Наденька и зина

В военторге появилась новая продавщица Зина. Она сразу обратила на себя внимание яркостью нарядов и «боевой раскраской». После беседы с командиром воинской части Зиночке пришлось потускнеть, надеть тёмно-синий халат и делать умеренный макияж. Но от этого она стала ещё милее. Небольшого роста, белокурая, полненькая, большеглазая, улыбчивая, бойкая, она вызывала симпатию. Вскоре все узнали, что Зина мать-одиночка, её маленькая дочка Наденька прихрамывает, родовая травма, подвывих бедра. Девочке было лет пять. В школу пошла в восемь, так как Зина считала, что девочка очень слабенькая и физически ей будет трудно поспевать за одноклассниками. Наденька до школы прошла всю программу первого класса и учительская комиссия, в которую входила и наша учительница, определила, что её можно оформить во второй класс. Так в нашем классе, появилась: миленькая, маленькая, худенькая, девочка, к которой буквально все одноклассники потянулись  желанием опекать, помогать.   Жила она за территорией военного городка в маленьком частном домике, с крохотным палисадником, калитка выходила прямо на шоссе. Мы после школы провожали Наденьку домой. Родители запрещали, боясь, чтоб мы не попали под машину, но никто из нас, не обращал внимания на запреты, и это продолжалось около года, пока Наденьке не сделали операцию. Она сначала училась ходить на костылях, а потом, стала ходить не прихрамывая. И в четвёртом классе, не нуждалась уже ни в какой опеке и даже обижалась, когда ей что-либо пытались уступить. Гордая какая, обижались девочки и постепенно отстали от неё. Только Генка Герасимов продолжал ходить хвостом за Наденькой.
Часто по воскресеньям всем классом ходили в походы, на пешие экскурсии и только Наденька не принимала участия, Зина боялась, чтоб она не перетрудила оперированную ногу. Девочка очень много читала, была самой эрудированной в классе и на любой вопрос имела ответ и своё мнение. Так однажды она заспорила с учительницей биологии и та, постоянно, занижала ей оценки.
Однажды,  Зина,  когда Марина Иосифовна пришла в магазин, за покупками, попыталась поговорить с ней, но помимо того, что она была учителем биологии, женщиной с большими амбициями, ещё и женой командира части. Возможно поэтому и с амбициями. В общем, разговор не получился, Марина Иосифовна, интеллигентно оскорбила продавщицу, а мужу нажаловалась, что Зинка обвешивает и обсчитывает покупателей. Военторговский магазинчик вскоре прикрыли и открыли продуктовую лавочку в городке, куда Зиночка и устроилась на работу. Теперь она могла беспрепятственно надевать красивый белоснежный, кружевной фартучек и кружевную шапочку, делать яркий макияж и улыбаться во весь рот кому не попадя. Радовалась, что теперь она подчиняется управлению городской торговли, а не военному  начальству – командиру части.
Наденька часто с книжкой сидела на скамеечке возле магазина или в плохую погоду в подсобке магазина. Зина баловала своё чадо, не разрешала ей ничего делать, а тем более помогать ей.
 – Твоё дело книжки читать, хорошо учиться, получить высшее образование. Стать врачом, инженером или, на худой конец, учителем, чужих придурков учить уму разуму.
– Как ты можешь так говорить, выходит, что я тоже, чужой придурок? Биологичка – «шушера», правильно поступает, что унижает меня и других учеников?
– Ну, вот слова не скажи, всё не так, грамотная ты моя! Главное учёба, чтоб ты получила высшее образование, хоть сама биологичкой становись: –  заливисто хохотала Зинаида, подперев руки в боки.
Однажды Наденька, сидевшая с книжкой в подсобке, стала свидетелем неприятной сцены.  В магазин пришла Люська-жаба и разоралась на Зину, что якобы она уводит из семьи её Лёху.
– Ах, ты гадина, всех мужиков на себя тянешь и где только совесть свою зарыла, бесстыжие глаза твои. Вот напишем на тебя в управление торговли, и вышибут тебя отсюдова.
– Уймись, Люська, никого я не собираюсь из семьи уводить, а твой Лёшка и подавно никому не нужен кроме тебя, уймись! – отвечала Зина, зная, что дочка в подсобке.
– Покупай чего надо и катись отсюда, что мне угрожаешь, это я на тебя и твоего Лёшку напишу завгару, что тащите всё подряд, когда ты на дежурстве. Сторожиха хренова. Всё вижу, мимо дома моего тянете из гаража по ночной прохладе. Днём-то жарко наверно!
Люська притихла, купила: хлеб, молоко, печенье и ушла, бормоча себе что-то по нос.
– Да, вот так можно одинокую женщину ни за что, ни про что оскорбить, унизить. А у жабы, хоть плохонький, да муж, и никто не посмеет варежку раззявить. Ты слышишь Наденька? Только замужем рожать детей надо, держаться за мужика обеими руками.
И говорила это она не столько для Наденьки, сколько для себя. А дочка промолчала, не зная, что ответить. Отложила книжку и призадумалась.
Господи, ну почему такая несправедливость? Мать бьётся, как рыба об лёд, а на неё все неприятности валятся, как снежные хлопья. Нужно утешить её, а чем и не знаю. Из раздумья вывела хлопнувшая дверь, вошли покупатели и, как обычно, Зина с шутками и прибаутками отпускала товар, советовала купить то, что свеженькое сегодня привезли.
Выручку всегда сдавала больше чем все, такого же
уровня, продовольственные магазинчики управления. Всегда была внимательной при расчёте с покупателями. Дорожила своей работой,  и в управлении торговли была на хорошем счету. Когда Наденька училась в начальной школе, профком выделял путёвки на две смены в пионерские лагеря, премиальные выплачивали к каждому празднику.  Вроде бы всё нормально, но  чего-то в их жизни недоставало. Теперь Наденька понимала чего…
Вечером за столом обе молчали, стояла какая-то неловкость. Зина не хотела оправдываться и объяснять что-либо, Наденька молчала, не зная о чём говорить. В конце – концов, заговорила о том, что ей предложили вступить в комсомол, но она боится, нужно заполнять какие-то анкеты. И она сказала, что подумает.
– А чего думать-то, вступай, тогда и в институт легче будет поступить, и партийным всегда всё в первую очередь. Это я всё сквозь пальцы пропустила, считай всю прожитую жизнь.
И Зина заплакала навзрыд,  что-то говоря ещё, но этого было не разобрать, кого-то укоряла за сломанную судьбу свою. Надя не подошла к матери, не утешила, потихоньку выскользнула за дверь в палисадник, села на скамейку и тоже разрыдалась.
О чём она плакала, толком не могла сказать, о сломанной судьбе Зины или о том, что эта сломанная жизнь касается и её. Теперь она точно знала, что никогда не повторит материнской ошибки, что нужно для счастья иметь полную семью. Чтоб были мама и папа. Теперь она знает, что сказать Зине. Решительно встав со скамейки, зашла в комнату, подошла к столу, обняла мамочку за вздрагивающие плечи и твёрдым голосом  сказала:
– Выходи замуж, хоть за кого, но выходи замуж, я уже взрослая, всё понимаю, женщине нужен муж! – и сама разревелась.
Они плакали, обнимая друг друга, изливая наружу накопившееся женское всеобщее горе неустроенности матерей одиночек и детей из неполных, неполноценных семей. Сколько их, вот таких, обездоленных?  На  которых, не нашлось женского счастья. И  сколько ещё будет на все времена.
Утром они смотрели друг на друга совсем по новому, им казалось, что они стали ещё ближе и роднее друг другу,  казалось бы, куда ещё роднее. Зина обняла и поцеловала Надюшку и с такой благодарностью смотрела ей в глаза, что невозможно выразить словами, а дочка с любовью и преданностью. И тихо сказала ещё раз:
– Мамочка, выходи замуж. Вон сколько вокруг тебя воздыхателей.
– А злопыхателей и издевателей в сто раз больше. Да, где ты их видела, мужчин, которые способны быть мужьями? Нет их, моя родная, нет их для меня, моя милая, добрая девочка!  – повторила с болью Зина.
А весна уже переходила в лето, и теплынь стояла настоящая, вокруг отцвели персиковые розовые сады, и на деревьях была кругленькая фисташковая, мохнатая завязь, из которой, скоро появится настоящий персик и станет быстро увеличиваться и зреть. Наденька вспомнила, как они лазили в этот сад, рвали недозревшие персики и с таким удовольствием жевали эту зелень, пахнущую персиком. Однажды их застал сторож, но вместо того чтоб обругать, сказал:
– Погодеть бы надо было недельку-другую, и спелый сорвать, а вы, глядь-ко, зелень трескаете, дизентерия может случиться. Приходьте сам сорву, спелых дам через две недельки.
Хором поблагодарили дедушку, и как-то стыдно стало, ведь украли мы эти персики, а он нам ещё спелых обещал нарвать. И нарвал через две недели, а мальчишки лазили по деревьям и собирали урожай в корзины, за которыми должны были приехать из санатория. Так и подружились со сторожем.
Ватагой носились летом ребятишки на море, в лес, а Наденька всё читала книжки. По настоящему, ни с кем не дружила, даже Гена не годился ей в настоящие друзья. Ни рыба, ни мясо говорила она Зине, когда та звала её:
– Кавалер твой пришел, пойди, поговори с дружком.
– И не кавалер он вовсе, а так – одноклассник.
Иногда вечером в воинскую часть в кино ходили вместе. Когда  Наденька болела, он приносил домашнее задание. Даже пристрастился к чтению, однажды спросив, а что ты читаешь? Интересная книжка? Дай почитать. После этого обсуждали прочитанное и взгляды их то совпадали, то были диаметрально противоположны, но это не разъединяло, а сближало их. Постепенно могло бы, возможно, это общение перерасти во что-то большее, но не суждено было этому произойти.
Наденька иногда ходила встречать Зину вечером с работы, когда она об этом просила. И вот однажды, когда уже  темнело, поднялась по ступенькам к дому напротив магазина и увидела Федьку-квадрата, тот поманил её и тихонько на ушко сказал:
– Пошли, покажу тебе кое-что. А что именно сама увидишь…
Наденька ни о чём плохом не думая пошла за ним. Они завернули за угол дома и стали спускаться в кочегарку, и тогда не дрогнуло её девичье сердечко. Вошли, он запер двери и спустил штаны. От неожиданности она онемела и не могла отвести взгляд от розовой подрагивающей вставшей плоти. Квадрат  быстро надвигался на неё, пока она не упёрлась в кушетку. Повалив, он быстро сдёрнул с неё трусики и провёл рукой, определив куда надо. Надя и опомниться не успела, как он вошел в неё. Дикая боль полоснула до самой глубины, она закричала, но он зажал ей рот и всё быстрее и быстрее двигался в ней, пока не запыхтел…
– Вот видишь, как всё просто, была девочкой, а стала женщиной и ни с кем попало, а со мной. Теперь пойди и скажи всем, что ты Федькина невеста, а ещё и забрюхатишь, как твоя мамка когда-то и родишь ребёночка. Теперь будем здесь с тобой в любовь играть, Наденька! Голубушка ты моя, ты ведь никому ни словечка не скажешь, правда? На салфетки вытрись и ступай подмойся, там вода. Ты ведь знаешь, как надо там мыть? Смотри-ка, и крови почти нет, может не цельная ты была, а Наденька?
От всего, что произошло, она не могла опомниться,  а Федька заправил рубаху в штаны, застегнул ширинку и вышел.
Наденька перестала плакать и сказала тихо и обречённо:  –  Теперь мне не жить, сколько горя я принесу своей мамочке…
А в голове звучали Федькины слова, и они путались, цеплялись друг за друга: забрюхатишь, невеста, будем играть в любовь, родишь ребёночка, будешь, как твоя мать…
– Мамочка, родная моя, да за что же мне это, за что?
Как теперь мне жить? Зачем мне теперь жить? Для кого? Для этого борова? Нет, не стоит жить, не стоит: –  простонала Наденька. 
Она огляделась вокруг и увидела банку с каустической содой. Привела себя в порядок и вышла из кочегарки. К Зине она не пошла, потихоньку побрела вниз к морю. Мысль о том, что больше жить не стоит, не покидала её. Раздевшись и войдя в воду, она поплыла подальше от берега, нырнула и как пробка выскочила из глубины. Тут же поплыла к берегу. Вода отрезвила и выбросила её из своей глубины. Вспомнив о маме, она вышла из воды быстро оделась и побежала домой. Зина сидела за накрытым столом, ждала, не ужинала. Посмотрев с укоризной на своё сокровище сказала:
– Заждалась, где загуляла моя девочка, с Генкой? Даже забыла маму встретить. Мой руки и за стол, жду, слюнки глотаю, кушать хочу, а без тебя и кусок в рот не лезет. Давай по быстрому.
Наденька, помыв руки села, но кушать не могла.
– Мамочка, я не голодна, посижу с тобой.
Долгим внимательным взглядом она смотрела, как Зина с аппетитом жевала и нахваливала: колбаску, картошечку жаренную, огурчик, селёдочку.
– Ах, какая малосольная, какая вкусненькая. Надюшка, солнышко моё, скушай кусочек, а картошка румяненькая, хрустящая, как ты любишь! Давай с огурчиком солёненьким.
Надя положила в тарелку всего понемножку и не
заметила, как под мамочкины уговоры всё съела. Умылась и легла. Долго ворочалась, не могла заснуть, всё звучал этот мерзкий голос: «вот видишь, как всё просто, была девочкой, а стала женщиной». Болело, но не так, как сразу в начале. Закрывала глаза и видела перед собой эту подрагивающую мерзость. Нет, не жить мне! До утра не заснув, она поднялась, как в школу, собрала портфель, но оставила его в кустиках за скамейкой в палисаднике и пошла туда, в кочегарку. Зачем она знала, там, в банке, каустическая сода. Она мне нужна, эта сода мне нужна. Взяв банку, пришла домой, налила в стакан и сделала большой глоток, который обжег всё, больше сделать она ничего не могла от боли кричала и металась по комнате, проходившая с дежурства бабушка Филатиха заглянула в двери и опрометью бросилась к телефону вызывать скорую помощь. Заодно позвонила своей соседке, чтоб та сообщила Зинке продавщице, что с её девочкой неладное, что она вызвала скорую, пусть   бежит домой.
Наденьку увезли в больницу. Сразу  не могли определить, что с ней, а она только просила: – «спасите мне  больно». Три дня боролись врачи за её жизнь, но спасти не удалось. Зина за эти три дня выплакала все слёзы и только мычала:  – «За что? Господи за что? Девочка моя, для кого мне теперь жить?»   Весь посёлок гудел.
Зачем Наденька выпила каустическую соду?
Откуда в доме оказался каустик, Зина не могла объяснить. Никогда она им не пользовалась. Медицинская  экспертиза показала, что девочка, была изнасилована и это, послужило причиной её поступка. Вызывали и опрашивали всех, кто мог знать, с кем Наденька общалась. Одноклассники отпали сразу. Генка Герасимов с родителями уезжал на несколько дней, в Судак, к родственникам. Были некоторые подозрения, но милиция не очень-то занималась расследованием. Говорили, что мог солдатик зайти в дом, дверь никогда не запирали, Наденька была одна, вот и …
Только  Анютка знала наверняка имя насильника, но молчала. Квадрат смылся, как в воду канул. Преступление осталось нераскрытым.
А посёлок провожал Наденьку, как положено, собрали деньги на духовой оркестр, и на поминки, цветов и венков было столько, что холмик закрыли в несколько слоёв. На похоронах многие из одноклассников были впервые, ревмя ревели, так жалко было Наденьку, а она лежала в белом платье, такая нежная, юная, словно спала.  Зина, за эти дни, осунулась, почернела, сгорбилась, превратилась в старушечку. Было  невозможно без слёз и сострадания на неё смотреть. В магазин она не вернулась. Пошла в церковь служить, чтоб потом направили в монастырь. По тем временам это было неслыханно. Вскоре в её доме появились новые жильцы, знать и правда ушла в монастырь.