Самоубийца

Рассказ издавался в Альманахе "Неволя"


Самоубийца
Сколько людям не рассказывают о произволе в психиатрии, «что попасть в дурдом – проще простого», а не верят. И уж коль попал ты туда – значит, быть тебе и на псих учете. А с этим клеймом человек будет мучиться всю оставшуюся жизнь...
Обычного гражданина рассказами этими не пронять. Иной себе на уме: «Это все антипсихатрия понапридумала!»
Другой просто головой качает: да как же это так – нормального человека и вдруг в сумасшедший дом поместили? Да быть такого не может!
И в глубине души каждый про себя тихо думает: меня-то каким боком это касается? Спорь об этом не спорь, а все же люди в психушке больные… Что там они по рассказывают!
И уж если поместили в дурдом кого-то, значит, не совсем он нормальный!
"А я сифилисом не заболею, триппером тоже!"
Пока здоровый к «дохтору» на заметку не попадает.
 
…Дело было перед Новым годом. Зарплату привезли прямо на объект в последний рабочий день старого года. Привезли вместе с авансом. Хотя аванс-то давным-давно уже прошел. Но все тянули до последнего:
– Сегодня не ждите. Завтра…
А завтра всегда завтра. Но вот наконец дождались.
Зарплату же вперед выдали из тактических соображений: если ее выдать в положенное время – работы еще несколько дней после праздников не будет. Там Старый Новый год подходит… Как же, его тоже встретить надо! А тот, что совсем уже старый, – проводить еще раз. Заодно и «подлечиться». А какая работа во время «лечения»?
А тут закрыли накладные, сразу всё и привезли – пусть хоть всё пропразднуют!
Ну, может быть, раньше выданная зарплата последний рабочий час испортит… Но ведь час, не неделю…
Деньги выдали, и настроение было уже праздничное. И началась беготня по магазинам.
Однако процесс был пока еще управляемым. Но нужно было торопиться.
Петрович, мастер, носился по обьекту, пытаясь предотвратить последствия незапланированной зарплаты. Он даже не ругался – ну, чего там, час до конца работы остался. Лишь бы выпроводить всех по-хорошему, да не забыть кого-нибудь спящего!
Помогали ему в этом два деда-сторожа. Один становился на входе и считал выходящих из подьезда. Второй проверял по этажам.
Первой шла бытовка женщин-маляров. Но они были самые дисциплинированные и совсем не пьющие. Они ушли домой сами.
Петрович несся уже наверх и уговаривал плотников:
– Мужики, давайте на посошок и по домам! Вас уже там ждут!
Мужики шевелились, галдели и предлагали Петровичу выпить «за компанию»:
– Ну хоть немного! За уходящий...
Не всегда получалось отказаться: обидится народ. Тогда устанешь их выгонять. Лучше пригубить чуть-чуть.
Однако бригад было много и чуть-чуть пригубить тоже не всегда удавалось.
К концу полицейской операции Петрович сам с трудом держался на ногах. Даже два деда начали сомневаться, что он сам найдет дорогу домой. А тут он еще и заснул у них в сторожке.
– Слушай, – предложил один, – может, ему такси вызвать?
– Какое, на хрен, такси перед Новым годом? – засомневался другой. – Такси теперь не дозвонишься. Либо ему всю зарплату придется отдать. Пусть уж лучше тут до утра спит.
В это время Петрович проснулся и заторопился домой.
Сторожа особо и не уговаривали – Новый год все-таки лучше встретить дома, чем в бытовке со сторожами.
Для начала все же попытались вызвать такси. Но, как и предполагали, не смогли даже дозвониться: занято, занято, занято… А на общественный транспорт в такое время полагаться не приходилось: то ли придет, то ли нет.
– Ладно, – махнул рукой Петрович. – Мне тут недалеко, я вон пустырем и через переезд.
Попрощались. Трезвея на ходу, проскочил пустырь и вышел к железке. Матюгнулся: прямо по курсу стоял состав. Да такой длинный, что в сумерках даже не понять было, с какой стороны обходить его лучше.
Вагоны, словно китайская стена, перегородили дорогу домой. Если эту стену обходить – значит, километр туда да километр обратно. Как раз до Нового года хватит... Петрович забрался на подножку и попытался через верх преодолеть эту преграду, но у него ничего не получилось. Он спрыгнул и попробовал сделать это в другом месте.
За спиной у него кто-то начал свистеть и кричать. Он обернулся. Орала стрелочница у будки.
Она что-то кричала ему, размахивала руками и крутила пальцем у виска, но ветер был в ее сторону, потому он не смог ничего не разобрать.
Петрович матюгнулся, махнул на нее рукой и полез под вагон – не обходить же из-за этой дуры состав. В этот момент вагоны щелкнули сцепками и состав тронулся.
 
Он пришел в себя и открыл глаза. Собственно, он даже не терял сознания – оно словно выключилось в самый страшный момент.
Гудели сирены – кто-то уже успел брякнуть в «скорую». Мигали ментовские мигалки. Эти явились выяснить – не осталось ли виноватых в живых?
Петрович лежал в стороне от насыпи голый до пояса. Зимнюю куртку и одежду с него сорвало. Лишь рукава от нее были целы. Зимняя одежда, видимо, его и спасла.
– Шок... – сказал кто-то. – В рубашке родился, ссадинами и синяками отделался. А его, говорят, метров пятьдесят за вагонами тащило…
«Скорая» приводила Петровича в чувство. Сзади столпились железнодорожники, переговариваясь между собой. Подошли менты. Петрович дыхнул на них перегаром.
– Да пьяный он... лыка не вяжет, – определил старший из них.
– Как всё произошло-то? Как его сбило? – начали выяснять они ситуацию.
– Да не сбило его! – орала как зарезанная стрелочница. – Сам он на рельсы лег! Я ему кричала: «Ты что делаешь? Жить надоело? Сейчас состав тронется!» А он мне: «И хер с ним, пусть трогается» – и вниз на рельсы полез!
– Железнодорожный суицид – кивнул головой врач. – Новый год начался… Сейчас они пойдут один за одним.
– Куда его теперь?
– Куда? В дурдом… А мы не отвезем, он в себя придет и снова на рельсы ляжет.
 
…Как ни бил себя Петрович в грудь, пытаясь доказать докторам в психушке, что не было у него намерений погибнуть под колесами поезда, никто не хотел его слушать. Лишь жена поверила, что это был не суицид, а обыкновенный несчастный случай. Но она ничего не решала.
Выписали его из психушки только после майских праздников под поручительство жены, обязав его «регулярно посещать диспансер».