Дерево парящее

«…Человечность. Это серьёзно…»
 А. и Б. Стругацкие. «Волны гасят ветер»
  1.   
…Как Он благодарил меня, как жадно хватал своей липкой лапкой мою руку, с какой собачьей признательностью глядели на меня, дрожа, влажные глаза Его! Как заплетался язык Его, бормоча слюнявые слова благодарности…
«…Вам, конечно, спасибо огромное… очень, да… признателен… я очень… мы Вам очень…  я отблагодарю…»
…Как торопился Он, какие огромные делал прыжки на своих коротеньких ножках, уводя поскорее прочь, подальше от меня и от всех нас, своё сокровище, свою радость, единственное своё счастье…
…Он тянул Её, как всегда, неповоротливую и задыхающуюся, ещё не отошедшую от сна и утреннего укола, и всё подгонял, подгонял, подгонял…
…А Она мотала головой и, как всегда,  оттопыривала нижнюю губу, что придавало Её бессмысленному лицу хоть какое-то, пускай и обиженное, выражение, и судорожно жмурила свои пустые глаза…
…И Он был счастлив...

- Похоже, Он счастлив...
- Похоже.
- Странно…
- Что?
- Странно, что вижу счастливого человека - и не завидую!
- Действительно, есть чему…
- Ты это серьёзно?
- Вполне.
- Не понимаю.
- Отчего же? Для Него главное, чтобы Она была рядом – условие необходимое и достаточное. Это тебе подавай мировую славу и благодарную память потомков - ради меньшего ты и мараться не станешь. Тебе надо так много, что, скорее всего, счастливым тебе не бывать никогда - ты это понимаешь, оттого и бесишься… А Ему надо совсем мало, Он этого достиг и потому счастлив…
- Короче: ты Его оправдываешь?
- Я не адвокат, и ты – не прокурор, и мы вообще-то не в суде…
- Как же, слыхали: не суди, не пожелай... Может, посоветуешь вторую щёку подставить? На дому Её посещать, горшки выносить, клизмы делать, когда обожрётся?
- Это дело хозяйское...
   
2.
«…Ваши веки наливаются свинцо-о-ом... Вам безу-умно хочется спа-а-а-ать…»
- Ой, доктор, не могу, мне смешно…
- Спа-а-а-ать…

…Я осваиваю технику гипноза. Я внедряю самые прогрессивные и передовые методы лечения. Здесь, вдали от столичной научной жизни, я вынужден особенно прилежно поддерживать свой интеллектуальный тонус… Очень боюсь отстать, выпасть из ритма… Сам занимаюсь аутотренингом…
…Концентрация, релаксация и саморегуляция… Мыслеобразы… А что ещё делать в этой дыре?…
…Наше маленькое отделеньице при районной больнице задумано как распределитель: поступающие больные получают первую помощь, потом сортировка – тяжёлых переводим в Областную психиатрическую, откуда раз в неделю, а в экстренных случаях и по вызову, присылают сантранспорт с бригадой санитаров; тех, что поспокойнее, лечим сами. Психиатров в районе двое: Заведующая (она же – главный районный специалист), да я, сосланный по распределению набираться бес¬ценного периферийного опыта...
…Заведующая – Е. Д. – это такая взбудораженная предпенсионная дама; в специальном календарике она подсчитывает и отмечает оставшиеся до пенсии дни. Она панически боится отправок – больные, как правило, ехать не хотят; возбуждённые сопротивляются; часто присутствуют взволнованные родственники; кто-нибудь, особо осведомлённый, непременно заведёт рассказ про то, как в нашей Областной санитары больных бьют (будто в других не бьют!)… Так что, бывает шумно. Обыкновенно в такие дни Е.Д. где-нибудь прячется, либо, запершись в кабинете, сидит, зажав уши, и пьёт капли. Всем процессом заправляют сёстры да санитарки… да теперь вот и я…
…Однажды – был такой драматический момент – Е.Д. спряталась в гардеробе. Из-под груды одежд торчали лишь её бледные ноги. Оттуда не видно и не слышно, состоялась ли отправка, а выйти Е.Д. боялась - и простояла там полтора часа.
Тревога давно окончилась, всем отделением искали заведующую, а она всё цепенела, задыхаясь, пока санитарка бабка Андревна не сунулась туда со своей шваброй…
От Е.Д. я впервые услышал об этой дивной парочке (их обоих принято было именовать исключительно местоимениями третьего лица и никак иначе!)…


3.
…Я вернулся с очередных военных сборов. Как раз накануне состоялась очередная отправка; в том числе увезли и «Её». Он развил лихорадочную деятельность в целях отсрочки и возможной отмены приговора, но был подло обманут: Ему нарочно назвали неправильную дату. Он прискакал с очередной передачей и увидал, как Его Сокровище безжалостно заталкивают в машину…
…Что тут началось! Он валялся у Е.Д. в ногах, Он рыдал в голос, Он умолял, Он угрожал, Он сулил деньги… Короче, был спектакль. Е.Д. – дама вообще-то податливая, уломать её в принципе возможно. Но здесь она была неколебима: отправить Её в Областную – значит, по меньшей мере, на три месяца избавиться от Его посягательств.
Видя полную свою безысходность, Он с отчаяния, размазывая слезы, заявил, что дома остались все Её куклы, в том числе и любимая – Катя. А без Кати Ей в больнице никак не прожить.  И Е.Д. великодушно, не почуяв подвоха, разрешила Ему сбегать домой за Катей. Он обернулся мгновенно и приволок целый рюкзак разнокалиберных кукол, а Катю сунул Ей в руки, на чём страсти, вроде бы, и улеглись. Но лишь затарахтел мотор, Он разбежался, взвизжав, ласточкой влетел в ещё раскрытую дверь и бухнулся на колени сидящих. Дверь захлопнули, машина тронулась…
- Так и поехала с Катей в руках, - говорила Е.Д., всхлипывая. За день она уже в третий раз излагала мне эту эпопею и порядком посинела, ухохотавшись.
Дней через десять звонили нам из Областной по какой-то посторонней надобности и между делом сообщили, что Он практически парализовал работу отделения. Он ходит ночевать на вокзал, а дни напролёт сидит под дверью и тихонько скребётся. Всякий раз, когда дверь приоткрывается, норовит прошмыгнуть. В часы посещений сидит с Ней в холле, кормит леденцом и гладит по голове. Ежедневно носит циклопические передачи. Она их сжирает полностью: жрёт и жрёт, пока не кончится или не отберут. От этого у Неё однажды вздулся живот, и начались рези, Она орала. Её три дня морили голодом и делали клизмы. Ему запретили носить передачи. Он всё равно носил и складывал под дверью. Их скармливали истощённым больным.
- Я не могу понять, - рассуждала Е.Д., разводя ладошки и играя пальчиками в обильных перстеньках, - у Него-то, что за бзик? Ясно, что трахнутый, а  чем,  и по какому месту – не понятно…
…Как вам терминология? Уровень диагностики? Бесценный периферийный опыт...

4.
…Внешний вид Его вполне тошнотворен: гнилые зубы, не знающие щётки; обильная перхоть; заскорузлые чёрные ногти; буйная, вороная с проседью, растительность. Подслеповатые, маслянистые глазки с подобострастным прищуром за толстыми стёклами. Угодливая улыбка. Небритые щёки. Жирный с залысинами лоб. Очень густые брови. Шевелюра нечёсана, надо полагать, с рождения. Озадачивает отсутствие логически ожидаемого амбре: целостность образа распадается – и невольно начинаешь подозревать в этом некую военную хитрость. Когда Он говорит, с ужасом ждёшь, что Он вот-вот брызнет слюной в лицо, и тогда тебя вывернет наизнанку. И всё это – в полтора метра ростом, сутуленькое такое, всё суетится и нудит, нудит, нудит…
…Гардеробчик, впрочем, частично компенсирует отсутствие амбре. Костюмец, криво сработанный по покрою двадцатилетней давности и с тех пор, похоже, ни разу не чищеный… Рубах на Нём в разное время наблюдал я три, все невообразимо старые, обтрёпанные, с разными пуговицами, со слишком длинными и потому подвёрнутыми рукавами. Из-под воротника победно топорщится серая кучерявая шерсть. Она карабкается вверх до самого кадыка, острого и нервного. Выше, чисто номинально, начинается борода. Туда уже изредка наведывается бритва. Аналогичная шерсть колосится в ушах. Штаны в любую жару, равно как и в любой холод, заправлены в зелёные, рвотного оттенка, резиновые сапоги: с короткими голенищами, но огромного размера. От мысли, что происходит в них летом, кружится голова. Я подозреваю, Он это всё нарочно – для остроты впечатления…


5.
Случай этот, с любимой куклой Катей и самопроизвольным влётом в машину, долго ещё вспоминался, мусолился и перемалывался, пока я не уяснил ситуацию: номинально здоровый и социально, так сказать, сохранный человек чёрт знает, из каких соображений, женился на глубоко слабоумной девице, клинической имбецилке, перевёз её из областного центра в наш городок и живёт с ней уже десятый год. Причём сделал всё честь по чести: оформил опекунство, добился, в обход закона, официальной регистрации брака, выхлопотал комнату, нашёл ей надомную работу – коробки клеить, или что-то в этом роде…
Родили они мальчонку, совершенно, кстати, нормального, и отвезли к его матери в город на воспитание...
Относится Он к Ней с самой трогательной заботой:  ухаживает, кормит,  моет,  обстирывает, возит в город в цирк, в театр, на качели-карусели, книжки с картинками покупает, игрушки,  шарики там разные... Трясётся над Ней, как над собственным больным ребёнком, и, подобно матери, ослеплённой любовью, видит в Ней массу достоинств.  Если, к примеру, в жизни никто от Неё слова членораздельного не слышал, то Он уверяет, что с Ним Она разговаривает, просто при посторонних стесняется. И так вот живут!..
Временами с Ней случаются приступы возбуждения. Она капризничает, не ест, не спит, ломает игрушки. Тогда Он притаскивает Её на приём. Ей выписывают успокоительное. Если не помогает – а, как правило, не помогает – кладут в наше отделение.  Это помогает, ибо Она обожает лежать в больницах и вообще лечиться. И всё бы ничего. Но начинаются Его бесконечные хождения и циклопические передачи. На третий обычно день возникают стихийные волнения в рядах санитарок, у них обнаруживаются нервы: увидят, как Он сидит с Ней целый день в холле, на диванчике под вешалкой, смотрит любовно, гладит по голове да леденцом кормит – и всё, работать больше не могут, хоть домой отпускай. Докладывают Е.Д., так, мол, и так, деморализует личный состав, при виде Его всё из рук валится. Е.Д. принимает волевое решение: отправлять…
 …Картина следующая: те же и Е.Д. Он пускает в дело всё: просьбы, уговоры, мольбу, нытьё, угрозы, деловые предложения типа "мах на мах", ультиматумы… Пытается всё "объяснить" и убедить "логически"…
У Е.Д, положим, разговор с Ним короткий: "Пошёл вон, чтоб я  твоей рожи больше не видела!". Он послушно исчезает. На день. История повторяется. После, как правило, пятой попытки  Е.Д. впадает в нездоровую ажитацию и начинает изъясняться краткими воплями. "От¬правлю, - вопит она, - чтоб!.. Только!.. не видеть!.. больше!.. твою харю!.."
Пробовали не пускать Его к Ней – не с целью садизма, а просто, санитарок поберечь. Все методы испробовали. Один чёрт, без толку. Сидит на лавке у крылечка. Целый день высидеть может. Или под окном торчит. Тычется в наличник мордочкой, гаденькой своей улыбочкой, скребёт по стеклу ногтем и попискивает от вожделения. С носка на носок переступает, не дотянуться, бедняжке, с его росточком…
Она за весь день и не выглянет ни разу, валяется, туша, в койке, уставившись в потолок, ей что, кормят – и ладно. Увещевать бесполезно, Он всё понимает  и со всем согласен, Он знает, что надоел и мешает, обещает исправиться и продолжает творить свои жалкие безобразия…
…Попробовали однажды натравить милиционера: вот, дескать, нарушает, торчит, не даёт работать – так Он заговорил милиционера!!! Милиционер бежал…
Все эти факты я узнавал в разное время и от разных лиц. Они составили исходную информацию, которой я обладал к моменту первой встречи со "святым семейством".
…Его повадки… За годы хождений по инстанциям они отработаны до автоматизма. Так, Он никогда не возникает сразу и весь. Сначала возня под дверью – первый вестник. Его возню я научился отличать от возни других посетителей, обыкновенно либо робкой, либо судорожно-стремительной. Его возня деловито-вкрадчивая и предупреждающая. Этакое "ИДУ на Вы". Она сообщает: «Это Я. К Вам. Надолго. Сочувствую, но ничем помочь не могу. Сделайте глубокий вдох и расслабьтесь!»
Затем, сквозь совершенно закрытую дверь – Улыбка. На мгновение. Скачок назад, и снова возня: «Ну вот. Будьте добры, поскорей опомнитесь от первого шока. Вы нужны Мне живым. Вижу, что узнали. Тронут. Повторяю попытку!»
Опять Улыбка. Теперь подольше. Да и двери уже дозволено скрипнуть. Возня: «Вы отлично владеете собой. Выдают глаза: в них бушует ярость. Не хватайтесь судорожно за фонендоскоп, с обходом придётся повременить. Внимание! Третья попытка!» И вот уже вырисовываются очки, и, после блеющего покашливания, первая формула: "Я извиняюсь!..", и победное "ХЫ»… Всё исчезает. Возни уже не слышно: артподготовка окончилась, впереди атака главных сил.
…Очки, голова, клок шерсти на груди и левый сапог. Танковый удар – первая тирада: «Вы Нам тогда очень... да... Вам, конечно, спасибо огромное, но Я бы хотел, к примеру, вот...». Под мощное «ура!» пошла пехота – семенящей походочкой, путаясь в штанах и сапогах, кланяясь и похохатывая (показывает, как Ему приятно со мной увидеться), и прямиком к столу, пусть в кабинете хоть пожар, молнии и цунами – и потекла, зажурчала реченька, вспениваясь у порожиков междометий и крутя водоворотики подчинений...
…А дело было так. Бросили меня на грипп в поликлинику. За нехваткой помещений я делил кабинет с М. – рыхлой, беспрерывно рожающей дамой тридцати-пятидесяти лет, яростной поклонницей аспирина и французской овощной диеты.
В тот день у меня был вечерний приём. Я пришёл, М. ещё не ушла. Она собиралась. Она распихивала свои причиндалы по авоськам и мощными поворотами крепкого таза отодвигала стул, расчищая стартовую площадку.
Тут отворяется дверь, и возникает "святое семейство". Он блеет и преданно поблёскивает очками. Она сопит, жуёт губами и пускает слюни. Они, собственно, к М. пришли. Они на её участке проживают...
- Мы, вообще-то, хы, у Е.Д. состоим, но тут такое дело, понимаете, Она вот говорит, что болит, и спать перестала, плохо  кушает, к примеру, обычно мы на обед берём первое, да, так Она уже всю порцию скушать не может, а раньше хорошо кушала, я ведь не знаю, что могло повлечь… Мы недавно из больницы, в областной нервной, то есть, Мы лечились, и всё хорошо у нас было… Она кушала, а сейчас, если, к примеру, на второе котлеты, Она только вот, вилкой поковыряет, и я думаю, может, я что упустил, или сделал не так, так Вы извините, я ведь не врач, вы уж помогите Нам, человек мучается… Она даже похудела, то есть, в том смысле, что Она всё хорошо рассказывает, но при чужих Она стесняется, ну, расскажи, расскажи доктору, что у тебя болит, ну, расскажешь?..
Во время этой тирады М. брезгливо колышет бюстом, ей противно и досадно, что испорчен самый приятный момент рабочего графика: сборы домой. А я смотрю на Неё своим проницательным психиатрическим взглядом и вижу явную передозировку аминазина.
Улучив паузу в Его излияниях, М. торопливо выпаливает гневную речь, что, дескать, у Е.Д. состоите, к ней и топайте, а там разберутся, а я в ваших болезнях ничего не смыслю, и приём у меня окончен, и вообще отстаньте!
И промолчать бы мне, не встревать – так нет, как же, на¬до блеснуть эрудицией, чтоб все видели: я не просто так, я разбираюсь!..
И я встреваю. Я сообщаю, что сам работаю у Е.Д., что вижу здесь явное побочное действие аминазина, которое можно устранить вот этим лекарством (выписываю рецепт), что впредь, разумеется, надо по всем вопросам обращаться к нам в отделение, там всегда быстрее разберутся, а пока, вот, принимайте лекарство, и Ей непременно станет лучше…
…Как Он смотрел на меня! Впервые за много лет с Ним заговорили по-человечески! Очки плавились, не выдерживая теплоты Его благодарного взгляда. Он вздрагивал и жмурился, заброшенный человечек, внезапно обласканный невесть откуда свалившимся врачебным вниманием…  Он ловил не то что слово, а каждую букву, каждый вздох, слетавший с уст моих… Он нежился и плавился, растекался и возносился, и постанывал в экстазе. Только что не похрюкивал. Зато хрюкала Она. Нежно так похрюкивала, ласково. И сопела. Её пустые глаза не выражали ничего…
…Он переспрашивал каждое слово, причём совершенно неуловимым образом умудрялся при этом так исказить  содержание моих инструкций, что они теряли всякий смысл. Я же – о, наивный! – терпеливо повторял и повторял… Потом я записал  Ему всё на бумажку. Он вертел её, мял, мусолил и всё спрашивал, спрашивал, спрашивал…
«Так значит, Вы говорите, большая слишком доза, то есть, не следовало так много давать, но ведь нам в больнице велели, сказали, по одной... Да, всё понял, всё понял: тогда было в самый раз, а теперь велика, да, но я хотел бы уточнить, Вам, конечно, виднее, вы – Врач, Вы лучше знаете, но всё-таки, не опасно ли Ей эту дозу снижать, нет, не то, чтобы… А-а-а, ну да, ну да, я всё понял, всё понял, хы-хы, извините, пожалуйста, извините, извините... Вам спасибо, конечно, огромное, значит, Вы говорите, по одной три раза, но когда лучше, до еды, то есть, в том смысле, что сначала выпить таблетку, а потом покушать, или... да-да-да, хы, я всё понял, лучше после, всё понял… Ну, Ты слышишь, что доктор говорит? Ну, вот, слушай, слушай, не захотела рассказывать, будешь теперь лекарство принимать, смотри, чтоб не капризничала. Не будешь капризничать?».
Она мотает головой и стыдливо улыбается. 
— Не будешь? Ну, вот, умница...
…Он гладит Её по голове. Он улыбается. Она жмурится. В Его глазах - любовь... Любовь? Полно, что за вздор! ...Любовь?!!
…Отвратительный душевный осадок маял меня весь день после этого визита. Во-первых, я узнал Его, вспомнив жизнерадостные описания Е.Д., что само по себе достаточно отвратно, во-вторых, я Их увидел воочию и во всей красе. Этот карикатурный облик, клоунские манеры – с гротескной суетливостью, семенящей обеспокоенностью, сокрушительным занудством. Это дурацкое, болезненное поведение, когда никому, кроме Него самого, не понятно, чего Он хочет. А хочет до смешного мало: чтобы только Она была рядом и хорошо себя чувствовала. И всё!!!

- Мне плохо.
- Что так?
- Ну, как что! Всё Он... Это же нелепо...
- Ну, нелепо. Мало ли в жизни нелепостей?
- Но ведь это...
- Что?
- Да ведь это же чёрт знает что, сапоги всмятку...
- Какие у тебя, собственно, к Нему претензии?
- Он такой нудный!
- Ну и что? Один Он, что ли, нудный?
- Ну, я не знаю даже, как и сформулировать...
- Вот-вот. Эмоций-то много, а сказать нечего. Ты подумай, чего тебе от Него надо? Живёт человек и живёт.
- Но ведь неправильно это!..
- Что неправильно?
- Да вот это самое: жениться на олигофренках, жизнь на них положить...
- Отчего ж неправильно? Каждому своё.
- Ну да, если каждый…
- Так ведь не каждый же...

…Его Улыбка! О, это нечто в своём роде, однозначно неописуемое. Общий тон у неё такой гаденький, с гнусцой. Как у человека, публично совершающего нечто постыдное и просто поганое, причём он об этом знает, но, тем не менее, совершает, дескать, плевал я на вас... Она не имеет оттенков и говорит всегда одно, примерно следующее:
«Я всё понимаю. Всё! И тем не менее. Да, у Вас множество дел. Документы, пациенты... Я понимаю. Но у Вас это, извиняюсь, работа, и только. А у меня – вопрос жизни. И, Вы уж не обессудьте, а я не отступлюсь, возьму измором. Доканаю. Выною. Заговорю до обморока. Да, я зануда. А что поделаешь? Если нет у меня иного оружия, если это – единственное? Это мой меч, моя пушка, мой ядерный потенциал. И владею им я в совершенстве. Я обязан ему всем, чего достиг в жизни. А достиг я немалого – не смейтесь, именно так обстоит дело! Вот Вы добиваетесь цели трудом, волей, интеллектом. Я – назойливостью. У каждого свои методы. Я, бесспорно, не достигну того, чего достигнете Вы. Да мне этого и не надо! Своего счастья я, можно сказать, уже добился. Оно Вам недоступно и непонятно, и Вашими средствами недостижимо, а я достиг! Своим оружием.  И я счастлив своим счастьем, а Вы разве счастливы своим?»…
…«Вот зря Вы отказываетесь от моей благодарности, –  продолжает Он своей улыбкой, - я ведь многое могу. Сами же убедились: как ни гнули Вы свою линию, а вышло по-моему, и Она - со мной, а не в Областной больнице! И я действительно могу быть Вам полезен – упросить, кого надо, уговорить, вынудить… Не хотите – дело хозяйское, но я всегда к Вашим услугам!»…
…Она ещё кое-что может сообщить, эта Его улыбочка. И не только сообщить. Она может вознести тебя до вершин богоподобия (мысленно ты уже пьёшь звёздный свет из хрустальных бокалов под ангельские здравицы) – и тут же окунуть в выгребную яму. Может заставить схватить табуретку – и взвыть от бессильной ярости. От слез умиления, экстаза жалости, до носорожьей свирепости – вот диапазон чувств, которые может она возбудить, совершенно при этом не меняясь!..
Она не сходит с Его физиономии никогда. Даже во сне: Он как-то задремал на боевом посту, на диванчике под вешалкой – улыбка была.  Она – Его вымпел, Его знамя, Его пароль для связи с внешним миром. Он, подобно Чеширскому Коту, пускает её впереди себя и оставляет после. Чтобы о Нём не забывали.
…Я не успел разобраться в своих переживаниях. Он ждал меня. Он сидел в самом тёмном углу приёмной, на диванчике под вешалкой, и сверкал очками. Он улыбался. Я тогда ещё не освоил языка Его улыбки, но общий тон её мне не понравился: очень уж ласково… Она уже не сопела. И не хрюкала. Только жмурилась и жевала губами.
Я пошёл делать обход, а сам всё дёргался, дёргался: дескать, сидит человек, что-то ему от меня надо, может, сказать чего хочет... Не выдержал, сам на себя злюсь,  влетаю в кабинет, ору через плечо: "Заходите!" Бухаюсь в кресло, закрываю глаза - раз, два, три, четыре, я расслабляюсь, глубокий вдох, пять, шесть, мои мышцы расслаблены, семь, восемь… я дерево… Почему Он не заходит?
- Заходите!..
Возня под дверью.
Я перестаю быть деревом. Подхожу к двери, распахиваю её – чёрная тень отпрыгивает в сторону и растворяется в стене.
- Что же Вы не заходите?
- Ой, можно, да? Спасибо. Извините…
Вкатывается сквозь меня и прямиком к столу.
- Садитесь.
- Ничего, спасибо.
- Садитесь!
- Ничего...
- Са!..
- Спасибо, хы... Я извиняюсь!..
Сел. На самый краешек. Коленки вместе, ручки на коленки, авоську рядом.  Сидим и смотрим друг на друга. Десять секунд. Двадцать секунд. Поступили тяжёлые больные, их на¬до принимать. Трое выписываются, надо оформить... Сорок секунд.
- Так и будем молчать?
- Ой, простите, хы...
- Я ВАС СЛУШАЮ!
- Вы сказали подойти к Вам...
- ?!…
- Вы знаете, очень нам то лекарство помогло, да, Вам спасибо, конечно, огромное, но я в том смысле, что, к примеру, Вы сказали принимать его, да, и подойти к Вам, чтобы,  значит, я так понял, сообщить, какой будет эффект, так вот, знаете, хы, оно хорошо нам помогло...
- Ну, ясно. Помогло, так и пользуйтесь им. Пусть так и принимает.
- Можно, да? В той же, то есть, дозе? всё так, как Вы тогда посоветовали?
- Да, да, так и пользуйтесь.
- Ну, понятно. Хорошо… Всё, да? Можно нам идти?
- Да, пожалуйста, идите.
- Ну, спасибо вам ещё раз огромное…  До свиданья! Спасибо…
Удаляется Он не столь стремительно, как вошёл. Раз, два, глубокий вдох, три, четыре, я расслабляюсь, пять, шесть, семь, я орёл, я парю в бездонном голубом небе…
  - Я извиняюсь, Вам ещё раз спасибо огромное, только вот последний вопрос, уточнить, то есть, я хотел бы, извините, конечно...
-  Пожалуйста, уточняйте…
-  Вот вы говорите, так и принимать.  Ну, это понятно. Но Она ведь давно уже этот аминазин принимает, как нам велели в той больнице, то есть, в дозе ноль-ноль-пять, и Ваше то лекарство, так это ничего, что всё вместе, может, дозу  надо уменьшить, я ведь не знаю, к примеру, как и что надо делать, с Ней ведь раньше такое было уже, и в прошлом году аминазин нам тоже выписывали, только потом велели дозу снижать, а то лекарство, что Вы посоветовали, мы раньше никогда не принимали...
- Так, минутку, о чём Вы сейчас говорили? я, простите, отвлёкся...
- Я извиняюсь, я, конечно, по-своему всё объясняю, я ведь не специалист, Вы уж извините, я своими словами, то есть, Вы поймёте, конечно, в том смысле, что Вы врач, Вы всё лучше знаете…
- Ясно. Теперь давайте без предисловий и кратко: вот в данный момент - что конкретно Вы от меня хотите?
- Я в том смысле, что, может, надо просто дозу уменьшить, может, это я упустил, не сообразил вовремя, так я ведь в этом не разбираюсь, а то лекарство нам очень помогло...
- Доктор, Вас к телефону!
…Пока я говорил по телефону, Его выгнали. Сказали, пошёл вон, не отвлекай доктора. Я возвращаюсь в кабинет. Надо закончить обход. Раз, два, я расслабляюсь,  три, четыре, я дерево, парящее…

- Вот ты говоришь, наглость - второе счастье...
- Не я, это народное творчество.
- Ну, да, народное. Только народ не всегда и не во всём прав.
- Почему?
- Потому что цель не всегда оправдывает средства. Я хочу сказать, что нахальство всегда остаётся нахальством, какую бы высокую цель оно не преследовало.
- Ты наивный.
- Хорошо, пусть я наивный. Только наглость всё равно отвратительное качество, а наглец всегда мерзок.
- Юношеский максимализм! В твоей палитре только белое и чёрное. Учи диалектику!
- Пошёл ты со своей диалектикой... Он нахал и горлохват.
- Не нахожу. Он просто упорен в достижении цели.
- Он бестактен, дурно воспитан и плюёт на всех. Можно сколько угодно смотреть на часы, рыться в историях болезни, хвататься за фонендоскоп – всё пустое. Намёки остаются без внимания. Открытый текст Он попросту игнорирует. Орать на Него: "Пошёл вон, убью!" - не могу. Он этим пользуется.
- А что Ему остаётся? У тебя их десятки, а ты у Него один. Арифметика простая.
- Это плохая арифметика! В отдельные дни я трачу на Него времени больше, чем на всех остальных больных, вместе взятых. Ладно – я. Из-за Него страдают другие пациенты. Во-первых, моё время, которое Он у них украл. Во-вторых, десять минут разговора с Ним – и я уже не ра¬ботник.
- Ты Ему просто завидуешь.
- Я?! Да ты спятил!
- Ясное дело! Тебе бы Его назойливость, а? Горы бы своротил?
- Это нытьём-то?
- Важен результат…

…А что, если немного помечтать? Свободная тема: "Занудство как способ существования белковых тел". Чего можно достичь, ежели с умом, да за правое дело... 
…А ведь это таки оружие! Человек, спасовавший раз перед занудой, попадает в гибкую, но надёжную сеть. Приманка предельно проста: казалось бы, ну чего упрямиться, ну уступи, выполни его просьбу, пусть отвяжется, и дело с концом. Так вот, не конец это вовсе, а начало нескончаемого рабства, потому что ОН уже почуял добычу, нащупал струнку, откопал щель – и при первом же удобном случае эта щель превратится в широченный проспект, по которому ОН и зашагает победным маршем, а ты, как последний мудак, ещё соорудишь ЕМУ триумфальную арку!..
…Итак, представим, что я стал занудой. Ну, там, на курсы походил, что ли, литературку соответственную полистал… Не суть. И вот я - зануда. Я обиваю пороги, выколачивая для отделения дефицитные лекарства, самую импортную технику, гвозди, столичных консультантов, кровельное железо, места в институтских клиниках… 
Везде и всюду я подробно, чтобы было доходчиво, объясняю, насколько всё это необходимо, по сто раз на дню насилую телефоны ответственных товарищей, вечерами посещаю их на дому, если не впускают – подсовываю письма под дверь.
Я терроризирую начальство, доводя бедняг до той степени восковой гибкости, когда все притязания выполняются с первого предъявления, с порога – дайте ему всё, что хочет, и пусть отвяжется!!!  И таблетку валидола под язык…  И чего, спрашивается, страдаю, всё так просто.
А как красиво и элегантно я решил бы главную свою проблему, а? Уж, всяко бы, не торчал, как дурак, в этой дыре. Да я б давно, как страшный сон, забыл бы этот вонючий городишко, эту занюханую больничку, старую вешалку Е.Д. с её «бесценным периферийным опытом»… тоже мне кладезь. Да будь я занудой, кто б вообще меня сюда загнал? Я коренной ленинградец, а наш факультет – официальная база горздрава, да и вообще у меня рекомендация в ординатуру от кафедры. Какая периферия, ребята?..
Но как только сунули мне в рожу это чёртово направление, я впал в ступор, и в этом ступоре, в этом столбняке, разинув пасть и ни хрена не соображая, подписал, урод, все подлые их бумаги… Да так, с разинутой пастью, и убыл в свою «периферию»… Молодой, сказали, да холостой, очень, сказали, перспективный, а, стало быть, мобильный, как это у них, у сволочей, называется…
 А надо было – в Москву, в Минздрав, хай поднимать, да не подписывать ничего – небось, не расстреляли бы!.. Чего, спрашивается, забоялся?..
…Конечно, нашлись добрые люди. Компетентные, отзывчивые и чуткие товарищи. И провели среди меня политико-разъяснительную работу. Сочувственно и доходчиво растолковали мне, недотёпе, что никто ни в чём не виноват, просто так получилось.  И ко мне лично – ну, никаких претензий! И никому (вот ей-богу!) никакого нет дела ни до родственничков с неправильными анализами крови, ни до сомнительных моих знакомых, проще всё, прозаичнее, где-то даже – банальней…
…Есть закон о молодых специалистах и есть, натурально, дефицит кадров в области. С другой стороны, имеется договорённость института с городом, но приказа-то по Минздраву нет! Письмо есть, протокол Коллегии есть, а приказа – нет. А стало быть, это всего только рекомендация, к исполнению не обязательная!.. На усмотрение, то есть, местных органов, с учётом, как говорится, привходящих обстоятельств и конкретных, товарищи, условий.
Теперь дальше. Условия условиями, но ведь все при этом живые люди, со всеми присущими им…  Вот и ректор Ваш, юноша (это они мне), товарищ Р. (профессор, член-корр. и т.д., а в повседневном обиходе – просто «Рыжий»), также вполне живым оказался человеком, и ничто человеческое, как выяснилось, никогда ему не было чуждо, а на посту ректора – особенно не было.  И, конечно же, допускались им отдельные упущения, в чём-то ошибался профессор Р., где–то искренне заблуждался, это бывает. Чего-то когда-то недопонял, или  недоглядел, или, как это бывает у широких натур, чересчур доверчив оказался – да, граждане, лишь тот никогда не ошибается, кто вообще ничего не делает. Но у ничтожного человечишки и ошибки-то плёвые, а большому кораблю – ясное дело… Опять же, диалектика…
И такая вышла незадача, что все эти упущения и недосмотры превысили некую критическую массу – такое тоже бывает…
…И, конечно же, добрейшего сердца человек, профессор, член-корр. и так далее, будь на то его воля, всех своих птенцов-кровиночек, выкормышей ненаглядных, при себе бы оставил, пригрел бы на широкой и мягкой груди, но! Согласитесь, граждане, уж ежели засветили тебе вдруг (за доброту и доверчивость исключительно!), от 5-ми до 8-ми (а именно настолько  наошибался наш член-корр., член Бюро Обкома, чёртов член, то есть, хрен, «Рыжий»…), то поневоле отвлечёшься от филантропических грёз, не до них, знаете… И ежели есть хоть какая возможность преданность генеральной линии проявить, то как не ухватиться, попутно устроив при этом правильное, государственной важности дело?..
…А решить кадровый вопрос, да в масштабах целой области – хоть на 20, да хоть даже на 15 процентов! – это, товарищи, такой административный подвиг, что будь здоров! Это сравнимо только со взятием в котёл вражеской армии, за это в войну маршальскую звезду вешали, между прочим!..
…Конечно, кровиночки все со временем разбегутся (и очень даже скоро!), на местах, в итоге, единицы останутся, но отчёт уже пошёл по инстанциям, данные попали в статистику, замы уж доложили Самому, а Сам отрапортует на Совмине, а потом – доклад в ЦК… Налицо, таким образом, реальная, конкретная, под мудрым руководством ленинского ЦК и лично… Проделана большая работа, которая привела к осязаемому результату, свидетельствующему о неуклонном росте, что имеет не только социально-экономическое, но и политическое…
За это можно многое простить. В академики, конечно, Рыжему уже не прорваться, да и из ректоров, скорее всего, попрут, но – на отдых, товарищи, на достойный, заслуженный отдых, что, согласитесь, всё же не в пример почётнее, да и комфортнее, чем грубый лесоповал…
…А сотня молодых засранцев – ну, встряхнутся малость, понюхают, что называется, пороху, жизнь на зуб попробуют, им-то что, у них всё впереди… Такая вот логика. Всё понятно. Дело-то – житейское.
…Конечно, учили меня знающие люди, есть возможности. Они, как известно, всегда есть. Перефразируя классика: если надо, но очень не хочется – то и ладно, не очень-то и надо… У Вас, юноша (это они мне), есть два пути. Первый – умереть красиво и с гордо поднятой головой. Второй – найти понимание в «инстанциях».  И ничего страшного, это жизнь, и не раз  придётся Вам решать конкретные вопросы, вот и учитесь их решать, пользуйтесь случаем! Как, к примеру, Ваш однокашник «Икс» - ведь решил вопрос? Ещё как решил! И никуда не поедет – а у него и прописки-то никакой нет, и никогда не было. Спрашивается: чем Вы хуже?
…Или вот выпускница параллельного ВУЗа «Игрек» - она вообще из другой республики. По закону она поступает в распоряжение своего республиканского Минздрава.  А вот не желает человек на историческую родину, и всё тут. И так страстно не желает, что и не едет никуда, остаётся при кафедре. Так что, всё в Ваших руках,  дерзайте, юноша, а мы поможем, подскажем, направим…
…Но я предпочёл – с гордо поднятой. И совершенно не жалею. И не желаю я учиться «решать вопросы», есть более интересные занятия. Так что я здесь – халиф на час. Столичная штучка – так меня называют за глаза. Е.Д. меня привечает, потому что не опасен я ей нисколько: через год срок кончается, а знает старая вешалка, что ни секунды лишней здесь не задержусь…
Вот кабы я умел «решать вопросы»!… Ох, бы ей не поздоровилось… Да я б уже в её кресле сидел! И этого Тристана… с его Изольдой…
На следующий день Он ждал меня в поликлинике. При¬шёл за час до приёма. С Ней, разумеется. Сидел и ждал. Улыбался. Блестел очками. Шалишь, думаю, долго же тебе ждать придётся! Ишь, ссучара… Люди с температурами пришли, так что не обессудь. Ежели тебе делать нечего – сиди жди. И Он сидел…
…Приём шёл. Люди заходили и уходили, двери хлопали, я выходил курить, возвращался, строчил больничные да рецепты, снова шёл курить, а Он всё сидел. Две статуи: большая бесформенная – Она, маленькая очкастенькая – Он…
…Нашлась сердобольная старушонка:
- Дохтур, а, дохтур, тута-от мушшына давно ужо сидять, Вы примитя их-то хоть… Мы-то пянсянерки, ужо, дивья ли, погодим-то!
Ах ты, кочерга ржавая… В гастрономе, небось, за место в очереди жизни лишит, а тут милосердие не к  месту обуяло. 
…И началось:
«…Вам, конечно, спасибо огромное, очень нам то лекарство помогло, да. Она мне сказала, что Вы Ей очень понравились, всё время теперь твердит: «Идём к тому доктору, идём к доктору!..»  Так что Вы уж извините нас, мы Вас, наверное, отвлекаем, но Вы нам очень помогли, да, Вам спасибо, вот я и привёл Её к доктору, значит, хы… Вы уж не откажите, процедуры, может, какие-нибудь, мы будем на них ходить – в любое, то есть, время, как Вам удобно, и Ей уже приятно будет, что вот, значит, доктор назначил, Она с удовольствием будет ходить на процедуры… Она же  понимает, что это лечение, да, лечиться надо тебе, понимаешь ты? Ну, вот, понимаешь, да… У Неё вообще-то и понятие есть, Она мне всё рассказывает, Она молодец вообще, дома помогает, посуду моет, телевизор вот тоже очень любит… О Вас, значит, хы, всё мне рассказывала, что Вы Ей очень понравились, в том смысле, что…»…
…Вот-вот! Именно это я и имел в виду. В конце концов, не превращаясь в законченного зануду, просто быть чуть понахальнее. Сколько раз так было, что слегка нажать, снаглеть – и случилось бы по-моему. Но – не случалось. Этого-то чуть-чуть и не хватало. Всего чуть-чуть…
- Что ещё за процедуры Вы хотите? Не нужны Ей никакие процедуры. Совершенно не нужны! Пусть принимает оба лекарства, и незачем ходить ко мне каждый день, тем более в поликлинику. Давайте Ей лекарства, и все дела…
- Да-да, извините, я всё понимаю, но Она так хочет, чтоб к доктору… Вы уж нам не откажите, то есть, Вы, конечно, лучше знаете, что Ей нужно, но ведь какая Ей разница, что за процедуры, а Ей всё приятно будет, Она уже и кушать лучше стала, то есть, к примеру…
- Да не нужны Ей никакие процедуры!!! Зачем физиокабинет зря нагружать, у них и так по горло… Стала кушать – слава богу…
- Да, я всё понимаю, извините, извините, Вы очень нам тогда, да… Но в том смысле, что ведь это Вам не трудно, на любые процедуры, уж Вы дайте Ей направление, пусть ходит, если Ей так хочется, вот видишь, доктор говорит, не надо тебе ничего, домой, говорит, надо идти…
Она как бы просыпается, вскидывает на мужа пустые свои глаза и начинает сердито сопеть.
- Ну, вот видите, уж так Ей хочется полечиться, Вы то уж не откажите нам, на любые процедуры, какая разница, Ей приятно будет…
Моя участковая медсестра Нина – девушка флегматическая и методичная (она из деревни, у неё трое ребятишек): до получаса может растолковывать иной бабке, куда той волочь свою никчёмную мочу, и ничего… Я уже под стол лезу, а Нина даже глазом не моргнёт. Такой вот характер. Гранит! Но тут, чувствую, проняло мою Нину. Сейчас что будет!..
Взрыва не случилось. Дал я направление. Дал, сломался. На гальванический воротник. Пусть ходит… Ещё одна капитуляция. Может, хоть недельку отдохну от них.
…Нет, но какова милашка! Я, видите ли, Ей понравился!
…Внешность Её совершенно заурядная: среднего роста, излишне упитана, короткая бесформенная стрижка. Выражение лица сосредоточенно-серьёзное. Нижняя губа оттопырена. Часто хмурит брови. Не оттого, что сердится, а так, механически. Взгляд обычно упирается в пол. Набор реакций не велик. Если с Ней заговорить ласково, Она вскидывает на собеседника свои пустые глаза и стыдливо улыбается. Если почует враждебную интонацию, то надувает щёки и издаёт звук "у-у-ум-м-м-му-у-у!" – сердится, значит. Если Ей сделать больно – орёт, иногда сопротивляется. Одета всегда в серую кофту и линялый сиреневый capафан. Особых примет нет. Никаких сложных эмоций, только «хорошо» (тепло, покормили, погладили по голове) или «плохо» (хочется есть, обидели, сделали больно). Никаких особых желаний:  кроме сна и еды любит перебирать игрушки, разглядывать яркие картинки, телевизор – если только что-то движется, мелькает. В жизни от Неё слова членораздельного не слышали, но Он уверяет, что с Ним Она разговаривает, всё рассказывает, "имеет своё понятие". Несчастным существом Её не назовёшь, несчастное существо хотя бы понимает, что оно несчастно…
…Строго говоря, это для нас трагедия, им-то что! Они приходят в этот мир незваными, живут чужаками, пока их терпят и кормят, и уходят тихо, не прощаясь… Мы своей заботой лишь продлеваем бессмысленное, растительное бытие…
…Я всё спорю с собой: правильно ли это, справедливо ли…  Как бы там ни было, жизнь продолжается, и здоровое большинство не должно быть стеснённым, это нерационально… Жалко, конечно, но что  поделать, помочь-то не¬чем, ведь это мы страдаем, а они - просто едят, спят, возятся с игрушками… 
…Невольно приходит мысль… Состоялся даже международный симпозиум, речь шла о стопроцентно безнадёжных – и ведь не договорились! Две основные загвоздки: во-первых, критерии этой самой безнадёжности, во-вторых, кто возьмёт на себя смелость и ответственность принимать решение?.. А кто будет исполнять?..
…А с другой стороны, чего бы мы, человеки, стоили, преследуя одну лишь голую целесообразность?..
3.
…Размечтался я насчёт недельки отдыха: Они пришли через два дня. Пришли показаться – а как же, уже три процедуры сделано, надо показаться доктору. Очень Ей эти процедуры понравились, мне, конечно, спасибо огромное, но хотелось бы уточнить, не повредят ли эти процедуры основному лечению, то есть,  в том смысле, что лекарства так и принимать, или надо изменить дозу, словом, я врач, я лучше знаю, как надо поступить в этом случае, так что вот, пожалуйста, а вообще моим лечением очень довольны...
- А. Л., не приручай Его! - сказала мне Е.Д., - Он нудьба страшная, Он тебя до смерти заговорит. Он сам не знает, чего хочет… Он хочет, чтобы Она у Heго поумнела!..
Мне слегка влетело от начальства за то, что "психические" ходят в поликлинику - есть, мол, целое отделение, там с ними и возись. Правильно, вобщем-то. Я снова велел Ему прекратить хождения в поликлинику. Он снова принялся караулить меня в отделении.
- Я сказала Ему, - продолжала Е.Д., - что Он отвлекает Вас от работы, Вы не справляетесь, и Вам от меня попадает. И Вы Его сами гоните. Меня-то Он боится: знает, что выгоню или в Областную укатаю лялю, а Вы человек новый, вот Он к Вам и  присосался…
…Он пришёл сообщить о завершении процедур и узнать, что теперь?..
- Что - что теперь?
- Ну, как, то есть в том смысле, что лечение изменить, может, надо что-то другое назначить, я ведь не знаю и сам не могу решать…
- Зачем? Зачем "лечение изменить"? Вы что, всерьёз думаете вылечить Её от слабоумия?
- Нет, хы, я, конечно, понимаю, но ведь Она мне всё рассказывает и понятие своё имеет, мы ведь посещаем кино, вот и в театр ездили недавно, и Она мне всё рассказывает, говорит, какой спектакль больше понравился, с Ней вот даже просто поговорить бывает интересно, это Она Вас стесняется, а вообще-то Она разговаривает…

…Хорошо. Ладно. Допустим. Начнём путём героических усилий бороться с врождённым слабоумием, будем денно и нощно над ними стараться, тормошить, стимулировать, дрессировать…
Сдвиги наверняка будут.  За счёт, скажем, резервов мозга. Вполне допускаю. Но стоит ли овчинка выделки? Ведь сколько надо затратить усилий и времени на достижение самого мизерного результата, времени, украденного у работы, у общества, у жизни своей! Можно закрепить за каждым олигофреном бригаду из психиатров, психологов, логопедов, педагогов, трудинструкторов, и тянуть его, тянуть, приобщать… Через несколько лет этого каторжного труда он расширит свой словарь ещё на двадцать слов, запомнит несколько новых сказок и песенок, освоит счёт до десяти, возможно, даже научиться механически складывать буквы в слова, создавая иллюзию чтения.  Но что, и кто тогда останется для иных человеческих занятий? Не может же всё здоровое человечество работать только на них, это же абсурд?!
…Да, мы цивилизованы и гуманны. Мы занимаемся призрением, мы их содержим, заботимся о них, развлекаем, лечим, если надо, обучаем несложным трудовым операциям – но что же ещё мы можем сделать? Мы изучаем, как выражается пресса, "тайны серого вещества", ищем пути исправления ошибок природы. Возможно, когда-нибудь и найдём. А пока де¬лаем то, что можем. То, что можем себе позволить. По-другому нельзя. Всё правильно. И никто не осудит меня за то, что я уделяю Ей меньше внимания, чем Ему бы хотелось. Не в этом дело… Он-то чего?.. Ему-то что надо?
…Хотя, казалось бы, всё элементарно просто: баба мужику нужна? Нужна! А на что Ему рассчитывать с такими данными? Кто на Него позарится? Ежу понятно. А коли нет иного выхода, то почему бы и нет? И что носится Он с Ней, как петух с яйцом – тоже понятно, оправдаться же как-то надо, хотя бы перед собой…
…Или уж возьми, да скажи прямо: да, мол, я извращенец, мне нужна толстая, тёплая и послушная кукла, и молчаливая вдобавок, чтоб не трепалась о том, что я с ней вытворяю. Такой вот я. Не нравлюсь – извините, в сотрапезники не навязываюсь.
Так нет, подлец, голову морочит, подвижника корчит…
…Нет, и ещё раз нет! Всё не так! Просто очень  маленький и очень одинокий ущербный человечек. Ему нужен некто, кто бы в нём нуждался. Собака, попугай, фикус… Он должен почувствовать, что и он нужен на этой планете. Мне, к примеру, хорошо, я вон скольким нужен. А Он? Ему-то каково?..
…Е.Д. как-то предложила мне побеседовать с Ним с глазу на глаз, так сказать, по-мужски, и деликатно выведать: может, Она Его, как половой партнёр, по-особому  прельщает?
Какой, к чертям, партнёр! Дура Вы, Е.Д.!
- Представляете, Он ведь Её в театре увидел, в городе. Он там работал кем-то, рабочим сцены вроде, или осветителем... Ну, и их привели, целую группу из диспансера - терапия искусством, так сказать…
Е.Д., рассказывая, прямо подпрыгивала в кресле:
- И тут, во время спектакля, Он Её и увидал! Она в первом ряду сидела. Увидал, значит, каким взглядом Она на сцену смотрит, и полюбил - ой, не могу! - с первого взгляда!..
 Е.Д. рушится бюстом на стол и несколько минут вибрирует в смехе.
- Побежал потом выяснять, кто такая, да откуда, вызнал всё…  А Она из семьи алкоголиков. Мамаша дома притон содержала, она Её спаивала и подкладывала под собутыльников… Так Он все инстанции оббегал, добился, чтобы брак зарегистрировали, опекунство взял и сюда Её привёз. Комнату выхлопотал, и с Ней возится. Мамаша Её сперва выступала – клиентов-то теперь не заманить ничем, но потом отстала и вконец спилась. Так Они у нас и очутились…
…Весёленькие делишки, однако! Мамаша-алкоголик, притоны, клиенты какие-то… Может, конечно, это в исполнении Е.Д. так всё звучит, любит ведь, старая, дерьма поднавалить. Хотя, как показывает жизнь, нет грязи людской предела. А наша работа – в  этой грязи по самые локти копаться, за то и надбавки платят. Можно, конечно, у Него все подробности выведать, да что-то не очень тянет. И без того сколько времени на Него трачу...
…Крошка-очкарик засел у меня в мозгах крепко, будто запутавшись среди извилин своими клоунскими сапогами. Я ловил себя на ощущении, будто в моём присутствии совершается нечто стыдно-нездоровое, противоречащее всем устоям жизни, но при этом почему-то вокруг ничего не происходит, небо не собирается рушиться на землю, солнце по-прежнему восходит на востоке, а виновник моего неудобства живёт себе, и долей своей, как будто, доволен…
Мне казалось, что Он замахнулся не только на мой психологический комфорт, но угрожает цивилизации в целом! Мне начал в красках представляться мир, заселённый исключительно подобными парами: как они гуляют, ходят друг к другу в гости, ездят в театр… Жалкие горстки оставшихся полноценными особой в специальных резервациях с утра до ночи создают для них матценности… Цивилизация имбецилов…  Что же это такое получается, граждане?..
…Он приходил ещё несколько раз. Всё выведывал, не надо ли снизить дозу, или ещё чего-нибудь изменить. Я объяснял, что не надо. Дважды Ему не удалось ко мне проникнуть. Один раз элементарно не дождался: сидел, сидел, ждал, когда я освобожусь, я всё не освобождался, а когда, наконец, освободился - о, чудо! - Его уже не было. Ушёл. А в другой раз я собрал в кулак всё своё хамство и, закончив дела, прямо на глазах у Него - Он просидел весь день - запер кабинет и ушёл домой.  И Он не посмел меня даже окликнуть! Пришёл назавтра со своим неизменным "Вы Нам тогда..."
…А потом я взял за свой счёт четыре дня и уехал с друзьями на рыбалку. На щучий жор.

4.

…Войдя в отделение, я услышал совершенно поросячий, монотонно-нескончаемый визг…
- Её после аборта привезли, - пояснила Е.Д., - бяка-доктор сделал ляле бо-бо и ляля плачет…
Визг не прекращался в течение дня.  Она лежала на боку, подложив руку под голову, и с каменным выражением лица сосредоточенно орала до боли в ушах…
…Я стоял в палате и смотрел на Неё. Она орала. Санитарка бабка Андревна качала головой и говорила:
- Вот всида посли аборту вся изорётси, што милостливый боже, три дни орать буди, хоть што… Пока свово не оторёт, толку с ея ни буди – ни-и-и, нисколечки ни буди, толку-то!… Отправлять надо-т. Про машину-то не слыхивал, Лянидыч, буде, аль не?..
Машину обещали через день. Он, естественно, только что не ночевал в отделении. В этот раз Его не гнали, потому что пока Он сидит у койки и гладит Её по голове, Она орёт тише. Но Он нас не баловал: Он осаждал Е.Д., чтоб «не отправляли»…
Е.Д. было плохо. Она сидела у себя в кабинете, вся синяя и опухшая, тёрла виски и вслух утешала себя, что скоро на пенсию, и весь этот ад прекратится. Мне её даже жалко стало. Старшая медсестра стояла в дверях кабинета и заслоняла начальницу от Его наскоков. «Он» же деловито танцевал у порога и верещал, верещал, верещал...
…Машину нам не дали. Через два дня Е.Д. ушла в отпуск. Ещё через день Она перестала орать, всe мы отвыкли от тишины и ходили слегка обалдевшие…
В период крика Она ничего не ела и теперь навёрстывала. Он разрывался между магазином и отделением. Пока Он бегал за продуктами, Ей давали хлеб, и Она жрала пустой хлеб…
- Милостливый боже, - говорила бабка Андревна, - всида как оторётси, дык три дни потом жрёть… И куды лезет, куды тольки лезет!.. Ты уж, Лянидыч, Её отправь поскорея…
На время отпуска Е.Д. меня оставили исполняющим обязанности заведующего.  Жить становилось проще – по отдельным вопросам.  Вот только Он… Переключился на меня теперь.
…И откуда у человека такая бездна свободного времени? Ведь работает же!  Я прихожу в восемь утра – Он уже сидит на крыльце. Ухожу в полшестого – Он всё с Ней под вешалкой. Всё остальное время периодически штурмует кабинет.
Я в смятении. С одной стороны, отправлять надо, у нас Они оба всех изведут. С другой стороны, зачем? Что Она, в самом деле, что ли, поумнеет? От чего лечить-то?..
- Вы очень Нам тогда помогли, извините, я хотел бы, если можно, конечно...
- Нельзя!
- Но Вы поймите, там ведь условия хуже, и мне трудно на¬вещать, я очень Вас прошу. Вы же понимаете…
- Не надо меня уговаривать! У нас для Неё не лечение. Мы не можем так подолгу держать больных. А условия там ни¬чуть не хуже.
- Я понимаю, да, я всё понимаю, но, может быть, если нужно, я мог бы к Вашему начальнику сходить. Вы скажите только, к кому обратиться, чтоб разрешили, я уж побегу, упрошу, уговорю как-нибудь…
 - Я Вам ещё раз говорю, никаких других решений быть не может! Вы измучили весь персонал. Мы должны отдохнуть от Вас. Вам Е.Д. сколько раз говорила: будете надое¬дать – отправим в областную. Вы сами извелись, и нас всех извели. А для Неё всё равно никакого толку не будет! И зря суетитесь. Себя, в конце концов, пожалейте, если нас не жалеете…
- Но, может быть…
- Никаких "может быть"! Я сказал.
Я противен сам себе. Экая глыба! Бесстрастный вершитель судеб. "Я сказал…" Цезарь периферийный, Зевс районного масштаба…
…А что делать? Ладно, я – а персонал? Их же в дрожь от Него бросает… Нет, отправлю к чёртовой матери. И никаких! Эх, сволочи, машину не дают…
- Алло, гараж? Диспетчера!..

…Он скребётся под дверью. Я заперся изнутри. Я говорю по телефону с гаражом. Нам обещают машину… Он всё слышит…
- Доктор, Вы поймите, я ведь побегу, добиваться буду, в город поеду, в облздравотдел, если надо, в министерство, я напишу…
-  Вы это что, угрожаете, что ли?
- Нет-нет-нет, что Вы, как же я могу, Вы нам так помогли тогда, но поймите, Ей там плохо будет, я же знаю, в том смысле, что у Вас и уход лучше, и питание…
…Я смотрю в Его прыгающие глаза. А ведь сдаёт мужик, явно сдаёт! И стать уже не та. Голосишко дрожит, губёнки дёргаются… Что-то ещё, неуловимое такое, изменилось. Ага, вот: улыбочка исчезла! Сбросил, сбросил броню-то! А под ней - господи-и-и… Маленькое такое, розово-серенькое, жалкое, дрожит-попискивает… Ну, мать-природа, отчебучила…
- Послушайте… Да Вы сядьте… Садитесь, говорю!.. Давно сказать Вам хотел. Вам не кажется, что Вы уделяете этому вопросу чересчур много усилий, а? Посмотрите, сколько времени Вы тратите, сколько людей морочите, нас завели, поликлинику на уши подняли, на облздрав замахиваетесь, а всё для чего? Для Неё, что ли?  Так ведь Ей это всё до лампы, понимаете Вы или нет? Ей-то кроме кормёжки ничего и не надо, и театры Ваши не нужны, и книжки, вот только куклы, разве…
- Ну, что Вы, что Вы, доктор. Она так любит…
- Ладно! Не надо. Мне-то не надо. Хоть раз взгляните правде в глаза. Вы жизнь угрохали на Неё, и у всех задействованных лиц по куску жизни отхватили, а на что всё ушло? Ведь могли бы Вы и что-нибудь полезное в жизни сделать, а что получается? Какая от Вас польза и кому? Ей? Так не в коня корм. Сами прекрасно знаете. Ведь Она безнадёжна, это даже не болезнь, это врождённый дефект, как, например, человек без ноги рождается… И новую ногу Вы ему никак не нарастите. Она родилась слабоумной и умрёт слабоумной, и ничем Вы Ей не поможете. Содержите Её, кормите, если это Вам так необходимо, но нас-то оставьте в покое! Зачем Вам всё это понадобилось, зачем?..
Произнося эти намеренно жестокие слова, я дивился, наблюдая происходящую в Нём перемену. Он как бы вырастал из себя, неуловимо преображался, распрямлялся – и к концу моей тирады передо мной сидел совершенно иной человек, и говорил он твёрдым, уверенным голосом:
- Понимаете, доктор, я ведь Её взял, чтоб из семьи этой поганой забрать. Она бы там погибла… мамаша эта Её… Вы не представляете, что она с Ней выделывала, их расстреливать надо, мамаш таких… Она и родилась такой из-за мамашиной пьянки, я же знаю… Мамаша Её к вину приучила, знаете, как мне трудно было первые годы отучать… Она всё кричала, вина просила, водку могла пить как воду, если не отобрать, то пила бы до смерти.  А сейчас уже десять лет мы с Ней живём, и всё хорошо у нас, ребёнок хороший, в городе, правда, у мамы моей, только иногда с Ней такие возбуждения происходят… Я всё хочу управу на эту мамашу найти: могла бы помочь чем-нибудь, не в деньгах, конечно дело, я вот фотографией опять занялся, нам хватает, да немного нам и надо, но нехорошо же получается, родная дочь… Только не знаю, с чего начать. Она Её загубила, и до сих пор живёт  припеваючи, и горя не знает. Это не справедливо…
…Ох, ни черта себе! С ума сойти! Вот это да! Да мы никак борцы за справедливость! Вот мы кто, оказывается, а я-то, я-то, дурень, думал!.. Вот, стало быть, наши мотивы: мы не просто так, мы за идею воюем. Ах, ты, мать честная!..
- Но смотрите, что получается: с Вашей точки зрения Вы восстанавливаете справедливость. Хорошо. А с нашей - Вы без толку отбираете время, крадёте у других то, что Вам не принадлежит, а Ей совершенно не нужно… Где же истина? и справедливо ли это?
- А что делать, доктор? Она же страдает, живой человек, хочется помочь…
- За счет других? Очень мило. И потом: это не Она страдает, это Вы за Неё страдаете. Такие высшие эмоции, как страдание и наслаждение, Ей недоступны…
- Ну, что Вы, доктор, что Вы? А разве собака, когда её бьют, не страдает?
…Так. Получил, защитник интересов человечества? Вот тебе и крошка-очкарик…
- Я не то имел в виду. Когда Она чувствует боль, то реагирует криком; это рефлекс, и не более. Чувство страдания как движение души тут ни при чём. В этом смысле Её душевная организация примитивней, чем у собаки. Собака существо полноценное, а Она нет. Но дело и не в этом. Вы что, всерьёз считаете, что избрали действенный способ восстановления мировой справедливости? Да сколько таких мамаш и таких дочерей на свете! Что же, люди должны бросить все дела и по Вашему примеру кинуться спасать эти несчастные души? А кто дело делать будет? Хлеб сеять, дома строить, на Луну летать?
- Что Вы, доктор, зачем же всем, как я…  Каждый делает, что может. Я Её у матери забрал, Вы людей лечите…
Он опять улыбается и, чёрт возьми, Он улыбается снисходительно! Он, коротышка-недоросток, смотрит на меня сверху вниз!.. Он снизошёл до меня и объясняет очевидные для Него вещи…  Ещё немного, и Он жалеть меня начнёт, как недоумка какого-то!..

- Да Он, никак, философ!
- Похоже…
- Только философия Его ни к чёрту не годится.
- Почему?
- Потому что, стремясь к справедливости, Он громоздит одну несправедливость на другую. Он лезет на пьедестал по спинам других: морочит всем головы, блага всяческие добывает, нытьём-то своим чего хошь добиться может, и добивается! А в результате:  Он за справедливость жизнь кладёт, а мы все против Него – говно… На чужом горбу в рай въехать хочет…
- Брось. Вряд ли Он всерьёз задумывается о своей высокой миссии. Человек просто поступает, как считает нужным…
-Какая, к чертям, миссия? Да она гроша ломаного не стоит, Его миссия! Мало ли, кто что считает нужным?
- Не кипятись…
- Эгоист Он махровый, только и всего. Завёл себе живую игрушку и забавляется.  А сломается игрушка – к нам бежит: почините, будьте добреньки!..
- В таком случае ты не в меньшей степени эгоист.
- Это почему же?
- А вот смотри. Ты видишь, Он - личность глубоко ущербная, так?
- Ну, вижу.
- И ясно осознающая свою ущербность и несостоятельность, так?
- Ну, дальше-то что?
- А теперь вспомни, это чувство собственной несостоятельности должно быть тебе хорошо знакомо, не правда ли?
- Ну и что из того? Любой нормальный человек…
- А ты вспоминай, вспоминай, не стесняйся! Эти твои "звёздные" часы, когда все твоим нутром овладевало чувство всеобъемлющего, полнейшего и бесповоротного краха, чувство абсолютной своей ничтожности…
- Да что ты душу травишь, нашёл, что вспоминать…
- Нет, ты вспомни! Когда срабатывал механизм психологического самосохранения, и тебе требовалось немедленно доказать, что нет, я могу! Я могу это и то, то и это… Ты метался… Ты помнишь, как ты метался? Как пахал по четырнадцать часов в сутки, через день выходя на сутки - для того только, чтоб не оставаться наедине со своими скорбями? И заметь, причины для оных скорбей ты элементарно навоображал – так или нет?
- К чему это всё, куда ты клонишь?
- А вот куда. У тебя не было причин для самоуничижения, а ты места себе не находил, и хватался за первую попавшуюся соломинку. А Он? А у Него всё на лице написано, Он сам  всему причина, и состояние это у Него, в отличие от тебя, хроническое и неизбывное. И долгие годы Он жил сам себе в тягость, пока не повстречал… нет, даже не соломинку – бревно… Естественно, вцепился в него мёртвой хваткой…
- Ты хочешь сказать, что мы с Ним похожи?
- Ты на диво догадлив! Не просто похожи, вы оба действуете по единому принципу, но Его ты при этом клеймишь эгоистом, а для себя, надо думать, приберёг сияющий пьедестал…
- К чёрту пьедесталы! Но ты действительно не видишь разницы?
- Вижу. У тебя – так получилось, ты тут ни при чём! – есть профессия, друзья, интересы, творческие планы, целая жизнь впереди у тебя есть, а у него –  только Она…
- И это всё?
- А что ещё-то?
- Но я льстил себя робкой надеждой, что от моей "соломинки" иногда случается пусть невеликая, но польза. Для других. И если эта надежда не напрасна…
- Напрасна. То есть, польза, наверное, случается, но ты и тут ни при чём. Просто тебе попалась общественно полезная соломинка!..
   5.

Машина – завтра. Обстановка накаляется. Бедняга наш на грани срыва. Ещё немного – и взвоет, волосы рвать начнёт…
- Доктор, поймите, это очень серьёзно, я не шучу, я под колёса лягу…
…Господи, за что мне эти муки? Чем я провинился? Отправлять нельзя, не отправлять тоже нельзя. Выписать? И опять будут каждый день приходить?..
- Доктор, ну давайте, если это так необходимо, отпустите Её домой до следующей машины, я Её подготовлю, уговорю, что Ей надо подлечиться, чтобы Она хоть не так расстраивалась… Да, да… Я понимаю, что Она не расстраивается, понимаю, да… Вам, конечно, виднее, Вы врач. Вы так нам помогли… Сделайте… В последний раз…
…Паскуда ты. Сволочь… «Она расстроится!»… Ты, ты расстроишься, это ведь ты без Неё не можешь, а не Она без тебя, Ей один чёрт, кто ложку ко рту поднесёт… Это ты без Неё, без игрушки своей ненаглядной, дня не проживёшь…

- Да об этом кричать надо! Чтоб таких гадов в младенчестве… Ведь грамотный, мерзавец, базу, видишь ты, подвёл… Он не просто! Он великомученик, подвижник! Мы все дерьма Его не стоим, нам на сковородку, а Ему – в жопу пропеллер да в райские кущи!
- Оставь Его в покое. Нашёл себе тему...
- А Он меня оставит в покое? Чёрта-с-два! сожрёт, и не подавится. И всех пожрёт – вкрадчиво так, тихой сапой… Рыгнуть не успеешь –  ба! Уж сожран! И переварен!! И… Он же не остановится, Он же… Э-э, да Он ПАРАЗИТ! Форменный паразит. Глист, аскарида, вошь платяная! Да такого только оставь в покое!..
- Уж не собираешься ли ты с Ним бороться?
- И собираюсь! Во всяком случае, потворствовать и уступать не намерен. Такому раз уступи – всё, можешь стреляться: всё одно добьёт, изнутри выест, заживо сгноит… Это ведь даже не тактика – это стратегия, это жизненная позиция, это мировоззрение! Живёт рядом активно функционирующий паразит с мировоззрением и базисом, а мне сдаваться?
- Достойного, право, ты нашёл противника. Тебе не кажется, что ты скатываешься на один с Ним уровень? Не кажется ли тебе, что твои сентенции не что иное, как беспокойство мещанина, столкнувшегося с непонятным явлением?
- Это я-то мещанин? Да Он мне уже сниться начал! Сегодня за ночь трижды просыпался, а ты говоришь…  Да будь я мещанин, я на Него вообще бы не среагировал. Нечувствительно выгнал бы к чёртовой матери, и все дела.
- Ты просто устал. Вот вернётся Е.Д., пойдёшь в от¬пуск…
- Утешил!..

Стоп… Надо остыть. Разобраться. Всё взвесить…
…Повод для перевода в областную больницу: назойливость мужа?.. Это несерьёзно. Оставить? Живьём съест, до греха доведёт. Отпустить с богом?..
А и в самом деле: орать перестала? Перестала. Жрёт, срёт, спит – лучше некуда. Чего ещё?..
Но тогда – за что боролись? Он надо мной произдевался, гнида, как хотел, целый месяц, а я возьми, да отпусти с миром?.. 
Но больница – не воспитательное учреждение, да и не исправит это Его...
Эх, запутали меня, вконец запутали! Кандидатов на отправку много, всё равно кого-то придётся оставить…
- Доктор, Вы только не подумайте…
- Я Вашими стараниями уже не в состоянии думать. Вот Вам моё последнее слово: если завтра мест в машине не хватит, выпишу, если хватит – отправлю без разговоров!
Я, как вполне изощрённый садист, домучиваю жертву до конца. До чего Он довёл меня, скотина!
…Накануне отправки Он не пошёл домой. Всю ночь слонялся вокруг отделения. Утром, только я подошёл к крыльцу, мне под ноги метнулась чёрная тень. И, уже не в силах что-либо соображать, я влетел в отделение, крича:
- Андревна! Собирайте Её!!  На выписку!!!
…Как Он благодарил меня, как жадно хватал своей липкой лапкой мою руку, с какой собачьей преданностью глядели на меня снизу вверх, дрожа, влажные глаза Его! Как заплетался язык Его, бормоча слюнявые слова благодарности!..
«…Вам спасибо огромное… очень, да, очень, признателен… Вы так помогли… Я отблагодарю… Я очень…»…
…Как Он спешил, какие огромные делал прыжки на своих коротеньких ножках, торопясь увести прочь, подальше от меня и от всех нас своё счастье, своё сокровище, единственную свою радость…
…Он тянул Её, как всегда, неповоротливую и задыхающуюся, ещё не отошедшую от сна и утреннего укола, и всё подгонял, подгонял, подгонял…
…А Она мотала головой и, как всегда,  оттопыривала нижнюю губу, что придавало Её бессмысленному лицу хоть какое-то, пусть и обиженное, выражение, и судорожно жмурила свои пустые глаза…
…А я сидел в кабинете, судорожно пытаясь расслабиться,  и дышал каждой ноздрёй попеременно, совершая малую пранаяму…
…А мыслеобразы смешались, и всё оказывался я деревом, парящим в бездонной небесной синеве…

  ***

…Столько лет прошло, а я всё думаю, голову ломаю: чем он был руководим тогда, этот мальчик в белом халате? Разве был он гуманист и филантроп? Разве был добр к людям? Отнюдь. Это был очень сердитый мальчик, мнивший себя обиженным всесторонне. Он сердился и обижался на всё: на жизнь и судьбу, на людей и погоду… Он был вполне жесток, как вообще бывает неосознанно жестока юность, да и сам по себе, по способу своего приноравливания к жизни. Многое было в нём заложено, многого не доставало – но милосердия?.. Нет, нет – и в помине не проглядывало в нём в ту пору, я же помню, у меня отличная память…
…Да и по ходу тогдашней его судьбы, по узору тогдашнего поведения не должен был он так поступить, просто не мог, ну никак не мог… Как хотите, а должен был он разделаться с источником своих неудобств быстро и строго, ведь он был сильнее, и был он кругом прав, и за правое дело бился, и победа ждала его несомненно, а он… Не понятно…
…Что мы знаем о милосердии? Откуда проникает оно в наши головы и сердца? И что есть само милосердие: продукт эволюции, производное животных родительских инстинктов? Или это социальная привычка, воспитанием привитая, дабы успешно выживать среди себе подобных? Или – голос искры от чего-то там, которая, как говорят, и образует сердцевину души?..
…Я не знаю ответа. Тот мальчик – он, видимо, знал… Он знал ответы на все вопросы – это был очень знающий мальчик, он прочитал много книжек. Вот у него самого бы спросить – да только где ж он теперь, разве докричишься?..
…Вот и сижу ночами, усталый, седой человек, и прошлогодний снег ищу, и не нахожу ответа…
…Одно только и ясно: познать самого себя – дело трудное, да и исход сомнителен. Но человечность – это серьёзно. Это очень, очень серьёзно. Это слишком серьёзно, господа!..

1981, 2003