дАртаньян и Железная Маска - часть 1

 Пролог

Ровно два года спустя, после тех событий, о котором рассказывает мой роман «Виконт де Бражелон», Д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис предавались беседе, сопровождаемой закуской, удобно устроившись на пикнике посреди лесной полянки.
— Друзья мои, этот пикник напоминает мне парочку других, — заявил д’Артаньян.
— Клянусь шпагой, я знаю, о чем вы говорите! – воскликнул Портос. – Во-первых, это завтрак в бастионе Сен-Жерве? Славные были денёчки!
— Соглашусь, — мягко улыбнулся Арамис.
— За нашу молодость, друзья! Почему ваши кубки пусты? – воскликнул Атос, хотя и его кубок едва ли можно было назвать полным, ведь он в последние годы почти не пил, поэтому лишь плеснул себе несколько капель на донышко и только обмакивал губы в вино.
— Ну, а второй? – спросил д’Артаньян.
— Конечно, тот, на котором мы задумали это славное мероприятие, — сказал Арамис с той же мягкой улыбкой.
— Всё так, друзья! Как же я рад, что мы снова вместе, как тогда, и как, я надеюсь, всегда! – воскликнул д’Артаньян, опрокидывая свой кубок с превосходным анжуйским вином. – И знаете, что мне сейчас пришло в голову?
— По-видимому, сейчас узнаем, — усмехнулся Атос.
— А то, что мы с вами вчетвером, держим руку на пульсе истории вот уже почти сорок лет.
— Помилуйте, д’Артаньян, неужели мы такие старые? – запротестовал Арамис.
— Я помню, Арамис, вы не сильны в математике, — вставил шпильку д’Артаньян.
— Не силён, ей-богу! – ответил Арамис.
— Зато в архитектуре, — продолжал д’Артаньян.
— Не будем об этом! Так что вы говорили о пульсе истории?
— Я утверждаю, что история – это и есть мы, а мы – это и есть история. Мы иногда подправляем её ход, то есть я говорю, что мы держим в руках бразды этой норовистой лошадёнки.
— Как всегда соглашусь с вами, д’Артаньян, — ответил Арамис после того, как украдкой прощупал на груди некий конверт и убедился, что письмо всё ещё там, где ему положено быть.
— И никто нас не может остановить! – продолжал д’Артаньян. – Никто не посмеет перейти нам путь.
— Никто! – подтвердил Арамис, — Но ради бога тише!
— Неужели здесь в лесу нас могут услышать? – удивился д’Артаньян. – Я слыхал, что у стен есть уши, но ведь здесь нет даже стен. Только деревья.
— Разве что какой-нибудь глупый дикий зверь? Например, белка, – с этими словами Арамис флегматично выстрелил в кусты.
— Мне кажется, я услышал крик? – насторожился д’Артаньян.
— Белка, сударь! Белка, — возразил Арамис.
— Что по мне, так это был целый кабан! – воскликнул Портос, — я, пожалуй, взгляну.
— Не стоит, Портос. – мягко возразил Атос, — Арамис ведь вам сообщил, что это была белка, стало быть, это была белка.
— Белка, или куница. Я слаб в биологии, как и в математике, — усмехнулся Арамис.
— Надеюсь, с ней не было других … бельчат, — усмехнулся Портос.
— Мы засиделись, — ответил Атос и молча указал Гримо на то, что он может прибрать вещи. Что же до коней, то они и не были расседланы, поэтому наши друзья легко вскочили в сёдла и поскакали в том направлении, о котором я расскажу нашим читателям чуть позже.
А сейчас я предлагаю им вернуться к моему роману «Виконт де Бражелон или десять лет спустя». Мы разъясним некоторые датели этого повествования.


Предисловие переводчика

Находясь в Клермон-Ферране, не помню уже точно в каком году, кажется, в две тысячи двенадцатом, я изначально не планировал посещать букинистические магазины. Однако, в этом городке, существенную часть которого составляют студенты, по какой-то непонятной причине имеется огромное множество антикварных магазинов. Можно подумать, что все студенты только того и желают, что приобретать старую мебель, старые картины и ветхие книги. Сам не знаю, почему, но я тоже пристрастился посещать антикварные и букинистические магазины. Мне не нужны были книги на французском языке, но эта своего рода болезненная любовь к книгам неизменно тянула меня туда. Мне было попросту любопытно разглядывать старинные книги.
Чем более потрёпана книга, тем большее число читателей её прочитало. Поэтому мой взгляд привлекали ветхие книги.
В букинистических магазинчиках Франции покупатели могут самостоятельно брать стремянку и заглядывать на самые верхние полки, осматривая наиболее укромные уголки. Этим я и занялся. Заглядывая на одну из самых отдалённых полок, я, к своему удивлению, вместо книги обнаружил папку, на которой было написано «Deux ans plus tard par Alex Dumas».
Папка была огромной, поэтому мне было не легко снять её с верхней полки. К тому же я опасался, что ветхие завязки оборвутся, и листы выпадут на пол. Собрать их и сложить было бы очень трудно, хотя, как я обнаружил впоследствии, все листы были пронумерованы.
Не знаю сам, что сподвигло меня совершить эту безумную покупку. Я спросил просто из любопытства, сколько стоит это чудо. Я ожидал, что цена будет в пределах сотни евро. Но продавец сказал мне, что продажа рукописи, согласно законам, когда она была приобретена, и согласно завещанию владельца, будет приравниваться к продаже авторских прав, то есть приобретатель этой папки, согласно условиям продажи, приобретает все права по её использованию. Тогда я поинтересовался, сколько же стоит данная рукопись, и получил ответ, что она предлагается по стоимости сорок тысяч евро. Я попросил скидку, не надеясь на согласие, но, оказывается, термин «предлагается по стоимости» вовсе не означает окончательную цену, поэтому продавец довольно легко согласился снизить цену до тридцати двух тысяч евро. Как у любого профессора самого обычного российского технического университета, у меня, разумеется, была подобная сумма на карточке, поэтому я не стал долго раздумывать и только спросил, принимают ли они безналичную оплату. Продавец информировал меня, что сделки выше пятисот евро рекомендуется оформлять по безналичному расчёту, поэтому вопрос с приобретением рукописи был решён. Привезя рукопись домой, я, естественно, положил её на верхнюю полку своего книжного шкафа и занялся более неотложными делами. Но вот недавно мне пришлось наводить некоторое подобие порядка в своей библиотеке, и поскольку эта папка была самой неприглядной из всех моих необъятных книжных богатств, я решился с ней расстаться. Но прежде, разумеется, я должен был прочитать то, что в ней написано, иначе мою покупку следовало бы назвать неразумной. К несчастью, я не знал французского языка. Пришлось потратить время на его изучение. Записавшись на все доступные мне курсы французского, я изучил его день и ночь, и уже через соответствующий интервал времени, не буду говорить, какой именно, ибо мне стыдно, что на это у меня ушло более трех с половиной месяцев, итак, я смог, наконец, прочитать эту рукопись.
Поскольку я могу печатать быстрее, чем думать, я решил напечатать этот перевод и разместить его на сайте Проза.Ру. После этого я с удивлением обнаружил, что мой перевод этой рукописи пользуется некоторым читательским успехом. Поэтому кусочки переводов, которые я публиковал, я объединил в общий файл и предлагаю его моим благосклонным читателям.

Предисловие автора

Мои читатели, вероятно, помнят, чем заканчивается роман «Десять лет спустя». Как бы я ни любил своих героев, надо помнить, что все люди смертны, поэтому я постарался описать не только полную невероятных приключений их жизнь, но и достойную всяческого уважения смерть, где я показал, что до самой последней минуты своей жизни каждый из них оставался благороднейшим дворянином, верным долгу чести.
Но невероятные события происходят не только в романах, но и в жизни.
Посетив один из прелестных городков Гаскони, я познакомился весьма случайно с одной премилой и преочаровательнейшей девочкой, имя которой я остерегусь называть, поскольку это может не понравиться её нынешнему супругу, которого я не хотел бы ни в коей мере ничем задеть. Будем называть её маркизой Дайон де Ливри, хотя заранее признаюсь, что это имя вымышленное, и я прошу моих читателей не пытаться проводить каких-либо параллелей с реальными историческими лицами. Впрочем, имя Дайон ей подходит как нельзя больше, поскольку это действительно была маленькая богиня лет двенадцати.
Узнав мое имя, очаровательная маркиза выразила неописуемый восторг от знакомства со мной, но после нескольких мгновений неописуемой радости она вдруг резко нахмурилась и постаралась изобразить необычайную сердитость, которая шла ей ничуть не меньше, чем провяленный прежде восторг. Сознаюсь, что я был очарован ей полностью, и будь я моложе лет на сорок… Впрочем, это не относится к фабуле моего повествования. Итак, не успев перекинуться с очаровательной маркизой и парой слов, я уже вызвал столь противоречивые чувства, что меня удивило и заинтриговало.
– Позвольте поцеловать вашу ручку, очаровательная маркиза, – сказал я, как можно любезнее, стараясь скрыть свою улыбку и изображая серьезность изо всех моих сил, – и позвольте также отрекомендоваться вам как драматический писатель.
– Обе руки непременно, – без раздумий ответила моя маленькая богиня, но тут же добавила. – Я бы и сама поцеловала вас в щеку, не будь вы так виноваты!
– Помилуйте, в чем я виноват перед вами, мое очаровательное дитя! Я, кажется, не имел чести быть знакомым с вами ранее? – удивился я.
– Вы виноваты в тройном убийстве! Да-да, вы убили замечательных людей, Атоса, Портоса и д‘Артаньяна, я уже не говорю о бедном Рауле де Бражелоне, о бедном Мустоне! Вы же просто чудовище! – был ответ.
Клянусь всеми святыми, в ее ответе звучало столько уверенности, что я чуть было не поверил ей, что я, действительно, являюсь заклятым убийцей ни в чем не повинных людей.
– Очаровательное дитя! Но ведь это только литературные герои! – возразил было я, но получил ответ, что называется, не в бровь, а в глаз.
– Пусть так, все равно вы не должны были убивать их столь бесчестным образом. К тому же вы убили во мне веру в справедливость, а вдобавок и веру в правдивость вашего писательского пера.
– Справедливость, увы, встречается на нашей земле не так часто, как этого нам хотелось бы, и если в моих романах она также не всегда встречается, это лишь свидетельствует об их правдивости, – ответил я, сам не понимая, почему я должен оправдываться перед этой малышкой. – Однако, я не понимаю, по какой причине вы сомневаетесь в правдивости моего пера?
– Как же я могу верить вам, когда все то, что вы пишете, оказывается неправдой? – возмутилась моя маленькая читательница.
– Наверное не все, что я написал, является неправдой, – продолжал оправдываться я, – но кое-что в моих романах написано не рукой, а сердцем, а сердце, моя дорогая, лгать не может.
– Если бы я прочитала ваши романы только один раз, я бы, может быть, поверила тому, что там написано. – продолжала свое наступление очаровательная маркиза. – Но я прочитала каждый роман четыре раза, и в настоящее время оканчиваю чтение в пятый раз, и чем дальше я читаю, тем большее негодование вызывают у меня те неточности, которые вы допустили.
– Никак не ожидал встретить в этом прелестном городке столь преданного поклонника и столь же безжалостного критика моих трудов, – продолжал я в полушутливом тоне, – но у нас до обеда еще есть некоторое время, в течение которого я готов выслушать ваши обвинения и предоставить свои оправдания прежде, чем вы вынесете окончательный вердикт мне и моим романам.
– Извольте, – с готовностью ответила малышка, из чего я заключил, что она именно такого поворота дел и добивалась.
– Итак, я слушаю.
– Начнем с малых грехов, – начала маркиза де Ливри.
– Вижу, что вы опытный исповедник, – попытался я шутить, но разговор становился все более и более серьезным.
– Скажите, почему по возвращении из Англии Атос дает королеве английской орден и обручальное кольцо?
– Это трагические реликвии, доставшиеся ему от короля Карла I на эшафоте, друг мой…
– В начале романа королева посылала своему супругу через лорда Винтера орден и крест, усыпанный бриллиантами. Эти же реликвии король возвратил Арамису, стоя на эшафоте. Он вернул орден, затем снял с шеи небольшой крест, усыпанный бриллиантами, и сказал, что этот крест Арамис должен взять у него из рук уже после того, как свершится казнь. Как мог золотой крест превратиться в обручальное кольцо?
– Неужели я допустил такую ошибку? – удивился я. – В начале работы над романом я думал, что Атос и Арамис привезут королеве орден и кольцо, затем, при написании сцены казни я подумал, что священнику было бы неприлично и сложно снимать с пальца казненного короля кольцо, тогда как поднять крест, выпавший из руки казненного, было бы вполне возможно, и даже уместно для священника.
– Так вы выдумывали? Вы не знали наверняка, что именно привезли Атос и Арамис королеве?! – с негодованием воскликнула маленькая маркиза.
В этом ее негодовании было столько чувства, что я, признаюсь, не решился подтвердить ей ту простую истину, что большая часть романа является именно выдумкой автора, а исторических событий в нем ровно столько, сколько необходимо лишь для того, чтобы иметь какой-то фон для изображения всей красочной картины приключений главных героев романа. Признаюсь вам в этой грехе, мои дорогие читатели, я не нашел в себе сил для признания, что все мои романы, которые моя читательница перечитала почти пять раз, были всего лишь моей фантазией. Я ведь не историк, я драматический писатель, все приключения, происходящие с моими героями, произошли сначала в моей голове и в моем сердце, затем на бумаге, после чего, я смею надеяться, в сердцах и мыслях моих читателей. Итак, я солгал. Солгал бессовестно и подло. Я сказал:
– Я, должно быть, неверно выразился. Я вначале полагал из одного источника, что Арамис возвратил королеве обручальное кольцо, затем я усомнился, что он мог иметь возможность забрать его, после чего я предпринял дополнительное расследование и узнал наверняка, что возвращен был крест, усыпанный бриллиантами. Я исправил в тех местах, где следовало, но, как теперь выясняется, забыл исправить эту ошибку в одной из последних глав романа.
– Я заметила, что последние главы романов вы пишете поспешно, – ответила моя маленькая маркиза, что меня одновременно и огорчило, и удивило.
– Из чего вы это заметили, позвольте полюбопытствовать? – полушутливо поинтересовался я.
– Вы в начале и середине своих романов намечаете много сюжетных линий, которые обещают читателю очень интересные события. Читатель ожидает развития этих линий, но вы не даете ответы на все поставленные вами вопросы, обрываете романы так резко, как будто бы какое-то более важное дело отрывает вас от написания этого романа. Каждое окончание романа – это большое разочарование для читателей, – безапелляционно сказала моя маленькая поклонница.
– Неужели так?
– Возьмите роман «Предсказание». В нем главные герои, исторические лица встречаются в одном трактире, где судьба сталкивает их с гадалкой. Эта гадалка предсказывает, что половина из них будет убита, а половина из них станет убийцами. Все эти герои называются по именам. Многие имена принадлежат людям известным, из истории которых можно заключить, что предсказание этой гадалки сбылось полностью. Но почему же вы не раскрываете тех событий, которые произошли, подтверждая правильность предсказания? Я думала, что вы планируете написать следующий роман, рисующий эти события, которые предсказала гадалка, но ничего подобного! Эту тему вы забросили, и не пишете про это ничего.
– Я ведь ещё не умер, к моей и, смею надеяться, к вашей радости. Быть может, я напишу когда-нибудь продолжение.
– Когда-нибудь? – в голосе моей маркизы я услышал презрение и упрек, – Можно ли бросать такую благодатную тему, не завершив начатое?
– Вы меня сразили, но это лишь один из многих моих романов.
– А роман «Сорок пять»?
– С ним-то что не так? В нем не было никаких предсказаний, насколько я помню.
– Сначала «Королева Марго», затем «Графиня де Монсоро», затем «Сорок пять», про кого эти романы?
– Хотя это и трилогия, моя дорогая, но герои в них разные.
– Главный герой в этих романах один – это король Генрих Наварский, который, как известно, стал впоследствии королем Генрихом Четвертым Французским, положив начало династии Бурбонов на французском троне!
– Почему вы считаете его главным героем, моя дорогая? – удивился я.
– Потому что он и есть главный герой! В вашей трилогии недостает развязки, если хотите, вы должны написать роман «Три Генриха», в котором описываете, как Генрих Наварский стал Генрихом Четвертым Французским, вопреки попыткам Генриха де Гиза, унаследовав трон от Генриха Третьего.
– Ведь это все знают! К тому же я писал когда-то небольшую пьесу с таким названием.
– Где эта пьеса, кто о ней знает, где можно купить книгу с таким названием вашего авторства? – маленькая обвинительница, казалось, сама себя возбуждала все больше и больше.
– Ладно, сдаюсь, признаю, что не завершил все линии фабулы этой трилогии, но на этом претензии заканчиваются, я надеюсь? – попытался отшутиться я.
– Только начинаются.
– Тогда вернемся к моим любимым мушкетерам. Ведь эти романы дописаны до самого что ни на есть конца, с этим вы не будете спорить? – мне казалось, что я встал, наконец, на твердую почву здравого смысла и крепкой аргументации.
– Неряшливость ваша к концу каждого романа возрастает, – возразила маркиза, как отрезала.
– Вы про замену крестика на обручальное кольцо, конечно же? Мы ведь с этим уже разобрались, не так ли?
– Если бы! Вы пробовали перечитывать ваши романы?
– Я почти никогда этого не делаю, кроме случаев, когда мне необходимо освежить в памяти некоторые сюжетные линии.
– Я сейчас принесу вам книгу «Двадцать лет спустя», – с этими словами маленькая маркиза удалилась к себе, но вскоре вернулась с прекрасным изданием указанной книги, в которой лежало множество закладок.
Открыв книгу на одной из страниц, она велела мне читать с того места, на которое указывал ее маленький пальчик.
Я прочитал то место в конце романа, где Арамис и Атос обеспокоены отсутствием д’Артаньяна и Портоса:
«–Если помните, он рассчитывал быть здесь пятого.
– А сегодня девятое. Сегодня вечером срок истекает».
Это был конец тридцать пятой главы второй части.
– А теперь читайте вот здесь, о чем говорили Атос и Арамис на следующий день, – и она, перевернут три или четыре страницы, снова ткнула пальчиком в текст.
Я, к своему стыду, прочитал следующий текст:
«–Сегодня восьмое, вечером истекает последний срок. Если сегодня вечером мы не получим от них вестей, завтра мы двинемся в путь».
Это была следующая глава повествования под общим названием «Двадцать лет спустя».
– Милая моя, это же обыкновенная опечатка, – попытался отшутиться я.
– Я вас боготворила, я верила вам сильнее, чем отцу и матери, а вы столь легкомысленно допускаете такую путаницу в датах? – продолжала негодовать очаровательная маркиза. – На следующий день после девятого наступает восьмое число, вместо десятого, и крайний срок, который был назван как девятое число, вдруг преобразовался в восьмое? Это вы называете маленькой опечаткой? Знаете ли вы, что я вела дневник событий, и из-за таких вот опечаток у меня постоянно что-то не сходилось? И возраст героев в каждом романе, если посчитать его с учетом называемой разницы между концом последних событий предыдущей книги трилогии и началом событий последующей книги, а также с учетом длительности событий самой книги, ведь это все совсем не сходится!
– Вы ведете дневник? – удивился я. – Мне казалось, что в дневнике пишут только те события, которые происходят с автором дневника.
– А разве с читателем романа не происходят эти события? – был ответ.
Я капитулировал. Меня спасло только то, что пришла пора обеда, на который меня торжественно пригласили, что позволило закончить наш не вполне приятный для меня разговор с очень приятной для меня собеседницей простой виноватой улыбкой. Мне кажется, что Гримо одобрил бы эту последнюю мою беззвучную фразу.

После невероятно вкусного обеда, который я, вопреки моему обыкновению, описывать не стану, чтобы не утомлять читателей, разговор с маленькой маркизой продолжился в более дружеской манере. И все же она не отказалась от своей наступательной тактики, которой я едва мог противостоять.
– Вы кажется, называли меня жестоким убийцей моих героев? – произнес я довольно благодушным тоном, надеясь на снисходительный ответ, поскольку и сам я находился в том снисходительно-благодушном настроении, которое создает в нас гармония великолепных горячих блюд и холодных десертов, предложенных вам в должном порядке.
– И скрыли от нас судьбу их детей! – тут же ответила маркиза.
– Помилуйте, о Виконте де Бражелоне я рассказал все, что следовало, проследил его судьбу до самой его славной смерти, а других детей, насколько я знаю, у моих мушкетеров не было.
– Все они имели детей, вы это отлично знаете! – категорически возразила маркиза.
– Ах, даже так? – искренне удивился я.
– Вы же сами сообщили об этом! – был ответ.
– Даже Арамис, аббат, служитель божий? – попытался отшутиться я.
– Даже Арамис, аббат, и прежде всего он, – отвечала маркиза без колебаний. – Вы ведь сами пишете об этом!
– Помилуйте, где?
– Вы забыли, что сын герцогини де Лонгвиль, то есть, простите, Анны Женевьевы де Бурбон-Конде, именуемый Шарль-Парис, как известно, родился не от законного мужа, Генриха II де Лонгвиля, а от Франсуа VI де Ларошфуко, принца де Марсийяка. Если же учесть, что в начале романа «Двадцать лет спустя», Арамис, аббат д’Эрбле, показан любовником этой очаровательной герцогини, как раз в ту пору, когда должен был быть зачат Шарль-Парис, то по вашей версии получается, что именно Арамис является истинным отцом Шарля-Париса. И, по-видимому, в честь его замечательного друга Шарля д’Артаньяна дано первое имя этому ребёнку?
– Это ещё не доказывает, что отцом ребенка герцогини де Лонгвиль является Арамис, – сказал я, удивляясь осведомленности двенадцатилетней девочки в таких деликатных и тонких вопросах.
– Но ведь ещё в четырех местах вашего романа отмечается, что Арамис озабочен судьбой этого мальчика! Сначала он говорит об этом в форме требований к Мазарини, настаивая, чтобы королева была крестной матерью этого ребенка, далее д’Артаньян передает это требование королеве Анне, затем вы пишете об обещании выполнения этого требования в числе достижений переговорщиков от Фронды, и, наконец, в предпоследней главе Арамис уговаривает герцогиню де Лонгвиль смириться с договором, указывая на то, что будущность ребенка будет обеспечена тем, что его крестником будет сам король.
– Моя милая маркиза! Вы знаете моих героев лучше, чем я, и, по-видимому, любите их не меньше, чем люблю их я, – воскликнул я в состоянии полного восторга. – Разрешите же мне впредь прежде, чем относить свои рукописи издателю, предлагать их для прочтения вам, дабы вы указали мне на те непростительные погрешности против истины, которые вы так легко находите, и которые, быть может, никто из читателей не нашел, как не нашёл их я сам?
– Это же самое хотела предложить вам я, но не решилась, – был ответ моей очаровательной малышки.
– Может быть, для начала вы объясните мне вашу мысль о том, что все мушкетеры имели детей? – спросил я.
– Ах, дети мушкетеров мне совсем не интересны. Ваш Рауль де Бражелон – не человек, а кукла, я бы такого не полюбила.
– Позвольте, чем же он вам не угодил? – возмутился я.
– Наивен, инфантилен, меланхоличен. Да и с числами вы снова, как всегда, напутали.
– Превеликий боже, где?
– Вот тут, – и маркиза снова открыла книгу на одной из многочисленных закладок. – Рауль, которому было пятнадцать лет, влюбился в семилетнюю девочку.
– Такое случается, полагаю! – возразил я.
– В пятнадцать лет юноша может влюбиться в женщину, старше себя, или в ровесницу, или же в девушку, несколько младше себя, но не в семилетнюю девочку! – категорически отрезала моя маркиза.
– В семь лет некоторые девочки могут быть очень даже милы! – ответил я.
– Прочитаем, – и она стала читать вслух. – Это здесь: «Уже года три-четыре тому назад, когда он сам был ребенком, он начал восхищаться этой маленькой богиней, он начал угождать ей, а теперь дойдет до обожания, если он останется здесь». Это говорит Атос.
– Что же в этом странного? – удивился я.
– Три-четыре года назад Раулю было одиннадцать-двенадцать лет, а Луизе должно было быть три-четыре года. Где вы видели, чтобы одиннадцатилетний влюблялся в трехгодовалую девочку? Или пусть это будет двенадцатилетний, который влюблен в четырехлетнюю, дело от этого не меняется. Дети с такой разницей в возрасте не проводят время вместе. Ребенок не столь давно научился говорить, к такому ребенку у юноши не может возникнуть плотских чувств!
– Как знать? – попытался я возразить, но в моих словах было слишком много неуверенности и сомнений.
– Вот потому я и говорю, что он инфантильный, наивный, меланхоличный. Пронести через всю жизнь детский восторг к девочке, который начался с обожания трехлетнего ребенка, а закончился сведением счетов с жизнью, тогда как отец его должен был, казалось бы, на основе личного опыта привить ему сдержанное чувство по отношению к женщинам, и уж во всяком случае пресекать подобное бездумное поклонение, обожествление человека, ребенка, который ничем ещё не доказал то, что заслуживает не только любви, но хотя бы и просто более пристального внимания, чем прочие представительницы этого пола.
– Сдаюсь! Сдаюсь без боя, сразу же и окончательно, – только и смог ответить ваш покорный слуга.
– Кстати о сдаче без боя, – продолжала моя маленькая мучительница. – Вы, конечно, не перечитывали тридцать шестую главу этого тома? – и она вновь указала на замечательное издание книги «Двадцать лет спустя».
– Что же не так с этой главой?
– Какая-то странная война описана в ней. Люди из враждующих лагерей свободно беседуют между собой, обмениваясь планами сражений, затем начинается смертельная схватка, к которой без всякой нужды присоединяются и Атос с Арамисом. При этом Атос едет в самой гуще сражений, возглавляя атаку, а его мушкет находится в кобуре, а шпага в ножнах. Зная, что за противника сражается его сын, виконт де Бражелон, Атос зачем-то возглавляет атаку на этого противника, а Арамис даже убивает своих соотечественников. И с какой стати эскадрон кавалерии подчиняется этим двум дворянам, не состоящим на службе, которых никто не представлял кавалеристам, которым никто не давал поручений возглавлять этот эскадрон? Зачем они ввязываются в гражданскую войну, которую уже сами определили как бессмысленное кровопролитие? Арамис по своему обыкновению рубил направо и налево как опьяненный, Атос при этом спокойно ехал рядом, и никто не попытался убить его. Они сражались с армией, или ехали по полю с подсолнухами, которые можно на свое усмотрение рубить, или не рубить? Атос был спокоен, холоден, но при этом также возглавлял эскадрон во время самой кровопролитной битвы, и не получил никаких ранений. Как такое возможно? Рауль, который знал, что среди противников может находиться его отец, которого он тогда считал всего лишь опекуном, но, по вашим словам, которого любил так, что боготворил, все-таки сражается против него, рискуя убить и его, и его друга Арамиса, что едва ли не происходит. Как только эти трое встретились, они спокойно покинули поле сражения, хотя оно не окончилось? Известно ли вам, что поле сражения можно покинуть только тремя путями – путем победителя, путем дезертира, или в результате такого серьезного ранения, которое не позволит оставаться в строю, рискуя быть раздавленным копытами сражающихся?
– Я же признался, что сдаюсь, моя милая, поскольку вижу, что даже в боевых сражениях вы разбираетесь намного лучше меня! – попытался ответить я, изображая полушутливый тон, хотя, признаюсь, в этот момент мне было не до шуток.
– Ладно уж, – благодушно ответила маленькая мучительница. – На этот раз я все-таки поцелую вас в щеку, как обещала, – сказала она.
Я тут же подставил свою щеку, она выполнила свое обещание, и мир между нами был установлен раз и навсегда.
Я сказал о полном мире, но я забыл упомянуть ещё два небольших разногласия, возникших у нас.
Первое из этих разногласий, я надеюсь, было урегулировано без большого ущерба для моего самолюбия. Речь шла о том, что д’Артаньян, по мнению малышки маркизы, нарушил правила дружбы перед тем, как отправиться к королеве для подписания достигнутых с Мазарини соглашений. В главе XLVIII я позволил себе описать сомнения д’Артаньяна в верности своих друзей и рассказал о хитрости, которую он применил для того, чтобы каждый из них ни в коем случае не выпустил Мазарини. С этой целью д’Артаньян переговорил с каждым из друзей, назвав каждого наиболее надежным из всех троих, и заставив сомневаться в надежности остальных двоих. По мнению маркизы это была подлость, бесчестный поступок, направленный на разобщение этой четверки. Милая моя мучительница назвала поступок д’Артаньяна подлостью и предательством.
– Моя дорогая маркиза, я полностью согласен с вами, признавая, что подобная хитрость не делает чести моему герою, но примите во внимание также и то, что все мои герои – обычные люди со своими достоинствами и недостатками, и если бы я писал их характеры только в героических тонах, вы бы первая обвинили меня в недостоверности изложения.
– Пусть так, – обиженно ответила маркиза. – И всё же он предал дружбу, а вы предали его, описав его таким интриганом, действующим против своих друзей.
– Но вовсе не против друзей он действовал, а как раз соблюдал их интересы! – я попытался слабо возражать. – Ведь в конце концов они только выиграли от того, что не выпустили Мазарини!
– Они бы не сделали этого и без такой хитрости! – воскликнула моя маркиза с со всем пылом и горячностью, свойственным её нежному возрасту. – Разве вы забыли из девиз? Один за всех и все за одного!
– Нет, моя дорогая, как я мог забыть девиз, который сам же … Который я с таким интересом узнал из исторических документов, разумеется. Этот девиз я люблю так, как если бы придумал его сам.
– Этот девиз они все нарушили.
– Когда же?
– Про д’Артаньяна я уже сказала.
– Это мелочь.
– Есть и другие факты. Начнем с Арамиса. Он отравил генерала ордена иезуитов. Чем он лучше Мордаунта, убившего лильского палача? Но мы говорим о предательстве дружбы. Ваш Арамис обманул Портоса, втянув его в чуждую ему борьбу за власть Фуке против власти короля. В результате его подлых интриг, направленных для достижения единоличной власти, погиб самый благородный и честный из всех четверых, могучий Портос.
– Он погиб не в результате интриг, а вследствие стечения обстоятельств.
– Разве если бы он оставался в одном из трех своих поместий, он погиб бы?
– Признаюсь, нет.
– А с какой целью он втянулся в эту неравную схватку, которая его погубила?
– Он ведь хотел стать герцогом, разве вы забыли?
– И кто же пробудил в нем эти честолюбивые планы? Разве не Арамис? А с какой целью? Разве не для того, чтобы приобрести безотказного помощника, обладающего силой, решимостью и смелостью, и беспредельно доверяющего своему товарищу, который, разумеется, не заслуживал такого доверия?
– Хорошо, хорошо, милая маркиза, я признаю, что Арамис был человек не самых высоких нравственных принципов, но как иначе он мог бы достичь такой вершины, как стать генералом ордена иезуитов?
– Вот-вот, он был иезуитом, и этим все сказано. Иезуитские повадки были у него всегда, к концу трилогии они полностью овладели его характером, он даже возненавидел свою бывшую возлюбленную герцогиню де Шеврез, которая, между прочим, много чем помогала им в первых двух романах, не говоря уже о том, что она была матерью Рауля, виконта де Бражелон!
– Оставим Арамиса. Что вы, милая маркиза, имеете против Атоса?
– Вы постоянно называете его славным Атосом, благородным Атосом, идеалом доблести и чести…
– Надеюсь, вы не станете оспаривать основательность этих эпитетов?
– Этот славный и доблестный, и благородный Атос расправился со своей молодой женой только по той причине, что обнаружил у нее на плече клеймо, даже не разобравшись в причинах этого.
– Он сделал это, уверяю вас, просто я не стал описывать его расследования в моем романе.
– Пусть так! Но он допустил расправу с беззащитной женщиной, где пятеро мужчин и один палач, не считая слуг, противостояли только ей одной.
– Вы забываете о преступлениях, совершенных ей.
– Но ведь Атос постоянно говорил и до этого случая, и после него, что на все воля божья, расправа с женщиной не позволяет говорить о нем, как о святом и благородном Атосе. Святой должен прощать не зависимо от того, заслуживает виновный прощения, или не заслуживает. Иначе это не святой!
– На этот счет я не соглашусь, приведу в пример святого Георгия, который расправился с драконом. Миледи была драконом в образе женщины.
– Не буду спорить, хотя и не согласна с вами. Но почему он не взял к себе на воспитание сына миледи, почему не вырастил из него благородного рыцаря?
– У этого сына был более близкий родственник, его дядя!
– Который просто вышвырнул его на улицу, лишив имени и наследства!
– Уверяю вас, моя милая, что Атос здесь не при чем, а что до лорда Винтера, то он поплатился за свои дела, племянник отомстил ему весьма жестоко, ведь он убил его.
– А как ваш благородный Атос поступил со своим сыном и с матерью своего сына?
– Что не устраивает вас в его поступках, моя милая?
– Воспитанием Рауля он пренебрег. Он вырастил из него солдата, для того, видимо, чтобы его убили в одном из сражений, разве не так? Он вовсе не заботился о том, чтобы подготовить его к жизни в придворной среде, он не вырастил из него простого дворянина, который мог бы благополучно жить, используя замечательное наследство, оставленное ему отцом, который боялся назвать себя отцом, и называл по этой причине себя опекуном. Он не научил его правильному отношению к женщинам, он не объяснил ему ошибочность его юношеской влюбленности, не раскрыл глаза на то, что эта мадемуазель вовсе не заслуживает любви. Он пренебрег Раулем, все, что он мог делать, это лишь нежно обнимать его и строго распоряжаться его судьбой.
– Вы требуете от солдата быть блестящим воспитателем?
– Я требую от отца быть отцом. Если он сам не мог правильно воспитать сына, он должен был пригласить воспитателей. Если ребенок растет в глуши, где единственное существо женского пола – четырехлетняя девочка, в которую он не замедлил влюбиться, эти чувства следовало распознать и скорректировать своевременно.
– Я вижу, что мне солгали, что вам двенадцать лет, моя милая маркиза. По вашему уму вам все сорок лет, я сдаюсь!
– Просто я читала не только ваши книги, мсье Дюма.
– Простите меня, я это не учел. Я надеюсь, что вы не будете столь же суровы к моему дорогому Портосу?
– Вы описали его глупым, наивным, обжорой и любителем сомнительных удовольствий, таких как потрава соседских посевов и безосновательная задиристость.
– Таков был век и таковы были герои этого века, увы!
– Он был падок на женские прелести, как вы помните из первого романа, да и на супругу Планше в третьем романе он положил глаз. При этом он, овдовев, и не подумал жениться, он не оставил наследников, несмотря на огромное состояние и баронский титул. В чему были все эти устремления, эта жажда богатства и знатности? Только для удовлетворения собственного тщеславия?
– Неужели вы ему этого не простите?
– Прощу конечно! Я даже д’Артаньяна прощу, хотя он…
– Хотя он немножко интриговал, чтобы его три друга не отпустили Мазарини?
– Ну что вы! Это мелочи!
– Что же еще вы поставите ему в вину?
– Если Арамис погубил Портоса, то д’Артаньян погубил Рауля и Атоса.
– Каким же это образом, моя милая?
– Ведь это он способствовал сближению короля с мадемуазель де Лавальер! Если бы не это, она бы вышла замуж за Рауля, все закончилось бы хорошо! Зачем он вмешивался? Для чего он отвез короля в монастырь, где скрывалась Лавальер? Если бы Луиза укрылась в монастыре, она, быть может, дождалась бы Рауля! Если бы даже она навсегда отказалась от светской жизни, я думаю, Рауль не считал бы себя столь униженным и столь несчастным, чтобы искать смерти, ведь он бы имел возможность лишь еще больше обожать ее и не стал бы ревновать ее к господу. Я утверждаю, что д’Артаньян – виновник несчастья и смерти Рауля, а поскольку она привела к смерти Атоса, то он виновник и гибели Атоса.
– Но, дорогая моя, – пролепетал я, сам ещё не предполагая, что именно смогу возразить против этого потока обвинений.
– Я знаю! – воскликнула маркиза.
– Что именно вы знаете? – удивился я.
– Я знаю все! И это замечательно! Я понимаю, что мои обвинения рассыпаются в прах по той причине, о которой вы не хотите мне рассказать, но о которой я сама догадалась.
– По причине того, что?.. – я сделал паузу в нерешительности, размышляя, что мне следует сказать.
– Признайтесь только, что Портос, Атос и д’Артаньян вовсе не погибли, – сказала маркиза.
– О, если так…– пробормотал я.
– Да, да! Я угадала! Я по вашим глазам вижу, что угадала! – вскричала моя маленькая мучительница, после чего бросилась мне на шею и запечатлела еще один поцелуй на моей щеке.
Признаюсь вам, мои дорогие читатели, я был загнан, я ощутил себя в ловушке, из которой не видел никакого выхода. Поцелуй моей мучительницы был последней точкой в этом сражении. Я капитулировал окончательно, и на этот раз уже не в шутку, а настолько серьезно, насколько это могло быть со мной.
– Вы угадали мой замысел, моя дорогая, я сдаюсь! – только и мог ответить я на эту блистательную атаку.
– Принесите мне рукопись как можно скорее, – потребовала маркиза. – Я должна проверить, не напутали ли вы в ней даты, как это уже случалось.
– Но дело в том, что она еще… Она не со мной. Она ожидает меня в моем доме, и она не завершена.
– Как? Вы путешествуете по Франции, не прихватив с собой рукописи, над которой не окончили работу? – казалось, что маркиза мне не верит.
– Я по ошибке положил ее не в тот саквояж, и она, увы, осталась дожидаться меня в моем доме.
– Но ведь ее можно затребовать почтой, разве не так?
– Почта столь ненадежна! Я боюсь, как бы она не затерялась в дороге.
– Вы правы! Эта бесценная рукопись не должна пропасть. Как только возвратитесь домой, непременно приступайте к окончанию этого романа. Мы не доверим почте единственный экземпляр вашего бессмертного творения, которое так ожидают все читатели. Пусть лучше в нем будут ошибки в датах, чем подвергать ее риску затеряться на почте. Как только окончите ее, несите в издательство, но первый экземпляр этой книги я надеюсь получить от вас так быстро, как только это возможно.
– Все будет именно так, как вы говорите, моя дорогая! – ответил я и сорвав поцелуй со лба этого прелестного цветка с такими острыми шипами, я поспешил окончить свой визит, опасаясь не столько за свою репутацию, сколько за свои расшатанные нервы и свое воображение. Не хватало мне еще в мои годы влюбиться в эту малолетнюю негодяйку. Я вам не господин Рауль. Со мной эти шутки не пройдут.
Дабы напомнить самому себе о том, что я имею дело всего лишь с маленькой девочкой, я попытался пошутить и сказал с мягкой улыбкой:
– Я предполагал, что для очаровательной маркизы больше подойдет в качестве чтения моя книга «Сказки Арамиса» …
В ответ маленькая дерзкая маркиза разразилась целой тирадой:
– Сказки Арамиса! Вы написали, что мушкетер-аббат Арамис рассказывал эти сказки своему сыну, то есть сыну герцогини де Лонгвиль, а мы-то с вами знаем, кто был отец этого молодого человека! Так вот тогда объясните мне, мой дорогой писатель, почему это Арамис упоминает книги про Робинзона Крузо и про Гулливера? Я имею в виду сказку о Пьере и его гусыне. Если я не ошибаюсь, книга про Робинзона Крузо впервые опубликована в 1716 году, книга про Гулливера впервые опубликована в 1726 году, а её перевод на французский язык появился на год позже, в 1727 году. О возрасте Арамиса говорит д’Артаньян в романе 20 лет спустя при первой его встрече, в десятой главе. Он говорит, что ему самому сорок лет, а Арамис старше его на два-три года. Значит, Арамису было сорок два, в романе «Десять лет спустя» ему должно быть уже больше, чем 53-54 года, а роман начинается ещё до того, как Мазарини умер, который умер в 1661 году. Значит, родился Арамис не позднее, чем приблизительно в 1608 году. В год выхода путешествий Гулливера на французском языке Арамису должно было быть 118 лет! Ведь Пьер Дефонтен перевёл на французский язык книгу лишь в 1727 году! А Пьер из сказки говорит об этих книжках как о хорошо ему знакомых, которые не могут ему наскучить. Значит, Гулливера уже достаточно давно перевели на французский, так как Пьер не знал английского, он был неуч. Арамис при этом рассказывает сказку как о далеком прошлом! Кому? Своему маленькому сыну? А сын этот должен был родиться в 1652 году. То есть Арамис, которому не менее 118 лет, рассказывает сказку своему сыну, которому, простите, 67 лет? Дорогой мой писатель, мой кумир Александр Дюма, что вы думаете обо всем этом?
– Возможно, я не слишком силен в математике, – такими словами я попытался снять остроту напряжения нашего диалога.
– В отношении «Сказок Арамиса» вы это великолепно доказали всем вашим читателям! – был ответ моей маленькой маркизы.
После этого она убежала в свою комнату, откуда столь же стремительно прибежала с книгой «Сказки Арамиса» своих нежных маленьких ручках. Почти мгновенно она открыла книгу на нужной странице и произнесла:
– Русалочка впервые выплыла на поверхность моря в день своего пятнадцатилетия. В этот день она встретила корабль, на котором праздновали день рождения принца. Читаем: «Ему только что исполнилось шестнадцать, и это его день рождения праздновали на борту яхты». Итак, принц был ровно на один год старше русалочки, а день рождения у них был один и тот же. – Перелистнув несколько страниц, она прочитала дальше, – «Так дни текли за днями, и морская принцесса достигла своего восемнадцатилетия. Принцу же исполнилось двадцать пять». За три года, на которые повзрослела русалочка, принц повзрослел на девять лет! Он был старше её только лишь на один год, а теперь он стал старше её на целых семь лет! С математикой у вас, господин писатель, большие проблемы!
Я высоко вскинул брови, растянул рот до ушей в глупой улыбке, пожал плечами и развел руками. На языке Гримо это означало: «Я надеюсь, милая маркиза, вы понимаете, что мне нечего сказать, кроме того, что я надеюсь на ваше снисхождение».

* * *

Таким образом, мои дорогие читатели, вы знаете все. Я не мог оказаться лжецом в глазах этого негодного и очаровательного ребенка, поэтому по возвращении домой я приступил к завершению труда, который к моменту его обсуждения даже не был начат.
Этот труд я теперь предлагаю моим благосклонным читателям и прошу не судить меня столь же строго, как это уже сделала маленькая маркиза.
Я набросал лишь план четвертого романа и название «Два года спустя».
Но мои издатели не дали мне времени приступить к этому роману, поскольку они требовали скорейшего завершения уже обещанных романов.
Думаю, что если бы я раскрыл им план своего нового романа, они предоставили бы мне достаточно времени и неограниченный кредит, но я хотел сохранить в тайне работу над этим неожиданным продолжением – продолжением книги, которая по всем канонам должна восприниматься как законченная.
Итак, у меня долгое время оставался только план, и большая надежда, что я найду время и силы написать по этому плану свой новый роман, быть может, лучший.
Но наступило однажды то время, когда я случайно увидел среди бумаг это план, и поскольку на этот раз я был относительно свободен, я сел и в несколько бессонных ночей написал свой новый роман, который я назвал…