Командир полка
Эстонии, где я начинал службу, сделать это было несложно. Но для трубок нужен был специальный табак, который стоил дороже сигарет. Курили мы чаще всего «Приму». Дешево и сердито. Денег всегда не хватало. Сигареты с фильтром покупали по праздникам. Правда ребята из Ленинграда привозили мне несколько раз табак «Капитанский».
Трубки у лейтенантов, в том числе и у меня, не пошли. Пока набьешь, пока раскуришь, уже куда-нибудь надо бежать. Лейтенанту всегда надо было куда–ни будь бежать. И куда делась та первая трубка, сейчас уже и не вспомнить. На совещаниях Щемелев выступал (неправильное слово, но, сказать «докладывал» тоже неправильно, это ему докладывали, а он слушал, поправлял и давал указания) немного. Точнее мы слышали его немного. Обычно нас, лейтенантов, отправляли «по подразделениям», а оставались «старшие товарищи». Так прошел год.
Это у меня был первый год службы, а Щемелев командовал полком ПЯТЬ!!! лет (с 07.12.1968 по 31.10.1973). Тогда я этого не знал, а сейчас понимаю, как это непросто. Но что знает лейтенант про службу командира полка? Командуй, и все. Командуй, это да, а вот про «все» я понял только на собственной шкуре. Я решил остаться «в кадрах Вооруженных сил» и рапорт мне в полку подписывал именно Щемелев. К сожалению, я не знаю, куда он ушел, а жаль.
На совещании, которое проводил командир дивизии генерал-майор Орехов, нам представили нового командира полка подполковника Абаева Ришата Ахметовича. Не надо долго думать, чтобы понять, что к нему сразу приклеился «псевдоним» «Абай» или «Бабай». От Василия Васильевича он отличался разительно. Высокий, худощавый, спортивного сложения, всегда подтянутый, форма сидела, «как влитая», идеально выглаженный. И уже с первой недели мы поняли, что «жизнь изменилась». Естественно, за несколько дней Абаев обошел все казармы, все сооружения и побывал на всех стартах на КЗ (комплексное занятие с установкой ракеты 8К63 на «стол»). А через пару недель кардинально изменил порядок проведения совещаний. На первом же совещании, которое началось в 17.30 в пятницу он определил порядок и время доклада заместителей. Начальник штаба и главный инженер полка в отведенное время уложились. А замполит начал «лить воду». Но когда установленное время вышло Абаев, который лично следил за временем, поднялся и коротко сказал: «Достаточно Иван Петрович, садитесь». (Я не помню, как звали замполита, но обратился к нему Абаев по имени-отчеству). Замполит попытался что-то сказать, но Абаев ещё раз сказал: «Спасибо, достаточно» и продолжил говорить сам. Он начал с того, что определил время проведений полковых совещаний: еженедельно в понедельник и в пятницу с 17.30 до 18 часов. И ещё предупредил, что на совещаниях должно присутствовать сто процентов офицеров и прапорщиков. Отсутствовать могли только те, кто заступил в наряд, нес боевое дежурство на КП, был болен или в отпуске. Других причин не было, отпускать мог только он лично. Уже на следующем совещании мы поняли, что это такое. Когда кто-то из командиров подразделений доложил, что «такой-то» выходной, Абаев сказал, что выходных он никому не давал и приказал взять машину и привезти отсутствующего. Конечно, совещание не переносилось, но отсутствующего приводили к Абаеву и он, естественно, уже в нерабочее время, доводил все, что было на совещании. Командиры быстро привыкли и уже через пару-тройку совещаний отсутствующих не было. У меня, когда я был заместителем командира четвертой стартовой батареи (как обычно говорили «зампотехом») и оставался за комбата, был прапорщик, пьяница, которого приходилось пару раз привозить на командирской машине, но не к Абаеву, а сразу на гауптвахту. Мы не только уважали Ришата Ахметовича, а просто любили его. Он никогда не бросал слов на ветер, не задерживал офицеров после 18, если не было учений, всегда здоровался за руку даже с лейтенантами. На одном из первых совещаний он сказал, что по традициям русской армии обращаться надо по имени-отчеству, а по званию – только в строю. А тех из нас, молодых лейтенантов, которых он хотел отметить особо, он называл по имени. И это было лучше всякого поощрения. Хотя на поощрения он не скупился, а вот наказывал сам крайне редко. Первый раз он вызвал меня в кабинет, когда я готовился сдавать на допуск к несению боевого дежурства в качестве начальника дежурного боевого расчета пуска (НДБР). Мне казалось, что главное – выучить боевой график, запомнить команды, контролируемые операции, опасные моменты и вперед. Я, конечно, знал, что есть еще «Боевой устав РВСН», видел его и даже «пролистывал». А когда услышал первый вопрос командира, понял, что влип. Вопрос был простой: обязанности НДБР. Я начал «плести», что по сигналу «тревога» я должен прибыть в казарму, поднять личный состав…и т.д. Абаев сразу остановил меня, взял «Боевой устав» и спросил, читал ли я этот документ. А когда я «ляпнул», что просматривал, Абаев, не ругая меня за «бестолковость», прочитал небольшую лекцию про боевые документы, главным из которых был именно «Боевой устав». Он, конечно, знал, что я бывший двухгодичник, и потратил несколько десятков минут на то, чтобы я на всю жизнь запомнил, что такое боевые документы и как их ранжировать по степени важности, не забывая, что неважных быть не может. В течении недели я штудировал «Боевой устав» и до сих пор помню, что НДБР «обязан твердо знать боевые документы и порядок действий личного состава при получении приказов (сигналов)». Конечно, на следующий раз я пришел во всеоружии. Но Абаев был не один. Рядом сидели главный инженер полка и инженеры по всем четырем отделениям. На вопрос «обязанности НДБР» я отбарабанил без запинки все четыре пункта. Абаев спросил и присутствующих, какое их мнение по допуску меня к боевому дежурству. Все они были на КЗ, где я работал за НДБР и однозначно сказали, что допустить можно. Абаев достал заранее подготовленный проект приказа и при мне подписал его. Затем поздравил, поблагодарил за хорошую подготовку и приказал доложить комбату номер приказа.
Через год совместной службы Абаев повысил меня с начальника двигательного отделения до заместителя командира батареи. И он уже не просто контролировал меня. Мы встречались очень часто, и не только по службе. Ришат Ахметович, как командир, был настолько разносторонним, что мы не уставали поражаться. У него не было мелочей. Если субботник у домов офицеров, то он в первом ряду, организовал инструмент, буфет не улице, чтобы детишкам конфеты и пирожные, а нам пиво. А потом футбол. И я играл против него, а когда, случайно, завалил подножкой, он даже удивился, ведь я был по габаритам меньше его. И самодеятельность в полку была. И жен собирал перед Новым годом, чтобы убедить, что «гулять надо вместе», а если кто переберет, тихонько домой патруль отведет и ему докладывать не будут. А Дедов Морозов и Снегурочек назначал несколько, чтобы всех детей порадовать, а на совещании нам запрещал их водкой угощать, под хохот зала показывая, как иногда детишек поздравляют.
Но однажды в пятницу, совещанию пора начаться, а руководства полка нет. И офицеры стояли перед клубом. Потом пришли замполит и начальник штаба, но в клуб никто не пошел. А около 18 часов открылись въездные ворота, въехала командирская машина и остановилась около клуба. Вышел Абаев. Он был подавлен, лицо зеленое, смотреть страшно.
Мы уже знали, что на втором дивизионе что-то случилось. В мирное время солдаты гибнут только в одном случае – когда хотят показать свою «удаль». Так было и в этот раз. Один решил похвастаться, разогнал машину, а затормозить вовремя не смог… Его товарищ, стоявший у стены, погиб.
Абаев подошел к клубу и тихо сказал: «Все, он умер». Все молчали, глядя на командира. Мы даже не представляли себе, как он будет докладывать командиру дивизии, как сообщит родным… Через одиннадцать лет я сам оказался в таком положении…
Это очень страшно.
Несколько раз мне довелось ездить на машине с командиром. Однажды, после ночного КЗ я не стал ждать до полудня, а пришел в автопарк часам к 10 утра. На чем-нибудь всегда можно было уехать. А тут подходит Ришат Ахметович с начальником штаба полка. «Терехов, а ты что так поздно?» -спросил Абаев. Я объяснил, что ночное КЗ закончилось около трех часов, разрешил офицерам приехать к обеду, а сам решил пораньше. Сели в машину и поехали. Абаев разговаривал с начальником штаба, потом повернулся ко мне испросил: «А как КЗ прошло?». Я сказал, что плохо. Некоторые вопросы отработаны не полностью, время подготовки к пуску только на тройку выполнили, нарушение формы одежды, и много других недостатков. Вот сейчас и займусь подведением и буду думать, как недостатки устранять. Абаев чуть повернул голову от меня к начальнику штаба и сказал: «А молодец комбат, не стал нам лапшу на уши вешать, что все отлично. И к подведению готовится пока батарея отдыхает». И спросил теперь уже у меня, нужна ли его помощь. Я отказался, но сказал, если понадобится, я сам попрошу. Да и заместитель командира дивизиона у нас очень грамотный офицер и педагог хороший. Он всегда готов помочь. С тем за разными разговорами о службе доехали до полка.
Жаль, служба в полку с этим замечательным человеком закончилась. Он в конце октября 1975 года ушел на повышение, начальником штаба дивизии. Вроде недалеко, но видели мы его очень редко. Встретил я Абаева уже в Академии, в 1988 году. Он тоже был назначен преподавателем, правда на другую кафедру. Увидев меня, не удивился. Поговорили, я рассказал о своей службе, он - о своей. И сказал, в конце разговора: «Я знал, что ты хорошо по службе пойдешь, скоро полковником станешь, молодец». Слышать это было приятно. Мы встречались часто, а когда удавалось посидеть с ним в нашем коллективе за рюмкой, я с удовольствием рассказывал, как хорошо было служить под его началом. Несколько лет назад я случайно узнал, что его не стало. Светлая память этому замечательному человеку.
Свидетельство о публикации №222021000898