Мысль

        Пустые дни: ясные, солнечные и ветреные. Сквозные, напролет. Скрежет голых ветвей друг о друга. Теплая, не по зимнему, погода. Тревога в душе, пробужденной от спячки преждевременно – в голый мир, где ей некуда приткнуться.

        Она опять пришла ко мне: завсегдатая мысль. И уселась, как старая гостья, которой в доме хозяина выделено постоянное место.
        – Ну, и зачем ты явилась? Разве мы не закрыли вопрос в прошлый раз?
        – Вопрос остался открытым.
        – О том и речь: с тех пор ничего не изменилось; мы снова не достигнем согласия.
        – Но ведь ты не нашелся, чем возразить мне...
        – Верно, я не стал спорить с тобою. Но что из этого следует? Я не могу ни воплотить тебя, ни измениться под твоим воздействием. Ты совершенно напрасна. По крайней мере, тщетны наши отношения и встречи. Или ты думаешь, что-то изменится от частоты твоих визитов?
        – Я не исключаю такой возможности.
        – Зачем ты обманываешь себя?

        Я родился не в ту эпоху и живу не в той стране. И, разумеется, не так; причем, в квадрате: не как хотелось бы и не как положено в данных месте и времени.

        Мысль приходила ко мне не во второй и не в десятый раз. Кажется, я помню ее с самого начала впоследствии затянувшегося периода поздней юности. А если учесть, что она регулярно меняла свои обличья, – сначала предстала робкой и косноязычной, наугад нащупывавшей формулировки; затем, укрепившись в намерениях и голове, – романтически напыщенной; потом отчаянно исступленной в предчувствии собственного бессилия; затем горестно умудренной и желчной; и, наконец, как сейчас, –  усталой и отстраненной (что не мешало ей бубнить себя наизусть).

        Помните сказку про кота в сапогах? То есть, наоборот: сказку про крота без сапог, зато с острыми коготками, которыми он усердно рыл (и вырыл) себе нору, чтобы обрести в ней защиту и покой. Но глубоко забившись туда, припертый страхом к дальней (тупиковой) стене, крот оказался узником собственного пристанища – заложником неутихающих тревог и забот. Потому что не существует такой крепости, что могла бы устоять перед любым натиском. Более того, стенам крепостей свойственно притягивать к себе опасность: не только в лице разъяренных штурмовиков (хладнокровных профессионалов или энтузиастов, подстегиваемых недоступностью мишени), но также случайно и с размаху налетающих на них субъектов. И даже самые прочные и хорошо продуманные крепости исподволь ветшают, добавляя новую – внутреннюю – опасность: рухнуть и погрести под своими руинами тех, кого они были призваны защищать.
        Нет, обрести покой можно лишь в постоянном движении от того, что его лишает –  опасностей реальных и воображаемых. Для этого нужно быть, действительно, котом в сапогах; желательно – скороходах.

        – Ну, и что дальше? Я снова выслушал тебя. И не узнал ничего нового. А в напоминаниях я не нуждался.
        – Мое дело говорить правду. А как ею распорядиться – это уже твоя забота.
        – Хорошо же ты устроилась... И что мне делать с твоей правдой?
        Ответа я не услышал: кажется, мысль задремала в своем кресле.
        Я тихо встал, чтобы не будить ее, и вышел из комнаты. Пусть проснется в одиночестве и, не дождавшись меня, в недоумении (разве возможна мысль без субъекта?) уберется восвояси. Разумеется, на время. В ее скором следующем визите я сомневался.

         Не по сезону теплые дни закончились. Сегодня идет тихий снег. Падает, накапливаясь на газонах, но тая на дорогах. Мне дана краткая передышка.
        Я родился не тогда и живу не там.


        Середина февраля, 2022 г. Экстон.