужичков. Женщины часто были одеты в бархатные или вельветовые жилетки, украшены монистами, серьгами и многочисленными кольцами. Мужчины носили роскошные лисьи шапки-малахаи и тоже, то - бархатные, то - вельветовые жилеты. Конечно, это и была их национальная одежда, а вовсе не «маленькая милицейская форма» как говорит народная молва. Почему же эти кочевники-степняки так любят вельвет, почти как группа Битлз? Ответ молвы такой – «чтобы каждая вошка и каждая блошка имела свою беговую дорожку»! Как-то раз я видел, как одна молодая казашка «лечила» ртутью своего бледного, с синяками под глазами, казашонка. Тот крутил тощей шеей и не хотел глотать эту гадость, а она настойчиво и осторожно все пихала ему ложку с ртутью в рот. Гельминты - подумал тогда я.

Не все казахи жили в русских селах и деревнях, некоторые жили на выселках, в отдалении от больших сел. И вот на одного такого казаха, да еще и партийного, пришла анонимка, что у него, мол, гарем - две жены. Многоженство было всегда строго запрещено советским законом, а для партийного, считалось, что это и вовсе криминал. Нашего героя, молодого еще тогда, но уже инструктора райкома партии, секретарь райкома отправил «в разведку», с каким-то формальным поручением, а на самом деле - проверить, правда ли, что гарем.

Вот, взял наш инструктор ходок, кобылу райкомовскую конюх ему запряг, потому что он, как человек городской, проведший все свое детство на улицах Москвы, не любил сам запрягать. В хорошую солнечную погоду проехал он по улице Октябрьской нашего Макондо, потом через усадьбу Совхоза, повернул на северо-западную дорогу, что шла у кладбища за Лысым болотом, мимо Моховичка-озера, в сторону Аккуля. Да, с фантазией у местного населения было туго: половина озер и болот в округе назывались Моховыми или Моховичками. Впрочем, и степняки фантазией не блистали - половину озер они называли Аккуль (белое озеро), а другую половину – Каракуль (черное озеро).

Светило теплое июньское солнце, кобылу донимали оводы – на местном диалекте - «пауты», в кобыле что-то екало, она фыркала и иногда дробно, в такт своему бегу, пускала ветры. Ходок легко катился к цели.

Казах - хозяин небольшой отдельно стоящей у колка усадьбы, встретил нашего героя во дворе и пригласил в дом. Дом – пятистенник, походил на русскую избу с горницей и кухней, но вход с улицы был прямо в горницу, а не на кухню, как у русских (кухня - это женская половина дома). И окна были шире и ниже, чем в русских домах, да и мебель в доме была низенькая – маленькие столики, и не табуретки даже, а так, подставки какие-то. Впрочем, в углу стояла модная в те годы деревянная этажерка с политически грамотными книжками. По ней было видно, что хозяин - солидный партийный человек.
"Сейчас бешбармак будет" - сказал хозяин, когда они уселись за низеньким столиком. Самовар и кирпичный чай уже были готовы, и арак стоял на столе. Все бы хорошо, но ноги нашему герою было совсем некуда девать. Не старая, а скорее молодая еще казашка, вся в монистах и кольцах, вынесла блюдо с бешбармаком и поставила перед ними на тот низкий столик. И тут же ушла на кухню. "Должно быть - жена" - подумал наш герой. Жирный бешбармак из конины полагалось есть руками. Пример подавал хозяин. Жир стекал с пальцев и капал на стол. Пили водку–арак и чай с кипятком из самовара. Чай наливал сам хозяин. Две трети объема белой с синим фарфоровой пиалы наполнял он крепким кирпичным чаем. Если б он налил полную пиалу чая, то это был бы сигнал к окончанию обеда. Такой этикет, такая традиция у степняков.

Замечу тут, что кирпичный чай в Сибири в старину всегда был популярнее байхового. Прабабушка наша – Ненила, только его и признавала. Потому что хитрые сибирские купчишки, известные тем, что в каждую кадушку с экспортным маслом подкладывали для весу камни (уж не метеориты ли? Других-то камней на здешней равнине нет!), часто спивали байховый чай а потом сушили его и снова продавали. А с кирпичным чаем такие фокусы не проходят, тут нужно было пресс при себе в лавке иметь.

Неспешная беседа гостя и хозяина касалась видов на сенокос, качества трав, много ли костера нынче в сене будет, и в каком логу трава выше. Гость не без удовольствия показал, что и он в степных травках кое-что смыслит. Обсудили и ряд других важных вопросов и почти добрались до политики, которую гость всегда считал своим коньком. Тут вдруг с кухни другая молодая женщина, очень похожая на первую, принесла свежеприготовленных баурсаков на бараньем жире, к чаю, и гость спросил у хозяина – "жена?", "Сестра жены!"- отвечал хозяин. Тут все стало ясно! Даже если она и в самом деле вторая жена, доказать это невозможно. Сестра жены - и все тут!