А из нашего окошка...

… только улица немножко


Вот и я!

Дети галдели и совсем не обращали на него внимания, а он снова и снова чирикал тоненьким голоском: «Вот и я!» Дома, наверное, услышал.

Каждый начинает с «Вот и я!», впервые набрав воздух в лёгкие, и потом повторяет всю жизнь – чаще мысленно (предъявляя миру символы успеха), иногда вслух. «Вот и я!» – и кто-то, не очень нужный, будет радоваться, а кому-то, очень нужному, будет безразлично.

В старости – всё время вслух, в виде постоянно повторяющихся рассказов о прошлом. Слушатели будут суетны в повседневных заботах и рассказы эти будут знать наизусть и потому слушать будут вполуха. На бегу. И будут даже (и даже раздражённо) просить не повторять одно и то же по сто раз, не осознавая, что это, собственно, и не рассказы вовсе, а просто последнее «Вот и я!».



И качели – наши…

Двое друзей-мальчишек договариваются, строят планы, сидя на вершине лесенки-дуги: «Завтра утром встанем пораньше, позавтракаем и выйдем. И качели – наши».

Да что там качели – весь мир! Под огромной черёмухой. Лето стрекочет кузнечиками, а у них – самокаты и музыка своя, из телефона. Цветастый ковер-самолёт с дельфином в центре. Две пары сандалий оставлены на траве «у входа». Завтра под ними появится коврик-прихожая. На голубом дельфине – кирпичики конструктора, медведь плюшевый, пакетик чипсов. Над головой – черёмуха и мама на балконе…


«И качели – наши», – сиплым голосом сказал Марко, а тощий, похожий на гуся-подростка «Горошек» с ним радостно согласился.
 
Хотя, нет! Марко сказал тогда: «Теперь всё должно быть наше. Весь мир наш!» Но «весь мир» не поддавался и уворачивался. И однажды просто схлопнулся и исчез.

Ma si ven staser… Потанцуй еще, «Горошек»! Оболтус ты этакий!



Сумка

Вдоль дома шёл мужчина с сумкой. Вороны облетали его и садилась спереди. Мужчина проходил мимо (покрошить было нечего), а они, чуть выждав, снова залетали ему наперёд. Мужчина шёл по прямой с постоянной скоростью, вороны точно выдерживали дистанцию, и вся эта картина напоминала какой-то старинный танец-шествие или мост, где мужчина чертил горизонталь, а вороны рисовали чёрные кружевные арки.
 
Вороны знали мужчину и хорошо понимали сумку, совсем как малые дети, коты и собаки.

Например, как белоснежный на фоне травы и желтоватый на фоне снега улыбчивый самоед Макс, который просто отбирал сумку/пакет/корзину у всякого, кто притормаживал, чтобы обменяться парой фраз с его хозяином. И хозяину приходилось угрожать и делать вид, что у него в руках газета и что он собирается хлопнуть самоеда этой газетой по носу: «Газета, Макс! Газ-з-зета!». А самоед знал, что хозяин блефует, и добычу не отдавал.



Лёд

За верандой с крыши натекла вода, а потом замерзла лужа.

Один «космонавт» отклонился от орбиты гуляющей по участку группы и пошёл за веранду. Поскользнулся, упал, попытался встать – не вышло. Пришлось выбираться на берег ползком. Выбрался, постоял, подумал, опустился на четвереньки и лизнул лёд. Снова выполз, постоял, подумал, встал на четвереньки и ещё раз лизнул.

«Так вот ты какой, Лёд!»



Ты чего?

Седой, но с виду очень крепкий мужчина заново учил свою ногу ходить. Он выбрасывал её вперед, с помощью трости переносил на неё, непослушную, вес своего тела, а затем придвигал вторую, более удачливую ногу. Шаг, приставить. Пауза. Шаг, приставить…
 
Кот сидел совсем в стороне, совсем не на пути, и сосредоточенный на себе мужчина даже не взглянул на него ни разу. А кот прицепился смотреть. Но не как на птицу. У кота в голове была чёткая система распознавания. Он знал людей, и знал, что люди так не ходят. И чем дольше он смотрел на выброс ноги, тем больший его охватывал ужас. Сначала ужас прокрался в глаза, потом вздыбил шерсть на загривке, а окончательно разойдясь, подбросил кота вверх и в сторону и швырнул в кусты. И уже из кустов, из безопасности выглядывая: «Эй, ты чего? Не ходи так! Страшно же!»

А человеку тоже было страшно. Оттого, что он больше никогда в жизни не сможет бегать или танцевать, как прежде: «шаг-приставка-шаг» – па шассе, без паузы.



Снеговик

Первый снег был никакущим. Слой тоненький, ни на что не годный. «Годный, годный!» – решили бывалые и, попробовав снег (ура! лепится!), тут же принялись за работу.
 
Снеговика вылепили, скатав для трёх шаров весь снег со своего участка. Оставили голую землю, но не всю. Часть земли пошла на снеговика, и поэтому он получился очень условно белым. А дальше была оттепель, и снеговик понемногу таял. Однако, он не сильно уменьшался в размерах – просто становился с каждым днём всё чернее.
 
Потом выпало много снега, и дети кружили по участку с лопатами и санками, а снеговиков больше не лепили. Ведь у них уже стоял снеговик – чёрный как уголь, и он им нравился.

 

Не принц

Мальчик простенький, а она – красавица Мальвина, в ярком деревянном домике. Он бросал мяч как бы в неё. Но так, чтобы точно не попасть. А она даже не делала вид, что испугана. Гордо и неподвижно «фигурировала» в окошке.

Потом она повисала на «лазалке», вниз головой, и у нее спадала панамка. Он поднимал и, когда она спускалась, аккуратно пристраивал, а она презрительно фыркала и сбрасывала. Свою собственную панамку. На землю.

Понимала, что за ней ухаживают и форсила. Она ведь уже давно, лет с трёх – принцесса, а мальчик – просто мальчик, никакой не принц. И она не пойдет за него замуж.