Злокачественная гипертония

Наталья Петровна, 63 лет, к моменту знакомства со мной многие годы страдала тяжелейшей гипертонией. Стрелка тонометра ежедневно доходила до отметки 240 мм.рт.ст. И это при условии ежедневного трехразового приема шести больших таблеток самого сильного антигипертонического препарата - клофелина. Ситуация была весьма драматична не только в связи с тем, что она вынуждена была принимать столько лекарств (шесть-десять наименований и по поводу других заболеваний
внутренних органов) вот уже восемь лет, а еще и из-за того, что одним из неприятных побочных действий клофелина была сильнейшая сухость во рту, сохраняющаяся в течение всего дня. Можно сказать, что это была непрерывная мука, от которой она не знала как и избавиться. Проблема усугублялась тем, что участковый терапевт уже успела использовать почти все известные ей лекарства от гипертонии, но без какого-либо существенного результата. И вынуждена была вынести суровый вердикт:
"Злокачестванная гипертоническая болезнь 4 (высшей) степени тяжести".
- Вам помогает только клофелин. Поэтому принимайте его, если хотите остаться живой…
И на самом деле - давление в 240\130 - это постоянное предынсультное состояние, грозящее в лучшем случае вызвать тяжелейший и обширнейший паралич рук, ног, всего тела. А в худшем - быструю смерть еще до приезда машины скорой помощи. Перспектива, надо сказать, не самая радужная.
Естественной психологической реакцией Натальи Петровны было чувство безысходности и отчаяния от невозможности каким-либо образом улучшить положение дел. Причем не только самостоятельно, но и с помощью вроде бы неглупых и добросовестных врачей.
Конечно, к моменту начала лечения Натальи Петровны у меня не было абсолютной уверенности в его несомненной  эффективности. Но  что  оно хотя бы  отчасти будет полезным для нее - в этом я не сомневался. И мнение каких-либо других врачей для меня в данном случае представляло лишь относительную величину. Благодаря моему великому учителю, корифею отечественной психиатрии, - профессору Г.Я.Авруцкому я научился помогать не только "классическим" больным, состояние которых укладывалось в стандартное описание той или иной болезни и лечение которых по своей сути было типичным, но и тем, кто прошел уже десятки врачей и без всякого для себя улучшения.
В отделение профессора съезжались самые тяжелые и самые сложные, самые безнадежные больные со всей страны. И подавляющему большинству из них здесь помогали. Другой вопрос, что по месту их жительства врачи не хотели применять рекомендации профессора и его сот-рудников по лечению и ведению того или иного конкретного больного. И то, что было достигнуто, во многих случаях пропадало впустую.
Потребовался не один день, чтобы уговорить Наталью Петровну на лечение, настолько она разуверилась в возможностях медицины вообще. Одним из ее аргументов был следующий: меня лечили врачи, у которых главный профиль - гипертоническая болезнь, а для вас это не является задачей повседневной профессиональной деятельности. Второй ее аргумент  состоял в том, что ее лечили врачи с гораздо большим профессиональным стажем (с ее точки зрения и опытом), нежели мой и не добились успеха. Третий аргумент состоял в том, что хотя бы
несколько врачей из общего числа были, по ее мнению, были достаточно добросовестными в своей работе. И поэтому отсутствие эффекта в их лечении означало не недостаток добросовестности или квалификации, а особую форму злокачественности ее гипертонической болезни.
Когда человек страдает уже более восьми лет тяжелым заболеванием и прошел десятки врачей в своих мытарствах, то за пять минут переубедить его в ошибочности прежних представлений, верность которых вроде как подтверждала сама жизнь, весьма непросто, если не сказать, что почти невозможно. Именно в связи с таким положением вещей я и не стал ее переубеждать. Единственное, в чем мне нужно былое убедить на первом этапе лечения - это в  том, что ей не будет хуже от моего лечения. Это тоже было не просто, но более реально. Так или иначе, но в первый год она прошла двухмесячный курс лечения под моим контролем.
Следует особо отметить, что Наталья Петровна сама контролировала свое артериальное давление три раза в день перед приемом лекарств, как до моего лечения, так и в ходе него. Уже после первого месяца лечения пациентка отметила, что давление 240 стало появляться у нее не ежедневно, как в предыдущие восемь лет, а лишь два-три раза в неделю. Это позволило ей уменьшить суточную дозу клофелина на одну таблетку. Еще через две недели она сама, без моего специального указания, ориентируясь только на показания тонометра, уменьшила число таблеток клофелина еще на одну таблетку. А в конце курса лечения она получила возможность принимать вместо шести больших таблеток только три. И что меня особенно порадовало, так это то, что даже спустя три месяца после моего лечения потребность в уменьшенном количестве таблеток сохранилась, не увеличиваясь. Иначе говоря, полученный эффект был стабильный и отчетливый. А давление даже в самые тяжелые дни не поднималось выше 220 мм.рт.ст.
Как бы то ни было, но Наталья Петровна было очень удивлена полученными результатами. Да и довольна. Проблема заключалась в том, что она почти на целый год уезжала и чисто физически не могла продолжать лечение. Конечно, по мету ее постоянного жительства тоже были врачи. Но тонкость ситуации заключалась в том, что проводимое ей мною лечение было не традиционным, а являлось одной из моих личных методик, разработанных и запатентованных мною. И поэтому кроме некоторых ведущих научных сотрудников  в  нашей стране о ней больше никто не знал и поэтому не мог правильно и грамотно ее применять. А методика была очень сложная и в неумелых руках весьма небезопасная, требующая регулярного контроля не просто врача, а специалиста-профессионала, причем и в прямом и в переносном смысле профессионала. Рисковать же полученными результатами лечения, как и здоровьем пациентки в целом, я не имел права.
Поэтому только на следующий год лечение было продолжено. И опять динамика была постепенной (слишком уж запущенно было здоровье пациентки). Каждые две недели Наталья Петровна уменьшала суточную дозу клофелина на половину таблетки. В итоге, к концу курса лечения, она вместо трех больших таблеток клофелина, вызывавших теперь у нее не выраженную, а лишь умеренную сухость во рту, перешла на три маленькие таблетки (в два раза меньше, чем большие). Иначе говоря, относительно первоначального количества противогипертонического лекарства нынешнее было в четыре раза меньше! И это была достойная победа. Сухость во рту исчезла совсем и уже одно это было поводом для большой радости пациентки. Повышение давления в обычные дни теперь уже не превышало 190, а в тяжелые - 200 мм.рт.ст.
Приехав опять через год, Наталья Петровна сообщила, что, несмотря на целую серию крупных психологических стрессов и постоянную повышенную физическую нагрузку, она сохранила достигнутые результаты лечения и прекрасно себя чувствует на трех маленьких таблетках клофелина. Третий курс лечения уменьшил давление до 170-180. И для его адекватной коррекции уже стало достаточно трех таблеток адельфана в сутки. Для человека, который почти пятнадцать лет был цепями прикован к клофелину, это было просто-таки фантастическое достижение. Должен признаться, что в момент назначения моего первого курса лечения для этой пациентки я даже не планировал столь значительный положительный результат получить и особенно так быстро. Я  лишь собирался уменьшить выраженное чувство сухости во рту за счет уменьшения потребности организма в клофелине.
Но, что меня удивило еще больше, так это то, что после четвертого курса лечения Наталья Петровна стала принимать адельфан весьма нерегулярно, приписывая эффект понижения артериального давления лекарству, которое если и воздействовало на сердечно-сосудистую систему, то уж никак не на уровень давления. Возможно, что как-то косвенно и опосредованно такое влияние и имело место, но оно было обычно столь минимальным, что серьезно предполагать его эффективность при лечении гипертонической болезни вообще, не говоря уже об ее тяжелой форме, было бы предельно легкомысленно с медицинской точки зрения.
У некоторых людей может возникнуть иллюзия того, что данной пациентке помогало не мое лечение, а лишь ее самовнушение. Чисто теоретически подобное возможно. Но, во-первых, так называемый эффект "плацебо", если и имеет место быть, то весьма непродолжительное время (чаще всего, лишь несколько часов или дней). А, во-вторых, отношение к мнению старых и уже давно знакомых врачей у данной пациентки было значительно более доверительным. И их авторитет в ее глазах был гораздо более значительным (на момент начала моего лечения, естественно), нежели мой. Поэтому ожидать появления такого эффекта от их назначений самых
современных и теоретически высоко эффективных препаратов было бы гораздо вероятнее. 
Но в том-то и дело, что даже кратковременного и даже лишь относительного эффекта ни в одном случае из нескольких десятков получено не было. Поэтому-то скепсис относительно моего лечения и был самым большим из всего, что можно придумать. Я тогда не стал спорить относительно вопроса о соотношении уровня моей квалификации и других врачей. Я выдвинул тезис: "Пусть нас рассудит время". Подобная постановка вопроса полностью устраивала Наталью Петровну. А большего  мне,  для начала, и не нужно было.
А время-то и показало, что лишь благодаря иным, более современным и гораздо более изощренным, более многогранным и более комплексным способам лечения, основанным на принципиально ином диагностическом и терапевтическом подходе, можно было не только несколько улучшить ее состояние, но сделать его принципиально иным, подчинить его воле пациента. И перевести из разряда злокачественных в разряд обычных. А потом из числа самых серьезных в ряд второстепенных (в представлении пациентки) по сравнению с другими хроническими заболеваниями, имевшимися у Натальи Петровны до начала моего лечения.
Факт остается фактом, что последние пять лет данная пациентка о клофелине, как необходимом для нее лекарстве, и не вспоминает. И это является объективным поводом для моей профессиональной гордости и для реального чувства удовлетворения от моей работы. Конечно, не только этот случай лежит в основе моего профессионального достоинства, но он как кирпичик в кладке, занимает свое единственное и неповторимое место, наряду со многими другими.