Порченка

Всю ночь в деревне стоял гул и собачий лай - искали Марусеньку. Мужики ходили по домам и дворам, а к утру, так не обнаружив и следочка ребёнка, ушли с собаками в лес. В доме собрались женщины, чтоб успокоить маму, а она всё причитала:
«Лежала же со мной, а в окно постучали… я и обернулась… ой бабы-ы-ы», - и снова плакала.

Только начало светать, как вернулись мужики, понурые, скорбные, а позади всех плёлся, еле переставляя ноги, отец Марусеньки, и прижимал к себе маленькое бездыханное тельце.

Крик матери пронзил воздух и наступила долгая тишина.

Через три дня девочку схоронили. У мамы поседело пол головы волос, она похудела и посерела, как глубоко больной человек, а отец ни с кем не говорил, не поднимал головы, не плакал. По деревне ходили слухи, что это богинка утащила Марусеньку.

И были эти слухи вполне правдивы. С полвека назад в той же деревне жила девчонка по кличке Порченка. Родители у неё были честные работяги, держали дом, огород небольшой, скотину. Жили вместе большой семьёй: муж с женой, мужевы дед с бабкой и трое девчонок, дочек. Уважаемые люди были, всегда отзывчивые, приветливые, не жадные. Где у кого какая беда - первые на помощь идут. И все их любили, и жили они в достатке - казалось, покой и уют на всю жизнь. Да не повезло им. Влюбилась старшая дочка без памяти в соседа, а сосед в неё, только пожениться они не могли, мужичок уж давно был женат. И не знали родители, что дочка тайком с возлюбленным видится, пока не увидели как-то в бане, что у неё выпирает пузо. На том история её, можно сказать, кончилась.

Порченая девчонка обречёт на погибель всю семью: и сама она замуж уже не выйдет, и сестёр из такой семьи никто не возьмёт. На всю деревню и ближние сёла расходилась молва про Порченку. Родители такого позора вынести не смогли.

Сидела девчонка полгода взаперти, из дома не выпускали её даже во двор, не позволяли близко подходить к окнам. Никто не видел и не слышал, что происходит с ней в доме днём, но по ночам Порченка зверела: орала как резаная, билась в двери и тарабанила в окна, выла как волчонок, выбегала во двор в ночной рубашке, грязная, вся в крови и пыли, глаза дикие, ревущие.

Через несколько дней ночные крики сменились истошным воем и лязганием койки. По деревне ходили слухи, что отец привязал Порченку к кровати и издевается над ней, как придумает: то кипятком обольёт, то изобьёт обухом, то ножичком на пузе у неё порисует. И всё хочет от отродья её этого избавиться, пока не родился, да узнать, кто ей его заделал.

И в этот раз слухи были почти правы. Только ничего не получалось: девчонка говорить перестала, а малыш крепко держался за жизнь, живот рос, и Порченку всё сильней изводили.

Каждый раз, когда отец возвращался в дом, она умоляла своего ребёнка: «Умри сегодня, пожалуйста, умри!» Но с каждым ударом потом она молилась изо всех сил, чтобы Господь сохранил малыша, позволил ей защитить его, и эти молитвы оказывались сильнее.

Роды близились, и отцу надоело наказывать. Однажды он отвязал девчонку, чтоб она смогла попросить помощи, как отродье пойдёт наружу. Она смотрела на него, как забитый зверь, ничего человеческого во взгляде уже не было, а как только освободилась от привязи, зашипела кошкой, угловато отползла и схватилась за живот, охраняя его от человека. Отец строгим поступом подошёл к ней, но не успел её и коснуться, как Порченка с рёвом вцепилась зубами ему в горло, прокусила рубаху. Отец успел откинуть её. Два зуба остались у него в коже. Порченка посмотрела на свои руки, грубые, в язвах и волдырях, и заплакала, заскулила.

- Убейте меня и отродье это убейте, убейте, убейте!
Вся деревня слышала её вой.

А потом Порченка разродилась некрасивым юродивым малышом. Роды были такими тяжёлыми, что от боли она несколько раз теряла сознание, сминала койку голыми руками, но ей никто не помогал. Вся семья продолжала свои дела и будто не слышала её криков. Им всем было строго настрого наказано не подходить к ней. А когда несчастный ребёнок появился на свет, Порченка увидела его, какой он безобразный и беспомощный, услышала, как он горько плачет, беззащитный, как она сама. И она прижимала его крепко к груди и больше всего на свете хотела его спасти, спрятать, уберечь в руках, в простынях. Она выла вместе с ним и сжимала его маленькую головку, тельце, и в её безумной голове крутилось только: «Спасти, уберечь, спрятать».
И с этой судорожной мыслью она все крепче сжимала плачущего ребёнка, свернулась калачиком вокруг него. Страшно. Будут бить. Будет больно. Только бы ему не было больно никогда. Почему он так плачет? Ему больно, надо ему помочь. Нужно спрятать его от боли.

Мама прятала своего ребёнка в грудь и крепко сжимала, пока он не перестал плакать в её руках, и с блаженной улыбкой закрыла глаза. Кровь капала на пол липкими каплями. «Больше не будет больно», - думала порченка.

Очнулась она уже в лесу, в темноте, в тишине. Во рту стоял привкус крови, длинные грязные ногти давили в пальцы и ныли, голова шла кругом и крутился в ней судорожный вопрос: «Где мой малыш?»

В чаще леса стояла одинокая богинка и звала своего ребёнка. Но малыш её мёртв, а не спасён от боли. Она убила некрещеного малыша, беззащитного от всех при рождении и после смерти. Своего малыша, возлюбленного младенца, самого нужного и желанного в жизни. Крик матери пронзил лес и эхом отозвался от каждого дерева, и было в нем столько боли, что вся деревня похолодела и замерла на месте.

А потом все начали плотно закрывать перед сном двери и окна. Испокон веков здесь знали, кто в деревне теперь будет искать своё дитя.