Шопенгауэр. Лекция 2020 года

Посвящается Марине Тимаковой


Артур Шопенгауэр родился в 1788 году в городе Гданьске. Тогда это был польский город, потом он стал немецким. Отец Шопенгауэра был успешным предпринимателем, мать – светской женщиной (она была намного младше своего мужа). Создается такое впечатление, что в семье не всё было мирно. Когда Шопенгауэру было 17 лет, его отец умер (по-видимому, покончил с собой). Это было для юноши большим ударом. С матерью отношения у Шопенгауэра были очень напряженные. Она сама была популярной в то время писательницей, на своего сына смотрела немножко с иронией, он очень обижался и говорил ей: твои романы забудут, никто их читать не будет, а меня будут помнить и читать. И действительно, мы больше знаем Артура Шопенгауэра, чем Иоганну Шопенгауэр. Но ее романы имеются, они неоднократно издавались, можно при желании их почитать. С другой стороны, здесь замешан гендерный вопрос, меня и самого Шопенгауэра можно обвинить в сексизме. Получается, что Шопенгауэр считает, что женщина никогда не достигнет уровня мужчины (в интеллектуальном плане) и т.д. И Шопенгауэр не делает исключения даже для своей собственной матери. Короче, имел место конфликт, и в конце концов их отношения до такой степени испортились, что он даже не поехал на ее похороны. А до этого двадцать лет ее не видел и не общался с ней. Он никак не мог простить ей, что она сделала несчастным его отца. И, возможно, он также винил ее в смерти отца. Сам Шопенгауэр в результате так и не женился, потому что видел пример неудачного брака своих родителей и боялся, что с ним произойдет то же самое. Соответственно, потомства он не оставил (была одна незаконная дочь, которая умерла в младенчестве). При этом Шопенгауэр прожил довольно долгую жизнь – 72 года. Это не так мало для философа. Мы видели, что некоторые философы умирали рано – например Спиноза, Паскаль или Кьеркегор. Так что среди философов Шопенгауэр может считаться долгожителем. Что касается отношений с матерью, то можно вспомнить роман Камю «Посторонний» или повесть Симоны де Бовуар «Очень легкая смерть». На этом с биографией Шопенгауэра пока покончим.
Наша задача – на примере Шопенгауэра показать, какой переворот произвел Гегель в философии. После Гегеля все остальные философы уже не могли философствовать так, как если бы Гегеля не было. И у Кьеркегора, и у Шопенгауэра, и у дальнейших философов (Маркса и др.) мы будем видеть либо заимствования у Гегеля, либо какой-то спор с Гегелем, но в любом случае проигнорировать Гегеля они не могут, как до этого не могли проигнорировать Канта. Т.е. эти два мыслителя – Кант и Гегель – произвели определенного рода переворот в философии, аналогичный тому, что ранее произвели Декарт и Спиноза. Что касается Гегеля, то он создал всеобъемлющий синтез, систему, которая была призвана объяснить всё. Поэтому оставалось или объявить Гегеля шарлатаном (как это и сделал Шопенгауэр), или принять систему Гегеля.
Вернемся, однако, к биографии Шопенгауэра. Если бы Шопенгауэр был более великодушным, он мог бы поблагодарить мать за то, что она дала ему возможность получить образование и ввела его в светское общество. Дело в том, что мать Шопенгауэра жила долгое время в Веймаре и была лично знакома с Гете. У нее был светский салон, она была, видимо, интересная женщина и тем более писательница, а Гете любил красивых и умных женщин. И как-то раз она представила своего юного отпрыска знаменитому поэту. Так состоялась встреча Шопенгауэра и Гете. Надо сказать, что Шопенгауэр очень любил Гете и это осталось у него на всю жизнь. И когда он написал свою книгу «Мир как воля и представление» (она вышла в Лейпциге в 1819 году), он подарил один экземпляр Гете. Гете читал эту книгу с интересом и называл Шопенгауэра «недооцененным, но талантливым молодым человеком, которого бывает трудно понять». После возвращения из своей поездки по Италии Шопенгауэр встретился с Гете (это произошло 20 августа 1819 года). Вскоре после этого Шопенгауэр переселился в Берлин, где в 1820 году начал читать лекции по философии в университете.
Содержанием его лекций была книга «Мир как воля и представление». Надо сказать, что лекции Шопенгауэра не пользовались успехом. Дело осложнялось тем, что в те же часы в Берлинском университете читал лекции Гегель. В то время Гегель уже пользовался большой популярностью, а к тому же был заведующим кафедрой философии. Впрочем и у Гегеля был в жизни период, когда к нему ходило мало студентов: это был Йенский университет, а Гегелю было чуть больше тридцати лет (т.е. примерно столько, сколько было в 1820 году Шопенгауэру). Т.е. Шопенгауэр в Берлине оказался в таком же положении, в котором был Гегель в Йене. Биографы утверждают, что Шопенгауэр нарочно поставил свои лекции в те же часы, что и Гегель, может быть, в тайной надежде переманить студентов у Гегеля. Но ничего не получилось. И он, прочитав семестровый курс, прекратил преподавание, хотя и продолжал жить в Берлине до 1830 года. В 1830 году в Берлине началась эпидемия холеры, и Шопенгауэр уехал во Франкфурт-на-Майне. Надо сказать, что Гегель, когда была первая волна эпидемии, тоже уехал из Берлина, но осенью 1831, когда начался новый семестр, вернулся в Берлин, а тут началась вторая волна, он заразился и умер. А Шопенгауэр, уехав при первых слухах о холере, в Берлин уже больше не возвращался. Остаток дней он провел во Франкфурте-на-Майне и там же умер. В то время Франкфурт-на-Майне был еще вольным городом и Берлину непосредственно не подчинялся. В любом случае, Шопенгауэр, в отличие от Гегеля, не был большим немецким патриотом, не употреблял такие слова, как «немецкий дух», не говорил, что человек – ничто, а народ – всё. Шопенгауэр был, как Декарт и Кант, индивидуалистом. Согласно Шопенгауэру, главное – это индивидуальное сознание, а коллективное сознание ничего к индивидуальному не добавляет. Существование своего «я» очевидно, а существование других «я» - проблематично. Кант не отрицал, что эти другие «я» существуют, но они, скорее всего, «вещи в себе». Можно без труда найти места из сочинений, дневников и писем Шопенгауэра, где он отзывается о немцах с невероятным презрением. Так что немецкий патриотизм, который в конце концов привел к Франко-прусской войне, к образованию Германской империи и т.д., не коснулся Шопенгауэра, он к этому не причастен. Он занимался своей единственной темой, выраженной в его главном произведении, которое он постоянно дополнял и исправлял. Так, в 1844 году он издал «Мир как воля и представление» уже в двух томах. Во второй том вошел, в частности, очерк «Метафизика половой любви», который впоследствии произвел большое впечатление на Дарвина. В 1851 году он издал «Parerga und Paralipomena» (Дополнения и пропущенные места) в двух томах. В первый том он включил знаменитые «Афоризмы житейской мудрости». С этого сочинения обычно и начинают читать Шопенгауэра, чтобы было не очень скучно. Не всегда, конечно, его суждения бесспорны. Иногда он задевает и немцев, и евреев, и женщин. В общем язвительный человек. Считал, что современники его не понимают, потому что опередил свое время, но верил, что в конце концов к нему придет слава.
Собственно говоря, это некое введение, касающееся его биографии, а теперь перейдем непосредственно к его философии. Она на самом деле вытекает из внимательного рассмотрения заглавия его основного труда «Мир как воля и представление». Во-первых, появляется очень важное слово «воля», которое мы до этого, пожалуй, вообще не употребляли в нашем курсе истории философии, хотя, конечно, можно было бы поговорить о воле в связи, например, с Паскалем. Потому что у Паскаля (и у Руссо) есть этот момент: они любят поговорить о сердце и о сердечных влечениях. Помните знаменитое высказывание Паскаля: «У сердца есть свои резоны», - или не менее знаменитое высказывание Руссо: «Когда я доверял своему сердцу, я всегда поступал правильно». Т.е. у Паскаля и Руссо сердце противопоставляется разуму. Но у Шопенгауэра речь идет не о сердце, а именно о воле. Шопенгауэровская воля скорее синонимична инстинкту, или слепому влечению, т.е. тому, что потом Фрейд назовет «libido». По Шопенгауэру всё это: и инстинкты, и влечения – есть лишь проявления слепой мировой воли. Потому что воля разлита во всём, во всей природе. Тут можно вспомнить и Дарвина (борьба за существование), и капитализм (каждый предприниматель хочет разбогатеть). Везде, куда мы ни бросим взор, на первое место выступает воля: воля к богатству, воля к жизни, воля к власти, воля к продолжению рода. И даже такие простые вещи, как голод и жажда тоже относятся к области воли. Помните Скарлет О’Хару: «Я никогда больше не буду голодной!». И в вашей студенческой жизни то же самое: все хотят сдать экзамен, все хотят получить диплом. Разум тут и не ночевал. Слепая воля к существованию, к продолжению рода, к карьере, к славе. Возникает вопрос: хороша ли эта воля и что она вообще такое? И вот выясняется, что эта воля в своем развитии проходит два этапа. Первый - это этап слепой неосознанной воли, воли на уровне инстинкта и даже химического сродства, ведь химические элементы тоже испытывают желание соединиться друг с другом. И на уровне физики: электрические заряды притягиваются и отталкиваются. Это какие-то самые элементарные формы воли. Но о физике Шопенгауэр много не распространяется, а сразу переходит к биологии. И то, что он видит в мире живых существ, еще слепую, неосознанную (т.е. не обладающую представлением) волю – это роднит его с Дарвином. И надо сказать, что это не просто внешнее сходство двух концепций. Была и статья, написанная другом Шопенгауэра Дэвидом Ашером «Шопенгауэр и дарвинизм». Эту статью (она была опубликована на английском языке в 1871 году) прочел сам Дарвин, она ему очень понравилась, и он упомянул Шопенгауэра во втором издании своей книги «Происхождение человека» в контексте темы полового подбора у людей и животных. Т.о., благодаря Ашеру, Дарвин ознакомился со взглядами Шопенгауэра на половую жизнь, на «метафизику половой любви». И действительно, что-то роднит Шопенгауэра с Дарвином. Конечно, Шопенгауэр не натуралист, и все примеры, которые он приводит, он берет из книг, а не из собственных наблюдений. Здесь на Шопенгауэра повлиял Гете, который призывал учиться у природы, наблюдать природу и именно живую природу. Так что здесь влияние Гете: надо учиться философствовать у живой природы, надо попытаться, наблюдая, как устроена природа, понять законы мироздания. В этом, конечно, радикальное отличие Шопенгауэра от Канта. Что касается Гегеля, то Гегель взял свои законы диалектики не из наблюдений за живой природой, а из психологии и теологии. Потом уже, сформулировав законы диалектики, он попытался найти в природе примеры их действия (эту работу продолжил затем Энгельс).
Надо отметить, что у Гегеля особого интереса к живой природе нет. Не встречаем мы этот интерес и у Канта. У Канта есть «Антропология», т.е. он интересовался человеком и человеческим обществом, но не животными и растениями. Тут, пожалуй, Шопенгауэр новатор среди философов. Он приводит интересные примеры из жизни насекомых, в частности, жука-оленя. Этого жука так называют из-за его рогов. Этот жук появляется из личинки, которая зимует в коре дерева, прогрызая в ней отверстие. И там же, в этом искусственно созданном дупле («колыбельке»), происходит превращение личинки в куколку (т.н. окукливание). Жук зимует в колыбельке, где произошло окукливание, и выходит на поверхность весной. И вот возникает вопрос: отверстие какого диаметра должна прогрызть личинка, чтобы рога пролезли сквозь него? Причем рога имеют только самцы, а самки – безрогие. И вот на что обращает внимание Шопенгауэр: личинки самки прогрызают в коре дерева отверстия в два раза меньшего диаметра, чем личинки самца. И возникает вопрос: а как личинка узнает о будущих своих рогах? Разве она соображает? Но откуда у нее мозг? Т.е. здесь работает, по Шопенгауэру, слепой инстинкт. Дарвин бы добавил, что те личинки, которые прогрызают недостаточно широкие отверстия, отметаются естественным отбором.
Это пример телеологии в природе. Такие примеры можно умножать, и Шопенгауэр приводит не только случай личинки жука-оленя, но также запасливость пчел и т.п. Однако Шопенгауэр, в отличие от Фомы Аквинского, видит здесь не доказательство Божественного промысла, а лишь слепую волю к жизни. И в конце концов эта слепая воля начинает в человеке осознавать себя. У человека имеется, наряду с волей, также и «представление» (Vorstellung). Человек, наконец, понимает мир, осознает свои и чужие влечения, инстинкты, волю к жизни. И это делает его существование одновременно и более успешным (помогает ему выжить, приспособиться), и более трагическим. Животные, в отличие от человека, не задумываются о смерти. Например, охотник выстрелил и убил птицу: птица даже не поняла, что с ней произошло. Если, допустим, охотники приезжают в места, где еще никто никогда не охотился, животные и птицы не прячутся, не понимают, какая опасность исходит от ружья в руке человека. Эта слепота бессознательной неразумной природы делает ее более счастливой, чем человек. Надо сказать, что Дарвин так не считал, в этом вопросе он не был согласен с Шопенгауэром. Дарвин как раз был поражен огромным количеством страданий, которые обнаруживаются в животном мире. Но по Шопенгауэру настоящее страдание возможно только там, где есть представление о страдании. Только когда это представление возникает, тогда и начинается подлинная трагедия. И вот удивительно: человек – наиболее приспособленное к выживанию существо и одновременно наиболее трагическое. Человек тоже оказался обладающим этой слепой волей к жизни, как и все остальные существа: он тоже испытывает и голод, и жажду, и половое влечение, и желание разбогатеть, и гордость, и волю к власти. Но он еще имеет «представление». Он может, например, понять тщетность или суетность всех этих своих желаний. Вот конкретный пример. Был такой английский философ Джон Стюарт Милль, почти что современник Шопенгауэра. Он известен как позитивист и создатель такой философской системы, как утилитаризм. Помимо прочих трудов, Милль написал «Автобиографию». И в этой «Автобиографии» он вспоминает, что, когда ему было 26 лет, он задал себе вопрос: «Вот если все мечты, которые я сейчас лелею, осуществятся, буду ли я счастлив?». И вот, задав себе такой вопрос, Милль вдруг явственно услышал внутри себя ответ: «Нет, осуществление моих мечтаний не сделает меня счастливым». И тут же у него началась тяжелейшая депрессия с мыслями о самоубийстве, и он из нее долго выкарабкивался. Это очень хорошая иллюстрация к философии Шопенгауэра. Желания есть, они могут сбываться и не сбываться, и вдруг на ровном месте человека настигает тоска. Человек спрашивает себя, зачем эти желания, хочет уйти от этих желаний. И тут есть элемент новизны у Шопенгауэра. Его настольной книгой с марта 1814 года стали «Упанишады», о существовании которых он узнал благодаря своей дружбе с ориенталистом Георгом Фридрихом Майером (1771-1818). «Упанишады» были переведены с персидского на латинский язык французским исследователем Абрахамом Анкетилем-Дюперроном (именно этим латинским переводом пользовался Шопенгауэр). Перевод «Упанишад» на персидский язык с санскрита был осуществлен в XVII веке, когда Индией правили Великие Моголы. «Упанишады» произвели на Шопенгауэра колоссальное впечатление. И он сказал, что нас всех в Европе ожидает «индийский ренессанс». Т.е. он считал, что индийская философия еще совершенно непонятна европейцам, не открыта ими и должна произвести переворот в их сознании. И он рассматривал себя «первой ласточкой». Не знаю, что в философии Шопенгауэра от индийской философии, но от буддизма точно много. Вы помните эту историю о Будде, как он был царевичем, воспитывался во дворце, не знал, что такое болезни, старость, смерть, и вдруг он покинул дворец и сразу увидел и больного, и старика, и умирающего, и у него произошел экзистенциальный кризис, и он подумал, зачем же тогда вся эта жизнь, если она в таких мучениях и так страшно заканчивается, и надо, по-видимому, жить как-то иначе. С тех пор жизнь Будды превратилась в попытку уйти из этого мира и т.о. уйти от страдания, потому что страдание появляется тогда, когда не сбываются желания. По Будде, единственный способ избежать страдания – это не желать. И Шопенгауэр говорит: вот, Будда нашел правильное решение. Как только мы осознали жестокость и бесцельность этого мира, единственный ответ – не желать, т.е. победить в себе то желание, которое движет всем миром, от химических элементов до человека. Человек, имеющий «представление», т.е. сознание, должен прекратить желать, остановить этот мировой процесс, который до него шел бесперебойно. Отсюда, конечно, интерес Шопенгауэра к разным аскетам: и к индийским, и к европейским. Он любил таких персонажей, как Франциск Ассизский или аббат де Рансе, основатель ордена траппистов. В кабинете у Шопенгауэра висел портрет Канта и стояла статуэтка Будды. Друг и биограф Шопенгауэра Вильгельм Гвиннер вспоминал, что Шопенгауэр как-то жаловался ему, что никогда не достигнет нирваны, и, глядя на портрет аббата де Рансе, печально сказал: «Это – дело благодати».
Несколько слов об аббате де Рансе. Он жил в XVII веке. Сначала он был человеком довольно светским, хотя и числился номинально аббатом и даже был рукоположен в священники. Во Франции того времени это было обычным явлением: духовные должности не мешали светской жизни. У де Рансе в то время была возлюбленная, и он мало интересовался церковными делами. И вдруг однажды во время карточной игры он пережил видение: он понял, что в этот момент его возлюбленная умерла. Он немедленно мчится к ней в замок и находит ее уже лежащей в гробу. И это событие вызвало в нем духовный переворот (аналогичный тому, что имел место у Будды). Аббат де Рансе оставил светскую жизнь, стал настоящим монахом и даже реформировал орден цистерцианцев, введя в своем аббатстве Ла Трапп строгое соблюдение устава. В результате образовался орден траппистов, существующий и по сей день. Поскольку устав траппистов предусматривает соблюдение обета молчания, то братья приветствуют друг друга безмолвным поклоном. Об аббате де Рансе и основанном им монашеском ордене мы никогда не имели бы повода поговорить, если бы не Шопенгауэр. И обращение аббата де Рансе, по мнению Шопенгауэра, аналогично пробуждению от сна. Человек жил себе в своё удовольствие, и вдруг понял в результате внезапной смерти возлюбленной, что вся его жизнь была какой-то нелепостью, бессмыслицей, потому что он не знал самого главного, а именно, трагичности существования. Т.е. «представление» (Vorstellung) может иметь несколько уровней. Конечно, у каждого человека есть представление, в том смысле, что каждый человек соображает, понимает и т.д. Но в каждом человеке есть еще много инстинктивной и неосознанной животной жизни. И поэтому второй уровень представления возникает тогда, когда человек переживает философское или экзистенциальное пробуждение, часто (а может быть, и всегда) связанное с трагедией. У него как бы открывается внутреннее зрение. Как в Евангелии Христос говорит: «На суд Я пришел в этот мир, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Ин 9, 39). Т.е. речь идет о какой-то духовной слепоте. Это можно найти не только в Евангелии, но и у греческих философов, например у Гераклита: «Не следует действовать и говорить подобно спящим (ведь и во сне нам кажется, что мы действуем и говорим)». Ну и дальше, если развивать эту мысль: мы же все сейчас бодрствуем, все 26 человек, которые меня слушают, все бодрствуют.
Это бодрствование может быть двояким. Оно может быть обычным, как просто самосознание, которое присуще всем людям, и необычным, мистическим. Что касается разницы между ними, то можно сказать, что человек может даже побеждать на международных олимпиадах по математике, и тем не менее быть в каком-то смысле еще не пробудившимся. Т.е. не таким, как Будда, не таким, как аббат де Рансе, не таким, как Шопенгауэр. И надо сказать, что подобное же пробуждение пережил Лев Толстой (и скорее всего под влиянием Шопенгауэра). Об этом Толстой пишет в книге «Исповедь». В этой книге он перечисляет через запятую Соломона, Будду, Сократа и Шопенгауэра. Почему Соломон? Потому что Соломон – это предполагаемый автор библейской книги Екклезиаста, где есть знаменитая фраза: «Суета сует, сказал Екклезиаст, суета сует, - всё суета!». Т.е. Толстой очень высоко ценит Шопенгауэра, если ставит его в один ряд с Соломоном, Буддой и Сократом. Что их объединяет? Их объединяет как раз идея духовного пробуждения, которому предшествует отчаяние и разочарование. Это состояние отчаяния Толстой испытал в тот же год, когда он впервые прочел Шопенгауэра. 4 сентября 1869 года, находясь в гостинице в Арзамасе, Толстой пережил то, что психиатры называют «панической атакой». Читайте «Исповедь» Толстого, вы всё там найдете. Отсюда видно, какое впечатление может производить Шопенгауэр. Имейте это в виду.
Теперь вы спросите: а где же христианская вера? Как же он так растерял веру в будущую жизнь? Удивительно, что здесь мы встречаемся с последовательным атеистом, причем Шопенгауэр очень этим гордился. Он говорил: вот эти все официальные профессора (м.б. он имел в виду Шеллинга) и даже сам Кант должны были соблюдать декорум, т.е. лицемерно или нелицемерно являть уважение к религии, поскольку они находятся на государственной службе. А я, пишет Шопенгауэр, поскольку я частное лицо, живу на деньги, полученные в наследство от отца, нигде не преподаю и не служу, могу открыто сказать, что не исповедую никакую религию и считаю, что жизнь после смерти равна жизни до моего появления на свет. До того как я появился, меня не было, так же ничего не будет после моей смерти. Т.е. жизнь человека – это мгновение между двумя вечностями: вечность до бытия и вечность после бытия: «Бесконечность a parte post без меня так же мало заключает в себе ужасного, как и бесконечность a parte ante без меня: они ничем не отличаются одна от другой, кроме того, что в промежутке между ними пронесся эфемерный сон жизни». Вы спросите, как он пришел к этой идее? Но, как известно, атеизм идет еще из эпохи античности. Так что ничего удивительного нет, что атеистические идеи периодически всплывали в сознании европейцев начиная с эпохи Возрождения, когда итальянский гуманист Поджо Браччолини обнаружил в библиотеке одного из немецких монастырей переписанную кем-то из монахов поэму Лукреция «О природе вещей». С появлением первых типографий эта поэма была напечатана и выдержала несколько изданий. Таким образом европейские читатели столкнулись с образцом атеистического мировоззрения. Понятно, что Лукреций жил до Христа, и поэтому его атеизм легко было оправдать тем, что мир в его время пребывал во тьме. Но как объяснить популярность атеистических идей в христианской Европе? А ведь это несомненный факт, и уже Франсиско Суарес в начале XVII века пишет в комментариях к первой части Суммы теологии Фомы Аквинского, что атеисту бесполезно что-либо доказывать на основе Библии, ибо, поскольку он не верит в Бога, то тем более будет отрицать богодухновенность Библии. Такого человека Суарес предлагал убеждать аргументами, обращенными к естественному разуму, а если он упорствует и при этом крещен, то следует сжечь его на костре. В Испании в то время это было очень легко сделать. В других странах атеизм тоже не приветствовался. Поэтому никто в то время не смел заявлять публично о своем атеизме.
Но вот наступил XIX век, когда атеистам можно было не скрываться. И, кстати, Шопенгауэр был не первым в Германии, кто публично заявил о своем атеизме. Первым был Людвиг Фейербах. А что касается Франции, то там уже в 1770 появилась атеистическая книга Поля Анри Гольбаха «Система природы», но она вышла анонимно, поэтому ее автор избежал преследований. Так что у Шопенгауэра были предшественники (в плане атеизма), но, конечно, его пример очень яркий. И понятно, что, видя такую трагичность существования, Шопенгауэр ищет выход, и он находит выход, во-первых, в аскетизме, что, кстати, парадоксальным образом сближает его с верующими различных конфессий, например, католиками (хотя сам Шопенгауэр из протестантской семьи). В его сочинениях можно найти упоминания об аббате де Рансе, о св. Франциске Ассизском, о святой Елизавете Венгерской. Католический аскетизм его явно привлекает, равно как буддизм и индуизм. Но при этом суть религии, т.е. веру в Бога, загробное существование, Страшный суд и т.д., Шопенгауэр отвергает. Он принимает от монахов и мистиков только уроки аскетизма, но их мировоззрение он при этом не интериоризирует.
Ну а что, кроме аскетизма, предлагает Шопенгауэр? Что еще может помочь человеку в этой борьбе с бессмысленностью жизни, с трагизмом человеческого существования? И вот Шопенгауэр указывает нам еще один путь: это эстетика. Причем эстетика как наука о прекрасном, согласно Шопенгауэру, презренная вещь: профессора эстетики могут за всю свою жизнь не создать ни одного гениального произведения (в области живописи и т.п.). Здесь дело не в эстетике как науке, а просто в созерцании произведений искусства. Т.е. надо развивать в себе чувство прекрасного.
Шопенгауэр, несмотря на то, что фактически отрицал смысл жизни, не призывал кончать с собой или искать смысла в религии. Он говорил: можно жить так, как живу я, как живут многие интеллигентные люди, но надо при этом заботиться о своем психическом здоровье, стараться не впадать в депрессию. Шопенгауэр считает, что человек слаб и надо помочь ему справиться с той трагической ситуацией, в которой мы все оказались. Отсюда его призыв к состраданию (Mitleid).
Впрочем, в эстетизме Шопенгауэра есть некоторая парадоксальность. Неизбежно возникает вопрос: откуда берется прекрасное? Как я понял, способности постигать прекрасное связана с «представлением»: животные неспособны к эстетическому восприятию. Эстетическое восприятие появляется вместе с самосознанием. А если оно появляется, то надо его использовать. Может быть, оно тоже может способствовать самосохранению и выживанию. Поэтому надо ценить способность видеть прекрасное. Можно увидеть прекрасное не обязательно в произведениях искусства, но и в математических формулах и даже в логических рассуждениях. Доставить эстетическое наслаждение может и изучение памятников древних цивилизаций, сопоставление различных идей, нахождение общих закономерностей, симмертий и т.д. В каком-то смысле (добавим от себя) прекрасна и система Коперника, и таблица Менделеева.
Шопенгауэр был большим ценителем музыки. Правда, он любил Моцарта и Россини, а философией Шопенгауэра увлекся композитор Вагнер. Но музыка Вагнера Шопенгауэру не нравилась, либретто «Кольца Нибелунгов», которое Вагнер отправил Шопенгауэру в декабре 1854 года, философ исчеркал саркастическими комментариями. Влияние философии Шопенгауэра на Вагнера – это отдельная тема. Отметим лишь, что увлечение Шопенгауэром сблизило впоследствии Вагнера и Ницше.
Можно получать эстетическое удовольствие от философии, в том числе и от философии Шопенгауэра, от изящества его рассуждений, от его специфического чувства юмора, подчас граничащего с сарказмом. Когда я планирую лекцию о Шопенгауэре, я заранее уверен, что студенты будут слушать ее с интересом.
Теперь я отвечу на вопрос, почему Шопенгауэра никогда не издавали в Советском Союзе. Дореволюционное издание полного собрания сочинений Шопенгауэра в 4 томах (1901-1910) в переводе Юлия Айхенвальда можно было, впрочем, приобрести в букинистическом магазине, но за баснословные деньги. Я видел это издание в начале 1980-х в Доме книги на Новом Арбате: цена была 1200 рублей. По тем временам это была годовая зарплата младшего научного сотрудника. Так что выложить такую сумму за Шопенгауэра мог не всякий. Впрочем, начиная с эпохи перестройки Шопенгауэра стали активно переиздавать. Почему же в советское время его не издавали? Потому что Шопенгауэр был противником философии Гегеля, а самого Гегеля называл «шарлатаном». За что? Прежде всего, за оптимизм. Во-вторых, за коллективизм, за идею слияния «конечных духов» в какой-то «дух нации». Всё это Шопенгауэру активно не нравилось. И самый главный упрек Гегелю: почему он смел утверждать, что именно на него снизошел этот абсолютный дух и именно в нем осознал себя. Шопенгауэр считал, что это какая-то мания величия, что Гегель сравнивает себя с Иисусом Христом. Он считал, что это верх бесстыдства. Сам Шопенгауэр тоже был не лишен честолюбия, но тщательно это скрывал и боролся с этим чувством, потому что понимал, что честолюбие может стать для него причиной больших несчастий, так как он опережает свое время и при жизни понят не будет. Но окончательно он честолюбие победить не смог и даже в конце жизни нанял специального секретаря, который должен был разыскивать упоминания о нем в немецких и иностранных журналах. Вот такую борьбу не на жизнь, а на смерть приходилось вести Шопенгауэру с собственным честолюбием. И так и умер в этом борении. Но все-таки с собой не покончил, дотерпел до конца эту свою трагическую жизнь и оставил после себя сочинения, которые мы не без интереса читаем. Особенно они актуальны в наше время, когда очень много людей разочаровалось в религии, а с другой стороны, не могут не видеть тщетность и суетность человеческих иллюзий. Так что Шопенгауэр еще долго будет востребован. Кроме того, он оказал влияние на многих последующих мыслителей, в частности, на Ницше и Фрейда, которые во многом определили философию ХХ и даже ХХI века. Так что мы еще будем иметь повод вспомнить о Шопенгауэре в наших последующих лекциях.