Главы 70-76 романа Золотая река

70
Накануне Великой Отечественной.

 Анатолий Булатов женился на Надежде Эберт в конце 1939. Будущие молодые научные специалисты смотрели на жизнь с радостью и большими надеждами, тем более что жизнь действительно входила в приемлемое русло. А главное, в среде студентов и аспирантов не подавлялось свободомыслие. Всячески поощрялось творчество во всех сферах. Преподавательский состав приветствовал и развивал самостоятельные мыслительные процессы в молодых умах. Это всецело соответствовало генеральной линии Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР. Советские вожди всюду твердили о дарованных Советской властью молодому поколению бесконечных возможностях.
 Коммунисты не учли того, что лозунги войдут в прямое противоречие с практикой жизни. Молодые люди обучаясь, с недоумением наблюдали за полным несоответствием заявляемых идеалов коммунизма ежедневным фактам и простой логике. Советская система хозяйствования и монополия на идеологию не могли обеспечить выполнение взятых на себя обязательств в виде сытости, счастья и всемирной победы социализма. С властью коммунисты расставаться не собирались, следовательно, обладая аппаратом насилия, объявляли врагами всех недовольных. Враги размножались прямо пропорционально тем, кто учился делать хотя бы простые умозаключения. Счастьем было объявлено истребление врагов - бешеных собак, сытостью - нормы распределения продуктов. Полуграмотный Джугашвили, к тому времени ставший гениальным Сталиным, объявил тезис об усилении классовой борьбы по мере приближения к коммунизму. На каждом шагу кололо глаза неприкрытое лицемерие руководящих коммунистов и комсомольцев, направленное на сохранение своего статуса, благодаря которому руководитель мог получать чуть более жирную пайку по сравнениию с общим убожеством. В молодежной среде само собой стало формироваться протестное настроение, так или иначе проявляемое. Пытливые умы могли глубоко рассуждать и делать далеко идущие выводы.
 Начинающаяся заварушка в Европе, с гражданской войны в Испании и до бомбежек Англии, вызывала самый живой интерес у аспирантов и молодых ученых. Чувства были очень смешанные. Несмотря на постоянно меняющуюся позицию официальной государственной пропаганды, черно-белой картины не было. Да и вроде бы нас это не касалось.
 Очень неприятно всех задела неудачная война с Финляндией, большие потери которой и ничтожный результат было не скрыть даже советскому пропагандистскому аппарату. Первый раз Советский Союз решил проявить себя в роли твердой внешнеполитической силы и по уши обделался, погубив десятки тысяч молодых ребят. Вскрылась неэффективность Красной Армии в условиях современной войны. Это многих заставило задумываться над первопричинами.
 Булатов, по происхождению из семьи сельского священника, очень лояльно вначале относился к Советской власти, тем более что вся сознательная жизнь его прошла уже при ней. Его отец успел помереть от эпидемии холеры и не дожил до массовых расстрелов священников и членов их семей. Мать его, театральной красоты женщина, спокойно проживала в деревне. Но Анатолия нетерпимо коробило то, что у него отбирают свободу совести, которая была гарантирована Советской Конститутцией. Он всегда прямо возмущался в разговорах с Надей, которую называл «Милый друг». А Надя, в свою очередь, ему единственному открыла тайну своего происхождения.
 - Милый друг мой, Наденька! Ну откуда такая ненасытность! Еще и к соседям полезли! Мало, что отобрали все, что у своих людей было. Ладно, таких кровососов, как наши помещики да капиталисты еще поискать надо было, и в твоей Швеции не сыщешь. Они по заслугам приняли. Но обобрали-то всех! И все мало. Бога запретили. Так ведь теперь заставляют под угрозой смерти молиться их уродскому богу, который вовсе не бог, а чучело рогатое, козлиное! Бесовщина, Наденька! Ведь свои же собственные законы нарушают!
 Первенец Анатолия и Надежды, девочка Александра, не прожила и полгода. Слепое доверие молодых Советских людей к безразличной медицине погубило младенца. Это был тяжелый, удручающий удар, притупивший чувство самосохранения. Анатолий написал жгучие, грубые в своей неприкрытой ненависти стихи:
 Приползла к нам из Гории вошь ненасытная.
 Была тощая, грязная - стала кровью умытая.
 Она гнид отложила на тело усталое.
 Стали гниды - огромные, мы – исхудалые.
 Публикация этих стихов в институтской газете, которой и заведовал Булатов, прошла поначалу незаметно. Но стихи стали читать и переписывать от руки. Они набирали популярность и в итоге получили высшее признание в НКВД.
 В мае 1941 года Анатолий Булатов был арестован и помещен в смоленскую тюрьму. В июне приговорен к расстрелу за создание антисоветского подполья. Надежда Казимровна была на третьем месяце своей второй беременности.
 В это время в Европе уже полтора года шла война. Фашизм окреп усилиями всего современного цивилизованного мира, который заигрывал с ним, поддерживал и выкармливал. Все считали, что смогли подписать с Гитлером самый выгодный для себя мир, и теперь Гитлер, слопав Австрию, Чехословакию и еще чего по мелочи, успокоится. Коммунисты надеялись, что фашизм будет мстить за позор Германии Европе, Европа видела в фашизме надежный буфер против СССР. Коричневый монстр смеялся над всеми подписанными клочками бумаги, называл своих визави жалкими червями и жадно брал то, что ему давали, прихватывая без особого спроса и то, что плохо лежит. Молниеносная гибель Польши и Франции, быстрая расправа с доблестно защищавшейся Бельгией оставили в итоге в 1940 году Англию с Германией один на один. Континентальная Европа, не смея повторять ужасы Первой Мировой, пала перед эффектной свастикой. Коричневая чума, исполняя проклятие Карла Эберта, пожрала Старый Свет. Все ресурсы оказались в руках у Гитлера, но до Англии он дотянуться не мог. Воздушная и морская война за Британские острова, бои в Африке не позволили Германии перепрыгнуть через неширокий пролив и спасли Англию. Разогнаться на полную мощь немецкому вермахту было уже негде.
 Недоучившийся и недочитаваший в детстве семинарист Джугашвили восхищался своей азиатской хитростью. Он считал, что ловко затравил между собой проклятых империалистов. О его гениальности писали, трубили, снимали киноленты. Женщины Советского Союза исправно рожали, восполняя потери гражданской войны, раскулачивания, массовых расстрелов и голода. Границы СССР были надежно защищены, все пакты и контракты подписаны, торговля с Германией, ведущей войну с остатками недобитого империалистического мира, шла по плану. Еще утром 22 июня 1941г из СССР в Германию шли эшелоны с поставками по долгосрочным договорам, а с самолетов приграничной полосы были сняты боекомплекты. Чтобы не обидеть тонкую арийскую душу. Сталин верил Гитлеру, как восточная женщина верит своему мужу.

71
 Война в тылу.

 Зою Дергунову перевели в разряд вольнопоселенцев, актировав ей срок заключения, но заставив вдоволь наработаться в лагерной бухгалтерии, где уже никаких «перехватов» из касс и в помине не было. Весной к ней приехал муж и тоже устроился на работу по своей машиностроительной специальности. Невероятное везение, видимо генетически переданное Зое от отца, спасло ее от настоящих ужасов концлагерей. Период был относительно гуманный, когда, отрезвев от перебора смерти и крови, Советская власть поняла, что скоро останется и без ресурсов, и без людей. Дегенерат и людоед Ежов был снят и расстрелян за перегибы. Всей правоохранительной системой, которая заключила в себе большую часть советской экономики, стал заниматься новый управленец той эпохи Лаврентий Берия. У него принципы целесообразности превалировали над маниакальной кровожадностью. До поры.
 В том лагере НКВД собрало отборных людей. Лучшие инженеры, артисты, певцы, врачи, юристы и экономисты страны сидели свои сроки, отрабатывая лагерную барщину на так сильно изменившуюся Родину. Лагерь был очень важный с точки зрения экономики, им руководили не самые отпетые негодяи. Нужны были результаты, а уж только потом трупы врагов.
 Сергею Дергунову очень нравилось то лагерное общество. Он прямо расцвел среди этих зеков, чувствуя себя в своей тарелке. Зоя никогда не видела его раньше так свободно общающимся с другими людьми. Иногда даже на немецком и английском языках, когда надо было делать переводы. Сама Зоя с радостью впитывала массу интересного от окружавших ее людей, несравненно более образованных и культурных потомков старых интеллигентов и прошлого высшего общества России. Здесь даже играли на музыкальных инструментах. Был свой большой клуб и библиотека. На удивление, здесь была какая-то свобода, за которую уже вроде и не преследовали. Приполярье, все-таки. Дальше только могила.
 10 мая 1941 года Зоя родила девочку, очень маленькую и смуглую, которую назвали в честь сестры Ниной. Роды прошли хорошо, врачи в лагере оказались просто золотые, из заключенных. После родов Зою в зоне уже не держали, освободили подчистую. Но бухгалтер она была очень хороший, а муж - очень толковый инженер. Решили немного пожить и поработать тут, в Салехарде, потому что платили лучше, чем в Омске.
 Объявление войны запомнилось плохо. Но потом началась бешеная суета. В первые дни стало ясно, что война очень серьезная. Шла мобилизация, лагерное начальство согласовывало списки освобождаемых для фронта, на базе лагеря был развернут мобилизационный центр. Хорошо запомнился приезд знаменитой русской Певицы, которая дала несколько концертов. Сначала планировалось, что она и ее группа будет петь только для начальства и всего один раз. Но Певица проявила истинно русский характер, заявив, что будет петь для всех, в том числе и для зеков, и для мобилизованных. Она дала несколько бесподобных концертов и прожила в бараке три дня, только в отдельном приделе. Сама с удовольствием слушала местную самодеятельность. Сказала, что так в Москве не поют, как тут. Особенно ей понравилось Зоино исполнение старой ресторанной цыганской плясовой про валенки.
 - Ай ты умница, какой ты бухгалтер! Тебе на сцене место! Вот правильно ведь человек поет, песню чувствует! Песню петь надо, а не шептать!
 А «Валенки» взяла на заметку, очень хорошо доработала и с ними покорила все русские сердца.
 Сергей пошел на фронт зимой, когда Гитлер был уже под Москвой и на Красную Армию скребли со всех углов всех, кого можно. Когда Зоя и провожающие ехали обратно с проводов мобилизованных, была пурга. Уставшая от слез Зоя уснула. На неровной дороге сани сильно тряхнуло, и маленькая Нина в своем кульке из теплых тряпок выпала из саней, а сани уехали дальше.
 Ее нашли через три часа, полностью занесенную снегом. Искали все, кто был, гребли лопатами и руками. Нина была жива, но сильно застудила ноги. Зое опять повезло.
 К Новому Году Зоя вернулась в Омск, к Прокопию и Марусе. Оставаться в Салехарде без мужа смысла не было. Да и помощь была нужна. Прокопий с первых дней войны был поставлен на самые ответственные эшелоны и постоянно находился в рейсах. Там он насмотрелся военной техники, которую перевозил в направлении к фронту целыми составами, и стал проситься на фронт, танкистом или на реактивные установки, которые испытывали чуть ли не у него под окном. Наши «Катюши», тестируемые перед отправкой на фронт, отстреливались прямо перед погрузкой на платформы на огромных пустырях на окраине города. Стрельбы шли ночью, и от зарева реактивного огня в доме становилось светло как днем. А танки и самоходки ему часто приходилось самому загонять на платформы. Данилов был влюблен в военную технику. Он прямо стонал от очарования, доводя Марусю до белого каления:
 - Ох, вот сейчас бы повоевать! Вот я бы дал жару! Не то что в ту Германскую! Вот это техника! Да хоть на самолет! Ох, какие штурмовики сели вчера на аэродроме! Ты бы видела! Я им бензина цистерну как раз в тупик ставил… Их дальше на запад гонят, а летчики какие красавцы! Меня пустили посмотреть, это прямо танки летающие! И пушки, и пулеметы, и ракеты с бомбами! Обратно еле выгнали, все облазил, красота! Вот, посмотри, я патрон спер. - Прокопий восхищенно показывал огромный, красивый как елочная игрушка, патрон авиационного пулемета размером со спелый огурец. - Ух, раскатают немца в пух и прах с такой техникой, и все без меня! Я бы уж не подвел! А танки-то, танки какие! Я вот за всю Германскую танка так и не увидал. Они, говорят, только с Западу на фронтах были…
 - Тебя, хрыча старого, два раза с того свету вытаскивали, не навоевался? Убери этот страх Божий с глаз долой! Ладно, у комиссара мозгов его телячьих хватило в твои метрики посмотреть. Выкатился в комиссариат, чуб начесал! Доброволец выискался! «Да я, да всю Германскую!» Ладно, кресты твои стащили… А то еще иди, в них выпрись. Весь околоток над тобой второй день хохочет! Тебе под шестьдесят лет, а туда же, воевать! Ты, Прошенька, на паровозе того и гляди дубу дашь с таким режимом! Сема в армии, и ты туда собрался? Чтобы я тут совсем загнулась? Кто их всех прокормит, пока вы все по окопам снова пять лет валяться будете? - Бомбила в ответ Маруся, тыкая в хлюпавших внуков, которые под конец дня уже троились в глазах, не выветриваясь из кухонки, и постоянно что-то ели или просили есть.
 Детей народить успели Семен, Зоя и Тамара. Младшей дочери, Нине Большой, как ее прозвали, когда Зоя родила тоже Нину, было еще 16 лет. На всех остался один мужик на время войны - потертый жизнью Прокопий.
 - Да какие пять лет, дурында! Через год в Берлине будем с такой техникой! Вон, от Москвы поперли Гитлера, а как уж он хорохорился! Эххх Спиридона нет… Вот уж он бы устроил им войну так войну…
 Семен недавно ушел на фронт, его семье тоже полагался паек, но этого все равно не хватало. На страну, находящуюся в состоянии предельного напряжения всех сил, накатывала голодуха.
 Маруся брала щепотку сахара из пайка мужа, рассыпала ее по столу, и дети, слюнявя палец, тыкали в каждую крупинку, тут же слизывая ее с пальца. Это была уже роскошь, которую могли себе позволить только внуки и дети офицеров. Или машинистов. Прокопий прекращал стонать по поводу фронта и шел выменивать свой табак на еду. Курить он бросил, а табак по карточке получал.
 Война, перестав грозить внезапным поражением, превращалась в страшную муку, которую не видывали на Руси со времен нашествия Батыя. Вся промышленность России переезжала за Урал, в Сибирь на сотнях и тысячах эшелонах, разветывалась подчас на новых местах в чистом поле, чтобы скорее начинать выпуск нужной для фронта продукции. Возникали новые индустриальные центры в Ишиме, Омске, Новосибирске и Тюмени. Железная дорога каторжным трудом своих работников обеспечивала промышленную эвакуацию невиданных в мире масштабов в уникально короткие сроки. Напряжение, порожденное войной, достигало границ человеческих возможностей. На фронте была смерть, грязь, зверство. В тылу - каторжный труд, недоедание на грани голода и аскетизм на грани первобытной нищеты. И жертвы, жертвы, жертвы. Миллионы жизней, рублей, надежд и материальных благ летело в огонь бушующей чумы, которая, казалось, не заканчивалась с 1914 года.
 Советской власти повезло. Напавший враг открыто нес девиз порабощения и уничтожения русского народа. Фашисты очень быстро прекратили делать вид, что воюет против коммунистов. Война шла на полное уничтожение и прямое, буквальное порабощение населения. В этих обстоятельствах общий патриотический подъем сопротивления врагу не имел никакого отношения к социальному строю России. Но власть была у коммунистов, поэтому они присвоили себе всю доблесть, все успехи и победы, отдав поражения и потери врагу, изменникам и предателям. Или тем, кого они произвольно поместили в этот разряд. Им никто не мешал. Чума пожирала страну, но укрепляла Советскую власть.

72
В смоленских лесах.

 - Оформляем убытие по первой категории, всех политических. Приказ получен. - Начальник Смоленской тюрьмы нервничал. Орудийная канонада была слышна даже в здании тюремного замка.
 Совещание 15 июля проводилось очень рано. Уже в семь утра весь состав тюремного начальства был собран. Готовились к эвакуации из Смоленска. Фашисты были на подступах к городу, а приказ об уничтожении всех политзаключенных поступил с большим опозданием. Весь персонал тюрьмы, кроме начальников и взвода охраны, был эвакуирован, зеки с уголовными и бытовыми статьями, женщины частично освобождены, частично вывезены с персоналом. Нельзя было спасать и освобождать только политических.
 - У нас мало состава, можем не успеть всех расстрелять. Если немцы войдут в город, что делать? У нас в тюрьме даже пулемета нет. А сейчас у армии не взять, все пулеметы на позициях… Да какие, к черту, позиции, полдня не продержатся они... - Начальник оперчасти курил не переставая, зажигая новую папиросу от скуренной трясущимися руками.
 - Если всех вывести сразу, могут понять и кинуться, у нас их больше сотни… И всего семь винтовок, да револьверы наши. Тут и пулемет не поможет. Нет, будем партиями, как раньше. По четыре человека. Все, все, без проволочек, начинаем прямо сейчас.
 - О черт, дотянули! Да как же так, ну не успеем мы, накроют нас, я же знаю, в городе не больше пяти тысяч солдат, все порознь! Товарищь начальник! Погибнем ведь! Давайте взорвем всех. В подвал тол сложим и взорвем! Тол на складах остался еще. За час управимся, загрузим. Оформим все, как полагается, отчитаемся. Отступать надо, документы, главное, на убытие оформить.
 - А как прознают, что не исполнили, или кто уцелеет после взрыва? Тогда нас точно всех в расход… Нет, делаем так. Двоих за толом, на грузовике. Остальные на расстрел, по партиям. Трупы не убирать, время не тратить. Может, прямо в камерах пострелять всех?
 - Нет, опасно. Услышат в соседних камерах стрельбу, забаррикадируются, двери не дадут открыть, возня и борьба начнется. Могут крепко время затянуть.
 Чекисты напряженно размышляли, перебирая все варианты, как быстрее убить всех оставшихся заключенных. Все было плохо, слишком мало оставалось времени. Немецкое наступление оказалось слишком стремительным, а город плохо защищен. Мешал страх перед немцами, которые сразу расстреливали всех коммунистов и чекистов на месте. Но еще больше боялись своих, боялись не исполнить в точности приказания.
 Мотоциклы и бронетранспортеры немцев колонной входили в Смоленск со стороны Киевского шоссе. Начинались уличные бои. Враг захватывал город быстро, несмотря на храброе сопротивление разрозненных частей. Бойцам Красной Армии удалось даже подорвать несколько танков и бронемашин, но очень скоро вся часть города до реки была захвачена, и красноармейцы, отступая, взрывали за собой мосты.
 Партию, в которой был Анатолий Булатов, тюремщики выдергивали во двор для расстрела будучи уже в состоянии полной истерики. Стрельба и взрывы в городе подступили вплотную к стенам тюрьмы, а не расстреляно было еще больше половины врагов народа. Машина, уехавшая за толом для подрыва, не вернулась, ее подбили еще по пути на склады. С матом, пинками, ударами прикладов одни русские люди гнали других русских людей наверх, во двор. Гнали, чтобы убить, оборвав все, что было связано с их единственной и неповторимой жизнью. Убить за то, что они имели политический, а не уголовный приговор, который выносился автоматически, по разнарядке за несогласие и протест словом. Никто не посмел принять решение о том, чтобы отпустить всех, а самим, взяв оружие, отбивать немцев. Страх невыполнения приказа Сталина, ужас перед доносом и последующими репрессиями на семьи, будь сам ты хоть десять раз мертв, и прочно сформировавшаяся за двадцать лет карательная, диструктивная психология погубили все в по-настоящему критический момент.
 Заключенные в камерах уже хорошо знали, что происходит. Грохот боя и звуки расстрела было не скрыть даже толстым стенам тюрьмы. Люди лихорадочно прощались друг с другом, пытаясь взять себя в руки и сохранить элементарное достоинство. Получалось плохо. Примешивалась надежда, что все-таки не успеют расстрелять, вдруг тюрьму захватят. Возможность спасения от расстрела с невольной помощью напавшего на Родину врага окунала людей в дьявольский соблазн гипотетического предательства. Искушение загоняло их в безвыходную моральную и религиозную ловушку, мешая сосредоточиться на подготовке к смерти.
 Ослепило яркое июльское солнце, которого Анатолий не видел уже две недели. Глаза заболели, и он не сразу разглядел, что происходит вокруг. Во дворе было страшно. У стены лежало несколько десятков человек, убитых ранее, было много крови, растекшейся от груды тел. Расстрельная команда перезарядила винтовки, Анатолия и его товарищей поставили к стене, перед окровавленными трупами. И тут раздались автоматные очереди и крики на немецком языке.
 Чекисты подняли руки. Во двор вбегали немецкие солдаты с карабинами и автоматами. Офицер в запыленной полевой форме приказал обыскать разоруженных чекистов. Булатов и еще трое, выведенных на убой, стояли, не шевелясь. На них никто не смотрел, немцы были заняты чекистами. Часть фашистов забежала в здание и начала проводить обыск помещений.
 Персонал тюрьмы, не больше дюжины человек, согнали в дальний угол двора. Оставшихся заключенных вывели во двор и выстроили вместе с группой Булатова. Немецкий офицер, еще раз проверив документы чекистов, все их сложил в свой планшет и отдал короткую команду высокому ефрейтору. В следующую секунду раздался треск немецких автоматов. Чекисты повалились на землю.
 Немцы пытались чего-то добиться от заключенных, но по-немецки никто из них не разговаривал. Булатов понял, что спрашивают про документы и пытаются узнать, есть ли еще коммунисты. Гитлеровский офицер, наконец, в раздражении крикнул:
 - Да кто-нибудь здесь говорит на человеческом, немецком языке!? Что за свинство! Мы спасли вас от расстрела, в конце-то концов. Мы воюем только против коммунистов и чекистов. Все остальные будут работать на своих местах в городе, где они работали до ареста! Нам нужны рабочие и инженеры!
 - Я говорю. Здесь нет коммунистов. Здесь только те, кто арестован и приговорен к расстрелу за преступления, которые он не совершал. - Булатов шагнул вперед и заговорил практически без акцента на хорошем, литературном немецком.
 Среди выведенных из камер было минимум восемь человек бывших коммунистов, их документы хранились тут, в тюрьме, но Анатолий решил воспользоваться ситуацией и попробовать спасти побольше жизней.
 - О, мой Бог! Ну хоть один! – Офицер подошел к Булатову вплотную. Анатолий был высокий, светло-русый и немного лопоухий, очень похожий на настоящего, как с геббельсовской картинки «истинного арийца».
 Фашист уставился на этого русского:
 - О, чертовщина… Вы - немец?
 - Нет, конечно. - Улыбнулся русский. – Но Бог привел жениться на шведке немецкого разлива. Так что акцент поправил… раньше хуже говорил.
 - Вас за это хотели расстрелять?
 - Нет, конечно. - Снова с улыбкой повторил расстрельный. - За плохие стихи. Россия - страна поэтов, как и Германия. Поэтому тех, кто пишет плохо, у нас расстреливают… А у вас – высылают. Хотя, говорят, что сейчас и расстреливают тоже…
 - Вы коммунист?
 - Опять нет. Их здесь нет. Они своих без нужды не расстреливают… и коммунисты пишут только хорошие… правильные стихи.
 Офицер, хоть был и фашист, но расхохотался, оценив выдержку и юмор русского.
 - Вы оригинальный унтерменш. По крайней мере, везучий уж точно. Пойдемте. Помогите разобраться с документами и выявить коммунистов.
 - Дайте этим людям возможность поесть. Тут наверняка есть запасы. Я пока соберу их личные дела и составлю записки на немецком.
 - Да. Свое дело в первую очередь предъявите, мне не терпится посмотреть на вашу жену…
 - Там должно быть фото. После моего ареста ее исключили из института, и она уехала в свою деревню.
 - В Мальме? - хохотнул немец.
 - В Починок… - Без улыбки ответил русский.
 Приговоренные к расстрелу стояли и молча глядели на Булатова, не веря, что они остались живы, не веря всему, что происходило вокруг и всему, что предстояло им впереди.
 В канцелярии Булатов нашел свое личное дело, где была приложена фотография Надежды.
 - Вот она. Ее отец был Казимир Эберт, швед из Сокгольма. Посмотрите дело, убедитесь, что я не коммунист. - Он протянул папку фашисту, надеясь максимально затянуть время, чтобы тот сам не полез в другие дела и не нашел коммунистов среди живых.
 - Эберт? Вы шутите? Это те Эберты, про которых я думаю?
 - Скорее всего однофамильцы, я плохо знаю… А что за те Эберты?
 - О-о-о! Это королевский клуб! Они наполовину немцы. Какая-то старая аристократическая история… Правда, все это в прошлом. Просто известные люди, не более того. Все в прошлом. Будущее только за Германским Рейхом! Те, кто это понимает быстро, имеют шанс.
 Однако после этого он предоставил Анатолию полную свободу действий, разрешил заварить чай и оставил ему три сигареты.
 Весь день Булатов просидел в канцелярии тюрьмы, разбирая дела оставшихся в живых узников, подменяя документы не расстрелянных коммунистов делами ранее расстреляных не коммунистов, теми, где подходили даты по возрасту. Он спрятал по карманам кучу фотографий, по которым можно было распознать обман. Немецкий офицер его даже не контролировал. Он не сомневался, что приговоренный коммунистами к расстрелу и спасенный им человек обязательно будет сотрудничать добросовестно и должен ненавидеть коммунистов. Анатолий попросился сам отнести еду оставшимся политзекам, которых еще держали не выпуская во дворе тюрьмы, ожидая окончания проверки документов. С одним немецким автоматчиком, который даже не подходил к группе заключенных, Анатолий принес бачок с кашей и хлеб. Пока разбирали еду, всем восьмерым коммунистам сказал по памяти их новые имена, фамилии и прочие данные.
 Потом вернулся и составил короткие записки на немецком языке к каждому из шестидесяти дел на спасенных людей.
 Немцы провели перекличку и сличение по документам согласно записок Булатова. Никто не подвел. Пронесло.
 К вечеру во двор тюрьмы пригнали взятых в плен красноармейцев. Многие были ранены, плохо перевязанные. Немецкий лейтенант, доставивший пленных, был очень зол и постоянно орал перебинтованной мордой. Увидев политзеков и офицера, захватившего тюрьму, он сходу закричал:
 -Иохим! Какого черта! Почему мы их берем в плен и кормим? Всех, всех бы сразу перебить! Они убили Клауса! Клауса, чтоб их всех разорвало громом! Он брал Бельгию! Какой-то гад кинулся под его танк со связкой гранат. Сволочи! Клауса, нашего Клауса! Сумасшедший Иван взорвал его, зажарил прямо в танке! От него остались только яйца в сапогах… Почему сразу нельзя их всех убить! Они все красные мерзавцы, жиды и большевики! Ты знаешь, сколько мы потеряли наших ребят?
 - Уймись, Ува. Мы победили. Я говорил Клаусу, что здесь не Бельгия, Иваны будут сражаться лучше. А он попер, как на шахтерский поселок… Они хуже евреев, фанатики, они расстреливали своих заключенных прямо во время нашего штурма. Уймись. Клаус уже в раю, лакает шнапс и смеется над нами. Я нашел тут родственника шведского короля! Ты не поверишь, но это правда…
 - Так пристрели его первым! О, дурацкие приказы, зачем они? Вся моя рота, ну почему мне так не повезло! Почему я нарвался на этих психопатов! Все сдавались, а эти чуть не выбросили меня из города. Теперь майор послал меня к тебе, со всем этим сбродом. Мы вляпались в рукопашную, видишь, мне рожу раскроили лопатой. На кого я теперь буду похож! Где твой король, я сам его пристрелю! Если так пойдет и дальше, мы до Москвы не доедем...
 Тут лейтенанту стало плохо, он умолк и сел прямо на землю, раскачиваясь и подвывая. Офицер, которого звали Иохим, приказал уложить его внутри здания и оказать помощь.
 - Потерпи, Ува. За дачу в Крыму можно получить лопатой по башке…
 На следующий день Булатова привели в комендатуру. Отчаянные бои не стихали, русские контратаковали, пытаясь отбить город. Вся тюрьма была забита ранеными и умирающими немцами. Над городом стоял сплошной, неумолкаемый грохот.
 Заместитель коменданта, майор средних лет, внимательно оглядел Булатова.
 - Я ознакомлен с вашим делом. Мы не сомневаемся в том, что вы антикоммунист. Тем более, что вы в браке с арийской женщиной высокой крови. Но этого недостаточно. Вы должны послужить делу Великой Германии, на пользу вашей же Родине. Вы пользовались авторитетом среди молодежи и студентов. Вам надлежит провести разъяснительную работу на освобожденной нами советской территории о необходимости активно помогать германской армии в борьбе против Советов, вступать к нам добровольцами и изобличать евреев и коммунистов. Если вы оправдаете наше доверие, то вместе со своей семьей будете доставлены в Швецию, в объятия любящей родни. Мы сообщим им о том, что их родственники освобождены из большевистских застенков. Но вы должны очень постараться. Мы дадим вам задание и сроки. Его необходимо исполнить в точности.
 - Благодарю. Со мной были арестованы три моих товарища, аспиранты института. Они бесценные помощники. Если это возможно, закрепите их за мной. Они не говорят по-немецки.
 - Хорошо. Идите, готовьтесь. В ваших интересах все сделать быстрее, чем мы возьмем Москву и перестанем нуждаться в вашей помощи.
 Все в четвером, Булатов и товарищи, не спали всю ночь в своей камере, где их держали немцы. Положение было неописуемое, не литературное и совершенно беспрецедентное.
 - Мы приговорены своим государством к смерти. Мы спаслись, и если попадем к своим, то будем приговорены дважды, как пособники врага. Нам никто не поверит, что бы мы не говорили. Очевидцы найдутся, которые подтвердят, что немцы нас взяли, как особенных пленных, да еще эта моя история… Но служить немцам, друзья, это и в самом деле предательство. Они громят нашу страну, они нас за людей не считают. Я не верю в то, что они горят желанием нас освободить. Ограбить - это да. Мне даже заявили, что я унтерменш… Что о других то говорить. Они от самодовольства лопаются. Да как же так вышло-то, что куда ни кинь, везде клин…
 - Толя, верно говоришь! С немцами никак не по пути. Им войну не выиграть. Коммунисты хоть через десять лет, даже если полстраны положат, но немцам кишки выпустят. Тогда всем, кто с ними пошел, кранты. На улицах четвертовать будут, как при Грозном… Для своих мы - враги народа. Для немцев - недочеловеки. Самим надо как-то… Господи, да как же нас так быстро разгромили, за месяц в пух и прах… Ведь такая армия была! Как же теперь трудно будет наверстывать!
 - У меня одна надежда, ребята. Что за время войны гадов этих все-таки народ сбросит. Ну ведь ребенку ясно, что довели до такого эти тираны. Из каждого дупла визг стоял, что разобьем любого врага коротким ударом на его, вражьей территории. Что счастье всеобщее вот-вот наступит, еще только пару бешеных собак расстрелять осталось… А смотри, сами мы уже оказались в бешеных собаках, а немцы к Москве рвутся… Если такими темпами, то за Урал отступать придется. Но тогда их власти не устоять. Никак не устоять! Должны быть пределы мерзости и неспособности! Вот как было в Смутное время? Поляки с немцами на Москве сколько лет правили, все бояре им поклонились, продались. А народ свою власть взял, разбил интервентов и своего царя на триста лет выбрал!
 - Толик, а ты правда родственник шведского короля?
 - Ага, принц Датский, Гамлет… Слыхал про такого?
 - Да иди ты… Я серьезно спрашиваю, не стучать же на тебя собираюсь…
 - Веня, хватит уже чушь пороть. Откуда в Темкино шведские короли бы завелись… Я немцам сказки рассказывал, время тянул. Жена моя, Надя, она ведь - Казимировна, помнишь? Ну вот и ляпнул, чтобы флер создать, а немчура и повелась. Они же знать не знали, что русские унтерменши по-немецки могут не хуже ихнего гавкать.
 - Слушай, Гамлет, давай все-таки решать, что делать. Спасибо, конечно, выкрутились до поры. Но дальше - куда, как?
 - Предлагаю сразу после выхода отсюда создать свой партизанский отряд. Не искать другие, а именно свой. И в него брать только таких, как мы. Других избегать, потому что наши нам так же опасны, как и фашисты. Будем бить немцев сами, в одиночку. А там, глядишь, времена изменятся. Нам надо время тянуть. Все равно на Родине оставаться. А как власть эта треклятая поменяется, сами будем решать, кому что причитается. А она поменяется! Эту войну народ им не простит. Главное, чтобы все знали, что мы бьем врага.
 На том и порешили. Имея пропуска для передвижения по территории Смоленской области, группа Булатова быстро исчезла из поля зрения немцев. До осени ребята смогли неплохо подготовиться и экипироваться, собрали оружие, припасы и теплую одежду. Страшно было идти в августе на первую акцию. Никто из булатовских партизан никогда никого не убивал, военная подготовка была слабенькая. Но месяц жизни впроголодь в лесах и болотах закалил молодых людей. Такая жизнь хорошо способствует проявлению суровости и решительности, лечит от трусости. Они решились испытать себя в деле и напали на немецкий межпоселковый патруль. Летом сорок первого активных партизанских действий еще не было, и оккупанты вели себя довольно беспечно. Немцы ехали на двух мотоциклах с колясками и были вооружены только карабинами. Анатолий с товарищами кинули в них по гранате и добили из винтовок, подобранных в местах боев. Немецкие карабины оказались ничуть не лучше советских винтовок, но партизанам досталось еще два отменных пистолета «Люгер». Первый успех был легким до эйфории. Они бросили убитых и мотоциклы на месте нападения и ушли в лес на свое лежбище, довольные собой и своей храбростью.
 А на следующий день Анатолию показалось, что весь вермахт был брошен на их поимку. Местность прочесывали со всех сторон. Немцы работали очень основательно. Лес прочесывали обычные солдаты, собак у них еще не было. Но стреляли уже из автоматов и патроны явно не экономили. Ребятам пришлось бежать в болото, которое знал только один из них. В этом болоте погиб первый товарищ, раненый пулей в спину. Немцы поняли, что загнали партизан в трясину и палили наугад, сплошняком сквозь болотные заросли, и этому парню не повезло.
 Троим с трудом удалось вылезти из топи. После этого решили больше не рисковать. Сожгли документы и немецкие пропуска, чтобы в случае смерти и захвата тела врагом не-возможно было установить личность и покарать родственников. За все это время никто из группы не виделся со своими родными и близкими, справедливо опасаясь, что их там могут караулить. А до опознания их судьба была неизвестна.
 Отряд из трех человек заматерел и научился жить, как пещерные люди. Он так никем и не пополнился, все трое уже ничего и никого не хотели и не искали бойцов в свои ряды. Эти люди быстро теряли тонкие душевные качества, сострадание и привязанность. Они остро понимали, что они отвержены и приговорены всеми. Никакой романтики в их выборе не осталось. Была только отчаянная злость и решимость бить и выживать. Ненависть к фашистам, очень быстро сбросившим маски борцов с коммунизмом и проявивших себя злейшими, чем коммунисты, губителями, превышала ненависть к сломавшим все их жизни советским холуям.
 В декабре им выпала большая удача. В село, которое они проходили в поисках снабжения и целей, прибыл штаб одной из фронтовых дивизий. Был разгар боев под Москвой. У немцев впервые за всю войну дела пошли из рук вон, их били и гнали, да еще и по лютому морозу. В поселке у фашистов было много суеты. С передовой везли раненых, на передовую - пополнение, обмундирование и снабжение. Этим можно было воспользоваться. Анатолий принял решение нанести удар по штабу.
 Днем выкрали тюк с немецкой офицерской формой, смешавшись при разгрузке с толпой местных и пригнанных. Когда в лесу развернули добычу, то обалдели от своего везения. Комплект предназначался для оберштурмфюрера СС. Потом долго грели воду в ведре на костре, отмывали Булатова, выскребали вшей, побрили и подровняли клоки волос. Как смогли, привели в порядок. В красивой форме, пришедшейся почти по размеру, Анатолий был образцовым сверхчеловеком будущего мира Гитлера и Геббельса. Они сидели в лесу, на корягах, в снегу и холоде, брошенные всеми люди, не имеющие никаких перспектив кроме своих фантазий. Фантазий, которые они придумали, ища выход из внутреннего тупика.
 В кожаную сумку-планшет положили три ручных гранаты. Все пойдет на секунды, даже на доли секунд.
 - Если я успею выйти из штаба немцев до взрыва, прикрывайте меня, пока я бегу. Стреляйте в первую очередь в тех, кто видел меня близко в лицо. Как только окажусь в темноте, бегите в разные стороны и уходите из села. Встречаемся здесь и ждем друг друга до рассвета. Потом уходим в Темкино, будем отсиживатья в тех лесах и перебиваться у моей родни. Надеюсь, не так просто установить связь между пропавшими немецкими агитаторами из Смоленской тюрьмы и наглыми партизанами.
 Прокалили на костре все вещи, очистив их от вшей и грязи. Свернули в узелки, положили в шалашик и выдвинулись в село.
 В пять часов вечера было уже темно. Партизаны видели, как в бывшем сельсовете, где теперь был штаб дивизии, собрались немецкие офицеры во главе с подполковником. Начиналось совещание. В селе продолжалась организационная суета, было людно и напряженно.
 Высокий офицер в новой форме СС уверенными шагами шел к штабу, держа под мышкой пухлый планшет. Ему отдавали честь и сторонились, он высокомерно и снисходительно кивал солдатам по пути. Перед караулом на крыльце он остановился.
 - Доложите господину подполковнику, прибыл оберштурмфюрер Людвиг Гете из Смоленска с пакетом от коменданта. Это срочно, фельдфебель! - Уверенно и громко скомандовал эсосовец .
 Не дожидаясь ответа, он шагнул на крыльцо и вошел в дверь вслед за фельдфебелем, выкрикнув нацистское «Хайль» и отдав партийный салют.
 В штабе было восемь офицеров разных званий, они сидели у стола с картами и директивами. Фельдфебель доложил о прибытии. Видимо, подполковник хорошо знал личный офицерский состав смоленской группировки и с удивлением посмотрел на эсэсовца, не узнавая его при тусклом освещении. Он приподнялся навстречу, неуверенно щурясь:
 - Да, да… кто вы?..
 Высокий блондин улыбнулся и произнес, открывая планшет, строчку из «Фауста» в безупречном оригинале:
 Я - часть силы той, что без числа
 Творит добро, всему желая зла!
 Планшет был открыт и чека выдернута быстрым, натренированным движением пальцев внутри сумки.
 Немецкие офицеры улыбнулись. В следующую секунду эсэсовец положил планшет на стол, развернулся и стремительно вышел, не обращая внимания на возгласы офицеров, отбросив неожиданно сильным толчком фельдфебеля и хлопнув дверью. Офицеры вскочили, фельдфебель кинулся к выходу, перехватывая автомат, но было уже поздно.
 Партизаны увидели, как Булатов вышел на крыльцо, закрыл дверь и тут же прыгнул с крыльца налево. Дверь вылетела с брызгами огня, из окон сельсовета полетели стекла и пламя, сам взрыв был не очень громкий. Товарищи Анатолия сразу открыли огонь из «Люгеров», стараясь попасть в солдат, которые на крыльце разглядели Булатова. Двое часовых, вскочивших после взрыва, упали, третий отполз в сторону и спрятался за углом. Партизаны побежали к нему, но в это время уже со всех сторон набегали немцы, а из сельсовета вывалились два оставшихся в живых оглушенных офицера. Партизаны развернулись и кинулись в разные стороны. Уцелевший часовой поднялся и закричал:
- Вон они!
 И сам открыл огонь вслед. Со всех сторон трещали очереди и отдельные выстрелы. Оба партизана не смогли убежать. Один был убит наповал, а второй, раненый, застрелился, чтобы не попасться в руки немцев. Гранат у них больше не было. Адская ловушка для русского человека, начавшаяся с расстрельного приговора советского суда, не оставляя шансов, завершилась последним грехом самоубийства, по замыслу Сатаны.
 Или все-таки «Кто душу положит за други своя…»? Тот парень не успел об этом подумать. Совсем не было времени.
 Булатов ускользнул и добрался до шалашика в лесу. Он не пострадал. Даже не был оглушен. На рассвете его товарищи так и не появились. Ждать дальше было нельзя, поиск и погоня были неминуемы с наступлением светового дня. Он переоделся в свой тулуп и ватные штаны, зарыл в снег немецкую форму и винтовки, разобрал шалаш и закидал снегом ветки. Теперь он был обычный местный сельский житель, блуждающий в лесу. Но и это было уже опасно, встречаться ни с кем было нельзя. Он не сомневался, что его друзья погибли. Рано или поздно их личности установят. Надо было скрываться и выжидать. Пока время позволяло, он решил дойти до Починка, чтобы повидаться с женой, которая должна была уже родить ребенка. Потом вряд ли скоро приведется.
 Он шел, почти не отдыхая. Боясь потерять время, не спал и совсем не ел. Декабрьские снегопады замели его следы и становище в лесу. Анатолий шел на самодельных, из веток, снегоступах, проходя в сутки по лесу по тридцать километров. Он успел попасть в Починок до того, как уцелевший немецкий часовой и два офицера штаба доподлино описали его, составив портрет и характеристики. До того, как немцы сличили эти описания с показаниями своих коллег из комендатуры Смоленска. До того, как точно было установлено, что этот человек - изменивший спасшему его от расстрела Рейху Анатолий Булатов, знаток немецкого языка и литературы.
 Юре Булатову было полтора месяца. Когда его отец декабрьской ночью протянул ему два указательных пальца, он крепко схватил их, зажав в кулачках. Потом подтянулся к отцу, кряхтя и улыбаясь до мясистых, оттопыреных ушей беззубым детским ртом.
 - Ну, слава Богу… Этот будет жить. - Сказал, как свалил гору с плеч, Анатолий.

 
73
Битва при Париже.

Воздух на реке неподвижен, солнце за день выжгло весь ветерок, и сейчас замерло все. Редкий, ленивый мах весла поднимает завихрения, капли падают на горячую кожу и лежащее на носу лодки, прикладом к тебе, ружье. Сейчас даже если стая уток окажется у тебя на пути, тебе будет все равно. При всем твоем обильном вооружении и опыте охот и приключений, одна мысль о том, что после стрельбы надо разбирать и чистить оружие, останавливает от лишнего применения. Последний раз ты активно пострелял, когда приобщал сына к огнестрельному оружию. Тогда лупили несколько дней подряд из всего, что было. В довершение ко всему поехали к другу-офицеру в военную часть. У него шла ликвидация просроченных боеприпасов. Там еще прожили два дня и настрелялись из гранатометов, оглохнув на пару недель. От автоматного спускового курка после двухчасовой стрельбы очередями указательный палец распух как сарделька. Ночью носились на танке по полигону, отбив все печенки. Сыну было как раз понюхать пороху к начальной военной подотовке. Он долго потом ходил гордый и глухой. В школе надменно рассказывал товарищам, как надо заряжать гранатомет и как надо кидать ручную гранату, чтобы кроме тебя убило еще кого-нибудь. Но, слава Богу, глубокого впечатления военные прелести на сына не произвели. Желания начать военную карьеру не возникло. К тому же гораздо раньше вы с ним прошли курс домашней военной пластилиновой игры.
 Корни этого увлечения лежали в твоем детстве. Вся беда опять-таки в книгах. Начитавшись про Трою, Измаил, Наполеонов, Роландов и прочих героев, вы с друзьями это все сначала воплощали во дворе. По стилизованному вооружению из самодельных мечей, луков, мушкетов и прочих опасных приспособлений жители могли точно определить, какая книга была прочитана недавно. Образцовый советский двор регулярно содрогался в страхе от диких криков вроде: «Вперед, Христовы воины», «Смерть тебе, неверная собака» и «Ты не получишь наших женщин, грязный сарацин». Шишки, ссадины, порезы, ушибы, все это периодически влекло масштабные санкции в виде запретов на исторические реконструкции великих событий.
 Однако мысль стратегов и государственных мужей было не остановить. Мы стали уходить в пластилиновое подполье. Со временем оно нас затянуло.
Еще в раннем детстве папа научил тебя лепить из пластилина зверей и солдатиков, показал какие-то очень старые игры и простые правила для них. Мы пошли дальше путем бурного прогресса. Вскоре наша компания из трех-четырех любителей истории достигла ювелирного мастерства в лепке из пластилина. Исторические костюмы и вооружение маленьких пятисантиметровых солдатиков и лошадок почти не отличались от оригиналов актуальной эпохи. Греческие гоплиты и тевтонские рыцари в доспехах из жести от тюбиков зубной пасты, мавры и турки в белых тюрбанах, вооруженные бабушкиными булавками и папиными спичками, заполняли наши небольшие квартиры. Они часто гибли под тапками и портили ковры. Самодельные миниатюрные катапульты причиняли вред мебели. Армии росли, меняли стиль, правила проведения боев и эпохи. Кульминации это увлечение достигло через год. Перепробовали все и остановились на эпохе Наполеона Бонапарта. Она была наиболее понятной, простой в масштабном производстве и эффектной в игре.
 Все разобрали себе по стране. Ты был поклонником Наполеона и локомотивом идеи, поэтому тебе досталась Франция. Против, как и в реальных событиях, выступила Россия и Англия. Были разработаны правила игры, где была дуль артиллерии, рукопашная схватка, как штыковая, так и сабельная. Маневры, скорость передвижения на маленьких площадях, все было учтено скрупулезным детским умом. Сотни гренадеров, кирасиров и гусар, артиллерийские батареи, все это было масштабировано и приведено в соответствие с действительностью. Все было очень красиво и азартно. Роль штыков выполнял стержень от авторучки с иглой на конце, который кидали по очереди, стараясь поразить солдатика противника с определенного расстояния. Сабельный удар имитировал такой же пластиковый стержень с вставленным в него бритвенным лезвием «Нева». Сложнее было с артиллерией и правилами ее использования. Проведя массу экспериментов, мы пришли к выводу о наибольшей эффективности и увлекательности настоящих огнестрельных миниатюрных пушек. Подсмотрели мы идею у старших хулиганов, которые уже с тринадцати-четырнадцати лет таскали с собой по закоулкам «поджиги» и «перья». За импортную жвачку был выменян образец огнестрела серьезного калибра. На берегу Иртыша, в диких зарослях были проведены испытания. Самопал работал. Никого не убило, что очень вдохновляло. Пушки стали делать сначала из старых антенн. Пилили на отрезки по шесть-семь сантиметров, плющили конец молотком. Пробивали дырку для запала. Скупили через подставных «старшаков» весь запас спичек в гастрономе, отдав «десятину» им на сигареты. Серу со спичек счищали на замену пороха. Куски свинца, стыренные на заводе радиоламп, переплавлялись в подобие дроби. Или выкусывались и формировались в ядро под калибр пушки плоскогубцами.
 О, Господи, все это делалось вручную, тайком, предельно организованно и слаженно. Между уроками, школой и дворовым досугом.
 Испытания показали, что безопасный для стрелка заряд в условиях квартирного сражения поражает с расстояния около метра максимум двух-трех солдатиков противника. В принципе, это было неплохо и очень интересно. Попадание снаряда в солдатика давало очень реалистичную картину: оторванные руки, ноги, головы, застрявший в теле солдатика свинец, все это вознаграждало жадную фантазию и кропотливый труд.
 Начались военные кампании. Все происходило в квартире того члена коалиции, чьи родители наверняка отсутствовали в назначенный день. Съезжались с сумками, где в коробках из-под обуви плотно лежали армии. Заранее были заготовлены листы ДВП, которые настилались на пол и выставлялись для защиты стен и дверей по направлению выстрела. Мы очень старались ничего не испортить и не огорчать родителей неприятностями. На хорошее сражение уходило часа два-три. Потом все проветривали и прибирались.
 «Россией» руководил очень способный парень, Олег. Он быстро схватил суть игры и постоянно выигрывал, очень умно применяя разрешенные правилами приемы. Обхватывал с флангов, прорывался в центре, постоянно добивался преимущества на решающем участке и сокрушал всех подряд, без промаха действуя в рукопашной. Даже при минимальной эффективности наших пушек, которые стреляли не больше пяти-шести раз за битву, он умудрялся всегда попадать и увеличивать перевес в свою сторону.
 Наполеон нес поражение за поражением, Англия была отброшена за свой пролив, и торжествующий двуглавый орел захватывал континент. Но Наполеон на то и гений, чтобы решать вопросы кардинально. Ты пошел по пути эскалации гонки вооружений. Старший товарищ, Шостик, уже полноценный подросток, переходящий от детских забав к активному тисканью девчонок, сделал тебе последний детский подарок - мощную пушку из железной трубки. Калибром она была под пять миллиметров, толстостенная и длиной сантиметров десять. Чтобы сплющить на конце, пришлось положить ее на рельсы под трамвай. Вы всерьез опасались крушения, поэтому пробрались вечером к трамвайному парку и подождали пустой вагон. Все обошлось матами и воплями трамвайщицы. Но успех был полный. Торец орудия был идеально завальцован огромной массой стали.
 Дрелью просверлили запал и испытали. Результат, как в Лос Аламосе с атомной бомбой, превзошел все ожидания. Обильный заряд свинца разнес в куски сразу пятнадцать солдатиков с расстояния больше метра. С учетом того, что средняя численность армии составляла сто двадцать-сто пятьдесят штыков и сабель, залп из пяти или шести подобных орудий мог сразу закончить сражение. Встал вопрос, где взять такие пригодные трубки.
 - Это от спинки кровати, в «продленке» стащил. Я там прогулы отрабатываю. Рассказал Шостик.
 Отлично! Ты точно знал, где можно взять необходимое сырье для вооружения. Прадед давно помер, бабуля, которая была прабабуля, и тетка Нина (которая была на самом деле тебе двоюродная бабушка) обожали тебя безграничной любовью. Тем более, что тетка за жизнь так и не обзавелась своей семьей и, детей с внуками не имея, вымещала всю свою нерастраченную любовь на тебе.
 Старая облезлая синяя железная кровать времен царя Гороха стояла у них в кильдыме. Они не посмеют отказать. Да и кому нужна эта ископаемая рухлядь, на ней даже не попрыгаешь.
 В очередные выходные ты прибыл на свой курорт по системе «все включено плюс», в бабулину квартиру на Серова. День прошел в обычном кайфожорстве. На следующее утро тетка ушла в баню, а бабуля пошла посидеть во дворе. Ты, раздувшийся от плюшек и какао, стал разбирать кровать. Ее уже давно не трогали, наверное с последнего ремонта, который был задолго до твоего рождения. Дело шло туго. Наконец-таки ты снял дужку, толстенную поперечину и добрался до вожделенных продольных трубок. На вид они были значительно массивнее обычных деталей наших современных железно-сеточных кроватей. Каждый фрагмент разбираемой кровати был ужасно тяжелым. В дедовских инструментах нашел ножовку по металлу. Осмотрел трубку. Она с торцов была забита какой-то окаменелостью юрского периода, но вроде казалась достаточно толстостенной для использования в артиллерии. Выковырять эту дрянь не удалось, и ты решил выбить ее после распила. Разметил нужные отрезки, уселся и начал пилить трубку.
 Ножовка оказалась туповатой, а трубка - бронебойно прочной. Съеденные плюшки не давали разогнаться. Покраснел и вспотел. Станка не было, пилил на коленках и с упора в стык стены и пола. Но самым катастрофическим оказалось то, что трубка на самом деле была сплошным куском окислившейся латуни или меди, а вовсе не полой. Видимо, при царе Горохе совсем не экономили или не обладали технологиями полых конструктивов. Пот лил градом. Дикари, буржуины! Правильно мы революцию сделали, молодец дед!
 Выругавшись не по возрасту, смел бабушкиным веником грязновато-золотистый опил и спустил его в унитаз. Сожалея, что зазря придется получать звездюлей, стал собирать кровать обратно. Она стояла, укоризненно щерясь на тебя, как будто выбитым зубом.
 - Чо зыришь, колода говенная, я же для дела хотел… - Огрызнулся ты на нее.
 Помня, что «повинную голову меч не сечет», предъявил распиленную трубку по возвращении бабушки и тетки. Они почему-то сами окаменели, увидев в твоих руках эти дурацкие огрызки и услышав твои честные объяснения. Обе долго парализованно молчали, а ты в отчаянии объяснял необходимость иметь передовую артиллерию для пластилинового Бонапарта. Бабуси не дыша переглядывались, общаясь, очевидно, телепатически. Ты словно со стенкой разговариал.
 Усевшись на диванчик, бабушка и тетка стали дышать и вкрадчиво сказали, чтобы я так больше никогда не делал. Потом тетка куда-то ускакала и через полчаса принесла пять великолепных трубок от современой кровати, которая стояла у вахтера в железнодорожном клубе им. Лобкова.
 - Пили сколько влезет!
 Потом она позвонила твоему дядьке, молодому маминому брату Андрею, позднему сыну бабы Зои. Тетя Нина приказала ему выдать тебе настоящего охотничьего пороху и дроби, а также провести исчерпывающие консультации для организации артиллерийского дела. Неудачное покушение на кровать прадеда обернулось тебе немыслимыми благами. В кратчайшее время ты был вооружен до зубов. Про кровать начисто забыл.
 В следующем сражении ты располагал восемью крупнокалиберными орудиями и системой залпового огня непростой фитильной конструкции. Высокомерный Олег смеялся над твоими приготовлениями. Бой проходил в его квартире, и он был уверен в решающем успехе и взятии Парижа. В обеих армиях было почти по двести солдатиков, сражение при Елисейских Полях предстояло грандиозное.
 Русские пушки начали артподготовку, выпустив по рядам Наполеона пять зарядов подряд, нанеся ожидаемый урон. Потом была твоя очередь.
 Русские редуты Олега были очень красиво, мастерски сделаны. Его победоносные солдатики всегда были самые яркие и изящные. Казалось, что все решено заранее, и Париж падет.
 Ты предупредил о том, чтобы после поджога фитиля все укрылись за дверью. Олег и международный наблюдатель Борька, как взявшая временный нейтралитет Англия, посмеялись, но послушались. Ты навел максимально заряженные пушки, поджег веерный фитиль, и все спрятались в кладовке.
 Неизвестно, что бы было, сработай без осечек вся батарея. Но выстрелили только четыре орудия, и это спасло квартиру от полного разрушения.
 Раздался слитный грохот и звон. Длинный коридор наполнился дымом, стучала рикошетом дробь. Лидеры трех империй выскочили из кладовки. Это был Армагеддон. Две твоих пушки разорвало вместе с твоим же левым флангом. На позиции Олега, казалось, упала та самая термоядерная «Кузькина мать», которой Хрущев пугал ООН. Был сметен весь строй вместе с редутами и декорациями. Армии, подошедшей к Парижу, больше не существовало. Все защитные листы ДВП были пробиты насквозь. Дверь в кухню, возле которой стояли вражеские полки, была изрешечена дробью. Пол испорчен длинными, рваными бороздами. Куски пластилина, фрагменты солдатиков и редутов висели на стенах и потолке, изуродованных зазубренными кусками разорвавшихся орудий. Несколько осколков глубоко впились в дверь кладовки. Плавал пороховой дым. Что-то тихо осыпалось. Разбитый плафон коридорной люстры отбрасывал на ужасную картину уродливый свет.
 Олег заревел и схватился за голову. Твое торжество мгновенно сменилось волной ужаса. Международные наблюдатели пытались покинуть зону конфликта, но были бесцеремонно взяты в заложники.
 До возвращения родителей с работы оставалось часов пять. Поступило предложение коллективно утопиться в ванне. Ты его категорически отверг и заявил, что победителя не судят. Вы потратили все свои карманные деньги на шпаклевку и краску, до конца обезобразив несчастную квартиру.
Все трое великих полководцев огребли по первое число, как ты и предполагал, безо всякого суда. Знаменитая шотландская поговорка «Победитель получает все» трансформировалась в «Победитель получил за все». Советом Великих Старцев был наложен полный запрет на боевые действия, и на планете воцарил вечный мир.
 Так что с сыном ты прошел этот этап, уже с учетом всех ошибок. Все битвы и игры проходили в деревне, в сарае и во дворе, где можно было громить направо и налево. Пушки тебе сделал токарь, из бронзовых заготовок. Они были очень красивые, совсем как настоящие. Их можно было заряжать от души, не боясь разрыва. Все было уже на совсем другом, высокотехнологическом уровне и безопасно. Сыну запомнилось. Даже младшая дочь бросала свои занятия и лезла понюхать пороху. Всем понравилось.
 А кровать тогда все так и стояла. Тетка еще была жива и по-прежнему спала на ней. Она тоже прожила долго и сохранила очень ясный, на редкость здравый ум. Вы иногда смеялись, вспоминая тот случай, когда ты навещал ее, приезжая в родной город. Даже это было уже давно.


74
Расстрел.

 Булатов ушел в окрестности своего родного села Темкино. Там жили все его родственники, мать и тетка с двоюродной младшей сестрой Татьяной. Дядька помер вместе с отцом во время холеры. В Темкино стоял постоянно небольшой немецкий гарнизон, потому что через село проходила важная железнодорожная сеть. Немцы были уже предупреждены, и Анатолия постоянно караулили у дома родителей, его мать была уже запугана ими до смерти. Однако дом тети почти не наблюдался. Выяснив это, Анатолий смог дать знать из леса сестре, что он тут рядом. Тане было всего четырнадцать лет, но она все организовала. Булатов получал немного еды и иногда по ночам мог пробираться в домик, чтобы немного отогреться и поспать в тепле. В начале 1942 было очень холодно не только фашистам.
 Пошедший на службу к немцам бывший комсомольский вожак Хлынов стал старостой села. Этот верный ленинец при захвате Темкино фашистами указал на всех коммунистов и евреев, которые остались в округе. Он и заметил неладное, сначала заподозрив, а потом и убедившись, что время от времени в дом к тетке Булатова кто-то шастает.
 Анатолия захватили февральской ночью спящего у теплой печи два немецких автоматчика и староста с пистолетом. На руках у немецкого унтера был приказ о расстреле на месте партизана Анатолия Булатова. Его повели к деревянному соляному складу на окраине села. Анатолий, в наброшенном овчином тулупе, без шапки, со связанными руками шел и всю недолгую дорогу пытался говорить с немцами. Сестра Таня бежала за ними в одной рубашке и валенках, накинув сверху шаль. Она плакала и просила отпустить брата. Около склада один из немцев оттолкнул ее и сказал Булатову:
 - Ничего не выйдет, у нас приказ. Тебя выследил староста. Он писал донесение, все знают в комендатуре. Но знай, ты взорвал редкую сволочь, пусть тебе будет легче умирать. Тебя уважают даже наши солдаты. Говорят, ты родственник шведского короля… Отправь девочку и помолись, если умеешь.
 Анатолий шагнул к Тане и тихонько перевел ей, чтобы староста не слышал. Потом добавил:
 - Ну, ну… Беги домой. Все, не поправить. Беги…
 В февральской ночи из-за стены соляного склада раздалось два пистолетных выстрела.
 А через пару минут над селом повис отчаянный детский крик.
 - Толю, Толю расстреляли!

 
75
Схватка на рельсах.

Будь она проклята, эта война. И все, кто хочет это повторить, кто бы он ни был. Особенно тот, кто хочет быть патриотом за чужой счет. Это имеет право сказать любой русский человек, потому что нет такой семьи, где не погиб близкий человек.
 Как же было голодно. Прокопий отдавал почти весь свой паек, чтобы внуки и Маруся получше питались. Жульничал, как мог. Но и золото было бессильно и бессмысленно в тот момент, да могло и погубить при оплошности, с теми законами военного времени. Доставать еду в Омске было очень тяжело. Маленькая Нина никак не могла начать ходить, сказывалось младенческое обморожение в сугробе Салехарда. Она волокла ноги, ползая на руках. А ноги были, как веревки. Спас совет умной старой врачицы, которая хорошо разбиралась в травах. Она с весны сказала, что собирать, что пить и как делать припарки. Потихоньку, хоть и с запозданием, Нина пошла.
 На свалку, за пять верст от дома Прокопия, два раза в неделю привозили рыбьи потроха с консервного завода, который работал только для фронта. Весь район ходил с корзинами выбирать требуху. Маруся приносила домой рыбьи отходы. Сушила. Перетирала как можно мельче. Почти в муку. Потом мешала с крапивой, увеличивая объем хлеба и его питательность. В 1943 году она поклялась:
 - Если не подохну, то как война закончится, в рот черного хлеба больше не возьму…
 Война так всем встала поперек горла, что никто не сомневался, что после нее враз наступит хорошая, сытая жизнь.
 Это был даже не хлеб. Но и он помогал. А ситуация была очень плохая, потому что Сергей Дергунов, ушедший на фронт, перестал отправлять «пайковые» семье. Долго не могли дознаться у Зои, что случилось. Оказалось, что они расходятся, из-за взаимного недоверия. На деле оба оказались хороши… Так и развелись во время войны, и семья осталась без нужного стакана молока. Очень часто все ломалось на этой войне.
 Прокопий кормился в рейсах как мог. Он брал с собой только самый минимум от пайка. Но где-то можно было порыбачить, поставив сети, а на обратном пути их снять с уловом. Ставил силки на птицу, иногда ловились приличные рябчики и тетерки. Все это было очень быстро, опоздание паровоза всегда влекло наказание. Любая авария в военное время рассматривалась как возможное вредительство. Данилов умудрялся в свои шестьдесят лет крутиться, не попадаясь. Паровозники всегда отличались своей организованностью и взаимовыручкой. Да и местные чекисты зачастую смотрели сквозь пальцы на небольшие вольности. Все нормальные люди устали от напряжения и жестокости. Один раз только Прокопий сильно опоздал и чуть не нажил очень больших неприятностей.
 Он перегонял в одиночку паровоз на маленькое расстояние для маневровых работ. Дело было зимой сорок третьего, когда недоедание было особо острым. Вдруг впереди, на рельсах, Прокопий увидел неожиданную картину. По шпалам бежала большая собака с булкой белого хлеба в зубах. Где она его нашла или стащила? Но это точно был белый хлеб, Прокопий разглядел.
 Собака не испугалась паровоза и гудков, которыми Прокопий ее пугал, булку не выпускала. Прокопий гнал ее, пытаясь заставить бросить булку и боясь задавить, чтобы все не испортить. А псина словно понимала и бежала перед паровозом, не сворачивая. Вот уже скоро перевод путей, а собаченция бежит прямо туда, провоцируя машиниста на нарушение. Если сейчас не прекратить гнать паровоз, то потом очень не скоро получится вернуться, только со следующего разъезда. Тогда точно будет каюк, не простят, состав ждет в тупике.
 У Данилова аж помутилось в голове. Он остановил паровоз и кинулся за собакой с кочергой.
 Что может заставить израненного шестидесятилетнего человека догнать собаку, пусть тоже ослабевшую от голода? Какие препараты и стимуляторы, какие достижения нашего скандального, допингового века? Какая мораль может побудить отбирать кусок у пса? Кто хочет испытать те чувства, которые заставили его это сделать?
 Собака почти убежала. Она начала отрываться от Прокопия через версту. Данилов почувствовал, что еще немного и он выдохнется. Напружинившись, машинист швырнул кочергу и попал собаке прямо в задние лапы. Собака полетела кувырком, выпустив булку. Но еще не встав на четыре ноги, перевернулась, пытаясь остановиться, чтобы подобрать потерю. Прокопий уже налетел на хлеб и упал на него всем телом. Встав на четвереньки, он встретил набегающую оскаленую собаку остервенелым рычанием и вытянутыми вперед заскорузлыми пальцами, готовыми разорвать и раздавить. Псина остановилась, тяжело дыша. Постояв полминуты, оскал в оскал, она развернулась и побежала прочь.
 Поясняя причину опоздания, про здоровье, про сердечный приступ врать было нельзя. Могли сразу отстранить от работы, лишить всех привилегий действующего машиниста. Про матчасть тоже. Потому что сам за нее же и отвечал. Правда влекла бы за собой самые серьезные неприятности. Пришлось съесть ложку солидола и блевать, захлебываясь голодной, пустой рвотой, втирая очки дежурному по товарному двору про пищевое отравление и кишечную инфекцию. Его сразу отправили к врачу, который был дока.
 - Вы, батенька, что сожрали такое натощак? Вы какого черта над собой так издеваетесь? Надо же есть по-человечески! Я все понимаю, таких, как вы, у нас полдепо. Все пайки свои в семьях оставляют. Но у вас, хороший вы мой, ну явный перебор с голодухой! Вы так состав под откос отправите и не заметите в один прекрасный день. Тогда все, получите десяточку! Если не стенку…
 Доктор заставил Прокопия выпить два литра воды для промывки желудка, а когда тот полностью проблевался в эмалированное ведро, дал стакан молока.
 - Я вас в следующий раз не выпущу в смену, если не буду убежден, что вы нормально позавтракали… При мне паек жевать будете. На вас лица нет, пульс зашкаливает. Идите с глаз моих, вот точно отстраню в следующий раз! Хоть в райком на меня потом жалуйтесь…
 Дома Прокопий смотрел, как его жена, дети и внуки долго жевали этот хлеб. Они перетирали его во рту до полной жижицы, не пропуская ни одной крошки, вспоминая этот необыкновенный вкус. Данилов совсем не хотел съесть свой кусок. Отдал его обеим Нинам. Он правда уже ничего не хотел, потому что очень устал.
 А Нина Большая сама только что оправилась от своего нежданного горя. Ей было всего шестнадцать лет, когда началась война. Куб железнодорожников был центром социального притяжения половины города, там всегда показывали кинохронику с фронта, была музыка и танцы. Заодно там был и призывной пункт, и место сбора для отправки на фронт. Хорошее было это место, оно навсегда сохранило за собой дух того времени, когда все было настолько оголено и по-настоящему, что лучше бы этого не было.
 Нина Большая была очень зрелая девушка с полной, высокой грудью, густыми русыми волосами, большими глазами и хорошим, не злым чувством юмора. Она отличалась тягой к книгам и знаниям.
 Вечером на танцах к ней подошел здоровущий парень в гимнастерке, с добродушным, улыбающимся лицом.
 - Научите меня танцевать, хоть немного. Скоро отправка на фронт, а я совсем не умею… Пожалуйста!
 Ваня Дузь был родом то ли с Украины, то ли с Белоруссии. Вся родня перемерла в голодухе. Он воспитывался в детском доме, где и закончил школу. Совсем не злой и очень спокойный, Дузь бережно ухаживал за Ниной. Сразу попросил ее, в первый день знакомства:
 - Неизвестно, когда отправят на фронт, каждый день ходим на отметку. Могу даже не успеть попрощаться. Можно, я буду вам писать? У меня совсем-совсем никого нет… не осталось… Оставьте, пожалуйста, адрес…
 Война подарила им несколько дней мимолетного, беспокойного счастья.
 Потом было несколько писем с фронта, где Ваня совсем не писал о войне. Как будто он был на учебе в другом городе. Писали друг другу о книгах и героях из книг. А потом пришло письмо от его однополчанина. Он сообщил, что при атаке на немецкие окопы прямо в Ваню попал заряд картечи, и его совсем раздробило, так, что еле еле собрали, чтобы похоронить. И написал еще, что Дузь «очень часто вспоминал про вас и очень вас полюбил. А других близких и родственников у Вани вроде не было. Так что вы сообщите кому, если знаете».
 Нина вся почернела, а ночью у нее начались страшные боли в животе. В больнице ее успели обследовать и спасти в ситуации с патологическим выкидышем. Но врачи не смогли сберечь в той ситуации возможности для Нины в будущем еще иметь детей. Такая была медицина. Так война не пропустила мимо себя род везучих Даниловых. Даже их не пропустила.

 76
Налет на станцию.

Целый месяц тело расстрелянного партизана не разрешали хоронить. Он лежал, занесенный снегом, а немцы ходили посмотреть на него, как ахейцы у Трои на поверженного Гектора. Обметали веником лицо и бормотали друг другу, что этот партизан и впрямь похож на королевского шведа, и наверняка теперь еще и Швеция окрысится на фюрера за своего «нобиля».
 - И так дерьмово… Не нужен мне тут хутор! Что здесь может вырасти, зачем мы сюда приперлись… Крым только для офицеров… Минус двадцать пять! Бабы не дают, суки чертовы… Все целки и у каждой жених в партизанах…
 - Фюрер не посмотрел метеосводку… А две тысяти километров месил почему-то я…
 - Зачем его грохнули? Ну, отправили бы Гюставу, глядишь, прислал бы нам побольше теплых свитеров… Я бы сам подорвал того мерина, в штабе! Теперь хер нам на блюде, а не шведская шерсть…
 А через несколько дней, что было уж совсем неожиданно, ночью бесшумно прилетели ведьмы на «русиш фанер» и без промаха сбросили «зажигалки» на состав с прибывшими танками, спалив пять новых «дойче панцер» и взвод конвоя. Это обалдевшие фрицы вообще приняли за возмездие Свыше.
 После этого слухи среди солдат стали перерастать в дремучую, суеверную легенду и сагу о мести духа Конунга. От мертвого Булатова вреда оказалось больше, чем от живого, и комендант приказал побыстрее похоронить убитого.
 За это время мать Булатова сошла с ума от горя и умерла вслед за сыном.
 В марте сорок второго еще стоял мороз, земля была глубоко промерзшей. Таня и двое ее приятелей, пацанов лет по двенадцать, кое-как выкопали неглубокую могилу во дворе у дальнего родственника, старика по фамилии Годунов. Туда с трудом перенесли тяжелое, ледяное тело. Положили Толе на грудь широкий медный крест. Как могли, помолились и закопали.
 Весной и летом сорок второго Красная Армия уже уверенно начала отбивать свою территорию у фашистов. В Темкино стали накапливаться отступающие немецкие войска. Во дворе домика, где жила Таня с матерью, разместили зенитную установку, которая прикрывала воздушное пространство над железнодорожной станцией. А расчет зенитки, два немецких солдата, поселились в самом доме, вытеснив мать с дочерью в одну комнатку.
 Все было съедено, жители начинали голодать, проев и отдав захватчикам все запасы. Хозяйство практически не велось нигде. Немцы зверели на глазах от поражений и разочарования в войне. Особенно тяжелой была зима сорок второго-сорок третьего годов, когда, казалось от голода перемрут все. Таня приспособилась воровать галеты у немцев-зенитчиков. Франц, который был вторым номером, как-то раз поймал ее, случайно застукав за воровством из большого сундука. Он спокойно сказал:
 - Зер шлехт «цап-царап». Ты брать цвай галет в день тут, под коврик. Я класть, морген. Нихт видеть Гюнтер. Ферштейн?
 Гюнтер, командир зенитки, был полное, закаленное войной «шайза». Он вобрал в себя всю тупость пропаганды фашизма. Искренне считал себя сверхчеловеком. На русских только орал и больно толкался стволом автомата. Он бы застрелил воровку.
 Утром морозного дня камнем из мутного рассвета на Темкинский железнодорожный узел упали наши штурмовики «ИЛ-2» и обвалили за собой небо. На станции стояли несколько немецких эшелонов. Ракеты и бомбы сразу попали в цистерны с бензином, и начался ад.
 Под выбивающий мозги грохот, в одних кальсонах, Франц и Гюнтер вылетели во двор к зенитке.
 - Ахтунг! В погреб! - Крикнул на ходу Франц Тане.
 Таня с матерью нырнули в глубокий погреб по команде Франца.
 Гюнтер был действительно неплохой военный. Он быстро сосредоточился и открыл огонь. И почти сразу поджег наш штурмовик, который повернул на свой аэродром, оставляя позади дымный шлейф. «ИЛы» сориентировались и, перестроившись, атаковали позицию зенитки.
 Они накрыли фашистов с первого захода. Видимо, летчики были уже с опытом. Били только из пулеметов, сберегая бомбы и ракеты для вагонов. Два самолета очень точно свели свои огненные трассы на зенитке, и сверху было хорошо видно, как от цели полетели ошметки.
 Зенитка замолкла, и самолеты улетели к станции.
 Таня выскочила из погреба. Дом был как решето и начинал гореть. По двору полз на руках с оторванной стопой Гюнтер, оставляя за собой на снегу кровавый след. Он кричал и скрипел зубами. Франца разорвало, части его тела валялись вместе с кусками разбитой и разболтанной зенитки. Везде еще дымились гильзы и страшные, большие, с продольными бороздами, срикошетившие пули.
 Целый час советские летчики утюжили собранные немцами войска, пока гитлеровские командиры, поняв наконец, что у русских откуда-то снова появилась авиация, не отправили в район истребители. Франца собрали, что нашли, и закопали с тремя сотнями других фашистов, Гюнтера увезли в госпиталь.
 А через четыре дня было объявлено, что всех молодых и работоспособных жителей увозят в Германию. Началась массовая депортация или угон в лагеря и принудительные работы в Рейхе.
 Угнали и Таню.
 А Темкино освободили от фашистов 9 марта, через два месяца. Был упорный бой, и все село оказалось разгромленным.
------------------------------
От автора :продолжение следует.