Метис

          Половина его крови, от мамы – коктейль из славянской, молдавской ( или румынской?), греческой, турецкой, польской . .. Вторая половина – еврейская. Но поскольку у евреев национальность определяется по матери, он не мог считаться евреем у евреев. Что его, первоклассника в далеком 1949 году, порадовало. Потому что в школе евреем оказалось быть стыдно. Это еще мягко сказано. Проведя ранние годы жизни в интеллигентной , дружной многонациональной семье дедушки и бабушки, он решил, что альтернативная смесь вполне может называться «украинец». Но.
          Школьники не знали еврейских правил. Зато некоторые замечали его выдающийся нос. И в удобный момент не отказывали себе в удовольствии показать, кто в школе и её окрестностях хозяин. Особенно не отказывал себе долговязый пятиклассник по кличке Бур, испробовавший на мальчике все простонародные названия его еврейской половинки. А иногда вылавливал   в шумном коридоре, и начинался спектакль. Бур зажимал выдающийся нос между двумя согнутыми пальцами и объяснял публике, какое он поймал жалкое иерусалимское ничтожество.
  -Хватит кушать одесский кугочка!-регулярно предупреждал он жертву,- Пора ехать в свой Израиль! Пока пацаны с тобой не разобрались! Да, пацаны?
   Под одобрительный хохот зрителей Бур умудрялся картавить даже слова без буквы «р», и смешно подвывал. Но мальчик бессознательно замечал, что выражение лица Бура при этом было неожиданно скорбным, как у собаки-бассета, которую он встречал среди развалин Сердечного санатория. Смех публики и скорбь на лице мучителя делала всё еще страшнее. И обиднее за себя и за папу - фронтовика, орденоносца, преподавателя, которого так любили студенты загадочного физмата! Он не хотел в неизвестный Израиль, и в школу тоже не хотел, хотя любил свой первый класс, и очень любил свою первую учительницу Марию Антоновну Синенко. Но разве можно было рассказать обо всем этом дома?
          Однажды, когда он, боясь шелохнуться, снова стоял, с носом, больно зажатым мерзкими  потными пальцами Бура, произошла неожиданная радость!
          За несчастной его спиной раздался родной голос Марии Антоновны. Пальцы разжались, он смог дышать и смотреть. И увидел своего мучителя, съежившегося перед учительницей. Мария Антоновна протянула руку к его носу, но передумала.  И произнесла загадочные слова:
 -Ну, ничего себе! Если твои родители узнают, что ты тут нёс, они умрут от стыда, Коган!
          Школьники постарше покатывались со смеху! До слез! Теперь уже над Буром. И некому было объяснить мальцу, в чем прикол.