Ангел Жемчужные слёзы. продолжение 1

            Одиноко висевшая лампочка силилась раздвинуть тьму небольшой комнаты, где за столом, стоящим по-деревенски в центре, сидели двое мужчин. Один из них извлёк из кармана бутылку водки и как-то по-щенячьи, снизу-вверх, виновато глянул на женщину. Та, покачав головой, молча засуетилась у кухонного стола, что находился в углу отделённый лишь выцветшей занавеской, временами с интересом поглядывая на гостя. Принёсший бутылку был хозяин дома. Он стал громко рассказывать жене о том, как встретился со старым приятелем, Николаем, с которым не виделись много-много лет, о том, как они прежде дружили, и что помешало их дальней дружбе. При этом он горячо сдабривал свою речь жестами, беспрестанно размахивая руками.
      — Вижу, удивлён моим хоромам. Погляди, погляди, как живут старые друзья. Раньше бормотуху московской копчёной колбасой закусывали, икру черную на стол выставляли, да ты и сам помнишь, как тебя мать ложкой её есть заставляла, а ты нос воротил. И вот что осталось… — и старый друг развёл руками.
      Да, действительно было такое, — подумалось Николаю, и он вспомнил тётю Аню, маленькую худую добрую женщину. Работала она в обувном ателье приёмщицей, но их холодильник всегда был забит дефицитными продуктами, а Валентин одет в фирменные шмотки, которые совсем не берёг. Он мог в новых джинсах лазить по грязным сараям, а после искупаться в фонтане. Да, почудили в своё время, покушали винца с хлебцем, аж мурашки по коже, как вспомнишь. Тогда Николай запоздал на день рождения к другу, пришел, а за столом уже пир горой, дым коромыслом. Тётя Аня, а она всегда приветливо, по-матерински, относилась к нему, усадив на своё место, всплеснула руками:   
      —Ба, а икорочки-то уже нет, подожди, подожди, сейчас тебе принесу, — и через минуту перед ним стояла стеклянная трёхсотграммовая банка черной икры. Николай пытался намазать густую зернистую массу на кусок хлеба, но Анна Ивановна отвела его руку.
      — Попробуй, Коленька, ложкой прям из банки, мы же волгари! Мы и наши деды на Волге выросли, с Волгой матушкой всю жизнь дружбу водим! С Волги и стол наш. Мы, чай, горьковские! — и протянула деревянную ложку.
       Выпив водки и выкушав несколько ложек предложенного деликатеса, Николай пресытился некогда купеческой едой, и отпрянул от стола. Для его возраста, девушки и танцы казались более привлекательными, чем гастрономические утехи. А когда вновь уселись за стол и наполнили рюмки для нового тоста, баночка, а от тоста до тоста прошло не более одной музыкальной паузы, тоскливо улыбалась обнажая стеклянное дно. Вспомнив то прекрасное мгновение, когда он черпал деревянной ложкой чёрную икру, Николай ухмыльнулся; нынче икра Минтая по выходным, да и та стерилизованная.
      — Не ты один в сей луже, много нас таких.
      — Ведь всё было, всё было, … было…
      — Было, да быльём поросло!  Пора забыть. Назад-то не возвернуть, а оборачиваться себе душу тревожить. — Вмешалась хозяйка.
      — Последние годы до переворота все выходные, отпуска со своим шурином бревнотаску ездили в район строить. Горбатились на совесть, денег хотелось загрести поболее. А вышло что? орден сутулова заработал. В девяносто первом году прогорели все наши сбережения по павловской реформе. Цыгане по всему микрорайону деньгами торговали…
      — Как это?! Вот это новости! Не слыхал такого, — закрутил гость головой.
      — Да, да, о той жизни память почти изгладилась в наших-то головах, а у нового поколения и подавно. За зелёненькую, пятидесятирублёвку, просили четвертак, а за радужную сотку — пятьдесят рублей, но, чтобы мелкими купюрами. Находились и те что покупали: исчезли из обращения рубли, трёшки и пятёрки. На работе обменивали, до определённой суммы, старые крупные купюры на новые. У нас то накоплений никаких не было, поэтому обменивал напарнику, по сговору. Коллега с севера приехал, тогда там можно было заработать за сезон на машину… — Валентин замолчал. Его внимание сместилось на тарелку с капустой, где он пытался вилкой поддеть мочёную брусничку. Тишина повисла над столом.
      — Как сейчас помню — двадцать третьего января, с самого утра побежали с женой вместо работы в сберкассу, а там уже народу видимо не видимо. С вечера, как услыхал народ о реформе в программе «Время» так и пошел занимать очередь. Ночью стояли, записывались, перекличку вели …. Так доверия и уважения у трудового люда сия власть враз и лишилась, как и мы своих сбережений. Вот интересный факт: в городе Омске, уже бывшего президента, освистали и даже нашелся безработный герой, что от имени всего народа съездил кулаком по неприкосновенной харе. Конечно его сразу забрали и факт этот затёрли, что стало с бедолагой, увы, никто не знает.*
      — Да есть ещё герои на земле русской. А из вас решился бы кто на подобное. — Съехидничала хозяйская жена. — Геройствуете на кухне, а сами–то, что сделали. Просрали страну, а теперь плачетесь. Кто с восторгом слушал «Голос Америки»? Восхищался Войновичем и бегал по книжным рынкам в поисках солженицынского Иван Денисовича?  То-то и оно… нечего сказать! Кухонные диссиденты, мать вашу…
      Валентин, сморщился словно от зубной боли слушая беззлобные речи супруги Лидии. А та всё больше и больше распаляясь после выпитой рюмки вдруг замолчала, глянув на окно. Мужчины поспешили заполнить создавшуюся паузу и продолжили разговор.
      — Что и говорить права Лидуха. Не из бойцовского поколения мы. Избаловала нас советская власть, избаловала отеческой заботой. Вытащила из бараков да подвалов, да одарила белыми унитазами. Это как у Пушкина, — из черной крестьянки да в столбовые дворянки. Да вот не смогли вовремя остановиться, засосало мещанское болото, отчего и сидим у разбитого корыта.
Справили мы поминки по нашим сбережениям. А вокруг-то рай-райский для бизнеса, деньги из воздуха делают, если с умом, ну а коль пуста голова, имей хотя бы, руки золотые, а нет так шею готовь под хомут.  Вот тогда мы с женой и решили открыть своё дело. Был у нас один товарищ, жил в соседях, он и уговорил ступить на шаткую дорожку рыночных отношений, то есть вложить в  дело капитал и отправиться с ним в Турцию за товаром. Тогда многие так поступали, да и сейчас этот вид бизнеса сохранился среди мелких лавочников, а в девяностые челноками хоть пруд пруди. Бизнес, какой это бизнес, спекуляция одна. Тут купил, там продал. Продавцы больше зарабатывают чем производители. Спекуляция! Правильно нас учили, только сейчас понимаешь, какого кота в мешке нам подсунули. Сосед не убоялся, заложил трёх комнатную квартиру в банке, открыл своё дело, торговую точку, а через месяц собрался за границу за товаром. Он-то с радостью встретил капитализм. В его разговорах и раньше проскальзывали нотки преклонения пред западом. Он даже в хоккее за  любую другую команду болел, но не за наших. Предложил нам присоединиться к нему, вложив свой капитал. Есть всё-таки черти на свете, нет-нет, да и устроят каверзу — дернут тебя за рукав. Вот такой чертёнок и подтолкнул меня ввязаться в эту аферу. А чертом оказалась моя собственная жена. Уговорила, настояла по-женски; лаской да отторжением от тела. Слабаком я оказался, поддался искусу и зову плоти. Помели по сусекам, у родни, друзей перезаняли под проценты, иначе не допросишься, прижимистый народ стал.  Ссуду на работе выпросил. Хорошо в банк не обратился. Наскребли в общем нужную сумму. Встал вопрос — кому с компаньоном в вояж отправиться? Я не могу, у меня всё же работа есть, какая никакая, а доход. Я и тогда в Волготрансгазе механиком работал. Нас, газовиков, и продуктами в ту пору хорошо снабжали. В магазинах полки с каждым днём всё пустели, а в новостях по телевизору показывали, как целые КАМАЗы курей в лесу вываливали, да соляркой обливали, чтоб не растаскивали. Вот ведь как было! Первое время и нам зарплату не задерживали, это уже потом, в середине девяностых по полгода не платили — часть  талонами выдавали, что отоваривались на автобазе. Так вот уехала моя благоверная с компаньоном и деньгами не малыми. С тех пор как в воду канули. Не видели мы их больше. Спустя некоторое время расплата пришла. Выселили жену соседа из квартиры и еще проценты стали требовать. Вот тогда и пришла ко мне Лидия. Да, да! Лидуха его жена, а моя с ним где-то…  Лидуха мне потом рассказала, что догадывалась об их связи, но такой подлости с бегством никак не ожидала. Вот такие пироги с котятами. Что делать и ко мне кредиторы застучали. Пробил час, пора долги возвращать. Делать нечего продал свою квартиру, распродал обстановку; библиотеку, «Таврию» за бесценок отдал. С грехом пополам расплатился с долгами. Хорошо родовое поместье осталось, — садовый участок, выделенный когда-то заводом моим родителям — так здесь и живу на окраине города. А Лидуська со мной. Идти–то ей некуда, ничего у неё не осталось окромя паспорта. В милицию заявление писали о исчезновении двух лиц, мужского и женского полу, но там только посмеялись. Один знакомый, прежде в органах работал, с иронизировал по этому поводу: раньше платили чтобы дело закрыть, нынче же платят чтобы дело открыть.  Такое-то, Николай, наше, житие-бытие…
      Валентин прекратил рассказ. Веки его побагровели, набухли мешки под глазами, подбородок чуть дрогнул. На лице заиграли желваки, выдавая внутреннее напряжение, но он сдержался.  Разлив водку и ни с кем не чокаясь резко опрокинул в себя содержимое гранёной советской рюмки. Николай молча последовал его примеру.
      В наступившей тишине слышен был только шелест крыльев ночной бабочки, бившейся об оконное стекло.  Мужчины закурили, думая каждый о своём. Так и молчали пока дым ласкал лёгкие бархатным своим опахалом, а под лампочкой густел табачный туман скрадывая и без того маломощное свечение.
      Опустевшая бутылка затянула молчание. Настенные часы собравшись с силами пробили четверть одиннадцатого. Вечер воспоминаний, казалось, был окончен. Гость привстал, чтобы распрощаться, как хозяйка достала в буфете графин и аккуратно заполнила его жидкостью, принесённой в банке из сеней.
      — Домашнего изготовления, для себя делаем. Эта вот из пшенички. На мукомольном заводе работаю, кладовщицей. Далеко ездить, да что поделаешь. Жить-то надо.  Было б ещё у нас нормальное жильё, жили бы по-человечески.
      Хозяин потёр руки:
     — Вот это правильно, Лидуха. Живем вроде ничего, душа в душу, работа есть, немало важная вещь в наше время, но хоромы сам видишь какие. Откладываем помаленьку. К осени крышу хочу наладить, течёт паразитка, безбожно. Приходи помогать…
      Николай, глядя печальными глазами куда-то внутрь только кивал головой, и с каждой выпитой рюмкой всё глубже погружался в омут своих мыслей. 

                История гостя. 
       За день до выше описанных событий Николая уволили с работы. Он бесцельно бродил по улицам в полной прострации, останавливаясь лишь у фонарных столбов или заборов, увешанных бахромой различных объявлений, в надежде найти работу. Идти домой не хотелось. Дома жена второй год без посторонней помощи не встаёт с постели. Двое детей: дочке в сентябре в школу, в первый класс, сынишке два года исполнилось. Живёт семья на одну его зарплату, а он за последний год уже три места сменил. Как выбился из проторенной жизнью колеи, так и носит его ветрами нового времени, словно неприкаянного по ухабам и бездорожью житейскому.
      Болезнь жены началась с рождения второго ребёнка. А они его так ждали, так радовались появлению в их семье мальчика. Да только радость вышла прежде временной. Омрачились их счастливые дни последовавшим за родами заболеванием — у жены Любаши стали отказывать ноги. Врачи назначили лечение, но улучшений не последовало и вскоре она перестала выходить на улицу, с трудом передвигаясь по квартире вдоль стен. Муж в надежде на скорое исцеление носил её на руках по различным больницам, институтам, а когда врачи, разведя руками, намекнули на цену со многими нулями, Николай совсем сник.
      Завод, где он работал, приватизировали, объявили акционерным обществом и выдали небольшой части рабочих акции, как акционерам. Через непродолжительное время зарплата сократилась, да и та выдавалась не регулярно, отчего акционеры с радостью откликнулись на предложение новых хозяев о продаже своих акций. Скупив бумаги по бросовой цене, владельцы потихоньку стали сокращать рабочих и распродавать оборудование, территорию сдали под склады, а заодно продали под офис и детский садик, куда ходила у Николая старшая дочка, Настенька. Таким образом у безработного на руках оказались больная жена и двое малолетних детей. Прежде чем приступить к поискам новой работы он собрался в деревню, к тёще на поклон, оставив семью на попечение своей тётки, пенсионерки.   
      Тёща была грубая, деспотичная женщина, многие годы прослужившая надзирателем в женской тюрьме. После проводов её на пенсию свободно вздохнули не только зечки, но и сослуживцы Дарьи Семёновны.   
      Приехав в семью дочери, она в первую очередь основательно утвердилась на вершине иерархической лестницы и, взяв в свои руки бразды правления, обвинила зятя во всех несчастьях горячо любимой Любушки — доченьки ненаглядной. Вместе с ней в семью Николая вползло ещё одно горе–злосчастье, величаемое зелёным змием. Дарья Семёновна, обладая отменным здоровьем в великих телесах, имела многолетний опыт употреблении спиртного, а также и его изготовления. Привезённый из деревни аппарат с первых же дней заработал на полную мощь. Тёща имела свой взгляд на медицину и вскоре Николай ощутил действие Бахуса на обеих женщинах. Жена, Люба, бывшая до болезни жизнерадостной, неунывающей оптимисткой с твёрдым характером, безумно любящая детей и мужа, вдруг превратилась в мерзкую пьяную мегеру. Недуг физически изъев её тело ворвался в душу и винными парами отравил её сердце. Она быстро пристрастилась к алкоголю. А что прикажете ей делать? Когда она одна, без чьей-либо помощи, не может даже дойти до туалета. Когда мать её сама грешна пьянством!  Водворить Дарью Семёновну обратно к себе в деревню возможно было только принудительным путём с участием взвода солдат внутренней службы. Но всё же такой день настал.
      Два месяца назад тёща уехала в деревню с ревизией, то есть проведать своего мужа, второго или третьего она сама уже не могла точно вспомнить, чтобы жизнь без неё раем не казалась, да так там и осталась на веки вечные: угорели они вдвоём в избе. С вечеру затопили печь, сели за стол, время вечерние за бутылкой скоротать и, напившись допьяна, уснули последним сном, — позабыв вьюшку прикрыть. Не сразу соседи нашли мертвецов, не один день истёк, как накрыла смертушка их своим покрывалом.      
     Немало намыкался Николай в поисках работы и от этого уставал ещё больше.
Повезло однажды, устроился на место охранника при складах и там же  в свободное время подрабатывал грузчиком, здоровье и физические данные способствовали этому. 
     А сегодня днём его вызвали к начальнику охраны и без объяснений уволили, пообещав выплатить полный расчёт в конце месяца. Тут же на месте выдали документы, забрали пропуск и проводили с территории. Всё произошло так быстро, что, оказавшись за воротами, Николай долго не мог прийти в себя от замешательства. В его голове медленно, словно тяжёлыми жерновами, перемалывалась информация о случившемся, мысль тонкой струйкой вытекала и наконец, скопившись на границе сознания, разом прожгла мозг: он безработный! Он снова безработный! 
     От одной этой мысли защемило в груди. Как бы желая унять возникшую боль, тело сжалось, скукожилось: широкие плечи его безвольно обвисли и ссутулились. Сам он почувствовал, что стал каким-то маленьким, жалким, и казалось, что прохожие, взглянув на него, отворачивались с презрением.  Растерянность обезоружила его, лишив надежды и воли, ввергнув рассудок в мрачную темницу отчаяния. Обречённо брёл по улице в полной прострации.   
      Очнулся от толчка в плечо. Напротив стоял, как показалось в первое мгновение, незнакомый мужчина, одетый в потёртый по моде джинсовый костюм. Стоял и с ухмылкой всматривался в его лицо.
      «Кто это? Что это? Случайно столкнулись?»  Николай невнятно пробормотал извинения и хотел было обойти стороной незнакомца, как тот ухватил его за рукав.
      — Не спеши, постой. К черту извинения…приглядись…  своих не узнаёшь?
      Угнетённый тяжестью своего положения, новоиспечённый  безработный не сразу вернулся в окружающий его мир. Случайный толчок отвлёк его внимание от мрачных дум, направив течение мысли по лабиринтам памяти. Оказывается вместе работали на одном заводе в соседних цехах. Такие вот дела! Разговорились. Алекс, так звали парня, в те былые времена  промышлял в свободное время фарцовкой, толкал с чьей-то подачи шмотки, пластинки, журналы, за что имел неприятные трения с органами внутренних дел. Николай однажды и сам по знакомству воспользовался его связями — нужны были недорогие, но приличные, джинсы. За разговором зашли в небольшую  чебуречную, где Алекс угостил Николая пивом, и как это часто бывает, размякнув от выпитого, тот рассказал о своих бедах. Сразу внутри полегчало, отпустило.  Алекс, казалось, внимательно слушал собеседника, в нужных местах кивал головой, но глаза его с беспокойством оглядывали зал, особенно входивших с улицы новых посетителей. Сам он не пил, лишь сигарету за сигаретой тушил в пепельнице — по всей  видимости,  ждал кого-то, но тот не торопился и в назначенное время не пришёл. Тогда и предложил старый  приятель Николаю свою помощь за незначительную услугу.   
      Проходными дворами неспешно вышли они к гаражам, где его друг открыл один из низеньких металлических строений и вывел из сырого полумрака серые Жигули. Дорогой, пока плутали по городским улицам, ввёл Николая в суть дела. Подъехали к многоэтажке растянувшейся китайской стеной на два десятка подъездов. Средний подъезд дома был сквозной, возле него и остановились.  Ещё раз проинструктировав подельника, Алекс торопливо ушёл.
      До назначенного времени оставалось два часа. Николай не покинул машину, а устроившись поудобней, стал наблюдать за голубями, терзавшими брошенную кем-то булку.
      Мысли о доме; о детях, о беспомощной жене, на какое-то время оставившие его голову, вновь вернулись, ввергая в омут неразрешённых житейских проблем. «Хорошо тётушка в полном здравии — помогает; ухаживает за больной, занимается детьми, хотя сама давно на пенсии.»
      Одинокая старая женщина, никогда не имевшая ни мужа, ни детей, оттого видно и полюбила она племянника как родного сына, оставшегося без отца и матери в ещё довольно юные годы. По мере сил всячески старалась помочь его семье. Но возраст давал о себе знать и она уговорила  подать заявление о помощи социального работника. Обещали не оставить заявление без внимания…
      Глядя на птичью суету, на лоснящиеся жирные бока и брошенный хлеб, понемногу стал ощущать голод, метастазы которого быстро распространялись по всему телу. В конце дома на углу виднелась булочная,  стеклянная дверь которой то открывалась, то закрывалась. «Дойти до неё и купить себе булку» — мелькнуло в голове, но мысль эта растворилась в тумане грядущих событий. Подсознательно подозревая, что он ввязывается в нехорошее дело, за которое придётся жестоко расплачиваться, он, тем не менее, оправдывал себя обстоятельствами, побудившими к этому. Обольщённый  будущим благополучием он добровольно позволил вовлечь себя в криминальную историю последствия которой не предсказуемы. Но дать обратный ход нет ни сил, ни возможности.
      Подошло назначенное время.
      Николай повернул ключ зажигания — мотор машины, взревев, мягко заработал. Помедлил несколько секунд, вслушиваясь в звук двигателя, вышел из машины и направился к проходному подъезду. Гвозди, которыми  дверь была заколочена, заранее  вытащены  наполовину.  За густой стеной акации никто не заметил, как дверь открылась и закрылась. Пройдя сквозной коридор, Николай оказался  на противоположной стороне, куда выходили все подъезды дома. Долго ждать не пришлось. К соседнему крыльцу подкатила серебристая Ауди и из неё вышел Алекс. С показным спокойствием он распахнул багажник, откуда они с Николаем извлекли две большие сумки. Водитель тотчас рванул машину вдоль разросшейся в палисаднике зелени и исчез. Пройдя под окнами первого этажа, молодые люди скрылись в проходном коридоре. Здесь от равнодушия Алекса не осталось и следа, он рванул к противоположной двери, Николай еле успел за ним выскочить. В траве лежал инструмент, которым забили  вытащенные гвозди.
      — А теперь ходу! — резко бросил Алекс, устремляясь к стоящим у обочины жигулям.
      Что-то кольнуло в груди Николая, некая растерянность овладела всем телом, но властный голос отбросил всякие сомнения.
      — В машину!  Быстро.

       Алекс вёл жигули будто заправский автогонщик:  ни нервничал, не ругался на других водителей, спокойно без рывков переключал передачи и усмехался, не отрывая глаз от дороги. Молчал. За всё время безумной гонки им было брошено одно только слово — «Пристегнись».  Он знал, как сейчас жизненно важна скорость. За малое количество времени требуется сделать многое, пока хозяева «очищенной» квартиры не возвратились домой. Необходимо временно схоронить груз, за городом уже подготовлено место на дачном участке подельника, но он по какой-то причине не явился, поэтому данный вариант отпадал. Алекс действовал по запасному, одному ему ведомому варианту. Николай в принципе ему был не нужен, главное всё было сделано, но откуда ни возьмись, возникшая в душе жалость, заставила взять его с собой и как бы в знак благодарности выручить материально. Но это было в начале. Сейчас сидя за рулём, обстряпав всё дело в одиночку, он уже задумался о другом — как избавиться от горемычного свидетеля, вдруг возникшего, на свою беду, на его пути. И сошла вся позолота с благих намерений, если таковые и были. Утонула жалость в бездонном колодце жадности.   
                ***
      Николай сидел, вжавшись в сидение, с силой уперев ноги в полик, будто испытывал космические перегрузки. Мысли рождённые в голове, пока он ждал товарища,  сдуло ветром сумасшедшей езды по улицам и проулкам города. Всё происходящее походило на эпизод из детективного фильма с убийствами и погоней, и он участник этих событий. 
      Они выехали за город. Одинокая тучка прыснула грибным дождём и гонимая небесными ветрами унеслась за окоём.
      Машина,  не вписавшись в поворот, на полной скорости  вылетела с дороги на влажную обочину, её развернуло и она, опрокинувшись, исчезла в глубоком овраге. Мелькание фар по кустам, глухие удары и шипящий звук, поглощаемый наступающей вечностью. 

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ