Благодарность больных

На шестом, последнем курсе института у нас был цикл терапии в ревматологическом отделении одной из больниц. На преподаватель на примере различных больных показывал и объяснял нам разные виды врожденной и приобретенной патологии клапанов сердца. Кроме этого анализировались многочисленные ЭКГ, позволяющие поставить предварительный диагноз даже в отсутствие больного. За каждым студентом было закреплено по четыре больных. Одна моя однокурсница занималась по всем предметам довольно-таки слабо. Поэтому и в палате, где было четверо моих больных и столько же ее, она выполняла лишь функцию формального присутствия. В то время как я старался как можно больше узнать больных, понять их индивидуальные особенности и некоторые общие закономерности. Поэтому в палате я проводил времени в несколько раз больше, чем она. Это привело к тому, что все ее больные попросились под мое наблюдение. Мне удалось уговорить свою коллегу отстраниться от больных и взялся и за ее больных. Конечно, всех больных по отдельности я вспомнить не могу, но несколько наиболее выразительных случаев все же опишу.
Больная Н.: 35 лет, была привезена в отделение на носилках, потому что малейшее движение рук или ног вызывало у нее очень сильные, почти непереносимые боли. В первый же день ее поступления в отделение я назначил ей противовоспалительную терапию. Уже через три дня она стала самостоятельно ходить в туалет. Через месяц исчезли какие-либо ограничения в движении всего ее тела. Еще через две недели состояние е было полностью стабилизировано. Про свои носилки она вспоминала как про старый и страшный сон.
В левом дальнем углу палаты лежала женщина лет 50, двигаться которой было не больно, но трудно. После того, как она одевала один чулок, она несколько минут отдыхала и лишь потом, по ее словам, она одевала второй. Слабость и утомляемость были у нее просто-таки безграничными. Двигательная активность в отделении была предельно ограниченной: до туалета и в столовую. С какой нескрываемой завистью смотрела она на соседок по отделению, которые имели возможность свободно передвигаться по отделению и даже по улице гулять по мере желаний. Больную также беспокоила сильная одышка, периодические боли в сердце. Проанализировав ее лечение за тридцать дней, я пришел к выводу, что оно не совсем соответствует ее состоянию. Назначил ей эуфиллин вместе с сердечным гликозидом внутривенно. Уже через три дня одышка у больной несколько уменьшилась. Через неделю исчезли сильные боли в сердце, чулки она стала одевать в один прием. Через две недели моего лечения боли в сердце, даже небольшие, стали редкими, одышка возникала лишь иногда и была символической. Больная ходила смотреть телевизор, появилось желание читать книги и журналы. Да и в палате она с гораздо большим желанием принимала участие в разговорах, была в значительно меньшей степени угнетена тяжестью своего состояния. Ей гораздо реже стали приходить в голову мысли о неизлечимости. Через месяц больная стала сама прогуливаться по отделению, иногда выходя и на свежий воздух. Больничная палата перестала быть для нее импровизированной тюремной камерой. Как искренне звучали в ее устах слова благодарности.
Как выяснилось в дальнейшем, мои больные поправлялись гораздо быстрее, чем пациенты других врачей с аналогичными заболеваниями. Конечно, какую-то роль в процессе их выздоровления сыграло и то, что я много рассказывал им об их заболеваниях и их лечении, проводил отдельные элементы психотерапии, настраивал их на более оптимистичный лад. Они видели, что я стараюсь всеми доступными методами и способами облегчить их состояние. Да и чисто по-человечески я старался щедро делиться с ними своим душевным теплом. Они даже стали мне рассказывать о том, что больные из других палат откровенно высказывают в их адрес чувство зависти по поводу того, что их палату ведет более внимательный и более заботливый доктор. Были даже предложения расширить мое шефство еще на пару палат. От которого я вынужден был отказаться, так как мне этого никто бы и не разрешил. А потом, чисто по времени я не смог бы еще и другим палатам уделять столько же времени и сил, как и своей. О дополнительной и достаточно интенсивной и значительной умственной и психологической нагрузке я уже не говорю. Собственно теперь, годы спустя я могу сказать, что у докторов в отделении чисто физически не было возможности столько времени проводить у больных, потому что на ставку было положено двадцать четыре больных, а работали, как правило, на полторы ставки. Итого тридцать шесть больных. Каждый день кто-то выписывался и кто-то поступал новый, надо было отслеживать состояние остальных и подробно записывать в истории болезни. Нельзя забывать и о том, что творческое мышление, к сожалению, от рождения дано только пяти людям из ста. Поэтому требовать от остальных особенных умственных изощрений было бы нелогично.