Слалом. Лыжный след на снегу

Год назад мы отправили Оливера в Англию, в типичную школу-пансион. Неухоженный провинциальный городок, повсюду море и крик чаек. Сегодня позвонила ребенку. Он, насквозь мокрый, только вернулся с матча по регби - играли, как обычно, под дождем. «А у нас выпал первый снег», - ответила я и, глядя на гору надо мной, вспомнила ту зиму, когда мой мальчик встал на лыжи. Кстати, снег и лыжи, Швейцария и Британия связаны одной цепью, горной, и не торопитесь обвинять меня в географическом кретинизме.

Мне все время хочется сбежать в Альпы, забраться на вершину и посмотреть на мир и на себя внизу свысока. Не в смысле гордыни или высокомерия, Боже упаси, просто с неба все выглядит совсем по-другому. И все встает на свои места. А когда без гор, без дозы                свободы и кислорода, иногда такая тоска берет…
 
Однажды, сжалившись надо мной, Ули снял дачу – домик на склоне в Бернском Оберланде (Ули – коренной швейцарец и мой проводник по горным тропам и по жизненному пути). Дело было осенью, коровы паслись перед входом, и как только я спросонья открывала окно, они тянулись ко мне влажными надутыми губами. Но снег в том году выпал рано, и буренок с торжественной процессией колокольного звона отвели вниз — на курорт Гриндельвальд. Изгороди между фермерскими пастбищами — столбы и проволоку — повалили на землю, а дорогу, по которой мы осенью забирались наверх на машине, раскатали под горнолыжную трассу.
 
Солнечные батареи завалило снегом, и, отключенный от звезды, домик погрузился во мрак. Спасали свечи. Свеча горела на столе, и не только на столе. Она горела на кухонной столешнице, когда я готовила или мыла посуду, и тая догорала в крошечной душевой, где я проливала на себя скупые струйки воды, нагретой в ковше на печи. Свечами по неопытности мы не запаслись, не завезли по осени на машине, так что вместе с прочей провизией стали укладывать их в рюкзаки, которые навьючивали на себя, приезжая на выходные из города.

От мира нас, как отрезало. Чтобы добраться до избушки, теперь приходилось втискиваться в кабинку фуникулера, отправляющуюся на горную станцию, а оттуда съезжать прямо к входной двери, со снежным вихрем из-под лыж. Бывало, мы добирались из Цюриха в Гриндельвальд только к часу меж волком и собакой, не успевали на последний фуникулер, и надо было тащиться наверх часа полтора, по протоптанной среди сугробов тропинке, иногда в пургу. Но, когда облака освобождали небо, необыкновенное сияние, исходившее от снега, луны и звезд, освещало нам путь. Незабываемое, космическое переживание!

И все же, если у нас был выбор, мы всегда выбирали лыжи. Но и тут не обошлось без подвоха – Оливеру еще не исполнилось четырех, и, что касается слалома и скоростного спуска, он был чистым, как первый снег, листом. В первые поездки Ули брал его, покорного своей участи, крупного и упитанного мальчика, на руки и, крепко прижимая к себе, летел с ним с горы, приземляясь у домика. Должна сказать, что, побывав на многих зимних курортах в разных альпийских странах, не встречала, чтобы кто-то катался красивее Ули. Быстрее – да, но красивее – нет. В общем, мужу я полностью доверяла, но все же долго так продолжаться не могло. И мы купили Оливеру поводок, которым обвязывали его вокруг талии. А через несколько недель спрятали куда-то за ненадобностью и больше он нам на глаза не попадался.

В общем, ребенок встал на горные лыжи, почти как скандинавы, - от безысходности, но уже к февралю прокатился по легендарной трассе Джеймса Бонда, стартующей у пика Шилтхорн. Она, между прочим, обозначается черным, и крута во всех отношениях. Детские ножки соединяли носки лыж, широко расставляя пятки, и со всей силы неокрепших мышц давили в обледенелую присыпанную снегом землю. А панорамный ресторан «Пиц Глория» на пике запомнился мне с огромными, заляпанными птичьим калом окнами, дорогой и скверной едой и легким чувством тошноты – от высоты и непрекращающегося монотонного вращения по своей оси. Его название заимствовано из бондианы, из фильма «На секретной службе Ее величества»: именно как декорация для съемок строилась эта «космическая станция» из стекла и металла. По сюжету под видом частой клиники в «Пиц Глории» пряталась подпольная лаборатория. В ней – а теперь прошу предельного внимания и сосредоточенности – разрабатывается вирус, способный погубить человечество. Шестьдесят девятый год! Интересно, какие симптомы у этой чумы – уж не поражение легких и потеря вкуса. Может, пора делать ремейк. Или пересмотреть
 
Ни одна картина бондианы не позволила себе столько Швейцарии, как «На секретной службе», и не вместила в себя столько зимнего спорта. Бонд пускается в погоню за злодеем по ледяному желобу на санках-бобах; играет в керлинг на террасе «Пиц Глория»; гоняет на олдтаймере сначала по горному серпантину, потом - на льду; нежданно-негаданно встречает любимую на катке; несется, стартуя на Шильтхорне, по черной трассе, названной когда-то «Дьявольские гонки», а потом переименованной в его честь. Вот по ней мы и спускались с Оливером в неприступный Мюррен на отвесной скале: добраться до городка можно либо на фуникулере, либо на поезде, доступа на машине нет. Именно там, у Палас отеля, сэр Арнольд Ланн воткнул в снег на склоне флажки, чтоб не скучать на монотонном прямом спуске, и придумал слалом в его сегодняшнем понимании, сочинив для него свод правил. Жители Мюррена поставили ему памятник под сосной, а английская королева посвятила своего подданного в рыцари - за заслуги в лыжном спорте и англо-швейцарских отношениях.
 
Здешние курорты конца девятнадцатого – начала двадцатого века — что-то вроде законами неписаной британской колонии. Команды Оксфордского и Кембриджского университета — в хоккейном матче или на скоростном спуске — соревнуются в Альпах. Покорением вершин развлекаются преимущественно англичане. Правда, не без помощи швейцарских проводников, которым с детства знакомы изгибы троп, шероховатости стен, горные уступы, прочность породы. Или непрочность. «Фюреры» (слово означает не только «вождь», но и «проводник») тащили с собой ледорубы, чтобы прокладывать путь британским буржуа и аристократам, высекая во льду ступеньки. Впрочем, пора вернуться к спорту, каковым альпинизм не является. Олимпийские дисциплины скелетон и бобслей появились благодаря англо-саксам, отдыхавшим зимой в Санкт-Морице, а проложенный там ледяной желоб «Креста ран», напоминающий закругляющуюся на гребне волну, стал самой быстрой саночной трассой в мире. Спортсмены набирали скорость, неведомую 19 веку - так быстро не ездил даже локомотив.               

В общем, туманный остров и снежная Швейцария срослись настолько, что сэр Арнольд Ланн предлагал сделать хозяином Белой Олимпиады 1948 года Британию, причем в Санкт-Морице. Хотя сэр, как и положено англичанам, отличался отменным чувством юмора, но в данном случае не шутил. И ничего, что в тот раз у него не вышло, зато получилось в другой, в 1936 году. Именно тогда и именно благодаря Ланну, родившемуся в Индии писателю и альпинисту, слалом и скоростной спуск дебютировали на Олимпиаде в баварском Гармиш-Партенкирхене. А за пять лет до этого ему удалось убедить ФИС (Международную лыжную федерацию) признать горные лыжи самостоятельным видом спорта. И провел первый чемпионат мира по горным лыжам в местечке более мирном и тихом, чем нацистская Германия, я бы даже сказала – в идиллическом. В Мюррене.

 Альпийское двоеборье. Стоял невероятно снежный февраль. Чтобы стартовать с пика Шильтхорн, не могло быть и речи - поднимались туда пешком и с экипировкой часов этак пять, ведь подъемники еще не появились на свет. Пришлось импровизировать - подсократить «Дьявольские гонки» и исключить из программы лесную просеку с крутым склоном. С неба валило и падало, лыжи утопали в сугробах, и горнолыжники соревновались на свежем — неутоптанном, неуплотненном, неподготовленном — снегу.
Восемнадцать швейцарцев, десять немцев, десять австрийцев, один норвежец и пятнадцать британцев и британок. Когда румяная мисс Маккиннон на всех парах подъезжала к финишу у вокзала деревни Лаутербруннен, уже в долине, откуда-то появилась прискорбная похоронная процессия. Шотландка остановилась, и остановили ее время. Через несколько мгновений она блестяще продолжила полет и приземлилась у финиша, заняв первое место среди женщин в первом чемпионате мира по горным лыжам – по скоростному спуску и слалому. Кстати, слалом, в переводе с норвежского означает «лыжный след на склоне».
          
Будучи в Гармиш-Партеркирхене в тридцать шестом, на безукоризненно подготовленных при личном руководстве фюрера (к сожалению, вождя, а не проводника) Олимпийских играх, Арнольд Ланн сказал: «Дорогие немцы! Разрешите открыть вам маленький секрет: на лыжах можно кататься и для удовольствия». Думаю, он с ностальгией вспоминал Мюррен. 
               
Я – тоже. Наших с Ули детей, когда они были детьми. Первые следы Оливера, - его почти кукольных лыж, на нераскатанной черной трассе.  Полет наяву. Чувство скорости - под собой. Безразличный взгляд гор, они всегда втроем – Айгер, Мёнх, Юнгфрау, это путеводное созвездие Бернского Оберланда. Леса, холмы, первые крестьянские домики на высоте, отели – чуть ниже. Железная дорога. Горнолыжники, как средневековые рыцари, в шлемах и неподъемных ботинках. Ресторанчики. Бары. Названы в честь трасс, названных в честь разных историй. И памятник британцу – бюст в скале под сосновым деревом. И наша дача над Гринделвальдом – глубокий снег упал на разряженную солнечную батарею, сверчком трещит печь, и сумеречно-лениво спускается по телу свечи воск. Если свечи зажигают, значит это кому-нибудь нужно - чтобы растопить сыр в кастрюльке, поужинать, смыть жир и хлебные крошки с керамических тарелок и подняться к ледяной кровати в свете прожектора полной луны.