Подранок

    Ванька дрался отчаянно, остервенело, с какой-то совсем не детской злостью. Прикусив до крови нижнюю губу, рычал и фыркал, словно волчонок, нанося противнику беспорядочные, размашистые удары крепко сжатыми грязными кулачонками с содранной на костяшках кожей. Его обидчик, очевидно старший по возрасту, долговязый взъерошенный пацан, с ехидной усмешкой и явным физическим превосходством, особо не суетясь, лихо уворачивался от «ветряной мельницы» Ванькиных рук. Бил неспешно, но прицельно, как будто нехотя, в полсилы и, скорее всего, даже не столько с целью наподдать щеглу, сколько остудить его пыл и унизить. Нанося очередной удар извалявшемуся с головы до ног в грязном подтаявшем снегу мальцу, плюнул ему прямо в лицо и что-то злобно прошипел, как ядовитый змееныш. От его слов Ванька вообще взбесился! Слезы обиды и отчаянья брызнули из глаз, он неожиданно для врага пригнулся, втянул голову в плечи и, сгруппировавшись, как шальная пружина, кинулся вперед, нанеся неожиданный нокаут сопернику, воткнувшись ему со всей силы головой прямо в живот. Долговязый, не устояв на скользкой снежной каше, рухнул на свой тощий зад. Поймав выгодный момент, Ванька накинулся на поверженного обидчика и начал его отчаянно пинать ногами.

    Неизвестно чем бы закончилось это «ледовое побоище», если бы из-за угла дома во двор не вышел бригадир строителей, ремонтирующих ветхий двухэтажный деревянный дом, в котором проживал Ванька со своей матерью.

   Крепкий, лет пятидесяти мужчина, с седой, аккуратно стриженой бородой и усами, одетый в утепленную камуфляжную куртку и вязаную шапку, кинулся разнимать юных «петухов». Одной рукой подхватил барахтающегося Ваньку и прижал его, дрыгающего ногами, себе подмышку, другой рукой схватил за шиворот долговязого и, слегка поддав ему коленом под зад, приказал отвалить восвояси, пообещав оборвать уши, если еще раз посмеет изголяться над Ванькой.

Длинный тут же исчез из вида, а весь перепачканный, возбужденный Ванька еще долго не мог успокоиться, хлюпал носом, пытался отряхнуть от въевшейся грязи школьные брюки, метался по двору, собирая в коричневый рюкзак разбросанные тетради и учебники.

- Зачем ты меня остановил, дядя Егор? Я тебя просил? Че ты лезешь не в свои дела? Я все равно убью этого гада! Он – гад! Он – настоящий паршивый гад!

  Мужчина, присев на корточки, снисходительно улыбался, поглаживая свои седые усы, и молча внимал Ванькиной истерике. Когда малой немного успокоился, подошел к нему, приобнял за щуплое плечо крепкой рукой и спросил:

- Ну и что это было? Давай, валяй, делись секретами. Я – могила. Никому, ничего, ты же знаешь…

И тут пацана понесло:

- Я ведь мужик? Ну, скажи, дядя Егор, мужик?

- Кто бы сомневался! – с улыбкой молвил бородач.

- Мне хоть и десять лет всего, а я – настоящий мужик! Ни то, что мой батя-козел! Это из-за него все! Если бы он нас с мамкой не бросил, все бы по-другому было. А то сбежал и прячется где-то, как крыса. Даже не вспомнил ни разу, что у него сын растет! Мамка бедная старается, но она же – баба! А что баба может? У нас же, сам видишь, дом какой – печку топить надо, все удобства во дворе, вода в колонке. Все дорого, блин! Дрова или уголь купить надо, в школу меня собрать надо. Кормиться тоже как-то надо! А у мамки работа – копейки платят! А тут еще этот урод Генка и его дружки меня постоянно достают.

- А чего им от тебя надо-то?

- Да спроси их! Генка и в школе меня постоянно дергает и пинает. Телефон заберут и дразнят потом: «Догони и отбери свой «крутой» мобильник! Или беги к мамке в столовку, пожалуйся, пусть сопли вытрет!» Ничего он у меня и не задрипанный!

 Словно в доказательство сказанных слов достал Ванька из кармана школьных штанов свой простенький, давно устаревшей модели сотовый телефон. Заботливо потер маленький экран и кнопки рукавом, для чего-то включил подсветку, продемонстрировал дяде Егору звуковой сигнал, похожий на свисток закипающего чайника, включил режим вибрации и довольный и успокоенный сунул изрядно пошарпанный гаджет обратно в карман.

- Ну что, плохой что ли телефон? Да у других пацанов и такого нет! Ясно, что они со своими «Айфонами» выпендриваются. Ну так у него батя в пограничной части служит, при звездах на погонах, на «Крузаке» катается, а моя мамка тарелки в школьной столовке моет. Мне что теперь – от зависти удавиться что ли?

- Брось ты, Ванька, кипятиться! Сам же говоришь, что ты – мужик, а не слабак какой-то тряпичный. Ну, так утри нос и кончай причитать, как старухи на лавке. Я тебе, парень, вот что скажу – что из человека получится – время покажет! Еще не факт, что этот Генка, мамкой и папкой облизанный со всех сторон, чего-то путнего в своей жизни добьется. Оно ведь, Вань, как легко дается, так легко и спускается. Я уж, Слава Богу, пожил и кое-что в людях видеть научился. Ты главное злобу в себе не копи. Злым быть – последнее дело! Да и за что, и на кого злиться? На отца твоего, который сбежал? Да и флаг ему в руки и перо в одно место для скорости, если ветер дунет. Шучу, конечно! Знать его не знаю, да и судить не берусь. Жизнь всех рассудит. А ты мамку жалей! Вот ее оскорблять и обижать – сам не смей и никому не позволяй! Надо будет – даже в глотку вцепись! Понял, пацан? Ладно, я тут с тобой лясы точу, а у меня там машина с металлом для крыши сейчас прийти должна. Пойду своих работничков гонять, просто беда – только отвернешься, то накосячат, то сидят в носу ковыряют, то местные ваши у них что-то свиснут. Народ тут – гнилой! Для них же стараемся, торчим в командировке в этом медвежьем углу, домишки ваши «дореволюционные» в божеский вид привести пытаемся, так нет же – воруют все, что под руку попадет. Сами же у себя и прут – идиоты! Ну, ты, парень, не в счет, с тобой мы – почти кореша стали! Я прав?

- Точно, дядь Егор! Я вас сразу зауважал. Вы – клевый мужик! И даже водку не пьете, и даже не курите!

- Ну, спасибо, дружбан, за уважение! Давай «пять», и пошел я воевать дальше.
Шлепнув большой шершавой ладонью о Ванькину измазюканную пятерню, Егор Данилыч похлопал пацана по плечу и ушел на свою строительную «передовую».


Морозное декабрьское утро встречало первых прохожих рыхлым, пушистым снегом, белым покрывалом укрывшим вчерашнюю грязь и распутицу во дворах и на окрестных дорогах. Мир как-то обновился, все вокруг стало немного чище, тише и новее. Рабочий день едва начался, а бригада суетливых корейцев под руководством опытного строителя Егора Данилыча уже копошилась на монтажных лесах, буквально на глазах преображая фасад деревянного дома, еще в 50-е годы прошлого века наспех срубленного зеками из местной колонии общего режима. Похоже, с тех самых пор эти жилища не видели ни одного капитального ремонта. Обшарпанные кирпичные печные трубы в два ряда по четыре штуки в каждом не один десяток лет коптили небо черной угольной гарью, сиротливо усевшись на прогнивших и растрескавшихся от старости, латанных-перелатанных горемычными жильцами шиферных крышах.

 Людей заезжих это небольшое приморское поселение, расположенное на берегу Амурского залива, своим непрезентабельным внешним видом явно никогда не впечатляло. А уж последние года обветшавшие, покосившиеся домишки со всеми удобствами во дворе даже на неприхотливых местных жителей стали навевать уныние и тоску. И без того редко просыхающее от хронических запоев население все чаще стало списывать свое беспробудное пьянство на невыносимые для человеческого проживания жилищные условия, отсутствие работы и жуткую скукотищу. Ни клуба, ни библиотеки, ни какого-либо другого заведения для культурного досуга здесь давно не припомнят. Несколько частных продуктовых магазинчиков-лавочек, небольшой детский сад и школа – вот, пожалуй, и все признаки цивилизации в этом Богом забытом уголке. Основное трудоспособное население составляют две категории служащих – одни служат в пограничной части, охраняют Российско-Китайскую границу, а другие – вольных поселенцев из числа осужденных законом сограждан.


Размытая последним осенним тайфуном и без того похожая на ребристую стиральную доску грунтовая дорога, соединяющая поселок с ближайшим более-менее крупным населенным пунктом, доставляет местному населению еще большие проблемы и неудобства, чем убогое жилье. Расстояние, чуть более пятнадцати километров, люди здесь преодолевают как круглогодичную полосу препятствий, поминая местную власть и дорожные службы самыми «изысканными» эпитетами! Никакого регулярного автобусного сообщения с цивилизацией здесь давно не припомнят. Добираются до районного центра на прием к врачу или для приобретения чего-то более серьезного, чем хлеб, консервы и крупы – кто как может. Поэтому для таких пацанов, как Ванька, выезд за пределы места постоянного обитания – настоящий праздник, который случается от силы несколько раз в год, чаще в период летних каникул. Но мечтает и готовится к таким событиям Ванька задолго и основательно, складывая звенящие рублики в пустую ярко-красную жестяную банку из-под «Пепси-Колы». Наполняется импровизированная копилка жутко медленно, ведь падающие туда рублики мальцу приходится выкраивать из выделяемых мамкой раз в неделю незначительных сумм на карманные расходы. А так хочется иногда и «Сникерс» пожевать, и чипсами похрустеть…


Стрелка настенных часов едва перепрыгнула цифру 10, а Ванька уже выскочил из подъезда на улицу, хотя учится со второй смены. Это не потому, что в поселении так много детей, а потому, что школа маленькая, и не все классы отапливаются. В связи с этим всех школяров разделили на две смены: старшие «грызут гранит науки» с утра пораньше, а дети с 1 по 5 класс приходят на занятия к обеду. Но торчать дома одному до самого обеда – для пацана настоящая пытка!
Несмотря на все старания матери вправить ему мозги, он почти никогда не выдерживал долгую паузу полного одиночества и в любую погоду выдвигался в школу задолго до начала уроков. Неторопливым шагом идти от Ванькиного дома до школьного крыльца минут десять, но пацан умело растягивал этот маршрут до беспредела! Иногда даже умудряясь опоздать на первый урок. Сначала обходил по периметру родную двухэтажку, обязательно заглянув для чего-то в соседний обшарпанный подъезд, где обитали кроме двух одиноких старушек в основном алкаши и бездельники. Дальнейший маршрут неизменно пролегал мимо продуктового магазина, расположенного напротив. Затем, вопреки логике и здравому смыслу, Ванькины ноги несли его в противоположную от школы сторону поселка. Он топал вдоль дороги до ближайшей частной торговой точки, где кроме скудного ассортимента съедобного «закусона», круглосуточно, из-под полы велась торговля местным самогоном. Покрутившись некоторое время на пороге «заведения», пацан иногда заглядывал и вовнутрь. Хозяйка лавки тетя Люба – давняя приятельница его матери – праздношатающегося, болтливого пацана хотя и сдавала потом матери со всеми потрохами, но и почти всегда чем-нибудь угощала, то ли от доброты души, то ли от жалости. Получив дежурный чупа-чупс и попрощавшись, Ванька перебегал через дорогу на незатейливую детскую площадку, возведенную недавно местной администрацией для поселковой малышни. Поболтавшись на скрипучих качелях, перебирался на деревянную шведскую стенку, висел на перекладинах, пытался подтягиваться и качать пресс на турнике, неведомо перед кем выпендриваясь. А уж если на горизонте появлялись нежданные прохожие, или на площадку заглядывали девчонки из ближайших домов, то Ваньку по-настоящему несло! Он всеми возможными способами пытался привлечь к себе внимание, начинал громко свистеть или петь, заговаривал уши девчонкам, на ходу сочиняя какие-нибудь небылицы.



   Вот и этим утром Ванькин маршрут начался с обхода придомовой территории. Обойдя строение с тылу, начал поочередно цепляться к копошащимся на строительных лесах корейцам. Те уже привыкли к надоедливому пацану, мало понимая его безудержную словесную трескотню, дружелюбно улыбались, махали руками в знак приветствия и молча продолжали жужжать шуруповертами, крепя сайдинг к деревянным стенам дома. Ванькиного друга Егора Даниловича там не было, видно укатил в город по делам. Бесцельно потоптавшись по сугробам, Ванек принялся набивать карманы куртки валяющимися на бетонной отмостке прямо у стен дома шурупами и саморезами. Роняя их сверху озябшими на морозе руками, корейские строители не утруждали себя заботой собрать потом то, что приобреталось не за их деньги, а потому не представляло для них никакой ценности. Напрасно Егор Данилыч читал им лекции, что разбрасываться материалами – свинство! Они только ехидно хихикали, щуря и без того узкие глазки, и продолжали гнать объемы, не заморачиваясь на такие мелочи.


Хозяйская жилка у Ваньки проявлялась с детства: он подбирал и тащил в дом все, что попадало под руку. Мать, наводя в доме порядок, ворча и чертыхаясь, выгребала у сына из-под кровати, из ящиков письменного стола и шкафа с одеждой груды ненужного хлама. Чего только "домовитый" малец не пер в дом: и гнутые гвозди, и пластиковые бутылки, и картонные коробочки, какие-то подшипники, гайки, запчасти от велосипеда, найденные на помойке старые утюги, чайники, дверные замки...
Откуда в нем была это тяга – мать недоумевала.

   Сама – воспитанница детского дома, не ведающая роскоши и достатка, была достаточно замкнутой, немногословной, привыкшей самостоятельно решать все житейские проблемы, но при этом оставаясь болезненно гордой, не допускающей к себе жалости женщиной. Предательство и бегство мужа пережила стойко, доверяя свою бабью слабость лишь старой перьевой подушке по ночам. Родила Ваньку, уже будучи далеко не молодухой. Даже в юные годы желающие приударить за ней в очередь никогда не выстраивались. Причиной всему была, мягко говоря, ее неброская внешность. Ни красотой, ни фигурой, ни ростом, ни интеллектом Томка не блистала, а потому, особо не раздумывая, повелась на первую же попытку закадрить бабенку одного подвыпившего местного "гусара" из бывших сидельцев. Их краткосрочный роман закончился ровно на третьем месяце Томкиной беременности. Тупо уставившийся в пол, явно ошарашенный неожиданной новостью, "Казанова" просидел еще так – в позе медитирующего Будды – с полчаса, потом молча встал и вышел с дымящейся сигаретой во двор. Больше его никто не видел. Как корова языком слизала будущего папашу! Вариантов у Тамары не было. Как не было ни родных, ни близких, кто бы дал дельный совет или поддержал материально. Но реально осознавая, что второй попытки стать матерью у нее уже, скорее всего, никогда не будет, она твердо решила рожать!

  Слава Богу, родился Ванька, хоть и немного недоношенным, с маленьким весом, но вполне себе здоровеньким, прожорливым и горластым. Уж что-что, а поорать он просто обожал! Какими только народными премудростями и хитростями не пыталась унять его писк и визг молодая мамашка, но орал он день и ночь, не ведомо по какой причине. За первые полгода Ванькиной жизни с ума едва не съехали все соседи, доведенные до бешенства постоянным ревом неугомонного детеныша. Прекратил голосить маленький Ванька лишь после того, как "поколдовала" над ним сердобольная старушка Лаврентьевна, живущая в соседнем доме. Все в округе знали, что эта бабушка "божий одуванчик" умеет делать что-то такое, здравым смыслом и логикой не объяснимое, после чего некоторые мужики раз и навсегда бросали пить...
Раннее свое детство Ванятка не помнил – и хорошо! Не сладко пришлось ему малому, и его мамке-одиночке. Но на трудности и проблемы не взирая, подняла сынка одна, без нянек и бабок. Вот только жизнь эта со своими перекосами и перегибами явный след на характере пацана отпечатала.

  Маленький, взъерошенный, колючий, как ежик, взбалмошный и гиперактивный – он всем своим существом пытается самоутвердиться в этом жестоком мире, маскируя свою слабость и неуверенность за ширмой шумной бравады и клоунады. От того легко объяснима его, такая скорая, искренняя и где-то даже настойчиво-прилипчивая симпатия к немолодому уже седобородому строителю дяде Егору. Что уж там напридумывал себе Ванька, каких нафантазировал картинок дальнейшей жизни – неведомо. Но однажды на полном серьезе вызвал своего нового взрослого друга на мужской разговор.
Пару дней отсутствовал Егор Данилыч в поселке, укатив по колдобистой дороге в районный центр за недостающими стройматериалами. Во время его отсутствия Ванька как-то притих и погрустнел. Все так же бесцельно пиная сугробы и бороздя сточные канавы с грязной, толком не застывшей водой вдоль дорог, маячил в центре поселка, кажется, не вспоминая про учебу.

 На третий день, ближе к обеду, к дому подкатил большой синий грузовик с крановой установкой, загруженный по самые борта. Ванька заметил машину одним из первых. Сиганул вниз со строительных лесов на уровне второго этажа, где сидел, болтая ногами и одновременно языком, развлекая задубевших, как воробьи на ветках, вечно не по погоде одетых корейцев. Те тоже бросили работу и начали спускаться вниз, встречать своего "капитана" и разгружать машину. Не успел Егор Данилыч вытряхнуться из кабины грузовика и размять затекшие ноги и спину, как Ванька буквально повис у него на шее.

- Наконец-то, дядь Егор, прикатил! Мы уже тут с твоими "кореандрами" ждать устали! И че они у тебя все такие тупые? Как ты вообще с ними разговариваешь? Я им объясняю по-русски, нифига не понимают, лыбятся и че-то там курлычат. Я им тут рассказывал, как мы с мамкой в городе в "корейскую кухню" зашли и ели их салат из морковки. Злой, как дракон! У меня еще два дня все в животе горело, но мне понравилось! Я их хвалю, а они – тупые, ничего не поняли!

- Вань, слушай, утихни хоть на секунду. Некогда мне сейчас лясы точить, надо быстро разгрузку организовать и машину назад отправить. А потом ты мне все доложишь, как положено, во всех подробностях. Договорились?

- Да, ладно! Что я – дите что ли? Все понял. Я подожду. Просто скучно без вас было, дядь Егор...


Шустрые корейцы, как муравьи, быстро и молча, без лишней суеты организовали разгрузку привезенного материала. Двое, вскарабкавшись на кузов, лихо заводили стропы, цепляли их за крюк подъемного крана и жестами подавали команду водителю, остальные принимали груз внизу. На все про все ушло меньше получаса. Водитель грузовика, махнув Данилычу на прощанье рукой из приоткрытого окна кабины, дал по газам.

Егор Данилыч устало присел на деревянный поддон с мешками сухой штукатурной смеси. Ванька тут же вынырнул откуда-то из-за угла и деловито плюхнулся рядом.

- Ну что, притомился? Может, я за чаем домой сгоняю?

- Да не суетись, Вань. Чаем я не наемся. Сейчас задание своим, как ты их там обозвал "кориандрам" выдам, и пойду, пообедаю. Жена ждет, наготовила, как всегда, чего-нибудь вкусненького.

- Дядь Егор, ты не обижайся, но я не могу понять, а чего твоя жена за тобой по командировкам таскается? Боится, что уведут?

- Ну, во-первых, не таскается, а ездит! А, во-вторых, я без нее, как и она без меня – вообще никуда и никогда! Вот бывает так, пацан! Мы, как ниточка и иголочка. И так уже двадцать пять лет! Прикинь! В настоящей семье так и должно быть.


Ванька сразу как-то сжался, отвел глаза в сторону и вроде даже зашмыгал носом.

- Ты чего это насупился, слышь, Вань? Я тебя обидел чем-то?

- Да, не... Просто, конечно... Я тут дурак было... А у вас – все и так в шоколаде...

- Ты это о чем? – потянув Ваньку за рукав куртки, спросил Егор Данилыч.


Ванька резко вскочил с мешков, отряхнул руками белую пыль со штанов и, как-то зло сверкнув глазенками, выпалил:

- Да ясно все с вами! Я – дурак, конечно, но так хотел вас с мамкой свой познакомить. Ведь она у меня очень хорошая баба, и работящая, и добрая! Ну, не красавица – это я, как мужик, понимаю, но ведь хорошая...

- Вань! Ты вообще о чем? Я так догадываюсь, что ты, типа, сватать меня собирался?

- Че вы смеетесь? Ничего и не сватать, я же вам не эта Розочка Сябитова!
Егор Данилыч еле сдерживал смех, но боялся обидеть разоткровенничавшегося мальчишку и потому сидел как вкопанный и слушал Ванькин бред с умным видом.

- Я вашу жену, конечно, не видел, может, она и лучше мамки моей, но моя зато – такая непривередливая! И она бы с вас пыль сдувала!

- Вань, а чего это ты вдруг так резко со мной на "вы" перешел? Мы же вроде кореша с тобой и с первого дня на "ты" были.

- Да так, чего уж там кореша... Я-то, дядь Егор, как с тобой познакомился, сразу зауважал и мечтал все время – мне бы такого батю!


- Видишь ли, дружище, ты мне тоже очень понравился. Ты такой настоящий, хотя еще маленький, но уже – мужик! Я слюнтяев и лицемеров терпеть не могу! А ты лепишь все, что видишь, прямо в глаза, это, конечно, не всегда хорошо. Повзрослеешь – поймешь. Но давай по-взрослому, Ванек, без всяких обид. Ты – отличный парень. И с характером – это для мужика важно! И мать у тебя наверняка хорошая и добрая. Но, видишь ли, каждому в этой жизни своя судьба Богом уготовлена. Я давно женат и счастлив при этом! И дети у меня уже взрослые, и даже внуки, почти такие, как ты по возрасту. Куда же я от них, а, Вань? И тебя у мамки не заберешь, ведь она без тебя не выживет! Или я не прав?
Ванька шмыгнул сопливым носом, неуклюже уткнулся раскрасневшейся мордахой в плечо Егора Данилыча и, еще несколько раз всхлюпнув, тихо выдавил из себя:

- Не сердись, дядь Егор! Я не хотел... Че-то слюни пустил, как девка.

Данилыч обнял пацана за плечи, слегка встряхнул, заглянул ему в слезящиеся глаза и по-отцовски поцеловал в лоб.

- Все у тебя будет как надо! Поверь мне! Я жизнь прожил, людей и всяких тварей повидал. Ты, Ванька – настоящий! И мы с тобой навсегда друзьями останемся! Нам скоро работы здесь сворачивать и по домам, но у тебя мой номер мобильного есть. Я двадцать четыре часа в сутки на связи. Ты это знай! Главное, мать береги и никогда не становись подлецом! Обещаешь?
Ванька, ничего не ответив Данилычу, чмокнул его в щетинистую щеку и убежал домой.


Сдав приемочной комиссии преображенные, отремонтированные дома, строители собрались восвояси. Егор Данилыч с супругой уже загружал последние коробки со своими пожитками, освобождая съемную квартиру, когда в их дверь кто-то робко постучал. Данилыч толкнул дверь. Там, потупившись глазами в пол, стоял Ванька.

- А, дружище, ты? Ну, заходи! Правда уже и посадить тебя не на что и угостить нечем, все в машину загрузили, но я рад тебя видеть.

Ванька, переступив порог, протянул Данилычу пятерню и еле слышно поздоровался с его женой. Мудрая женщина, которая была с первого дня в курсе этой трогательной дружбы супруга с местным пацаном, потихоньку ушла в другую комнату.
- Я вот помочь пришел. Может, что загрузить еще надо? – промямлил Ванька.
- А на-ка, держи, вот еще коробка с тарелками и кастрюльками осталась, как раз поможешь.


На улице, отдав ключи от съемного жилья хозяйке, Егор Данилыч и его жена пожелали всем доброго здоровья и просили не поминать лихом. Напоследок седобородый строитель подошел к своему юному другу:
-  Ну что, Ванек? Все путем?
- Да, дядь Егор! Все будет четко! Я знаешь, чего сегодня ночью решил? Я после пятого класса в Суворовское училище пойду! Военным хочу быть! А потом – генералом! И потом мамку к себе заберу! И жена у меня будет, как у тебя! Ну, помоложе, конечно, но хорошая! И любить меня будет! А я тебя никогда не забуду, дядь Егор...

 Не сдержав нечаянно нахлынувших предательских детских слез, Ванька встрепенулся, утер рукавом куртки мокрый нос и, как молодой жеребенок, на своих неокрепших, разъезжающихся в снежном месиве ножульках рванул, не разбирая дороги, куда глаза глядят...