Флоропоэтика Анненского

В пустыне мира зыбко-жгучей,
Где мир – мираж, влюбилась ты
В неразрешенность разнозвучий
И в беспокойные цветы
И, Анненский

    Что же такое флоропоэтка? Черная роза в бокале шампанского? Хорошо сказано, но это не флоропоэтика. Может,  это тайный, символический язык цветов, пришедший к нам с Востока?  Нет. Флоропоэтика - это способность сначала высекать искры из созерцания диких трав, а потом раздувать их  в пламя. Думаю,  в полной мере этим владели только Ахматова и Пастернак. Но некоторые считают, что все поэты начала прошлого века вышли из лирики Анненского, как писатели вышли из гоголевской «Шинели». Правда ли это? Почему-то все вспоминают знаменитые «колоколы». Звучание валдайского колокольчика нам уже трудно представить, то ли дело настоящие цветы на лесной опушке. Но может быть истоки флоропоэтики действительно лежат  в лирике Анненского.

   Анненский всю жизнь был учителем. Неужели учителя способны раскрыть себя в поэзии? Разве что после института, напитавшиеся классической литературой и ставящие сверхзадачи. Со времен Чехова нам представляется другой образ - запуганный Беликов, да и сегодня учителя не менее запуганные и озадаченные заполнениями обширных отчетов и проверками тетрадей. Анненский жил в Царском Селе. Это совсем не дикая природа. Неужели он воспевал царские дворцы, ухоженные пруды и узорные рабатки? Скажите: «Царское Село» -
И улыбнемся мы сквозь слезы.
Но нет, поэту чудятся иные миражи:
И из серебряных аллей
Услышу мрака дуновенье
Для жителей Сибири дворцовая природа чужда. Но вот  как-то раз по дороге на работу я попал в странный мир, похожий на декорации к сказке. После зимней оттепели вдруг ударил ночью мороз,  и все переменилось, На кустах еще не было куржи, но засверкали тысячи крошечных фонариков,  и заискрился снег под ногами.  И  вспомнил я, и  неожиданно раскрыл для себя стихотворение Анненского.  Приведу  только начало:
На бумаге синей
Грубо, грубо синей,
Но в тончайшей сетке
Разметались ветки,
А по веткам иней,
Самоцветный иней,
Точно сахаринки
На бумаге синей.
 Не помню у других поэтов самоцветного инея. Но что это были за кусты? Акмеистка Ахматова указала бы точно, а Пастернак добавил бы еще несколько одушевленных и неодушевленных героев морозного утра.

Так может Анненский поэт ночной флоры? Действительно, ночных стихов у него много.
 Месяц в травах точит нож.
Месяц видит, месяц скажет:
«Убежишь, … да не уйдешь…»
И по травам ходит дрожь.
Согласитесь, в такой траве не захочешь «пропадать с головой», как у Блока,  и это не трава под копытами степных  кобылиц. А впрочем,  не страшно нам, вспоминается скорее детская считалка.
Там полон старый сад луной и небылицей,
Там клен бумажные заворожил листы
Неживые, бумажные листья у ночного клена в свете электрических фонарей,  это аллеи Царского Села, даже в столице улицы освещались еще газовыми рожками. 
Зачем у ночи вырвал луч,
Засыпав блеском ветку клена?
Но обычно и деревья и кусты и травы безликие, безымянные
Как  сеть ветвей в оконной раме
Все та ж сегодня, как вчера
У Ахматовой под окном в Фонтанном доме и зимой и летом руки-ветки к ней простирал друг, старый клен.

А может Анненский импрессионист, ловец мгновений в изменчивой природе?  Он рисует картины, подсмотренные в саду под окном, наблюдает,  как меняются маки утром и вечером, летом и осенью.
Вот они:
Как губы, полные соблазна и отрав
…………………………………….
Крылья алого батиста развернулись и не дрогнут
А вскоре:

… маки сохлые, как головы старух.

Так Ларионов рисовал через каждый час угол сарая. Так Мария Башкирцева  исследовала когда-то возраст человека, рисуя улыбки младенцев и стариков. Увы, маки не дикие, они видны с балкона, возле дома, а культурные растения не могут вводить нас в мир флоропоэтики.

А может Анненский вечный путник, и природа только мелькает за окном быстрого поезда. Последние годы вся жизнь его, жизнь инспектора от образования,  в разъездах и умрет он на вокзале. Что может поэт успеть увидеть и запечатлеть на клочке бумаги, часто поздно вечером,  возвращаясь из столицы? Конечно, не радостные картины в солнечных лучах.  Или встречные деревья качают ветвями, словно приветствуя путников? Нет.
Вижу - куст отделился от чащи
На дорогу меня сторожить…
Но даже днем за окном унылые и скорбные пейзажи:
На пыльный путь ракиты гнутся.
И отдельные деревья, замеченные в окно поезда,  не радуют:
Вот она долинка,
Глуше нет угла.
Ель моя, елинка
Долго  ж ты жила
Елинка - это не рождественская елка.  Впрочем, может не случайно именно в эти годы Остроумова - Лебедева режет на дереве гравюру ели со сломанной вершиной и получает похвалу от друзей, ценителей искусства.
Вспомните,  как часто в стихах Ахматовой мы встречали образ ивы у реки, серебряной, как и век. У Анненкова ива совсем другая, она навеяна литературными воспоминаниями о смерти Офелии:
И не горе безумной, а ива
Пробуждает на сердце унылость,
Потому что она  терпеливо
Это горе качая, сломилась …

   Есть в стихах Анненского обращения к культурным растениям: розам и хризантемам. Такие обращения хороши для романсов, но это не флоропоэтика. Но вот в сентиментальном трилистнике появился дикий герой, одуванчик, а на окраине великолепных садов вездесущий чертополох.
Но мне милей в глуши садов
Тот ветер теплый и игривый,
Что хлещет жгучею крапивой
По шапкам розовых дедов
Все-таки Ахматова из этого  - крапивы и чертополоха, наперекор аллеям.  Дедовник. Откуда он узнал названия растений?  Из юности? Из омского детства? Из города,  где Достоевский отбывал ссылку. Где пыль да чертополох?
Иль я не весь в безлюдье скал
И в черном нищенстве березы?
Такие же березы встречала на своем пути Ахматова.  Не декоративные красавицы, укрытые снегом под  окном, а искореженные, словно бывшие заключенные, одиноко   бредущие  в чистом поле.
И даже обычный одуванчик у Анненского  в образе необычном
Захлопоталась девочка
В зеленом кушаке
Два желтые обсевочка,
Сажая на песке
 Кто только не воспевал одуванчики, рисуя их в хрустальных стаканах и глиняных кринках.  Ахматова считала, ее стихи вдруг нечаянно, негаданно вырастают,  как одуванчики у забора. УАнненского девочка не может посадить обсевочек, сорванный одуванчик, в зыбком песке. Мама помогает и отрывает стебель и оставляют они желтые звезды распластанными на песке.   Образ,  не менее говорящий нашему сердцу, чем образ звезды, «при которой не надо света»
Если стебельки оторвать,  можно положить на песок, получатся звезды. Ты уснешь, а они останутся , распластанные на песке..

   Конечно же,  Анненский вовсе не поэт одной темы. Уж тем более не певец природы. Но без природы его лирика, словно картина без рамы. Живя в Царском Селе,  он часто проходил  мимо девы с разбитым кувшином. И нашел для нее несколько строк.  Разве эта статуя так же смотрелась бы в зале музея?  Ее невозможно представить без деревьев старого парка. Но разве простое упоминание растений в поэтическом творчестве это флоропоэтика? Требуется особое отношение к диким растениям. Редко мы увидим в лирике Анненского названия конкретных растений, все больше  беспокойные миражи  трав, деревьев и кустов, но, конечно  если имена есть,  то образы растений совсем не похожи на образы других поэтов. У Бунина фиалки у корней, у  Анненского  фиалки засушены и  забыты  в книге, а одуванчики золотыми звездами горят ночью … в зыбучем песке, а по веткам безымянного куста ползет первоцветный иней.   Флоропоэтика в его стихах только искра, которую подхватят  и раздуют в пламя ученики: Ахматова, Гумилев, Мандельштам. И разве не интересно обращаться к истокам поэзии, поэзии Серебряного века?