Перекрестье небесных рек

Я в полночь посмотрел:
Переменила русло
Небесная река.
(японская поэзия)


Вывернувшая из-за поворота машина едва не въехала на тротуар, каким-то чудом выровнялась, взревела мотором и растворилась в дали, предварительно ухнув колесом в лужу и обдав меня фонтаном брызг. Я не расстроилась только потому, что дальше расстраиваться было некуда. Грязная вода казалась сущей ерундой на фоне рухнувшего проекта, разноса начальника, увольнения, некстати потёкшего холодильника (а когда оно бывает кстати?), отсутствия денег на ремонт и - в довершение всех бед, - отломившегося каблука. Меньше всего я ожидала подлостей от каблука, но он подстроил мне эту гадость буквально за пять минут до лужи. Кое-как стирая с себя салфеткой грязные потёки, исполненная мрачных мыслей, я похромала к метро. Проходя мимо витрин магазинов, я на автомате взглянула на себя. Видок у меня был тот ещё - волосы мокрыми сосульками свисали на плечи, с подола капало,  и так мне вдруг стало обидно, что слёзы сами потекли по щекам. Я всё стояла и жалела себя, пока глазам не надоело рассматривать жалкую тётку и они не переключились на то, что было выставлено в витрине. А там оказались настоящие сокровища. На искусной драпировке были расставлены кубки из мерцающего хрусталя с чуть поблёкшей позолотой, серебряные и фарфоровые блюда, на специальных подушечках лежало несколько камей, чьи гордые профили словно светились, оттененные чернотой бархата, и повсюду искрили небрежно рассыпанные гранатовые бусины. И вдруг среди всего великолепия я увидела Пастушку.

Такая же точно Пастушка была раньше у меня. Фигурка мейсенского фарфора представляла собой девочку, обнимавшую белоснежную козочку. Девочка была совсем маленькой, ростом с саму козу, и детское личико доверчиво утыкалось в мягкий козий бок. Когда-то давно, еще до революции, мой прапрадедушка привез Пастушку в подарок моей прапрабабушке, отчего она сразу влюбилась в него и вышла замуж, по крайней мере так гласила наша семейная легенда. Как бы то ни было, с тех пор фарфоровая девочка с козочкой бережно передавалась в нашей семье от поколения к поколению как талисман. Именно что «хранилась» - неделю назад, уж не знаю, как это случилось, Пастушка упала и разбилась, да не так, что можно склеить, а вдребезги. Я так и не поняла, как можно было разлететься в пыль, ударившись о паркет. Я проплакала над остатками Пастушки полночи, а потом собрала всё в пакет и выбросила, но до сих пор кляла себя за безрукость. Разглядывая витринную Пастушку, я наклонилась почти впритык к стеклу. На моей статуэтке была небольшая трещинка и парочка крохотных сколов (память об эвакуации), интересно, есть ли на этой похожие приметы времени. Удивительно, но на этой фигурке оказалась точно такая же трещинка.

Погруженная в воспоминания, я не заметила, как из двери магазина вышел аккуратный седой старичок и с минуту смотрел на меня, затем, сообразив, что я его не замечаю, скрипуче покашлял. Я от неожиданности отскочила и чуть не сбила с ног прохожего, который немедленно обругал «тупую корову», меня то есть.

-Простите, – сказала я, сама не зная, кому больше адресую это, старичку или прохожему хаму.

-Добрый день. Если вас заинтересовало что-то конкретное, прошу вас, заходите, - отозвался старичок.

Я посмотрела на старичка, потом на вывеску над ним. Скромные буквы на бежевом фоне сообщали, что здесь располагаются «П. Анечкин и Варвара». Затем я с сомнением оглядела своё переставшее быть презентабельным пальто, но старичку, похоже, было плевать на пятна. Он чуть отодвинулся от двери, приглашая меня внутрь, и я вошла в лавку.

Внутри шум улицы сразу стал неслышен, я словно очутилась на дне старинной шкатулки с драгоценностями. И пахло здесь не пылью и древностью, как я ожидала, а кофе и почему-то сиренью.

-Пётр Петрович Анечкин всегда к вашим услугам, - церемонно поклонился старичок и предложил сесть, да не куда-нибудь, а в мягкое и, похоже, антикварное кресло. Я снова скосила глаза на испорченную одежду, и Пётр Петрович, заметив это, нетерпеливо прищёлкнул языком.

-Послушайте, если вам так некомфортно ощущать себя в вашей одежде, снимите её, и дело с концом.

Поймав мой взгляд, Пётр Петрович раздражённо добавил:
-Я имею в виду ваше пальто.

Я последовала его совету и сразу почувствовала себя свободнее. Опустившись в кресло, я сказала Петру Петровичу о Пастушке, которая была так похожа на мою. Пётр Петрович, как мне показалось, странно взглянул на меня, зачем-то предложил кофе и, возясь с кофеваркой в уголке, сказал:

-А Пастушку вы можете забрать, конечно. На обычных условиях.

На обычных условиях? И что значит «забрать»? Почему не «купить»? Может, это антикварный сленг такой?

Кофе оказался вкусным и крепким. Пётр Петрович подумал и поставил рядом с чашечками две рюмочки коньяка.

-Мне кажется, вам сейчас не помешает, - бросил он.

Мне не помешало. Мы выпили коньяк, потом выпили кофе, и я попросила разрешения посмотреть Пастушку поближе. Снова странный взгляд, но статуэтку я получила. Теперь, не стесняемая стеклом витрины, я наконец могла познакомиться с ней поближе. Но чем дольше я крутила её в руках, тем больше недоумевала. Первую трещинку я заметила ещё с улицы. Теперь я отчетливо видела, что на этой Пастушке и сколы были точно в тех же местах, что на моей. Но если повреждения ещё можно было объяснить случайностью, то царапины...

Однажды, когда мне было три или четыре года, мне захотелось сделать Пастушку ещё красивее и добавить на её золотистую юбочку кружева, чтобы получилось как на мамином платье, которое мне казалось тогда верхом совершенства. Я раздобыла гвоздь, взяла Пастушку и забилась в свой секретный уголок за диваном, где принялась выцарапывать на позолоте кружочки. За этим занятием меня и застукали мама с бабушкой, встревоженные долгим молчанием ребёнка. Ребёнок, по счастью, успел процарапать только одну маленькую козявку и не на самом виду, тем не менее был наказан по полной программе, а Пастушка на долгие годы переселилась на самую верхнюю полку. И вот теперь я бессмысленно таращилась на свой собственный автограф.

-Простите, а вы не могли бы сказать, откуда у вас эта фигурка? – спросила я Петра Петровича, и он чуть не расплескал свой кофе.

-Да вы же мне её, голубушка, и принесли!

И с укором посмотрел на меня.

Настал мой черёд поперхнуться кофе.

-Я?!

Пётр Петрович задумчиво посмотрел на коньяк и снова на меня.

-Вы, голубушка. Неделю назад.

И таки налил мне ещё коньяка.

...

-Да как же это может быть, - горячилась я,  – я даже не знала о том, что здесь есть антикварный магазин. Обычно я хожу совсем другой дорогой.

Пётр Петрович глядел на меня с нежностью, как на блаженную, и рассказывал, как я, собственной персоной, принесла ему на прошлой неделе, кроме Пастушки, ещё чайную пару и набор десертных вилочек. Десертные вилочки меня добили. Пётр Петрович вздохнул и повёл меня к полкам в глубине магазина. Там стояли чашка и блюдце, из которых я любила пить чай в детстве и очень горевала, когда они потерялись при очередном переезде.

-А вилочек нет. Их уже купили. Вчера.

Я молчала так долго, что Пётр Петрович начал беспокоиться. Лишь его покашливания заставило меня очнуться и посмотреть ему прямо в глаза.

- Пётр Петрович, - сказала я, - пожалуйста, расскажите мне ещё что-нибудь обо мне.

-Ну что же я вам расскажу, - развёл руками Пётр Петрович. – Вы просто продали мне старинные вещи, которые вам, видимо, больше не были нужны, потом мы с вами выпили кофе, вот как сегодня, вы были очень расстроены и довольно сбивчиво рассказывали что-то о работе, которую вы потеряли, о бросившем вас некоем Андрее, а больше ничего. Ах да, ещё вы говорили про холодильник! Потёк, что ли, он у вас.

Я кивнула будто во сне и снова погрузилась в себя. Неделю назад я была счастливым человеком. Проект обещал стать самым успешным моим проектом за последние три года, Андрей, моя большая любовь, предложил наконец переехать к нему, а холодильник холодил, как ему и было положено по техпаспорту. И Пастушка была цела. Она разбилась поздно вечером, а на следующий день на меня посыпались неприятности. С работой. С холодильником.

С Андреем?..

Сегодня с утра мы попрощались как обычно, но с утра и холодильник работал.

Неужели и это будет? Что вообще происходит? Как вообще всё это может быть?

-Знаете, - сказал вдруг Пётр Петрович, - если хотите, забирайте ваш фарфор просто так, по той же цене, что продали мне.

Я только усмехнулась. Денег у меня оставалось ровно до конца месяца, в ближайшие недели мне предстояли поиски новой работы. Однако мысль о деньгах вернула меня в реальность. Я со вздохом поднялась и взяла с вешалки успевшее подсохнуть пальто. Было жаль покидать гостеприимного Петра Петровича, но пора было домой. Скоро придёт с работы Андрей. Сердце кольнуло – придёт ли теперь?

-Я могу отдать вам их в долг. Будете расплачиваться потихоньку. В месяц я могу вам платить...

И Пётр Петрович назвал сумму.

Я окончательно перестала что-либо понимать. Слова Петра Петровича проникали в мой мозг очень, очень медленно.

-Вы мне предлагаете работу? В магазине?

Так не бывает. Он меня не знает, видит меня первый раз в жизни. Ладно, второй. Я просто странная тётка с улицы, у которой происходит что-то странное с головой, раз она помнит не то, что другие. Другой. И не помнит, а... Я впервые подумала о том, что, возможно, сумасшедший как раз этот Пётр Петрович, а не я. Но работа... И холодильник...

-Мне нужен художник-декоратор, - продолжал, ничуть не смущаясь, Пётр Петрович. – Вы ведь художник-декоратор? К тому же работы в магазине не очень много, и у вас будет оставаться время на собственные маленькие проекты. К тому же...

Пётр Петрович взял меня, как маленькую, за руку, вывел на улицу и кивнул на вывеску:

-К тому же вы уже у меня работаете, Варвара. С прошлой недели.

И хитро подмигнул.

В кармане вдруг запищал телефон. Едва я ответила, из трубки понёсся голос Андрея.

-Ты где? На работе мне сказали, ты давно ушла. А дома тебя тоже нет! Я волнуюсь, Варька, я сто раз звонил, ты трубку не берёшь. Что случилось, тебя забрать? Говори адрес!

-У меня всё хорошо, Андрюш, - я наконец вклинилась в его тревожный поток. – Я еду домой, скоро буду.

Плевать мне на всё безумие мира и своё собственное, если у меня есть Андрей. И впервые за всю неделю я вдруг почувствовала, что у меня действительно всё хорошо.