Акимов. Любовь, какая она есть. Часть 1. Глава 5

                5
К Первомаю в ДК состоялся торжественный концерт с выступлениями первого секретаря партии и директора комбината. После поздравлений и вручений правительственных наград начался концерт. Эстрадный оркестр открывал вечер и задавал праздничный настрой всему последующему действу. И оркестр был просто на высоте! Последней была джазовая композиция. Леонов не знал точно, как к этому отнесется руководство города, но почувствовал настроение жителей и осмелился. Николай готов был на этот шаг. Он согласился на сольные выступления. Он вставал во время своих партий, раскачивался, как настоящий артист, подыгрывал слушателям. Был заразителен, и чувствовал драйв, чувствовал, что труба с ним поет, рыдает, танцует.  Зрители в зале выли от восторга. Леонов и боялся, и был счастлив. Пот катился горошинами по лысеющей голове. Фразы с сурдиной, которой научил пользоваться Леонов, звучали так интимно, так лично! Оркестр стал за полчаса выступления бомбой в городе. Дом культуры взорвался. Леонову за успех простили вольность в изменении репертуара. За кулисами стоял хор, готовый к выходу, ожидая, пока для него расставляли стойки. Люся смотрела на Николая с обожанием.
Первого мая демонстрация была ритуалом, событием. Демонстраций ждали два раза в год. Это еще и возможность пройтись официально по городу в самом лучшем, самом красивом наряде. А после – сесть с друзьями и родственниками за стол, где тоже все традиционно: салаты оливье, винегрет или селедка под шубой. Отказаться от прохода в колонне было чревато. Наказывали лишением премий, студенты лишались стипендии на семестр. Все здоровые и живые обязаны были пройти и продемонстрировать свою солидарность с трудящимися всей страны, нести транспаранты и флажки. Общее возбуждение проносилось по коллективам. Даже школьники на уроках труда из розовой гофрированной бумаги скручивали цветочки яблони, проволокой прикручивали их к распустившимся веточкам тополя, березы, которые ставили заранее дома или в классе в воду. Веточки, украшенные яблоневым цветом, привязывали к флажкам.  И колона выглядела по – весеннему ярко.
Николай был распределен на транспарант. На демонстрации большую часть времени не шли, а стояли в колонне, дожидаясь своего времени, отведенного на каждый цех. Без дела никто не стоял. Каждый цех и каждый коллектив праздновал: кто на гармошке играл, кто пел застольные песни, марши, советские агитационные песни, стараясь перепеть соседей, где-то танцевали вприсядку, парами, с цветными платочками. В колонне разворачивалось целое гулянье.
Люся с подружками придвинулась ближе к первому транспаранту. Она громко запела:
-  Огней так много золотых на улице Саратова! Парней так много холостых…
 - А я люблю женатого! – помогли ей товарки.
 - Для тебя старается! – подмигнул Толя Волков. Толя сильно хромал и приволакивал ногу, ходил вперевалочку. На успех у женщин рассчитывать не мог, хоть и был очень приятным на лицо, умным и воспитанным парнем. Николай знал, что в школе он пытался ухаживать за Кларой. «А ведь неплохая была бы пара! Он был очень терпеливым и лояльным к Кларе», - как-то без ревности подумал он.
- Да брось ты, Толик! - отмахнулся Николай. Хотя тоже прекрасно понял, для кого Люся устроила это музыкальное откровение.
С песнями и плясками колонна прошла по городу мимо трибуны. Услышав поздравление руководителей города и комбината, прокричали отчаянно, до хрипоты советское «УРРРРА! УРРРА! УРРРРАААА!» и помахали шарами.
Клара с коляской ждала Колю на проспекте – единственной пешеходной улице города, где гуляли парочки, мамы с колясками, юноши, назначившие свидание и маявшиеся в ожидании своих девочек. Это место и для показа нарядов: модницы демонстрировали здесь свои обновки.
Николай подбежал, поцеловал Киру в щеку, взял ручку коляски.
- Клара! Коля! С Первомаем вас! – услышали они. Сзади по проспекту их догнали Кларина двоюродная сестра Рита с мужем Валерой и маленькой дочкой Полей, названной в честь Полины Ивановны. Дочка была на год старше Киры и уже топала ножками. Несколько лет назад Полина Ивановна попросила мужа привезти в город свою любимую племянницу. Юрий Алексеевич помог с переездом и устройством на работу. Она закончила педучилище и сейчас оканчивала институт в Москве на отделении дефектологии, уже работала логопедом в детском саду. Валера – молодой специалист из Горького, тоже продолжал учиться параллельно с Николаем на химическом факультете. 
- Вставайте, я вас сфотографирую на память – скомандовал Валерик.
Он выбрал место, чтоб за спинами видна была перспектива проспекта, а в конце проспекта  в кадр попала празднично оформленная трибуна. А погода была в этом мае непонятная: кто в легких ботиках, кто в теплых сапогах, ведь стоять можно было в колонне и час, и два. Солнце не грело совсем, а ветер северный, пронзительный, пробирал до мозга. Вот и компания Николая была одета так же, вразнобой. Валерик в шляпе, теплых туфлях, зимнем пальто. Коля в зимнем пальто, зимних ботинках, каракулевой шапке, перчатках. Клара в легких ботах, весеннем пальто, но кроличьей детской шапке, застегнутой под подбородком. Рита в легкой шубке, легких ботиках и платке, чтоб не помять прическу, которую она делала в парикмахерской раза два в неделю. Она была модницей, с шиком одевалась, ей все было к лицу. Фигурой и характером она походила на Полину Ивановну больше, чем Клара. 
И тут он увидел идущую навстречу Люсю с двумя подругами. Они подошли ближе, Люся подхватила женщин под руки и что-то сказала, и все трое громко расхохотались. Она была в легком почти белом пальто, легких ботах на каблуке, ярком шерстяном платке. Яркая помада, румяна, узкие азиатские карие глаза с нависшими веками четко подведены. Глаза маловаты, но крупный яркий рот с мелкими редкими белыми зубами всегда смеющийся, приковывал взгляды, хотелось остановиться, еще раз рассмотреть эту женщину. Явно татарская или башкирская кровь делала ее внешность необычной, специфической. Николай съежился, ему показалось, что Люсин смех был направлен против Клары – простенькой и серой по сравнению с самой Люсей. Троица протанцевала мимо. Клара посмотрела на них сбоку и исподлобья. Она не поняла причины смеха, но почувствовала почему-то себя неловко, ощущая, возможно, свою несовременность.
«Ведь молодая девчонка, ей всего двадцать один! А выглядит на сорок пять. Вон Люся!...Стоп!..» Он понял, что теперь начал уже открыто сравнивать Люсю с женой. Жена есть жена! Семья прежде всего. Она на первом месте. Да и начальником цеха он может стать, только будучи крепко женатым. Предпочтение отдают женатым. О чем он? Он любит Клару, он любит дочь. Продвижение по службе не при чем.Валера принес фотографию Николаю в институт.
- Вот такой Первомай! Хорошо, что снега не было!
- Подожди! Еще 9 Мая будет! Успеет снег лечь! – смеялся Николай.
- Но солнце не весеннее!
Николай смотрел на себя, на Риту, Клару, стоявшую с кислой улыбкой, людей, попавших в кадр. Люся! Валера поймал ее со спины, когда она поравнялась с ними. Она повернулась в его сторону и говорила что-то подружкам. Женщины в кадре смеялись.
- У вас все хорошо? Рита что-то почувствовала. Клара уставшая. Она нерадостная какая-то.
 - Значит, я перестал ее радовать, - подумал вслух Николай.
Валера, озадаченный, промолчал. При прощании произнес:
 - Ты, если что, говори.
После репетиций Коля старался быстро уходить домой. Громко при всех озвучивал, что дома ждут жена с дочкой.  Старался быть с Кларой ласковым.  С началом лета закончился творческий сезон, и репетиции прервались до первого сентября. Но Николай скучал без трубы, а дома на ней не поиграешь. Он ходил иногда в Дом культуры, брал ключ от подвального репетиционного класса и играл. Жаловался своей трубе о том, чего вслух сказать было нельзя.
Летом Люся была в отпуске. Приехала в августе загорелая, помолодевшая. Обозначившиеся сильнее на солнце морщины ее не старили. Но Николай только издали кивал ей. Она должна была понять, что нарушила его личное пространство, его границы, которые даже во флирте нарушать было нельзя. Быстро прошла осень. Она было невыносимо тоскливая, без привычной красоты, дождливая и темная. Зима упала тихо, мягко, окутала сонливым покоем.
В середине января к Коле подошел профорг.
-  Николай Павлович! На цех выделили несколько путевок в санаторий-профилакторий. Производство у нас вредное, и путевки, чтоб полечиться, нарасхват. Но в январе желающих мало. Только те, кто не может никуда летом поехать. Вы больше года работаете у нас, отпуск не брали, только учебный…Не желаете оздоровиться? У Вас в институте, я знаю, скоро каникулы.
- Я не знаю. Никогда не был в санаториях, не лечился, - протянул Коля.
 - А Вас все равно обяжут в этом году или в следующем. В обязательном порядке!
 - Но как домой ходить? - снова неуверенно начал свое Николай.
 - Да не беспокойтесь. Утром приходите пораньше на завтрак, получаете таблетки, идете на работу. После работы идете на процедуры, ужинаете и можете идти домой. Ночуют те, кому некуда спешить, не хочется по морозу топать домой, или процедуры типа ванн требуют отдыха. Коля, давай, бери.
 - Так давай? Или бери? – рассмеялся Николай.
 - Бери давай! - озадаченный каламбуром повторил Василий Петрович. – А то девчонки с участков с руками оторвут. У многих отпуск еще не скоро, с удовольствием сейчас передохнут. Там, кроме лечения, еще по вечерам танцы, концерты, кино. Своя жизнь, короче, - хитро подмигнул он Коле. - И многие после процедур остаются ночевать. В общем, все сам узнаешь. Давай приходи за впиской и дуй на медосмотр!
 - Спасибо, Василий Петрович! Зайду.
- Вот и добро! – облегченно выдохнул профорг, довольный тем, что пристроил бесхозную путевку.
В профилактории врач осмотрел еще раз выписку из поликлиники, результаты анализов и сделал назначения: душ Шарко, массаж, ванны, таблетки, грязи на больное колено, выбитое в юности и периодически опухавшее, электросон, уколы витаминчиков, кислородные коктейли…
После ванны, сауны или массажа идти домой по морозу, действительно, не хотелось. На каждого была выделена койка, манившая хрустящим новым бельем. Комнаты были на четыре человека, но ночевали лишь некоторые и только эпизодически –т е, кому некуда или не к кому было торопиться. Развлечения были на любой вкус: отличная библиотека, бильярд, шашки-шахматы, кино, танцы, концерты, поэтические вечера. Но его дома ждала Клара, и Николай, отдохнув, уходил к семье.
Приходить на завтрак надо было с шести утра до восьми. Но многие работают с восьми, поэтому приходили пораньше, завтракали, забирали таблетки, витамины. Кто-то успевал на легкие процедуры. До комбината десять минут ходьбы. Профилакторий размещался в светло -зеленом здании в стиле классицизма, с треугольным фронтоном, белыми колоннами. Он больше походил на барскую усадьбы в сосновой роще. 
В первый же день во время завтрака он увидел за обеденным столиком Люсю. «Так вот какие девчонки рвали на части путевки!» - подумал он. Она допивала кофе.  Увидев его, откинулась на спинку, улыбнулась, кивнула, не торопясь отпила глоток. Встала, прошла за сыром и села на место. Коля тоже не торопился, чтоб он наконец ушла.  Но она налила еще одну чашку кофе. Она знала, что он ни за что не опоздает на работу, поэтому спокойно выжидала. Есть ему расхотелось. Следя внимательно за его движениями, она заранее вышла в гардероб, чтоб не пришлось бежать за ним вслед. Когда он спустился вниз за одеждой, она уже поправляла пояс на укороченном приталенном черном пальто. «И как они ходят в чулках с голыми коленками в такой мороз?  Мы в брюках, подштанниках, а у них, извиняюсь, все продувается…»
 - Как вам лечится, Николай Павлович? – разговором она не давала ему возможности выйти из здания без нее.
- Спасибо. Лечусь. Хотя пока особенно лечить нечего.
 - Да! Вы еще молодой мальчик! И такой красивый, - насмешливо щурясь, проговорила она.
- Спасибо! Вы тоже очень…привлекательная женщина.
Она расхохоталась и взяла его под руку. Идти с эффектной женщиной под руку было легко и приятно. С ней вообще было легко и весело. Это ощущение нравилось ему. Так жить, как она, он бы хотел. Она многим увлекалась, шила, каталась на лыжах, пела в хоре, много ездила, воспитывала дочерей, и в люди выйти с такой яркой женщиной одно удовольствие. Хотя красивой она явно не была. При ходьбе она его вела, доминировала в разговоре. Он это понимал и наблюдал, как она это делает, как переводит разговор в нужное для нее направление, как эмоционально влияет на него. Понимал и не сопротивлялся. Он не отказался бы, если так было всегда. Снег хрустел под ногами, и слышно было, что он идут синхронно, в ногу, дыша в унисон.
 - Сегодня после ужина танцы. Вы останетесь? – скорее утвердительно сказала она.
- Не думаю. Я не смогу. Жена с дочкой будут ждать, надо поиграть с ребенком, - мягко, но решительно отказался он.
 - Что, жена сама не может с дочкой поиграть? Она мать! Мужчине тоже отдых нужен! – резко вспылила она.
  -Я учусь в институте по вечерам; два дня в неделю в оркестре репетиции. Дочку совсем не вижу, - оправдывался он. – Жена всегда одна с ней.
 - Жена и должна создавать уют для мужчины. И с детьми должна заниматься сама, чтоб муж мог отдыхать периодически.
«Интересно, она относительно своего мужа так же рассуждала?» Он понимал, что она его провоцирует, его задел агрессивный тон в адрес Клары. Ему снова стало жаль жену. Жаль ее любви к нему, ее доверия. Но от Люсиного прикосновения его словно током било, он боялся, сквозь его утепленное пальто и рукав ее пальто он получит ожог. Но это было приятно, не хотелось отнимать от нее руки.
- До вечера, - сняв варежку, протянула ему руку Люся для пожатия. Он ответил, крепко стиснув ее ладонь. - Я все же буду ждать Вас.
Войдя в свой кабинет, он медленно снял пальто, повесил пиджак на спинку стула, прикоснулся ладонью к лицу. Она пахла терпкими горькими духами Людмилы. Он трогал губами запах, от него кружилась голова, тяжелый аромат плотно стоял у его лица, словно туман, отгораживая от всего. Весь день он слышал хриплый голос Люси, в глазах прыгали сочные цвета ее одежды, на руке, как ожог, чувствовалось ее прикосновение. Ее жизнерадостность, оптимизм передавались ему. День прошел быстро: вопросы решались легко, споры между рабочими спокойно и продуктивно выводились из состояния конфликта. Чувство радости делало его уверенным и успешным. После работы на остановке он дождался Клару.
 - Я сегодня, наверное, останусь ночевать в профилактории.
          - Но ведь ты не собирался там оставаться на ночь! – растерялась Клара. Для нее это было более, чем неожиданность.
 -  Я посмотрю, как буду себя чувствовать после ванны. Если будет тяжело, я не пойду по морозу домой. А ты ложись, не жди меня. Если приду –то приду. Ты хоть отоспишься.
Клара ничего не ответила. Она ничего не думала, не подозревала о его желаниях, но получила еще один укол - еще одна случайность отдаляла их. С момента женитьбы они ни разу ни на день не разлучались, тем более не ночевали врозь. Не дожидаясь ее слез, он быстро поцеловал ее в щеку.
    - Ну, все, пока! Не скучай! Отдохни сегодня сама, - он помог ей войти в автобус и, не оглядываясь, зашагал по дорожке к сосновому бору.
Ванна в тот день не была тяжелой. Никакого дискомфорта он не чувствовал, можно было спокойно идти домой. Но он зашел в комнату, лег на кровать, взял газету. Сосед что –то сказал, Коля машинально ответил. Сосед взял полотенце и отправился на массаж. Коля начал читать передовицу, но ни слова не понял. Он заставил себя вернуться к первой строке и стал читать вслух. Он пытался думать, что ему необходимо сегодня отдохнуть, не выходить на улицу. Но понимал, что необходимости в этом никакой не было.
На ужин он пришел с опозданием, когда официантки уже начали убирать скатерти. Задержавшиеся после лечения доедали салат и макароны с котлетой. Он сел за еще накрытый стол, попробовал поесть. За стеклянной стеной у огромного деревянного зеркала стояли наряженные женщины от тридцати до шестидесяти. Они прихорашивались перед танцами. У всех были планы и свои цели на сегодняшний вечер. А результат, по мнению опытных товарищей, после танцев и концертов был у всех и всегда, смотря, кто чего ожидал- дружеского общения или более тесных знакомств. На каждый возраст находилась своя пара.
Женщины готовились тщательно, платья были исключительно нарядные: шелковые, шифоновые, полушерстяные. В моде были приталенные платья с маленькими воротничками, мелкими пуговками, обтянутыми такой же тканью или в тон ткани, на ножке от воротничка до самой талии или груди. Появились дерзкие декольте, запрещенные в конце сороковых годов, но многие модницы по-прежнему любили шемизетки с пуговками и кружевом, которые носили и под платья, и под сарафаны. Они не смотрелись по-старушечьи, наоборот, были все еще стильными и женственными. Юбки были очень облегающими, немного за колено и до середины икры. В прямых, не облегающих платьях были только солидные дамы, которым фигуры не позволяли подчеркнуть слишком выразительные животы. Но и те были с претензией на шик – с брошью из камней или пластмассовых цветов на груди.
 Он вошел в актовый зал, когда массовик-затейник уже провел несколько игр.
- А теперь, товарищи, танцуем! – озвучил он таким тоном, каким следовало на собрании сказать: «И всем Премия, товарищи!»  Николай окинул зал, все сидели на отодвинутых к стенкам стульях и длинных, на несколько человек, бархатных пуфах. Люся сидела на одиночном пуфе. Николаю показалось, что она самая красивая в этом зале. На ней было плотное платье с бело –голубым геометрическим рисунком, облегавшее точеную фигуру. К глубокому треугольному вырезу привлекали внимание со вкусом подобранные переливающиеся бусы в три ряда из чешского стекла. Юбка по колено была сильно заужена, на ногах зеленые лаковые туфли на каблуке. Густые черные волосы аккуратно пострижены и лежали пушистой ровной шапочкой. Он видел, что она тщательно подготовилась, что цель –он. Но он и сам добровольно стремился на ловца. Ему приятно было, что выжидают именно его, что нужен именно он. За последние годы Николай забыл то чувство, когда ждут не его зарплату, не для игр с дочкой или для прогулок с ней, чтоб сбегать в магазин или сделать уборку, а Его самого; не грустно наблюдают за его успехами со стороны, а бодро шагают рядом с ним под руку.
После пары-тройки быстрых танцев ведущий объявил:
 - Белый танец! Дамы приглашают кавалеров! – он понимал, что не надо затягивать знакомства. Все должны потанцевать, пообщаться и вовремя лечь спать, не нарушая распорядка. Свет в зале приглушили.
С объявлением белого танца Люся, не давая никому шанса опередить себя, быстро прошла через зал и пригласила Николая:
- Можно Вас, Николай Павлович? – с вызовом хрипло сказала она и протянула ему руку.
Он улыбнулся, протянул руку в ответ.
 - Вы отчаянная женщина, Людмила Игнатьевна.
 - Я добиваюсь всего, чего хочу, - рассмеялась она.
 - Приятно быть в перечне желаемого, - он не заметил, как включился в игру, которую она начала. Действительно, она добивается, чего хочет, вот и он уже играет по ею установленным правилам.
 - Я давно Вас приметила, как только Вы устроились в наш цех. Говорят, вы много можете достичь на комбинате. Недавно работаете, а уже мастер. Начальника участка иногда заменяете. Через пять лет начальник цеха на пенсию уходит. Говорит, что ни дня не останется лишнего.
 - Да, я слышал. Это как руководство решит, - уклонился он от продолжения разговора на тему, которая, здесь была не уместна, но которая, конечно, его волновала.
 - Давайте лучше о танцах, Людмила Игнатьевна.
 - Люся...
  - Хорошо, Люся. Зовите меня Николаем.
 - Да, Коленька, - прошептала она на ухо, и у него от уха вниз, по шее, по спине покатились мурашки.
  - Вы хорошо танцуете, Вас приятно вести, Люся, - пересохший язык слабо ворочался.
 - В детском доме научилась. Там кружок был танцевальный. Мы там и пели, и танцевали.
  - Вы из детского дома? - удивился Коля.
 - Да, в самом начале войны мы с мамой попали под бомбежку, когда нас эвакуировали. На Урал ехали. Почти весь состав в щепки…И мама из поезда выбежать не успела. А папа уже тогда в Белоруссии погиб. Вот я и доехала до Урала. Только не туда, куда хотела.
Люся, пользуясь темнотой, крепче обняла Николая, притянула за плечи к себе, прижалась щекой к щеке, потом грудью, животом. У него подкосились ноги. Он посмотрел в ее черные глаза и не увидел зрачка.
 - Вы очень красивый, Коленька, - снова зашептала она и запустила пальцы в его темно – русые, чуть вьющиеся волосы.
 - Приятно…будто тону в теплой воде.
 - Хочешь еще…утонуть?
Она крепко взяла его за руку, решительно повела за собой через зал.
 - Куда мы?
 - В моей комнате соседка сегодня ушла домой. Я одна.
Люся закрыла дверь на ключ и на покрашенную белой краской задвижку. Включила маленькое бра с приглушенным светом. Сняла с него пиджак, расстегнула рубашку, поцеловала грудь. Сняла платье, осталось в ярко – зеленой шелковой сорочке с кружевом по подолу и груди. Она раздевала его торопливо, настойчиво, не давая времени на рассуждения и стеснение. Она атаковала, закрывала поцелуем его губы.
И в постели снова вела она, как в танце.
 - Сегодня ты мой. Такой мужчина должен быть только моим!
  - Твой, - как привороженный повторял Николай.
 - Ничего не делай. Я все сама…Закрой глаза.
И он утонул. Улетел. Не то в небо, не то в пропасть. Она любила так же, как смеялась – яростно, дерзко, бесстыдно, страстно. Его никогда никто так не любил ни до нее, ни после. Он и не был таким счастливым в любви, как с ней, хоть женщин было до женитьбы много.
 «А жена дома ждет!..» Люся, обнимавшая его, наполовину лежавшая на нем, почувствовала его напряжение, сжала его еще крепче.
 - Не вставай!
 - Меня ждут, - он не проговорил слово «жена».
 - Она не любит тебя! Она никогда не будет тебя любить так, как я! Она не заслуживает твоей любви, и вообще не заслуживает такого мужчину, как ты! Ты Мне нужен!
 - Давай договоримся. Раз и навсегда. Ты никогда не будешь говорить о жене плохо. И мы никогда не будем ее обсуждать. Какой бы она ни была. Я сам ее выбирал. Она мать моего ребенка. Дочь есть, и это навсегда.
Люся умолкла. Дала ему время остыть от вспышки. Победа чуть не ушла в другие руки. Она этого позволить не могла. Она снова начала его целовать до боли в губах, прижимаясь к нему, везде, яростно, жарко, пока он не стал дышать прерывисто…Только тогда она успокоилась.
Утром они завтракали за одним столиком. Она намазывала ему батон маслом. По его движению понимала, что нужен нож или салфетка, и тотчас подавала необходимое. В огромные - от пола до потолка - окна были видны освещенные фонарями сосны, сугробы выше подоконников, и свеже расчищенные тропинки. Огромные хлопья кружились под светом, как вчера они с Люсей. «Белый танец», - подумал Коля, глядя на снежинки. Срочно захотелось в эту морозную, с просинью черноту. Люся прибавляла ему силы. Столько энергии было сейчас в нем! Рядом с ней он мог стать, кем угодно, кем только она захочет! Рядом с ней он не думал о жене, о дочке, о семье, куда не пришел этой ночью, о доме, где не был хозяином. Они шли под руку по свежему снегу, он хрустел под их ногами, и было слышно, что он хрустит одновременно при каждом их шаге. Они радовались тому, что идут и дышат синхронно, дышат в унисон. Он вдыхал твердый морозный воздух, смешанный с запахом ее терпких духов.
«А с Кларой мы никогда не ходили под руку. До рождения Киры – за руку. А сейчас – за руку с коляской».  Рядом с эффектной женщиной поднималась его самооценка.
Перед проходной он тихонько убрал свою руку.
 - Не надо при людях.
 - Почему? – удивилась она.
Николая испугала ее напористость.
 - Я женат.
 - Я помню!!
 - Люся, мне очень хорошо с тобой. Спасибо тебе. Ты самая красивая, самая лучшая. Но не надо это показывать на людях.
 - Мы будем скрываться? Я ничего не боюсь
 - А я боюсь. До вечера.
И он прошел вперед, протягивая пропуск вахтеру.
 В кабинете он снова поднес ладонь к лицу. Запах духов – удушающий, густой, пьяный сводил с ума. Он подумал о жене, о ее любви. Он спросил себя, любит ли он Клару, и честный ответ испугал его, как часто правда пугает нас, разочаровывает и делает больно. То, ради чего еще можно было пытаться сохранить семью, больше не существовало. Но жалость к Кларе разлилась по лицу, груди, ладоням, нежность к дочке вдруг затопила его. Но раскаяние не пришло. Слишком хорошо и сильно было то, что случилось сегодняшней ночью, слишком волшебно, как новогодняя сказка. Его любили сегодня по – настоящему, как он считал, и показали, какими могут быть раскованными отношения влюбленных. «Какие они разные, просто диаметрально противоположные. В Кларе совсем нет тщеславия, желания чего –то добиться. Она так и будет всю жизнь за моей спиной. «За мужем» Возможно, это и неплохо. За этим, собственно, замуж и выходят. Но теряют себя как личность! А Люся - тщеславная, гордая. Радуется за меня. Строит за меня планы. Мечтает о моей карьере. О чем я? Мы никогда не будем вместе. Нельзя допустить развода, чтоб семья разрушилась. Дочь, Клара, теща, тесть…Да и начальство не одобрит развод. Это тоже аргумент! Начальниками разведенных не ставят!»
На ужин он в тот день не остался, после лечения сразу спустился в гардероб, быстро оделся и вышел на мороз. «Да, давай, мозги проветри, - говорил он сам себе. – Променять семью на минутную страсть – просто глупо. Потерять все - хорошие отношения, дочку, Клару, тихую, заботливую. Испортить только начавшуюся карьеру. Нет, я не готов. …» А на следующий день после завтрака и процедуры дождался доктора и объяснил, что каникулы в институте закончились и он больше посещать профилакторий не может. Учеба, действительно, началась.
 Он стал избегать встречи с Люсей и в цехе, и в Доме культуры. Она пыталась подходить, здоровалась, но он отвечал холодно, строил общие фразы в ответах, чтоб не дать надежду и не выдать себя. Потому что повторить ту ночь безумно хотелось! Постепенно ее провокации стали злее, но реже. «И то ладно,» - думал он. Клара ему казалась теперь нежнее, тише, интеллигентнее всех развязных дам, пытавшихся добиться его внимания или подосланных Люсей для проверки. Но с женой больше ничего не получалось, не приносило ни удовольствия, ни эмоций, ни облегчения. Одно разочарование. И становилось все хуже, чем было. Они становились только друзьями, хотя Коля понимал, что в двадцать три года она не согласится только дружить, что это ее настораживает. Он слышал, как часто она шепчется с сестрой. С мамой, видимо эту тему обсуждать она не решалась.
 - Ты бы его не одевала, как посла Советского союза, - наставляла младшая сестра Лена.  – Сама его наряжаешь, вот бабы и пялятся. Купи себе лучше лишнее платье! Я б не стала ходить серой мышкой.
  - А мне куда? – удивилась Клара. Я не учусь, после работы никуда не хожу, под пальто не видно одежду. До работы и обратно, а на работе халаты надеваем.
  - Тогда ходи с ним везде. На репетиции заходи, встречай его оттуда. В кино. В клубе Молодежи, например, раздеваются.
 - Я раньше не хотела, а сейчас он сам не зовет. Недавно он меня спросил, почему я всегда грустная, а мне и сказать нечего. Я не знаю. Не могу же я честно сказать, что чувствую себя по сравнению с ним некрасивой и глупой.  Я никогда не сравняюсь с ним.
 - Еще четь? – съехидничала Лена. – Чего еще придумаешь? Женщина какая би ни была, должна себя поставить так, что она красавица, а мужчина – страшилище! Я вот всегда веду себя с Сашей как красавица. Он у меня поступил в Свердловск, в университет, на физику. И умный, и симпатичный. А я им кручу, как хочу!
 - Он просто скучает там. Все время учится, никуда не ходит! Вот ты для него и красотка! Просто краше тебя пока не видел никого! Вот подожди!..
         - И не увидит! Попрошу, и женится на мне!
Лена познакомилась с Сашей год назад в компании сверстников, когда они оба еще учились в десятом классе. Саше приглянулась веселая девчонка в голубом пышном платье. Сашиной маме она не очень понравилась – слишком веселая, слишком хорошенькая, значит, ухажеров много будет, слишком легкомысленная. Никуда ехать поступать она не собиралась, амбициозных планов не строила. А Саша, по мнению мамы, в физике был почти гением. Таким надо было учиться, у них большое будущее. Он умел самую сложную задачку объяснить и рассказать, как сказку! Редкий дар. Саша, несмотря на недовольство матери, все же обещал Лене, что они поженятся, надо только хотя бы первый курс закончить. Саша хорошо учился, был лучшим студентом, получал стипендию и подрабатывал по ночам, как многие, на разгрузке вагонов. Лена пошла работать в универмаг и тоже сама зарабатывала. Свадьбу планировали сыграть молодежную – дешевую и веселую, безалкогольную. Лена себя считала более умной и успешной, по сравнению с Кларой, более продуманной, жизнь свою в перспективе выстроила, знала, когда и сколько детей родит, поэтому позволяла себе давать наставления старшей сестре.
      Весной Николай пришел к председателю профкома.
 - Петрович, помоги. Как встать в очередь на квартиру? Я и в самодеятельности участвую, и в эстафете легкоатлетической бегаю, и на лыжах. И где скажешь! Похлопочи! Живу в трехкомнатной квартире с тестем и тещей, в их квартире. У меня семья три человека, и у них три. Дочке три годика. Хочется уже отдельно жить. 
 - Не возражаю, Николай Павлович! Сделаем. Но постоять придется. Это не завтра случится!
  - Я понимаю, Петрович! Спасибо тебе!
Дома за ужином он обрадовал Клару и ее родителей:
 - Я в очередь встал на квартиру!
 - Молодец, Николай, - одобрил Юрий Алексеевич. - Мужчина должен дом «построить». Или получить.
Теща улыбалась,  разливая по тарелкам суп из супницы.
 - Коленька! Как здорово! – поцеловала его Клара. И тут же напряглась:
 – У если быстро дадут? У нас и денег нет купить мебель, посуду…
- Опять ты ложку дегтя добавляешь. Зачем? Ведь приятная новость.
 - Я же беспокоюсь за нас.
 - А ты не беспокойся. Я подзаработаю. Накопим на мебель!
Как заработать, он уже знал. Накануне в оркестре к нему подошел Леонов.
  - Коля, мы с ребятами собираем небольшой ансамбль. Рядом с ДК открыли ресторан, от директора пришло предложение – нужны музыканты, которые смогут сыграть и вальсы, и танго, и джаз, и Мурку, и способные импровизировать. Все, короче, что клиенты попросят. Ты сможешь. Там еще заказы на парады, праздники, свадьбы, похороны…Хочешь подработать по выходным?
 - Да, мне очень нужны деньги. Спасибо!
 - Тогда я подготовлю список. Надо человек 5-7.
И Николай начал по выходным играть в ресторане, на праздниках он теперь шел с оркестром в начале всей колонны. Дома он стал бывать еще реже. Из всех мест, где они играли, конечно, больше всех им нравился новый ресторан. Большой зал ресторана «Малахит» и банкетный зал находились на втором этаже, эстрадный оркестр чаще играл в большом зале, где от названия были только зеленые скатерти по выходным и золотистые канделябры. Днем зал служил столовой для трудящихся, только цены были выше. А банкетный зал, скрытый от глаз массового посетителя, радовал привилегированного посетителя несоветской роскошью. Он был оформлен в виде малахитовой шкатулки. Изумрудные стены отдекорированы золотистыми молдингами, лепниной, резными столами и стульями, пуфами, у одной из стен – камин с зеленым, под малахит порталом. Над камином - кованые каслинские бра, сделанные на заказ мастерами. Пятница, суббота, воскресенье-дни, когда жители стали позволять себе отдыхать более раскрепощенно. А музыканты помогали им в этом.
Джаз, пришедший из Америки в начале шестидесятых, у нас был запрещен. Хоть первые большие джазовые концерты прошли в стране в 1962 году, власти и органы, следящие за нравственной чистотой и идеологией, вольностей на малых сценах не допускали. Мол, там, в Москве пусть делают, как знают, они там сами разберутся. А у нас – как бы чего не вышло. Записей американских музыкантов было не достать, стоили они дорого, поэтому наши пытались воспроизводить на слух. Кто ближе всех передал, тот и звезда. У Коли был абсолютный слух, он мог точно копировать американских музыкантов, услышав раз, он свободно подбирал музыку, легко импровизировал. Цены ему в этом ресторане, где закрывались глаза на музыкальный материал, не было. В ресторан просто приходили послушать оркестр, где труба и альт - саксофон могли подолгу улетать вместе со слушателями в своих фантазиях и доводили всех до экстаза. Кроме зарабатывания денег, это было еще и потрясающее чувство – когда ты свободен в своем выборе и в своих желаниях.
В одну из суббот большой забронированный стол, накрытый на десять персон, пустовал до восьми часов вечера. Все гости во главе с именинником вошли в зал вместе, оживленные, на ходу прося принести им вазы для цветов. Именинник, проходя мимо оркестра, делал активные взмахи, приглашая музыкантов отметить его появление особой музыкой. Оркестранты включились в его игру и торжественным маршем проводили всех к столу.
  - Коля, смотри! Твоя ухажерка! – сказал в паузу саксофонист Валера Татчук.
 - Которая из? – улыбнулся Коля, но искоса глянул на стол. Сердце оборвалось. Рядом с юбиляром сидела Люся.
 - Да Людмила Игнатьевна. Хористка наша.
 - Вижу.
Колю, играющего джаз, она еще никогда не видела. Он торопил время, ждал, когда все гости будут в той форме, в которой, по мнению Леонова, развлекать их можно безнаказанно. Пусть посмотрит! Послушает! Он же лучше многих!
Люся смотрела на Николая редко, настроение у него упало. Ее развлекали со всех сторон, она громко смеялась, отвечая на шутки. Коля понимал, что она обижена, что ее гордость задета. Несколько месяцев он к ней не подходил после того, как ей показалось, что она завоевала мужчину, ведь он был счастлив с ней той ночью. А на самом деле ею попользовались, как уличной девкой. И пренебрегли потом, побрезговали. Ей было противно, поэтому она перестала показываться ему на глаза и стала жить параллельно. «Ну, и что, что он лучше многих. Лучше. Но не мой»
- А теперь танго! Танец страсти и любви!
Зазвучали только первые фразы, в центре уже танцевали две пары: Людмила с юбиляром и ее подруга с кавалером. Подруга танцевала не хуже Людмилы. Но это было обыкновенное бальное танго, с правильными движениями. Но Люся! Одного умения здесь было мало! В этой паре была не столько техника, сколько чувственность. Они танцевали, прижавшись друг к другу грудью, почти не отрываясь. Она липко скользила по паркету, колени их соприкасались, ноги переплетались. То партнер обнимал ее ногой, то ее нога скользила по его. Именинник вел свою партнершу смело, руководя ею. Давая ей свободу, он тут же властно притягивал ее к себе близко, и она послушно выполняла задуманные им движения, читая каждое направление его руки, плеча, взгляда. Казалось, их губы рядом, и он целует ее при каждом прикосновении. Она сделала наклон назад, и он провел рукой по середине груди. Их тела были нервно напряжены. Коля задохнулся. Слишком все это походило на то, что было между ними в их единственную жаркую ночь. В конце танца она высоко обвила его бедро ногой, наклонилась назад и в сторону. Победно поймала Колин взгляд. В зале посетители аплодировали им, как профессиональным танцорам.
- Получил? – недобро ухмыльнулся Валера. – Умыла она тебя. Такую женщину упустил!
 - Я не упустил, - вырвалось у Николая.
 -Дааа?- изумился Валерий. – И чего это тогда не ты с ней аргентинское танго сейчас танцевал?
Он вышел покурить. Валера был известным ловеласом. С женщинами не очень церемонился. Но любил только красивых. Такую, как Люся, хоть и не красавицу, но манящую, не пропустил бы.
 - Ты зачем выдал себя? – тихо спросил Леонов. Он был более чем опытным по части сокрытия своих романов. – Так не делают мужчины. Никогда! Никогда не обсуждай ни с кем свои похождения. Не подставляй ни себя, ни женщину. Будь выше. Неизвестно, где и когда придется встретиться. Надо без стыда смотреть в глаза.
- Не знаю!!! Или со злости, или от ревности! – на глазах выступили слезы.
 - О-о-о-, мой друг, - протянул Леонов. - Да ты всерьез…
 -Да. У меня все всерьез.
 Он представлял, как это танго через час - два будет перетанцовано где-то в ее или его комнате, на диване. Как то, что она делала с ним, она повторит с поседевшим именинником, и у него поднялся жар. Смотреть на Люсю он уже больше не мог. Через несколько минут она исчезла. Еще через полчаса снялись с мест все гости. Николай выдохнул ком, который застрял в груди. Но больше играть, слушать товарищей и смотреть на гостей ресторана категорически не хотелось. Люся ушла. И Николай сводил себя с ума одним и тем же прокручивающимся роликом с ее ласками, которые она сейчас отдавала не ему.
Он шел домой медленно, несмотря на влажный пронзительный ветер, не кутаясь в шарф, не поднимая воротника, не вытирая слезы, которые вышибал ветер. Идти было всего пять минут, почти мимо Людмилиного дома. Он хотел промерзнуть, проплакаться, чтоб никто не заметил, что его лихорадит не от уральской капризной погоды. Николая трясло три дня. Он не видел выхода, не понимал, что это: любовь? просто увлечение? Почему тогда так тошнит, когда видит Люсю с другими? Ответа не находил. И выхода не было. Его тянуло к этой женщине, и он готов был поменять жизнь, отдать все. За нее.