13 пик

Мне выпало 13 пик, и я шагнул в неизвестность.

Представление началось.

Узкий коридор? Широкий зал? Не знаю, я потерян во мраке и не чувствую его границ. Слабая подсветка снизу не позволяет видеть дальше вытянутой руки. Где иллюзия, где реальность? Теперь меня ведут узким извилистым коридором. Я касаюсь его черных, шершавых стен, иногда различаю потолок, также выкрашеный в черное. Мы входим в бар. Это исходная и конечная точка, здесь сумрак не так плотен, но дым благовоний превращает зыбкую реальность в мираж. Предупреждают, что надо молчать, заставляют надеть маски: мертвая белая личина с длинным носом и вытянутым подбородком! Я протестую, я не хочу маску! Увы.
 
Нас уже много. Нет, мы не зрители и не актеры, мы - белые маски, дурное многообразие тождества. Поднимаемся на лифте. Я наказан: меня как недовольного и активного высаживают в темное небытие, и лифт без меня, но со всеми остальными, уходит вверх, туда, где обычно все начинается. Но в данном случае – без меня. Я огорчен? Отнюдь.

Несколько этажей с лабиринтом темных и слабо освещенных комнат, обставленных со смыслом. Но с каким? Вот комната с рядом железных кроватей, напоминающая больницу. На одной из кроватей камнями выложено что-то похожее на тело. Для чего они здесь?
 
Из мрака выплывают безмолвные белые маски. Они любопытны, всюду заглядывают, рассматривают разбросанные предметы. Они ищут. Но что? Может быть собственное тело, потерянное во мраке?
 
Маски нашли и перебирают несколько исписанных листов, читают, пытаются понять. Я - нет, смысл и так не ускользнет от меня.

Смысл может быть и нет, но что-то ускользает, теряется. Я не знаю, но чувствую это. Ага, вокруг уже одна бутафория, предметы пропали, оставив после себя лишь свой образ. Не попробовать ли пройти сквозь стену?

Лабиринтом черного (но картонного, картонного!) леса выхожу к такой же бутафорской избушке. Внутрь не пускают, там светло и что-то происходит, какая-то женщина что-то перебирает. Она закрывает ставни, и белые маски заглядывают в щели. Я не стал.

Усталость и головная боль дают о себе знать, засыпаю на ходу.

Большой зал. Развалины и груды битых кирпичей образуют лабиринт. Бородатый молодой человек, почему-то в майке, молча мечется среди развалин и стайкой следующих за ним соглядатаев – белых масок. Но он их не замечает, его взгляд устремлен сквозь них (презренную толпу? любопытных безразличных зевак?). Это добавляет сюрра и усиливает мотив одиночества и бессмысленности. Парень выполняет сложную пантомиму, требующую недюжинной подготовки. Его тело, сильное и динамичное, своими энергичными движениями, кажется, заполняет все пространство. Он всюду. Но лицо! Застывшее, статичное, мертвое: вечный трагизм и бесконечные муки.

Сижу в стороне и наблюдаю за актером и белыми масками, старающимися за ним поспеть. Наблюдать последних, этот контраст любопытных, суетливо снующих тел и безразличных неподвижных лиц гораздо интереснее. Парень исчезает, и все расходятся. Я прилег и начинаю подремывать. Просыпаюсь от взглядов наклонившихся надо мной масок. Они с интересом разглядывают меня, воспринимая как часть шоу. Собственно так оно и есть, но вписываюсь ли я в сценарий и добавляет ли им мое лежащее тело смысла в происходящее?

Все изменилось. Вокруг одни стены. А двери? Их нет, как нет и выхода. Прилечь, чтобы головная боль не перехлестывала при каждом шаге, тоже негде. Что за глупая шутка?

Плевать! Рискую и прохожу сквозь стену. Углы большой комнаты завалены чем то громоздким, посередине наполненная водой ванна. Здесь я застреваю надолго: есть удобные местечки. Да и зачем суетиться? События нагрянут сами. И правда, появилась стройная спортивного сложения девица в черной тунике. Стала метаться, биться об пол, иногда со стоном и вскриками, которые показались мне лишними, неуместными в этом темном, урезанном мире распадающейся реальности. Вдруг она быстро сняла тунику. Под ней оказалась маленькая упругая грудь и хорошо тренированное тело в черных трусиках, которые впрочем мы наблюдали и ранее. Также быстро она ее и одела, даже не дав моему интересу развиться, я и не заикаюсь о его удовлетворении. Еще немного пометавшись, она тоже исчезла, а вслед за ней рассосалась толпа зевак. Я снова один, но спится плохо, голова раскалывается вовсю. Мое одиночество нарушают главные герои. Появившись ниоткуда они дуэтом играют пантомиму. Это болезненная любовная сцена. Глубину и накал эмоций выражает быстрота и размах их движений по комнате. Вокруг уже полно белых масок. Словно безмолвный рой пчел они следуют за героями, вежливо стараются не попасть под ноги, но быть как можно ближе, вплотную, заглянуть в лица. Впрочем толпа не беспокоит наших влюбленных, настолько стремительно проносящихся по комнате, что кажется будто они движутся над толпой. Нет не кажется, большей частью так оно и есть! Они прыгают по реквизиту! Активно используют и обыгрывают его. Куда там акробатам.

Но сцена принимает лирический оборот. Или мне таки удалось ненадолго уснуть? Все изменилось. Он и она. Те же? Другие? Движения плавные, упругие и мягкие, полные внутренней скорби. Его руки уже в крови, она раздевает его, нагого ведет к ванне, усаживает в ванну, моет. Видно как сильно она его любит и как сильны ее муки. Он тоже ее любит, страдает, но ... весь он не здесь, его боль, его тревоги и надежды где-то там, далеко. Короче, образованным зрителям все понятно, необразованным - тоже интересно. Мне же обидно. И почему моют не ее? И почему не она разгуливает нагая, зачаровывая гибкими движениями своего молодого здорового тела? Я бы помог ее мыть, все делал бы нежно и тщательно, стараясь не капать слюной. Вы скажете это вне контекста? Но позвольте, разве кто-то ссылался на Шекспира? А новаторство? А новое видение? Одним больше, одним меньше. Кто заметит песчинку в дюнах?

Но обиды мои не удовлетворены, мечты мои напрасны. Потому что здесь, в лабиринте комнат, погруженных во мрак присутствуют некто во всем черном. Их лица скрывают черные же маски. Я не могу различить их во мраке, они сливаются с ним. Они есть, но их нет. Их нет, но они есть. Незримые, они следят за должным ходом происходящего, быстро и твердо пресекают неверные альтернативы еще в зародыше. Нет, они не дадут угомонить Гамлета, шугануть тень его отца, обогреть и спасти Офелию, очаровать и соблазнить Джульетту. Похоже, что и моя рука с мочалкой замерла бы вдруг над и провалилась во мрак, так и не ощутив теплоту и нежную бархатистость тела. Надо ли говорить, что все осталось бы совершенно никем не замеченным. И не значит ли это, что моего желания, моего вожделения, моих чувств и намерений не было вовсе? А был ли я сам? Там, тогда? И кто из нас всех: меня, белых масок, актеров или тех несуществующих - существует реально?

Я видел их всех. Они стояли надо мной, одиноко лежащим у их ног в тишине беспросветного мрака. Спал ли я и это был сон? Бред моей головной боли? Не знаю.

Я снова оказался в баре. Играл джаз, и звуки сакса разорвали мне душу. Переливистая трель рояля спорила с унылой настойчивостью контрабаса.
 
Вокруг были лица.
 
Мое внимание целиком захватили две пары, сидевшие напротив. Я сразу понял, русские. Молоденькая блондинка с шикарной шевелюрой до пояса, средних лет крепыш, он был без пиджака и белая сорочка уже неряшливо выбилась из под его брюк, брюнетка лет тридцати и подтянутый мужчина без возраста. Собственно это только поначалу я подумал, что две пары. Крепыш обнимал и целовал обеих дам и вместе, и по очереди. Второй мужчина был холоден и изыскан. Все они: и мужчины, и женщины были веселы, раскованы и любимы музыкантами, хотя и не бескорыстно. Зачем, почему они здесь? Я не решился заговорить с ними.